Научная статья на тему 'Мотив прикосновения в лирике Зинаиды Гиппиус 1889-1918 годов'

Мотив прикосновения в лирике Зинаиды Гиппиус 1889-1918 годов Текст научной статьи по специальности «Языкознание и литературоведение»

CC BY
409
43
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.
Ключевые слова
МОТИВ ПРИКОСНОВЕНИЯ / БОЖЕСТВЕННЫЕ СУЩНОСТИ / ПРЕОБРАЖЕНИЕ / THE MOTIVE OF TOUCHING / DIVINE ENTITIES / TRANSFORMATION

Аннотация научной статьи по языкознанию и литературоведению, автор научной работы — Кондрашина Ирина Борисовна

Мотив прикосновения в творчестве З. Гиппиус связывается в статье с символическим смыслом приобщения к божественному или преображения. Прикосновение трактуется как универсальный мифологический мотив, имеющий фольклорные основания.

i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.
iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.

The motive of touching in Zinaida Gippius' lyrics of 1889-1918 years

The article presents the motive of touching in the creative work of Z. Gippius to be connected with the symbolic meaning of joining the divine or transformation. Touching is considered as a universal mythological motive based on folklore.

Текст научной работы на тему «Мотив прикосновения в лирике Зинаиды Гиппиус 1889-1918 годов»

И.А. Кондрашина

Волгоградский государственный университет Мотив прикосновения в лирике Зинаиды Гиппиус 1889-1918 годов

Наряду с характеристиками пространства, явленного через восприятие мира лирическим героем посредством звука, света и цвета, особое положение занимает иная характеристика - тактильная, выразившаяся в устойчивом мотиве прикосновения. Под прикосновением мы понимаем не только легкое касание, а сам факт физического контакта, соприкосновения людей и предметов/сущностей.

Прикосновение как событие отмечено у Гиппиус символическим смыслом приобщения к божественному или преображения. «Уже по самой своей сути прикосновение занимает в иерархии человеческих чувств и ощущений совершенно особое место: трогать мир - совсем не то, что слышать или смотреть на него. Тем более, когда естественная "сила" тактильного контакта усиливается особенностями душевно-телесного склада личности» [Карасев, 2001, с. 392].

Уже в первой книге стихов заявлен мотив прикосновения. В первую очередь, это стремление лирического героя к символическому, священному «касанию», направленному на бога, точнее, на его «одежды»: «Дай коснуться Твоей одежды, Забыть страх» («Христу», 1901). Вообще, образ «одежды» встречается в сборнике 10 раз. «Белые», «брачные» одежды - атрибут бога, а также символ победы и непорочности, к которым следует стремиться. Когда лирический герой говорит о своей «одежде», он называет ее «темной»: «темна моя одежда» («Нескорбному учителю», 1901), либо избегает ее цветовой характеристики, но готов предстать в ней на суд божий, как в стихотворении «Опустошение» 1902 г.: «Неси мою одежду, ветер черный, / Туда, наверх, к престолу нашей Правды!».

Мотив касания получает свое продолжение через символические «покрывание» или «укрывание». В целостности религиозного мировосприятия лирический герой Гиппиус обращается к просительному слову, молитве, за себя или за другого, ищет защиты бога, его принятия: «Во всей несовершенности / Прими меня, укрой» («Оправдание», 1904), «Господь. Отец. Спаси, укрой - / Кого хочу» («О другом», 1901). Функцию «покрывания» в поэтическом мире Гиппиус могут нести также природные явления - снег и ночь. Причем, если «Покрывало снежное легко и сладко» лирическому герою («Снежные хлопья», 1894), то «Ночь черна, как тяжек ее покров!..» («Стук», 1900).

В трудные минуты для духа/души лирического героя он жаждет преображения, приобщения к божественному, причем прикосновения как такового может и не произойти, но оно предполагается как желаемое, возможное, становится целью. Реализуется это через образ руки. В стихотворении «Бессилье» 1893 г. лирический герой описывает свое состояние: «Мне близок Бог - но не могу молиться, / Хочу любви - и не могу любить. / Я к солнцу, к солнцу руки простираю...». В стихотворении «Костер» 1902 г. лирический герой ищет «свет» (богоприсутст-вие) «в очах людей» и «к ближним руки простирает», ищет «движенья, знака, слов», однако лишь «дышит скукой / Их утомительный ответ». Вытянутая вперед рука (то есть все то же потенциальное прикосновение, желание дотронуться) -знаковая черта в лирике Гиппиус. Во время молитвы древние воздевали руки к

небу, и именно этот символический жест лирического героя неоднократно запечатлевает Гиппиус в стихотворениях. Здесь можно отметить «подчеркнутое значение жеста в противоположность слову» [Ямпольский, 1996, с. 134]. Жест как бы фиксируется в памяти и становится застывшим, вечным напоминанием или выражением чего-либо.

В стихотворении «Кровь» 1901 г. лирический герой готовится совершить своего рода ритуал, желая «слиться», вступить на «единый путь» с «Любовью»; поэт обращается к образам крови и руки: «Руку мою приготовь... Слей нас в единое сердце»). Интересно, что в стихотворении «Белая одежда» 1902 г. возникает образ руки бога, держащей лирического героя (здесь рука - символ власти, божьей воли): «Времен и сроков я не ведаю, / в Его руке Его создание».

О прикосновении в форме поцелуя (поцелуй - важный элемент в метафизике Гиппиус) речь идет в стихотворении «Поцелуй» 1903 г. Лирический герой видит в поцелуе «радость приближенья», любит в нем «неизвестность, / Не исполнение, -возможность». Он и сам еще не знает, не уверен в осуществлении этого «слияния», восклицая: «Губ твоих коснусь ли нежных?», в финале же разноплановостью грамматических времен поэт искусно фиксирует эту «возможность»:

Дрожат уста твои, не зная, Какой огонь я берегу им. Аньес... Аньес... И только края Коснусь скользящим поцелуем.

Словоформа «дрожат» - настоящее время, фиксирующее момент, предваряющий свершение события. Форма глагола «коснусь» - будущего времени - относит нас к еще не наступившему, но вот-вот должному свершиться моменту поцелуя. Подчеркивается ценность этого срединного положения, мгновения «между» двумя событиями.

Стихотворение «Сообщники» 1902 г. интересно тем, что в нем примечательно реализуются сразу две интересующие нас модели - пространственная и временная. Начнем с того, что мотив прикосновения здесь перевернут: лирический герой вместе со своим сообщником на этот раз не ждут прикосновения, а сами касаются Христа и, более того, - распинают его. В качестве сюжета Гиппиус использует евангельское повествование о голгофских событиях, вводит в текст даже незначительные детали, изложенные евангелистами. Процесс самоуглубления поэта в тайну личностного восприятия голгофской драмы и вселенские обобщения, основанные на вчувствовании в сокрытую динамику евангельских эпизодов, начинается картиной, развернувшейся на площади у «судилища»: Понтий Пилат «и спрашивал. и сомневался», Христос «молчал, - как и в былые дни», а «мы» -«кричали:... распни Его! Распни!» Заметим, что так часто встречающийся у Гиппиус образ молчания неизменно выполняет свою функцию - сопровождает присутствие бога. Крик же раскрывает свою суть в семантике выкрикиваемых слов. После восхождения в гору происходит первое прикосновение сообщников: «С Молчавшего мы там одежды сняли и на веревках подняли на крест». И далее последовательно происходит неоднократное «касание»: «К ладони узкой я приставил гвоздь. / Ты стукнул молотком по шляпке ржавой, - / И вникло острие, не тронув кость», «Мы о хитоне спорили с тобою... / Не на тебя ль попала кровь с водою, / Когда ударил я Его копьем?» (курсив наш. - И.К.). Сразу несколько значимых для мотива касания образов соединились в тексте одного стихотворения: одежды (хитон), рука (здесь - узкая ладонь), копье (также гвоздь) и вода (кровь с водою).

В пространственном плане нас интересует образ «высоких ступеней», на которых стояли «двое пред толпой». Положение «выше», в котором находится Иисус, актуализирует аксиологическую ось вертикали, связанную с богом. Этот

же смысл иллюстрирует путь, восхождение «в гору», и поднятие Христа «на крест», когда он снова оказывается в положении «над» всеми.

Временной план актуализирован в первой и последней строфах стихотворения. Сначала лирический герой ставит вопрос о том, думает ли его собеседник-сообщник, что «Голгофа миновала», «пробил час» и «жизнь уже не повторяла / Того, что быть могло - единый раз?» В финальном двустишии содержится ответ на поставленный вопрос: «Вчера, и завтра, и до века, оба - Мы повторяем казнь -Ему и нам». Время, выраженное формулой «вчера, и завтра, и до века» объемлет прошлое и выводит в вечность, напоминая при этом завершающие строки молитвенного славословия: «ныне, и присно, и вовеки веков»; речь при этом, конечно, идет о человеческом грехе, требующем искупления.

Итак, перед нами парадоксальная ситуация: касание человека к богу - это касание насильственное, казнь, тогда как касание бога к человеку есть защита, благословение.

Во второй книге стихов «Собрание стихов. 1903-1909. Книга вторая» мотив прикосновения развернут еще шире, мы находим множество примеров реализации касания по уже рассмотренным «схемам» - через образы одежды и руки.

Желание божьего прикосновения выражается в стихотворениях «Август» 1904 г.: «Господь! .О просияй! Коснись! Сожги!»; «Иметь» 1905 г.: «чтоб там, обняв Его колени, И умирать, - и воскресать»; «Возьми меня» 1904 г.: «Возьми меня. в Твое сиянье, в Твою обитель.».

Положительно маркированными оказываются прикосновения ночной тишины: «люблю ее прикосновения / И сила яркая растет во мне» («Ночью», 1904), а отрицательно маркированным, «тяжелым» оказывается «земной покров» («Днем», 1904), при этом лирический герой сравнивает свою душу с «мертвым ястребом», «лежащим в пыли»: «к земле я никну, сливаюсь с ней.» Касание приводит к слиянию, но в негативном ключе.

В стихотворении «Победы» 1906 г. впервые появляется образ «хаоса черного», который наряду с «шорохами черными» прикасается к лирическому герою. Последний задается вопросом «вас ли губить?» и даже хочет их «заключить в световое кольцо», тем самым показывая свою власть над ними. Схожими качествами наделена «тоска времен», «уныльница» в стихотворении «Тоске времен» 1907 г., которая «ищет смешанности, встречности, касанья» с лирическим героем, но побеждается им, поскольку тот бодрствует, уверенно провозглашая: «Не обманешь... не обманешь»! Как только упраздняется элемент воли, и человек «без борьбы» отдается во власть событий, они начинают властвовать над ним, «обнимать»: «пусть обнимет вихорь душный», и человек «падает»: «Помяни мое паденье на суде Твоем, Господь!» («Опять», 1906). Падение человека связано с его особым душевным состоянием, вызванным внутренним дискомфортом, крайним напряжением, конфликтом противоречий. Само падение есть пограничное состояние между сознательным и бессознательным, между жизнью и смертью. Духовное падение человека, унижение, возвышает его. Такое понимание близко библейскому. Падение может означать благожелательное вмешательство в жизнь героя высших ирреальных сил.

Образ «древнего хаоса» снова появляется в стихотворении «Нелюбовь» 1907 г., и лирический герой изо всех сил противостоит ему, «бьющемуся в ставни», призывающему ощутить счастье «в свободе и в Нелюбви». Это противостояние осуществляется и на духовном, и на физическом уровне. Духовное средство борьбы, к которому прибегает лирический герой - молитва, имеющая охранную природу (молитва как «орудие веры» - частотный образ в святоотеческой традиции): «Охладевая, творю молитву, / Любви молитву едва творю...», физически же «хаосу», «черному ветру» лирический герой способен противопоставить лишь силу собственных рук, держащих ставни, но эти силы неравны, поэтому в фи-

нальных строках героем осознается неизбежный финал: «Слабеют руки, кончаю битву, / Слабеют руки. Я отворю!».

Образу слабой человеческой руки противостоит образ спасительной руки бога в стихотворении «Успокойся?» 1904 г.: «Своей рукою Вседержитель к спасенью хочет привести.». Однако лирический герой сомневается в том, не должен ли он убеждать «брата» идти к спасенью, «трогать» его не в буквальном смысле (касаться), а в духовном - тронуть душу словами истины. Но «все решено от Духа Свята, / Он держит всех судеб ключи, / Он всех спасет. Не трогай брата. / Не убеждай.. Оставь. Молчи».

Прикосновение у Гиппиус - знак совершившегося, желаемого или грядущего преображения или слияния. Видение и слышание сменяются осязанием, дистан-цированность от объекта - близостью без дистанции, движение в зримом и звучащем пространстве - неподвижностью. Зрение и слух не обладают преображающим действием, они лишь подсказывают, дают знаки, в каком направлении двигаться на пути к богу, и здесь ориентирами являются молчание и свет.

Прикосновение - универсальный мифологический мотив, имеющий фольклорные основания. Рассмотрев различные образы, связанные с тактильными ощущениями лирического героя в двух поэтических сборниках, мы приходим к выводу, что он реализуется и в поэзии Гиппиус. Прикосновение в поэтическом мире Гиппиус - устойчивый мотив и символический принцип получения защиты, покрова, слияния или преображения. В самых общих чертах суть гиппиусовской поэтики прикосновений сводится не к ожиданию, но почти всегда к самостоятельному желанию и воле самому дотронуться до мира. Поскольку граница между осязающим телом и внешним пространством здесь почти не ощущается, такое состояние может быть осмыслено как предшествующее взаимному разъединению и обособлению человека и мира. Умозрительное прикосновение лирического героя к божественным сущностям значимо, поскольку знаменует преображение пространства и времени (переход в надвременной план), тогда как прикосновение к «вещному», земному миру, актуализованное волей лирического героя, всегда сопровождается разрушительными последствиями.

Литература

Карасев Л.В. Вещество литературы. М., 2001.

Ямпольский М. Демон и лабиринт. (Диаграммы, деформации, мимесис). М., 1996.

i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.