CC BY
441
Мотивация маргинального правомерного поведения А.В. Безруков1'2, Н.Д. Гомонов1'2
1 Мурманский факультет Санкт-Петербургского университета МВД России
Юридический факультет МГТУ, кафедра уголовного и административного права
Аннотация. В настоящей статье анализируются мотивы правомерного поведения и, прежде всего, мотивы маргинального (законобоязненного) правомерного поведения. Рассматриваются исторические и современные взгляды на проблему сдерживающей силы юридических санкций и их реализации в правоприменительной практике. Раскрываются разнообразные факторы, влияющие на действенность юридических санкций как с позиций специальной, так и общей превенции противоправного поведения.
Abstract. In the paper the motives of legitimate behaviour and specially the motives of marginal (law-abiding) legitimate behaviour have been analysed. The historical and modern views on the problem of constraining force of the legal sanctions and their realisation in law enforcement practice have been considered. The miscellaneous factors influencing on the legal sanction effectiveness from the point of view of both special and communal prevention of unlawful behaviour have been highlighted.
1. Введение
В научной литературе регулятивной функции права посвящено немало исследований. При этом общепризнанно, что право является специфическим регулятором общественных отношений, а правовые установления обладают потенциальной принудительной силой. Но, регулируя внешнее поведение участников правоотношений, нормы права одновременно выступают и в качестве социально-психологического фактора общественной жизни. Особенность такого воздействия состоит в побуждении или подавлении у человека мотивов в процессе деятельности - мотивационное воздействие права. Эта субъективная сторона в реализации права характеризует отношение личности к реализуемым правовым требованиям, его установки и волю в момент совершения предписываемых действий. При этом субъект может быть заинтересованным в реализации права, осуществлять правовые предписания из сознания общественного долга или из-за страха неблагоприятных последствий.
2. Сущность, виды и мотивы правомерного поведения
Поведение людей чрезвычайно разнообразно, так как они постоянно взаимодействуют с окружающей средой. Это взаимодействие проявляется через многочисленные контакты людей между собой и с коллективами. В силу того, что социальное поведение характеризуется различными целями, мотивами, последствиями, его (поведение) можно оценить с точки зрения морали, права и других регуляторов.
При оценке поведения с точки зрения права, возникают две его разновидности - юридически значимое или правовое поведение, и безразличное, обусловленное существованием иных социальных норм: религии, морали и прочих (Проблемы теории государства и права, 1999).
В целом правовое поведение можно определить как социально значимое поведение индивидуальных и коллективных субъектов, подконтрольное их сознанию и воле, предусмотренное нормами права и влекущее юридические последствия (Кудрявцев, 1982). Именно этот вид поведения принято считать определяющим, поскольку правом урегулированы наиболее значимые общественные отношения. В свою очередь правовое поведение разделяется на правомерное и противоправное (правонарушение). Если первый вид правового поведения является непременным атрибутом успешного функционирования всех структур общества, то правонарушение всегда рассматривалось и рассматривается как аномалия.
Правомерное поведение - основная разновидность поведения, предусмотренного правовыми нормами, под которым понимается поведение, соответствующее предписаниям правовых норм. Если давать развернутое определение, то правомерное поведение - это деятельность в сфере социально-правового регулирования, основанная на выполнении требований норм права, которое выражается в их соблюдении, исполнении и использовании.
Правомерное поведение имеет ряд существенных признаков, а именно:
1. Находится в сфере правового регулирования и соответствует установленным правовым предписаниям. Это означает, что правомерное поведение:
а) не противоречит нормам права;
б) не запрещено правовыми нормами;
в) требуется или допускается нормами права.
2. Является социально полезным. Правомерное поведение совершается в интересах большинства членов общества. Посредством него происходит реализация права в жизнь. Других способов реализации права не существует. Именно с помощью правомерного поведения право действует.
3. Осуществляется осознанно, что составляет его субъективную сторону. Любой правомерный поступок представляет собой акт поведения человека, разворачивающийся во времени и пространстве и представляющий собой процесс, включающий не только сами действия, изменяющие внешнюю среду (правомерный поступок), но и предшествующие им психологические явления и процессы, детерминирующие эти действия. Указанный процесс имеет внешнюю (объективную) и внутреннюю (субъективную) стороны. Внешняя сторона выражается в форме действия, направленного на какой-либо объект, внутренняя сторона сопровождает это действие, являясь, при этом, его психологическим регулятором и предшествует ему. Исходя из этого, до того как поведение осуществится, оно формируется в сознании человека, складывается на основе личных свойств индивида и особенностей окружающей среды. Таким образом, раскрывается динамика, генезис и мотивы такого поведения (Безруков, 2001).
Именно поэтому наиболее распространенная классификация правомерного поведения проводится в зависимости от его мотивов (субъективной стороны).
1. Социально-активное поведение, при котором правовые нормы воспринимаются как наиболее целесообразные ориентиры поведения. Данный вид правомерного поведения является высшей его формой, так основывается на глубоко осознанном убеждении личности в правильности и справедливости правовых предписаний, необходимости их выполнения.
Основными мотивами социально-активного поведения являются:
а) убежденность в общественной пользе поступка;
б) долг перед обществом, правовая обязанность;
в) профессиональное чувство ответственности;
г) практическая полезность поступков.
Применительно к данному виду правомерного поведения Демокрит утверждал, что "лучшим с точки зрения добродетели будет тот, кто побуждается к ней внутренним влечением и словесным убеждением, чем тот, кто приводится к исполнению силой закона. Ибо ... тому, кто приводится силою убеждения, не свойственно ни тайно, ни явно совершать что-нибудь преступное. Поэтому-то всякий, кто поступает правильно с разумением и сознанием, тот вместе с тем бывает мужественным и прямолинейным" (Кудрявцев, 1982).
2. Привычное поведение, то есть следование усвоенным правовым идеям и принципам, при котором человек не подвергает каждый раз анализу правильность тех требований, которые предъявляют к нему общество, а следует им без особых раздумий, без длительной борьбы мотивов (Проблемы теории государства и права, 1999).
Человек, как правило, выбирает более целесообразный и практически оправданный вариант поведения, он действует избирательно. Используя метод "проб и ошибок", быстро привыкает повторять именно те действия, за которыми следует устраивающий его результат, и не склонен к действиям, которые не ведут к удовлетворяющим его последствиям. В этих условиях лишь вначале человек обдумывает свои поступки, а в дальнейшем он действует в силу образовавшейся привычки вести себя так, а не иначе. Это является результатом процесса перерастания привычки в реальный акт поведения, что, в свою очередь, порождает потребность вести себя соответствующим образом в аналогичной, повторяющейся ситуации.
Основными мотивами привычного правомерного поведения являются:
а) стереотип, привычное поведение;
б) личная польза от совершения поступка (в том числе и в результате реализации социально
порицаемых мотивов (месть, ревность и др.).
Правовые привычки как поведенческие регуляторы играют существенную роль в процессе становления правомерного поведения. Согласно неоднократно проведенным исследованиям, привычки в качестве доминирующего мотива своих поступков в сфере права называют до трети опрошенных лиц (Общая теория права, 1996). Осознанное усвоение правовых ценностей обеспечивает достаточно
высокий уровень развития личности, если исполнение требований права происходит, хотя и привычно, но не бездумно, а со знанием дела. Люди, для которых свойственен данный вид правомерного поведения, обычно не проявляют излишней социальной активности, однако к праву относятся сознательно и позитивно.
В то же время все нормы права носят общий характер и не всегда могут соответствовать конкретной жизненной ситуации. Общая норма не учитывает разнообразных факторов, имеющихся в реальной жизни, например, неравенство физических и духовных особенностей различных лиц, их неодинаковые возможности в осуществлении того или иного действия. Поэтому достаточно часто существует необходимость самостоятельного осмысления личностью обстановки, правильной ориентации в конкретной ситуации, в изменившихся условиях выбора. В связи с этим, формирование правовых привычек соблюдать закон при всей их значимости не исчерпывает целей и задач права (Общая теория права, 1996).
3. Конформистское (от лат. соп/огтг^' - подобный, сообразный, сходный) поведение, которое осуществляется по принципу: делаю как все или делаю как большинство. Данный вид правомерного поведения представляет собой пассивное соблюдение личностью норм права, приспособление, подчинение своего поведения мнению и действиям окружающих.
Конформистское поведение основано на приспособленческом, при отсутствии собственных критических позиций, соотношении своих поступков с действиями других лиц. Оно выражается в податливости "давлению" группы, то есть в условиях конфликта между своим мнением и мнением группы личность формирует мнение, совпадающее с мнением большинства, которое, в свою очередь, влияет и на поступки человека (Краткий словарь по социологии, 1989).
Основными мотивами конформистского поведения являются:
а) подчинение лица установленным правилам поведения, основанное на пассивном его отношении к существующему правопорядку;
б) желание избежать обсуждения в социальной группе;
в) страх утраты доверия группы;
г) желание заслужить одобрение тех, с кем связан межличностными отношениями (Теория государства и права, 2000).
Очевидно, что побудительные мотивы подобного правомерного поведения не достигают уровня, отмеченного в социально-активном и даже привычном правомерном поведении, так как они не связаны с оценочно-эмоциональным отношением индивида к правовым нормам. Однако само конформистское поведение признается социально-полезным явлением, поскольку индивид, подчиняясь мнению других, соблюдает требования права и тем самым способствует реализации их в жизнь. Однако следует признать и то, что конформистское поведение, будучи образцом приемлемого для общества правомерного поведения, не является для него желаемым как перспективная цель действия права, поскольку представляет собой безоговорочное повиновение, слепое следование праву без активного отношения к нему на основании собственных оценок полезности и необходимости правовых установлений (Общая теория права, 1996).
Опасность конформистского поведения (при его правомерности) в том, что у человека отсутствует твердая и четкая личная установка на соблюдение права. В противоположность личности с четкой системой ценностных ориентаций, которые могут и не совпадать с мнением окружающих, конформистская позиция субъекта права не позволяет ему сопротивляться внушаемым указаниям, противопоставлять свое мнение мнению других, отстаивать свой выбор поведения. Поэтому при возможном изменении ситуации (переход поведения окружающих от правомерного к противоправному) возможна аналогичная смена правовой установки с правомерной на противоправную.
4. Маргинальное поведение.
3. Маргинальное правомерное поведение и его мотив
Маргинальное (от лат. marginalis - находящийся на краю, пограничный) правомерное поведение - это поведение, совершаемое под воздействием государственного принуждения, из-за страха юридического наказания. Такое поведение является результатом угрозы принуждения, которая способна привести действия определенных лиц с деформированными поведенческими установками в соответствии с требованиями правовых предписаний.
В социологии под маргинальностью понимают характеристику относительно устойчивых социальных явлений, возникающих в результате расшатывания нормативно-ценностных систем под воздействием межкультурных контактов, социальных и технологических сдвигов и других факторов. Маргинальность может рассматриваться в трех значениях:
- специфическая ситуация, возникающая при воздействии различных (нередко конфликтующих) социальных групп.
- статус личности, обусловленный принадлежностью к маргинальной группе.
- особые поведенческие явления (субкультуры) в соответствующих группах (Краткий словарь по социологии, 1989).
Термином "маргинальные группы" охватываются довольно разные социальные явления, имеющие между собой мало общего. Понятие маргинальных групп включает в себя: бездомных, наркоманов, психических больных, алкоголиков, проституток, неоднократно судимых и других. Тем не менее, общим для многих маргинальных групп является то, что их участие в общественной жизни минимально в силу социальной изоляции и вынужденного дистанцирования от остальных членов общества. Кроме того, с ними связывают нарушения социальной регуляции поведения, а также вызываемые ими проявления асоциальности (агрессивность, эгоцентризм) или негативные психические состояния (беспокойство, неврозы и т.д.).
В современных условиях, под воздействием экономических, политических, социальных и иных факторов, маргинальный статус стал нормой существования значительного числа людей. Маргинальная личность, лишившись привычных условий существования, не может сразу адаптироваться к новой социальной обстановке и проявляет в этой связи неудовлетворенность, агрессивность, апатию и неуверенность в завтрашнем дне. Аккумуляция социальных проблем и дискриминация этих групп приводит к дальнейшему ухудшению положения представителей этой части общества и их сплочению. Поэтому слишком большой потенциал маргинальных групп представляет опасность для социальной системы. В связи с этим понятно, почему в обществе сильны намерения иметь как можно меньше не только маргинальных групп, но и лиц, относящихся к ним (Криминология, 19986).
В правовом плане социально-правовая маргинальность характеризуется особым, "промежуточным", "переходным" между правомерным и противоправным состоянием личности, поведение которой вызывается как собственной социально-психологической деформированностью, так и в силу определенного (вольного или невольного) провоцирования со стороны государственно-правовых институтов и общества в целом (нестабильностью политико-правовой ситуации, существованием необоснованных препятствий и ограничений на определенные виды деятельности, отсутствием во многих случаях четкой грани между дозволенным и наказуемым) (Оксамытный, 1990).
Между тем, среди лиц, поведение которых относится к маргинальному, все же большую часть составляют те, кто не находится в столь резком пограничном состоянии. Человек не совершает правонарушений, поскольку сознает "невыгодность", "нецелесообразность" таких поступков, руководствуясь при этом страхом перед наказанием. Однако следует учитывать, что индивидуальное правосознание такой личности, восприятие ей действительности расходится с общепринятыми.
Таким образом, мотивом маргинального правомерного поведения является страх юридического наказания, которое является нередко сдерживающим моментом для значительной категории лиц, удерживая их в рамках правомерности. Иными словами, наличие правовых санкций само по себе уже оказывает положительное влияние на выбор правомерного вида поведения даже теми субъектами, которые склонны к совершению правовых нарушений.
4. Действенность юридических санкций
Тезис о сдерживающей силе юридических санкций приводит нас к мысли о необходимости рассмотрения вопроса об их эффективности. Данную проблему целесообразнее всего рассмотреть с точки зрения эффективности от наличия и действия, прежде всего, уголовно-правовых санкций. Причины этого следующие:
1. Уголовно-правовые санкции по своему содержанию сильнее, чем другие виды юридической ответственности ущемляют права, свободы и интересы правонарушителя, а значит, в большей степени могут удержать лицо от совершения противоправного поступка и склонить его к правомерному поведению.
2. Преступления, по сравнению с другими видами правонарушений, представляют собой наиболее высокую степень общественной опасности и посягают на наиболее социально значимые и ценимые интересы, охраняемые правом от посягательств. Поэтому о превенции именно этих правонарушений и о сдерживающей силе уголовного наказания необходимо вести речь.
Ответ на вопрос о действенности уголовно-правовых санкций необходимо связывать с субъективным намерением тех, кто эти санкции применяет. В современной научной трактовке этой проблемы эффективность наказания оценивается с позиции двух критериев: во-первых, как наказание воздействует на состоявшегося правонарушителя и, во-вторых, как оно действует на других членов
общества. Иначе говоря, уголовное наказание выполняет функцию специальной (частной) превенции, имеющей целью держать в поле зрения отдельного преступника и обеспечить всеми возможными средствами процесс его ресоциализации, а также функцию общей превенции преступлений. Поэтому следует учитывать, на основании каких критериев проводится оценка действенности юридических санкций - специально-превентивных или общепревентивных. Принято различать позитивный и негативный аспекты уголовно-правового предупреждения преступлений. Под негативной общей превенцией понимают устрашение потенциального преступника, под позитивной - попытку поддержки и укрепления законопослушания. Негативная специальная превенция определяется как стремление устрашить индивида совершать новые преступления. Позитивная специальная превенция подразумевает ресоциализацию отдельного человека (Шестаков, 2000).
Другая проблема связана с вопросом о количественном измерении эффективности правовых санкций (Криминология, 19986).
5. Специальная превенция противоправного поведения
Применительно к специальной превенции преступлений критерием действенности санкций могут служить последствия наказания для личности правонарушителя, а также цифра рецидива новых преступлений после отбытия ранее назначенного наказания. Как показывают статистические данные этот показатель в нашей стране колеблется для мужчин - 25-30 %, а для женщин - 5-6 % (Кудрявцев, 19986). В среднем эта цифра за последние годы составляет около 25 %, а именно: 1989 г. - 28,4 %, 1992 г. - 26,3 %, 1994 г. - 20,9 %, 1995 г. - 25,0 %, 1996 г. - 26,8 %, 1998 г. - 32,9 % (Иншаков, 2000; Криминология, 1998а).
Из этих данных можно сделать предварительный вывод о том, что три четверти осужденных исправляются и в последующем ведут себя правомерно (точнее не совершают больше преступлений). Однако исследователи проблем рецидива с точки зрения эффективности уголовно-правовых санкций в США, ФРГ и других западных странах сделали вывод о неоднозначности последствий применения этого вида воздействия, поскольку не ясно, чем объясняются результаты положительного его применения: спецификой самого контингента, спецификой характера назначенных мер или спецификой последующего поведения рассматриваемых лиц (Криминология, 19986). Иначе говоря, неизвестно, есть ли это результат воздействия наказания или просто люди меняются по прошествии времени, в том числе, возможно, переквалифицируются на совершение других видов преступлений, которые обладают большей степенью латентности, чем первичные отклонения (например, карманные кражи, мошенничество и другие). На таких лиц уголовные законы действуют как бы предостерегающе: после первого осуждения они прилагают все силы к тому, чтобы в будущем не быть задержанными при новом правонарушении.
Эмпирические исследования проблем рецидивной преступности показывают, что на уровень рецидива оказывают влияние различные факторы: возраст преступника на момент совершения первого преступления и длительность преступной карьеры; число случаев привлечения к уголовной ответственности; степень тяжести совершенного деликта; степень тяжести назначенного наказания; негативные особенности воздействия наказания.
Существует статистическая зависимость между возрастным началом преступной карьеры и последующим рецидивизмом. Чем раньше несовершеннолетний становится на путь преступлений, тем интенсивнее и опаснее его рецидивное поведение впоследствии. 70 % рецидивистов совершили свое первое преступление в возрасте до 18 лет. С повзрослением вероятность рецидива заметно падает (Криминология, 1998а). Эти показатели подтверждают и западные исследователи: у 15-20-летних преступников уровень рецидива составляет 90,3 %, у лиц старше 70 лет - 21 %. Таким образом, среди всех несовершеннолетних, осуждаемых к лишению свободы, доля рецидива очень высока (Криминология, 19986).
Если соизмерять между собой группы рецидивистов (здесь и далее термин "рецидивист" употребляется как криминологическое понятие, под которым понимается лицо, совершившее преступление, независимо от его освобождения от уголовной ответственности либо наказания, от сроков давности и наличия судимостей - примечание А.Б. и Н.Г.) с разным количеством судимостей, то оказывается, что с увеличением числа судимостей уровень рецидива новых преступлений последовательно возрастает. Так, рецидивисты с пятой судимостью совершают новые преступления в полтора раза чаще, чем лица, совершающие преступления во второй раз (Алексеев, 1998).
Имеется зависимость между количеством имевшихся у лица судимостей и долей последних в структуре преступности. Доля рецидивистов, вторично осужденных, примерно в 2,5-3 раза больше доли
осужденных в третий раз, доля последних в столько же раз больше, чем осужденных в четвертый раз, и так далее в той же прогрессии.
Еще одной отмеченной закономерностью является зависимость вероятности рецидива от степени тяжести совершенного преступления: чем более тяжким является преступление, тем выше вероятность повторного отклоняющегося поведения. Среди умышленных убийц и разбойников доля рецидивистов составляет - 36 %, среди лиц, причинивших тяжкий вред здоровью, - 32 %, среди грабителей - 31 %, среди воров - 26 % (Иншаков, 2000).
До сих пор открытым остается вопрос, какие санкции и меры ресоциализации действуют эффективно и как именно они действуют. В настоящее время данная проблема трактуется следующим образом: в целом сам факт вмешательства, реагирования государства на отклоняющееся поведение, имеет большее значение, чем конкретный вид реагирования.
Что касается действенности конкретных санкций в специально-превентивном аспекте, то в западной криминологической литературе высказывается мнение, что практика назначения вместо строгих санкций более мягких мер, по крайней мере, не оказывает большего неблагоприятного воздействия на уровень преступности и уровень рецидива. Наибольшие шансы на успешную ресоциализацию правонарушителя имеют санкции, позволяющие ему оценивать достигнутое, осуществлять контроль за полученными результатами.
По данным западногерманских исследователей наблюдается следующие соотношения между конкретными видами уголовно-правового воздействия и уровнем рецидива:
- штраф - 26 %;
- условное осуждение - 33 %;
- условное осуждение несовершеннолетних - 44 %;
- условно-досрочное освобождение - 51 %;
- условно-досрочное освобождение несовершеннолетнего - 53 %;
- исполнение наказания в местах лишения свободы - 62 %;
- исполнение наказания в местах лишения свободы для несовершеннолетних - 70 % (Криминология, 19986).
Отечественные данные подтверждают эти цифры. Оценка структуры рецидивной преступности по характеру ранее отбытого наказания показывает, что рецидив - это проблема, относящаяся, главным образом, к лицам, ранее отбывавшим лишение свободы. Наибольшее количество новых преступлений совершается рецидивистами в первый год после освобождения, затем год за годом их количество уменьшается. На первые три года после освобождения приходится около двух третий рецидивных преступлений, совершенных лицами, отбывшими лишение свободы. У лиц, осуждаемых к иным (не связанным с лишением свободы) мерам наказания, рецидив преступлений незначителен (Алексеев, 1998).
Сущность наказания состоит в том, что за проявлением нежелаемого поведения следует негативная реакция и по своей сути - оно следствие не достижения согласия между наказывающим и наказуемым, а беспомощность более сильной стороны, поскольку ею не найдены другие способы улаживания конфликтной ситуации, кроме как реагирование средствами уголовного воздействия. Эмпирические исследования позволили выявить ряд факторов, которые оказывают негативное воздействие на результативность наказания, с точки зрения его специально-превентивного аспекта: согласие наказываемого лица с фактом наказания, принятие данного факта (акцептабельность факта наказания); протяженность временного промежутка между совершением преступления и фактом назначения наказания; степень жесткости санкции; связь между наказываемым лицом и наказывающим. Общее правило таково: сила негативного воздействия наказания тем больше, чем меньше его воспринимает наказуемое лицо, чем больше временной отрезок между совершенным преступлением и последовавшим за ним наказанием, чем оно жестче и чем теснее связь между наказывающим лицом и преступником (Криминология, 19986).
Любой вид уголовного наказания оказывает деструктивное воздействие на социальное поведение личности и, прежде всего, несовершеннолетнего. Например, известно, что длительные сроки лишения свободы негативно влияют на личность. Если осужденный находился в неволе более 7-8 лет подряд, воспитательный эффект лишения свободы начинает снижаться. Человек утрачивает навыки, свойственные свободным людям, озлобляется, все больше отчуждается от общества, как правило, теряет семью (Кудрявцев, 19986). В некоторых случаях у него наступают необратимые изменения психики. 3035 % освобождающихся из мест лишения свободы нуждаются в специальном психологическом или психиатрическом вмешательстве для восстановления механизмов приспособления, которые ослаблены или разрушены (Хохряков, 1991). Поэтому более длительные сроки лишения свободы не исправляют преступника, они лишь изолируют его от общества.
6. Общая превенция противоправного поведения
При рассмотрении вопроса о действенности правовых норм с позиции общепревентивного аспекта, прежде всего, имеется в виду, в какой мере угроза наказания удерживает людей от совершения первого преступления. Поэтому обычно общепревентивное воздействие наказания сводится к его устрашающему свойству. Данный постулат получил свое выражение в "Теории негативного воздействия общей превенции" или "Теории психического принуждения" Пауля Иоганна Ансельма Фейербаха (17751833). Этот немецкий ученый был одним из первых, кто начал выделять из уголовного права в самостоятельные отрасли познания философию наказательного права, криминальную психологию, уголовную политику (Иншаков, 1997).
Теоретические положения о предупреждении преступления в русле классической школы уголовного права, разработанные Фейербахом, во многом сходны с идеями И. Бентама: "Сила желания совершить поступок прекращается тем, что после дела его неминуемо последует зло, гораздо большее той неприятности, какая от неудовлетворенного побуждения произойти может" (Иншаков, 1997).
Фейербах разработал уголовно-правовую теорию психического принуждения, или психического устрашения, как цели наказания. Наказания Фейербах делил на две группы: наказания угрожаемые и наказания причиняемые. Цель первых - отвращение страхом от преступления, цель вторых -демонстрация действенности закона. Иначе говоря, "психологическое давление" назначенного наказания или его угрозы должно удерживать потенциальных преступников от совершения преступлений в дальнейшем. Негативные последствия наказания должны быть более ощутимы для преступника, чем полученная им выгода от совершения преступления.
Эта точка зрения основана на идеях классической школы, возникшей в середине XVIII в., согласно которой человек действует исключительно рационально и гедонистически, а его основополагающими признаками являются благоразумие и свободное волеизъявление.
В XX в. политэконом Гарри С. Беккер был первым, кто восстановил аргументации классической школы уголовного права: человек не потому становится преступником, что его мотивация отличается от мотивации других людей, а потому, что из анализа затрат и выгод от своих действий он делает иные выводы для принятия своих решений. Преступники, считает Беккер, принимают вполне рациональные решения. Потенциальный преступник проверяет в пределах своих информационных возможностей все свои шансы и выбирает такое действие, которое обещает ему при наименьших затратах и, в особенности, при наименьшем риске наказания - наибольшую выгоду в личном плане.
Другим важнейшим представителем неоклассической школы является политэконом Исаак Эрлих. По его мнению, преступники реагируют на соблазны и шансы так же, как и не склонные к преступлениям люди. Уголовно наказуемые деяния, особенно имущественные преступления, совершаются ими как нормальные рыночные операции, коль скоро ожидаемая выгода превосходит затраты. Тяжесть преступления сопоставляется с выгодами и затратами. Каждый преступник, по утверждению Эрлиха, проводит такой анализ, при этом происходит оценка вероятности своего ареста, осуждения и наказания, а также предположительной тяжести этого наказания. Ученый делает, наряду с другими, следующий вывод: увеличение тяжести наказаний и повышение вероятности осуждения преступника снижают уровень преступности, действуя устрашающе на общественность в течение долгого времени после обнародования приговора. Зная о риске уголовных санкций, по крайней мере, часть населения будет воздерживаться от противоправных действий. Угроза же санкций складывается из вероятности задержания и осуждения правонарушителя и вероятности получения им наказания, а при лишении свободы - еще и из предсказуемой его продолжительности. Последовательное применение положений уголовного законодательства надолго сохраняется в памяти населения, способствуя его законопослушанию (Шнайдер, 1994).
Примерно на основе таких же рассуждений социологи Вильсон и Боланд пришли к выводу о том, что увеличение количества арестов за преступления на 10 % может повлечь снижение общего количества преступлений на 5 % (Криминология, 1997). Подобные мнения высказывают и другие ученые. Например, Пол Рубин высказывает следующую точку зрения: "Мы можем настолько снизить преступность, насколько захотим, если будем готовы ассигновать достаточно средств на полицию, суды и тюрьмы, чтобы тем самым повысить вероятность задержания преступников за большинство совершенных ими деликтов. Мы можем обеспечить нужный уровень предупреждения преступности, увеличив продолжительность сроков лишения свободы и введя более строгое обращение с преступниками" (Шнайдер, 1994).
На основе данных воззрений, в США, во времена правления администрации президента Р. Рейгана, был проведен так называемый квазиэксперимент, сущность которого сводилась к
следующему. В 80-е годы Рейган свернул значительную часть социальных реформ. Ставка в воздействии на преступность была сделана на полицейские силы. Очень значительные материальные средства были ассигнованы на расширение их рядов и улучшение технической оснащенности. Карательная практика ужесточилась. Началось строительство новых тюрем. Законодательно полиции и ФБР были предоставлены достаточно широкие права в борьбе с социальным злом. Это почувствовали не только преступники в США, но и во многих странах мира: от Колумбии до Гонконга (госдепартамент заключил ряд международных договоров, в соответствии с которыми спецслужбы США стали проводить операции по уничтожению транснациональных мафиозных групп во многих странах мира). Для воздействия на преступность при проведении крупномасштабных операций активно использовались вооруженные силы. Многие военные структуры (от береговой охраны до центра медицинской разведки вооруженных сил США) внесли существенный вклад в воздействие на преступность в американском обществе. И это дало положительный результат.
Жесткие меры вначале стабилизировали преступность, а затем ее уровень начал снижаться. В 1981 г. статистика ФБР показала тринадцатимиллионный уровень тяжкой преступности (коэффициент на 100 тыс. населения составил 5800). В 1982 г. преступность сократилась на 3 %. А статистика 1983 г. была еще более обнадеживающей: вновь сокращение, и весьма значительное - 7 %. В 1984 г. в США было зарегистрировано 11,8 млн тяжких преступлений (на 2 % меньше, чем в предыдущем году). Это был уже настоящий успех. Обуздание преступности имело огромный общественный резонанс, президент Рейган приобрел колоссальную популярность и был переизбран на второй срок. В США и за рубежом люди увидели, что с криминальным монстром можно справиться.
Правда, тенденцию к снижению криминала не удалось закрепить, через несколько лет кривая преступности вновь поползла вверх. В 1985 г. количество преступлений зарегистрированных в США, возросло на 5 %, а в южных штатах их рост составил 9 %. Более того, в развитии преступности наметились достаточно драматические тенденции: в результате того, что развитию механизмов социального контроля в период упования на силу полицейской дубинки уделялось недостаточно внимания, по Америке прокатилась волна насилия. Особую тревогу вызывало то, что волна насилия из крупных городов стала перемещаться в мелкие и средние города. Уличный бандитизм, ранее бывший уделом лишь так называемых криминальных центров - Чикаго, Нью-Йорка, Детройта и ряда других крупных промышленных регионов, стал проблемой всего общества. Особенно сильно страдали от него жители малых городов, которые привыкли к относительно спокойной жизни и были не готовы к такому всплеску насилия. Бессильной перед новым накатом насильственной преступности оказалась и полиция. В США стали появляться все новые и новые формы бандитизма: роккеры, фримены и т.п., которые создавали свои лагеря и коммуны, а по степени общественной опасности они стали конкурировать с представителями организованной преступности.
12 октября 1984 г. по инициативе Р. Рейгана Конгресс США принял "Закон о всестороннем контроле преступности", который значительно расширял полномочия правоохранительных органов в борьбе с представителями криминального мира. В 1986 г. принят "Антинаркотический закон", в 1987 г. -комплексный закон "О борьбе со злоупотреблениями наркотиками и контроле их распространения". Однако правовые меры, предусматривающие усиление жесткости воздействия на преступность, не обеспеченные системой иных мер, оказались бессильны против нарастающей волны криминалитета. Если в 1984 г. было зарегистрировано 11,8 млн тяжких преступлений, то в 1985 г. - 12,4 млн, в 1986 г. -13,3 млн, в 1987 г. - 13,5 млн, в 1988 г. - 13,9 млн, в 1989 г. - 14,2 млн, в 1990 г. - 14,4 млн, в 1991 г. -14,8 млн (Иншаков, 1997).
На другой стороне Атлантического океана, в Великобритании, происходили похожие события. После прихода к 1979 г. к власти М. Тэтчер, правительство во главу угла своей внутренней политики положило борьбу с преступностью. Причем основной акцент был сделан на укрепление полицейских сил. Расчет строился на создании хорошо оснащенной полиции, наделенной повышенными властными полномочиями. Однако полицейский эксперимент "железной леди" оказался малоэффективным. Рост преступности остановить не удалось. На всем протяжении 80-х годов расходы на полицию увеличились в три раза, но в то же время количество только зарегистрированных преступлений удвоилось. Полномочия полиции были значительно расширены, а раскрываемость снизилась. Более того, снизился традиционно высокий авторитет полиции в глазах общественности.
Подход к проблеме преступности с позиции неоклассицизма показал, что карательные меры, которые оказались не намного дешевле, чем социальные реформы, не оправдали надежд американцев и европейцев. Наряду с ростом количества тюрем и числа заключенных, достаточно интенсивно продолжала расти и преступность.
В этой связи пророческими оказались слова американского криминолога А. Боттомлея: "Апеллировать в избавлении от преступности к полицейским мерам и пенитенциарной политике - это все равно, что с помощью зонтика пытаться остановить дождь" (Криминология, 1997).
Непосредственное устрашающее действие уголовных законов, как правило, переоценивается населением. При этом общественное мнение в нашей стране желает применения к преступникам самых строгих наказаний. Как показывают исследования, подавляющее большинство населения России стоит за сохранение смертной казни, по-видимому, значительное число россиян одобряет и введение сверхдлительных сроков лишения свободы. Вопрос о возможном смягчении карательной политики заметно раздражает население, не приемлется народом, сердцу которого близка идея "жесткой руки". К сожалению, трагическое прошлое, жесткая, а временами, немыслимо жестокая политика не могли не сказаться на общественной психологии (Шестаков, 2000).
Между тем, формальный социальный контроль с уголовным законодательством и системой криминальной юстиции не может обеспечить то, чего ждет от него общественное мнение, а именно, почти полного устрашения всех потенциальных преступников за счет угрозы назначения и применения наказания. Это происходит, с одной стороны, потому что недооценивается неформальный контроль со стороны семьи и других социальных групп, а с другой - потому, что угроза уголовного законодательства и его применение не во всех случаях оказывается действенной. По каким причинам это происходит?
Допуская, что какая-то часть преступлений, особенно имущественных и организованных, совершается на основе рационального расчета, вместе с тем нельзя утверждать, что все уголовно наказуемые деяния мотивируются столь же рационально. Люди нередко не знают, чего они хотят. Они преследуют подчас несовместимые цели, которые не только противоречат друг другу, но и противостоят собственным желаниям и интересам человека. Многие из желаний импульсивны или возникают в результате внутренних конфликтов, психических расстройств человека или межличностных противоречий. Бывают и анормальные, иррациональные поступки. Многие люди не задумываются о последствиях своего поведения. Помимо этого, многие затраты-выгоды оценить практически невозможно, как например социальные, психологические, а также связанные с пребыванием в местах лишения свободы (предчувствие успеха от преступной деятельности, различное восприятие и последствия осуждения у различных людей и т.д.) (Шнайдер, 1994).
Иными словами, если уголовные законы могут оказать сдерживающее влияние на рационально мотивируемые и тщательно планируемые преступления, то устрашающее действие на эмоционально и аномально мотивированные, импульсивно осуществляемые преступления (например, на насильственные или сексуальные деликты) бывает слабым, поскольку их источником являются извращения, ослабление сдерживающих начал в проявлении страстей или интеллектуальные и эмоциональные дефекты. Например, психопатическая структура личности проявляется в легкости включения в криминальное поведение, а при объяснении противоправного поведения преступников-олигофренов следует помнить, что их мышление характеризуется конкретностью, а способность мыслить абстрактно значительно снижена (Гомонов, 2000). Преступник по убеждению вполне сознательно учитывает возможное наказание. Преступники-невротики бессознательно даже стремятся к этому. Но большинство правонарушителей, совершая деликт, не думают о возможных последствиях, ибо они настроены весьма оптимистично и полагают, что их деяние не будет раскрыто (Шнайдер, 1994). Многие деликты абсолютно не запланированы, при этом преступники хотят использовать "удачную ситуацию" или удовлетворить потребность спонтанно возникшего желания.
Здесь уместно вспомнить слова профессора Киевского университета Александра Федоровича Кистяковского, который еще в 1867 г. в своей работе "Исследование о смертной казни" писал: "Те, которые считают смертную казнь устрашительной, судят о преступниках по себе, основывают доказательства на своих собственных чувствах, или еще чаще чувствах предполагаемого ими существа, живущего в их воображении: они представляют его боязливым, трусливым и вечно рассчитывающим; вследствие этого им кажется, что чем угроза жестче, тем узда могущественнее. Но на деле выходит не так. Когда человек замышляет преступление, в его душе преобладает не страх наказания, а надежда на ненаказанность. Хотя человеку врожденно чувство самосохранения, которое побуждает его избегать неприятностей, лишений и смерти, но это чувство нисколько не подавляет в нем других страстей... Наказание производят более влияния по тому нравственному впечатлению, которое они возбуждают, чем по тому ужасу, который они вселяют. Законы почерпают силу более в совести людской, чем в людском страхе. Порицание и общественный стыд, неразлучные с некоторыми поступками, действуют гораздо могущественнее, чем страх будущих наказаний" (Кистяковский, 2000).
Эту мысль подтверждают и современные научные исследования. "Не задумывались" над грозящей ответственностью: осужденные юноши в 53 % случаях, рецидивисты - в 64 % во время
совершения первого преступления ив 52 % случаев во время совершения второго преступления. На втором месте располагаются ответы: "Надеялись на безнаказанность". Многие аргументировали свою надежду прошлым криминальным опытом, когда за аналогичные преступления их не привлекли к ответственности. И лишь на последнем месте и в небольшом объеме следовали ответы: "Боялся ответственности", но страх перед наказанием оказался недостаточно действенным (Кузнецова, 1984).
По данным другого криминологического исследования из 600 опрошенных осужденных лишь 13,0 % в момент совершения преступления думали о возможной уголовной ответственности. При этом 70,0 % из них относились к разоблачению безразлично, 20,4 % - рассчитывали на безнаказанность. На вопрос: "Совершили бы Вы преступление, если бы были убеждены в неизбежности разоблачения и знали, какое последует наказание" 89,0 % ответили: "Не совершили бы" (Кузнецова, 1984).
Отношение несовершеннолетних осужденных к уголовной ответственности и наказанию на момент совершения преступления по данным другого исследования таково: надеялись, что преступление не будет раскрыто - 17,7 %, не думали об ответственности - 45,5 %, не знали, что содеянное может повлечь ответственность - 12,8 %, были в нетрезвом состоянии, не помнили, что делали - 12,3 %, безразлично относились к ответственности - 7,2 %, боялись ответственности - 2,7 % (Кузнецова, 1984).
Все это подтверждает, что для рационально размышляющих преступников, скорее, имеет значение не суровость наказания, а риск быть обнаруженным и наказанным за совершение преступления. Планируя совершение преступления, они рассчитывают именно на то, что не будут выявлены и "фактор потерь" от преступления, поэтому для них практически равен нулю. Причем надежды преступников обоснованы при совершении многих видов преступлений, о чем свидетельствует латентная преступность и низкий уровень действительной раскрываемости преступлений. В этой связи у преступников имеется действительно большой шанс остаться безнаказанным после совершения преступления. Во всех странах мира фактическая преступность многократно превышает ту, о которой осведомлены органы правосудия, а известная им преступность - ту ее часть, которая ими официально регистрируется. В свою очередь, учтенная преступность намного превышает ее раскрываемую часть, а количество раскрытых деяний - число преступлений, за совершение которых виновные привлекаются к уголовной ответственности. Еще меньше деяний становится предметом судебного разбирательства. И еще меньше - за совершение которых суды выносят обвинительные приговоры с назначением наказания. В западных странах данный эффект получил название "эффект воронки".
Сказанное можно проиллюстрировать данными об уголовно-правовом контроле в России за
1993 г.:
1) Фактическая преступность (по экспертным оценкам) - 7-9 млн преступлений (100 %).
2) Заявленная преступность (по экспертным оценкам) - 3,8-4,2 млн преступлений (50-60 %).
3) Зарегистрированная преступность - 2799614 преступлений (35-45 %).
4) Раскрытая преступность - 1394559 преступлений (18-20 %).
5) Выявлено лиц за совершение преступлений - 1262737 (16-18 %).
6) Привлечено лиц к уголовной ответственности - 867131 (12-15 %).
7) Осуждено лиц - 792410 (10-12 %).
8) Осуждено лиц к лишению свободы - 292868 (4-5 %).
Таким образом, можно сказать, что реальной мерой наказаний (лишение свободы) виновных в России завершается лишь незначительная часть - 4-5 % от фактически совершенных преступлений и 10 % от зарегистрированных (Лунеев, 1999). Об этом феномене еще в XIX в. Поль Лафарг сказал: "Судная кара постигает лишь незначительную часть тех преступлений и проступков, которые в действительности совершаются" (Проблема преступности, 1924).
Суровые наказания чаще всего угрожают тем преступникам, которые их не боятся или игнорируют: фанатикам-террористам; патологически агрессивным личностям, в первую очередь, сексуальным маньякам; ситуативным корыстно-насильственным преступникам, действующим под влиянием момента, алкоголя, наркотика; профессиональным, в особенности, организованным преступникам, для которых тюрьма, пожизненное заключение, смертная казнь - нормальные издержки "производства", а риск их наступления оказывается не так уж велик (Никифоров, 1996).
Устрашить уголовными законами можно тех людей, которые обладают рассудком, умеют предвидеть события и взвешивать их, но в большинстве своем такие люди и не совершают преступлений. Большинство же правонарушителей живет сегодняшним днем и не думает о будущем.
Дилемма уголовного законодательства как раз в том и состоит, что правонарушения совершаются, прежде всего, по причине неудачной социализации, чувственной нестабильности, недостаточного самоконтроля или принадлежности к преступной субкультуре и что эти личностные или
социальные факторы не поддаются прямому влиянию уголовного законодательства. Уголовные законы хорошо воздействуют на людей, добившихся успеха, так как им есть что терять и поскольку они своим успехом обязаны той системе, в которой живут. Поэтому преуспевающие люди боятся неформального клеймения как следствия какого-либо правонарушения (например, ущерба для своего положения и престижа) даже в большей мере, чем формального (например, осуждения и лишения свободы). И это, в свою очередь, является также дилеммой уголовного законодательства: не потому ли преступники действуют успешно, что потеряли всякую надежду на честную жизнь и верят в успех только на пути преступлений (Шнайдер, 1994)?
Еще Чезаре Беккариа признавал, что устрашение преступников достигается не угрозой суровых наказаний, а практическим применением законов, оперативностью и надежностью раскрытия преступления. Чтобы преступник действительно воздержался от преступления, он должен осознать, планируя свой деликт, что подвергается большому риску быть тут же задержанным, изобличенным и осужденным (Шнайдер, 1994).
С другой стороны, очень много зависит от самих законов и, прежде всего, от практики их реализации. Когда законодатель издает уголовный кодекс, то вначале это имеет вид указания для уголовной юстиции и попытки дать определение деликту, которое должно быть усвоено общественным мнением, чтобы обеспечить действенность социального контроля. Когда уголовная юстиция применяет уголовный закон не в полной мере, когда законодатель, издавая закон не находит ему поддержки в общественном мнении, тогда этот закон не обретает достаточной силы устрашения, необходимой для обеспечения социального контроля. Все зависит от того, как он будет применяться в уголовном судопроизводстве (Шнайдер, 1994).
Известно, что подавляющая часть случаев отклоняющего поведения, делинквентности и преступности контролируется неформально семьей и другими социальными группами. С раннего детства человек усваивает образцы поведения и ценностные представления, принятые в обществе, от своих родителей, сверстников, коллег по работе или друзей, с которыми он проводит свободное время. Между уголовным законодательством и неформальным социальным контролем обнаруживается вместе с тем довольно тесное взаимодействие. Уголовное законодательство создает и поддерживает основополагающие ценностные представления, которые в протекающем через всю жизнь процессе социализации передаются другим поколениям. Оно решает задачу формирования и поддержания ценностей в очень продолжительных и сложных социальных процессах, в которых значительное участие принимает уголовная юстиция, общественное мнение и средства массовой информации. Решает, что есть преступление, законодатель, а расценивает и демонстрирует, что есть преступление, - население и органы уголовной юстиции.
Примером такого социального процесса может служить шведский закон, запрещающий управление автомашиной в состоянии алкогольного опьянения; он был принят еще в 1934 г. в связи с тем, что водители, управляющие автомобилем в состоянии опьянения, совершали много наездов, которые сопровождались тяжелыми последствиями для пострадавших. Шведские законодатели объявили управление автомашиной в нетрезвом виде уголовным преступлением, если водитель принял перед этим определенную дозу алкоголя (содержание алкоголя в крови не должно было превышать более 1,5 %). Закон был издан и широко разъяснялся, однако прошло несколько десятилетий, прежде чем шведское население признало управление автомашиной в нетрезвом виде "действительно" преступлением. Большинство наказываемых за это водителей относились несерьезно к приговору, лишавшему их свободы на непродолжительный срок. Они создавали союзы, чтобы вместе отмечать алкогольными возлияниями годовщины их осуждения к тюремному заключению. В шведском парламенте время от времени утверждали, что совершивший преступление в состоянии опьянения более порядочный человек, чем все другие преступники. Вносились даже предложения содержать преступников-подростков в тюрьмах вместе с осужденными за преступления, связанные с опьянением, а также использовать таких правонарушителей в качестве советников у подростков с противоправным поведением. С развитием нового правового сознания изменились взгляды и поведение населения, и теперь этот уголовный закон воспринимается ими вполне серьезно. Вследствие этого количество случаев управления автомашиной в нетрезвом состоянии пошло на убыль. Уголовное законодательство обрело в полном объеме устрашающую силу за счет признания его населением. Шведы изменили свое отношение и поведение в силу существования закона, принятого еще в 1934 г., так как законодатели, несмотря на сопротивление значительной части населения, настойчиво сохраняли этот закон, а полиция, суды и органы исполнения наказания настойчиво его применяли (Шнайдер, 1994).
Многое зависит и от конструкций норм уголовного закона. Истории известны такие уголовные законы, которые с самого начала лишены устрашающей силы, так как законодатель не обеспечивает их достаточным контрольным механизмом. Например, в Норвегии издали закон, по которому эксплуатация домашней прислуги работодателем каралась штрафом. Но никаких действенных санкций в нем не предусматривалось. Практический же контроль за хозяйством семьи был невозможен. Поэтому обозначенная в этом законе возможная преступность оказывалась на все 100 % в латентной сфере. Проблема здесь была в том, что, с одной стороны, закон четко устанавливал наказание (штраф), а с другой - делал его невыполнимым. Такое необычное законодательство в уголовном праве объясняется тем, что, мол, стороны в парламенте плюралистического общества, защищавшие наемного рабочего и работодателя в этом законодательном акте, вынуждены были пойти на компромисс. Уже одно лишь появление такой уголовно-правовой нормы обрадовало тех, кто хотел защитить домашних работниц от чрезмерной эксплуатации со стороны работодателя. А отсутствие механизма контроля за выполнением этой нормы вполне удовлетворило группу с противоположными интересами, защищавшую позиции работодателя (Шнайдер, 1994).
Количественное измерение того, как угроза наказания удерживает людей от совершения первого преступления, проводится исключительно эмпирическим путем, хотя в зарубежной (Криминология, 19986) и отечественной (Шестаков, 2000) юридической литературе высказывается мнение о том, что эмпирическая проверка действенности общей превенции едва ли возможна. Тем не менее, мы приведем имеющиеся у нас данные различных исследований.
По рассматриваемой проблеме в нашей стране проводилось несколько исследований. Еще в 20-е годы прошлого века известный российский профессор М.М. Исаев опросил свыше 300 граждан, задавая им вопрос: почему они не совершили преступления, хотя находились в таком положении, когда им "было удобно по обстоятельствам дела и практически полезно" его совершить. На страх перед наказанием указали 19,6 % мужчин и 20,0 % женщин. Гораздо больше лиц заявили, что им "не позволила совесть" (24,3 % мужчин и 36,0 % женщин) или что они испытывают отвращение к преступлениям (30,8 % и 28,0 %) (Кудрявцев, 19986).
Через полвека (в 1972-1973 гг.) подобному опросу в центральных областях России, Таджикистана и Эстонии подверглись более 4 тыс. человек. Результаты были сходными. На боязнь уголовной ответственности указали 21,5 % рабочих, 24,7 % сельских жителей и 20,0 % служащих (Кудрявцев, 19986).
Наконец, в 1997 г. задавался вопрос экспертам-юристам - ученым и практикам - о том, какой процент граждан, по их мнению, не совершает преступлений из-за страха перед наказанием. Ответ был близок к предыдущему: 18 % (Кудрявцев, 19986).
Исследования российского ученого О.Л. Дубовика показали, что 13,6 % убийц и 21,9 % разбойников колебались перед принятием решения о совершении преступления, что объяснялось, в основном, страхом перед наказанием или боязнью огорчить близких. В то же время 18,2 % убийц считали, что им не удастся скрыть совершенное преступление, и потому некоторые из них намеревались после совершения преступления явиться с повинной или покончить с собой (Кудрявцев, 1998а). Все эти цифры относятся к лицам, которые, несмотря на свои колебания и сомнения, все же совершили преступления. И хотя точно неизвестно, какое число лиц, имеющих преступное намерение, в результате колебаний полностью отказалось от совершения преступления, все же можно сделать вывод о сдерживающем значении уголовного наказания как общей превенции преступлений.
При этом практика показывает, что наличие в государстве стражей порядка определенно удерживает тех, кто имеет намерение нарушить закон. Это подтверждается несколькими известными случаями, когда полиция по тем или иным причинам на некоторое время "выбывала из игры". Преступность за это время резко возрастала. Во время Нью-Йоркского затемнения (1977 г.), когда из-за ударов молнии было повреждено энергоснабжение города на 25 часов, преступность сразу возросла. Сначала были разграблены магазины готового платья, затем телевизионные, ювелирные магазины. Из автомобильного магазина успели угнать более 50 новых автомобилей. По примерным подсчетам ущерб составил более 1 млрд долларов (Кузнецова, 1984).
Другим примером является забастовка полицейских в бразильском городе Ресифи (1997 г.), которая вызвала в этом международном курортном центре настоящий хаос. Воспользовавшись безнаказанностью, банды преступников буквально терроризировали город, отбирая бумажники у прохожих и грабя магазины. Перекрестки были блокированы вымогателями, которые нагло требовали с автомобилистов "плату за проезд". Лишь в результате введения в город воинских частей удалось погасить волну насилия и грабежей (Кудрявцев, 19986).
7. Заключение
Сформулируем основные выводы:
1) Маргинальное правомерное поведение - это поведение, совершаемое под воздействием государственного принуждения (формального социального контроля). Его мотивом является страх юридического наказания, которое является нередко сдерживающим фактором для значительной категории лиц, удерживая их в рамках правомерности.
2) Проблема сдерживающей силы юридического наказания прямо связана с вопросом о действенности правовых санкций. В современной научной трактовке этой проблемы эффективность наказания оценивается по двум критериям: во-первых, как наказание воздействует на состоявшегося правонарушителя (специальная превенция) и, во-вторых, как оно действует на других членов общества (общая превенция).
3) Говоря о специальной превенции правового наказания, мы можем выделить следующие основные факторы, влияющие на рецидив новых правонарушений:
- возраст правонарушителя на момент совершения первого деликта;
- длительность противоправной карьеры;
- число случаев привлечения к юридической ответственности;
- степень тяжести совершенного деликта;
- степень тяжести назначенного наказания;
- степень тяжести негативных особенностей воздействия наказания.
4) Относительно общей превенции необходимо сказать, что непосредственное устрашающее действие уголовных законов, как правило, переоценивается населением. Согласно имеющимся у нас данным отечественных эмпирических исследований, 18-23 % граждан не совершает преступлений из-за страха перед наказанием. Поэтому данное превентивное воздействие нельзя ни переоценивать, ни недооценивать.
5) Основными факторами, которые влияют на устрашающую силу правовых санкций, в аспекте общей превенции, являются:
- субъективные социальные и психофизиологические особенности отдельных групп личностей (обладание развитым нравственным и правовым сознанием, наличие психических девиаций, приверженность криминальной субкультуре и пр.);
- вероятность и быстрота разоблачения правонарушителя, которая, в свою очередь, зависит от активности (желания и возможности) деятельности правоохранительных органов и очевидности последствий правонарушения, в том числе и его социального резонанса;
- важность цели, ради достижения которой совершается правонарушение;
- важность того блага, которого он может лишиться в результате разоблачения;
- согласие законодателя, населения и правоприменительных органов в оценке запрещенного под страхом наказания деяния, как действительно правонарушающего, от чего зависит последовательность и эффективность законодательной и правоприменительной практики в реализации конкретных санкций и справедливость наказания в глазах виновного и в общественном мнении;
- особенности конструкции санкций правовых норм и наличие механизма контроля за выполнением правовых норм.
Литература
Алексеев А.И. Криминология. М., Издательство "Щит - М", с.179, 1998.
Безруков A.B. Основные элементы генезиса правомерного поведения. Совершенствование учебно-воспитательного процесса в негосударственных вузах. Материалы 2-й региональной научно-практ. конференции Северо-Западного филиала Моск. гуманитарно-эконом. института 16-17 апреля 2001 г., М, с.43, 2001. Гомонов Н.Д. Особенности противоправного поведения лиц с психическими девиациями. СПб, Санкт-
Петербургской университет МВД России, с.78, 85, 2000. Иншаков С.М. Зарубежная криминология. М., Издательская группа "ИНФРА-М - Норма", с.28, 227230, 1997.
Иншаков С.М. Криминология. М., Юриспруденция, с.173-174, 2000. Кистяковский А.Ф. Исследование о смертной казни. Тула, "Автограф", с.48, 223, 2000. Краткий словарь по социологии. Под ред. Гвишиани Д.М., Лапина Н.И. М., Издательство политической литературы, с.128, 148, 1989.
Криминология. Под ред. Долговой А.И. М., Издательская группа "ИНФРА-М- Норма", с.426-427, 430, 1997.
Криминология. Под ред. Кузнецовой Н.Ф., Миньковского Г.М. М., Издательство БЕК, с.394, 396, 1998а.
Криминология. Словарь-справочник. Под ред. Кернер Х.-Ю. М., "Норма", с.58-60, 133, 146-147, 272-275, 19986.
Кудрявцев В.Н. Генезис преступления. Опыт криминологического моделирования. М., Издательская группа "ФОРУМ- ИНФРА-М", с.120, 1998а.
Кудрявцев В.Н. Популярная криминология. М., Издательство "Спарк", с.11, 136-138, 19986.
Кудрявцев В.Н. Правовое поведение: норма и патология. М., Наука, с.41, 109, 1982.
Кузнецова Н.Ф. Проблемы криминологической детерминации. М., Издательство Московского университета, с.100-101, 1984.
Лунеев В.В. Преступность XX века. Мировые, региональные и российские тенденции. М., Издательство НОРМА, с.126, 1999.
Никифоров A.C. США: Закон о контроле над насильственной преступностью. Государство и право, № 3, с.126, 1996.
Общая теория права. Под ред. Пиголкина A.C. М., Издательство МГТУ им. Н.Э. Баумана, с.301-303, 1996.
Оксамытный В.В. Правомерное поведение личности: Автореф. дис. д-ра юрид. наук. Киев, с.24, 1990.
Проблема преступности. Сборник второй. Киев, с.127, 1924.
Проблемы теории государства и права. Под ред. Сальникова В.П. СПб, Издательство Санкт-Петербургского университета МВД России, с.187-189, 1999.
Теория государства и права. Под ред. Ромашова P.A. СПб, Издательский дом "Сентябрь", с.163, 2000.
Хохряков Г.Ф. Парадоксы тюрьмы. М., "Юридическая литература", с.4, 1991.
Шестаков Д.А. Контроль преступности: юридический аспект. СПб, Фонд "Университет", с.7, 10, 20, 2000.
Шнайдер Г.Й. Криминология. М., "УНИВЕРС", с.239-243, 386-389, 1994.
