Научная статья на тему 'Мудрое смирение: влияние книги Екклесиаста на концепцию смысла бытия в хронике Н. С. Лескова “Захудалый род”'

Мудрое смирение: влияние книги Екклесиаста на концепцию смысла бытия в хронике Н. С. Лескова “Захудалый род” Текст научной статьи по специальности «Философия, этика, религиоведение»

CC BY
341
158
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.
Ключевые слова
Н. С. ЛЕСКОВ / ЕККЛЕСИАСТ / "ЗАХУДАЛЫЙ РОД" / НРАВСТВЕННЫЕ ЦЕННОСТИ / РАДОСТЬ / СМИРЕНИЕ / N.S. LESKOV / "A DECAYED FAMILY" / ECCLESIASTES / MORAL VALUES / JOY / HUMILITY

Аннотация научной статьи по философии, этике, религиоведению, автор научной работы — Озерова Н. И.

Предшествующий тексту Лескова эпиграф из Книги Екклесиаста становится ориентиром в поле смыслов хроники, задаёт направление разворачивающимся событиям, хотя отношение самого писателя имеет ряд важных нюансов – всё это на примерах выдержек из текстов Екклесиаста и Лескова в полной мере отражено в статье.

i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.
iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.

Текст научной работы на тему «Мудрое смирение: влияние книги Екклесиаста на концепцию смысла бытия в хронике Н. С. Лескова “Захудалый род”»

Н. И. ОЗЕРОВА*

Невский институт языка и культуры, г. Санкт-Петербург

МУДРОЕ СМИРЕНИЕ: ВЛИЯНИЕ КНИГИ ЕККЛЕСИАСТА НА КОНЦЕПЦИЮ СМЫСЛА БЫТИЯ В ХРОНИКЕ Н. С. ЛЕСКОВА "ЗАХУДАЛЫЙ РОД"

"Захудалый род" — особое произведение Лескова, история публикации которого сложна и запутана1. Как-то удивительно грустно сложилась эта судьба — ни об одном своем детище не вспоминал писатель с такой надрывной печалью, желая, чтобы нашелся доброжелательный издатель, внимательный критик и понимающий читатель. Эту хронику рода князей Протозановых от летописных времен до девятнадцатого века Лесков называл своим любимым произведением и упоминал о том, что именно ее он "отделывал" особенно тщательно, желая придать ясную и целостную форму содержанию. Содержание же хроники ставит целый ряд вопросов. При рассмотрении специфики разрешения коллизий возникает ощущение особой сгущенности пессимизма в ходе событий, а такое направление в развитии сюжета вызывает достаточно сильное недоумение, поскольку оно противоречит характерной для Лескова тенденции изображать положительные типы русских людей и показывать их в действии, что множит количество добра в мире и находит воздаяние если не в благосклонности судьбы, то в благодарной памяти людей.

В хронике автор "Захудалого рода" не только не показывает, как прорастают семена добра, посеянные рукой главной героини, княгини Варвары Никаноровны

Протозановой, но неизменно приводит примеры того, как приходят в упадок все начинания достойных героев. Ни у кого ничего не ладится, все у лучших представителей княжеского рода

* Озерова Н. И., 2005

1 См. Озерова Н. И. Хроника Н. С. Лескова "Захудалый род". Творческая история. Реальные и литературные источники концепции хроники: Автореф. ... канд. филол. наук. СПб., 2000.

382

и их друзей "захудает", а у "плохих" идет в гору. Их жизнеописания как бы "начинаются во здравие и кончаются за упокой": от подъема к очередному захуданию идет вся история рода; оказывается в ссылке по воле Бирона предок Протозановых Яков Львович, повествование о котором приобретает черты житийные; несправедливо оклеветан погибающий в бою муж Протозановой Лев Львович; незаслуженно несчастлива в любви ее горничная Ольга Федотовна; обедневший дворянин Рогожин, друг княгини, преследуется властями; духовно близкий княгине философ Червев, чьим прототипом во многом был Григорий Саввич Сковорода, оказывается под официальным надзором в монастыре; религиозная ханжа графиня Хотетова настраивает дочь Протозановой, княжну Анастасию, против матери; петербургский граф Функендорф сводит на нет все усилия княгини по улучшению крестьянской жизни; у Варвары Никаноровны Протозановой отнимают сыновей для воспитания их в Петербурге, и она заканчивает свои дни в одиночестве, устранившись от всех дел и предавшись воле Провидения.

Ориентиром в поле смыслов хроники может служить предпосланный тексту эпиграф из Книги Екклесиаста "Род проходит и род приходит, а земля пребывает вовеки" (Еккл. 1:4), который побуждает соотнести текст

"Захудалого рода" с книгой Проповедника, с тем, как в этом библейском тексте ставятся и решаются онтологические вопросы, вопросы о сущности, смысле и ходе человеческого бытия.

Эта проблема уже привлекала внимание исследователей. О. В. Евдокимова пишет:

"Захудалый род" может быть прочитан как художественная иллюстрация только к одной из библейских книг, а именно к Екклесиасту. Предпосланный произведению Лескова эпиграф — "Род проходит и род приходит, земля же вовек пребывает" — ставит акцент на бренности земного бытия, обращая взоры читателя только в сторону Бога. Определение "захудалый", относящееся в узком смысле к роду Протозановых, может быть распространено и на род человеческий как таковой в его конечной метафизической судьбе2.

С этих позиций рассмотренный эпиграф актуализирует в развязке основного конфликта идею метафизической захудалости

2 Евдокимова О. В. Поэтика памяти в прозе Н. С. Лескова. СПб., 1996. С. 52.

383

не только семьи и рода Протозановых, но и всего человечества, заявленную в названии хроники

Но только ли о "захудании" рода протозановского или рода человеческого идет речь в хронике и особенно в ее последних главах, да и в "захудании" ли в конечном итоге дело?

Перспективным видится более широкий подход к этой проблеме. Можно предположить, что "Захудалый род" связан с Екклесиастом не только мотивом захудания и общим пессимизмом земной бытийной картины. Мысль Екклесиаста как бы прорастает в тексте хроники, становится смыслопорождающим элементом

художественного текста, а сам текст может быть рассмотрен как воспроизведение онтологической конструкции одной из моделей библейского мира. Если подойти к нравственному итогу жизни княгини Протозановой экзистенциально, то можно увидеть его совсем не в иллюстрации тезиса о преходящей судьбе некогда именитых родов. Весь ход повествования утверждает наличие внутренней возможности автономной личности, погруженной в свое частное существование, то есть в земную реальность с ее неправедным ходом, все-таки исполнить Божий промысел. Человек может уберечь Божью искру в себе, найти способ удержать себя от очевидного разочарования в устройстве мироздания, обрести, по словам Лескова, "счастие в самих бедствиях"3. Для этого ему необходимо обрести особое радостное смирение: не утратив нравственной стойкости, отречься от суетных соблазнов мира, стать в миру монахом — остаться один на один со своей "душой-христианкой". В этом случае путь Протозановой можно понимать как выявление высокой сущности провиденциального начала в себе, осуществление возможности в самых тяжелых обстоятельствах остаться верным принципам добра в себе и обрести в этом покой, радость бытия и близость к Богу.

Внешние события, то, с чем человек связывает понятия личного счастья и благополучия или несчастья и неблагополучия, начинают пониматься Протозановой только как временная оболочка, облекающая истину, только как повод и причина, побуждающие человека углубиться в единственную реальность, данную ему, в свою душу. Позволяют прозреть

3 Лесков Н. С. Собрание сочинений: В 11 т. Т. V. М.: ГИХЛ, 1956 —1958. С. 191. Далее ссылки на это издание даются в тексте с указанием тома (римской цифрой) и страницы (арабской цифрой).

там, по словам княгини, "лучшее", то есть "истину, которая делает человека свободным" (V, 210).

Книга Екклесиаста, или Проповедника, лежит в основе повествования и соотносится со всеми уровнями текста, представляя собой мировоззренческую основу, которая в результате естественного хода земной истории органически осуществляется в хронике. Екклесиаст обретает новую жизнь, преосуществляясь в земном бытии, обрастая плотью и кровью русской истории, проявляет свою метафизическую сущность в данной ему волею Лескова драматургии жизненных борений и утрат лучших из князей Протозановых. Естественность, органичность этого процесса подчеркнута хроникальным, воспроизводящим нейтральную объективность способом повествования.

Книга Екклесиаста, или Проповедника, — особый библейский текст, который ставит онтологический вопрос о сущности бытия в здешнем мире и указывает на тщету усилий человека, направленных на создание любой устойчивой системы ценностей "Суета сует, — сказал Екклесиаст, суета сует, — все суета" (Еккл. 1:2). Екклесиаст утверждает иллюзорность здешнего мира, обманчивость принципа справедливости, призрачность нравственной аксиоматики:

Есть и такая суета на земле: праведника постигает то, чего заслуживали бы дела нечестивых, а с нечестивыми бывает то, чего заслуживали бы дела праведников. И сказал я: и это — суета! (Еккл. 8:14)

Екклесиасту присуще ощущение изначального несовершенства мира и убежденность в имманентной бедственности человеческого существования,

подвластного внеположной человеку воле Провидения:

Как ты не знаешь путей ветра и того, как образуются

кости во чреве беременной, так не можешь знать дело Бога, Который делает все (Еккл. 11:5).

Однако, повествуя о несовпадении жизненной практики и идеальной устремленности человека к этической и эстетической гармонии, Екклесиаст парадоксальным образом утверждает возможность радоваться бытию, данному Богом.

Если человек проживет и много лет, то пусть веселится он в продолжении всех их, и пусть помнит о днях темных, которых будет много: все, что будет — суета (Еккл. 11:8).

Таким образом, лежащая вне сознания человека действительность обладает таинственным и непознаваемым смыслом —

385

ни осознать его, ни утешиться им невозможно, принципу справедливого воздаяния за добродетели и добрые деяния отказано в существовании. Человеку, погруженному в море жизни, остается только смириться, возвеселиться и равно покорно принимать и горести, и радости.

Интерес к тексту Екклесиаста Лесков проявлял не один раз. В романе "Обойденные" художник Долинский тоскует об умершей любимой женщине и в минуту отчаяния вспоминает Екклесиаста. Переживая глубокую депрессию, он сближается в своем пессимизме с Екклесиастом, утверждается в мысли о бренности земного бытия, о краткости мига жизни известных и безвестных людей, цитирует строку из стихотворения Н. М. Карамзина "Опытная Соломонова мудрость, или Выбранные мысли из Екклесиаста" о том, что "ничто не ново под луной"4. Эта строчка Карамзина — лишь часть огромного внутреннего монолога Долинского, представляющего собой реминисценцию общего тона рассуждений Екклесиаста:

Закон природы... странно! Природа дышит и обновляется в своем торжественном бессмертьи: луна ее сегодня светит, как светила в ту ночь, которою в ее глазах убит был братом Авель; и червячки с козявками по смерти также оживают, а Авель, а человек — венец земной природы, гниет бесследно. Где Соломон, где эта савская царица, которая так рабски шла, чтоб положить свою дань благоговения к ногам царя и исполина мысли?.. Неужто исчезли оба — и этот царь, и эта савская царица исчезли!.. Точно так исчезли, как дуралей какой-нибудь, который разгрызал лесной орех с гораздо большим размышлением, чем повторял по наслыху, что "ничто не ново под луною"? Не может быть. <...> И всего пять, только пять слов. и изнемогает мозг перед ними и. нет ясного ответа. Противоречий нить все путается больше, и верить на слово приходится, что все живущее не ново (ПСС, V, 287).

Рассуждения Долинского обрываются вопросом, на который ни герой, ни Лесков не дают ответа. Обращение к Екклесиасту в этом случае есть обращение к проблеме, волнующей душу человека, не находящего однозначного ответа на свой вопрос.

В менее "серьезном", ироническом контексте цитирует Лесков Екклесиаста в заметках из "Дневника Меркула Праотцева",

4 Лесков Н. С. Полное собрание сочинений: В 30 т. Т. V. М.: Терра, 1998. С. 287. Далее ссылки на это издание даются в тексте с указанием вида издания, тома (римской цифрой) и страницы (арабской цифрой).

386

печатавшихся в "Русском мире" в том же самом 1874 году, когда шла работа над хроникой "Захудалый род". Критикуя "спящее летаргическим сном" русское дворянство, "повесившее нос на квинту", Лесков замечает:

Вот так и нюнят. Посмотришь, послушаешь и уйдешь.

Что же больше делать: в Екклесиасте читаем, что "скорбное сердце движением губ не утишишь", а Екклесиаст все знал и был всех мудрее5.

Скрытая цитата из Екклесиаста приводится в рассказе Лескова "На краю света" (1875) Главный герой этого рассказа, престарелый почтенный архиепископ, вспоминает, как в гибельную минуту жизни, "на краю света", в отдаленной сибирской епархии, он, замерзая на снегу и прощаясь с жизнью, подумал о смертном часе словами Екклесиаста:

Цепь мыслей моих порвалась, кувшин разбился, и колесо над колодцем обрушилось: ни мыслей ни даже обращения к небу в самых привычных формах — нечего, негде и нечем стало почерпнуть (V, 504).

В Книге Екклесиаста эти слова звучат так:

Ибо отходит человек в вечный дом свой, и готовы окружить его по улице плакальщицы: доколе не порвалась серебряная цепочка, и не разорвалась золотая повязка, и не разбился кувшин у источника, и не обрушилось колесо над колодцем (Еккл. 12:6).

Интерес к Екклесиасту в это время проявлял не только Лесков. В 1873 году в Киеве вышла в свет работа Маркелина Олесницкого "Книга Екклесиаст. Опыт критико-экзегетического исследования", в которой автор обращался к библейскому тексту, видя в нем выражение "глубокой нравственной философии"6. Знал ли Лесков об этой книге или не знал, — не так важно — речь идет о совпавшем по времени интересе к словам Екклесиаста и, следовательно, о чем-то витавшем в сфере философии жизни, что заставляло заново осмыслить эту часть библейского текста.

Нередко оспаривается принадлежность Книги одному автору, так как она составлена из разнообразных по ритму и стилю частей, что позволяет современным

комментаторам

5 Русский мир. 1874. № 77.

6 Олесницкий М. Книга Екклесиаст. Опыт критическо-экзегетического исследования. Казань, 1873. С. 23.

387

говорить о своеобразном "монтаже" текста7. И хотя сегодня теологами признается единство смысла, стиля и словарного запаса Екклесиаста, судя по первым и последним строкам, где о "мудром Екклесиасте" говорится в третьем лице, тем, что книга сохранилась для последующих поколений, мы обязаны, скорее всего, его ученику8.

Книга Екклесиаста представляет собой своего рода поворотный пункт в иудейской мысли:

... многое из традиционной уверенности уже поколеблено, но ищущий ум не нашел новых точек опоры... Взятая в отдельности, Книга Екклесиаста — пафос которой направлен на развенчание земных идеалов и ценностей — не несет ничего, кроме безысходности. Включенная же в общий контекст Писания, она знаменует один из важнейших моментов в ветхозаветном сознании: переоценку значения посюсторонних благ. Это необходимый этап диалектики веры. Разочарование в самодовлеющей ценности земных благ явилось трагическим преддверием к откровению о вечности, дарованному человеку, и подготовило людей к принятию евангельской заповеди о блаженстве нищих духом9.

Эпиграф к хронике обладает всеми свойствами цитат такого рода. За библейскими строками стоит библейский мир, возводящий человеческую жизнь в беспредельные просторы вечности, расширяющий вещественный план бытия в направлении метафизики, соотносящий земную суету с гармонией и спокойствием Божьего мира.

Внимательно прочитанный эпиграф позволяет

отметить те акценты и мотивы, которые он может ввести в повествование. Осознание полисемических возможностей, скрытых во внутренней форме слова род10, расширяет семантизацию

7 Кумок Я. Черное Солнце Когелет. М., 1996. С. 231.

8 См. комментарии к Екклесиасту: (Библия. Брюссель: Издательство "Жизнь с Богом". 1973. С. 1932). В еврейской Библии Книга называется "Слово Когелета, сына Давидова, царя в Иерусалиме", однако слово "Когелет" — имя не собственное, а нарицательное и по своей форме — женского рода. Интересно, что и в "Захудалом роде" повествователь — женщина, княжна В. Д. П., внучка (своего рода ученик) княгини Протозановой.

9 Там же. С. 1933.

10 Основные значения слова "род": "рожденье и произведенье на свет (отсюда устаревшее значение «момент появления на свет», начало отсчета человеческой судьбы, что зафиксировано в выражении «на роду написано»); поколения, из которых каждое вновь нарождается; племя, поколение, потомство, порода семейная; родня, родственники, сродники, свои, кровные" (Даль В. Толковый словарь: В 4 т. Т. 4. М., 1991. С. 10). В Словаре русского языка под ред. А. П. Евгеньева основное значение слова выразительно уточнено: ".род — группа людей, происходящих от одного общего предка, связанных узами кровного родства". Там же указано и на употребление слова род в словосочетании род человеческий, что означает "люди, человечество" (Словарь русского языка. М., 1973. Т. III. С. 722, 723).

388

и актуализирует значение понятий человечество, род человеческий, а смысл, заключенный в предложении в целом, указывает на повторяемость, цикличность, краткость жизни рода и вечность пребывания земли. Как пишет Маркелин Олесницкий, трактуя Екклесиаста:

[Человек] всегда вращается в одном и том же круге возрастания и умаления, приобретения и потери, происхождения и похождения; один род проходит, другой приходит. новый род начинается там, где окончил прежний, потому что место действия, на котором они движутся, остается всегда одно и то же — земля, на

которую изречено проклятие, на которой нельзя достичь ничего прочного, нельзя найти ничего, что могло бы доставить истинное удовлетворение сердцу11.

В "Захудалом роде" Лесков пишет о человеке, включенном в род человеческий, в род семейный, о постоянно возобновляемой в человеке и человечестве жизни, о включенности этой жизни в общий природный цикл явлений.

Род проходит и род приходит, а земля пребывает вовеки. Восходит солнце, и заходит солнце, и спешит к месту своему, где оно восходит (Еккл. 1:4—5).

Подобно человеку Екклесиаста, и Протозановы один за другим приходят в жизнь и уходят из нее. Вполне в духе и летописного, и библейского повествования ad ovo Лесков придает членам этой семьи признак своеобразного первородства. Он пишет, что "все Протозановы по прямой линии происходят от первых владетельных князей", и тем самым возводит род Протозановых к началу Руси, к первым удельным князьям, князьям исконным, которые и образовывали постепенно структуру государства. Фамилия Протозановых, возможно, обращает нас к слову протазан — так назывался вид парадного офицерского оружия, копье длиной до двух метров, с широким плоским наконечником, переходящим в полумесяц рогами вверх. Такое толкование фамилии подчеркивает постоянное участие этого княжеского

11 Олесницкий М. Указ. соч. С. 81.

389

рода в сражениях и битвах. Интересное изменение написания Протозанова вместо Протазанова актуализирует смысл начальных слогов прото- как приставки прот (греч.) в значении "первый" и придает

фамилии глубокий смысл: Протозановы — князья изначальные, всегда бывшие в русской истории, совпавшие с появлением русской земли.

Говоря о включенности судьбы Протозановых, а шире и судьбы каждого человека, в жизнь конкретного рода, а отдельного рода — в жизнь человечества, важно отметить специфическое понимание времени, которое присутствует в хронике. Изначально это циклическое повторяющееся время, заполненное однородными событиями, — "род проходит и род приходит". Помимо этого, хроника самим ходом последовательных событий утверждает наличие исторического времени, земного времени человечества, наполненного судьбами, деяниями и именами. Замечательно то, как Лесков повествует о бывших временах. Во-первых, это периоды правления царей ("До Ивана Даниловича Калиты; при Иване Третьем; до половины царствования Грозного; при Алексее Михайловиче; до самого воцарения Анны Ивановны; в царствование Екатерины Второй." (V, 5— 7). В периоды правления царей вписаны жизни и поступки людей, Протозановых: при Иване Третьем они "являются в числе почетных людей Московского княжества", до половины царствования Ивана Грозного "остаются на видном положении" (V, 5) — этот ряд совмещений продолжается вплоть до правления Павла Первого и императрицы Марии Федоровны, когда видение событий укрупняется и читатель погружается в подробный рассказ о жизни Варвары Никаноровны Протозановой. Таким образом, жизни князей Протозановых, суммируясь, составляют историческое (в отличие от периодического, повторяющегося) направленное, векторное линейное время рода, время христианского мира, совершающего свое движение от Рождества Христова к Страшному Суду.

Но есть в тексте и еще один образ времени — это время субстанциональное, самодостаточное, которое

имеет свой ход и характеристику. Его течение волнообразно, графика его может быть сведена к синусоиде с неизменным повторением

390

фаз12. О нем Лесков замечает: ".по обычаям того времени" (V, 5), "по тогдашнему времени" (V, 7), "зависть дождалась времени вполне благоприятного для того, чтобы с ними переведаться" (V, 12), "имея высокий идеал, ничего не уступает условиям времени и необходимости" (о Червеве — V, 163). Именно с субстанциональным, временем, то счастливым, то неблагоприятным, текущим по неведомым человеку законам, связывается в хронике возможность ухудшения и улучшения положения, удача и неудача. Как говорит Екклесиаст, "... для всякой вещи есть свое время и устав" (Еккл. 8:6) Как видно из глав хроники, в истории протозановского рода это особое субстанциональное время неизменно обнаруживает свой характер: за хорошим временем идет плохое, а за плохим хорошее. Протозановы имели удел и потеряли его, были на видном положении, но во вторую половину царствования Ивана Грозного были казнены и разосланы — этот ряд, следуя событиям в хронике, можно продолжать.

О таком ходе времени думает и княгиня Протозанова, ожидающая в счастии несчастия.

Бабушка приняла свое новое богатство, как Поликрат свой возвращенный морем перстень. Она как бы испугалась этого счастья и прямо сказала, что это одним людям сверх меры. Она имела предчувствие, что за слепым счастием пойдут беды (V, 12)13.

Следует заметить, что счастие здесь тоже вполне в духе Екклесиаста предстает слепым, то есть не следующим за заслуги, а дающимся случайно. Несчастье же трактуется как испытание крепости натуры.

.Варвара Никаноровна все-таки не находила покоя: ее мучили предчувствия, что вслед за всем этим невдалеке идет

12 Интересно здесь совпадение конфуцианской модели времени — от прекрасного времени через срединное к временному хаосу и опять к срединному и прекрасному.

13 Лесков вспоминает предание из третьей книги древнегреческого историка Геродота (V в. до н. э.) о зависти богов к властителю острова Самос Поликрату. Желая принести богам дар, он бросил в море перстень, который проглотила рыба. Рыбу выловили рыбаки, и перстень был возвращен владельцу. Боги не приняли добровольной жертвы Поликрата. Вскоре Поликрат попал в плен к персидскому сатрапу Оройту, который его мучительно умертвил. Сюжет этот было особенно хорошо известен из баллады В. А. Жуковского "Перстень Поликрата".

391

беда, в которой должна быть испытана ее сила и терпение

(V, 12).

Емкая, много вмещающая в себя, периодичная, волнообразная, идущая по синусоиде модель времени полностью совпадает с тем, о чем говорит Екклесиаст:

Всему свое время, и время всякой вещи под небом. Время рождаться и время умирать. время обнимать и время уклоняться от объятий. время искать и время терять. время сберегать и время бросать. время молчать и время говорить. время любить и время ненавидеть. (Еккл. 3:1 —8)

Такая периодичность времени сводит на нет усилия человека в области внешних действий: "Что пользы работающему от того, над чем он трудится?" (Еккл. 3:9).

В соответствии с осознанием периодичности времени в судьбе Протозановой заметен мотив своевременности и несвоевременности. Княгиня неизменно нравственна, неизменно мудра и справедлива, неизменно на практике претворяет христианские идеалы. Она, как показывает

Лесков, в своей твердости духа так сильна, что никакие обстоятельства не могут ее поколебать. Однако ее жизнь охвачена потоком земного времени. Не она изменилась, не люди вообще стали другими — изменился субстанциональный ход времени, оно стало другим и призвало людей по своему образу и подобию. И в хронике это оказались деятели иного нравственного типа — люди другого культурного пространства, петербургские люди Хотетова и Функендорф.

То, что времена приходят и уходят, дает надежду на приход нового времени, однако оно, по логике Екклесиаста, воспроизведенной в хронике, не будет временем Протозановой, так как ее время, время, вместившее в себя ее добрые дела, уже ушло. Периодическое чередование дурного и хорошего времени должно обнадежить нас и обратить наше внимание на то, что особенно важно пронести через плохое время нравственность незамутненной и душу несломленной.

В хронике Лескова категория времени дана в двух планах. С одной стороны, каким бы время ни проявлялось в жизни человека — циклическим, периодическим, векторно направленным, — природа его остается неизменной. Время — это "сеть" профанного мира, улавливающая человека. Это иллюзия, майя, придающая форму действиям и предметам, обольщающая человека яркими картинками, в которых он, обманываясь, видит смыслы и сакральные значения, в то

392

время как единственным вместилищем Божественной истины является его душа, его "внутренний человек", "внутреннее тело".

С другой стороны, время в хронике — как и в книге Проповедника — является той субстанцией, в поле которой действует Провидение. Время как функция от вечности есть загадочная эманация Бога,

испытывающего человека и придающего его жизни надмирный смысл, разгадка которого отнесена к моменту Высшего Суда.

iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.

Связан с хронотопом и самый акцентированный мотив в хронике — это мотив жизненной несправедливости, замеченный Екклесиастом.

Всего насмотрелся я в суетные дни мои: праведник гибнет в праведности своей, нечестивый живет долго в нечестии своем (Еккл. 7:15).

Есть и такая суета на земле: праведников постигает то, чего заслуживали бы дела нечестивых, а с нечестивыми бывает то, чего заслуживают дела праведников. И сказал я: и это — суета! (Еккл. 8:14)

В "Захудалом роде" нет доброго человека, который бы каким-то образом не пострадал от несправедливости жизни. И ничто не может оберечь человека от несчастья. Когда Д. П. Журавский рекомендовал княгине филосософа Червева в качестве наставника ее сыновьям, то прямо так и сказал:

Он потому в уничижении, что он всего менее его заслуживает (V, 164).

И на замечание Протозановой, что это именно на Руси так, буркнул: "Везде так" (V, 164).

Пессимистически размышляя о всевластии этого мирового закона и относя многое в жизни человека к разного вида суете, Екклесиаст не видит преимуществ ни в судьбе умного, ни в судьбе глупого, ни в судьбе богатого, ни в судьбе аскета.

Всему и всем — одно: одна участь праведнику и нечестивому, доброму и злому, чистому и нечистому, приносящему жертву и не приносящему жертвы; как добродетельному, так и грешнику; как клянущемуся, так и боящемуся клятвы (Еккл. 9:2).

Участь эта определяется некоей тайной силой, неким

подвластным Провидению движением в земном пространстве.

393

Находясь во власти этого неведомого движения, никто не в силах предвидеть и предсказывать события.

Человек не может постигнуть дел, которые делаются под солнцем (Еккл. 8:16).

Вполне в духе Екклесиаста, княгиня Протозанова, хотя и предчувствовала перед гибелью мужа приближение поры испытаний, но точно момента наступления несчастия не знала. Горе застало ее физически беззащитной: муж княгини погиб оклеветанным в тот момент, когда ей это было пережить тяжелее всего, так как она ждала ребенка. Точно так же неожиданно застигло ее горе и в случае с Анастасией: в Петербурге, вдали от дома она была втянута в низкую интригу графиней Хотетовой, абсолютным антиподом княгини. Хотетова приобрела хитростью власть над дочерью Протозановой и развела ее с матерью, чем разбила сердце княгини. И в третий раз несправедливость обрушилась на нее совершенно внезапно — в один и тот же момент забрали под надзор в монастырь ее духовного наставника Мефодия Червева и приказали княгине отдать детей на воспитание в "избранное учебное заведение в Петербург" (V, 208).

В книге Екклесиаста мотив метафизической несправедливости, равнодушия времени к любому человеку и идея плохого и хорошего времени плотно переплетаются.

И обратился я, и видел под солнцем, что не проворным дается успешный бег, не храбрым победа, не мудрым — хлеб, и не у разумных — богатство, и не искусным — благорасположение, но время и случай на всех их. Ибо человек не знает своего времени. Как рыбы попадаются в

пагубную сеть, и как птицы запутываются в силках, так сыны человеческие уловляются в бедственное время, когда оно неожиданно находит на них (Еккл. 9:9—12).

Как нельзя больше эти слова соотносятся с жизненным путем княгини Протозановой, несчастливо уловленной плохим временем, однако не павшей духом.

Помимо тех мотивов в книге Екклесиаста, о которых мы говорили выше и которые, очевидно, имеют перекличку с содержанием хроники, есть еще один, возможно, важнейший для понимания нравственной позиции Варвары Никаноровны Протозановой в конце хроники.

Вполне в духе позднейшей экзистенциальной философии Кьеркегора, Екклесиаст рассматривает человека в его существовании, ставит проблему существующего мыслителя,

394

то есть того, "чье мышление обусловлено определенными задачами и трудностями его жизни, иначе говоря, чье мышление не является самоцелью, а находится на службе его существования"14. Можно видеть значительный оттенок нравственного экзистенциализма в хронике, герои которой постоянно испытываются жизнью и на этом пути выковывают свою нравственную идею. "Существующим мыслителем" неизменно на всем протяжении повествования предстает княгиня Протозанова. Свою христианскую жизненную позицию она наиболее четко излагает в разговоре с Хотетовой15.

Без добрых дел и молитва не пользует. .Умеренность большое дело: всего и счастлив лишь один умеренный, но надо не от мяса одного удерживаться. Это пост для глаз человеческих, а души он не пользует: лошади никогда мяса не едят, а как они скоты, то скотами и остаются; а надо во всем быть умеренною16 и свою нетерпеливость и другие

страсти на сердце своем приносить во всесожжение Богу, а притом, самое главное, о других помнить. .О людях нуждающихся. да; это даже наша первая обязанность: Христос обещал не забыть чашу студеной воды, которую подадим кому надо уста промочить. А Дмитрий Ростовский на жен мироносиц всем вельможам прямо в глаза сказал, что у нас в знатных людях не найти Христа, а бедному за нуждою тяжкою, про него и вспомнить некогда. Надо бедным тяготы посбавить, а не гробы золотить и не башни строить, тогда скорее начнется Христово царствие (V, 122).

Эти слова, пронизанные верой в возможность устроения Царствия Божия на земле, произносит княгиня, находясь еще в силе, не поколебленная во мнении о себе и мире.

14 Больнов Отто Ф. Философия экзистенциализма. СПб., 1999. С. 30.

15 В отношениях с Хотетовой заметно еще одно скрытое обращение к Екклесиасту. Когда Хотетова возмущается памфлетом Рогожина, в котором этот "рыцарь печального образа" намекает на жалкое положение мужиков из хотетовских деревень, то Протозанова на это замечает: ".пускай берет пример с царицы Екатерины. Ей, чай, известно, что Екатерина сочиненную на нее мерзость не читая разорвала и в печку бросила. Она пусть смирится — люди большие обиды сносят и не жалуются" (V, 185). Ср. у Екклесиаста: ".не на всякое слово, которое говорят, обращай внимание, чтобы не услышать тебе раба твоего, когда он злословит тебя".

16 Интересно, что одна из глав Екклесиаста так и называется "Счастье в умеренности" (Еккл. 2:24—26).

395

Но вот грянула гроза. Мир явил себя именно в том виде, о котором писал Екклесиаст: он "уловил княгиню в бедственное время", показал суетность и тщету не низких помыслов, которых у нее и не было, но самых что ни на есть высоких — суету заботы о детях, тщету созидания Царствия Божия на земле, суету "усилий и успеха в жизни" (Еккл. 9:11), "суету богатства и труда" (Еккл. 2:4),

подверг ее бедствию "оставления наследства глупому наследнику" (Еккл. 2:18), когда княгиня словами Екклесиаста могла бы сказать:

И обратился я, чтобы внушить сердцу моему отречься от всего труда, которым я трудился под солнцем: потому что иной человек трудится мудро, с знанием и успехом, и должен отдать все человеку, не трудившемуся в том, как бы часть его. И это — суета и зло великое! (Еккл. 4:7)

По словам автора, сказанным о Протозановой:

В душе ее что-то хрустнуло и развалилось, и падение это было большое. Пало то, чем серьезные и умные люди больше всего дорожат и, обманувшись в чем, об этом много не рассказывают (V, 208).

В это тягостное время Протозанова не отошла от Нового Завета, а, напротив:

.это одно именно для себя только и выбрала и лишь это одно сохранила и все еще добивалась, где тут материк? Толкущемуся в двери разума дверь отворяются17. Бабушка достала себе то, что нужнее всего человеку: жизнь не раздражала ее больше ничем: она, как овца, тихо шла, не сводя глаз с пастушьего посоха, на крючке которого ей светил белый цветок с кровавой жилкой (V, 209).

Разрешая проблему "смирения человека перед несправедливостью бытия", касаясь теодицеи в качестве внутреннего ресурса, помогающего человеку "быть счастливым в самих бедствиях", Лесков предлагает видеть "внутреннего человека", "тело духовное" и обращает читателя к философским положениям Григория Сковороды, который был сторонником представлений о тщете экзотерического опыта.

Доказав, что верховное начало в мире есть вечность, Сковорода заключает, что счастие свое все должны основывать

17 Эта библейская цитата — одна из самых любимых Лесковым.

Он очень часто приводит ее в своих произведениях.

396

на нем как на универсальном фундаменте, ибо все остальное, на чем обычно стараются утвердить свое благополучие (богатство, чины, здоровье), не прочное, не устойчивое18.

В момент горестей в сознании княгини Протозановой проросло то, что было всегда, но как бы ждало своего тягостного часа. В ответ на утешения горничной Ольги Федотовны Протозанова восклицает:

Разве блага я от Бога принимая, злого я не должна без ропота стерпеть? Нет, ты уйди скорее от меня, я лучше одна с моею покорностью хочу остаться! (V, 13—14)

В этих словах как нельзя лучше заметно прорастание новозаветного смирения перед волей Бога, которое берет свое начало именно в размышлениях Екклесиаста о бренности внешних благ и истинности надмирной мудрости, данной человеку в откровении и непознаваемой обычной логикой.

Во дни благополучия пользуйся благом, а во дни несчастья размышляй: то и другое соделал бог для того, чтобы человек ничего не мог сказать против него (Еккл. 7:14).

Когда погиб на ратном поле ее муж, испытание, предуготованное Богом, Протозанова вынесла с честью: она утешилась любовью к детям и близким друзьям19, заботой о них, ведением хозяйственных дел, преданностью христианской вере. Она не поддалась нечестивой суете жизни — ни богатство, ни почести, ни утехи земной любви не потревожили покоя ее души. И все ей удалось. Возможно, потому что это было ее счастливое время, время собирать камни, время жить, время строить, время врачевать, время насаждать.

Однако, когда в настигшее ее снова плохое время в

душе княгини распалась вера в незыблемость свойственных ей доселе принципов жизненного поведения, то время это не способствовало и продолжению ее добрых земных дел. В категорию суеты попадал весь предыдущий опыт ее жизни, когда она, по словам Червева, подводила свои пусть и

18 Сочинения Григория Саввича Сковороды, собранные и редактированные проф. Д. И. Багалеем (Харьков, 1894. С. 35).

19 В эти годы она дает пристанище в своем доме преследуемому властями Рогожину, что заставляет вспомнить о характере великомученицы Варвары, имя которой носит Протозанова. По свидетельству Анны Комнины, в храме св. Варвары спасались как в убежище обличенные в преступлениях и подлежавшие каре закона (Христианство: Энциклопедический словарь: В 2 т. Т. 1. М., 1993. С. 329).

397

высокие помыслы "в гармонию с тем, что может быть само не содержит в себе ничего гармонического" (V, 207). Суетой и тщетой показалось все, что ее ранее утешало. Она горестно вопросила: "Как еще любить и кого?" (V, 207).

Духовно притихшая княгиня как истинный "существующий философ" обретает правду в изменившихся условиях. Она научается новому способу жить, новой, более верной, житейской практике. Отбросив все внешнее без изъятия, Протозанова находит в себе силы быть счастливой в несчастии, по-новому воспитывает ум и сердце, то есть дает им "прямой ход" (V, 207), принимает жизнь такой, какова она есть без иллюзий, прямо углубляется в себя и старается постичь Бога в себе.

Протозановой было дано "доспеть", как сказала ее горничная Ольга Федотовна. Ей была дарована радость обретения душевного мира и особой веселости. Можно сказать о ней словами Екклесиаста:

Ибо человеку, который добр перед лицем его, Он дает

мудрость и знание и радость (Еккл. 2:26).

Княгиня, долгое время почитавшая себя грешницей и боявшаяся строго осуждения Фотия, совершила по милосердию все свои земные дела, опростилась, забыла о "вопросах государственного управления" и "умерла, спокойно, с твердостью, и даже шутила, что теперь опять ничего не боится и что Фотий на нее, наверное, больше грозиться не будет" (V, 210).

Если еще раз оглядеть все, что сказано о нравственной философии хроники, то становится очевидно: Екклесиаст как мировоззренческая основа пронизал всеми своими основными мотивами "Захудалый род" и заострил главную мысль Лескова. Это не размышления о захудании рода, так как не может захудать то, что циклически или периодически воспроизводится по одним и тем же законам и в одном и том же месте, что изначально метафизически захудало, впав в первородный грех20. Хроника обращена к тексту Екклесиаста как к той части библейской истины, которая касается вопроса о преодолении уныния в пределах неправедного земного мира, что является содержательным

20 Видимо, название хроники изначально предполагает метафизическую расшифровку — речь идет не о захудании протозановского рода, а о бытийной судьбе грешного, а оттого изначально захудалого рода человеческого.

398

центром всех без исключения религиозных доктрин и рассматривается в них по-разному. В пределах буддизма решение этого вопроса оборачивается обретением пути в нирвану, в даосизме воплощается в принципе увэй (недеяние), в исламе застывает в жесткости фатализма. Лесков как религиозный философ в хронике вопросил о счастье и истине в жизни, о том, как можно правильно,

следуя высоким нравственным ценностям, пользоваться жизнью, не идеализируя ее, имея мужество признать и безграничную власть над собой Бога, и непознаваемость воли Провидения, и очевидную несправедливость воздаяния, и то, что судьбы людей решительно не соответствуют идее и ожиданию. Следуя Екклесиасту, Лесков показывает, что ввиду метафизической природы колеблющегося времени, ввиду провиденциализма несправедливости, ввиду зыбкости, то есть суеты всего сущего от высокого до низкого, в моральную задачу человека не входит постоянная ориентация на любые высокие жизненные внешние идеалы — все это своего рода суета, не суетно только обращение к своей душе — христианке, к Богу в себе. Как писал Маркелин Олесницкий:

Екклесиаст, исходя из признания суетности и ничтожества земного мира, утверждает не абсолютную суетность и ничтожество, но суетность в пользовании миром вне Бога; в соединении же с Богом мир и жизнь получают свое полное значение и достоинство21.

В финале, рассказывая о последних годах Протозановой, обретшей высокое мудрое смирение, Лесков мог бы ответить на этот вопрос словами Екклесиаста:

Не во власти человека и то благо, чтобы есть и пить и услаждать душу свою от труда своего. Я увидел, что и это — от руки Божией: потому что, кто может есть и кто может наслаждаться без него? Ибо человеку, который добр перед лицем Его, Он дает мудрость и знание и радость, а грешнику дает заботу собирать и копить, чтобы после отдать доброму перед лицем Божиим (Еккл. 2:24).

Однако Лесков не был бы сам собой, если бы не вступил одновременно и в спор с Екклесиастом. Протозанова, смирившись с непознаваемой житейским разумом волей Провидения, ничуть не утратила твердой

преданности евангельской максиме о необходимости непрерывного нравственного

21 Олесницкий М. Указ. соч. С. 87.

399

усилия, направленного на то, чтобы множить сумму добра в мире. В этом проявляется свобода и воля человека.

И не только этот смысловой акцент не совпадает с общим тоном Екклесиаста. Спорит Лесков с Проповедником и о забывчивости людей. Самим ходом хроникального повествования, окрашенного в тона семейных записок, писатель отвергает тезис Екклесиаста о забывчивости. Метафизическое безразличие земного бытия к судьбе человека в хронике Лескова преодолевается человеческим участием, человеческой памятливостью, человеческой любовью. Как говорит в хронике Мефодий Миронович Червев, "когда поколебались вера и надежда, остается любовь" (V, 207).

i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.