CC BY
18
Н.В.Гоголь как художественный и культурно-исторический феномен / Зденек
Пехал, Олег Зырянов и др. Olomouc: Univerzita Palackeho v Olomouci, 2015. 202 c.
Коллективная монография, содержащая работы о различных аспектах творчества Н.В. Гоголя, представляет собой успешный совместный проект сотрудников Уральского федерального университета (Россия) и кафедры славистики университета им. Палацкого в Оломоуце (Чехия). Кроме того, в нем участвовали филологи из Москвы, Перми и Кирова (Россия), из Донецкого национального университета (Украина), известные чешские русисты из университетов в Брно и Градец Кралове и их немецкие коллеги из университета Грайфсвальде. Данный проект завершает серию юбилейных изданий материалов научных конференций гоголевского года (2009)1 и базируется на докладах специальной литературоведческой секции о творчестве Гоголя в рамках Оломоуцких дней русистики (4-6 сентября 2013 г.).
Разделяя широко распространенный на Западе тезис о загадочности феномена Гоголя в русской литературе, исследователи плодотворно разрабатывают ключевые проблемы творчества писателя, в частности идею о философско-антропологической направленности и амбивалентности гоголевской этики. Так, О. Зырянов (Россия), затрагивая проблему «негативной» антропологии Гоголя, приходит к выводу, что как религиозный романтик он, несомненно, двигался в сторону реализма - к «реализму в высшем смысле» (в духе реализма Достоевского); далее от чистой эстетики - к сугубо религиозной проблематике и от ветхозаветных мотивов - к идеям милости и любви, т. е. ценностям Нового Завета. Этот «архаический комплекс» Гоголя - духовно-религиозные тенденции - позволяет автору статьи очертить границы его художественного эксперимента, находящиеся между архаикой и авангардом. Об особенностях театральной эстетики в произведениях писателя, когда, по словам Мейерхольда, «надо играть не то, что написано, а другое», пишет в
1 Наиболее значимые из них: Феномен Гоголя. СПб., 2011; Гоголь как герменевтическая проблема. Екатеринбург, 2009; и др.
статье «Диегезис гоголевского текста: механизм текстопорождения» Л. Калягина (Россия). Театральность мышления, по ее мнению, распространяется и на пьесы, и на прозу Гоголя, когда, избегая жизнеподобия, он все же создает картины жизни, апеллируя к эмотивно-ценностной сфере бытия, вызывая негативные чувства в читателе по отношению к описываемой жизненной ситуации, используя «две реальности» - сон и явь, ассоциативный ряд, причем сам автор настаивает на сотворчестве читателя.
Чешский исследователь Гоголя И. Поспишил поставил нелегкую задачу - обозначить автохтонные и аллохтонные корни его творчества, которые находятся на перекрестке восточнославянской, центральноевропей-ской и общеевропейской традиций. Ученый пришел к выводу, что русская литература, преодолевая посредством препост-эффекта, т. е. путем несовершенного усвоения классической западноевропейской поэтики прозы, схемы классического реализма и романа бальзаковского типа, предвосхищала поэтику модернизма и даже нередко предваряла поэтологические и текстуальные принципы постмодернизма, - тезис, который выглядит в статье достаточно обоснованным и убедительным.
В статье О. Кравченко (Украина) о культурологической миссии Гоголя в оценке А. Белого, т. е. о вхождении гоголевской традиции в литературу ХХ в., весьма подробно и объективно оцениваются взгляды этого литературоведа-символиста на заданную Гоголем и его поэтикой художественную планку, отмечены его верховенство среди «титанов реализма» и его трагическая гибель как первопроходца на пути преодоления «душевности» во имя духа. Тонкий анализ исследовательницы объясняет и смысл заявленной А. Белым триады «Гоголь - Достоевский - Толстой», где показана онтологическая суть творчества этих писателей, что подтверждает факт их востребованности культурой модернизма.
Во втором разделе монографии рассматриваются актуальные проблемы, связанные с категорией художественного пространства в произведениях Гоголя. Так, чешский ученый З. Пехал подробно исследует бинарные оппозиции эстетики Гоголя в сфере пространства, связанные с типами повествования (сказ и пересказ), такие, как дух и плоть, жизнь и смерть, возвышенное и низкое, комическое и трагическое, великое и малое и др. По мнению исследователя, гоголевский текст создает иллюзию, что он является пересказом, в границах которого оппозиции пространства первоисточника приобретают единство, тогда как в сказе отражается персональная точка зрения повествователя. Эти выводы, безусловно,
вносят свой вклад в копилку современного понимания и дальнейшего изучения творчества Гоголя.
О символике образа города в статье «Гоголь открывает город» пишет Ю. Манн (Россия). Он анализирует романтические грани в изображении города и образа художника Пискарева в петербургской повести «Невский проспект», а также аллегорическое начало в изображении как внутреннего мира человека, так и образа его души в комедии «Ревизор», обозначившей движение уже к реалистическому стилю, однако на «фундаменте, заложенном романтизмом» (с. 87). Его статья, динамичная по форме, будит читательский интерес, а выводы глубоко обоснованы и убедительны.
В работе чешского филолога из Брно Й. Догнала «Пространство в повести „Шинель" и его ценностная трактовка» рассматриваются пространственные отношения «внизу (вниз)» и «наверху (вверх)», связанные с местонахождением героя и его передвижением по открытому и закрытому пространству в соответствии с сюжетом произведения. Эти характеристики в замаскированном виде «рассеяны» по всему тексту. Эпилог повести, по замечанию исследователя, - это попытка сбалансировать одностороннее изображение А. А. Башмачкина в главном сюжете, где он является пассивным антигероем замкнутого пространства. Однако, на наш взгляд, в конце повести герой все-таки его нарушает: он идет в «лучшую часть города», где проживает чиновник, пригласивший его на именины, затем пытается добиться справедливости в кабинете «значительного лица», при этом даже нарушив субординацию, в результате чего в конце концов и погибает.
О пространстве страха и страхе пространства и его психологическом измерении в произведениях Гоголя подробно и доказательно пишет исследователь В. Поздеев (Россия). Так, по его мнению, в «Вечерах на хуторе близ Диканьки» эстетика страха тесно связана с фольклором, а в «Миргороде» страшное, скрытое «под всем веселящимся», носит уже типично гоголевский характер; страх же героя «Вия» явно приближен к экзистенциальному ощущению этого состояния. Виртуальный страх перед открытым пространством Невского проспекта очевиден в «Петербургских повестях», его враждебность также ощущают петербуржцы в «Шинели», а социально обусловленный страх таится в замкнутом пространстве комнат бедняков; наконец, в «Записках сумасшедшего» онтологический страх героя переходит в его горькую жалобу на боль и одиночество в мире. Таким образом, автором статьи в полной мере продемонстрированы разнообразные оттенки психологии страха у Гого-
ля в их эволюции, художественные открытия которого в дальнейшем были развиты и продолжены другими писателями, в частности Ф. М. Достоевским, В. В. Набоковым и др.
В третьем разделе коллективной монографии представлены опыты анализа и интерпретации отдельно взятых произведений Гоголя, иногда рассмотренных в связи с проблемами русской литературы. Так, А. В. Зло-чевская (Россия) обращается к теме самозванства в комедии Гоголя «Ревизор» и трагедии Пушкина «Борис Годунов», в центре которых, по словам исследовательницы, «миражная интрига», обусловливающая падение не только самозванцев (Хлестакова и Г. Отрепьева), но и самих властителей: царя Бориса и Городничего, нечистая совесть которых заставила их поддаться панике и в результате сдать свои позиции. При этом идею неизбежного возмездия воплощают, по ее тонкому замечанию, «немые» финалы этих произведений: у Пушкина - «народ безмолвствует», а у Гоголя - в страхе перед приездом настоящего ревизора, т. е. «совестью» или «Страшным судом», герои по воле автора застывают на сцене. Анализ заданной в работе темы отличается свежестью интерпретации, глубоким проникновением в текст произведения и убедительностью.
Символика имен и фамилий в поэме Гоголя «Мертвые души» детально рассматривается в статье Ю. Кондаковой (Россия) «Синдром Коробочки»: действительно, фамилия не только создает образ хозяйки, но и порождает облик окружающих ее предметов. Так, дом Коробочки по своему описанию очень напоминает сломанную музыкальную шкатулку, как и пространство шкатулки Чичикова символизирует его душу; ономастика имен этих героев, полученных ими при крещении, - Павел и Анастасия, -по замечанию исследовательницы, намекает на возможность их возрождения.
Две работы этого раздела, принадлежащие перу У. Екуч (Германия) и Л. Житковой (Россия), своей проблематикой связаны с нашумевшей в свое время книгой Гоголя «Выбранные места из переписки с друзьями». У Екуч сосредоточивает внимание на дискуссии между Гоголем и Жуковским о святости искусства и священности слова. В статье приводятся точки зрения этих писателей на задачу искусства - создание прекрасного - и на связь его с религией; при этом одновременно подчеркивается разница между их взглядами: если Жуковский ограничивается эстетическими и сакральными аспектами, то Гоголь как поздний романтик, отошедший от европейского романтизма, гораздо естественней вписывается в национальное мышление XIX в.
В статье Л. Житковой детально анализируется восприятие поэмы Гоголя «Мертвые души» и его книги «Выбранные места...» современниками (В. Белинским, Аксаковыми, А.В. Дружининым, Ап. Григорьевым, Н. Чернышевским) и более поздними исследователями (В.С. Соловьевым, Д. С. Мережковским и др.). Так, Белинский действительно угадал масштаб писателя, обратив особое внимание на полноту его мысли о жизни и человеке, однако, полемизируя с К. С. Аксаковым по поводу эпичности содержания поэмы «Мертвые души», говорит о ее призрачности (тезис, который в дальнейшем успешно развил в своей работе «Гоголь и черт» Мережковский). Вместе с тем Белинский предложил целый ряд идей и концепций для освоения этой поэмы.
Автор статьи четко отделяет позицию семьи Аксаковых от общего осуждения книги Гоголя «Выбранные места.» и очень к месту приводит цитату из работы Дружинина о «чистосердечном» непреднамеренном непонимании гоголевского таланта его современниками. А. С. Аксаков воспринял «Выбранные места.» не как книгу «заблуждений», но как документ, «позволяющий проникнуть в тайну творческого и духовного пути писателя» (с. 152). Как справедливо отмечает исследовательница, в восприятии А. В. Дружинина и Ап. Григорьева религия становится «органической почвой» гоголевских произведений, сферой жизни духа, где обретаются идеал и гармония. Н. Чернышевский, напротив, рассматривал религиозность лишь как форму идеологии; не признавая творческого кризиса Гоголя, он так и не смог признать религиозность как глубокую основу его «художественного универсума» (с. 155).
Проследив эволюцию критической мысли о творчестве Гоголя до В. С. Соловьева - специалиста по творчеству Достоевского, представителя религиозно-христианской культуры, - Л. Житкова справедливо отмечает верховенство Гоголя, впервые в русской литературе поставившего насущный вопрос «о трагизме религиозного отпадения человечества» (с. 156).
Вдумчивый многоаспектный анализ различных точек зрения выдающихся русских критиков Гоголя и его неоднозначных идеологических взглядов позволяет автору статьи сделать глубокие и во многом справедливые выводы о природе гоголевского гения, а также о вкладе отечественной критики XIX и XX вв. в мировую «гоголиану».
Последний раздел монографии охватывает весьма актуальную проблему - это гоголевская традиция в русской литературе. О современном ее прочтении повествует чешский ученый О. Рихтерек, рассматривая
креативное восприятие роли художественной детали и смеха у Гоголя, связанных с семантикой подтекста его самобытной фантастики, сыгравшей важную роль в дальнейшем развитии русской литературы, в частности в художественном наследии Достоевского и Чехова. В чешской культуре эти писатели, по замечанию О. Рихтерека, воспринимаются как главные наследники гоголевской традиции, что особенно сказывается в переводческой практике. Гоголевские открытия семантической и стилистической силы детали, фантастики, смеха, словесной игры и подтекста, по его мнению, не только являются отличительными признаками русской литературы, но также способствуют созданию особого статуса мировой литературы в жизни общества.
О гоголевских мотивах в современной русской драматургии пишет в своем актуальном исследовании М. Палушова (Чехия), анализируя пьесы драматургов наших дней: Н. Коляды, О. Богаева, Н. Садур - по мотивам гоголевских произведений и их театральную постановку уже в современном прочтении и актуальной трактовке, что также характеризует сценическую традицию последних лет.
Тонкими наблюдениями пронизана статья У. Маргграфф (Германия) о постмодернистской трансформации гоголевских каламбуров в романе Т. Толстой «Кысь». Завуалированность гоголевского «следа», в отличие от пушкинского и чеховского, в этом романе высвечивается, по ее мнению, выразительностью стиля (с. 175) - с помощью звукописи и ритмической организации, парцелляции и анафоричности построения, изобилия каламбуров, построенных на звуковом соответствии, на абсурде, который стал неотъемлемой частью модернизма ХХ в.
В статье М. Абашевой (Россия) анализируется поэма «Мертвые души» как источник гоголевских мотивов в прозе 2000-х гг., в частности в плутовском романе «Блудо и МУДО» (2007) А. Иванова, который имеет с ней явную сюжетную связь. Поэтика романа Иванова, по мнению исследовательницы, соприродна гоголевской: это гротескный реализм с чертами агиографии, жанровой формой плутовского романа с элементами рыцарского и мистического; автор использует гоголевскую модель, травес-тируя, но не осмеивая ее.
Таким образом, рецензируемое издание свидетельствует о широте научных интересов современных исследователей творчества Гоголя в России и за рубежом, их солидном научном потенциале. Очевидно, актуальность проблематики указанных исследований, а также глубокое погружение их авторов в творческую лабораторию Н. В. Гоголя, что весьма
положительно сказалось как на изучении его традиций в литературе XIX-XX вв., так и на разнообразии современных подходов и к его творческому наследию, и к критическому наследию о нем.
Т. Н. Белова
Сведения об авторе: Белова Татьяна Николаевна, кандидат филол. наук, старший научный сотрудник лаборатории «Русская литература в современном мире» филологического факультета МГУ имени М.В.Ломоносова. E-mail: tnbelova@yandex.ru
