CC BY
244PERSONA GRATA
Н. М. Коркунов как теоретик права и политический мыслитель
Андрей Медушевский
Автор анализирует вклад выдающегося российского ученого-правоведа рубежа Х1Х-ХХ веков - Н. М. Коркуно-ва - в становление теории и практики российского либерализма и конституционализма. Его идеи оказали фундаментальное влияние практически на все области правоведения - от философии права и кодификации, теории гражданского общества и государства до проблем уголовного, процессуального и административного права, местного самоуправления, административных и судебных реформ, преподавания юриспруденции в высшей школе. Ключевые выводы его трудов - о социологическом анализе права, правовом государстве и его роли в модернизации общества, субъективных правах и их защите, соотношении указа и закона - сохраняют несомненную актуальность в условиях постсоветской политической трансформации.
Подводя итоги чудовищного коммунистического эксперимента в России XX века, мы можем убедиться в разумности тех предостережений и прогнозов, которые были сделаны либеральной политической мыслью до его реализации. Демократическая революция конца XX века, принятие Конституции Российской Федерации 1993 года, последующая трансформация социальных, правовых и политических отношений позволили восстановить историческую преемственность и показать значение классической российской правовой школы Б. Н. Чичерина, К. Д. Кавелина, А. Д. Градовского, С. А. Муромцева, Л. И. Пет-ражицкого, П. И. Новгородцева, В. М. Гес-сена, Ф. Ф. Кокошкина. Все основные идеи русских либеральных юристов о значении частного и публичного права, обеспечении его реализации, развитии общественного самоуправления и действенного социального контроля над политической властью, защиты собственности и прав личности, необходимости своевременного проведения земельных, административных и судебных реформ, борьбы с правовым нигилизмом и экстремизмом — стали теоретической основой и руководящими принципами современной рациональной политики.
Одно из центральных мест в формировании либеральной традиции совершенно справедливо занимает Николай Михайлович Коркунов (14 марта 1853 года, Санкт-Петербург — 27 ноября 1904 года, Удельная, близ Санкт-Петербурга) — выдающийся русский политический мыслитель и общественный деятель, правовед, исследователь проблем сравнительного и государственного права.
Вехи биографии и формирование научных взглядов
Николай Михайлович Коркунов родился в семье потомственного дворянина — статского советника М. А. Коркунова, известного специалиста по древним памятникам истории, академика Петербургской академии наук по отделению русского языка и словесности, главного редактора и правителя дел Археографической комиссии — учреждения, ведавшего собиранием и исследованием памятников русской старины. Н. М. Коркунов окончил со степенью кандидата прав (1870) юридический факультет Санкт-Петербургского университета, где был учеником А. Д. Градовского и его преемником по кафедре. Профессорами университета в тот период являлись такие
известные ученые, как И. Е. Андреевский, С. В. Пахман, П. Г. Редкин и В. И. Сергеевич, ставший позже (1897—1899) ректором Университета. С 1878 года Коркунов читал курсы государственного права иностранных государств, а также международное право в Санкт-Петербургском университете, Военно-юридической академии и Александровском лицее. В 1889 году, когда А. Д. Градов-ский оставил кафедру государственного права в Санкт-Петербургском университете, юридический факультет решил предоставить эту должность Н. М. Коркунову, глубина и популярность лекций которого не вызывала сомнений1.
Две основные диссертации Коркунова были посвящены русскому государственному праву. Первая (магистерская) диссертация представляла собой первый том фундаментального «Русского государственного права», ее защита состоялась в 1893 году на юридическом факультете Юрьевского университета2; вторая (докторская) диссертация — «Указ и закон» — была защищена в 1894 году на юридическом факультете Санкт-Петербургского университета3. Защита диссертации имела значительный общественный резонанс, поскольку затрагивала, в сущности, центральную проблему того периода — возможности правового перехода от абсолютизма к конституционной монархии4. Она вызвала дискуссию в печати, содержание которой касалось теоретических и процедурных критериев юридического разделения этих двух типов нормативных актов (для эпохи абсолютизма указ и закон, с точки зрения официальной юридической доктрины, в принципе не могли быть разграничены, поскольку выражали волю суверена — неограниченного самодержца)5. Коркунов являлся ординарным профессором кафедры государственного права Санкт-Петербургского университета.
Мировоззрение Коркунова сложилось на основе изучения философской и правовой классики западного либерализма, с одной стороны, и трудов представителей русской юридической школы — с другой. Достаточно обратиться к его блестящему изложению классических политических учений древности и нового времени — от Платона, Аристотеля, Гоббса, Руссо и Монтескье, Гегеля до более близких ему воззрений Канта и немецких юристов, которое выглядит и сейчас вполне
оригинально6. Одним из источников мировоззрения Коркунова была германская правовая школа, наиболее глубоким исследователем которой он стал, — в центре его внимания оказалась проблема перехода к правовому государству и политических реформ в России. Это определило темы его работ, где, с одной стороны, анализируется сравнительное государственное право западных государств, а с другой — история и правовой статус политических и правовых институтов в России, сформировавшей особый тип политической культуры. В русле идей юридической школы решались вопросы роли географического фактора, формирования сословий и политических институтов. Политическая философия данного направления определялась преимущественным влиянием западного либерализма и российской практики реформ, ведущим аналитиком которой являлся учитель Коркунова — А. Д. Градовский.
Теоретические воззрения А. Д. Градовско-го складывались под влиянием гегельянства и западничества. В дальнейшем он скорректировал свои позиции в направлении позитивизма и славянофильства. В то же время Градовский полагал (в отличие от позитивистов), что явления общественной жизни необходимо не только констатировать, но и оценивать с точки зрения идеала. Этот идеал, считал он, должен иметь конструктивный характер. Будучи энциклопедически образованным ученым и в то же время обладая опытом практической деятельности (он работал чиновником, журналистом, был экспертом правительства в период либеральных реформ 1860-х годов), Градовский оставался на позициях академической науки, не принимая крайних взглядов. Главный труд Градовского — «Начала русского государственного права» — стал не только первым обобщающим курсом по данной проблеме, но представлял собой фундаментальный вклад в исследование теории, истории и практики российского права. В этом труде, по словам Коркунова, «все вообще вопросы русского государственного права изложены Градовским с такою полнотой и обстоятельностью, какой нельзя найти ни в каком другом сочинении». Это, полагал он, «бесспорно лучший и самый обстоятельный курс русского государственного права»7. Научное творчество Градовского и его общественная позиция находились в полном соответствии между
собой. По мнению его ученика Н. М. Корку-нова, это «одно стройное целое. Словно, с самого начала, он составил себе определенный план работы на всю жизнь»8.
Переход к позитивизму был выражен более определенно во взглядах крупнейшего юриста и историка права — В. И. Сергеевича, выступавшего на докторском диспуте Корку-нова и неоднократно являвшегося рецензентом его трудов. Как и другие представители данного направления (О. Конт, Дж. Милль и Г. Спенсер), Сергеевич не считал исследование права самоцелью, но искал в нем обоснование правовых реформ9. В центре его внимания оказывается поэтому вопрос о соотношении общества и власти, который детально рассматривался на примере истории древнерусского права10.
Крупнейший представитель традиционной позитивистской школы С. В. Пахман основной тенденцией в современной ему науке права считал переход от абстрактной философской доктрины естественного права (представлявшей его как совокупность вечных и неизменных принципов и норм, почерпнутых из природы, божественной воли или разума) к исследованию тех сил, которые лежат в основе происхождения и развития права и раскрытия законов юридических явлений. Эта концепция была реализацией позитивистской философии О. Конта в праве. Она исходила из того, что для понимания правовых отношений как явления социальной реальности они должны интерпретироваться с привлечением достижений и методов других наук: политической экономии, социологии, антропологии и психологии. Констатация этого факта, однако, требовала выяснения перспектив самой правовой науки: будет ли она и далее существовать как самостоятельная (имеющая свой собственный предмет и метод исследований) или она прекращает свое существование и на ее месте создается некоторая новая метанау-ка, претендующая на синтез права и социологии. Этот спор раскалывал юристов во всем мире, но особенной остроты достиг в России, где он имел не только академический, но и политический характер, определяя отношение к праву как инструменту в реформировании социальных институтов.
Большое значение для формирования взглядов Коркунова имели дискуссии методологического характера между традиционной
позитивистской школой и новой социологической, пересмотревшей методологию юридических исследований с неокантианских позиций. Новая социологическая школа права (представленная в России С. А. Муромцевым, М. М. Ковалевским, Ю. С. Гамбаровым и отчасти Г. Ф. Шершеневичем) обосновывала синтез социологии и права, отрицая самостоятельное значение метода последнего (собственно, «догмы права» как совокупности методов). Напротив, традиционная юриспруденция видела в этом угрозу утраты собственно юридического субстрата социальных отношений, растворения его в общих социологических законах.
В известной дискуссии по данной проблеме С. В. Пахман и А. Х. Гольмстен подвергли критике подход социологической школы. Эти сторонники «догматической юриспруденции» (как их не без иронии называли молодые оппоненты) исходили из того, что «догма права» — есть правила юридического мышления, которые имеют самостоятельное значение и не могут быть отождествлены с методами других социальных наук. Из этого следовал вывод о необходимости сохранения юриспруденции как самостоятельной науки. Данный спор нашел концентрированное выражение в теоретическом выступлении С. В. Пахмана «О современном движении в науке права»11, в котором давалась критика кумира социологической школы Р. Иеринга, а также его российских последователей. Ответом стала брошюра С. А. Муромцева «Что такое догма права?»12. Этот спор очень напоминает (хотя и значительно опережает по времени) последующую дискуссию между сторонниками «чистого учения о праве» (Г. Кельзен) и сторонниками его социологической интерпретации (Е. Эрлих)13. В данном споре Коркунов определенно занимал позиции социологической школы права, но давал оригинальное обоснование ее методов, основанное на психологической интерпретации правовых явлений.
Общественно-политическая деятельность Н. М. Коркунова была связана с решением вопросов разработки права: в 1893 году он был назначен членом комиссии по подготовке проекта кодификации Основных законов Финляндии, а в 1895 году стал помощником статс-секретаря Государственного совета. Поэтому его работы данного и последующего времени насыщены материалами историче-
ского и делопроизводственного характера о подготовке кодификационных работ, особенностях и технологиях их проведения в разные периоды, о деятелях, занимавшихся законотворчеством, а также содержат анализ допущенных при этом ошибок и приобретений. Коркунов играл значительную роль в работе юридического общества при Санкт-Петербургском университете, созданного в 1877 году, став членом совета общества, товарищем председателя его административного отделения. Он состоял, кроме того, в Союзе взаимопомощи русских писателей. Однако уже в 1897 году в результате тяжелого нервного срыва Коркунов вынужден был отойти от активной научной и общественной деятельности и практически до своей смерти в 1904 году к ней не вернулся. Пессимистическое настроение его последних лет, вызванное невозможностью активно участвовать в общественной и научной жизни, получило эмоциональное выражение в стихах Коркунова14. Таким образом, наибольшая активность его деятельности приходится на 80 — 90-е годы XIX века, известные как время спада общественной активности после Великих реформ Александра II, проведения курса реставрации сословной политики Александра III, определявшейся либеральными современниками как «контрреформы». В этот период трудно было реализовать себя в политике, однако, как свидетельствует пример Н. М. Коркунова, существовала возможность серьезной научной деятельности.
Теория права и его познания: становление социологической (психологической) школы права
Коркунов, как и большинство юристов, стоял в целом на позициях неокантианства в разработке проблем теории права. Он отказывался видеть в философии права самостоятельную науку, но считал возможным определить ее как обобщение знания. Если одни правовые дисциплины (как история права) имеют целью обобщение конкретного материала, создавая для этого особые «понятия-копии» (действительности), то другие создают «модели», служащие не для отражения действительности, а для ее конструирования, и представляют собой инструмент, с помощью которого исследователь «может легче разобраться в пест-
ром разнообразии действительных явлений». Фактически речь идет о создании идеальных типов («идеи-модели» по терминологии Коркунова) — «грубых, приблизительных подобий». Правоведение является абстрактной наукой, задача которой заключается в «конструировании юридических институтов». Такими понятиями-моделями являются понятия права, правомочия, юридического отношения, юридической нормы15. Этот вывод относится к таким наукам, как энциклопедия права (задача которой усматривается в построении системы юридических знаний), философии права (дедуктивное построение учения о праве) и общей теории права (извлечение «общих начал» из накопленного эмпирического материала).
С этих позиций решаются философские или метафизические проблемы: соотношение нравственности и права, абсолютный или относительный характер права, поиск основополагающего принципа права. Коркунов отвергает решения проблемы, представленные предшествующей «алхимией права» — философскими доктринами, стремившимися найти абсолютный и неизменный его смысл в таких принципах, как общительность, страх, влечение к благу, свобода, равенство и т. п. Он критиковал предшествующие «спекулятивные системы» (Гегеля и Чичерина) за априоризм метода, циклическую модель интерпретации права, которая в чичеринской интерпретации граничила, по мнению Коркунова, с безысходным диалектическим вращением, отождествляющим конец с началом, и отрицанием идеи поступательного развития. Однако он соглашался с политическими выводами Чичерина — стремлением совместить идеалы свободы и государственности в рамках конституционной монархии16.
Смысл права как общественного явления состоит для Коркунова в разграничении общественных интересов (групп и индивидов), однако само это разграничение не может носить абсолютного характера. Напротив, в зависимости от субъективного отношения одно и то же явление может быть правом и его отрицанием, справедливым и несправедливым решением. Эта относительность правового и неправового позволяет объяснить феномен изменчивости права, которое в разные эпохи и у разных народов может получать противоположные оценки. Данный подход открывает
возможность анализа двух сторон права — объективной и субъективной, их конфликта и противопоставления в истории, наконец, деятельности индивидов по отстаиванию своего права — борьбы за право (этот термин Р. Ие-ринга оказался очень близок Коркунову)17.
Различение права в объективном и субъективном смысле, обосновывавшееся Корку-новым, сохраняет фундаментальное значение в современной науке. Их конфликт может быть прослежен достаточно отчетливо, но его интерпретация далека от единства. Классические теории субъективного права могут быть использованы для защиты личности: субъективное право как юридически защищенная воля (Савиньи); как юридически защищенный интерес (Р. фон Иеринг); как простое выражение юридического обязательства (Г. Кельзен). Но одновременно они могут выступать как теории, легитимирующие защиту субъективных прав против его нарушений государством. Существуют возможности манипулирования различными доктринальными трактовками субъективных прав со стороны государства и политической власти.
В рамках современной теории права информативен вопрос об иерархии субъективных прав, в частности, подразделение их на абсолютные и относительные. В некоторых классификациях они делятся на личные (право на жизнь), реальные (право на имущество) и относительные (обязательства). Однако современные редукционистские теории субъективных прав (сводящие их к конкретным видам и проявлениям) подвергаются критике с позиций естественного права и абстрактного нравственного идеала. Актуальны такие проблемы, как концепция необходимой самообороны в уголовном праве и возможности ее расширенной трактовки (на публичное право), право личности (общества) на легитимное сопротивление насилию (терроризму или государственному произволу) и законные пределы самообороны, понятие превышения допустимых пределов самообороны в отношении государства. Согласно современным представлениям европейской правовой науки и концепции прав человека, государство может пойти на ограничение относительных субъективных прав (расширительная трактовка обязательств), но не может пойти на ограничение (и тем более отмену) абсолютных прав. В противном случае его действия
ничем не будут отличаться в лучшую сторону от действий его непримиримых оппонентов, прибегающих к незаконным средствам для реализации своих целей.
Центральное значение в интерпретации права как общественного явления и, в частности, субъективных прав личности отводилось психологии. Коркунов внимательно относился к так называемым органическим теориям развития общества, использующим терминологию, взятую из биологии, физиологии и психологии (теме отношений науки права и естествознания была посвящена его вступительная лекция в Санкт-Петербургском университете в 1878 году). В своих работах по теории права он, наряду с анализом собственно юридических теорий, существенное внимание уделял работам по естествознанию (например, учению Ч. Дарвина), физиологии, анатомии и медицине (теории Ксавье Биша и Клода Бернарда) и особенно достижениям психологии (теории И. Ф. Гербарта, Э. Гарт-мана, Дж. Г. Льюиса). Его интересовал вопрос о возможности перенесения методов естественных наук — биологии, физики и математики — в гуманитарные дисциплины. С этой целью он подробно исследовал социологические теории Г. Спенсера, А. Шеффле, П. Ф. Лилиенфельда и др., интерпретировавших общество по аналогии с живым организмом и выдвинувших концепции структурно-функционального анализа в социологии.
Влияние этих подходов прослеживается при решении философско-правовых проблем классификации проблемных областей права, врожденных идей, мотивации поведения индивидов, свободы воли. Недостаток этих теорий Коркунов усматривал в механицизме, а также в отсутствии внимания к индивидуальной и социальной психологии. Органическое воззрение на право, полагал он, должно быть заменено психологическим, признающим в идеалах отличительный фактор общественных отношений. Основой соединения людей в общество является духовное взаимодействие. Главным критерием развития общества выступала его способность создавать идеалы. Там, где общество способно создавать идеалы и добиваться их реализации, существует позитивная социальная динамика; там же, где оно не способно создать их или добиваться их реализации, наступает стагнация. Теория развития определяется видением будущего и
концепцией постоянного прогресса. Важнейший социальный механизм для реализации этой цели определялся как способность общества к передаче культуры. Одним из ключевых элементов культуры является право. Право — это «взаимное психическое взаимодействие людей, основанное на сознании возможности, обусловленной какой-либо признанной ими идеей»18.
В решении фундаментальной проблемы соотношения закона и свободы Коркунов стоит на позициях психологического детерминизма. Закон есть повторяемость явлений, свобода — способность избежать этой повторяемости. Как для Канта и Шопенгауэра, центральной проблемой философии права для Коркунова становится вопрос о свободе воли. Свобода воли, считает он, не существует (снимается законом причинности). Но если воля несвободна — возможно ли наказание? Отвечая на этот вопрос утвердительно, Коркунов видит в наказании и вообще в карательных функциях государства результат не теоретических выводов, но практической необходимости (для успокоения населения). Этот вывод Коркунова должен быть поставлен в контекст споров его времени между классической и социологической школами права.
Существо спорных вопросов двух школ схематически может быть представлено следующим образом. Классическая школа (в уголовном праве) со времен Ч. Беккариа считала: человек одарен в большей или меньшей мере свободой воли или нравственной свободой; преступнику свойственны идеи и чувства, одинаковые со всяким другим человеком; главным результатом наказания является противодействие распространению преступлений. Этим положениям социологическая (или антропологическая) школа противопоставляла следующие тезисы: так называемая свободная воля есть субъективная иллюзия (согласно наблюдениям позитивной психологии); преступник, не будучи нормальным человеком, составляет особый социальный класс, сознание которого соответствует его статусу в обществе; для школы уголовной антропологии это даже социальный класс в биологическом смысле с органическими и психическими аномалиями, воспроизводящий в известной мере атавистические признаки первобытных диких рас (например, в учении
Ч. Ломброзо и его школы). Нравственные чувства или отсутствуют у преступника полностью, или представлены лишь в эмбриональном состоянии. Возникновение, увеличение, уменьшение преступлений не зависит никак (или лишь опосредованно) от наказаний, определяемых кодексами и применяемых судьями, но зависит от совершенно других (социальных, экономических или биологических) причин.
В результате из двух концепций возникают различные стратегии реформирования права, прежде всего уголовного права, трактовка соотношения преступления и наказания и интерпретация личности преступника. Таким образом, в центре внимания оказывался вопрос о свободе воли. Классическая школа склонялась к тому, что индивид наделен качеством свободной воли, способен выбирать между законопослушным и преступным поведением. Социологическая школа (при всем разнообразии ее модификаций и направлений), напротив, отрицала или ставила под сомнение свободу воли, говоря о детерминированности поведения индивида биологическими или социальными причинами, к которым относились психологические, экономические и т. п.
В теории уголовного права было представлено три позиции: фаталистическая, волюнтаристская и компромиссная (рассматривавшая понятие «свобода воли» как условное, идеальный тип, исследовательскую конструкцию). Свободное проявление воли как условие вменяемости предполагает: способность свободы суждения — понимания существа и последствий своего деяния; способность или свободу выбора, то есть возможность решимости на совершение действия или на отказ от него на основании мотивов, даваемой свободой суждения. Когда существуют оба эти психологические условия, существует и способность к вменению, когда же одного из этих условий нет — вменяемость отсутствует, поскольку нельзя доказать субъективную зависимость факта наказуемости деяния от воли его виновника.
В русской правовой мысли проблема установления или отсутствия вины разрабатывалась очень внимательно и стала одной из центральных. Противопоставляя фаталистическим и волюнтаристским теориям либеральную (индивидуалистическую) концепцию
личности, русские ученые фактически приходили к выводу о том, что свобода есть возможность следовать голосу разума, отклоняясь от которого человек отдает себя во власть чувственных побуждений. Позиция Коркуно-ва в этом споре, очевидно, представляет отказ от классической школы и сближение с новой социологической школой.
Для социологической школы, опиравшейся на методологию позитивизма, было характерно стремление к отказу от монистических теорий объяснения общества и конструированию многофакторных теорий19. В рамках этого подхода Коркунов стремился установить воздействие социальных, биологических, экономических и психологических факторов на динамику общественного развития и правовые институты. Он отвергал как наивные и не выдержавшие проверку критической мысли коммунистические теории, сводившие общественные отношения к распределению и перераспределению собственности, выражал сомнения в состоятельности биологических теорий, выстраивавших прямую аналогию социальных и живых организмов, был скептичен в отношении социологических схем, видевших в государстве и праве исключительно вспомогательные институты, не оказывающие самостоятельного влияния на формирование общественных отношений. Признавая роль всех указанных факторов, он полагал, что их действие имеет опосредованный характер, преломляясь через социальную и индивидуальную психологию определенной эпохи. Поэтому основное внимание в его концепции происхождения и развития права и юридических отношений уделялось психологии.
Эта позиция концентрировала внимание на анализе психологических взаимодействий как основы права. В дальнейшем она получила наиболее последовательное выражение в учении Л. И. Петражицкого (1867—1931), создателя психологической теории права, сменившего Коркунова на кафедре и впоследствии основавшего первую в мире кафедру социологии права. Петражицкий стремился создать целостную науку о праве, в которой все понятия выводились бы дедуктивным путем из единого центрального принципа — человеческой психики (как индивидуальной, так и коллективной). Фактически отождествляя право и нравственность, Петражицкий с этих позиций развивал теорию возрождения
естественного права, понимая под ним концентрированное выражение психологических установок общества. Он различал позитивное право (правовые переживания, основанные на представлении о нормативных фактах) и интуитивное право, основанное исключительно на интуитивных представлениях, и видел смысл развития в их меняющемся соотношении: интуитивное право (по современной терминологии — правосознание) может отставать от позитивного (закрепленного в законах и потому неизменного), идти вровень с ним или обгонять его. Интуитивное право носит спонтанный характер, позитивное — упорядоченный, первое тяготеет к динамике, второе — к статике. Если разрыв между интуитивным и позитивным правом становится очень велик, возникает социальная революция, которая восстанавливает их соотношение. Петражицкий вывел своеобразный закон необходимости соответствия интуитивного права позитивному, нарушение которого приводило к кризису правовой системы20.
Критики теории Коркунова (например, Н. К. Ренненкампф) обвиняли его в смешении права и нравственности21, схоластике, приоритете методов психологии и социологии над юридическими (В. И. Сергеевич)22, отрицании свободы воли, упрощенном представлении о развитии правовых норм и форм правления23. Их аргументами были во многом сходные с теми, которые юристы старой школы адресовали позднее Л. И. Петражиц-кому, несомненно, испытавшему определенное влияние идей Коркунова, одному из основателей современной социологии права и юридической антропологии. Коркунов, также как и Петражицкий, действительно стремился к использованию социологических методов в юриспруденции, в частности — интерпретации такого фактора, как оценка правовых явлений в категориях и критериях социальной психологии. Однако Коркунов был далек от того полного отождествления права и нравственности, к которому призывал Петражицкий. Последний, в свою очередь, отказывался принять центральную идею Коркунова о праве как разграничении интересов на том основании, что право как психическое явление разграничено быть не может24.
Но эти идеи Коркунова вполне соответствовали программе либерального переустройства общества. Они имели много общего
с позицией С. А. Муромцева, определявшего право как «защиту», что было вполне актуально в условиях надвигавшейся революции. Вслед за Иерингом Муромцев считал право отношением, сложившимся на основе разграничения и защиты определенных интересов. Эта защита может иметь два уровня: защита, направленная на устранение препятствий, находящихся вне данного общества; защита одного из членов общества от посягательств других его членов. Последняя предстает в двух формах — неорганизованной и организованной. Организованная защита и представляет собой право: «Организованную форму защиты, — заключал Муромцев, — мы называет формою юридическою или правовою. Субъекты, защищенные в этой форме, а также лица, против которых эта защита направлена, подходят под понятие лица в более тесном, юридическом значении его»25. Кор-кунов полемизировал с концепцией права как исключительно защиты интересов или их «охраны», считая, что она является излишне статической и тяготеет к апологии существующих правовых форм (поскольку предполагает, что интересы остаются неизменными, однородными, а их защита имеет, так сказать, автоматический характер). В понимании Кор-кунова разнородность общественных интересов и смена их динамики предполагают постоянные изменения самого права. Поэтому он считал возможным определить право скорее как «разграничение интересов», а роль государства усматривал в обеспечении для индивида возможности выбора оптимальных способов отстаивания своих интересов.
Однако эти различия в определении права Муромцевым и Коркуновым не следует абсолютизировать (как пыталась это сделать марксистская историография): оба мыслителя считали право основным инструментом социального регулирования, добивались гарантий прав индивидов, исходили из недопущения антиправовых (революционных) способов переустройства общества. Объясняя свою центральную идею о праве как разграничении интересов, Коркунов (в речи 22 ноября 1891 года в пользу голодающих) видел ее общественный смысл также в защите индивидуализма против обобществления, личных прав против поглощения их правами большинства, свободы индивидуального творчества от подавления доминирующими куль-
турными интересами эпохи. «Право, — подчеркивал он, — оберегает элементы будущего прогрессивного развития, спасая разнородные индивидуальные интересы от поглощения их одним господствующим в данный момент интересом»26.
Переход к гражданскому обществу: проблемы кодификации права и разработка концепции российского Кодекса
Вся логика общественного развития определяется конфликтом между опытом прошлого и его проекцией в будущее, благодаря чему общество (в отличие от индивида) не имеет естественной смерти. Там, где создание идеалов становится невозможным, общество вырождается. С этих позиций Коркунов выступал с критикой как традиционного юридического позитивизма, сводящего задачи изучения права исключительно к анализу норм действующего права, так и экономических теорий, не учитывающих психологические мотивы создателей права и его интерпрета-торов27. Таким идеалом было для Коркунова правовое государство: только в нем гарантии свободы личности получают закрепление в позитивном праве28. Большое внимание поэтому обращалось им на проблемы кодификации русского права, которым посвящен ряд его специальных работ (например, статьи о Своде законов и принципах кодификации Сперанского), а также практическая деятельность (с 1893 года он являлся членом комиссии по кодификации основных законов Финляндии)29.
Констатация реального противоречия между позитивным правом (нормами, закрепленными государством) и правосознанием (представлениями о праве и справедливости, характерными для общества) приводила исследователей к диаметрально противоположным выводам. Одни (последовательные нор-мативисты и представители «догмы права») считали, что под правом следует понимать только нормы, признаваемые и используемые государством. Другие (сторонники социологической школы) выдвигали чрезвычайно широкую трактовку права, охватывавшую, по существу, все правовые отношения и обычаи, независимо от того, получили они официальное признание или нет, сопровождается
их нарушение государственными санкциями или эти санкции могут иметь характер общественного порицания. Последняя точка зрения релятивизировала ценность закона и подчеркивала значение интерпретации права и юридической практики, в рамках которой оказывалось возможным понять вариативность применения норм и санкций. Этот конфликт двух подходов имел практическое значение для решения проблемы правового дуализма в пореформенной России.
Специфика правовой системы пореформенной России определяется понятием правового дуализма. Им обозначается сосуществование в пореформенной России двух правовых систем — позитивного права (все больше находившего выражение в рецепции норм западного происхождения) и обычного (в основном норм неписаного крестьянского права), которое лишь частично было отражено в действующем законодательстве, но составляло реальную основу правового самосознания подавляющей части населения страны30. Правовой дуализм состоял в фактически параллельном существовании двух правовых систем, одна из которых имела официальный характер и была закреплена в государственном позитивном праве и судопроизводстве (Свод законов Российской империи), а другая не получила официального признания или получила его лишь в ограниченной степени, но оставалась вполне реальным явлением, управляющим жизнью миллионов людей (обычное право крестьянской общины и практика волостных судов). Конфликт двух правовых систем не был решен до революции, однако стимулировал теоретические дискуссии в области теории права и кодификации. Некоторые исследователи (С. В. Пахман, А. Я. Ефименко) придавали крестьянскому обычному праву характер полноценного источника права и считали необходимым максимально учитывать его нормы и прецеденты в ходе кодификации гражданского права империи31. Другие исследователи, напротив, отказывались видеть в этом явлении полноценный правовой институт, усматривали в нем выражение традиционного консервативного сознания, а практику волостных судов не без основания интерпретировали как хаотичную и основанную на невежестве.
В контексте этих дискуссий позиция Коркунова выглядит вполне убедительно. Он
признавал существование противоречия между позитивным правом и правосознанием, считал необходимым изучение их соотношения и поиск путей преодоления разрыва между ними, однако видел решение не в размывании позитивного права, а в установлении господства такого правопорядка, легитимность которого была бы признана обществом.
Поэтому проблема кодификации гражданского права стала одной из центральных в пореформенной России второй половины XIX — начала XX веков. В дискуссиях по этой теме выступали крупнейшие теоретики права и цивилисты — К. Н. Анненков, А. Х. Гольмстен, С. И. Зарудный, К. Д. Кавелин, Н. М. Коркунов, Д. И. Мейер, К. И. Малышев, С. А. Муромцев, С. В. Пахман, Л. И. Петражицкий, И. А. Покровский, В. И. Сергеевич, Г. Ф. Шер-шеневич, выдвинувшие различные теоретические концепции системы кодификации32. На этой основе (сопоставления двух типов права) проводилось раскрытие конфликта старого и нового права; выяснялись причины и параметры кризиса легитимности той концепции земельной собственности, которая была зафиксирована в позитивном праве (Своде законов гражданских). В центре внимания находится попытка преодоления правового дуализма, связанная с модернизацией правовой системы страны, рационализацией и модернизацией традиционных норм российского поземельного права. Она нашла выражение в проекте Гражданского уложения Российской империи. Особое внимание было уделено проблеме правового регулирования традиционных форм земельной собственности в новых условиях, а также переходных форм собственности, владения и пользования землей.
Данная постановка вопроса позволяет по-новому интерпретировать научные дискуссии рассматриваемого периода, в частности, смысл использования ряда категорий римского и западноевропейского права для выражения сложной реальности поземельных отношений пореформенной России. Концепция кодификации гражданского права в России опиралась как на западные модели, так и на национальную традицию, восходящую к Уложенным комиссиям XVIII — начала XIX веков, а также на опыт разработки Свода законов Российской империи М. М. Сперан-ским33. Эти детальные сравнительно-право-
вые, исторические и источниковедческие исследования имели смысл только в контексте более общей идеи национальной кодификации гражданского права в рамках единого Уложения34.
В этом контексте принципиальное значение приобретал вопрос об оценке Свода законов Российской империи, истории его создания и возможностей реформирования. Центральной проблемой стал анализ Свода законов Российской империи, явившегося предметом всесторонней критики в пореформенный период за несоответствие его рациональным принципам кодификации. Он, действительно, представлял собой не кодификацию (переработку самого содержания законодательства с целью придать ему внутреннее единство и цельность, подобно Кодексу Наполеона), а скорее инкорпорацию (простой свод исторически накопившегося законодательного материала, систематизированного только внешним образом). Свод, по мнению критиков, никогда не имел внутреннего содержательного единства и действовал в разновременных изданиях (1857, 1876, 1885, 1886, 1887, 1890, 1892 и 1893 годов), окончательно утратил (в 1894 году) также внешнее единство: «он перестал быть произведением одной руки и даже одного исторического момента». Н. М. Коркунов шел еще дальше, говоря, что Свод не может быть признан даже инкорпорацией.
Классические инкорпорации (подобно Ди-гестам и Кодексу Юстиниана) имели целью создать целостные, законченные и неизменные сборники, содержание которых не могло изменяться после их издания или включения в них новых законодательных актов (представлявших собой особый сборник Новелл). Поэтому при составлении сборников, отборе законов и текстов юристов составители руководствовались содержательными параметрами и не всегда отдавали предпочтение позднейшим законам перед принятыми раннее. Напротив, российский «Свод», подчеркивал Коркунов, был задуман и составлен «не как законченный сборник, а как текущее собрание законов в их постепенном развитии», как «постоянная, неизменная форма всего текущего законодательства»; его составители «строго держались чисто механического порядка предпочтения всегда позднейших законов», которые должны были
кристаллизоваться в «навсегда установленной форме»35.
В результате Коркуновым был выдвинут парадоксальный тезис об отрицании за Сводом законов 1832 года силы подлинного закона. С выводом Коркунова об отсутствии юридической силы Свода не согласился ряд других исследователей, например М. А. Лозина-Лозинский, пришедший к выводу, что Свод, безусловно, следует признать зако-ном36, и Г. Э. Блосфельд, солидаризировавшийся с этим выводом. Свод, по его мнению, может рассматриваться как новая форма изложения прежних законов, плод толкования действующего закона, а получив санкцию государя, он стал своеобразным актом «аутентичной интерпретации» и, следовательно, законом37.
Принципиальной проблемой стал вопрос о самом типе кодификации законов: должна ли она ограничиться формальными аспектами или модернизировать также содержание правовых норм. В правовой литературе того времени данная проблема была четко сформулирована Н. М. Коркуновым, показавшим принципиальное различие между инкорпорацией и кодификацией законов. По Коркуно-ву, инкорпорация есть такая форма систематической обработки права, «когда составитель ограничен в выборе материала одним действующим законодательством, когда имеется в виду изменить только форму, оставляя неизменным самое содержание. Инкорпорация дает объединение уже имеющемуся налицо законодательному материалу»38. Напротив, кодификация «не ограничивается изменением только формы, она дает систематическое объединение и содержание, а потому кодификатор не ограничивается одним действующим в момент составления кодекса законодательством. Он может черпать свой материал и из обычного права, и из судебной практики, и из иностранного права, и из научной литературы. Кодекс является не новой только формой старого закона, а новым законом в полном смысле слова»39. Проект Гражданского уложения вызвал критику в юридической печати, поскольку его принятие означало бы фиксацию норм, поставленных под сомнение или измененных в свете движения за гражданские права и конституционную монархию после Манифеста 17 октября 1905 года40.
Оценивая перспективы реформирования российского права, ряд юристов указывал, что доминирующей может стать тенденция не к кодификации, а именно к инкорпорации или, точнее, что кодификация может принять форму инкорпорации законов в старый Свод. Следствием станет изменение новых демократических законов в консервативную сторону. Эту мысль впервые четко формулировал С. А. Муромцев41. Он подчеркивал, что новые законы не должны быть подвергаемы какой-либо переработке, они должны помещаться в специальных сборниках целиком, без каких-либо изменений. Такой порядок согласования содержания закона и последовавшего после его издания изменения (если оно не произведено законодательным путем) будет связан с функцией толкования законов судебными и административными органами, а также частными лицами.
Принимая эту трактовку кодификации, леворадикальная часть юристов категорически выступала против продолжения инкорпорации новых законов в старый Свод, который, по их мнению, «сделался в руках административного учреждения одним из орудий политической борьбы с новыми началами русского государственного строя»; они отстаивали необходимость «прекращения инкорпорации в Свод новых законов, обращение к тому порядку, который имеет место в Западной Европе (где нет аналога Своду Законов как сборнику)»42. Центральной проблемой для русского государственного права было ограничение чрезвычайно широких прерогатив исполнительной власти по толкованию законов, которое отражалось и на их кодификации. При всем различии трактовок кодификации, отмечал М. А. Лозина-Лозинский, «нигде кодификация не понимается в том смысле, как у нас в России, нигде какому-либо правительственному учреждению, действующему не в законодательном порядке, не предоставлено право своею властью, по своему усмотрению, изменять смысл закона или исключать из официального издания законов те статьи, которые оно признает отмененными по смыслу позднейших узаконений. Такое право принадлежит прежде всего самому законодателю, обладающему властью верховного веления»43. В условиях самодержавной империи проведение этого различия оказывалось крайне трудным как с теорети-
ческой, так и особенно с практической точек зрения. Приходилось разъяснять, что суды и административные учреждения обладают правом толкования воли законодателя (самодержавного монарха), но не должны подменять его волю.
Таким образом, взгляды Коркунова на кодификацию как процесс рационального переосмысления права обозначили сердцевину проблемы перехода от сословного общества к гражданскому, стимулировали дискуссию, расколовшую юридическое сообщество на традиционалистов (сторонников инкорпорации или простой систематизации действующего права) и реформаторов (выступавших с позиций пересмотра действующего права во имя общественного идеала). Наряду с кодификацией права, один из главных механизмов становления правового сознания в русском обществе Коркунов видел в организации суда и судебных реформах. Главным для него были существование административной юстиции, несменяемость судей, право суда проверять юридическую силу решений государственной власти. Поэтому понятно внимание к кодификации, разделению публичного и частного права, разделению властей, проблеме соотношения указа и закона.
Общество и государство: концепция перехода от абсолютизма к правовому государству в России
Переход от абсолютизма к правовому государству интерпретировался умеренным русским либерализмом как эволюционное становление конституционной монархии. В области публичного права Коркунов развивал идеи своего учителя и предшественника А. Д. Градовского, основой которых была проблема «определения существа неограниченной монархии как юридической формы государства», определившая всю логику труда Градовского, где подробно раскрываются отличия российского самодержавия, с одной стороны, от конституционной монархии (состоящие в его неограниченном характере) и, с другой стороны, от деспотических государств (состоящие в том, что верховная власть действует на основании закона). Констатация этого положения позволяла ставить сакраментальный вопрос о критериях законности решений власти, соотношении собственно
законов (актов, составленных и утвержденных в соответствии с определенной процедурой) и распоряжений императора, принимаемых им в виде указов, высочайших повелений (фиксированных в письменной форме или отдаваемых устно). Эта проблема (соотношения указа и закона в российском праве), поставленная Градовским, стала затем предметом специального исследования его ученика — Н. М. Коркунова. В центре внимания оказывались высшие государственные учреждения (Сенат, Государственный совет), осуществлявшие функции разработки и принятия законов перед их утверждением монархом, а также функции административной юстиции в высшей инстанции. Ее постановка позволяла представить развитие российской государственности как последовательное движение от абсолютизма к правовому государству (при котором указное право постепенно вытеснялось законом)44.
Труд Градовского можно рассматривать как прекрасное теоретическое выражение идей либеральных реформ Александра II. В основе подхода лежала концепция отношений общества и государства в России, разработанная государственной школой и получившая четкое выражение у Градовского. Она раскрывала специфику российского сословного строя (по сравнению с западным), показывала роль государства в формировании сословных отношений, считала административные реформы инструментом модернизации традиционных социальных отношений. Если на Западе бюрократия формировалась из среднего класса и вступала в союз с королевской властью против феодализма, то в России «дворянство само сделалось бюрократией». Бюрократия определялась как «особый организм должностей, даже особый класс лиц, резко выделенный из остального общества и связанный исключительно с центральной властью»45. Градовский, как позднее и Кор-кунов, выступал за переход от государства «механического» к государству «органическому», от централизации (свойственной абсолютистским системам периода их формирования) к децентрализации, от полицейского государства (с жесткой системой вертикального контроля и административного подавления) к самоуправлению (суть которого состоит в передаче административных обязанностей самому населению). Эти тенденции
представлены Великой реформой 1861 года, которая (несмотря на объективно компромиссный характер) внесла в управление начало «всесословности», заложила основы преобразования судебных, хозяйственных учреждений. Градовский четко формулировал переходный характер российской ситуации: «Мы стоим на распутьи. Возвращение к старому порядку невозможно; новый порядок не установился, даже пути к достижению его не избраны»46.
Выход из ситуации Градовский (а позднее Коркунов) связывал не столько с радикальными политическими преобразованиями (с немедленным переходом к конституционной монархии), сколько с развитием самоуправления, которое станет основным инструментом вытеснения бюрократии из сферы управления (в частности, он выдвигал идею губернской реформы — ослабления власти губернатора за счет местного земского самоуправления). «Самоуправление, — писал он, — требует великого общественного покаяния, искреннего обращения к земле, к истинному труду и к народу. Настанет ли это великое время? Можем сказать евангельскими словами — "верую, Господи — помоги моему неверию"»47. Идеи Градовского оказали определяющее влияние на русский либерализм и земско-конституционное движение и прямо воздействовали на взгляды Н. М. Коркунова, в частности, при интерпретации им реформ городского и земского управления48. Оба мыслителя считали, что в России невозможна непосредственная рецепция западных конституционных норм, для которых отсутствуют соответствующие социальные институты.
Столь пристальное внимание к институтам управления, характерным для российской реальности, объяснялось поиском тех механизмов, которые в условиях слабости гражданского общества способны были реформировать эту реальность, соответствуя эволюционному типу правовой и политической модернизации. Этим объясняется отношение Коркунова к деятельности высших учреждений — Государственного совета, Сената, создание которого вызывало мысль об ограничении абсолютистской власти, а также к проблемам цензуры и гласности, ко всем формам земского движения и самоуправления. Коркунов именно в прочности закона видел га-
рантию от деспотии, где «место закона заступает ничем не сдерживаемый произвол правителя», а смысл российских реформ усматривал в «самоограничении власти правом»49. Государство в ряде своих работ он видел как «общественный союз, обладающий самостоятельной властью принуждения», а сама власть (или властвование) представлялась ему тремя элементами — силой, возможностью распоряжаться ею и субъектом распо-ряжения50. Государство, вопреки метафизической юриспруденции (в частности, учениям Г. Еллинека и П. Лабанда), определялось, следовательно, не как юридическое лицо, наделенное самостоятельной волей и преследующее собственные цели, но как юридическое отношение, субъектами права в котором являются все участники государственного общения — от монарха до подданных51.
Государственная власть в данной трактовке выступает не как воля, но как сила, происходящая от психологического осознания людьми своей зависимости от государства. Данный подход выявлял известную зависимость власти от общественных настроений, необходимость для нее соответствовать запросам общества (мы бы сказали сейчас — важность фактора легитимности власти в обществе)52. Классическим трудом Коркунова является «Указ и закон», в котором проводится их разграничение в перспективе либерализации самодержавия. В связи с этим Коркунов внимательно изучил соотношение закона и указа, особенности указного права в России. Он проводил принципиальное различие между законом (общим правилом, установленным в соответствии с определенной законодательной формой) и указом (общим правилом, устанавливаемым в порядке управления), хотя для абсолютной монархии это различие весьма условно, а признаки его проведения (в правовой литературе того времени) были чрезвычайно разнообразны и являлись предметом дискуссии. Коркунов показал, однако, что сами указы различаются по содержанию, цели издания и редакции, а также по тому, публикуются они для всеобщего сведения или нет.
Юридически особенно значимо было различие в обязательной силе указов: оно фиксировалось как по предмету государственного управления (например, указы, устанавливающие нормы, и указы, содержащие лишь
технические предписания, правила целесообразности), так и по подразделению на определительные (то есть непосредственно определяющие деятельность администрации и частных лиц) и исполнительные (то есть определяющие лишь условия исполнения и применения законов). Практическое значение этого различия заключалось в том, что действие исполнительного указа обусловлено действием того закона, в исполнение которого он издан. В свою очередь исполнительные указы подвергаются еще более дробной классификации — они подразделены на: определяющие порядок введения в действия закона; порядок его исполнения; дополнительные условия, не урегулированные в законе; наконец, возможность для административной власти в известных случаях устанавливать изъятия из закона. Анализ этих последних, так называемых «исключительных указов», является чрезвычайно важной проблемой при анализе всех систем мнимого конституционализма53.
Прерогативы власти переходного периода: указ и закон
Проблема соотношения юридической силы указа и закона оказалась центральной при переходе от абсолютизма к конституционной монархии, когда с принятием Манифеста 17 октября 1905 года и последующих обновленных Основных законов стала реальностью возможность изменения конституционного строя путем издания царем указов с силой закона. Различие политических позиций противников и сторонников конституционной монархии представало в виде различных интерпретаций указного права монарха. Консерваторы, опираясь на факт сохранения в Основных законах понятия самодержавия, предлагали ввести такие поправки, которые полностью обесценивали бы значение сделанных в Манифесте уступок. Известный спор о соотношении понятий закона и указа приобрел новую актуальность в переходный период. В период абсолютизма эта проблема не получала однозначного решения. Официальная точка зрения состояла в том, что при самодержавном строе не существует никакого качественного различия между законом и указом (причем как зафиксированным в письменной форме, так и данным в устной форме), поскольку во всех случаях выражена во-
ля суверена — самодержавного монарха. Эта позиция была поставлена под сомнение либеральными юристами, которые, стремясь ввести в российское общество начала законности, проводили идею о существовании определенных формальных различий между ними. Так, А. Д. Градовский считал, что это различие связано с наличием подписи государя, которая должна присутствовать в законах, но отсутствует в указах (как письменных, так и устных). Н. М. Коркунов видел это различие в форме принятия законодательных актов: он определял закон как утвержденное царем мнение Государственного совета.
В условиях переходного периода острота вопроса определялась различными политическими стратегиями юридических решений: если принять точку зрения об октроированном характере российской конституции как дарованной по воле монарха, то следует согласиться, что с изменением этой воли конституция может быть монархом отозвана; далее, необходимо допустить сохранение за монархом права модифицировать эту конституцию — если не указами, то, во всяком случае, законами, утвержденными царем. В. М. Гес-сен не отрицал указного права монарха, которое действительно было чрезвычайно широким, выступал против придания данному праву надконституционного характера. Со времени установления конституционного принципа, подчеркивал он, понятие самодержавия (которое было сохранено в Основных законах Российской империи) не имеет юридического смысла, представляя собой «историческую реминисценцию». «Это, — говорил Гессен студентам в 1907 году, — украшающий элемент, политическая орнаментировка, исторический пережиток», поскольку «каждый отживающий порядок цепко хватается за старые слова и понятия»54.
Политическая практика, однако, была далека от этого идеалистического представления: основные реформы экономической и политической системы страны (столыпинские аграрные реформы, роспуск Первой Государственной думы, роспуск Второй Государственной думы и изменение избирательного законодательства), а также текущее управление осуществлялись практически полностью указами императора. Это позволяло многим современникам интерпретировать данную систему как фактическое сохранение самодер-
жавного строя или «мнимый конституционализм».
Таким образом, Коркунов рассматривал вопрос о государстве и государственной власти в новых предреволюционных условиях и наметил основные линии тех споров (и решений), которые вскоре приобрели политическое значение. Являясь сторонником эволюционного пути разрешения конфликтов, Коркунов акцентировал проблематику государственной власти в качестве определенной силы, гарантирующей стабильность и правовой характер изменений. Он подчеркивал идею роли государства в формировании общественного консенсуса. С этой точки зрения, государство есть юридическое отношение между индивидами (на одной территории), где субъектами права являются все участники общественного союза, а государственная власть выступает как посредник и инструмент консенсуса и модернизации.
Предвидя переход к конституционной монархии и представительной системе правления, Коркунов, подобно Д. С. Миллю и другим представителям классического либерализма, отстаивал преимущества пропорциональной системы народного представительства перед мажоритарной. Последняя, давая преобладание количественному большинству, ведет к снижению качества представителей. От участия в законодательной работе отстраняются наиболее квалифицированные и образованные люди. Между тем смысл представительной системы состоит именно в том, чтобы «смутные, неопределенные, неразумные желания народа» были выражены «высшей, лучшей и более сознательной» его частью, подобно тому, как опекун представляет интересы ребенка или душевнобольного55. Поэтому, хотя Коркунов не дожил до первой русской революции, он предвидел деструктивные следствия быстрого революционного перехода к демократии и понимал опасность установления тирании большинства вместо монархии (как М. Я. Острогорский, Б. А. Кистя-ковский, П. И. Новгородцев, Ф. Ф. Кокошкин и другие либеральные философы права)56. В преподавании права ученый видел не только область научной или профессиональной деятельности, но весьма действенную форму воспитания гражданского сознания57. Именно поэтому он придавал большое значение преподаванию сравнительного права58 и ис-
следованию правовых и социально-психологических механизмов правового сознания59. ❖
В истории русской политической мысли либеральное направление сыграло определяющую роль в научном осмыслении социального конфликта при переходе от традиционного общества к гражданскому и от абсолютизма к правовому государству. В отличие от радикальных критиков российского политического строя, отстаивавших неизбежность и желательность его революционного разрушения, либеральная мысль выдвинула целостную концепцию преобразований, позволявших разрешить данный конфликт без революционных потрясений, путем правовых реформ, целенаправленно осуществляемых государственной властью. Этот подход основывался на глубоком философском, юридическом и сравнительно-историческом анализе общественных явлений, а также участии либеральных деятелей в практической работе по созданию нового законодательства, разработке его проектов, педагогической деятельности по разъяснению стратегии и технологий необходимых преобразований.
Расцвет творчества Коркунова (и его популярности в широких кругах интеллигенции) приходится на период, когда вопрос о становлении гражданского общества и правового государства в России перешел из области абстрактной теории в область общественной деятельности и практической реализации — борьбы за всеобщее избирательное право, местное самоуправление и формирования основ российского конституционализма. Противоречия и трудности рецепции либеральных идей в обществе с неразвитой правовой культурой и господством правового нигилизма стали доминирующим фактором общественного сознания. Коркунов стремился анализировать эти трудности, обращаясь прежде всего к теории и истории русского права, политической системы и государственных институтов. Тот факт, что либеральная концепция общественного переустройства не смогла быть реализована в России в начале XX века, не говорит о ее бесперспективности. Напротив, опыт стран, вышедших из фундаментальных социальных конфликтов без социальных революций или с минимальными социальными потрясениями, свидетельствует
о перспективности данной стратегии. Особую важность представляют на современном этапе идеи Коркунова о правовом государстве и государственной власти как инструменте модернизации, осуществляемой через право, его рациональную кодификацию, административные и судебные институты.
Андрей Медушевский - профессор Государственного университета - Высшей школы экономики, академик РАЕН, доктор философских наук.
1 См.: Коркунов Н.М. Лекции по энциклопедии права, читанные в 1879/80 гг. СПб., 1880; Он же. Общественное значение права: Лекции в имп. Александровском лицее. СПб.: Тип. Р. Голике, 1892.
2 См.: Коркунов Н.М. Русское государственное право. Т. 1 : Введение и общая часть. СПб.: Тип. М. М. Стасюлевича, 1892; Коркунов Н. М. Русское государственное право. Т. 2: Часть особенная. СПб.: Тип. М. М. Стасюлевича, 1893.
3 См.: Коркунов Н.М. Указ и закон. СПб.: Тип. М. М. Стасюлевича, 1894.
4 Материалы докторского диспута Н. М. Коркунова опубликованы: Журнал Юридического общества при Санкт-Петербургском университете. 1894. № 9.
5 См.: КоркуновН. М. По поводу отзывов на книгу «Указ и закон» // Журнал министерства юстиции. 1895. № 4.
6 См.: Коркунов Н.М. История философии права. СПб.: Стасюлевич, 1915.
7 Коркунов Н. М. Русское государственное право. Т. 1: Введение и общая часть. С. 127.
8 Коркунов Н. М. А. Д. Градовский // Сборник статей Н. М. Коркунова: 1877-1897. СПб.: Н. Н. Мартынов, 1898. С. 104.
9 См.: Сергеевич В. И. Задача и метода государственных наук: Очерки современной политической литературы. М., 1871. С. 2.
10 См.: Сергеевич В.И. Русские юридические древности. СПб., 1900-191 1. Т. 1-3.
11 Пахман С. В. О современном движении в науке права: Речь в годовом собрании юридического общества, состоявшемся при Санкт-Петербургском университете. СПб., 1882.
12 Муромцев С. А. Что такое догма права? М.: А. И. Мамонтов, 1885.
13 См.: Kelsen H. Reine Rechtslehre. Wien: Franz Deuticke, 1960; Ehrlich E. Fundamental Princi-
ples of the Sociology of Law. Cambridge: Harvard University Press, 1956; Gurvitch G. Sociology of Law. N. Y.: Philosophical Library, 1942; Тима-шев Н. С. Развитие социологии права и ее сфера // Беккер Г., Босков А. Современная социологическая теория. М.: Изд-во иностранной литературы, 1961. С. 479-507; Медушевский А.Н. Социология права. М.: Теис, 2006.
14 Коркунов Н. М. Стихи. СПб., 1899.
15 См.: Коркунов Н. М. Лекции по энциклопедии права. С. 11-14.
16 См.: КоркуновН.М. История философии права.
17 См.: Коркунов Н.М. Лекции по общей теории права. СПб.: Изд-во Н. К. Мартынова, 1894. С. 54.
18 Коркунов Н. М. О научном изучении права // Сборник статей Н. М. Коркунова: 1877-1897. С. 31.
19 См.: Медушевский А. Н. История русской социологии. М.: Высшая школа, 1993.
20 См.: Петражицкий Л. И. Теория права и государства в связи с теорией нравственности. СПб.: Слово, 1907. Подробнее см.: Медушевский А. Н. Л. И. Петражицкий и кризис права начала XX века // Сравнительное конституционное обозрение. 2006. № 3 (56). С. 191-198.
21 См.: Ренненкампф Н.К. Разбор курса по общей теории права приват-доцента Санкт-Петербургского университета Н. Коркунова. СПб., 1887; Киев: Унив. тип., 1888; см. также: Коркунов Н. М. Ответ проф. Ренненкампфу // Журнал министерства народного просвещения. 1888 (июнь).
22 См.: Сергеевич В. И. Новые учения в области государственного права // Журнал министерства юстиции. 1894.
23 См.: Михайловский И.В. Очерки философии права. Томск: В. М. Посохин, 1914.
24 См.: Петражицкий Л. И. Теория права и государства в связи с теорией нравственности. СПб.: Слово, 1907. С. 301.
25 Муромцев С. А. Определение и основное разделение права // Муромцев С. А. Избранные труды по римскому и гражданскому праву. М.: АО «ЦентрЮрИнфоР», 2004. С. 572-573.
26 Коркунов Н. М. Общественное значение права. С. 19.
27 См.: Коркунов Н.М. Экономические теории государства. 1897.
28 См.: Коркунов Н.М. Государство и свобода // Юридическая летопись. 1892. № 1.
29 Интересы этого времени отражены в статьях: Коркунов Н. М. Финляндский сейм // Юридиче-
ская летопись. 1891. № 1; Он же. Новые кодификационные издания //Юридическая летопись. 1891. № 3.
30 См.: Медушевский А.Н. Правовой дуализм в России и попытки его преодоления // Сравнительное конституционное обозрение. 2005. № 1(50).
31 См.: Пахман С.В. Обычное гражданское право в России. СПб., 1877-1879. Т. 1-2.
32 См.: Муромцев С. А. Очерки общей теории гражданского права. М., 1877; Анненков К. Система русского гражданского права. Т. 1: Введение и общая часть. СПб.: Тип. М. М. Стасюле-вича, 1894; Мейер Д. И. Русское гражданское право. Изд. 9-е, с испр. и доп. А. Х. Гольмстена. СПб.: Н. К. Мартынов, 1910; Гольмстен А.Х. Юридические исследования и статьи. СПб., 1894; Коркунов Н.М. Лекции по общей теории права. СПб., 1908; Шершеневич Г. Ф. Общая теория права. Казань, 1910.
33 Коркунов Н.М. Теоретические воззрения Сперанского // Сборник статей Н. М. Коркунова: 1871-1897. С. 97-102.
34 Ряд работ Коркунова посвящен приемам исследовательской деятельности ученых прошлого: Коркунов Н.М. С. Е.Десницкий - первый русский профессор права // Журнал министерства юстиции. 1894. № 2; Он же. З. А. Горюшкин -российский законоискусник // Журнал министерства юстиции. 1895. № 7.
35 Коркунов Н. М. Значение Свода законов // Сборник статей Н. М. Коркунова: 1871-1897. С. 77-96.
36 См.: Лозина-Лозинский М. А. Кодификация законов по русскому государственному праву // Журнал министерства юстиции. 1897. № 4. С. 274-291; № 5. С. 106-173.
37 См.: Блосфельд Г. Э. «Законная сила» Свода законов в свете архивных данных // Журнал министерства юстиции. 1915. № 3. С. 230.
38 Коркунов Н. М. Лекции по общей теории права. С. 305.
39 Там же.
40 См.: Медушевский А. Н. Проект Гражданского уложения Российской империи // Цивилисти-ческие исследования. М.: Статут, 2005. Вып. 2. С. 148-225.
41 См.: Муромцев С. А. «Предстоящее сокращение» кодификационной разработки нашего законодательства // Право. 1907. № 37.
42 Понтович Э. Основные законы и кодификация // Русская мысль. 1910. Кн. VII. С. 165-190, 183, 188.
43 Лозина-Лозинский М. А. Кодификация законов по русскому государственному праву // Журнал министерства юстиции. 1897. № 5. С. 168.
44 См.: Градовский А. Д. Начала русского государственного права // Собр. соч. СПб., 1901 — 1904. Т. 7-9.
45 Там же. Т. 9. С. 457.
46 Там же. С. 516.
47 Там же. С. 519.
48 См.: Коркунов Н.М. Вопросы земского управления // Юридическая летопись. 1890. № 5; Он же. Реформа городского управления // Юридическая летопись. 1891. № 8.
49 Коркунов Н.М. Русское государственное право. Т. 1: Введение и общая часть. С. 158, 163.
50 Коркунов Н. М. Сравнительный очерк государственного права иностранных держав. СПб.: Тип. М. М. Стасюлевича, 1890. С. 5, 22.
51 См.: Ивановский В.В. Государство как юридическое отношение. По поводу книги Н. М. Кор-
кунова «Русское государственное право». Казань, 1892.
52 См.: КоркуновН. М. Государственное право (теория) // Сборник государственных знаний. Т. 3. СПб., 1877; Он же. Государство и свобода.
53 См.: Коркунов Н.М. Указ и закон. С. 227-243.
54 Гессен В. М. Русское государственное право: Лекции, читанные в Санкт-Петербургском политехническом институте. СПб., 1907. С. 11.
55 Коркунов Н.М. Пропорциональные выборы. СПб.: Тип. М. М. Стасюлевича, 1896. С. 83.
56 См.: Острогорский М.Я. Демократия и политические партии. М.: РОССПЭН, 1998.
57 См.: Коркунов Н.М. Общественное значение права.
58 См.: Коркунов Н.М. Сравнительный очерк права иностранных держав.
59 См.: Коркунов Н.М. Русское государственное право. Т. 1: Введение и общая часть; Он же. Русское государственное право. Т. 2: Часть особенная. СПб.: Тип. М. М. Стасюлевича, 1909.
