CC BY
49
УДК 614.2:618.1 МОТИВАЦИОННЫЕ АЛЬТЕРНАТИВЫ САМОСОХРАНИТЕЛЬНОГО ПОВЕДЕНИЯ СОВРЕМЕННЫХ ЖЕНЩИН
Худоногов И.Ю., Осадчук О.А., Осадчук Н.А., Илюхина О.В.
Цель: изучение взаимодействия мотивационных альтернатив
самосохранительного поведения женщин фертильного возраста.
Метод или методология проведения работы: социологический опрос 219 женщин фертильного возраста.
Результаты: регулярно занимаются физической культурой и спортом 15,5±2,4%; периодически - 48,4±3,4% и не занимаются вообще - 36,1±3,2% женщин фертильного возраста, при этом репродуктивная активность (детность) каждой респондентки в среднем составила 1,09±0,09; 1,18±0,04; 1,34±0,07 ребенка соответственно. Размер среднемесячного дохода на одного члена семьи был максимальным у женщин с минимальной самосохранительной активностью и составил 15063,3±910,1 руб. Они же имели наивысший среднегрупповой уровень профессионального образования. Рост доходов сопровождался ростом количества респонденток, полностью неудовлетворенных своим материальным положением: 5,9±4,0; 29,2±4,4 и 31,6±5,2% соответственно.
Область применения результатов: фактический материал для
разработки комплексных программ по регулированию самосохранительного поведения женщин фертильного возраста в учреждениях высшего и среднего профессионального образования, а также непосредственно на рабочем месте.
Ключевые слова: депопуляция; рождаемость; репродуктивное здоровье женщин; самосохранительная активность; конкуренция мотивов; угнетение мотивационных альтернатив.
ABOUT ALTERNATIVE MOTIVATIONS TO SELF-PRESERVATIVE BEHAVIOR IN MODERN WOMEN
Khudonogov I.Y., Osadchuk O.A., Osadchuk N.A., Ilyukhina O.V.
Purpose: to study the interaction of motivational alternatives to selfpreservation's behavior of women of childbearing age.
Methodology: a poll of 219 women of childbearing age.
Results: regularly engage in physical culture and sports 15,5±2,4%; from time to time - 48,4±3,4% and is not involved at all - 36,1±3,2% of women of childbearing age. Reproductive activity of each respondent was in average 1,09±0,09; 1,18±0,04; 1,34±0,07 of the child, respectively. The size of the average monthly income per family member was greatest in women with minimal self-preservation activity (15063,3±910,1 rubles). They also had the highest levels of professional education. Revenue growth was accompanied by a growing number of respondents completely dissatisfied with their material condition: 5,9±4,0; 29,2±4,4 and 31,6±5,2%, espectively.
Practical implications: the actual material for the development of integrated management programs of selfpreservation's behavior of women of childbearing age in institutions of higher and secondary vocational education, as well as directly in the workplace.
Keywords: depopulation, fertility, women's reproductive health, selfpreservative activity, competitive motives, suppression of motivational alternatives.
ВОЗ определяет репродуктивное здоровье как состояние полного физического, духовного и социального благополучия, а не только отсутствие болезней или дефектов, касающихся репродуктивной системы и ее нормального функционирования [1], которое определяет качественный и количественный состав будущих поколений и, в конечном счете, обеспечивает
решение такой актуальной проблемы как депопуляция России. Вместе с тем, указанное определение содержит серьезное внутреннее противоречие, которое становится очевидным, если представить себе все виды благополучия не как результат, а как процесс, требующий постоянного внимания и затрат духовных и физических сил. В соответствии с нашей рабочей гипотезой репродуктивное здоровье (РЗ) - это степень реализации самосохранительной поведенческой стратегии, ее конкурентоспособность по отношению к иным установочномотивационным комплексам (УМК). В указанном контексте РЗ при прочих равных условиях определяется образом жизни женщин фертильного возраста, под которым мы понимаем доминирующий УМК, в котором отводится определенное место самосохранительному поведению (СП). Другими словами, между СП и РЗ существует некоторая связь, о которой пока можно предполагать лишь то, что она имеет положительную направленность. Повышение уровня самосохранения гипотетически повышает уровень здоровья женщин фертильного возраста. Другой немаловажной частью нашего исследования является решение вопроса о роли самосохранительных установок в процессе формирования определенного уровня индивидуального здоровья в конкретной медико-социальной среде. При этом воздействие большинства компонентов медико-социальной среды на человеческий организм осуществляется не напрямую, а посредством соответствующей информации. Без ее участия не формируется ни одна адаптивная реакция, ни один патологический процесс. Так в системе взаимоотношений пациента и врача помимо непосредственного медицинского компонента необходимо выделять коммуникативный компонент, который обуславливает формирование у пациентки эффективной самосохранительной установки. В условиях отсутствия указанной самосохранительной коммуникации пациентки могут придерживаться как пассивной, так промежуточной или активной поведенческой стратегии в сфере поддержания собственного здоровья. Тип
стратегии зависит, по нашему мнению, от медико-социальной среды, в которую интегрирована женщина.
Таким образом, целью нашего исследования было изучение взаимодействия мотивационных альтернатив самосохранительного поведения женщин фертильного возраста.
Указанной цели мы достигли с помощью решения следующих задач:
1. Разработать индикаторную систему для типологизации самосохранительного поведения женщин фертильного возраста.
2. Оценить структуру мотивационных альтернатив для каждого из выделенных типов самосохранительного поведения.
3. Выделить основные медико-социальные факторы, формирующие имеющийся тип самосохранения, приводящий к определенному уровню репродуктивного здоровья женщин.
Были проанкетированы 219 женщин фертильного возраста, проживающих в г.Ростов-на-Дону. Первичный материал был обработан при помощи стандартного пакета программ Microsoft Office 2010. В качестве критерия самосохранительного поведения, на основе которого выборка была разделена на 3 группы, мы приняли степень участия респонденток в оздоровительных мероприятиях, связанных с занятиями физической культурой и спортом. Регулярное занятие физической культурой оценивалось в 3 балла по рейтинговой шкале самосохранительного поведения. Участницы опроса, подтвердившие этот индикатор, были объединены в 3-ю группу. Во 2-ю группу были отнесены респондентки, занимающиеся физической культурой нерегулярно Их рейтинг составил 2 балла. Участницы опроса, полностью отрицающие занятия физической культурой, были включены в 1-ю группу. Их самосохранительная активность (СА) была оценена в 1 балл.
Структура выборки по критерию СА была следующей: 3-я группа -15,5%, 2-я - 48,4% и 1-я - 36,1%.
Средний по выборке возраст респонденток составил 28,9±0,6 лет, при этом в первой группе чаще встречались женщины старшего возраста (среднегрупповой показатель составил 33,2±1,1 лет). Средний возраст респонденток из 3-й и 2-й групп равнялся соответственно 26,0±1,7 и 26,4±0,8 лет.
Средний по выборке показатель брачности характеризовался достаточно низкой величиной, равной 29,0±3,1%. Более 64% респонденток не имеют постоянного полового партнера, т.е. по чисто «технологической» причине не могут участвовать в процессе воспроизводства населения. В основе указанного явления лежит не столько несоответствие количества мужской и женской части населения (соотношение между которыми составляет примерно 1/1 [2]), сколько формирование такого нового социального процесса, как гендерное разобщение (ГР). Разрушение социального института семьи под натиском урбанизированных индустриальных унисексуальных норм поведения в сфере отношения полов все чаще приводят к ГР и воспитанию детей в неполных семьях. Показатель детности на 1 респондентку в первой группе составил 1,34±0,07 ребенка, во второй группе 1,18±0,04, в третьей 1,09±0,09.
Если рассматривать каждую группу в отдельности, то можно отметить, что с уменьшением самосохранительной активности снижается и показатель гендерного одиночества (ГО), под которым мы понимали отсутствие постоянного полового партнера. В 1-й группе этот показатель составил 48,1±5,6%, во 2-й 64,2±4,7 и в 3-й 67,6±8,0%. Критерий достоверности разницы показателей ГО между 1-й и 3-й группами 1=2,0.
По нашим данным более 59% женщин фертильного возраста получили высшее или среднее специальное образование. Они могут быть отнесены к профессионально определившейся части общества.
При рассмотрении уровня образования в группах с различным уровнем самосохранительного поведения было установлено, что самый высокий процент женщин имеющих среднее специальное или высшее образование
находился в группе №1 (68,4±5,2%). При переходе ко 2-й и 3-й группе доля респонденток, с высшим и средним специальным образованием, уменьшалась до 46,2±4,8 и 41,2±8,4% соответственно.
Размер среднемесячного дохода на одного члена семьи был максимальным у женщин с минимальной самосохранительной активностью и составил 15063,3±910,1 руб. Они же имели наивысший среднегрупповой уровень профессионального образования. Во 2-й и 3-й группах среднемесячный доход на 1 члена семьи составил 11823,8±620,2 и 10798,0±1024,1 руб. соответственно. При этом рост доходов сопровождался ростом количества респонденток, полностью неудовлетворенных своим материальным положением: 5,9±4,0; 29,2±4,4 и 31,6±5,2% в 3-й, 2-й и 1-й группах соответственно. Полученные данные позволяют судить о том, что уровень образования, размер дохода, неудовлетворенность своим материальным положением и уровень самосохранительного поведения образуют сложную сеть медико-социальных и медико-экономических взаимодействий.
Самосохранительное поведение женщины фертильного возраста может также характеризоваться отношением к курению. По нашим данным, в целом по выборке процент курящих женщин составляет 29,5±2,8. Большая часть курящих респонденток входит в 1-ю группу (35,4±5,4%). По мере повышения самосохранительной активности показатель пристрастия к табаку снижался: 27,4±4,3% во 2-й и 14,7±6,1% в 3-й группах.
Выводы:
1. Лишь 15% респонденток проявляют активную поведенческую стратегию в сфере поддержания собственного здоровья.
2. С увеличением возраста женщин теряется актуальность самосохранительного поведения, и снижаются показатели репродуктивного здоровья.
3. Наличие устойчивых отношений с половым партнером сопровождается снижением уровня самосохранительного поведения женщин фертильного возраста.
4. Увеличение показателя детности сопровождается снижением самосохранительной активности женщин.
5. Переход к регулярной профессиональной деятельности после получения высшего или среднего специального образования приводит к снижению самосохранительной активности женщин фертильного возраста.
6. Неудовлетворенность материальным положением влечет за собой увеличение активности в профессиональной сфере и, как следствие, приводит к росту доходов на фоне редуцирования самосохранительного поведения.
7. Курит каждая 3-я женщина репродуктивного возраста.
Список литературы
1. http://www.gender.ru/russian/public/ballaeva/reproduc.shtml обращения: 09.07.2012).
2. http://dic.academic.ru/dic.nsf/enc3p/239046 (дата 09.07.2012).
References
1. http://www.gender.ru/russian/public/ballaeva/reproduc.shtml (accessed July 9, 2012).
2. http://dic.academic.ru/dic.nsf/enc3p/239046 (accessed July 9, 2012). ДАННЫЕ ОБ АВТОРАХ
Худоногов Игорь Юрьевич, ассистент кафедры общественного здоровья и здравоохранения №1 с курсом истории медицины, кандидат медицинских наук
Ростовский государственный медицинский университет пер. Нахичеванский, д.29, г. Ростов-на-Дону, 344022, Россия
(дата
обращения:
e-mail: fux1 @ya. ru
Осадчук Оксана Анатольевна, студент Ростовский государственный медицинский университет пер. Нахичеванский, д.29, г. Ростов-на-Дону, 344022, Россия e-mail: fux1 @ya. ru
Осадчук Надежда Анатольевна, студент Ростовский государственный медицинский университет пер. Нахичеванский, д.29, г. Ростов-на-Дону, 344022, Россия e-mail: fux1 @ya. ru
Илюхина Ольга Владимировна, аспирант кафедры общественного здоровья и здравоохранения №1 с курсом истории медицины
Ростовский государственный медицинский университет) пер. Нахичеванский, д.29, г. Ростов-на-Дону, 344022, Россия e-mail: fux1 @ya. ru
DATA ABOUT THE AUTHORS
Khudonogov Igor Yurievich, Assistant in Department of Public Health and Health Service number 1 with the course of history of medicine, Ph.D. in Medical Science
Rostov State Medical University of the Health Ministry of Russia 29, Nahichevanskij pereulok, Rostov-on-Don, 344022, Russia e-mail: fux1 @ya. ru
Osadchuk Oksana Anatolievna, Student
Rostov State Medical University of the Health Ministry of Russia 29, Nahichevanskij pereulok, Rostov-on-Don, 344022, Russia e-mail: fux1 @ya. ru
Osadchuk Nadegda Anatolievna, Student
Rostov State Medical University of the Health Ministry of Russia 29, Nahichevanskij pereulok, Rostov-on-Don, 344022, Russia e-mail: fux1 @ya. ru
Ilyukhina Olga Vladimirovna, Aspirant in Department of Public Health and Health Service number 1 with the course of history of medicine
Rostov State Medical University of the Health Ministry of Russia 29, Nahichevanskij pereulok, Rostov-on-Don, 344022, Russia e-mail: fux1 @ya. ru
Рецензент:
Власова В.Н., профессор кафедры управления образованием, кандидат педагогических наук, доктор философских наук, Педагогический институт ЮФУ
