CC BY
46
А. Ю. Тимофеев, М. Живанович
(Белград)
Можно ли рассматривать доклад Комиссии Карнеги о причинах и ведении Балканских войн 1912-1913 гг. как исторический источник
В статье анализируются ранние технологии информационных войн, проводившихся международными финансовыми корпорациями под прикрытием гуманитарных фондов с использованием «экспертов» из России и Западной Европы для осуществления своих целей на Балканах. Двойные стандарты и отсутствие объективности стали еще век назад типичными для «беспристрастных международных комиссий». Ключевые слова: Балканские войны 1912-1913 гг., психологическая война, информационные технологии, пропаганда, международные гуманитарные организации.
Использование неправительственных организаций в целях создания «гуманитарных поводов» для давления на уязвимые и доступные внешнему влиянию государства не может никого удивить в наше время. Создание группы высокооплачиваемых ангажированных «беспристрастных экспертов» для обнаружения заранее известного заказчикам результата является распространенным примером деятельности современной психологической войны. Один из первых примеров такой манипуляции произошел на Балканах около века назад. Речь идет о деятельности американской Комиссии Карнеги по расследованию причин и ведения Балканских войн 1912-1913 гг.
В начале XX в. существовало представление, что войны могут быть полностью изъяты из жизни человечества путем усиления международных законов и создания надгосударственных комиссий. Одной из наиболее крупных международных попыток осуществления этой идеи стал созыв международных конференций в Гааге. Первая такая конференция была созвана при активном участии царской России в 1899 г. под председательством русского посла в Великобритании Е. Е. Сталя. В ней приняли участие представители 26 стран. Вторая состоялась в 1907 г. при участии 44 государств под председательством русского посла во Франции А. И. Нелидова. Ни существование черты оседлости, ни погромы не мешали Российской империи говорить о международном гуманитарном праве. Конференции в Гааге приняли 16 конвенций и 4 декларации о способах предотвра-
щения войн и об их ведении. Симптоматично, что третья конференция не состоялась по причине начала мировой войны, в которой на противоположных сторонах выступила большая часть государств -участников мирных конференций. В ходе разгоревшейся войны значительное число конвенций и деклараций было нарушено. Однако принятые конвенции и декларации не пропали даром, а были инкорпорированы в состав норм международного гуманитарного права.
В дальнейшем это право мало влияло на поведение супердержав в выборе методов ведения войн (так, в годы Второй мировой войны им пренебрегали все участники конфликта), но стало полезным рычагом в пропаганде и в придании законности расправам над более слабыми и побежденными сторонами. Массовое переселение «враждебных народов», практиковавшееся Советским Союзом, так же как и намеренные бомбардировки жилых районов, проводившиеся США и Великобританией в годы Второй мировой войны, вызвали лишь критику со стороны ученых-историков, но не стали публично признанным нарушением международных прав. Впрочем, Артур Хар-рис, сжигавший мирное немецкое население в их собственных домах в 1942-1945 гг., еще в 1920-е гг. сжигал мирное население Пакистана и Ирака, «умиротворяя» целые села зажигательными бомбами. Тогда это тоже официально не было признано нарушением международного гуманитарного права. Примеры вольной трактовки того, что является, а что не является нарушением международного гуманитарного права, можно в обилии отыскать на всем протяжении минувшего XX века.
Впрочем, идея международного гуманитарного права, идея мирных комиссий, наблюдающих за гуманностью войн и по мере сил препятствующих их возникновению, была крайне популярна в среде образованных и технократически настроенных интеллектуалов, уверенных в чудотворности прогресса. Такой фигурой был и небезызвестный Эндрю Карнеги, промышленник, финансист и меценат, поддерживавший науку, образование, гуманитарные и гуманные цели. Карнеги является интересной, многогранной и достаточно противоречивой фигурой. В рамках нашей темы интересны поздние годы жизни Э. Карнеги, когда этот натурализовавшийся в США шотландец стал все большее внимание уделять благотворительности «для улучшения человечества» («for the improvement of mankind»). Сначала это была сеть бесплатных публичных библиотек. В 1895 г. был создан Институт Карнеги в Питтсбурге, включавший в себя концертный зал, выставочную галерею и музей естествознания. Затем
был основан Институт Карнеги в Вашингтоне и зал Карнеги в Нью-Йорке. Всего Э. Карнеги потратил на благотворительность невероятные 350 млн долл.: 288 миллионов в США и оставшиеся 62 миллиона в учреждениях на территории Британской империи1.
Под конец своей жизни Э. Карнеги потерял интерес к большому бизнесу и решил бороться «за мир во всем мире». В то время центром мировой цивилизации являлась Европа, а США были далеки от нее, увлекались идеями изоляционизма и были все еще достаточно провинциальны. Идеи Э. Карнеги стали активными шагами к устранению подобной провинциальности. Впрочем, подход Э. Кар-неги к ситуации в Европе был весьма своеобразен. Так, например, вплоть до начала Первой мировой войны Э. Карнеги считал германского кайзера Вильгельма наиболее миролюбивой фигурой, достойной уважения и поддержки на путях укрепления мира в Европе. К 25-летию правления кайзера Вильгельма, 8 июня 1913 г., Э. Карнеги «с удовольствием и честью» опубликовал в газете «The New York Times» статью под заголовком «Кайзер Вильгельм II, миротворец»2, начинавшуюся словами: «В этот день весь цивилизованный мир почтительно преклоняется перед Вами...» Оставался всего год до того, как этот «миротворец» вместе с другими венценосными главами Европы даст августейшее соизволение на невиданную бойню Первой мировой войны...
Президентом основанного в 75-й день рождения Э. Карнеги Фонда в поддержку мира (25 ноября 1910 г.) был назначен Элиа Рут, бывший военный министр США, который в 1913 г. получил Нобелевскую премию мира. Очевидно, для нобелевских лауреатов премии мира, как и в наши дни, миролюбие и неучастие в войнах были вовсе не обязательны. Именно при Э. Руте пожинались все плоды испано-американской войны 1898 г., а США впервые стали «классическим» империалистическим государством, включив в свою империю Кубу, Гуам, Пуэрто-Рико и Филиппины. В 1899-1902 гг. США вели империалистическую войну против Филиппинской республики. Жестокое подавление восстания на Филиппинах вызвало критику со стороны антиимпериалистической лиги США, в ответ на которую Э. Рут цинично заявил, что мягкость лишь продолжает кризис3. Стоит отметить, что в этой войне, ставшей фактически первой для США войной против местного повстанческого движения за рубежом, союзником США стал султан Османской империи. Как халиф (глава мусульман-суннитов) Абдул Хамид II призвал местное население и его лидеров подчиняться США, благодаря чему были
укреплены связи американцев с султанатом Сулу4. Это событие, способствовавшее усилению американской армии, стало фактически первым важным для внешней политики США достижением ее собственной дипломатии на Балканах5. Помимо ликвидации угрозы джихада против американских войск, вмешательство султана способствовало тому, что местные мусульмане не поддержали борьбу Филиппинской республики за независимость от США. Все это не могло не сформировать у Э. Рута положительного отношения к Османской империи, как во время нахождения на посту военного министра США в 1899-1904 гг., так и позднее - в должности государственного секретаря в 1905-1909 гг.
В рамках Балканских войн симпатии руководства фонда Э. Карнеги к Османской империи и Германии6 достаточно однозначно вели к настороженности по отношению к Балканскому союзу, и особенно к тем его членам, которые не имели тесных связей с центральными державами. На ослабление Османской империи на Балканах в результате Балканских войн с опаской смотрели многие западноевропейские державы, чьи граждане также оказались в составе Комиссии фонда Карнеги. Все это вело к настороженному отношению у членов Комиссии к Балканскому вопросу. Квинтэссенцию этого толкования Балканского вопроса дал в своей работе специальный корреспондент лондонского «Таймса» Сирил Кампбелл, побывавший в годы войны в Сербии и Болгарии. Он считал, что «поначалу балканская проблема вообще не была связана с Турцией. Она возникла сама по себе и полностью произошла из ревнивого соперничества малых стран и двух великих протагонистов, Австрии и России»7. Такие взгляды на события Балканских войн были естественны для западноевропейских государств, обоснованно воспринимавших Реконкисту, деяния Карла Мартелла и битву на Каталунских полях как давно забытые реликты Средневековья. Для народов Балкан, так же как и для других ближайших европейских соседей Османской империи (Австрии и России), битвы с зеленым знаменем ислама и защита единоверцев под властью мусульман не были столь далеким прошлым. Для этих народов колониальные интересы в войнах с мусульманами не воспринимались столь доминантными, как для англичан, французов, бельгийцев и американцев.
Все это не могло сделать Комиссию фонда Карнеги по расследованию преступлений на Балканах, не имевшую притом никакого официального статуса, привлекательной или объективной в глазах правительства или граждан Сербии. Стоит отметить и тот факт, что
общей настороженности по отношению к неизвестным институтам и их СМИ способствовали активные информационно-пропагандистские операции, развивавшиеся параллельно с Балканскими войнами. Образованные современники Балканских войн прекрасно понимали, что «...первая и главная цель воюющего государства состоит в том, чтобы постараться убедить мир, что враг использует или планирует использовать все грязные закулисные уловки, которые только могут быть созданы человеческим мозгом. Для распространения такой информации агенты или представители этого государства без колебаний используют прессу нейтральных и предположительно не участвующих в конфликте стран, прессу, которая во многих случаях на местах представлена теми, кто имеет очень веские причины не быть беспристр астными»8.
В этих условиях роль русского члена Комиссии возрастала, так как могла стать (или не стать) мостом к восприятию Комиссии как пусть и самопровозглашенного, но все же лишенного яркой антисербской окраски органа. К сожалению, стоит констатировать, что П. Н. Милюков таким мостом не только не стал, но фактически воспринимался в Белграде как негативный маркер всей направленности Комиссии. Через призму фигуры Милюкова в Белграде воспринималась вся деятельность Комиссии, поэтому об этом русском ученом, политике и общественном деятеле стоит также сказать несколько слов.
Потомок небогатой дворянской семьи П. Н. Милюков отличался природными гуманитарными дарованиями и в 1877 г. с отличием окончил 1-ю московскую гимназию, которую закончили и многие другие звезды русской исторической науки, к примеру - М. П. Погодин и С. М. Соловев. Естественным продолжением образования стало обучение на историко-филологическом факультете старейшего в России Московского университета. Как и всякий гуманитарий, молодой человек был «в тренде» популярных общественных веяний. Во время обучения в гимназии Милюков состоял в славянофильском кружке, а во время русско-турецкой войны 1877-1878 гг. на летних каникулах по окончанию занятий даже на три месяца съездил в Закавказье, где помогал вести делопроизводство московского санитарного отряда. В соответствии с веяниями времени в студенческие годы от чтения К. Аксакова и Н. Данилевского П. Н. Милюков перешел к легкой левой фронде и чтению либеральной литературы. В 1881 г. Милюков был даже вынужден на год прервать учебу и использовал это время для академической поездки по Италии, после
которой вернулся на IV курс. Все эти перипетии не помешали ему в 1883 г. получить аттестат об очень хорошем поведении и отличных успехах. Декан факультета Н. А. Попов, известный историк-сербист, и В. О. Ключевский, знаменитый специалист по истории России, подписали рекомендацию об оставлении П. Н. Милюкова для преподавания на факультете9. И вдруг на идиллическом пути от приват-доцента к профессорской кафедре возникли непредвиденные препятствия. То ли речь шла о классической академической ссоре Ключевского и Милюкова (который якобы подбил студентов на пасквиль против престарелого коллеги), то ли имело место несчастное стечение обстоятельств, но чаша терпения властей переполнилась, и в легком фрондировании П. Н. Милюкова на очередной публичной лекции усмотрели политический умысел10.
Многообещающая карьера приват-доцента была разрушена - его уволили из Московского университета и запретили проживание в столичных (университетских) городах. Милюков уехал в провинциальную Рязань, где, несмотря на попытки приложения своего таланта, он откровенно скучал, казалось, забытый всеми. Тщетно оправдывался Милюков перед МВД, доказывая свою лояльность властям, действовал через друзей, пытаясь оправдаться от обвинений в политическом влиянии на студентов. В результате 6 ноября 1896 г. дело было решено в административном порядке - два года высылки за пределы столиц и университетских городов. И тут подвернулся хороший шанс вырваться из провинциального забытья - П. Н. Милюков получил приглашение почитать лекции в Высшей школе в Софии. Спасенный от прозябания в Рязани приват-доцент добился от российской полиции разрешения на выезд и поспешил в Болгарию, куда в 1897 г. прибыла и его супруга с двумя малолетними детьми. Милюков погрузился в мир Балкан в очередной переломный момент их истории. Болгария с 1896 г. возобновляла и укрепляла связи с Россией, после 10-летия конфликтов под властью С. Стамболова. Престолонаследник Борис перешел в православие, была проведена амнистия эмигрантов-русофилов, Россия восстановила дипломатические связи с Болгарией. В то же время в Сербии произошли события, охладившие ее связи с Россией: гонения на радикалов, возврат в Сербию короля Милана, чье поведение по отношению к супруге и стране вызывало стойкое отвращение в общественном мнении России.
В этих условиях приезд П. Н. Милюкова в Софию стал его бенефисом. Собственно, самих лекций в Высшей школе он так и не смог прочесть до конца, лишь начал их чтение на русском языке. Вско-
ре, по настоянию российского посольства, за демонстративный отказ участвовать в приеме по поводу дня рождения императора и за подстрекание студентов к антироссийским поступкам Милюков был уволен из университета, причем, согласно условиям контракта, еще в течение года он продолжал получать оплату в размере, намного превышавшем оклад регулярного болгарского профессора. Болгарская интеллектуальная среда стала крайне близкой для изгнанного из родного гнезда ученого - его тепло принимали И. Шишманов, А. Малинов, П. Каравелов, Л. Милетич, И. Георгов. Симпатии к России, при всей неприязни к ее официозу, были типичны для левой интеллектуальной среды Софии, в которой оказался П. Н. Милюков, и не могли ему не импонировать. С другой стороны, острые националистические переживания по поводу болгарских интересов в Македонии и неприязнь к сербам не могли не войти в когнитивную карту ученого11.
Лучшим доказательством значимости «болгарских мотивов» во взглядах П. Н. Милюкова может быть событие, произошедшее с уже престарелым ученым по окончании его активной политической и научной карьеры. На 70-летие Милюкова болгарское правительство в благодарность преподнесло ему очень щедрую денежную награду -270 тысяч левов, на которые он смог купить виллу на юге Франции, чтобы коротать собственную старость12. В своих статьях и научных работах П. Н. Милюков был все более и более пристрастен в оценке событий в Македонии, что не могло укрыться от взгляда читателей, не разделявших его воззрений13. Пиком этой пристрастности стала, конечно, картографическая работа Милюкова, в которой Генри Роберт Уилкинсон находил лучшие образчики «проболгарской пропаганды» - карту Воие, распространение которой болгарами «в дальнейшем было выгодно использовано болгарскими "ревизионистами". Его карта была включена, например, в проболгарский сборник этнографических карт (с текстом. - А. Т.) Милюкова, опубликованный в 1900 г., а также стала частью атласа Д. Ризова, выпущенного в Берлине в 1917 г. Действительно, карта Воие представила болгарскую проблему в таком выгодном свете, что в 1918 г. профессор А. Белич, выдающийся специалист по славянским языкам в Белграде, был вынужден сделать карту Воие предметом рассмотрения специальной статьи, в которой он попытался развеять проболгарские взгляды, насаждаемые этой картой»14. Другую болгарскую пропагандистскую карту - карту Кынчева - Милюков включил в «атлас в 1900 г., а затем в Доклад Комиссии Карнеги по расследованию причин Балканских
войн (1914). В обоих случаях она отражала официальный болгарский взгляд на этнические условия в Македонии. Во-первых, она подтверждала традиционные права Болгарии в Македонии, а во-вторых, придавала весомость идее о том, что албанцы являются самым важным меньшинством на севере и западе»15.
При этом надо отметить, что речь, разумеется, не шла о некой особой «влюбленности в Болгарию». Скорее, П. Н. Милюков мог в «своем западническом отрицании национализма потерять вообще вкус к славянскому общению». После года проживания в Софии Милюков писал: «Мои почтенные коллеги сумели настолько отравить мне мое пребывание здесь, что настояния агента (об увольнении из Софийского университета. — А. Т) являются своего рода coup de grâce», в запальчивости он восклицал: «...после годичного опыта с братушками я совсем не буду жалеть, если придется и окончательно ликвидировать свои дела здесь». Его супруга А. С. Милюкова была еще более категорична и находила вредным влияние «болгарского духа на местных русских женщин, которые становятся от него черствы, эгоистичны и корыстны»16.
Собственно, и сам выбор П. Н. Милюковым страны, за которую он «болел» на Балканах, не был обусловлен какими-то глубокими знаниями или пристрастиями. Речь шла о поведении «от противного», поскольку, по словам самого Милюкова, официальная политика России подчеркивала важность «славянского вопроса» с особым вниманием к Сербии. Показательна данная Милюковым уничижительная характеристика С. Д. Сазонову: «В славянском вопросе, как я мог убедиться впоследствии из личных сношений, он держался официальных тогдашних воззрений и находился всецело в руках старых исполнителей такого типа, как наш белградский представитель Гартвиг, ярый фанатик славянофильской традиции. Сазонов разделял, конечно, и одностороннее предпочтение сербов - старых клиентов России перед новыми - болгарами, и веру в сохранность русского престижа на Балканах, и традиционный взгляд на провиденциальную роль России среди славянства»17. При этом большая часть правящей российской элиты начала века и сам Николай II, по словам того же Милюкова, осторожно относились к Болгарии, негативно оценивая ее монарха Фердинанда18. В этих условиях естественно, что П. Н. Милюков (как и многие другие российские оппозиционно-либеральные политики) смотрел на ситуацию на Балканах совершенно с другой стороны. Конечно, его контакты с официальными болгарскими институтами, македонскими проболгарскими ре-
волюционерами и комитами до Балканских войн и во время Первой балканской войны с активной проболгарской позицией вряд ли делали фигуру Милюкова подходящей для объективного расследования ситуации в ходе Балканских войн19. Вряд ли добавляло объективности П. Н. Милюкову и то обстоятельство, что его поездку на Балканы во время Первой мировой войны инициировал его «...старый друг Чарльз Крейн, всегдашний поклонник старых культур и сторонник освобождающихся народностей. Говорили потом, что он оказал материальную помощь албанцам.»20 Именно в связи с «Албанским восстанием» и состоялась эта поездка. Ч. Крейн является фигурой не менее интересной, чем Э. Карнеги и Э. Рут. Он был американским миллионером, финансово помогавшим Милюкову и ранее. Крейн был из числа миллионеров, которые имеют большой вкус к политике и международным делам, но мы, в рамках данного исследования, лишь напомним, что он активно финансировал лекции в Чикагском университете не только П. Н. Милюкова, но и М. М. Ковалевского, и Т. Г. Масарика; участвовал в миссии Рута в России в 1917-1918 г.; несколько десятков раз бывал в Восточной Европе и России. Однако любовь к «порабощенным народам», впечатления от русской революции и симпатии к мусульманам довели его до открытых антисемитских воззрений21.
Столь подробный экскурс в биографию П. Н. Милюкова необходим здесь не только потому, что Сербия воспринимала деятельность Комиссии исходя из отношения к Милюкову как к заведомо предвзятой фигуре, но и поскольку его личность в деятельности Комиссии имела чрезвычайно важное значение. Естественно, что на Балканах П. Н. Милюкова знали как человека пристрастного, что обеспечивало ему положительное отношение в Болгарии и неприязнь в Сербии и Греции, о чем он сам написал в своих мемуарах22. В сербских газетах еще в начале июня 1913 г. под выразительными заголовками публиковались статьи, где говорилось о «дерзких выпадах человека, который получает деньги от Болгарии»23. Интересно, что информация о нападении Болгарии на сербскую армию в ночь с 11 на 12 июня 1913 г. была опубликована на одной странице с очередной статьей, упоминавшей Милюкова в том же контексте как «болгарского наемника». Статья являлась пересказом речи графа Бобринского о выступлении П. Н. Милюкова, в которой говорилось, что он «придерживается болгарских взглядов в самом узком смысле слова», «речь Милюкова - это очень хорошее адвокатское изложение болгарской точки зрения и болгарских интересов», а его
апология Албании как страны, безопасной для стабильности Бал-
24
кан, - сомнительна24.
По словам самого П. Н. Милюкова, реально в деятельности Комиссии приняли участие «четверо: старик Даттон, почтенный педагог, профессор Колумбийского университета; Годар, заместитель председателя, живой, энергичный и убежденный; и мы двое, Брейлс-форд и я, единственные действительные работники Комиссии, знакомые со стремлениями и языками балканских народностей»25. Кто же такой этот Генри Ноэль Брейлсфорд? Английский журналист, с 1897 г.26 приезжавший на Балканы во время крупных конфликтов, а после событий 1903 г. с симпатией писавший о деятельности болгарских комитов на территории европейской Турции. Вышедшая в
1906 г. его книга о Македонии является выражением тех же симпатий в балканском вопросе, что и у П. Н. Милюкова, разве что в чуть более экстремистских выражениях27. В октябре 1904 г. Брэйлсфорд был посредником в покупке английских паспортов для эсеров-террористов Бориса Савинкова и Максимилиана Швейцера. Прибыв с английским паспортом в Петербург, Швейцер занялся подготовкой взрывных устройств, предназначенных для покушений. В результате самопроизвольного взрыва в гостинице 11 марта 1905 г. Швейцера разорвало на части; к счастью, обошлось без жертв среди гостей отеля и его служащих. По требованию российского правительства в Англии было начато расследование действий Брэйлсфорда, однако он отделался всего лишь штрафом в 100 фунтов за подлог. В мае
1907 г. Брэйлсфорд помог найти средства для организации в Лондоне V съезда РСДРП. Интересно, что в годы Первой мировой войны Брэйлсфорд не просто был левым пацифистом, а придерживался прогерманских взглядов. В межвоенный период он активно критиковал Версальскую систему, симпатизировал СССР, но отказался от этих симпатий после начала советско-финской войны28.
На приезд Комиссии в Сербию проливают свет мемуары первого секретаря российской миссии в Белграде Василия Николаевича Штрандтмана. Он недолюбливал российского посланника в Белграде Николая Генриховича Гартвига и был достаточно объективным свидетелем происходившего29. Судя по его воспоминаниям, приезд «страстного болгарофила Милюкова» в Сербию в составе некой международной общественной комиссии был известным и неприятным событием, которому российская дипломатическая миссия всячески пыталась помешать, так как оно грозило обернуться скандалом. Сведения о военных преступлениях, совершенных сербами,
квалифицировались как злостная клевета и враждебная пропаганда. Однако попытки помешать приезду П. Н. Милюкова через российского посла в Париже А. П. Извольского не были предприняты или не увенчались успехом. В Сербии сведения о работе Комиссии появились в печати уже 8 (21) августа30. Деятельность Комиссии не воспринималась враждебно (Комиссию назвали «некой парижской комиссией по расследованию болгарских преступлений»), и упоминали лишь об участии в ней австрийского профессора Й. Редлиха, посланника Рейхсрата.
Члены Комиссии прибыли в Белград к 10 (23) августа 1913 г., о чем сербская пресса не замедлила сообщить читателям31. На следующий день по приезде П. Н. Милюков имел острый разговор с посланником, который критиковал его за выступление в Думе, далекое от объективности и содержавшее нападки лично на Н. Г. Гартвига. Также посланник предупредил Милюкова о нежелательности его пребывания в стране, так как «сербы не желают иметь с ним дело, никакого доверия к нему не питают... Пашич его не примет». Таким образом, в Сербии Комиссия почти не работала в результате общественной и правительственной обструкции. Собственно, этим она должна была быть обязана личности П. Н. Милюкова, которого местное общественное мнение воспринимало как врага Сербии. При этом изначально Н. Пашич был готов встретиться с членами Комиссии, если на встрече не будет присутствовать Милюков, с которым сербское правительство сотрудничать не желало. Комиссия ответила на данное условие отказом и решила покинуть Сербию.
Еще более неприятная история произошла накануне отъезда, вечером 12 (25) августа, в ресторане роскошной гостиницы «Москва», в которой разместились члены Комиссии (любопытно, что эта гостиница принадлежала российскому страховому обществу «Россия»). Милюков вспоминал: «Мы сидели внизу в ресторане; кругом, за отдельными столиками, разместились демонстранты - большей частью патриотическая молодежь. По данному знаку раздались по адресу "врага" Сербии грубые выкрики и резкие речи... Я испытывал горечь незаслуженного оскорбления и невозможности объясниться с молодежью по существу. Рано утром мы все уехали в Салоники. Это было мое последнее посещение Белграда»32. Ту же неприятную сцену с удовольствием описала и сербская пресса. В особой заметке рассказывалось, как «Милюков, известный клеветник сербского народа, был выброшен из отеля "Москва". Когда он после ужина появился в отеле "Москва", публика начала свистеть и требовать, чтобы Ми-
люков убирался вон. Милюков в результате ушел в свою комнату и утром был вынужден уехать»33.
История эта была столь неприятной, неожиданной и унизительной, что в своих воспоминаниях П. Н. Милюков придумал неких своих сербских защитников, утверждая, что один из них пришел в гостиницу проститься с ним и горячо встал на его защиту во время демарша. По словам Милюкова, его спасителем был некий черногорец Венович, присутствовал при этом и профессор Люба Йованович34. По уточнению В. Н. Штрандтмана, спасителем незадачливого заезжего эксперта по Балканам оказался «назначенный Н. Пашичем чиновник Министерства иностранных дел Цемович, которому было поручено предупредить Милюкова о возможности враждебных выступлений со стороны военных и молодежи в случае его открытых появлений в ресторанах и на улице. Вечером 25 августа, в присутствии Цемовича и бывшего министра Любы Стояновича... в ресторане "Москва" к ним подошла группа демонстрантов. Один из них стал вслух читать недоброжелательную газетную статью Милюкова о Сербии, и затем все хором потребовали его удаления из Белграда. Цемович пытался успокоить собравшихся, и тем временем Милюкову удалось выйти из зала»35. Собственно, ясно, что спасителем был не некий «черногорский друг», а сербский дипломат, стремящийся избежать ненужного скандала, который мог бы произойти, если бы в дружественном России Белграде побили российского подданного, депутата Думы. По словам В. Н. Штрандтмана, Н. Пашич сожалел о произошедшем инциденте, но «не чувствовал себя ответственным, ибо Милюков был предупрежден. Само собой разумеется, что Пашич никакого доверия к нему не питал и питать не мог, зная, насколько Милюков пристрастно и тенденциозно освещал его, Пашича, слова. то есть "врал"»36. Вторя официальной линии, сербская печать выражала неприязнь по отношению к П. Н. Милюкову, но осуждала спонтанный поступок молодежи, которой верховодил некий Соларович, и выражала уверенность, что они обязательно надавали бы московскому эксперту тумаков, «если бы не вмешательство серьезных людей»37. Видимо, это уникальное для традиционно русофильской Сербии происшествие взволновало общественность, потому что спустя неделю сербская печать поспешила пересказать сообщение об этом инциденте в одной из русских газет, начинавшееся с характерного утверждения «Поделом ему досталось.»38.
После отъезда членов Комиссии сербская полуофициальная печать вдогонку уточнила мнение сербского правительства и общества
по поводу Комиссии39. Статья вышла на первой странице в качестве передовицы, что придавало ей весомость. В ней была подчеркнута неприемлемость сотрудничества с Комиссией из-за включения в ее состав П. Н. Милюкова, а вся ее деятельность связывалась с устремлениями «обманувшихся в своих ожиданиях врагов балканской самостоятельности, а на первом месте - Австро-Венгрии», чья печать с удовольствием смакует болгарскую пропаганду. Других бенефициаров деятельности Комиссии автор статьи называть не стал, однако особо отметил, что Сербия должна выразить негативное отношение не только к деятельности наиболее антипатичного члена Комиссии (П. Н. Милюкова), но и к работе Комиссии вообще. Популярная газета «Политика» сообщила читателям подробности о молниеносном пребывании в Сербии Комиссии Карнеги. По словам автора заметки, Комиссию не приняли ни Король, ни Пашич, а лишь начальник канцелярии министерства иностранных дел Д. Стефанович. Он предупредил членов Комиссии, что Милюков, как человек заведомо пристрастный и уже много лет выступавший как лицо заинтересованное, не может надеяться на сотрудничество с официальными органами Сербии, так как «не сможет беспристрастно судить». При этом автор заметки ссылался на статью из французской «Le Temps», уже выражавшую сомнение в объективности и второго эксперта по Балканам из состава Комиссии - Г. Н. Брейлсфорда, который «уже десять лет играет роль систематического защитника, если не сказать полуофициального адвоката, болгарских взглядов перед английской публикой»40. С особым удовольствием «Политика» продолжила тему Комиссии и в следующем номере. Сообщая, что профессор Ред-лих не смог принять участие в работе Комиссии, газета предположила, что он «отказался от общества Милюкова и Брейлсфорда»41. Неприемлемость личности П. Н. Милюкова, дискредитирующего всю работу Комиссии, была высказана и в партийной газете радикалов «Самоуправа»42.
Тем не менее, именно П. Н. Милюковым, чьи взгляды были «подогреты» теплой встречей в Белграде, согласно его «Воспоминаниям», выполнена половина работы, в рамках Комиссии, по сбору материалов (о «сербо-греко-болгарских отношениях в Македонии»), в то время как Г. Н. Брейлсфорду досталась «греко-турецкая» часть. Милюков утверждал, что именно он написал и не менее четверти окончательного текста доклада.
Сербские газеты с удовольствием смаковали подробности бойкота по отношению к П. Н. Милюкову на всем протяжении его следо-
вания. При этом подчеркивалось, что в Скопье никто не хотел видеть Милюкова и даже разговаривать с ним, «кроме содержателя корчмы, где он остановился, и начальника железнодорожной станции, который сообщил ему о времени отправления поезда в Солун»43. Сербская печать продолжала напоминать публике о том, что делал этот «печально известный (по-сербски это звучит весьма выразительно -злогласан. - А. Т) сербскому народу славянин во время и до распри с болгарами»44.
При этом из-за ярко выраженной проболгарской позиции П. Н. Милюкова неприязнь к нему, вплоть до полного бойкота, испытывали не только сербы, но и греки, которые вняли советам из Белграда и Парижа. «Уже 18 августа салоникский губернатор передал Комиссии распоряжение - уехать из Салоник. Был при этом упомянут и я; но главным "врагом" Греции оказался Брейлсфорд, участник борьбы за освобождение Крита, неугодный афинскому правительству»45. Белградские газеты останавливались на личности английского журналиста подробно, конкретизируя обвинения в публикации проболгарских статей и членстве в болгарофильском Балканском комитете в Лондоне46.
Видимо, это было известно и в Афинах, куда Г. Н. Брейлсфорд предусмотрительно не поехал. П. Н. Милюкова же в Афинах также выкинули из отеля почти сразу, после статьи в газетах о том, что в Пирей прибыл известный «враг Греции». Впрочем, и эти несколько дней Милюков, по его воспоминаниям, потратил на «туристические цели». Сербская пресса следила за этими событиями и коротко сообщила, что греческое правительство также не выразило доверия П. Н. Милюкову, а поскольку Комиссия настаивала на его участии, ей было вовсе отказано в сотрудничестве. Автор статьи резюмировал, что бойкот в Греции является «событием, заставляющим воспринимать работу Комиссии как полностью обесцененную»47. Признание деятельности Комиссии несостоятельной стало общим местом и других сербских изданий48.
Но, видимо, этого показалось недостаточно, и в сербских газетах была опубликована еще одна статья с подзаголовком «Теперь видно, что за расследование было в Македонии!». Пересказывая статью корреспондента «Le Temps» из Солуни, автор подробно объяснял двойные стандарты и проболгарскую позицию П. Н. Милюкова и Г. Н. Брейлсфорда, чьи взгляды он противопоставлял позиции Ж. Годара и С. Датона, которые до своего приезда не имели предубеждений о Балканах. Упоминались и попытки П. Н. Милюкова дискре-
дитировать французскую комиссию, уже побывавшую в Македонии с целью расследования событий. Г. Н. Брейлсфорду приписывались высказывания о том, что «в болгарские зверства он поверит только в случае, если ему покажут трупы изуродованных людей, и братья или сестры покойных засвидетельствуют, что они жертвы болгар». О Милюкове говорилось, что при взгляде на фотографии болгарских комитов, участников зверств, он якобы воскликнул: «Но я не вижу тут ни одного знакомого мне лица!»49 В то же время официальная сербская позиция оставалась неизменной, как ее формулировало государственное Пресс-бюро: «Сербское правительство категорически заявляет, что оно не против идеи о следственной комиссии и что как раз наоборот, ее целью является расследование. если работа комиссии провалена, то это потому, что один из ее членов - открытый неприятель Сербии и Греции, который известен тем, что он писал и делал»50. После этого очередного провала П. Н. Милюков уехал из Греции в Турцию, где министром внутренних дел в то время был Мехмед Талаад-паша, один из его старых друзей из круга хороших знакомых ему «младотурков». После плодотворной работы по сбору материалов в Турции, из Стамбула Милюков отбыл в Софию, где смог завершить сбор информации, которая и стала исходным материалом для написания глав отчета Комиссии.
Собственно, на высшем (правительственном и общественном) уровне члены Комиссии были приняты лишь в Турции и Болгарии. Обе стороны в обильном количестве снабдили ее своей пропагандой. При этом болгарская информация, конечно, доминировала. Согласно «Воспоминаниям» П. Н. Милюкова, личный автомобиль министра внутренних дел Турции с адъютантом довез его до границы с Болгарией, где приват-доцента встречал специально направленный за ним поезд. Этой версии Милюкова противоречит сербская статья, где описан проезд «известного сербоненавистника» инкогнито через Ниш 29 сентября 1913 г.51 В Болгарии Комиссия проработала с 31 августа по 10 сентября, после чего ее участники вздохнули с облегчением и уехали в Париж. Болгарское правительство всемерно поддерживало деятельность Комиссии как на внутреннем, так и на международном уровне, что всячески подчеркивала сербская печать, публикуя сообщения иностранных СМИ по этому поводу52. П. Н. Милюков вспоминал: «...в Софии наша работа была обставлена совершенно иначе, нежели в трех других посещенных нами государствах. Не только мы были официально и торжественно признаны, но и болгары, первые поднявшие вопрос об исследовании "зверств", не
ожидали нашего приезда, чтобы подготовить материал для нас. И, я должен признать, вся эта подготовка производилась совершенно беспристрастно и беспартийно. Значительная часть документов и свидетельских показаний была заготовлена для нас заранее; другая часть доставлялась немедленно по нашему требованию. Подготовительная работа в большой своей части была сделана моим старым другом профессором Милетичем, в бескорыстии и безусловной добросовестности которого у меня не могло быть ни малейшего со-мнения»53. Комментарии, как говорится, излишни. Поверить в объективность «информации», собранной во время боевых действий или сразу после их окончания одной из сторон, не сможет ни один объективный исследователь. Сербская пресса незамедлительно, но кратко сообщила о прибытии Комиссии в Софию, проинформировав читателей о том, что 1 сентября члены Комиссии Карнеги прибыли в Софию и начали работу «в руках беспристрастных болгар»54. Сербская газета «Политика» и в это время продолжала заочную дискуссию с Комиссией Карнеги публикацией пяти болгарских документов с аннотациями, сопровождая их язвительным комментарием о том, что, тем временем как в трофеях находят такие документы, «комиссия института Карнеги, изгнанная из Сербии и Греции, ведет расследование в Софии против сербов и греков в пользу болгар»55. Враждебное отношение к Комиссии выражали даже в стихотворной форме. В стихотворении «Надежная экспедиция», опубликованном в «Правде», анонимный автор иронично замечал, что после деятельности Комиссии Карнеги по расследованию преступлений на Балканах надо проводить расследование преступлений самого Милю-кова56. Передовица в «Политике» должна была стать заключительным аккордом канонады по Комиссии Карнеги в сербской печати. Анонимный автор назвал приезд Комиссии в Софию «последним актом комедии», еще раз выразил сомнение в обоих ее экспертах (П. Н. Милюкове и Г. Н. Брейлсфорде, которого он назвал «Милюковым для Греции»), упомянул об их разногласиях с другими «неосведомленными членами комиссии» и риторически задавался вопросом о том, насколько можно доверять членам Комиссии, которых выгнали отовсюду, кроме Софии, где они и соберут все доказательства57. После этого разгромного текста оставалось лишь кратко сообщить читателям о том, что члены Комиссии Карнеги покинули Балканы, что и было сделано58.
Однако истории с Комиссией предстояло иметь скандальное продолжение. Оно связано с именем Самсона Чернова59, еврейского
фотографа и кинооператора, подданного России, талантливого кинохудожника и журналиста, чьи работы публиковались в российской и французской печати. Его обширный фотоматериал о периоде Балканских войн использовался не только в газетах, но и для организации фотовыставок о тех событиях. Просербская позиция С. Чернова была несомненна, он открыто демонстрировал ее в своих публичных лекциях и документальных статьях на тему о Балканских войнах. Возможно, как и приват-доцент Милюков, журналист Чернов также находился на «окладе», но только не в Софии, а в Белграде. По словам С. Чернова, во время его пребывания в Париже осенью 1913 г. к нему обратился с просьбой о встрече П. Н. Милюков и предложил уступить все имеющиеся записи и фотографии под условием полной передачи прав, то есть фактического прекращения их публичного использования, селекции и уничтожения Милюковым «ненужных» фотографий и материалов. Чернов отказался от предложения и сообщил о нем в газеты. Вспыхнул скандал, который выплеснулся на страницы французской и сербской печати60.
Деятельность Комиссии можно назвать провальной, так как в основном она включила в рассмотрение лишь «данные», предоставленные болгарами и, в некоторой мере, турками. Самые большие «заслуги» в этом, конечно, принадлежат П. Н. Милюкову, благодаря беспардонному участию которого Комиссию выставили из Афин и Белграда, в силу чего расследование потеряло даже видимость объективности. Недаром талантливый русский журналист начала XX в. В. М. Дорошевич назвал вечного приват-доцента Милюкова «богом бестактности»61.
Сборник Комиссии, конечно, нельзя назвать объективным, его стоит рассматривать лишь как реликт пропагандистских войн начала XX в., одну из первых ласточек использования негосударственных организаций для достижения вполне отчетливых интересов отдельных государств. При этом даже прикладное пропагандистское значение самого сборника, вышедшего в свет в 1914 г., оказалось совсем незначительным. Идея заказчиков сборника в силу медлительности транспортных, информационных и технических средств сделала его малоактуальным. Сербия стала «полезной» жертвой, Центральные государства - врагами. Фонд Карнеги даже активно помогал восстановлению библиотечного фонда в Сербии, пострадавшего в результате австрийской бомбардировки Белграда. Однако деньги, потраченные на подготовку и публикацию доклада Комиссии, не пропали даром. Книга долго томилась в темных углах библиотек, дожидаясь своего часа. В 1990-х гг., когда сербы вновь стали «главными пло-
хими парнями» в Европе, со старого фолианта сдули пыль и переиздали на дорогой бумаге в твердой обложке для использования в новых медиа-войнах, для подкрепления мысли о том, что трагедия Сребреницы имеет исторические корни и обоснования.
Помимо медиаповода и пропагандистских целей, весьма сомнительна какая-либо польза этого переиздания, выпущенного в жанре «серой пропаганды» (репринт без выходных данных об издателях и финансирующих переиздания организациях) и распространявшегося бесплатно или по демпинговым ценам. Нарушения обычаев войны всеми странами-участниками Балканских войн (Сербией, Черногорией, Болгарией, Грецией, Румынией, Турцией), а также албанскими повстанцами - серьезная тема, заслуживающая внимательнейшего скрупулезного изучения. В ней лежат корни взаимной нетерпимости балканских народов и их конфликтов как в мировых войнах, так и на переломе XX и XXI веков. Пропагандистские труды, маскируемые званиями и именами авторов, ведут лишь к релятивизации событий, девальвации памяти жертв и, как следствие, к повторению эксцессов. Одна сторона становится уверенной в своей безгрешности и праве (необходимости) отомстить, другая - перестает верить любым сообщениям о собственной вовлеченности в военные преступления, что также развязывает руки экстремистам в погонах или без них. Все это в конечном счете ведет лишь к одному - к повторению трагедий в еще более массовых масштабах и к новым виткам конфликтов.
В Сербии деятельность Комиссии была воспринята современниками как достаточно прозрачная пропагандистская акция. Собственно, и по сей день доклад Комиссии воспринимается в Сербии строго в контексте пропаганды сторон в годы Первой мировой войны62.
nPHME^AHH^
1 Mackay J. A. Little Boss: Life of Andrew Carnegie. Edinburgh, 1997.
2 The New York Times. 08.VI.1913.
3 Arnold J. R. The Moro War: How America Battled a Muslim Insurgency in the Philippine Jungle, 1902-1913. London; New York, 2011. P. 171-72.
4 Bal I. Turkish Foreign Policy in Post Cold War Era. Boca Raton, 2004. P. 405-406.
5 Finley J. P. The Mohammedan Problem in the Philippines // The Journal of Race Development. 1915. Vol. 5. № 4. P. 353-363.
6 Эти симпатии развеялись после начала Первой мировой войны, когда интересы США оказались противопоставленными интересам Центральных держав и их союзников. Особенно примечательной была миссия Э. Рута в Россию в 1917 г. с целью поддержать активность ее участия в войне, поскольку нежелание продолжать участие в мировой бойне чувствовалось в 1917 г. как со стороны царского правительства, так и со стороны большевиков, разными дорогами шедших к одинаковому решению - сепаратному миру. Временное правительство, активно стремившееся продолжать войну, было в 1917 г. намного более предпочтительным сердцу американских миротворцев (Mayers D. The Ambassadors and America's Soviet Policy. London, 1977. P. 67-80).
7 Campbell C. The Balkan Wars Drama. New York, 1913. P. 3-4.
8 Ibid. P. 181.
9 Макушин А. В., Трибунский П. А. Павел Николаевич Милюков: труды и дни (1859-1904). Рязань, 2001. С. 20-104.
10 Там же. С. 130-150.
11 Милюков П. Н. Воспоминания (1859-1917). М., 1991. С. 125-135.
12 Русское зарубежье. Золотая книга эмиграции. Первая треть ХХ века. Энциклопедический биографический словарь. М., 1997. С. 415-417.
13 Милюков П. Н. Письма из Македонии // Русские ведомости. 1898-1899; Милюков П. Н. Из поездки в Македонию (Европейская дипломатия и македонский вопрос) // Вестник Европы. 1899. № 5; Пять этнографических карт Македонии с текстом П. Н. Милюкова. СПб., 1900.
14 Wilkinson H. R. Maps and Politics: A Review of the Ethnographic Cartography of Macedonia. Liverpool, 1951. P. 39.
15 Ibid. P. 131.
16 Макушин А. В., Трибунский П. А. Павел Николаевич Милюков... С. 186, 191, 193.
17 Милюков П. Н. Воспоминания... С. 347-348.
18 Там же. С. 356.
19 Там же. С. 135, 356.
20 Там же. С. 351.
21 Larson E. In the Garden of Beasts: Love, Terror, and an American Family in Hitler's Berlin. New York, 2011. P. 38-39.
22 Милюков П. Н. Воспоминания... С. 353.
23 Правда. 08.VI.1913.
24 Правда. 13.VI.1913.
25 Милюков П. Н. Воспоминания... С. 361.
26 BrailsfordH. N. The Broom of the War-god: A Novel. London, 1898.
27 Brailsford H. N. Macedonia; its races and their future. New York, 1906.
28 Leventhal F. M. The Last Dissenter: H. N. Brailsford and His World. Oxford, 1985; Савинков Б. В. Воспоминания террориста. Ленинград, 1990.
29 Штрандтман В. Н. Балканские воспоминания. М., 2014. С. 205.
30 Политика. 08.У1П.1913.
31 Политика. 12.VIII.1913.
32 Милюков П. Н. Воспоминания... С. 361.
33 Правда. 13.VIII.1913.
34 Милюков П. Н. Воспоминания... С. 361.
35 Штрандтман В. Н. Балканские воспоминания... С. 206.
36 Там же.
37 Вечерае новости. 13.VIII.1913.
38 Вечерае новости. 19.VIII.1913.
39 Правда. 15.VIII.1913.
40 Политика. 13.VIII.1913.
41 Политика. 15УШ.1913.
42 Самоуправа. 13.VIII.1913.
43 Правда. 17.VIII.1913.
44 Вечерае новости. 17.VIII.1913.
45 Милюков П. Н. Воспоминания... С. 361-363.
46 Вечерае новости. 24.VIII.1913.
47 Политика. 19.Vin.1913.
48 Самоуправа. 19.VIII.1913.
49 Политика. 22.Viii.1913.
50 Вечерае новости. 26.VIII.1913.
51 Правда. 31.Viii.1913.
52 Вечерае новости. 29.VIII.1913.
53 Милюков П. Н. Воспоминания... С. 363-364.
54 Правда. 02.IX.1913.
55 Политика. 03.IX.1913.
56 Правда. 04.IX.1913.
57 Политика. 04.IX.1913.
58 Политика. 07.IX.1913.
59 Ружесковик С. Трагом Самсона Чернова // Весник. Часопис за исторщу, музеологщу и уметност. 2011. № 38.
60 Политика.10.ХЫ913; Политика. 16.XI.1913.
61 Колышко И. И. Великий распад: Воспоминания. СПб., 2009. С. 563.
62 Свирчевик М. Пропаганда против Србще за време Балканских ратова и после аих 1912.-1914. године // Летопис Матице српске. 2013. № 3; В]ела]ац М. Балкански ратови 1912-1913: Нова ви^еаа и тумачеаа. Београд, 2013.
A. Ju. Timofeev, M. Zivanovic (Belgrade) Can one treat the report of Carnegie Commission on the reasons and conduct of Balkan wars in 1912-1913 as a historical source?
The article analyses the early technologies of information wars that were conducted by international financial corporations under the coverage of "experts" from Russia and Western Europe to reach their goals in the Balkans. Double standards and the lack of objectivity a century ago already became typical for "unprejudiced international commissions".
Keywords: Balkan wars (1912-1913), psychological war, information technologies, propaganda, international humanitarian organisations.
