CC BY
19
Вестник Томского государственного университета Философия. Социология. Политология. 2021. № 62
УДК 167.7
Б01: 10.17223/1998863Х/62/26
С.М. Гавриленко
МЫСЛЕННЫЙ ЭКСПЕРИМЕНТ И КАРТОГРАФИЯ: ТОЧКИ СХОЖДЕНИЯ
Исследование выполнено при поддержке Междисциплинарной научно-образовательной школы Московского университета «Сохранение мирового культурно-исторического наследия».
При помощи некоторых характеристик картографии рассматривается возможная связь между воображением и мысленным экспериментом.
Ключевые слова: воображение, картография, мысленный эксперимент, научный образ
Представленный Тарасом Вархотовым текст уже самим своим названием провоцирует попытку сопоставить мысленный эксперимент и картографию. Но что, собственно, позволяет объединить в пределах одного рассуждения мысленный эксперимент (этот «эпистемологический оксюморон») и картографию (гетерогенный набор процедур, не являющихся ни исторически универсальными, ни исторически стабильными, чье логическое и типологическое определение неизбежно вызывает большие затруднения)? Чем может быть мотивировано и в конечном счете обосновано их сближение (и даже утверждение аналогии между ними), которое может показаться произвольным, а потому - случайным? Предложенный нам текст дает лаконичный и стимулирующий ответ - воображение1. Шаг, безусловно, продуктивный, но при этом по многим основаниям рискованный, так как порождает вопросы, на которые у нас пока нет хороших ответов. Сама постановка этих вопросов сопряжена с многочисленными трудностями, поэтому мы вынуждены ограничится самыми краткими замечаниями.
Воображение позволяет «спасти» мысленный эксперимент от сведения к формальному логическому аргументу, предоставляя если не онтологические, то хотя бы референциальные гарантии элементам дискурсивной цепочки, и тем самым обеспечить ему собственный эпистемологический статус. Но о каком, собственно, воображении (образах) идет речь? Случай картографии делает это вопрос принципиальным. Прежде всего, картографическое представление радикально сложно. Карта как «образ пространственной сложности» [2. Р. 41] не является чистым и нейтральным представлением пространственных фак-тов2. Она никогда не сводилась к абстрактному геометрическому графизму,
1 В более развернутом виде этот аргумент представлен в [1].
2 Мы не можем не согласится с Константином Ивановым, считающим представление о карте как о продукте «строгой эмпирической процедуры, свободной от изъянов восприятия и идеализаций воображения» не более чем мифом [3. С. 151]. Одним из самых интригующих аспектов картографии является эта несвобода от «идеализаций воображения». О сложных, исторически изменчивых, но при этом продуктивных отношениях между воображением, видением, картографией и географией см.: [4].
призванному своими точками, линиями и фигурами отображать (в двойном, математическом и (квази)оптическом, смысле) пространственные поверхности и их отдельные участки1. Но как бы мы ни определяли картографическую операцию (в действительности - гетерогенную множественность операций), неизменным остается одно решающее обстоятельство: «Карта предполагает образы и размышления, которые не могут быть ни увидены, ни помыслены, когда мы смотрим на реальное пространство... карта представляет схему, визуальную и одновременно интеллектуальную, которая занимает место невозможного сенсорного видения» [6. P. 29]. Питер Слотердайк назвал глобус «чудо-произведением» [7. С. 826] - положение, которое, можно распространить на любое картографическое представление. Это чудо эмпирического объекта (вот этот глобус, вот эта карта, вот эта цифровая модель Земли), моделирующего и поддерживающего эмпирически нереализуемые оптики и способы виденья2, которые тем не менее претендуют на эмпирическую адекватность (Земля такова - смотри!). Карты, глобусы, топографические планы городов, Яндекс-карты и Google-maps - это реальные (материальные) репре-зентационные поверхности (конкретные места), где «собираются другие, удаленные в пространстве и времени места и оказываются синоптически представлены взгляду» [8. С. 112]. Мы здесь имеем работу какого-то сложного механизма, осциллирующего между эмпирическим порядком (эмпирическая данность картографического представления (образа) с возможными эмпирическими референтами его отдельных структурных элементов) и порядком интеллигибельным, но при этом также наглядно представленным3. Этот механизм и есть механизм воображения. Тайна воображения и образа (включая огромное разнообразие картографических форм и чрезвычайно обширную область научной образности) заключена в создании эмпирически доступных вещей (картографический образ в случае традиционной плоскостной карты или глобуса можно буквально взять в руки4 или, например, увидеть на экране монитора в случае цифровых картографических форматов), которые представляют нечто такое, что само как таковое эмпирически представлено быть не может (или в силу тех или иных ограничений, или принци-пиально)5. Эти лапидарные соображения, в которых опущена масса необхо-
1 См. анализ сложного эмблематизма нововременных карт в [5].
2 Показательный (но не единственный) пример - это карты мира. Нет такой эмпирической точки зрения и эмпирического взгляда, которые позволили бы увидеть всю Землю.
3 Например, картографическая координатная сетка - наглядное представление невидимого (интеллигибельного) порядка, онтологическую спецификацию которого нам так трудно произвести, так как, строго говоря, математические линии широт и долгот не входят в эмпирический состав картографируемой пространственности.
4 См. описание глобуса Земли на картине «Послы» Ганса Гольбейна Младшего в [9].
5 Мы плохо понимаем (если понимаем вообще) работу этого механизма, но тем не менее постоянно его используем - для представления невидимого порядка нам нужны видимые посредники (образы). Возможно, именно непонимание этого механизма мотивирует метафорические переносы и рассуждения, например, о «ментальных образах» как «структурах» в нашем психологическом интерьере и когнитивном оснащении. Примером подобного переноса является понятие когнитивной карты -«внутренней и имеющей пространственные характеристики схемы внешней окружающей среды, которая строится в психике животного» [10. С. 67]. Мы взяли это определение из содержательной статьи Елены Князевой (в ней визуальным образом являются и когнитивная карта, и фирменный знак, брендирующий товар). Но в этой работе не разъясняется принципиальный момент: в каком смысле указанная внутренняя схема имеет пространственные характеристики? Масштабирование как картографическая процедура возможно именно потому, что применительно к реальным картам этот вопрос не стоит.
димых опосредующих звеньев, позволяют дать два дополнительных замечания и связать их с темой мысленного эксперимента.
Во-первых, картографические представления (образы) принадлежат, если так можно выразиться, пространству внешнего. Это не некие сущности, спонтанно производимые «продуктивной способностью воображения» во внутреннем «картезианском театре» и остающиеся замкнутыми в его границах. Картография - технически материализованное и организованное воображение1, разделяющее это свойство с другими формами научных наглядностей. Именно в таком смысле можно говорить об образах в науке (или научных образах) и, соответственно, работе научного воображения, которая оказывается не только (а возможно, и не столько) проявлением загадочной внутренней ментальной способности, но и работой рук и различных технических аппаратов2. Научные образы (результат работы научного воображения) - это технически созданные экстерналии. Но не в этих ли экстерналиях, т.е. технически организованных и, как правило, стандартизированных материальностях3, чья способность своим строем предъявлять то, что эмпирически предъявлено быть не может, не перестает вызывать у нас чувство удивления, нужно искать ту «чувственную материю», которая должна была бы служить обеспечением мысленного эксперимента (диаграммы движения Галилея, диаграммы пространства-времени в теории относительности, диаграммы Феймана, компьютерные симуляции)?
Во-вторых, картография как бы вычерчивает принципиально новое, замещающее эмпирические объекты поля видимости, которые становятся новым пространством наблюдения: «Карта устанавливает новое пространство видимости путем дистанцирования от объекта и замещения его репрезентирующим образом. Карты стремятся представить тотальность, создать новый горизонт видимости и мышления через графический и интеллектуальный синтез фрагментарных данных» [6. Р. 27]. Возможно, еще только предстоит написать историю (которая и будет историей научного воображения) репрезентаций, организующих замещающие эмпирические объекты поля видимости, которые становятся новыми пространствами наблюдения. Картография лишь один, пусть и наиболее показательный, пример. Можно подумать и о других. Ботанический сад классической науки являлся дисциплинарно (в смысле Фуко) организованным («паноптическим») пространством наблюдения, но не за природном разнообразием в его «естественном состоянии», а за классификационном порядком природы. Это продукт научного воображения, образ того, что недоступно эмпирическому видению. Не являются ли эти поля замещающей видимости тем, что способно обеспечить мысленному эксперименту (ква-зи)эмпирическое пространство, которое может быть преобразовано в пространство экспериментальное - пространство, где экспериментируют не
1 Начиная с картографического подъема (рубеж XV-XVI вв.) роль математических и технологических инфраструктур в создании картографических представлений (образов) неуклонно возрастала.
2 См. блестящий анализ «образности таксидермии», проведенный Александром Писаревым в [11].
3 Именно в этой стандартизации нужно искать социализацию воображения, о необходимости которой в случае мыслительного эксперимента говорит Т. Вархотов. Роль стандартизированных научных образов в поддержании в науке «коллективного эмпиризма» - один из основных тезисов «Объективности» Лоррейн Дастон и Питера Галисона [12. С. 60-67].
с вещами, а с условиями и пределами их мыслимости и представимости1? Не в этом ли заключается работа научного воображения? Но не заставляют ли современные технологические инфраструктуры научного воображения заново продумывать вопрос: кто или что воображает?
Литература
1. Вархотов Т.А. Воображение как граница понимания: о функции воображения в мысленных экспериментах // ПРАЕНМА. Проблемы визуальной семиотики. 2020. № 2. С. 199-224.
2. EdneyM.H. Cartography: The Ideal and its History. Chicago ; London : University of Chicago Press, 2019.
3. Иванов К.В. Картографирование как инструмент имперской политики в центральной Азии // ПРАЕНМА. Проблемы визуальной семиотики. 2020. № 2. С. 151-181.
4. Cosgrove D. Geography and Vision Seeing, Imagining and Representing the World. London ; New York : I.B. Tauris & Со Ltd., 2008.
5. Нестеров А. Географические карты раннего Нового времени как эстетизация и концептуализация репрезентированного пространства // Гетеротопии: миры, границы, повествование. Вильнюс : Изд-во Вильнюсского ун-та, 2015. С. 88-110.
6. Jacob C. The Sovereign Map: The Theoretical Approaches in Cartography through History. Chicago ; London : University of Chicago Press, 2006.
7. Слотердайк П. Сферы: макросферология. Глобусы. СПб. : Наука, 2007. Т. II.
8. Латур Б. Визуализация и познание: изображая вещи вместе // Логос. 2017. Т. 27, № 2. С. 95-156.
9. Гавриленко С.М. Ганс Гольбейн Младший, Ян Ванделаар и империя наблюдения // ПРАЕНМА. Проблемы визуальной семиотики. 2018. № 4. С. 84-102.
10. Князева Е.Н. Визуальные образы на службе когнитивной науки // ПРАЕНМА. Проблемы визуальной семиотики. 2020. № 1. С. 58-75.
11. Писарев А.А. Образность таксидермии в музее науки: от систематики видов к систематичности насилия и постгуманистической природе // ПРАЕНМА. Проблемы визуальной семиотики. 2020. № 2. С. 91-130.
12. Дастон Л., Галисон П. Объективность. М. : Новое лит. обозрение, 2018.
13. Pickles J. A History of Spaces: Cartographic reason, mapping and the geo-coded world. London ; New York : Routledge, 2004.
Stanislav M. Gavrilenko, Lomonosov Moscow State University (Moscow, Russian Federation).
E-mail: o-s@proc.ru
Vestnik Tomskogo gosudarstvennogo universiteta. Filosoftya. Sotsiologiya. Politologiya - Tomsk State University Journal of Philosophy, Sociology and Political Science. 2021. 62. pp. 265-269.
DOI: 10.17223/1998863Х/62/26
THOUGHT EXPERIMENT AND CARTOGRAPHY: POINTS OF CONVERGENCE
Keywords: cartography; imagination; thought experiment; scientific image
The article assesses a possible connection between a thought experiment and imagination through some features of cartography.
1 История картографии показывает, что картографическое представление было местом радикальных форм экспериментирования, в ходе которого отрабатывались и тестировались различные формы представимости «пространственной сложности». Частью этой истории является история картографических проекций, позволяющих производить математически контролируемые преобразования трехмерного объекта в плоскостной двухмерный объект. Карта не обязательно представляет земную поверхность (а также то, что на ней и даже под ней), и пределы применения картографических операций a priori не заданы. Пределом картографических экспериментов является вопрос: что вообще может быть картографировано? Ср. со следующим замечанием Найджела Трифта: «Человеческого субъекта трудно картографировать по многим причинам. Трудно картографировать то, что не имеет четких границ, что не может быть засчитано за одно, но только за множество различных и нередко конфликтующих субъектных позиций, что постоянно пребывает в движении (как культурно, так и фактически), что только частично локализуемо в пространстве-времени» (цит. по: [13. P. 11]).
References
1. Varkhotov, T.A. (2020) Imagination as a borderline of understanding: the function of imagination in thought experiments. nPAaHMA. Problemy vizual'noy semiotiki - nPAaHMA. Journal of Visual Semiotics. 2. pp. 199-224. (In Russian). DOI: 10.23951/2312-7899-2020-2-199-224
2. Edney, M.H. (2019) Cartography: The Ideal and its History. Chicago and London: University of Chicago Press.
3. Ivanov, K.V. (2020) Cartography as a tool of imperial policy in Central Asia. nPAaHMA. Problemy vizual'noy semiotiki - nPAaHMA. Journal of Visual Semiotics. 2. pp. 151-181. (In Russian). DOI: 10.23951/2312-7899-2020-2-151-181
4. Cosgrove, D. (2008) Geography and Vision Seeing, Imagining and Representing the World. London; New York: I.B. Tauris &Co Ltd.
5. Nesterov, A (2015) Geograficheskie karty rannego Novogo vremeni kak estetizatsiya i kon-ceptualizatsiya reprezentirovannogo prostranstva. [Early modern geographic maps as aesthetization and conceptualization of represented space]. In: Vidugirite, I. Geterotopii: miry, granitsy, povestvo-vanie [Heterotopies: Worlds, Boundaries, Narration]. Vilnius: Vilnius University. pp. 88-110.
6. Jacob, C. (2006) The Sovereign Map: The Theoretical Approaches in Cartography through History. Chicago and London: University of Chicago Press, 2006.
7. Sloterdijk, P. (2007) Sfery: Makrosferologiya [Spheres: Macrospherology]. Vol. 2. Translated from German by K. Loshchevskiy. St. Petersburg: Nauka.
8. Latour, B. (2017) Visualization and Cognition: Drawing things Together. Logos. 27(2). pp. 95-156. (In Russian). DOI: 10.22394/0869-5377-2017-2-95-151
9. Gavrilenko, S.M. (2018) Hans Holbein the Younger, Jan Wandelaar and the Empire of Observation. nPAaHMA. Problemy vizual'noy semiotiki - nPAaHMA. Journal of Visual Semiotics. 4. pp. 84-102. (In Russian). DOI: 10.23951/2312-7899-2018-4-84-102
10. Knyazeva, E.N. (2020) Visual images in the service of cognitive science. nPAaHMA. Problemy vizual'noy semiotiki - nPAaHMA. Journal of Visual Semiotics. 1. pp. 58-75. (In Russian). DOI: 10.23951/2312-7899-2020-1-58-75
11. Pisarev, A.A. (2020) Imagery of taxidermy in science museums: from systematics of species to systematicity of violence and posthumanist nature. nPAaHMA. Problemy vizual'noy semiotiki -nPAaHMA. Journal of Visual Semiotics. 2. pp. 91-130. (In Russian). DOI: 10.23951/2312-78992020-2-91-130
12. Daston, L. & Galison, P. (2018) Ob"ektivnost' [Objectivity]. Translated from English. Moscow: Novoe literaturnoe obozrenie.
13. Pickles, J. (2004) A History of Spaces: Cartographic reason, mapping and the geo-coded world. London and New York: Routledge.
