Научная статья на тему 'МОТИВ «УТОПЛЕНИЕ» В РУССКОЙ И КИТАЙСКОЙ МИФОЛОГИЯХ – ЕГО НАСЛЕДИЕ В ЛИТЕРАТУРЕ И ЛИНГВОКУЛЬТУРНАЯ ИНТЕРПРЕТАЦИЯ'

МОТИВ «УТОПЛЕНИЕ» В РУССКОЙ И КИТАЙСКОЙ МИФОЛОГИЯХ – ЕГО НАСЛЕДИЕ В ЛИТЕРАТУРЕ И ЛИНГВОКУЛЬТУРНАЯ ИНТЕРПРЕТАЦИЯ Текст научной статьи по специальности «Языкознание и литературоведение»

CC BY
461
96
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.
Ключевые слова
мотив «утомление» / русская мифология / китайская мифология / языковое и литературное наследие / русалка / Цзинвэй / мифологическая картина мира / языковая картина мира / менталитет / drowning motif / Russian mythology / Chinese mythology / language and literary heritage / mermaid / Jingwei / mythological worldview / language worldview / menta

Аннотация научной статьи по языкознанию и литературоведению, автор научной работы — У Хао

В статье рассматривается мотив «утопление» – один из общих для русской и китайской мифологии, имеющий важные культурные смыслы, но не привлекающий внимания в области сравнительных исследований ни в России, ни в Китае. Осуществлено сравнение содержания данного мифологического мотива, форм его выражения в мифах, особенно его воплощения в художественной литературе. Для сравнительного анализа представления мифологического мотива «утопление» в произведениях русской и китайской художественной литературы использованы материалы Национального корпуса русского языка и Корпуса китайского языка, а также соответствующие художественные тексты. Проанализированы лингвокультурные особенности фрагментов мифологических и языковых картин мира двух народов, а также их менталитетов. Сделан вывод о своеобразии путей и способов воплощения мифологического мотива в русской и китайской художественной литературе.

i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.
iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.

THE MOTIF “DROWNING” IN RUSSIAN AND CHINESE MYTHOLOGIES – ITS LEGACY IN LITERATURE AND LINGUISTIC AND CULTURAL INTERPRETATION.

The article considers one of the common Russian and Chinese mythology motif “drowning”, which has important cultural meanings, but does not attract attention in the field of comparative studies in Russia or China. The author compares the content of this mythological motif, the forms of its expression in myths, and especially its embodiment in fiction. Russian National Corpus and Chinese Language Corpus materials and corresponding non-fiction texts are used for comparative analysis of the representation of the mythological motif of “drowning” in works of Russian and Chinese fiction. The linguistic and cultural features of fragments of mythological and linguistic pictures of the world of the two peoples, as well as their mentalities, are analyzed. The author concludes that the ways and methods of embodying the mythological motif in Russian and Chinese fiction are unique.

Текст научной работы на тему «МОТИВ «УТОПЛЕНИЕ» В РУССКОЙ И КИТАЙСКОЙ МИФОЛОГИЯХ – ЕГО НАСЛЕДИЕ В ЛИТЕРАТУРЕ И ЛИНГВОКУЛЬТУРНАЯ ИНТЕРПРЕТАЦИЯ»

Библиографический список

1. Замятина Н.Ю. Символический капитал территории в контексте арктических миграций. Этнографическое обозрение. Москва, 2016: 45 - 59.

2. Бурдье П. Практический смысл. Санкт-Петербург: Алетейя, 2001.

3. Гигаури Д.И. Символическая политика в социокультурном пространстве города (на примере г Санкт-Петербурга). Теория и практика общественного развития. Краснодар, 2015: 136 - 139.

4. Федотова Н.Г Территориальная идентичность как символический ресурс региона. Вестник Новгородского государственного университета. Новгород, 2015: 105 - 108.

5. Литература Алтая. Available at: http://lit-alt.asu.ru/

6. Эйзенштадт Ш., Шлюхтер В. Пути к различным вариантам ранней современности: сравнительный обзор. Прогнозис. Москва, 2007: 212 - 226.

7. Халина Н.В., Толстопятова А.О. У истоков изучения алтайского текста: обзор материалов первого научного семинара. Алтайский текст в русской культуре. Барнаул, 2015: 386 - 393.

8. Халина Н.В. Имперская идея в алтайском тексте (на материале произведений Г.Д. Гребенщикова). Алтайский текст в русской культуре второй половины XIX- начала XXв.: материалы научного семинара. Барнаул, 2002: 67 - 80.

9. Алтайский фронтир В.М. Шукшина: нравственность, витальность, языковой уклад. Под редакцией С.А. Манскова и Н.В. Халиной. Барнаул: Издательство Алтайского университета, 2019.

10. Семантизация. Новый словарь методических терминов и понятий (теория и практика обучения языкам). Москва, 2009.

11. Замятина Н.Ю. «Земля наша дала миру...»: Национальные особенности брендинга территорий. Символическая политика: сборник научных трудов. Москва, 2016: 106 - 134.

12. Федотова Н.Г. Символический капитал места: понятие, особенности накопления, методики исследования. Вестник Томского государственного университета. Культурология и искусствоведение. 2018: 141 - 155.

13. Литературные манифесты: От символизма до «Октября». Available at: https://document.wikireading.ru/10050

14. Шукшин В.М. Нравственность есть Правда. Москва: Молодая гвардия, 1985.

15. Шукшин В.М. Слово о «малой родине». Москва: Молодая гвардия, 1985.

References

1. Zamyatina N.Yu. Simvolicheskij kapital territorii v kontekste arkticheskih migracij. 'Etnograficheskoe obozrenie. Moskva, 2016: 45 - 59.

2. Burd'e P. Prakticheskij smysl. Sankt-Peterburg: Aletejya, 2001.

3. Gigauri D.I. Simvolicheskaya politika v sociokul'turnom prostranstve goroda (na primere g. Sankt-Peterburga). Teoriya ipraktika obschestvennogo razvitiya. Krasnodar, 2015: 136 - 139.

4. Fedotova N.G. Territorial'naya identichnost' kak simvolicheskij resurs regiona. VestnikNovgorodskogo gosudarstvennogo universiteta. Novgorod, 2015: 105 - 108.

5. Literatura Altaya. Available at: http://lit-alt.asu.ru/

6. 'Ejzenshtadt Sh., Shlyuhter V. Puti k razlichnym variantam rannej sovremennosti: sravnitel'nyj obzor. Prognozis. Moskva, 2007: 212 - 226.

7. Halina N.V., Tolstopyatova A.O. U istokov izucheniya altajskogo teksta: obzor materialov pervogo nauchnogo seminara. Altajskij tekst v russkoj kul'ture. Barnaul, 2015: 386 - 393.

8. Halina N.V. Imperskaya ideya v altajskom tekste (na materiale proizvedenij G.D. Grebenschikova). Altajskij tekst v russkoj kul'ture vtoroj poloviny XIX- nachala XX v.: materialy nauchnogo seminara. Barnaul, 2002: 67 - 80.

9. Altajskij frontir V.M. Shukshina: nravstvennost', vital'nost', yazykovoj uklad. Pod redakciej S.A. Manskova i N.V. Halinoj. Barnaul: Izdatel'stvo Altajskogo universiteta, 2019.

10. Semantizaciya. Novyj slovar' metodicheskih terminov i ponyatij (teoriya i praktika obucheniya yazykam). Moskva, 2009.

11. Zamyatina N.Yu. «Zemlya nasha dala miru...»: Nacional'nye osobennosti brendinga territorij. Simvolicheskaya politika: sbornik nauchnyh trudov. Moskva, 2016: 106 - 134.

12. Fedotova N.G. Simvolicheskij kapital mesta: ponyatie, osobennosti nakopleniya, metodiki issledovaniya. Vestnik Tomskogo gosudarstvennogo universiteta. Kul'turologiya i iskusstvovedenie. 2018: 141 - 155.

13. Literaturnye manifesty: Ot simvolizma do «Oktyabrya». Available at: https://document.wikireading.ru/10050

14. Shukshin V.M. Nravstvennost' est' Pravda. Moskva: Molodaya gvardiya, 1985.

15. Shukshin V.M. Slovo o «malojrodine». Moskva: Molodaya gvardiya, 1985.

Статья поступила в редакцию 22.01.20

УДК 291.13 + 81.3 9 + 821.1 61.1 + 821.581

Wu Hao, Cand. of Sciences (Philology), senior lecture, Northeast Normal University (Changchun, China), E-mail: wuh512@nenu.edu.cn

THE MOTIF "DROWNING" IN RUSSIAN AND CHINESE MYTHOLOGIES - ITS LEGACY IN LITERATURE AND LINGUISTIC AND CULTURAL INTERPRETATION. (The work is carried out with the financial support of social science foundation of jilin province, china, project 2018b30). The article considers one of the common Russian and Chinese mythology motif "drowning", which has important cultural meanings, but does not attract attention in the field of comparative studies in Russia or China. The author compares the content of this mythological motif, the forms of its expression in myths, and especially its embodiment in fiction. Russian National Corpus and Chinese Language Corpus materials and corresponding non-fiction texts are used for comparative analysis of the representation of the mythological motif of "drowning" in works of Russian and Chinese fiction. The linguistic and cultural features of fragments of mythological and linguistic pictures of the world of the two peoples, as well as their mentalities, are analyzed. The author concludes that the ways and methods of embodying the mythological motif in Russian and Chinese fiction are unique.

Key words: drowning motif, Russian mythology, Chinese mythology, language and literary heritage, mermaid, Jingwei, mythological worldview, language worldview, mentality.

УХао, канд. филол. наук, доц., Северо-Восточный педагогический университет, г. Чанчунь, E-mail: wuh512@nenu.edu.com

МОТИВ «УТОПЛЕНИЕ» В РУССКОЙ И КИТАЙСКОЙ МИФОЛОГИЯХ -ЕГО НАСЛЕДИЕ В ЛИТЕРАТУРЕ И ЛИНГВОКУЛЬТУРНАЯ ИНТЕРПРЕТАЦИЯ

Работа выполнена при финансовой поддержке НОФ провинции Цзилинь, КНР, проект 2018b30.

В статье рассматривается мотив «утопление» - один из общих для русской и китайской мифологии, имеющий важные культурные смыслы, но не привлекающий внимания в области сравнительных исследований ни в России, ни в Китае. Осуществлено сравнение содержания данного мифологического мотива, форм его выражения в мифах, особенно его воплощения в художественной литературе. Для сравнительного анализа представления мифологического мотива «утопление» в произведениях русской и китайской художественной литературы использованы материалы Национального корпуса русского языка и Корпуса китайского языка, а также соответствующие художественные тексты. Проанализированы лингвокультурные особенности фрагментов мифологических и языковых картин мира двух народов, а также их менталитетов. Сделан вывод о своеобразии путей и способов воплощения мифологического мотива в русской и китайской художественной литературе.

Ключевые слова: мотив «утомление», русская мифология, китайская мифология, языковое и литературное наследие, русалка, Цзинвэй, мифологическая картина мира, языковая картина мира, менталитет.

Мотив как основа фольклорного сюжета. Миф является не только фрагментом древней культуры, отражающим миропонимание наших предков, но и источником словесного искусства. Язык и литература различных народов чаще всего наследуют древнюю мифологию не в полном её объёме, а лишь отдельные мифологические представления и мотивы.

Термин «мотив» впервые употребил в 1937 г американский фольклорист S. Thompson в классификации фольклористики. S. Thompson считает мотив «самой маленькой единицей фольклорного повествования», некой общечеловеческой универсалией (инвариант), выраженной в характеристике персонажа, действия, обстоятельств. Мотив «имеет способность продолжаться в традиции», закрепляться в изустной или литературной традиции [1, с. 499]. А.Н. Веселовский под мотивом понимает «простейшую повествовательную единицу», элементарную и далее неразложимую «клетку» сюжета, которая является семантически целостной [2, с. 301]. Китайский фольклорист Чэ Цзаньсянь считает, что мифологический мотив является основной единицей, образующей мифологические произведения. Мифологический мотив обладает легко идентифицирующими и легкодоступными признаками, независимостью и сочетаемостью, национальностью и универсальностью. Он является ядром мифа, существует самостоятельно, повторяется и копируется в традициях. Хотя количество таких мотивов ограничено, но их разные сочетания образуют неограниченное число произведений и входят в различные литературные жанры и культурные виды. Мифологические мотивы отражают коллективное сознание социума человечества (рода, этноса, страны и даже всего человечества). Они обладают культурной символической значимостью. Некоторые из них имеют такую давнюю историю и высокую типичность, что часто становятся культурными знаками для этого социума [3]. Изучение таких мотивов представляется необходимым для сравнительного и сопоставительного исследования мифологий разных народов.

Мотив «утопление» в русской и китайской мифологиях. Мы первыми нашли общий мотив «утопление», существующий как в русской, так и в китайской мифологиях. Но его сравнительное исследование в русской и китайской мифологиях до сих пор не привлекало внимания исследователей. Обратимся к мифологическим образам «русалка» и «Цзинвэй», с которыми этот мотив тесно связан.

В русской мифологии «русалки обычно имели вид прекраснолицых, нагих и соблазнительных женщин с зелеными распущенными волосами. Некоторые утверждали, что у русалок был раздвоенный рыбий хвост, а между пальцев рук у них были перепонки, похожие на гусиные. Они замечательно пели, а их любимым занятием являлось расчесывание своих длинных волос. Любили они качаться на ближайших к воде деревьях, чаще всего берёзах, смеялись, шалили, водили хороводы, плели из цветов венки и украшались ими. Некоторые описывали русалок как только наполовину женщин, а на другую половину, на нижнюю, - рыб» [4, с. 323]. Русалками обычно становятся женщины, умершие неестественной или преждевременной смертью, или умершие некрещёными младенцы, чаще всего утонувшие девушки.

В китайской мифологии рассказывается, что во времена неолита дочь китайского императора Янь-ди по имени Нюйва погибла в юном возрасте, утонув в Восточном море во время путешествия. После смерти она превратилась в птичку «Цзинвэй», внешний вид которой напоминает ворону, но с красными лапками, пёстрой головой и белым клювом, и стала мстить морю, ставшему причиной её преждевременной смерти. С тех пор она носит в клюве камешки и маленькие веточки с гор, расположенных вблизи моря, в попытке заполнить его [5, с. 92].

Мотив «утопление» в произведениях художественной литературы. Мотив «утопление» и присущие ему мифологические персонажи и представления присутствуют в художественной литературе почти на всём протяжении её истории, но часто в переосмысленном виде. Причем происходит это в каждой культуре по-разному, имеет в русском и китайском языках и литературах свои особенности. Для сравнительного анализа представления мифологического мотива «утопления» в произведениях русской и китайской художественной литературы мы будем использовать материалы Национального корпуса русского языка [6] и Корпуса китайского языка [7]. В первом источнике мы выделили предложения со словом «русалка», во втором - со словом «Цзинвэй» и провели сравнительный лингвокультурный анализ (языковые материалы, использованные в данной статье, происходят из данных двух корпусов, за исключением особенного комментария). В результате анализа мы выявили, что мифологический мотив передаётся в русских и китайских художественных произведениях тремя путями: 1) по языковым образным средствам с мотивами «русалка» и «Цзинвэй», 2) по русалочной и цзивэйской темам, 3) по русалочному и цзивэйскому сюжетам.

В художественных произведениях оформлено множество языковых образных средств с прецедентными именами «русалка» и «Цзинвэй». По статистическим данным двух языковых корпусов метафор со словом «русалка» в русском языке больше, чем метафор со словом «Цзивэй» в китайском языке.

В русском языке слово «русалка» имеет следующие метафорические или сравнительные значения: © «искушенный смех»: «Ходим! Ахх, места!.. - А-ха, хха, хха! - словно бы русалка, хохотала чему-то пьяная женщина и голосом, разносившимся на далекое пространство, ...» («Беспечальный народ» (1869), А.И. Левитов), «Не люблю... не люблю, - повторяла она и даже засмеялась, как русалка» («Хлеб» (1895), Д.Н. Мамин-Сибиряк), «- Ах, какая прелесть!.. Душка, еще, еще!.. - закричала она, хохоча, как русалка» («Миллионы» (1912), М.П. Ар-цыбашев)... ©«сильное защекочение»: «Зеленщикова мальчонку вчера, дума-

ла, ты, как русалка, совсем защекочешь» («Зимний день» (1894), Н.С. Лесков); ©«молодая женщина с распущенными волосами»: «... и из нее выскочила, как русалка с распущенными каштановыми волосами. Высокая, стройная девушка, ...» («Повести моей жизни» (1912), Н.А. Морозов), «Оглядываюсь - никого нет кругом; прислушиваюсь снова - звуки как будто падают с неба. Я поднял глаза: на крыше хаты моей стояла девушка в полосатом платье с распущенными косами, настоящая русалка» («Герой нашего времени» (1839 - 1841), М.Ю. Лермонтов); 0 «женщина-утопленница»: «Я как эта... как русалка утопленная, брожу здесь и все кого-то зову...» («Изба» (1999), В. Распутин), «И сердце... Русалка - это женщина-утопленница. А Тонька разве не утопленница? Она давно утонула в своей дурацкой работе, ...» («Воспитание по доктору Споку» (1976), В. Белов); ©«страшная вредная женщина, пытающаяся привлечь внимание мужчины и утопить их»: «Особенно очаровательна девушка... обольстительная, как сирена, неуловимая как ундина, страшная, как русалка» («Рассказы о Анне Ахматовой» (1986-1987), А. Найман); © «красавица с белой кожей»: «Ходит по берегу реки старуха с клюкой маниха, а с нею дочь её - белая русалка Манья.» (Обереги Полины (1992), П. Рожнова), «- Женька, ты русалка! -Женька, у тебя кожа прозрачная!» («А зори здесь тихие» (1969), Б. Васильев). Эти метафорические значения имеют большие негативные ассоциации и оценки.

Прецедентное имя Цзинвэй в китайском языке и литературе 19 - 21 веков метафорирует ©«человека, который хочет заполнить море или реки и строить что-н.» и © «человека, который упорно борется за свою цель». Оно стало символом героизма борьбы малого и слабого с большим и сильным. Эти метафоры имеют абсолютную положительную оценку. И выражение «Ш£ЩШ» (Цзинвэй обращает морскую стихию в море) как фразеологическая единица укрепилась в китайском языке и часто встречается в литературе. Например, «ЗШЙЙЬЬШ

» (Чжан Хоула, как

будто Цзинвэй обращала морскую стихию в землю, за три весны прошел 500 километров с лишним и с берега реки Хуанхэ вынес на спине два десятка стогов корней тростника. ... построил вал из дерева и травы. И грязевые канавы, наконец, превратили в лесонасаждения) ( (^ЯЖЙйШШЮ (1995)

, (Не

отказываясь от всего поданного, Шэнь Цзуэй сосредоточен на удовлетворении своего языка и желудка с таким постоянством и упорством, как у Цзинвэй во время обращения морской стихии в землю) ( Ш (2009) ,т=£) и др.

Мифологические мотивы о Цзинвэй и русалке как архетипы стали объектами вхождения в литературу, оказывают большое влияние на тему и конструкцию литературного произведения.

Среди русских художественных произведений можно отметить немало, посвящённых теме «русалка». Среди них наиболее известны произведения А.С. Пушкина, М.Ю. Лермонтова и Н.В. Гоголя. Писатели унаследовали мотив «утопление» русалочного мифа, реконструировали его и на этой основе создали свои образы русалок. Так, в стихотворении «Русалка» (1819) [8] А.С. Пушкин представил типичный славянский языческий мифологический образ русалки. При двух встречах с монахом эта русалка «бела, как ранний снег холмов», «прелестна и бледна», «чешет влажные власы», «манит его рукою», «кивает головою», «целует издали, шутя», «хохочет, плачет, как дитя», «зовет монаха, нежно стонет». И то, что после третьей встречи «монаха не нашли нигде, и только бороду седую мальчишки видели в воде», известило о смерти монаха-утопленника. А одноименное стихотворение (1836) [9] М.Ю. Лермонтова «покрыто фантастическим колоритом», наследует славянскую мифологическую русалочную традицию: «чешет волосы» и «зачаровывает прекрасной песней мужчин». У М.Ю. Лермонтова русалка любит «расчесывать кольца шелковых кудрей во мраке ночей» и печально петь, «и звук её слов долетал до крутых берегов». Однако причина ее печали оказалась в том, что она полюбила мертвого витязя на дне реки, кто «равнодушен» к ней. Если А.С. Пушкин описывает опасную русалку на реке, то можно сказать, что под пером М.Ю. Лермонтова печальная русалка вызывает у нас сочувствие.

В незаконченной реалистической драме А.С. Пушкина «Русалка» (1832) [10] реконструирован мотив «превращение утопленницы в русалку». В реконструкции русалочного мифа А.С. Пушкин создал образ дочки мельника, беременной и брошенной любовником-князем, которая утопилась и обернулась русалкой - злобным хладнокровным демоном, мечтающим отомстить изменнику. А.С. Пушкин в этой драме открыл (объяснил) причину поведения мести русалки в несчастливой любви.

Мотив утопления мифа «Цзинвэй обращает морскую стихию в землю» является одним из самых популярных китайских мифологических мотивов, на которых были основаны популярные литературные темы. На цзинвэйскую тему в китайской литературе, начиная с династии Цинь (2 век до н.э.), писали многие поэты. До 19 века известные поэты уделяли свое внимание сюжету утопления дочки Янь-ди Нюйва, и их поэтическое творчество обращалось вокруг темы «душа в несправедливости» [11, с. 153], т.е. авторы рассматривали этот мифологический мотив утопления как трагедию. В стихотворениях говорится:

» (Летит над морем

птичка, ее звали Цзинвэй, в ней живет душа дочки императора, утонувшая и по-

гибшая в море в молодости. Зря из обиды у неё выросла мечта заполнить море камешками, из-за слабой силы сделать не удалось) [12, с. 466] и «Ш£ШШИ, й^м^ояйё^^.^жйя^» (Из обиды моря Цзинвэй носит камешки в клюве, не боясь смерти. Жалко её мечты. Ее мучит, когда камешки перенесет в море, не думая, что трудно заполнить море.) [13 с. 36498]. В стихах выражают жалость к трагедии мотива утопления и сочувствие к маленькому бесплодному усилию заполнить море. А с 19 века поэты более уделяют внимание поведению морской стихии в море после утопления и превращения в птичку Цзинвэй, рассматривая это вечное мщение как героический поступок, как национальный духовный символ [14, с. 88]. Итак, в стихах на тему Цзинвэй поэты, заимствуя миф Цзинвэй, метафорируют свою решительность и твёрдую волю. См. «'ШЙА^'Й, (Зная, что заполнить море не в силах, Цзинвэй поклялась отдать всю жизнь этому делу); ( <Ш> , #11) ,

'^ЙЯ» (Желая заполнить Восточное море, тело утонуло, а дух не изменится. Пока море не будет заполнено, моя воля не будет утоплена); ( (Ш£) , ЙМЙ) и др. С тех пор образ слабого птички Цзинвэй стал символом мужества, борьбы с судьбой и неукротимой силы личности.

Мотив «утопление» с русалкой как сюжет встречается в некоторых литературных произведениях. В «Герое нашего времени» (1839 - 1840) М.Ю. Лермонтова в главе «Тамань» [15, с. 189 - 199] Печорин встретился с девушкой, которую он называет «русалкой». Ее взгляд властвует над Печориным, косы распущены, и «длинные русые волосы» свободно спадают на «белую фигуру». Во время ночного свидания с Печориным в лодке она пыталась его утопить, что показало признак «зла» русалки. В повести «Майская ночь, или Утопленница» паночка-ру-салка изображена Н.В. Гоголем как образ прекрасной девушки, она «бледна, как полотно, как блеск месяца; но как чудна! Как прекрасна!», живет в воде, заманивает к себе мужчин, водит хороводы. Она помогает главному герою добиться любви его любимой девушки.

Мотив «утопление» с мифологическим персонажем Цзинвэй в тысячелетней истории китайской литературы предстает в сюжете после 18 века. Аллегорический роман «Цветы в зеркале» ( (Ш&Ш) ) Ли Жучжэня (1828) считается первым повествовательным литературным произведением с сюжетом «Цзинвэй». В девятой главе автор через диалог между героями Тан Ао и Дэн Дзюгоном выразил положительную оценку Цзивэй как неукротимую духом [16]. Писатель Цзоу Тао (1894) в романе «Небесная тень на море» () в первых двух главах описал историю, в которой небожительнице Цзинвэй удалось заполнить море. Однако ее поведение нарушило волю небесного императора, и ее с другими небожительницами цветов уволил небесный император с небес в свет [17]. В фантастической веб-новелле Исюе Фэнъе (2015) «Три жизни, три мира: под деревом Бодхи» («=4=Щ:^ШЙТ») описывается, что во второй жизни героиня была дочкой императора Янь-ди, после смерти её душа превратилась в птицу Цзинвэй и стала обращать восточную морскую стихию в землю ради любимого человека [18]. В последних двух произведениях отсутствует сюжет утопления и мести, остался только подвиг обращения морской стихии в землю ради других.

Помимо самостоятельного сюжета, мифологические персонажи русалка и Цзинвэй часто упоминаются фрагментарно в произведениях многих писателей 19 - 21 веков как мифологический фон. Типичные признаки поведения и внешнего вида этих двух мифологических персонажей обладают знаковостью и вызывают устойчивые ассоциации. Чаще всего писатели выделяют такие типичные черты у русалки, как: © «сидит на ветвях». Это поведение встречается в «Руслане и Людмиле» А.С. Пушкина, в произведении «Бежин луг» (1851) И.С. Тургенева, в рассказе «Леший» (1890) А.П. Чехова, в «На рубеже двух столетий» (1929) А. Белого и в других. И выражение А.С. Пушкина «Там чудеса: там леший бродит, Русалка на ветвях сидит» и его варианты как прецедентное высказывание повторяется в разных произведениях; @ «смеялась»: «Он видел, как из-за осоки выплывала русалка, ... Она вся дрожит и смеется в воде» («Вий» (1835 - 1841), Н.В. Гоголь), «Ох, прости Господи, точно русалка нечистая смеется!» («Гроза на

Библиографический список

Москве» (1914), Ал. Алтаев), «В чаще лесной хохочет русалка» («Песнь Валгун-ты» (1924 - 1934), А.П. Хейдок), «Как ржали тогда вороные, гремели бубенцы, ухал водяной, смеялась русалка!» («Красные и белые» (1966 - 1973), А.И. Алдан-Семенов) и др.; @ «защекотала»: «Врачи толковали то и другое; но народ объяснял дело гораздо проще: он говорил, что покойника русалки защекотали» («Русалка» (1829), О.М. Сомов), «... и ты не хочешь, чтоб русалка защекотала тебя до смерти...» («Страшное гаданье» (1831), А.А. Бестужев-Марлинский), «Говорят, защекотала тебя русалка?» («Дурочка» (1998), С. Василенко) и т.д.; 0 «утопила»: «Три года назад здесь же меня одна русалка чуть не утопила» («Бегство ленных» (1928), К. Большаков)) и др.; © «с распущенными волосами» или «чешет косы»: «Русалка с распущенными по плечам смолистыми волосами» («Инородное тело» (1965 - 1994), Б. Левин), «А русалка молодая косы чешет и поет» («Приключения Таси» (1905 - 1915), Л.А. Чарская), «А русалка только ночью косу-то чешет да молодцов заманивает» («Господин Великий Новгород» (1882), Д.Л. Мордовцев); © «с бледной кожей»: «И снова дева над водою; Сидит, прелестна и бледна» («Русалка» (1829 - 1832), А.С. Пушкин), «Вся она была бледна, как полотно, как блеск месяца; но как чудна! Как прекрасна!» («Майская ночь, или Утопленница» (1830), Н.В. Гоголь) и т.д.

У китайской «Цзинвэй» выделенные в литературе признаки «проще». Писатели единогласно уделяют внимание её манере «держать в зубах камешки» и «засыпает море». Например,

(Цзинвэй держит в зубах камешки, и кукушка плачет до крови - это не реальность, но это важно. Важнее понимать смыл этих историй) («^д» (2004) ЖА), «ШМ^Й.^ЮЙ^» (Цзинвэй мечтала заснуть море, Лисао пытался спросить у небес) («МЩ##Ш®» (19 в. ), и др.

Таким образом, осуществлённый сравнительный анализ мотива «утопление» в русской и китайской мифологиях и его воплощения в художественной литературе показал, что русский и китайский народы верят, что душа умершего прежде срока своей естественной смерти человека (в том числе утопления) не умирает. Однако такая бессмертная душа в русской и китайской мифологиях и литературах поступает по-разному. Первая превратилась в русалку, вторая -в птичку Цзинвэй.

Русалка в русской литературе чаще выражается в образе опасной женщины с соответствующими мифологической традиции признаками: с бледной кожей, жутким смехом и распущенными волосами, соблазняет мужчину и почти всегда вредит людям. Из русского литературного продолжения данного мифологического мотива чаще видим, что русалки под пером писателей являются и жертвами судьбы, и бросающими вызов судьбе, господству мужских прав, и желающими быть уважаемыми в мужском мире.

А китайскому мифу о Цзинвэй и его воплощению в художественной литературе в разных социальных контекстах придавались разные культурные значения. С 18 - 19 веков этот мифологический мотив отражает героический поступок людей, которые готовы пожертвовать собой ради своей веры или никогда не сдаются перед трудностями. Китайский народ оценивает бесстрашный героизм Цзинвэй в борьбе с природой (или судьбой) и рассматривает его как воплощение национального духа.

Мы рассмотрели пути наследия мифологического мотива «утопление» в русских и китайских художественных произведениях, определили фрагмент мифологической и языковой картин мира, представления и восприятия русского и китайского народов. На наш взгляд, у одного мифологического мотива «утопление» в двух языках и культурах разное выражение в виде образа и его трактовки в самом мифе. Как следствие, и литературное воплощение и интерпретация мифологического мотива также различны, причём в русской литературной интерпретации почти полностью сохраняется от мифа (русалка - вредоносный дух с бледной кожей и распущенными волосами, хохочет, привлекает человека и топит), а в китайской происходит сохранение символа бесстрашного героизма птички Цзинвэй, иногда наблюдается замена образа птички на образ небожительницы.

1. шт. ±«хгш±, 1991.

2. Веселовский А.Н. Историческая поэтика. Москва: Высшая школа, 1989.

3. ШШШ. ШШШ.ЙЯ: ШШ*Ж!Й, 1997.

4. Баландинсикй Б.Б. Языческие шифры русских мифов. Москва: Амрита-Русь, 2008.

5. ЙИ.ШЖЩЙ. ±Ш: ±ЖЙЙЖ!Й, 1980.

6. Национальный корпус русского языка. Available at: http://processing.ruscorpora.ru/search.xml?env=alpha&mycorp=&mysent=&mysize=&mysentsize=&mydocsize=&dp-p=&spp=&spd=&text=lexform&mode=main&sort=i_grtagging&lang=ru&nodia=1&req=%D1%80%D1%83%D1%81%D0%B0%D0%BB%D0%BA%D0%B0+

7. ШШйШ^ШЛ^ФШпвЗДЯФ'Ь. Available at: http://ccl.pku.edu.cn:8080/ccl_corpus/index.jsp?dir=xiandai

8. Пушкин А.С. Библиотека великих писателей: Пушкин. Под редакцией С.А. Венгерова. Санкт-Петербург, 1907; Т. 1: 539 - 541.

9. Лермонтов М.Ю. Русалка. Полное собрание сочинений М.Ю. Лермонтова: в 4-х т. Под редакцией А.И. Введенского. Санкт-Петербург, 1891; Т. 1: 5.

10. Пушкин А.С. Библиотека великих писателей: Пушкин. Под редакцией С.А. Венгерова. Санкт-Петербург, 1909; Т. 3: 361 - 371.

11. тШ 2018 № 4: 149 - 165.

12. 4ft. t-SA+A. ±Ж: ±ЖЙЙЖ!Й, 1986.

13. $ш.шттш. iE+AMsat. tti: tti*^ii±, 1998.

14. tl. ^М^ШШВДЙ. ttIM^¥fft(tt£f4fffi) . 2010; № 1 : 79 - 88.

15. Лермонтов М.Ю. Герой нашего времени. Москва, 1915.

16. . ШШ. tti: 1Ш+Я£2®Ш±, 2004.

17. Ж . Ш±.£Ш. 2014.

18. Available at: https://www.juyit.com/xiaoshuo/93/93910/

References

1. tt«. ±»£2®ш±, 1991.

2. Veselovskij A.N. Istoricheskaya po'etika. Moskva: Vysshaya shkola, 1989.

3. ШШ. ШШШ.ЙЯ: ШШ*ЖЮ±, 1997.

4. Balandinsikj B.B. Yazycheskie shifry russkih mifov. Moskva: Amrita-Rus', 2008.

5. Ш ±»ЙЙЖ1Й, 1980.

6. Nacional'nyj korpus russkogo yazyka. Available at: http://processing.ruscorpora.ru/search.xml?env=alpha&mycorp=&mysent=&mysize=&mysentsize=&mydocsize=&dpp=&sp-p=Sspd=Stext=lexformSmode=mainSsort=i_grtaggingSlang=ruSnodia=1Sreq=%D1%80%D1%83%D1%81%D0%B0%D0%BB%D0%BA%D0%B0+

7. ШШйШ^ЬжЛ^ФШпвЗДЛФ'Ь. Available at: http://ccl.pku.edu.cn:8080/cci_corpus/index.jsp?dir=xiandai

iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.

8. Pushkin A.S. Biblioteka velikih pisatelej: Pushkin. Pod redakciej S.A. Vengerova. Sankt-Peterburg, 1907; T. 1: 539 - 541.

9. Lermontov M.Yu. Rusalka. Polnoe sobranie sochinenij M.Yu. Lermontova: v 4-h t. Pod redakciej A.I. Vvedenskogo. Sankt-Peterburg, 1891; T. 1: 5.

10. Pushkin A.S. Biblioteka velikih pisatelej: Pushkin. Pod redakciej S.A. Vengerova. Sankt-Peterburg, 1909; T. 3: 361 - 371.

11. тШ 2018 № 4: 149 - 165.

12. t-SÀ+Л. ±Ж: ±ЖЙЙЖЮ±, 1986.

13. $ш.штт». ше+ЛМЙЙ!. «i: «шл^жша, 1998.

14. tl. ^М^ШШВДЙ. . 2010; № 1 : 79 - 88.

15. Lermontov M.Yu. Geroj nashego vremeni. Moskva, 1915.

16. . Mf. «I: «1+ЯХ2Ш±, 2004.

17. Ш . fê/Ш: 2014.

18. #SW. Available at: https://www.juyit.com/xiaoshuo/93/93910/

Статья поступила в редакцию 20.01.20

УДК 882

Shabarova G.K., postgraduate, Bashkir State Pedagogical University n.a. Akmulla (Ufa, Russia), E-mai: gulzhanshabar@mail.ru

PUSHKIN REMINISCENCES IN THE ORIENTAL LYRICS B. KANAPYANOV. The main content of the study is the problem of contact-typological relations of Kazakh and Russian literature. At the beginning of the work, information is given about Kazakh writers who continued the traditions of Russian literature. Among them there are the names of Abay, Saken Seyfullin, Magzhan Zhumabaev, Sabit Mukanov, Mukhtar Auezov. The main object of research is the poetry of Bakytzhan Kanapyanov, the identification of Pushkin's reminiscences in his lyrics. The article analyzes the poems "The Eastern Spirit of Bakchisarai" and "The Mute reproached with destruction", in which there are many reminiscences from the poem by A. Pushkin "The Bakchisarai Fountain". The article gives a comparison of works united by the theme of history and modernity, historical images. In the finale of the Pushkin poem, the image of a traveler arises. He is also in the poem of Kanapyanov. This image is a reassurance of the Kazakh poet not only in preserving historical memory, but also in preserving and continuing Pushkin's poetic traditions. The main ones in the study are comparative and hermeneutic methods.

Key words: reminiscence, syngarmonism, graduation, alliteration, antithesis, chronotope, keynote.

Г.К. Шабарова, аспирант, Башкирский государственный педагогический университет имени Акмуллы, г. Уфа, E-mai: gulzhanshabar@mail.ru

ПУШКИНСКИЕ РЕМИНИСЦЕНЦИИ В ОРИЕНТАЛЬНОЙ ЛИРИКЕ Б. КАНАПЬЯНОВА

Основное содержание исследования составляет проблема контактно-типологических связей казахской и русской литератур. В начале работы даются сведения о казахских писателях, продолживших традиции русской литературы. Среди них имена Абая, С. Сейфуллина, М. Жумабаева, С. Муканова, М. Ауэзова. Основным объектом исследования является поэзия Б. Канапьянова, выявление пушкинских реминисценций в его лирике. В статье анализируются стихотворения «Восточный дух Бахчисарая» и «Немой упрёк уничтоженью», в которых есть множество реминисценций из поэмы А.С. Пушкина «Бахчисарайский фонтан». В статье даётся сравнение произведений, объединённых темой Крыма, истории и современности, историческими образами. Возникающий в финале пушкинской поэмы образ путника узнаваем и в стихотворении Канапьянова, что является заверением казахского поэта не только в сохранении исторической памяти, но и в сохранении и продолжении пушкинских поэтических традиций. Основными в исследовании являются сравнительный и герменевтический методы.

Ключевые слова: реминисценция, сингармонизм, градация, аллитерация, антитеза, хронотоп, лейтмотив.

Ю.М. Лотману принадлежит утверждение, что «взаимодействие культур, информационный диалог между ними - закон мирового культурного развития» [1, с. 6]. Импульсом для культурного взаимодействия русской и казахской литератур стало творчество А.С. Пушкина.

Н.О. Джуанышбеков в своей работе «Свет Пушкина в Казахстане», отмечая контактно-типологические связи казахской литературы с творчеством А.С. Пушкина, подчёркивает, что «речь не идёт об интегральных формах рецепции, заимствовании, подражании, стилизации, а о творческой трансформации пушкинских мотивов, идей, тем, образов» [2, с. 103].

Так, исследователь видит типологическое сходство художественных систем Пушкина и Абая. Из писателей ХХ века он выделяет имена С. Сейфуллина и М. Жумабаева, продолживших в казахской литературе развитие темы узника в русской поэзии, «начатой Пушкиным, продолженной Лермонтовым, Полежаевым, Майковым, Полонским, Некрасовым, Тютчевым, Фетом, Блоком, Есениным, Бальмонтом» [2, с. 103].

Н.О. Джуанышбеков прослеживает преломление романтизма Пушкина в творчестве С. Сейфуллина, в частности отражение пушкинских свободолюбивых мотивов в творчестве последнего. Схожесть романтических образов природы в стихотворениях Пушкина «Узник» и Сейфуллина «Мой крылатый скакун» исследователь относит к контактно-генетическим связям. Стихотворения Пушкина «Узник» и Сейфуллина «В заточении», «Мольба узника», «Соскучился я», «Побег из тюрьмы» имеют определённую биографическую основу. Н.О. Джуанышбеков пишет: «Узник за решёткой, то ли человек, то ли орёл, «вольный беркут», «сокол», «крылатый конь-тулпар», «орёл молодой» - вот образы, в которые заключённый в тюрьму С. Сейфуллин и томящийся в южной ссылке Пушкин воплощали свои мечты о просторе, о воле, о свободе» [2, с. 103].

Н.О. Джуанышбеков пишет, что некогда В. Брюсов назвал Магжана Жумабаева казахским Пушкиным, и констатирует, что «ренессансный гуманизм Пушкина и Жумабаева делает их фигуры равнозначными в национальных литературах». На примере сравнительно-типологического анализа стихотворений «Зимний вечер» и «Зимняя дорога» Пушкина и «Зимняя дорога» Жумабаева исследователь показывает, что «в лирике Жумабаева тема природы освещается с такой же поэтической силой, как и в поэзии Пушкина» [2, с. 107]. Отмечая тяготение романтической эстетики Жумабаева к русской поэзии, Н.О. Джуанышбеков подчёркивает национальное своеобразие его лирики.

Типологические связи с творчеством Пушкина ученый обнаруживает и у С. Муканова. В его стихотворении «Русский язык» описан «волшебный сад, в котором прекрасные плоды несут живительные соки произведений классиков мировой литературы», среди которых упоминается имя Пушкина. В поэме «Ажар» С. Муканов «проводит параллель между своей и пушкинской героиней» - Татьяной Лариной [2, с. 112].

В творческом наследии писателя М. Ауэзова Н.О. Джуанышбеков также видит отражение пушкинской поэтики, усматривая в романе-эпопее «Путь Абая» множество пушкинских мотивов.

Поэтическому творчеству Б. Канапьянова Н.О. Джуанышбеков посвятил работу «Бахытжан Канапьянов. Очерк о жизни и творчестве». В ней он определяет поэзию Бахытжана Канапьянова как «новаторскую по форме и глубоко философскую по содержанию» [3, с. 4], называет поэтом-философом, произведения которого «об одном, о главном, о вечном - о поиске смысла жизни, об обретении душевной гармонии, о совершенстве мироздания и дисгармонии, которую в него вносит человек» [3, с. 12].

i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.