CC BY
119
5. Долгова С.Р., Лаппо-Данилевский К.Ю. Работа Н.А. Львова по подготовке второго издания переводов из Анакреона // XVIII век. - СПб.: Наука, 1991. - Сб. 17. -С. 190-202.
6. Исторический лексикон. XVIII век: энциклопедический справочник. - М.: Знание, Владос, 1996. - 800 с.
7. Ларкович Д.В. Г.Р. Державин и художественная культура его времени: формирование индивидуального авторского сознания. - Екатеринбург: УрГУ, 2011. - 344 с.
8. Левицкий А. А. Образ воды у Державина и образ поэта // XVIII век.- СПб.: Наука, 1996. - Сб. 20. - С. 47-71.
9. Львов Н.А. Стихотворение Анакреона Тийскаго. - СПб.: Типография Корпуса Чужестранных Единоверцов, 1794.
10. Салова С.А. М.В. Ломоносов об искусстве быть стариком // Российский гуманитарный журнал. - 2012. - Т. 1. - № 1. - С. 60-66.
11. Салова С. А. Анакреонтические мифы Г.Р. Державина. - Уфа: РИО БашГУ, 2005. - 126 с.
12. Пумпянский Л.В. Классическая традиция. Собрание трудов по истории русской литературы. - М.: Языки русской культуры, 2000. - 864 с.
Рожкова Т.И.
Н.Д. Чечулин о Сумарокове: неизвестная работа известного ученого
Статья знакомит исследователей с незавершенной работой Н.Д. Чечулина о Сумарокове.
Ключевые слова: А.П. Сумароков, Н.Д. Чечулин,общество, писатель.
Творческая судьба А.П. Сумарокова в контексте проблем теории писательства, истории авторского самосознания приобретает особую актуальность. В личности писателя мы находим значимые составляющие культурного самоопределения авторства: он жил идеей «русской словесности», страдал ее страданиями; и, как писали современники, «был чрезмерного мнения о звании и достоинстве прямого стихотворца» [5, I, с. 48]. Заслуживают внимания интерес к нему светского читателя, его постоянный диалог с «хотящими быти писателями». Словом, как когда-то писал Н. Булич, творческий путь поэта опять нуждается в «более подробном изучении». С этой точки зрения, особую ценность приобретают работы предшественников, обращавшихся к этим темам.
Исследователи русской литературы XVIII века вряд ли прошли мимо исследований Николая Дмитриевича Чечулина (3.11.1863 - 14.02.1927) [8]. При этом, думается, каждый по достоинству оценил репутацию автора -знатока истории, сторонника источниковедческого подхода, человека широкой гуманитарной культуры. Менее знакомы его статьи, появившиеся в драматический период истории нашей страны: о стихотворениях Н.М. Карамзина (1917), о стихотворениях Державина (1919). Совсем неизвестной
53
оказалась задуманная монография «Литературная деятельность А.П. Сумарокова», хранящаяся в рукописном отделе РНБ [10]. Просмотр материалов архивного фонда позволяет заметить, что Н.Д. Чечулин дорожил этой работой и настойчиво перерабатывал ее для публикации. Рукопись датируется 1919-1926 годами и переживает ряд переработок в сторону сокращения: первый вариант книги содержит 154 страницы, второй - 95. Окончательным итогом стала статья в 26 рукописных листов при сохранении прежнего названия. Можно предположить, что таким путем Чечулин пытался преодолеть проблемы монографического издания. Разобрать материал сокращений сложно: записи имеют черновой вид и объективно говорят о большой заинтересованности темой, так что последние годы жизни Н.Д. Чечулина хочется назвать «сумароковским периодом».
Решительный интерес после Н.М. Карамзина и Г.Р. Державина к их предшественнику А. Сумарокову Чечулин объясняет сразу, в первом абзаце статьи (который, кстати, он перенес из монографии): «В середине XVIII века в течение лет тридцати приходится на разных путях встречаться в русской литературе с А.П. Сумароковым. Он писал трагедии, комедии, театральные прологи, стихотворения всевозможного рода, - от переложения псалмов и од до стихотворений юмористических, писал речи, похвальные слова, статьи исторические, критические, по вопросам морали и публицистики, - всего осталось после него около 2500 стихов и более 1000 страниц прозы» [11, с. 2]. В монографии предполагалось рассмотреть сочинения А.П. Сумарокова «как отражение, как своего рода иллюстрацию русского общества ХVШ века» [11, с. 4]. Формулировка рабочих вопросов концентрировалась вокруг изучения художественных вкусов современников поэта: «круг умственных интересов ... отчасти и нравы, и привычки, наконец, самый ход мысли им свойственный» [11, с. 4]. Вопросы характерны для исследовательской индивидуальности Н.Д. Чечулина, причисленного к сторонникам «социально-психологического подхода». Заданные аспекты анализа обращают нас к его первой успешной монографии «Русское провинциальное общество во второй половине XVIII века (1889), на страницах которой он писал, что отдельные факты могут быть верно поняты и правильно оценены лишь на общем фоне своей эпохи.
Именно так, со стороны общества и читателя, решил Н.Д. Чечулин рассмотреть тридцатилетний писательский путь Сумарокова. Свои намерения он объяснил следующим образом: «Писатель плодовитый, выступавший с произведениями весьма разнообразными, в свое время восхваляемый и превозносимый, конечно интересен, каково бы ни было чисто литературное достоинство его произведений: он дает видеть, каким содержанием и в каком поэтическом его изображении интересовались и более чем удовлетворялись его русские современники» [11, с. 3]. Тем обстоятельством, что признание Сумарокова не было абсолютным, а в конце творческого пути писатель достаточно быстро был переведен в число «литературных староверов», Чечулин решил пренебречь. Для него важным было
54
составить «представление о русском обществе того времени», а не «рассмотреть труды Сумарокова со стороны чисто литературной» [11, с. 4].
План монографии включал последовательное аналитическое обозрение литературного наследия поэта: в первой главе стихотворения Сумарокова, во второй его прозаические статьи, в третьей драматические произведения и т.д. Предполагалось каждую из глав заключить соответствующими выводами. Подготовленная для печати статья значительно урезала объем монографии и включала только несколько фрагментов книги. Один из них касается переложений псалмов, составивших «значительный раздел» сумароковской лирики. По всей вероятности, Н.Д. Чечулин планировал рассмотреть эту тему в контексте общего интереса писателей века к сакральному тексту. Он тщательно просчитал и обратил наше внимание на тот факт, что Ломоносов и Тредиаковский переложили«по многу псалмов, Державин - до двадцати, Карамзин только для одного стихотворения взял отрывок из Библии, у позднейших поэтов подобные примеры встречаются тоже лишь единицами»[11, с. 6]. Сумароков переложил всю Псалтырь. Наблюдения эти дали повод обратиться к материалам, характеризующим отношение общества к чтению духовной и светской литературы. Н.Д. Чечулин отмечает, что«...с последней четверти XVIII века у нас стали обычным чтением уже книги не священного писания, а светские» [11, с. 6]. Особенно это оказалось заметно при сопоставлении культурной ситуации конца XVIII века с ситуацией первой трети. В петровское время «книги духовные были главным, почти единственным его предметом: и книг других было мало, и интересы религиозные преобладали, если то не были единственными, в сфере умственной» [11, с. 6]. В качестве подтверждения своей мысли Н.Д. Чечулин приводит статистические данные по изданию духовной литературы и делает вывод о том, что Псалтыри эти изменения почти не коснулись. По ней «не только учились, но и постоянно ее читали». К концу века Псалтырь была напечатана около 150 раз, «превысив числом изданий Евангелия и Деяния апостольские, вместе взятые» [11, с. 7].
Свой труд по переложению псалмов Сумароков завершает в 70-е годы XVIII века. Опираясь на биографию поэта, можно говорить о множестве причин, определивших его интерес к переводу всей Псалтыри. В письме Екатерине II он писал, что за работу взялся «по совету архиепископа Платона» [3, с. 153]. Это были трагические для писателя последние годы жизни. Сумароков много болел («болен я осьмой месяц») и много работал, «отмщая .болезни». В письме к Г.В. Козицкому он признавался, что «неоднократно приготовлялся ко гробу». В марте 1772 года сообщал, что включая готовые «старые псалмы» половина задуманного, «а именно 75» текстов, уже готова. Над переложениями он работал в месяцы, когда болезнь отступала: «Писал я столько, сколько я никогда не писывал, по размеру времени» [3, с. 147]. Работал в постоянном внутреннем диалоге со своим литературным соперником М.В. Ломоносовым: «Я уверен, что мои псалмы не по-Ломоносовски сделаны» [3, с. 147]. Из художественного
55
наследия А.П. Сумарокова менее удачными Н.Д. Чечулин считает оды и отдает свое предпочтение поэтическому материалу М.В. Ломоносова и Г.Р. Державина. А.П. Сумароков, по его мнению, следовал в одах больше «внешним требованиям» («парение», лирический беспорядок, обращение к античным божествам и знаменитым личностям), внешняя сторона текста разрабатывалась им «более чем нужно». Чечулин смотрит на оды Сумарокова со времени Г.Р. Державина, а потому видит в них «тяжелые и ничуть не остроумные» шутки [11, с. 12]. Встречающиеся в одах Павлу «детали быта» на фоне «поэтических достоинств» и поэтического новаторства Державина выглядят в его глазах дополнительным убеждающим примером.
Судьба поэтического наследия Анакреонта в русской литературе до наших дней остается предметом устойчивого интереса исследователей [4]. «Анакреонтические опыты» А.Д. Кантемира, М.В. Ломоносова, А.П. Сумарокова дают примеры экспериментального, поискового характера в художественных и теоретических установках авторов. Переводы Сумарокова из Анакреонта Н.Д. Чечулин считает «недурными», но «до удовлетворительной передачи изящных песен греческого поэта ... очень далеко, язык его еще слишком для этого не выработан» [11, с. 13].
Ориентированность писателя на образцы и правила, в оценке Н.Д. Чечулина, стала сдерживающим фактором его творчества. Психологически близким временем кустановкам Сумароковаон посчитал 30-е годы Х1Х века: «У Сумарокова, как и у огромного большинства его современников, было именно то воззрение, то настроение, которое позже, в 30-х годах Х1Х в., нашло формулировку в словах:
До великого до дела Только путь нам укажи, -Тут и сила подоспела,
Крепость тела и души.
Эти слова многим представлялись прекрасными, в свое время воодушевляли, - может и естественно так думать. Но не выражают ли они духовной инертности, умственной лени и неподвижности? Чем иначе объяснить, что тут ожидается, почти требуется, чтобы были со стороны указаны новый путь, новая великая цель, и после этого только обещается для достижения цели вложить много силы духовной? Но как часто готовность следовать чужой указке ведет к неблагоразумным, даже и неблагодарным крайностям! Кто склонен действовать только по указке, какова бы она ни была, или в увлечении, и не уясняет себе задач и обязанностей своих сам, -тому редко удается держаться благоразумных границ и не совершать вредного и себе, и другим.» [11, с. 23-24].
После целого ряда критических высказываний Н. Д. Чечулин задается центральным вопросов многих работ нашего времени, осмысливающих репутацию Сумарокова: в чем причина его «самовозношения», причина убежденности в непогрешимости и совершенстве слога. Дополнительным поводом стало высказывание Сумарокова по адресу перевода Ломоносовым из Пиндара. Н.Д. Чечулина задело то обстоятельство, что поэт «без
56
всяких церемоний ... ставит тут себя много выше современных ему русских писателей», а свой перевод пиндаровой оды предлагает«в явном - и в своей наивности забавном - заблуждении, что этим дает и людям, не знающим по-гречески, возможность познакомиться с Пиндаром как бы в подлиннике, то есть воображает, что греческий оригинал и его перевод почти, -да, пожалуй, и совершенно одно и то же» [11, с. 18]. Подмеченная Н.Д. Чечулиным особенность поведения писателя мало имеет отношения к его личным качествам. Подобное «самовозношение», как он заметит ниже, нередкая черта самосознания пишущих. И другие «писатели XVIII века страдали этим недостатком.» [11, с. 18]. Истоки самопревозношения и высокомерия писателей ХVШ века, как убедительно показал В. Живов, связаны с отсутствием у них социального статуса, добиваясь которого сочинители вынуждены были идти по пути «утверждения собственной исключительности», «вступать в бесконечные конфликты со своими коллегами» [1, с. 47]. Потому и Сумароков, «порицая других одослагателей», «себя от них явно и коренным образом отличает: ему - должен думать доверчивый читатель, - их недостатки несвойственны, на него не распространяются те упреки, какие он им делает, как и те советы ему не нужны, какие дает он другим, чтобы Сумароков осознавал, что и сам иногда не успевает достигнуть в языке всего совершенства, - этого ничуть не видно; нет, и тут, как во многих других случаях, свои писания Сумароков явно считает достигающими совершенства» [11, с. 19]. Интересные и справедливые наблюдения оказались характерны для писательства века, включая Тредиаковского, Ломоносова.
Наблюдения Н.Д. Чечулина этой темы можно дополнить. А.П. Сумароков иногда допускал критические суждения в адрес своего стиля. В августовском номере «Трудолюбивой пчелы» он напечатал стихотворение «Недостаток изображения», где не только сформулировал проблемы «ложного» стихотворства:
Не стихотворец тот еще,
Кто только мысль изображает,
Холодную имея кровь, -
но и признавался, как не всегда ему самому удается найти объективный, логически ясный образ для выражения своих чувств:
Парнасским жителем назваться я не смею:
Я сладости твои почувствовать умею;
Но что я чувствую, когда скажу, - солгу,
А точно вымолвить об этом не могу [6, с. 482].
В известном послании к Елизавете Васильевне Хераськовой он не только поучал начинающих стихотворцев («От меня скажите это .»), но и относил к себе обязательность выполнения заявляемых правил:
Я не критики касаюсь,
Не к тому мои слова,
Только то другим вещаю,
Что вещаю я себе [7, с. 95].
57
Поэт, по мнению Н.Д. Чечулина, во многом повлиял на рост дилетантского письма в среде образованных людей времени:«Сумарокову ... все таланты более слабые подражали особенно охотно, ибо он был выше их как раз на столько, что за ним легче было следовать; он, как и люди совершенно не обладавшие сколько-нибудь значительным талантом, довольствовался внешнею стороною совершавшихся на их глазах событиям; тем, что было уже достигнуто; он, как и все подобного рода люди, не был способен глубоко обдумывать то, что видел, тем более самостоятельно и энергично идти вперед» [11, с. 23]. Действительно, как никто другой, А.П. Сумароков был озабочен строительством российского Парнаса, качеством нового российского стихотворства. Вот только образцы для творчества сочинитель «слабого таланта» мог отыскать во множестве специальных руководств, среди которых труд Байбакова А.Д. (Аполлос) «Правила пиитические в пользу юношества» (1774, 1780, 1785, 1790, 1795). «Любой мало-мальски грамотный дворянин по случаю мог скропать несколько стихотворных строк с помощью устойчивых поэтических штампов», писал по этому поводу В. А. Западов [2, с. 54].
Незаконченная монография в чем-то продолжала книгу Н.Д. Чечулина о русском провинциальном обществе XVIII века. В ней содержались ценные для истории авторства наблюдения, касающиеся отношения дворянства к писательскому труду: «. иные старики-дворяне готовы были просто проклясть своего родственника за занятие литературой и прерывали с ним всякие сношения, что стихотворцы были многими презираемы; но с течением времени писатели добились того, что все общество переменило к ним отношение, что звание автора стало даже почетным; как мы уже говорили, стремление участвовать в литературе дошло потом даже до смешной страсти к писанию стихов» [9, с. 110]. В новой работе начала ХХ века он опять обратился к изучению диалога автора и общества, только теперь решил поставить в центр своих наблюдений Сумарокова, сочинителя, работающего во всех родах поэзии и крайне противоречивого в оценках современников. Н.Д. Чечулин намеревался «обстоятельно» прописать ответы на каждый из поставленных вопросов, так как эпоха достаточно удалена и «почти совершенно забыта». Логика изложения, по его собственным формулировкам, предполагала добиваться «согласия читателей» с размышлениями ученого, который не рассчитывал «на слепое доверие», а стремился представить основания, на которые опирался. И хотя «труды Сумарокова со стороны чисто литературной», их своеобразие и оригинальность мироощущения отошли на второй план, Н.Д. Чечулин формулирует будущие острейшие проблемы восприятия писателя. Насколько статья урезала монографический замысел, можно увидеть при сопоставлении первоначальных задач работы и их итогового воплощения. Остается только сожалеть, что задуманную работу не удалось реализовать.
58
Список литературы
1. Живов В. Первые русские литературные биографии как социальное явление: Тредиаковский, Ломоносов, Сумароков // Новое литературное обозрение. - 1997. -№ 25. - С. 24-83.
2. Западов В.А. Державин и поэтика русского классицизма. Шуваловская эпистола Державина // Проблемы изучения русской литературы ХУШ века. - Л.: Изд-во ЛГПИ, 1985. - С. 45-62.
3. Письма русских писателей ХУШ века. - Л.: Наука, 1980. - 473 с.
4. Салова С.А. Утро русской анакреотики. А.Д. Кантемир, М.В. Ломоносов, А.П. Сумароков. - М.: МАКС Пресс, 2005. - 191 с.
5. Сокращенная повесть о жизни и писаниях А.П. Сумарокова // Санкт-Петербургский Вестник. - 1778. - Т. 1. - С. 39-49.
6. Сумароков А.П. Трудолюбивая пчела. - СПб., 1759.
7. Сумароков А.П. Стихотворения. - Л.: Наука, 1953. - 342 с.
8. Чечулин Н.Д. Русское провинциальное общество во второй половине XVIII в. Исторический очерк. - СПб., 1889; Внешняя политика России в начале царствования Екатерины II. 1762-1774. - СПб., 1896; Екатерина II в борьбе за престол. По новым материалам. - Л., 1924.
9. Чечулин Н.Д. Русское провинциальное общество во второй половине XVIII в. Исторический очерк. - СПб., 1889. - 122 с.
10. Чечулин Н.Д. Ф. 863. РО РНБ. Автор благодарит Б.А. Градову и Н.П. Морозову за идею статьи и помощь в работе.
11. Чечулин Н.Д. Ф. 838, оп. 1., ед.хр. 70. РО РНБ. В скобках указываются страницы рукописи статьи Чечулина Н.Д. «Литературная деятельность А.П. Сумарокова». Автограф, беловой вариант.
Нестеренко М.А.
Анна Петровна Бунина и женская поэзия XIX века
В статье рассматриваются некоторые аспекты поэтики А. П. Буниной в контексте женской поэзии XIX века на примере творчества двух ярких её представительниц -Е. П. Ростопчиной, К. К. Павловой.
Ключевые слова: А.П. Бунина, К.К. Павлова, Е.П. Ростопчина, женская поэзия, В.Ф. Ходасевич.
Отношение к женщинам-литераторам в XIX столетии существенно отличалось от того, каковым оно стало в столетии ХХ. На рубеже XVIII -XIX веков женское литературное творчество не воспринималось профессиональным сообществом всерьёз: «литература - для женщин - одни розы без шипов <...>, ибо какой педант, какой варвар осмелится не похвалить того, что нежная, белая рука написала» [7, с. 271]. Я. К. Грот отмечал, что «на женщину-писательницу, как на явление аномальное <...> смотрели снисходительно и пренебрежительно <...>» [6, с. 1]. Однако в 1820 -1830-е годы, вместе с профессионализацией литературных занятий меняется и статус женщины-писательницы: «она перестает быть курьезом» [13,
59
