CC BY
93
8. Beletskiy A.I. Pervyy istoricheskiy roman V.Ya. Bryusova [The First Historical Novel of VYa. Bryusov]. Brvusov V.Ya. Ognennw angel [The Fiery Angel]. Moscow, 1993. (InRussian).
(Monographs)
9. Chegodaev A.D. Puti raz\'itiya russkov sovetskov knizhnov grafiki [Ways of Development of Russian Soviet Book Graphics]. Moscow, 1955. (In Russian).
10. Shantyko N.I. Tvorchesh'o sovetskikh iUvustratorov [Creativity of Soviet Illustrators]. Moscow, 1962. (In Russian).
11. Pakhomov V.V. Knizhnoe iskussh'o [Book Art]: in 2 vols. Moscow, 1962. (In Russian).
12. Goncharov A.D. Khudozhnik i kniga [Artist and Book], Moscow, 1964. (In Russian).
13. Goncharova N.A. Kompozitsiva i arkhitektonika knigi [Composition and Architectonics of the Book], Moscow, 1977. (In Russian).
14. Mazaev A.I. Problem a sinteza iskusst\> v estetike russkogo simvolizma [The Issue of Synthesis of Arts in Aesthetics of Russian Symbolism], Moscow, 1992, p. 324. (In Russian).
15. Tsareva N.A. Problemy filosofii iskussh'a i kul 'tury v russkom simvolizme i ev-ropeyskom postmodernizme (komparativistskiv podkhod) [The Issue of Philosophy of Art and Culture in Russian Symbolism and European Postmodernism (Comparative Method)]. Vladivostok, 2009, p. 228. (In Russian).
16. Urtmintseva M.G. Govoryashchava zhivopis'. (Ocherki istorii literaturnogo portreta) [Talking Painting (Essays on the History of a Literary Portrait)]. Nizhny Novgorod, 2000, p. 4. (In Russian)
17. Gerchuk Yu.Ya. Istoriva grafiki i iskussh'a knigi [History of Graphics and Art Books], Moscow, 2013, p. 140. (In Russian)
18. Gerchuk Yu.Ya. Istoriva grafiki i iskussh'a knigi [History of Graphics and Art Books], Moscow, 2013, pp. 155-156. (InRussian)
19. Gerchuk Yu.Ya. Istoriva grafiki i iskussh'a knigi [History of Graphics and Art Books], Moscow, 2013, pp. 157-158. (InRussian)
20. Gerchuk Yu.Ya. Istoriva grafiki i iskussh'a knigi [History of Graphics and Art Books], Moscow, 2013, pp. 179-180. (InRussian)
21. Gerchuk Yu.Ya. Istoriva grafiki i iskussh'a knigi [History of Graphics and Art Books], Moscow, 2013, p. 224. (InRussian)
22. Favorskiy VA. Ob iskussh'e, о knige, о grm'vure [On Art, on the Book, on the Old Woodcut], Moscow, 1986, pp. 148-149. (In Russian).
Наталия Алексеевна Дровалева - магистрант кафедры теории литературы филологического факультета Московского государственного университета им. М.В. Ломоносова.
Научные интересы: теория литературы, литература начала XX в., синтез искусств.
E-mail: п.drovaleva@inail.ru
Natalia Drovaleva - master's student at the Theory of Literature Department, Faculty of Philology, Lomonosov Moscow State University.
Research interests: theory of literature, literature of the early 20th century, art synthesis.
E-mail: n.drovaleva@inail.ru
И.С. Беляева (Тверь)
«МОТЫЛЬКИ, КАК БЕСПРИЗОРНЫЕ СНЕЖИНКИ»: ТЕМА БЕСПРИЗОРНОСТИ В «ЛОЛИТЕ» В. НАБОКОВА
Аннотация. Статья посвящена теме беспризорности в романе В. Набокова «Лолита». Автор показывает, что Гумберту важна и удобна именно беспризорность (в одном или другом значении слова) женщин, с которыми он вступает в отношения. Появляющийся в конце романа (в главах, события которых Гумбертом придуманы) образ мотыльков, как беспризорных снежинок, позволяет не только уточнить эту беспризорность избранниц Гумберта (в первую очередь, Лолиты), но и выявляет его собственную «беспризорность», которая, однако, приобретает высокий смысл безнадзорности творца.
Ключевые слова: тема; ненадежный повествователь; В. Набоков; «Лолита»; нимфетка; беспризорность.
I. Belyaeva (Tver)
"Like Derelict Snowflakes, Moths": The Theme of Neglect in V. Nabokov's Lolita
Abstract. The article is devoted to the theme of neglect in Nabokov's novel Lolita. The author shows us, that Humbert thinks it important and useful for his women to be derelict / homeless / neglected (in one or the other sense of the word). The image of "moths, like derelict snowflakes" that appears at the end of the novel (in the chapters entirely thought up by Humbert) allows us not only to specify this quality and status of Humbert's chosen ones (first of all, Lolita) but also reveals himself as "derelict" in the "high" sense of the freedom of the creator.
Key words: theme; unreliable narrator; V. Nabokov; Lolita: nymphet, derelict / homeless / neglected / free.
В автобиографическом романе «Другие берега» Владимир Набоков рассказывает, как в его детские годы пришедший однажды к отцу генерал Куропаткин развлекал мальчика тем, что показывал ему море в тихую погоду и в бурю, складывая это море из десятка спичек. А пятнадцать лет спустя, во время бегства из Петербурга, отец встретил «седобород<ого> мужик<а> в овчинном тулупе» - «опростивше<гося>» Куропаткина, который попросил у него огонька1. Они узнали друг друга, но интересует здесь Набокова не дальнейшая судьба бывшего Верховного главнокомандующего Дальневосточной армии, а «логическое развитие темы спичек»2. Набоков высказывает предположение, что именно «<о>бнаружить и проследить на протяжении своей жизни развитие таких тематических узоров и есть <...> главная задача мемуариста»3.
Мемуарист Гумберт Гумберт, автор «Лолиты. Исповеди Светлокожего Вдовца», оказывается, по воле выдумавшего его Набокова, в некоем зазер-калье. Во-первых, он пишет свою исповедь не за тем, чтобы рассказать о
своей жизни: «<д>ругой, великий подвиг манит <его>: определить раз навсегда гибельное очарование нимфеток»4 [далее ссылки на то же издание даются в тексте в круглых скобках с указанием страниц]. Во-вторых, с самого начала своей «повести» он занят не разгадыванием, но, наоборот, постепенным складыванием «некоего узора ветвей», «как на составной кар-тине-загадке», «с таким расчетом, чтобы в нужный момент упал созревший плод» и его «самый недружелюбный читатель» испытал «логическое удовлетворение» (с. 333), поняв, кто же был тот похититель Лолиты и убитый Гумбертом человек, личность которого и составляет главную детективную загадку книги. Иными словами, Гумберт не столько исповедуется, сколько досочиняет, досотворяет свою жизнь, и события последних глав романа: встреча с Долли Скиллер и убийство Клэра Куильти, - абсолютный плод воображения Гумберта, триумф его повествовательного гения5.
Отметим, однако, принципиально важный момент: комментатор «Других берегов» замечает, что А.Н. Куропаткин в мае 1917 г. вышел в отставку, до конца жизни жил в своем бывшем имении в Псковской области и эмигрировать отказался, - «таким образом, "повторение темы спичек" вымышлено Набоковым»6. Гумберт Гумберт, занятый составлением одного (детективного) узора своей исповеди, упускает из виду те самые тематические узоры своей жизни, которые вместо него, за него, для него выдумывает стоящий над ним Набоков. Впрочем, Гумберт признается: «Не исключаю, что пойди я к хорошему гипнотизеру, он бы мог извлечь из меня и помочь мне разложить логическим узором некоторые случайные воспоминания, которые проступают сквозь ткань моей книги, со значительно большей отчетливостью, чем они всплывают у меня в памяти - даже теперь, когда я уже знаю, что и кого выискивать в прошлом» (с. 313).
В настоящей статье мы рассмотрим один из таких тематических узоров, проследим развитие и логическое завершение темы, которая оказывается, по воле Набокова и неведомо для Гумберта, проходящего путь от человека, просто жаждущего нимфеток, до мужчины, глубоко любящего одну женщину, важнейшей для него как для творца. Это - тема беспризорности.
Начало ее низменно. Для Гумберта важна, удобна и привлекательна именно «беспризорность» женщин, с которыми он вступает в отношения. В проститутке Монике, единственной из «восьмидесяти или девяноста шлюх, которые в разное время по <его> просьбе <им> занимались», «давшей <ему> укол истинного наслаждения» (с. 33), сквозь «деловитую молодую шлюшку» просвечивает именно «беспризорная нимфетка» (с. 34). Вскоре после женитьбы на Валерии, выбранной им за «ее имперсонаци<ю> маленькой девочки» (с. 36-37), он жалуется, что у него «оказалась на руках большая, дебелая, коротконогая, грудастая и совершенно безмозглая баба» (с. 37) - вместо «бледного уличного подростка» (с. 37; здесь и далее курсив мой. - И.Б.). Беспризорна и Рита, с которой, когда Гумберт «ее подобрал как-то в мае» (с. 316) в 1950 г., «недавно развелся ее третий муж, а еще недавнее ее покинул седьмой по счету официальный любовник» (с. 316), и своему брату, мэру города
Грейнбол, она тоже была не нужна: «<в> течение последних лет он платил своей замечательной сестренке семьсот долларов в месяц под абсолютным условием, что она никогда, никогда не приедет в его замечательный городок» (с. 317). Главное же, что беспризорной нимфеткой оказывается Лолита: сам Гумберт, пытаясь, в первый год их совместной жизни, найти надежные «приемы» (с. 183), чтобы удерживать ее возле себя и убедить ее сохранять характер их отношений в тайне, вызывает в своих разговорах с ней «призрак исправительного заведения» (с. 184) для беспризорных подростков и несовершеннолетних правонарушителей (с. 186), а позднее называет ее своей бездомной девочкой (с. 351). Однако эпитет «беспризорный», помимо значения «бездомный, живущий на улице»7, основным, главным значением в «Лолите» имеет следующее: «лишенный надзора»8. Джон Рэй в «Предисловии» суммирует конфликт «Лолиты» именно так: «Беспризорная девочка, занятая собой мать, задыхающийся от похоти маньяк» (с. 14). «Настоящей беспризорницей» (с. 168) характеризует Лолита подругу, «которая с ней делила палатку в предшествующее лето, в другом лагере» (с. 168) и «научила ее разным манипуляциям» (с. 168) (и которая, кстати сказать, была дочерью «высокомерной» (с. 100) г-жи Тальбот, к которой так тянулась «бедная» (с. 169), имеющая несколько снобистские наклонности, Шарлотта). Парадоксально, Валерия оказалась в замужестве (и до встречи с полковником Максимовичем) тоже совершенно «беспризорной», что и позволяло Гумберту, ее мужу, который должен был бы защищать и оберегать ее, напротив, ее третировать; с Шарлоттой же, как он сам не раз отмечал, это было невозможно. Отнюдь не беспризорной оказывается и толстая проститутка Мария: во-первых, она сама совершенно равнодушна к нему, во-вторых, у нее есть защитники - сводня и двое мужчин, «какого-то кривого сложения, с голыми шеями, чернявые; один из них был в темных очках» (с. 35). Мужчины эти немедленно напоминают нам (и Гумберту) о лете 1923 г. и двоих бородатых купальщиках, вышедших «из воды с возгласами непристойного одобрения» (с. 22) и спугнувших Гумберта и Аннабеллу, когда он «стоял на коленях и уже готовился овладеть <своей> душенькой» (с. 22), и тут же «были оброненные кем-то темные очки» (с. 22). Усиленная этим воспоминанием не-беззащитность Марии незамедлительно лишает Гумберта как силы, так и воли, и видится ему «ловушкой» (с. 35), отличающейся «наглой логичностью, присущей кошмарам» (с. 35).
Наконец, даже ночные мотыльки, которые «плыли из черного мрака в пытливый свет <его> фаров» (с. 357), напоминают Гумберту, едущему убивать Куильти, «беспризорные снежинки» (с. 357). Это принципиально важная фраза. Остановимся на ней подробнее.
В отличие от мотыльков, снежинки сами не летят на свет - и уж тем более не могут они плыть на свет фар Гумберта: у них свое собственное движение, свой собственный путь, своя дорога. Это именно Гумберт может «наплывать» на них - на снежинки, мотыльков или живых людей: он вторгается в их пространство, ослепляет их светом своих фар, меняет их жизнь, сминает и даже уничтожает их. Именно это он делает с Лолитой (и
не только с ней). Характеризуя же снежинки как беспризорные, Гумберт этим как будто объясняет «отклонение» от их собственного движения, приписывает им, якобы привлеченным его светом, инициативу «плыть на него». Собственно, так же он рассуждает и в отношении Лолиты, заявляя: «Это она меня совратила» (с. 164). Сравнивая живых мотыльков с неживыми снежинками, Гумберт словно хочет отстраниться от происходившего. В таком контексте даже несколько издевательски звучит эпитет «пытливый» («свет его фаров», с. 367): «пытливый» значит «любознательный, пытающийся все знать»9, но Гумберт не интересуется внутренним состоянием кого бы то ни было, кроме себя, да и здесь он признается: «На том или ином завороте я чувствую, как мое склизкое "я" ускользает от меня, уходя в такие глубокие и темные воды, что не хочется туда соваться» (с. 374). Что уж говорить о внутреннем состоянии его женщин: по большому счету, ко всем ним - и к Лолите тоже - можно применить слова, сказанные им о Валерии про установленный характер персонажа, «которого ей полагалось у <него> играть» (с. 38).
Это невнимание Гумберта к состоянию и желаниям Лолиты, казалось бы, давно стало общим местом в «лолитоведении», но существует и другое мнение. Приведем обширную цитату из исследования о «мифологии» Лолиты:
«Лолита, с которой благодаря интригам, терпению и счастливым обстоятельствам <Гумберту> удается в конце концов насладиться физической близостью, оказывается для него по-роковому неуловимой: отдавая свое тело, она не пускает его в свой внутренний мир, заставляя теряться в беспомощных догадках: "... и меня тогда поразило <...>, что я ровно ничего не знаю о происходившем у любимой моей в головке и что, может быть, где-то, за невыносимыми подростковыми штампами, в ней есть и цветущий сад, и сумерки, и ворота дворца, - дымчатая обворожительная область, доступ к которой запрещен мне" (с. 347). Итак, Лолита не поддается расшифровке - ни Гумбертом, ни читателями, ни даже самим автором, что неизбежно приводит к мысли о ее пустоте - по крайней мере для того, кто во всем привык добираться до сути. Она - воплощенная телесность, чистое означающее, за которым невозможно распознать глубину смыслов и значений. <...> Желание Гумберта, таким образом, направлено не столько на физическое обладание объектом, сколько на его объяснение и интерпретацию. Как профессиональный филолог и, очевидно, адепт классической герменевтики, он не отделяет обладание от познания, что и приводит к его полному поражению перед постмодернистской неисчерпаемостью и вместе с тем пустотой, которая открывается ему в Лолите - лишь одном звене уходящей в бесконечность цепочки таких же неуловимых (то есть необъяснимых) нимфеток. Смертельная опасность, которую несет в себе Лолита, угрожает прежде всего целостности смысла, за которую так беспокоится Гумберт. <...> По-настоящему роковой Лолита оказывается не столько для конкретных мужчин, сколько для привычных аналитических категорий, провоцируя самые рафинированные интерпретации и одновременно выявляя их полную бесполезность и несостоятельность. Лолита убивает смысл - в этом ее реальная угроза»10.
Любопытно, что исследовательница, которую мы здесь цитируем, кажется, поддалась обаянию текста и силе писательского таланта Гумберта, в то время как Гумберт - повествователь исключительно ненадежный, а из мастерски скроенного и ладно сшитого текста Набокова невозможно вывести никакой версии автора, на которую можно было бы опереться читателю в поисках истины11, так что если кто и «провоциру<ет> самые рафинированные интерпретации и одновременно», возможно, «выявля<ет> их полную бесполезность и несостоятельность»12, то это не Лолита, а именно «Лолита». Гумберт же, на наш взгляд, изначально не был настроен видеть в Лолите ничего, кроме тела, и ее внутренний мир его не интересовал. Приведенное исследовательницей признание Гумберта относится к берд-слейским годам, но помещено Гумбертом-описывающим (т.е. Гумбертом-повествователем, в отличие от Гумберта-описываемого, т.е. Гумберта-пер-сонажа13) в его размышления «<н>а одинокой остановке между Коулмон-том и Рамздэлем» (с. 345), когда он «пересмотрел все обстоятельства <его> дела» (с. 345) и поехал готовиться к убийству Куильти. Подобный же прием при выстраивании своего текста - помещение трогательного признания в «человеческой (наконец!) нежности» (с. 348; ср.: «Вспоминаю некоторые такие минуты - назовем их айсбергами в раю, - когда, насытившись ею, ослабев от баснословных, безумных трудов, безвольно лежа под лазоревой полосой, идущей поперек тела, я, бывало, заключал ее в свои объятья с приглушенным стоном человеческой (наконец!) нежности», с. 348) из хронологически раннего эпизода в гораздо более позднее место в романе. Гумберт замечательно использует в (ставшем уже хрестоматийным примером подобной игры с фабулой и сюжетом) описании мелодии из звуков, которые издают играющие дети в лежащем в долине горнопромышленном городке, заявляя: «<П>ронзительно-безнадежный ужас состоит не в том, что Лолиты нет рядом со мной, а в том, что голоса ее нет в этом хоре» (с. 374). Напомним, что эпизод этот (второй из упоминаемых нами) помещен в сильную позицию текста - в самый конец книги, тогда как произошел «вскоре после ее исчезновения» (с. 373) (смерти), т.е. на самом деле за ним последовали еще три года неугасающей жажды мести.
Гумберт мастерски строит текст своей исповеди, так что пусть нас не обманет его заявление, что «<е>е внутренний облик <ему> представлялся до противного шаблонным: сладкая, знойная какофония джаза, фольклорные кадрили, мороженое под шоколадно-тянучковым соусом, кинокомедии с песенками, киножурнальчики и так далее - вот очевидные пункты в ее списке любимых вещей» (с. 183). На самом деле он слышит «ее всхлипывани<е> ночью - каждой, каждой ночью, - как только <он> притворялся, что сп<ит>» (с. 216); отмечает, «взяв обратно (чисто-практиче-ское) обещание, из чистого расчета данное ей накануне <...>, выражение у нее на лице - трудноописуемое выражение беспомощности столь полной, что оно как бы уже переходило в безмятежность слабоумия - именно потому, что чувство несправедливости и непреодолимости дошло до предела» (с. 347); признается, что «бывали минуты», когда он знал, что именно
она чувствует, «и неимоверно страдал от этого» (с. 349); замечает, когда отец одной из ее подруг приехал забрать ее, гостившую у них, и «Авис теперь ухватилась за отцовскую шею и ухо, а он, привычной рукой, полуобнял свое неуклюжее и крупное чадо <...>, как улыбка Лолиты стала гаснуть, превратилась в оцепеневшую тень улыбки, <...> Лолита исчезла из комнаты и за ней побежала и стала утешать ее на кухне добренькая Авис, у которой был такой отличный, жирный, розовый отец и маленький щекастый брат, и только что родившаяся сестричка, и домашний уют и две шотландские овчарки, умеющие улыбаться, а у Лолиты ничего не было» (с. 349-350). Он видит и то, что из-за их с Лолитой ненормальных отношений они не могут говорить «о чем-нибудь отвлеченном <...>, об искусстве, о поэзии, о точечках на форели Гопкинса или бритой голове Бодлера, о Боге и Шекспире, о любом настоящем предмете» (с. 348); понимает, что «если бы не подломил в ней чего-то <...>, ее идеальный стиль <игры в теннис> совмещался бы с волей к победе, и она бы развилась в настоящую чемпионку» (с. 285). Наконец, он откровенно признается, что «всегда выбирал нравственную гигиену невмешательства. Но ныне, извиваясь как червь, и заклиная былое, <он> вспомина<ет>, что <...> взял в привычку не обращать внимания на состояние Лолиты, дабы не расстраивать подлого Гумберта» (с. 351). Итак, Лолита ему была нужна именно «шаблонная» (с. 351), и рассматривать и познавать Лолиту глубже, чем тело, Гумберт поначалу и не стремился.
Однако с самого начала выбирая тех, кто слабее его, кто беспризорен и беззащитен, он в конце концов придумал для своей дорогой умершей девочки такой финал, в котором признал ее силу, признал ее храбрость, и, несмотря на то, что их последняя встреча была, волей его фантазии, вызвана нехваткой у нее денег, ее печалями и лишениями (с. 327), Гумберт вспомнил и воплотил в ее «книжной», сочиненной им для нее жизни все то, о чем она мечтала: именно такой муж, семья, ребенок, свой дом, собака14. Начиная писать с целью «велик<ого> подвиг<а>: определить раз навсегда гибельное очарование нимфеток» (с. 166), он приходит к тому, что пишет книгу «о Лолите» (с. 311).
Вернемся к образу мотыльков, как беспризорных снежинок: немаловажно место появления этого образа в тексте романа: после последнего посещения Лолиты и перед самым визитом к Куильти. Эти мотыльки, плывущие к Гумберту, - последние беспризорные существа в его жизни. Сочинив встречу с Лолитой, чтобы признать ее силу, ее самостоятельность и более уже не-беспризорность и свободу от него, Гумберт придумывает встречу с Куильти, чтобы «убить» его, чтобы освободиться от своей собственной зависимости от него - своего более удачливого двойника, своего дьявола. Но, выйдя из-под власти Куильти, он оказывается беспризорным сам и желает скорее «отдаться в многочисленные руки и ничем не содействовать им, пока они будут нести <его>, спокойного, удобно раскинувшегося, лениво всему поддающегося, как пациент, и извлекающего диковинную усладу из собственной вялости и абсолютно надежной поддержки со стороны полицейских и представителей скорой помощи» (с. 373). Далее
Гумберт заявляет, что роман пишется в «хорошо отопленной, хоть и порядком похожей на могилу, темнице» (с. 375). Однако же, считая последние события романа - в том числе и самый арест Гумберта, и его смерть в тюрьме - его выдумкой, творимой в Нью-Йорке, обращаем внимание на заключительные строки его исповеди, обращенные к Лолите: «И не жалей К.К. Пришлось выбрать между ним и Г.Г., и хотелось дать Г.Г. продержаться месяца на два дольше, чтобы он мог заставить тебя жить в сознании будущих поколений» (с. 376). Иначе говоря, Куильти оказывается вовсе не тем соперником, из-под власти которого Гумберт хотел выйти. В конце романа не просто Гумберт-описываемый оказывается, но Гумберт-описы-вающий хочет остаться беспризорным - в, можно сказать, высоком смысле слова: не признающим и не терпящим над собой надзора, ускользающим от однозначности и не поддающимся классификации. Таково «логическое завершение» темы беспризорности в его судьбе - завершение, которого сам он не осознал, не проследил, но благодаря чему Набоков открыл ему зеленую аллейку в раю, по которой позволил один раз в году гулять на закате15.
Любопытно отметить, что в английской версии «Лолиты» тема беспризорности не выдержана столь строго уже на лексическом уровне. В самом деле, «беспризорная девочка» из «Предисловия» Джона Рэя, д-ра философии, каковой характеристикой открывается новое предложение (с. 14), у Джона Рэя-младшего появляется в середине предложения и оказывается «the wayward child»16 (wayward - своенравный, капризный; сбившийся с пути, заблудший, вставший на путь преступлений17). «Беспризорную нимфетку» (с. 34), просвечивающую сквозь деловитую молодую проститутку Монику, «английский» Гумберт называет «а delinquent nymphet»18 (delinquent - правонарушитель, преступник; виновный19). «Настоящая беспризорница» (с. 168) Елизабет Тальбот по-английски звучит как «quite a derelict character»2" (derelict - беспризорный, брошенный владельцем21). Интересно, что «беспризорные снежинки», плывущие из мрака в свет фар Гумберта (с. 357), в англоязычном романе названы этим же словом «derelict»22. Представляется существенно важным, что все эпитеты, маркирующие тему беспризорности и разрозненные в английской «Лолите», приведены к общему знаменателю в русской «Лолите», при создании которой Набоков, как известно, изменил множество мелких деталей, уточняя и подчеркивая темы, мотивы и самый смысл произведения. Раскрытие темы беспризорности уже на лексическом уровне текста в очередной раз подтверждает, что русская «Лолита» - суть окончательная редакция романа.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Набоков В.В. Другие берега // Набоков В.В. Собрание сочинений русского периода: в 5 т. СПб., 2003. Т. 5. С. 152.
2 Набоков В.В. Другие берега // Набоков В.В. Собрание сочинений русского периода: в 5 т. СПб., 2003. Т. 5. С. 152.
3 Набоков В.В. Другие берега // Набоков В.В. Собрание сочинений русского
периода: в 5 т. СПб., 2003. Т. 5. С. 152.
4 Набоков В.В. Лолита // Набоков В.В. Собрание сочинений американского периода: в 5 т. СПб., 2003. Т. 2. С. 166.
5 Беляева II. С. Последняя встреча с Лолитой и убийство Клэра Куильти. Еще раз о пародийности романа Набокова // Набоковский сборник. Вып. 2. СПб., 2015. С. 102-114.
6 Маликова AI. Примечания // Набоков В В. Собрание сочинений русского периода: в 5 т. СПб., 2003. Т. 5. С. 677.
7 Ожегов C.II. Беспризорный // Ожегов С.И. Словарь русского языка. М., 1961. С. 45.
8 Ожегов C.II. Беспризорный // Ожегов С.И. Словарь русского языка. М., 1961. С. 45.
9 Ожегов С.II. Пытливый // Ожегов С.И. Словарь русского языка. М., 1961. С. 585.
10 Васильева-Островская Е. Мифология Лолиты. Героиня Набокова в современном искусстве и массовой культуре // Империя N. Набоков и наследники. М., 2006. С. 164.
11 Беляева U.C. Фикциональный комментарий в литературе постмодернизма. М„ 2012. С. 68-69.
12 Васильева-Островская Е. Мифология Лолиты. Героиня Набокова в современном искусстве и массовой культуре // Империя N. Набоков и наследники. М., 2006. С. 164.
13 Долинин А. «Двойное время» у Набокова // Долинин А. Истинная жизнь писателя Сирина: работы о Набокове. СПб., 2004. С. 294-330.
14 Долинин А. «Двойное время» у Набокова // Долинин А. Истинная жизнь писателя Сирина: работы о Набокове. СПб., 2004. С. 294-330; Беляева U.C. Последняя встреча с Лолитой и убийство Клэра Куильти. Еще раз о пародийности романа Набокова // Набоковский сборник. Вып. 2. СПб., 2015. С. 102-114.
15 Набоков В. Предисловие автора к американскому изданию // Набоков В. Отчаяние. СПб., 2010. С. 218.
16 Nabokov V. The Annotated Lolita / edited, with preface, introduction and notes by Alfred Appel, Jr. London, 2000. P. 5.
11 Мюллер B.K. Wayward // Мюллер B.K. Большой англо-русский словарь. М., 2009. С. 774.
18 Nabokov Vladimir. The Annotated Lolita / edited, with preface, introduction and notes by Alfred Appel, Jr. London, 2000. P. 23.
19 Мюллер B.K. Delinquent//Мюллер B.K. Большой англо-русский словарь. М., 2009. С. 206.
20 Nabokov V. The Annotated Lolita / edited, with preface, introduction and notes by Alfred Appel, Jr. London, 2000. P. 136.
21 Мюллер B.K. Derelict // Мюллер B.K. Большой англо-русский словарь. М., 2009. С. 210.
22 Nabokov V. The Annotated Lolita / edited, with preface, introduction and notes by Alfred Appel, Jr. London, 2000. P. 292.
References
(Articles from Proceedings and Collections of Research Papers)
1. Belyaeva I.S. Posledniaya vstrecha s Lolitoy i ubiystvo Klera Kuilti. Escho raz о parodiynosti romana Nabokova [Seeing Lolita for the Last Time and Murdering Clare Quilty. On the Parody Nature of V. Nabokov's Novel]. Nabokovskiv sbomik [Nabokov's Collection], Vol. 2. Saint-Petersburg, 2015, pp. 102-114. (In Russian).
2. Vasil'eva-Ostrovskaya E. Mifologiya Lolity. Geroinya Nabokova v sovremen-nom iskusstve i massovoy kul'ture [Lolita's Mythology: Nabokov's Heroine in Contemporary Art and Mass Culture]. Imperiva N. Nabokov i nasledniki <Empire N. Nabokov and Heirs>. Moscow, 2006, p. 164. (In Russian).
3. Vasil'eva-Ostrovskaya E. Mifologiya Lolity. Geroinya Nabokova v sovremen-nom iskusstve i massovoy kul'ture [Lolita's Mythology: Nabokov's Heroine in Contemporary Art and Mass Culture]. Imperiva N. Nabokov i nasledniki [Empire N. Nabokov and Heirs]. Moscow, 2006, p. 164. (In Russian).
4. Dolinin A. "Dvoynoe vremya" u Nabokova [Nabokov's Time Doubling], Doli-nin A. Istinnava zhizn 'pisatelva Sirina: raboty о Nabokove [The Real Life of Sirin the Writer: Studies of Nabokov], Saint-Petersburg, 2004, pp. 294-330. (In Russian).
5. Dolinin A. "Dvoynoye vremya" u Nabokova [Nabokov's Time Doubling], Dolinin A. Istinnava zhizn 'pisatelva Sirina: raboty о Nabokove [The Real Life of Sirin the Writer: Studies of Nabokov], Saint-Petersburg, 2004, pp. 294-330. (In Russian).
6. Belyaeva I.S. Posledniaya vstrecha s Lolitoy i ubiystvo Klera Kuilti. Escho raz о parodiynosti romana Nabokova [Seeing Lolita for the Last Time and Murdering Clare Quilty. On the Parody Nature of V. Nabokov's Novel]. Nabokovskiv sbomik [Nabokov's Collection], Vol. 2. Saint-Petersburg, 2015. P. 102-114. (In Russian).
(Monographs)
7. Belyaeva I.S. Fikcional 'nyy kommentariy v literaturepostmodernizma [Fictional Notes in Postmodernist Literature]. Moscow, 2012, pp. 68-69. (In Russian).
Ирина Сергеевна Беляева - кандидат филологических наук, доцент кафедры иностранных языков Тверского государственного технического университета.
Научные интересы: вторичные тексты постмодернизма, фикциональный па-ратекст, пародия, творчество В. Набокова.
E-mail: irina_cngiTmail.ru
Irina Belyaeva - Candidate of Philology, Associate Professor at the Department of Foreign Languages, Tver State Technical University.
Research interests: postmodernist hypertexts, fictional paratexts, parody, V. Nabokov's prose.
E-mail: irina_cngi7 mail.ru
