CC BY
15
УДК 128 DOI: 10.17238/issn1998-5320.2021.15.2.1
П. Р. Коздринь1
'Институт медицинского образования Национального медицинского исследовательского центра имени В. А. Алмазова Минздрава России,
г. Санкт-Петербург, Российская Федерация
Мотивы побега и духовного преображения в творчестве Л. Н. Толстого в аспекте межкультурного диалога
Аннотация. Статья посвящена изучению новаторства Л. Н. Толстого в развитии мотивов побега и духовного преображения на материале произведений «Исповедь» (1883-1884) и «Записки сумасшедшего» (1912) в контексте рецепции русским писателем аллегорического романа Дж. Беньяна «Путь паломника» (1687). В статье проводится сопоставительный анализ текстов двух писателей разных культур и эпох, выявляется общность мотивов и образов, позволивших авторам раскрыть религиозно-этическую идею духовного преображения личности.
Ключевые слова: мотив, религиозность, побег, преображение, этика.
Дата поступления статьи: 28 мая 2021 г.
Для цитирования: Коздринь П. Р. (2021). Мотивы побега и духовного преображения в творчестве Л. Н. Толстого в аспекте межкультурного диалога // Наука о человеке: гуманитарные исследования. Т. 15. № 2. С. 7-14. DOI: l0.l72з8/issm998-5320.202l.l5.2.l.
Проблема и цель. В 1870-е гг. в России возобновился интерес к творчеству Дж. Беньяна и к его аллегорическому роману «Путь паломника» (1687). Такое оживление, как указывает Е. В. Ях-ненко, связано «с деятельностью лорда Редстока в Петербурге и поворотом умов и сердец к протестантским религиозным течениям в целом» [1, с. 141]. Художественное творчество Л. Н. Толстого в свою очередь довольно часто изображает индивидуальный религиозный опыт личности, который приобретался нередко вопреки официальной церковной традиции и являлся плодом личностного духовного поиска. Вопрос о влиянии романа Дж. Беньяна «Путь паломника» (1687) на духовную эволюцию и творчество Толстого является дискуссионным для литературоведческого исследования. Тот факт, что писатель был знаком с творчеством английского проповедника, не вызывает сомнений. Об этом не раз упоминали такие литературоведы, как Д. Благой [2, с. 50-74], А. Горбунов [3, с. 5-15]. Однако влияние Беньяна в произведениях Толстого может быть обнаружено скорее на уровне мотивов и аллюзий. В данной статье мы попытаемся проследить художественную связь произведений Беньяна и Толстого на основе анализа мотивов и образов, являющихся магистральными в аллегорическом романе английского пуританина «Путь паломника» и в произведениях русского
писателя «Исповедь» (1883-1884) и «Записки сумасшедшего» (1912).
Методология. В работе использованы сравнительный, культурно-исторический, исто-рико-генетический методы, а также методика целостного анализа. Литературные тексты анализируются с точки зрения их образной и мотивной составляющей. Изучению жанровой особенности произведений писателей, а также исследованию их мотивно-образного комплекса посвящены работы таких ученых, как Д. Благой [2], Н. Г Федосеенко [4], А. Э. Еремеев [5], Г. В. Косяков [5, 6, 7].
Результаты. Единственным источником, который подтверждает знакомство русского классика с творчеством английского пуританина, является следующее замечание Толстого: «<...> аллегория, - не люблю. Потому же мне не нравится и "Путешествие" Буниана» [8, с. 43]. Однако следует заметить, что главная идея книги Беньяна - оставление суетного мира ради познания высшей правды бытия, жизни в Боге - была очень близка Толстому. Его критическое высказывание о «Пути паломника» должно быть отнесено, скорее, к художественной форме, нежели к религиозно-этическому содержанию произведений английского автора. Кроме этого, писатель был знаком с этим произведением и по стихотворному переложению, принадлежащему
перу А. С. Пушкина. Его стихотворение «Странник» (1835) было весьма популярным и явилось объектом рефлексии многих его современников, прежде всего Н. В. Гоголя, В. Г. Белинского, Ф. М. Достоевского. Мотив странничества и побега из греховного города был весьма популярен в литературе.
Мотивы переоценки собственной жизни и ухода из бездуховного, суетного мира отражены в произведениях Л. Н. Толстого разных лет: «Исповедь» (1883-1884), «Так что же нам делать?» (1906), «Записки сумасшедшего» (1912), «Посмертные записки Федора Кузьмича» (1912). Многие из произведений Толстого объединены единой сюжетной формулой: «путь» - «прозрение» - «путь» [9, с. 189]. Во всех указанных произведениях русского писателя преобладают исповедальное и дидактическое начала, что также сближает их с аллегорическим романом «Путь паломника». Нам представляется справедливым говорить о том, что для русского писателя произведение Бе-ньяна, вероятно, явилось одним из источников для воплощения его творческих замыслов. Оба автора очень схожи в своем подходе к решению вечных духовных проблем поиска смысла бытия и места человека в нем, именно поэтому мы наблюдаем схожесть их произведений на мотивном уровне. Беньян и Толстой активно используют мотив побега, изображая уход от мирской суеты, который считается необходимым условием для душевного спасения. Н. Г. Федосеенко говорит, что уход героев произведений Толстого есть «уход от привычного мира в мир внутренний, самоусовершенствование» [4, с. 130]. В этом отношении Толстой продолжает традиции святоотеческой этики, хотя и отходит от канонического православия, утверждая философскую концепцию витализма и непротивления.
«Исповедь» Толстого - это автобиографическое произведение, в котором автор проводит системный анализ собственной духовной эволюции. Стремление к анализу состояний души, к этическому суду над собой проявлено уже в ранней автобиографической трилогии русского писателя «Детство» (1852), «Отрочество» (1854), «Юность» (1857). Примечательно, что путь личного духовного восхождения в «Исповеди», как и у Христианина из романа «Путь паломника», начинается с глубокого понимания неправильности своей прежней жизни. Русский писатель в
начале своей «Исповеди» ведет подробный рассказ о своем пребывании в греховном состоянии, который подытожен обличительной фразой: «<...> не было преступления, которого бы я не совершал, и за все это меня хвалили» [10, т. 16, с. 110]. Автор разбивает свою жизнь на временные отрезки до того момента, пока не узнал истину: «так я жил десять лет», «так я жил, предаваясь этому безумию еще шесть лет», «так прошло еще пятнадцать лет». Такая подробная периодизация свидетельствует о глубокой рефлексии и внимательном отношении автора к своему внутреннему миру. Кроме того, создается линейность повествования, жизнь представляется как поступательное движение вперед к цели. Позже появляется некоторый ценностный рубеж, автор приходит к осознанию своего истинного нравственного облика: «Жизнь моя остановилась <...> Я как будто жил-жил, шел-шел и пришел к пропасти и ясно увидал, что впереди ничего нет, кроме погибели» [10, т. 16, с. 116-117].
Такое же неожиданное «прозрение» происходит и в жизни Христианина, главного героя книги Беньяна, когда он вдруг понимает бедственность своего положения и начинает искать пути спасения. В произведениях английского и русского авторов мы наблюдаем схожую образность. Так, можно соотнести образы «пропасти» [10, т. 16, с. 117] в книге русского писателя и «бездны адской» [11, с. 14] в произведении пуританина. Данные образы появляются в начале повествований и служат предупреждением для главных героев, заставляют их задуматься и изменить свой образ жизни. Кроме того, у русского писателя так же, как и у Беньяна, появляется сравнение жизни с путешествием, дорогой.
Русский писатель приходит к пониманию бессмысленности жизни («жизнь есть бессмысленное зло»), данное пессимистическое заключение приводит автора к мысли о самоубийстве, которую он преодолевает. В «Исповеди», как и в других произведениях Толстого, акцентирована проблема смерти. Размышления о смерти в «Исповеди» Толстого близки настроению романа английского пуританина, где в разговоре Благо-вестителя и Христианина акцентирован родовой страх человека перед злом физической смерти: «От чего же трепещешь ты смерти, когда жизнь с толиким злом?» [11, с. 14]. Логическим продолжением этой темы (и, в некотором смысле,
ответом) звучит вопрос Толстого о смысле человеческой жизни: «Есть ли в моей жизни такой смысл, который не уничтожался бы неизбежно предстоящей мне смертью?» [10, т. 16, с. 122]. Русский писатель, стремясь преодолеть страх смерти, подчеркивает, что человеку не дано знать истину о смерти, чтобы нацелить его на нравственное самосовершенствование в земной жизни. Русский писатель последовательно противопоставлял физическую и духовную смерть, которая неизмеримо страшнее.
Стараясь найти ответы на мучительные вопросы, русский автор сравнивает себя с «заблудившимся в лесу человеком»: «Вышел на поляну, влез на дерево <...> но увидал, что дома там нет и не может быть; пошел в чащу, во мрак, и увидал мрак, и тоже нет и нет дома. Так я блуждал в этом лесу знаний человеческих... » [10, т. 16, с. 126]. Эти «блуждания» перекликаются не только с блужданиями автора в «Божественной Комедии», но и с «прогулками в поле» Христианина, который также ходил, «глаза на все стороны обращая <...> будто хочет бежать, но с места не трогался, может быть для того, что не знал, куда обратиться» [11, с. 13-14].
Примечательно, что в «Исповеди» Толстого присутствует также мотив обретения истины с помощью некоторого посредника. Так, в повествовании упоминается образ «странника», подобный беньяновскому Благовестителю по своей функциональной направленности. Герой «Пути паломника» узнаёт путь спасения, получая наставление от Благовестителя, у Толстого эту миссию выполняет «мужик», который проявляет идеал опрощения, естественной народной мудрости: «Слушал я разговор безграмотного мужика-странника о Боге, о вере, о жизни, о спасении, и знание веры открылось мне» [10, т. 16, с. 158].
Одним из самых примечательных созвучий, объединяющих обоих авторов, является появление в текстах «Пути паломника» Беньяна и «Исповеди» Толстого религиозно-этического вопроса:
«Что же должен де- «Что ми подобает
лать человек?» [10, т. 16, творити?» (Деян. 16, 30) с. 148]. [11, с. 11]. [10, т. 16, с. 148].
Этим евангельским вопросом о цели человеческой жизни неоднократно задаётся Христианин, и не менее часто встречается он в произведениях
Толстого: в «Исповеди», в «Записках сумасшедшего», в отдельном публицистическом сочинении, которое так и называется - «Так что же нам делать?» Этот текст начинается предисловием, состоящим исключительно из евангельских цитат, что указывает на этико-религиозный пафос произведения. Беньян также часто прибегал к скрытой и явной цитации евангельских текстов в своих произведениях. Толстой в «Исповеди» находит ответ на свой вопрос о смысле жизни, постепенно приходя к пониманию необходимости активного нравственного самосовершенствования: «<...> вера есть знание смысла человеческой жизни, вследствие которого человек не уничтожает себя, а живет» [10, т. 16, с. 141]; «Задача человека в жизни - спасти свою душу; чтобы спасти свою душу, нужно жить по-Божьи, а чтобы жить по-Божьи, нужно отрекаться от всех утех жизни...» [10, т. 16, с. 153].
Говоря об «Исповеди» Толстого, нельзя не упомянуть ещё о двух эпизодах, которые важны для нашего анализа, так как они представляют собой лаконичное притчевое повествование о духовном изменении, восхождении главного героя. Несмотря на то, что писатель, по личному признанию, считает форму аллегории архаичной, в его «Исповеди» мы находим некоторые аллегорические художественные детали. Приведём фрагмент, в котором аллегорически представляется авторское возвращение к вере в Бога как к источнику жизни и истины: «Со мной случилось как будто вот что: я не помню, когда меня посадили в лодку, оттолкнули от какого-то неизвестного мне берега, указали направление к другому берегу, дали в неопытные руки весла и оставили одного <... > И меня далеко отнесло, так далеко, что я услыхал шум порогов, в которых я должен был разбиться, и увидал лодки, разбившиеся о них. И я опомнился. Долго я не мог понять, что со мной случилось. Я видел перед собой одну погибель, к которой я бежал и которой боялся, нигде не видел спасения и не знал, что мне делать. Но, оглянувшись назад, я увидел бесчисленные лодки, которые, не переставая, упорно перебивали течение, вспомнил о береге, о веслах и направлении и стал выгребаться назад вверх по течению и к берегу. Берег - это был Бог, направление - это было предание, весла - это была данная мне свобода выгрестись к берегу - соединиться с Богом» [10, т. 16, с. 152-153]. В данной развёрнутой аллегории автор прибегает к архаическому для мировой куль-
туры сравнению жизни с путешествием (плаванием). «Морской» мотивный комплекс имеет многогранное смысловое наполнение, символизируя животворную силу и одновременно сферу хаоса и разрушения [12, с. 591]. В данном эпизоде возникает параллель с последней сценой аллегорического романа «Путь паломника», в которой герои вынуждены пересечь реку для того, чтобы добраться до Небесного Града на противоположном берегу. В «Исповеди» Толстого, как и в английском источнике, герой через близость бездне обретает основу для восхождения. Как и Беньян, Толстой истолковывает читателю ключевые аллегорические образы своей притчи.
Вместо послесловия к «Исповеди» Толстой поместил пересказ авторского сна, где выражаются все этико-религиозные проблемы. Сон имеет аллегорическую направленность. В этом сне также проявлена архаическая сюжетная модель спасения после погружения в бездну, которая является частотной в псалмах: «<...> Что же делать, что же делать? - спрашиваю я себя и взглядываю вверх. Вверху тоже бездна <...> Бесконечность внизу отталкивает и ужасает меня; бесконечность вверху притягивает и утверждает меня <...> какой-то голос говорит: "Заметь это, это оно!" - и я гляжу все дальше и дальше в бесконечность вверху и чувствую, что я успокаиваюсь <...> даже и вопроса не может быть о падении. Все это мне было ясно, и я был рад и спокоен. И как будто кто-то мне говорит: смотри же, запомни» [10, т. 16, с. 164-165]. Писатель изображает картину человеческой жизни, где он всегда находится в ситуации выбора между полярными категориями добра и зла, жизни и смерти, истины и заблуждения. В данном эпизоде так же, как и в произведении «Путь паломника», акцентирован метафизический вопрос - «что же делать?»; отражен мотив духовного наставления через таинственный голос, сообщающий истинный путь. В анализируемом эпизоде ключевым предстает образ онтологического и этического порога.
Еще одно произведение Толстого, которое посвящено проблеме внутреннего самоопределения и представляет собой глубокий психологический анализ нравственного состояния личности, - это повесть «Записки сумасшедшего», название которой отсылает к рассказу Н. В. Гоголя. Повесть Толстого не была опубликована
при его жизни: она появилась впервые в 1912 г. в издании «Посмертные художественные произведения Л. Н. Толстого» в 3 т. под ред. В. Г. Черткова. Дневниковая запись от 30 марта 1884 г. содержит в себе значимое признание: «Пришли в голову "Записки не сумасшедшего" (первоначальное название повести. - П. К.). Как живо я их пережил - что будет?» [10, т. 12, с. 459]. Из этого короткого автокомментария следует, что, во-первых, замысел повести появился довольно рано, и, во-вторых, это произведение носит автобиографический характер. В. Я. Линков, в частности, в комментариях к данному произведению указывает, что в нем отразились личные переживания писателя от пребывания в Арзамасе в сентябре 1869 г. [10, т. 12, с. 459].
Уход в жизни героев Толстого реализуется по-разному: уход от семьи и родных («Живой труп», 1911), уход в мир, к людям («Отец Сергий», 1911), уход от власти («Посмертные записки Федора Кузьмича», 1912) или бегство к совершенному одиночеству. Но какое бы это бегство ни было, причина одна - осознание несовершенства (ущербности) жизни в прежних условиях. Для многих героев Толстого уход - это жест покаяния, искупления грехов прошлой жизни. Напомним, что слово «покаяние» на греческом языке в том числе подразумевает и «перемену сознания»1. Обновленное сознание задает новые условия перед личностью, требует от него решения нравственных (и не только) вопросов в соответствии с его новым отношением к жизни. При таком понимании путешествие героя к новой земле, физическое оставление одного определенного места ради другого становится попыткой личного преображения. То есть это не побег от каких-то внешних факторов, но от ветхого себя: «<...> убегаю от чего-то страшного и не могу убежать. Я всегда с собою, и я-то и мучителен себе» [10, т. 12, с. 47].
В. В. Зеньковский указывает, что в творчестве Толстого проявляется «постоянное недовольство собой, борьба с "низшими" стремлениями и страстями уже в это время всецело заполняли его внутренний мир» [13, с. 378]. Человек, желающий начать новую жизнь, в творчестве Толстого старается освободиться от всего, что могло бы ему напомнить прошлое, в том числе меняет топографию, ассоциирующуюся с прежней жиз-
1 Греч. |£тауою — «перемена ума», «перемена мысли», «переосмысление».
Part 1. Philological Sciences
нью. Эти мотивы сопровождали побег из родного города, от семьи и друзей главного героя романа Беньяна «Путь паломника», они же явились причиной ухода главного героя «Записок сумасшедшего». В повести Толстого наблюдается довольно много реминисценций и аллюзий с западноевропейской и древнерусской книжными традициями. Первым, кто обратил внимание на сходство «Записок сумасшедшего» с произведением Дж. Беньяна, был Д. Благой [2, с. 66].
«Записки сумасшедшего» представляют собой повесть о духовно-нравственном преображении человека, осознавшего неправедность своей жизни. Она выполнена в форме дневниковой записи, что указывает на интимность и достоверность повествования. Примечательно, что осознание собственной несовершенности к героям обоих произведений приходит вне дома, т. е. за пределами привычной системы бытовых ценностей. К Федору, главному герою повести Толстого, впервые приходят сомнения и мысли о цели жизни ночью по дороге в Пензенскую губернию. Из повествования Беньяна мы узнаем, что Христианин начинает сокрушаться по поводу своего духовного состояния, когда читает книгу, скорее всего, Новый Завет, «обернясь спиною к дому своему». Данные эпизоды текстов раскрывают противонаправленность героя его обыденному состоянию.
«... вдруг проснулся <...> испуганный, оживленный, - кажется, никогда не заснешь. «Зачем я еду? Куда я еду?» - пришло мне вдруг в голову <...> представилось, что мне не нужно ни за чем в эту даль ехать, что я умру тут в чужом месте...» [10, т. 12, с. 46].
«<...> начал плакать и трепетать и не будучи в состоянии принудить себя к твердости, произнес сии жалостныя слова: Что ми подобает творити? (Деян. Ап. 16, 30) <...> я погибаю...» [11, с. 11-12].
обретает общечеловеческий смысл, акцентируя проблему смысла бытия. Звучащие в данном эпизоде мысли о смерти переводят повествование в философско-религиозную плоскость.
С этого момента у главного героя повести Толстого начинается сложный процесс духовного самоопределения и поиска смысла жизни. Он переживает и не находит успокоения для своей души. Примечательно, что здесь мы встречаемся почти с дословной образностью у обоих авторов:
«Всю ночь я страдал «<...> но он вместо сна
невыносимо, опять разры- всю ночь воздыхал и пла-
валась мучительно душа с кал...» [11, с. 13]. телом...» [10, т. 12, с. 50].
Герой Толстого вспоминает о Боге, постепенно отходит от суетных дел и, в конце концов, становится религиозным человеком: читает Евангелие, ходит в церковь, молится. Писатель изображает картину духовного обновления. Интересно, что со стороны семьи герой Толстого, как и герой аллегорического романа Беньяна, встречает одно лишь непонимание и даже агрессию. Окружающие стали считать героев сумасшедшими и настаивать на их лечении.
«... я стал набожен. И жена замечала это и бранила меня за это» [10, т. 12, с. 49].
«Жена требовала, чтоб я лечился. Она говорила, что мои толки о вере, о Боге происходили от болезни» [10, т. 12, с.
51].
«Жена сердилась, ругала меня» [10, т. 12, с. 53].
«Слова сии удивили домашних его <...> почитая его помешанным в уме, и надеясь, что покой возвратить ему оной может <...> вздумали они строгостию привесть его к перемене мыслей, и начали презирать его и бранить...» [11, с. 12-13]..
Думается, что произнесенные Федором риторические вопросы о цели своей поездки в поместье в Пензенской губернии имеют более широкий смысловой спектр, выходящий за пределы сюжетного повествования. Здесь актуализируется понимание путешествия как человеческой жизни, которое было характерно для писателя. При таком подходе фраза: «Куда я еду?» - при-
Чтение главными героями книги - это еще один общий мотив, используемый обоими писателями как символ духовного просвещения, наставления:
«С тех пор я начал читать Священное Писание <...> Евангелие умиляло меня» [10, т. 12, с. 52].
«Часто случалося, что прогуливаяся таким образом, и читая по обыкновению книгу свою...» [11, с. 13].
Чтение Священного Писания придает героям Беньяна и Толстого спокойствие, помогает разобраться в духовном состоянии и приводит к познанию истины.
Одним из самых важных мотивов и в романе «Путь паломника», и в повести «Записки сумасшедшего» является мотив света (просвещения) как духовного умиления, озарения:
«Но полное сумасшествие мое началось еще позднее <...> я поехал в церковь, стоял обедню и хорошо молился и слушал, и был умилен. И вдруг мне принесли просвиру, потом пошли к кресту, стали толкаться, потом на выходе нищие были. И мне вдруг ясно стало, что этого всего не должно быть. Мало того, что этого не должно быть, что этого нет, а нет этого, то нет и смерти и страха, и нет во мне больше прежнего раздирания, и я не боюсь уже ничего. Тут уже совсем свет осветил меня, и я стал тем, что есть. Если нет этого ничего, то нет прежде всего во мне» [10, т. 12, с. 53].
Данные эпизоды являются кульминационными сценами произведений. В повести Толстого осознание героем истинной религиозности сопровождается, как и в романе «Воскресение» (1899), осознанием ущербности социальных и церковных порядков. Будучи значимым результатом духовного поиска, они определяют дальнейшее развитие сюжета. Примечательно, что оба героя сразу же после того, как познают
«<Тогда Благовести-тель, указывая на пространное поле, сказал ему: видишь ли в сей стране узкия врата? (Матф. 7, 14) Но он отвечал ему, что не видит оных. По крайней мере, сказал Благовеститель, не видишь ли ты там блистательнаго света?» (Пс. 118,105).
Кажется, что вижу, отвечал он. Когда так, сказал Благовеститель, то устреми единственно глаза твои на свет сей, поди прямо к оному... »
[11, с. 15].
«свет», путь спасения, немедленно начинают идти по этому пути, и это становится главным делом их обновленной жизни.
Выводы. В творческом наследии Толстого мы не наблюдаем последовательных образных перекличек, которые бы прямо отсылали нас к тексту романа «Путь паломника». Поэтому мы не утверждаем, что упомянутые типологические созвучия образов и мотивов обусловлены исключительно произведением Беньяна, ведь, как мы уже отмечали выше, произведения Толстого - результат пережитого духовного опыта, долгой литературной деятельности, а не освоение только инокультурной литературной традиции. Русский писатель в своих произведениях постоянно акцентировал метафизические, духовные проблемы.
Общие мотивы побега и преображения наполнялись в творчестве Беньяна и Толстого самобытным содержанием, отражая историко-культурный контекст их эпох. В частности, для Толстого истоками мотивов духовного преображения, побега от греховного мира, несомненно, являются и легенды об императоре Александре I. Согласно преданию, император инсценировал свою смерть в Таганроге, убежал из столицы и начал новую, подвижническую жизнь под видом странника (позже ставшего святым блаженным Федором Томским). Также появление темы ухода от суетного мира в творчестве Толстого обусловлено его индивидуальными, личностными духовными мотивами. Поздние произведения автора во многом автобиографичны. Как и в жизни его героев, у Толстого возникает настроение исчерпанности прежней жизни и желание начать новую. Еще, в религиозно-этическом контексте, источником мотивного комплекса побега от греха и исправления жизни, несомненно, является древний христианский сюжет, связанный с библейской традицией (исход из Египта, побег из Содома). В произведениях Беньяна и Толстого возникают, скорее, черты типологического сходства, которые проявляют близость этико-религиозных концепций писателей, их преемственность евангельской традиции.
Источники
1. Яхненко Е. В. «Путь паломника» Джона Беньяна в творчестве Н. С. Лескова // Вестник Московского университета. Сер. 9. Филология. 2003. № 2. С. 141-148.
2. Благой Д. Д. Джон Беньян, Пушкин и Лев Толстой // Пушкин: Исследования и материалы. М.; Л. : Изд-во АН СССР, 1962. Т. 4. С. 50-74.
3. Горбунов А. Путь сквозь тесные врата // Беньян Дж. Путь паломника. М. : Издательство «Грантъ», 2001. С. 5-15.
4. Федосеенко Н. Г. Пустынники и странники в творчестве Л. Толстого // Известия Уральского государственного университета. Сер. 2. Гуманитарные науки. 2009. № 1/2 (63). С. 130-137.
5. Eremeyev A. E., Akelkina E. A., Kopteva E. I., Kosyakov G. V. The nature of the world in philosophical prose of Russian classics // Journal of History Culture and Art Research. 2020. V. 9. № 3. pp. 83-93.
6. Косяков Г.В. Мифопоэтика русской классической поэзии XIX в. Омск: Изд-во ОмГПУ, 2004. 102 с.
7. Косяков Г. В. Современные проблемы науки и образования. Омск: Изд-во ОмГПУ, 2010. 80 с.
8. Маковицкий Д. П. Яснополянские записки, 1904-1910 годы. Вып. I: Яснополянские записки: с портретом Л. Н. Толстого и Д. П. Маковицкого. М. : Задруга, 1922. 102 с.
9. Юртаева Ю. А. К вопросу о сюжетном единстве повестей Л. Н. Толстого 1880 - 1890-х годов // Проблемы метода и жанра. Томск : Изд-во ТГУ, 1985. С. 187-205.
10. Толстой Л. Н. Собр. соч. : В 22 т. М. : Художественная литература, 1978-1985.
11. Бюниан И. Путешествие Христианина к блаженной вечности. М. : В Типографии С. Селиванов-ского, 1819. Ч. 1. 309 с.
12. Топоров В. Н. Миф. Ритуал. Символ. Образ: Исследования в области мифопоэтического. М. : Издательская группа «Прогресс» - «Культура», 1995. 624 с.
13. Зеньковский В. В. История русской философии. М. : Академический Проект; Раритет, 2001. 880 с.
Информация об авторе
Коздринь Пётр Романович
Кандидат филологических наук, доцент кафедры гуманитарных наук. Институт медицинского образования Национального медицинского исследовательского центра имени В. А. Алмазова Минздрава России (197341, РФ, г. Санкт-Петербург, Коломяжский пр., 21). ORCID ID: https://orcid. org/0000-0002-1260-9062. E-mail: subdeacon@yandex.ru
P. R. Kozdrin1
'Institute of Medical Education, Almazov National Medical Research Centre of the Ministry of Health,
Saint-Petersburg, Russian Federation
Escape and spiritual transformation motifs in literary works of L. N. Tolstoy considered in the aspect of intercultural dialogue
Abstract. TThe article is devoted to the study of L.N. Tolstoy's artistic originality based on the material of "Confessions" (1883-1884) and "The Diary of a Madman" (1912) in the context of their literary correlation with the work of J. Bunyan's allegorical novel "The Pilgrim's Progress" (1687). The article presents a comparative analysis of the texts by these two writers revealing common themes and images which allowed the authors to convey the idea of the individual's spiritual transformation. Motifs of the reevaluation of one's own life and escape from the spiritually impoverished, vain world are reflected in the works of L. N. Tolstoy of different years. We may agree that many of them are united by the following plot formula: the way - enlightenment - the way. All these works of the Russian writer are filled with a confessional and didactic tone, which also puts them closer to Bunyan's novel. We may accept the view that "The Pilgrim's Progress" was probably one of the sources for the realization of Tolstoy's creative ideas. Both authors are very similar in their approach to solve the eternal spiritual problems of the meaning of life and man's place in the world. Their characters are depicted as life-wanderers searching for spiritual salvation.
Keywords: motif, religiosity, escape, spiritual transformation, ethics.
Paper submitted: May 28, 2021.
For citation: Kozdrin P. R. (2021). REscape and spiritual transformation motifs in literary works of L. N. Tolstoy considered in the aspect of intercultural dialogue. The Science of Person: Humanitarian Researches, vol. 15, no. 2, pp. 7-14. DOI: 10.17238/issn1998-5320.2021.15.2.1.
References
1. Yakhnenko E. V. "The Pilgrim's Progress" by John Bunyan in the works of N. S. Leskov. Bulletin of Moscow University. Ser. 9. Philology. 2003. No. 2. pp. 141-148. (In Russian).
2. Blagoy D. D. John Bunyan, Pushkin and Leo Tolstoy. Pushkin: Research and Materials. Moscow, Leningrad, 1962.Vol. 4, pp. 50-74. (In Russian).
3. Gorbunov A. The way through strait narrow gate. Bunyan J. The pilgrim's progress. Moscow, 2001, pp. 5-15. (In Russian).
4. Fedoseenko N. G. Hermits and wanderers in the works of L. Tolstoy. News of the Ural State University. Ser. 2. Humanities. 2009. No. 1/2 (63). pp. 130137. (In Russian).
5. Eremeyev A. E., Akelkina E. A., Kopteva E. I., Kosyakov G. V. The nature of the world in philosophical prose of Russian classics. Journal of History Culture and Art Research. 2020. V. 9. № 3. pp. 83-93. (In English).
6. Kosyakov G. V. Mythopoetics of Russian classical poetry of the 19th century. Omsk, 2004, 102 p. (In Russian).
7. Kosyakov G. V. Modern problems of science and education. Omsk, 2010, 80 p. (In Russian).
8. Makovitsky D. P. Notes from Yasnaya Polyana, 1904-1910. Issue I: Yasnaya Polyanskie notes: with a portrait of L. N. Tolstoy and D. P. Makovitsky. Moscow, 1922, 102 p. (In Russian).
9. Yurtaeva Yu. A. On the issue of the plot unity of the stories of L. N. Tolstoy 1880-1890s. Problems of method and genre. Tomsk, 1985, pp. 187-205. (In Russian).
10. Tolstoy L.N. Complete works : In 22 volumes. Moscow, 1978-1985. (In Russian).
11. Byunian I. The Christian's Journey to Blissful Eternity. Moscow, 1819. Part 1. 309 p. (In Russian)
12. Toporov V. N. Myth. Ritual. Symbol. Image: Research in the field of mythopoetic. Moscow, 1995, 624 p. (In Russian).
13. Zenkovsky V. V. History of Russian Philosophy. Moscow, 2001, 880 p. (In Russian).
Information about the author
Petr R. Kozdrin
Cand. Sc. (Philol.), Associate Professor. Department of Humanities. Institute of Medical Education, Almazov National Medical Research Centre of the Ministry of Health (2 Kolomyazhsky Ave., Saint-Petersburg, 197341, Russian Federation). ORCID ID: https://0rcid.0rg/0000-0002-i260-9062. E-mail: subdeacon@ yandex.ru
© n. P. Ko3dpuRb, 2021
