CC BY
45Мотив одиночества в рок-поэзии Светланы Сургановой
Потапова Мария Андреевна,
бакалавр журналистики Московского международного университета, бакалавр филологического факультета Российского университета дружбы народов E-mail: mashaejik@mail.ru
В данной статье рассматриваются семантико-стилистические особенности мотива одиночества в произведениях Светланы Сургановой, а также его взаимосвязь с другими мотивами художественной литературы. Установлено, что неотъемлемым компонентом основного перечня авторских текстов является любовное переживание, формирующее их тематический спектр, проблематику и хронотоп. Кроме того, на примере творчества Сургановой исследуется трансформация классических литературных образов, позволяющая сделать предположение о значительном влиянии на русскую рок-поэзию эстетической системы романтизма и постмодернистской культуры.
Ключевые слова: романтизм, постмодернизм, русский рок, рок-поэзия, рок-музыка, одиночество, странствие, любовь.
В настоящее время Светлана Сурганова - лидер группы «Сурганова и оркестр», бывший участник «Ночных снайперов» является одной из наиболее ярких фигур отечественной рок-поэзии. В частности, рок-поэзии женской, представленной на российской почве достаточно ограниченным кругом авторов. Светлана Сурганова - «островок культуры в океане суррогата», «воплощение неформатности» [8, с. 5].
Несмотря на это, не существует устоявшегося мнения относительно её творчества, что во многом связано с неоднозначностью восприятия рок-текста с филологической точки зрения, а именно его места в литературе и допустимости рассмотрения в отрыве от музыкально-исполнительского контекста. Проблемой является и отсутствие чётко разработанной теоретической базы в данной области знаний в силу молодости роковедения как направления в науке.
Однако на сегодняшний день произведения популярных рок-авторов всё чаще выходят в качестве самостоятельных стихотворных сборников (Б. Гребенщиков «Песни БГ», Е. Летов «Стихи», Д. Арбенина «Аутодафе», «Спринтер», «Сталкер» и др.), что в определённой мере стирает грань между понятиями «текст» и «рок-текст», предоставляя возможность применения здесь стандартных инструментов комплексного анализа. Некоторые специалисты для более точной трактовки содержания и формы рок-произведения обращаются к особенностям его звукового оформления, авторской интонации и, при наличии, семантико-экспрессивной функции клипа.
Очевидно, что творчество каждого нового поколения деятелей искусства зиждется на фундаменте, заложенном их предшественниками. Рок-поэты - не исключение. Поэтому ошибочно будет полагать, будто рок-тексты служат исключительно для трансляции нонконформистских идей радикально настроенной молодёжи и находятся в культурном вакууме, отдельно от опыта мировой и отечественной литературы. Нет сомнений в том, что русский рок не только не порывает с традицией, но и продолжает вести с ней диалогические отношения.
Будучи продуктом постмодернизма, он воплощает собой синтез различных культурных течений. Чебыкина Е.Е. подчёркивает ощутимое влияние на рок-поэзию «многочисленных литературных (романтизм, Серебряный век, современные художественные искания), мировоззренческих (например, субкультура хиппи), фольклорных (культура скоморошества, народная песенная культура) и других источников» [9, с. 3]. Широко используется авторами и приём интертекстуальности, где ци-
сз о со "О
1=1 А
—I
о
сз т; о m О от
З
ы о со
тированию подвергаются как произведения «коллег по цеху» («Дом стоит, свет горит» в песне Зем-фиры «Ок» - прямая отсылка к «Печали» Цоя), так и классические образцы («Некому берёзу залома-ти» А. Башлачёва).
Особенное воздействие эстетической системы романтизма на смысловую составляющую рок-текстов раскрывается при анализе их тематики, проблематики, идейного содержания и ключевых мотивов. Романтизм - первая эпоха, которая задаёт абстрактный идеал, она же полномасштабно рассматривает внутреннее «я» человека, со свойственными ему психологизмом, темами любви, жизни, смерти, свободы и самоидентификации.
В связи с этим возникает ключевое для романтиков противопоставление «индивид - общество», которое актуализировано в литературных произведениях Байрона, Шелли, Д. Китса, А.С. Пушкина, М.Ю. Лермонтова, а также в философских трудах Ж.-П.Сартра, К. Ясперса, Н.А. Бердяева и др. Отсюда возникают два смыслообразующих концепта: одиночество, чаще всего сознательное, и странствие (на физическом и метафизическом уровнях) как его составная часть, служащие, с одной стороны, инструментом поиска недосягаемой мечты, с другой - уходом от реальности, с итоговым возвращением в пространство своей души. Здесь мы наблюдаем интересный парадокс:
Как отмечает исследователь Васинева П.А., «особенность романтического одиночества состоит в том, что герой в начале пути своего развития пытается преодолеть его и всё же, как результат, возвращается к этому способу существования. Однако это два разных онтологических аспекта романтического сознания. Первое - одиночество как состояние: возникает от чувства неуместности, от ощущения себя «лишним» человеком. Второе - одиночество как цель: оно является результатом внутреннего духовного роста человека, когда, познав несовершенство мира, романтическое сознание стремится замкнуться в себе и уже там искать связь с идеалом, с Абсолютом» [2, с. 94].
Любопытным в контексте романтической эстетики представляется образ ангела, который, с одной стороны, может выступать проводником абсолютного, желанного, но недостижимого в «этой» жизни райского мира, куда с тоской стремится лирический герой, непосредственно проводником лирического героя в земных странствиях (интерпретация христианского учения об Ангеле-Хранителе), что лишь подчёркивает одиночество поэта, или же идеализированным объектом любви, символизирующим всю ту же недостижимость мечты.
Классическая литература знает немало примеров творческого прочтения ангельского образа. А.С. Пушкин, следуя библейскому представ-5 лению об устройстве духовной сферы, выводит g на поверхность антитезу «ангел нежный» и «де-£ мон мрачный» по аналогии с противопоставления° ми свет-тьма, добро-зло, чистота-порок, но непре-5в менно с торжеством светлого начала:
«...Дух отрицанья, дух сомненья На духа чистого взирал И жар невольный умиленья Впервые смутно познавал.»
Сияние ангельской чистоты у поэта обладает высшей, всепобеждающей властью, способной пробудить «жар умиленья» даже в демонической сущности. Совершенное преобладает над несовершенным, духовно «приподнимая» последнее.
В «Ангеле» М.Ю. Лермонтова присутствует ещё одна антитеза, только уже в сопоставлении ангельской «песни святой» и скучной песни земли, чуждой божьему царству. «Для мира печалей и слёз» несёт крылатый путник молодую душу, обрекая её на страдание по потерянному раю. Здесь же отчасти кроется причина человеческого одиночества, неудовлетворённости земным и поиска того святого, что сохранила юная память накануне рождения. Впрочем, страдание несёт очищение, а пение ангела на протяжении жизни поддерживает сердце пламенем «звуков небес», тем самым сохраняя надежду на возвращение души, вдохновлённой на спасение, в обитель блаженства.
Мы видим, что ангелы в указанных стихотворениях уже частично персонифицированы, но продолжают отвечать своему евангельскому пониманию. В обоих случаях они - представители сверхъестественного, трансляторы и исполнители воли христианского Бога.
Однако модернистские эксперименты с художественным словом, а позднее и вовсе разрушение канонов в искусстве, случившееся в преддверии XXI вв., привели к «реконструкции» многих устоявшихся концептов. Значительные коррективы внесли также процессы урбанизации. Изменения внешней среды (слом привычного бытового уклада, ускорение темпов жизни, техногенность, роботизация и др.) не могли не отразиться на внутренней природе человека. Психологическая изолированность выявила новый тип одиночества -одиночества в современном мегаполисе.
Так привычный нам ангел обретает у С. Сур-гановой дополнительное качество - механистичность. В 2021 году в альбоме «Всё будет» этот образ актуализируется в произведении «Ржавый ангел». Лирический герой поэта наделён в равной степени ангельскими, человеческими и машинными свойствами, что создаёт поистине революционную трансформацию. Ангел - дух, он не способен испытывать чувство боли, одиночества, разочарования, претерпевать страдание. Механизм всегда демонстрирует неодушевлённость. Человек -среднее звено между указанными формами. В совокупности же они собирают трёхмерный образ. Далее С. Сурганова проводит параллель между крылатым существом и авторским «я», уравнивая их в ряде случаев.
«Над нелюдимой стороной Над нелюбимою державой Летел испорченный и ржавый Железный ангел заводной.»
Уже в первой строфе Сургановой подчёркивается нетипичность происхождения ангела. Он -земной странник. Его держава - не лазоревые выси, а то, что находится внизу. Более того, держава это «нелюбимая», «нелюдимая», т.е. пустынно одинокая, будто насильно удерживающая в плену. Сам ангел обладает телом, характеризующимся выражено негативными эпитетами «испорченный», «ржавый», «железный», «заводной».
«...Тянул к начищенной трубе Латунной трубочкою губы И звуки осыпались в трубы И были воздуха нежней.»
Живописание «металлических» деталей внешности снова усиливает механистичность лирического героя, его искусственно-земное начало. Однако, несмотря на неподатливость оков, ангел продолжает посылать в мир свой голос - и это сближает его с небом, не позволяя разорвать ниточку их глубинного родства. Образ трубы повторяется трижды: начищенная труба (атрибут архетипиче-ского ангела), латунная трубочка губ (дополнительный акцент на искусственной составляющей) и трубы (уже во множественном числе, вероятнее всего, трубы домов), куда «осыпаются» звуки песен. «Осыпаются», т.е. обладают значительным весом, но тяжесть их, вызванная особенностями источника звука, компенсируется нежностью.
«.А снег всё падал, падал, падал куда-то ввысь И я за ним, и кто-то плакал: остановись. И было странно, опрокинут был небосвод И к небу снег летел подкинут наоборот.»
В припеве рок-композиции внезапно происходит вытеснение ржавого ангела лирическим «я»-человеком. Перед нами раскрывается мистерия: небесное с земным меняются местами. Снег «падает ввысь», летит «наоборот», нарушая законы притяжения. Между тем как сам небосвод оказывается «опрокинут». Чудо вершится на глазах -мечта лирического героя кажется близкой, однако заранее известно, что бег за ней ни к чему не приведёт. Об этом нам говорит слёзный крик «остановись», доносящийся откуда-то со стороны. Но побороть необъяснимую тягу вверх нельзя.
«.И дно божественной ловушки не знало дна И кто-то спал на раскладушке в капкане сна И я, притянутая небом, не рвала жил. А кто-то в городе без снега меня забыл.»
Вторая часть припева обнаруживает наличие романтического двоемирия «божественная ловушка» (небо, снег, перцептуальный хронотоп) и «город без снега», где расстояние между указанными пространствами отделяет лирического героя от объекта его любви. Каждого участника действия держит своё измерение, женское «я» оказывается притянуто небом, ловушкой высших сил, не знающей дна, т.е. бесконечной, а «кто-то»,
в свою очередь, находится «в капкане сна», что снова метафорически обыгрывает тему оков, несущих невосполнимую разлуку. Трагедия, являющаяся катализатором одиночества, вызвана: а) несовпадением физических миров героев; б) несовпадением метафизических (внутренних) миров героев.
«Кто-то» здесь - уже не абстрактный персонаж. В данном контексте под местоимением «кто-то» подразумевается конкретное лицо, чьё имя лирический герой не называет. В целом, имя в повествовании значения не имеет, гораздо большей семантической насыщенностью обладает словосочетание «меня забыл». «Кто-то» вычеркнул из памяти - разлюбил «я», оставив его наедине с белой, не принимающей в себя пустотой.
«.Меланхолично падал снег, Дома каминами гудели, Свивалась нитка из кудели, Тянулось время в полусне. Никто на низкий небосвод Не посмотрел, не помолился, И ржавый ангел в снег свалился, Когда окончился завод.»
Ржавый ангел не просто одинок, но и зависим - его движение строго ограничено временем завода, которое определяет память людей о нём. В итоге физическое отторгает метафизическое, герой никому не нужен, потому путь последнего обрывается. Снег же, как и полагается, снова падает вниз, к земле. Впрочем, ангел не испытывает ненависти или разочарования по отношению к другим, он внутренне поднимается над потребностью испытывать боль, преодолевая последнюю. Поэтому повествование заканчивается не падением персонажа, а возвратным прыжком в небо. В исполнении автора это закреплено троекратным повторением припева.
Вместе с ангельской темой мотив странствия и одиночества в творчестве Светланы Сургановой продолжает тема полёта. В ключевом отрывке песни «Мураками» она заявлена риторическим вопросом «Улетаешь?»:
Улетаешь? Улетаешь?
Над каштановым побегом, в переплетах Мураками Я люблю тебя огромным небом! Я хочу любить тебя руками. Улетаешь.
Схема взаимоотношений «Я» и «кто-то», обыгранная в «Ржавом ангеле», переходит в традиционное поэтическое «Я» и «ты», что, во-первых, сокращает дистанцию между лирическим героем и слушателем/читателем, придавая повествованию некоторую интимность, доверительность, во-вторых, обращает нас к контексту реальной жизни. Использование в произведении фамилии японского писателя Харуко Мураками неслучайно, за объяснением обратимся к биографическому факту.
сз о со "О
1=1 А
—I
о
сз т; о т О от
З
и о со
о с
и
см о
На страницах автобиографии С. Сурганова подробно комментирует историю создания текста «Мураками»: «Как-то, ещё со «Снайперами», мы летели самолётом из Германии, рядом сидела Диана Сергеевна и читала «Хроники заводной птицы». Этот кадр на многие годы так и остался стоять перед моими глазами: задумчивая Динка в очках, с книжкой светлого переплёта в руках. Он вспомнился мне в момент написания песни, и родилась строчка «Над каштановым побегом, в переплётах Мураками»» [8, с. 139].
Однако следует подчеркнуть, что данное произведение нельзя рассматривать как чистое посвящение Диане Арбениной. Перед нами «песня о зарождении чувств» [8, с. 139], оставляющих человека, впервые попавшего в их плен, наедине с робостью перед предметом поклонения и непониманием, какие шаги предпринимать, чтобы адаптироваться к новому состоянию.
Пространство текста формирует непреодолимую границу между любящим и любимым. Отсюда финальное «Улетаешь.», звучащее утвердительно.
В композиции «Волчица» лирический герой высказывает надежду на то, что условленная граница может быть преодолена:
В этот рассвет Запряженный волчицей Может случиться К тебе долететь! Там, где ты -Там жгут хвосты кометы Там, где я -
Там ждут любви приметы Там, где ты -Там знают все ответы! Я выдыхаю одно только слово -Ты!
Снова очевидно циклически повторяющееся противопоставление двух несовпадающих миров. «Ты» - далеко в небесах, где «жгут хвосты кометы», «Я» - ждёт «любви приметы», т.е. надеется на взаимность, и, пребывая в иной (земной) плоскости, грезит о воссоединении с потерянным в ушедших годах человеком. Закольцовывая текст припева восклицанием «Ты!», лирический герой словно возвышает его над собой, делает «Ты» единым центром мечты.
Любовь персонажа стоит над временем, как бы вне его, размывается хронотоп. История, начавшаяся в прошлом, продолжает развиваться в настоящем и будущем. Случится ли желанная встреча - зависит от свободной интерпретации читателя/слушателя. Автором обозначена категория вероятности - «всё может случиться»:
Это любовь
Или только мне снится? Это дежурного Ангела взлет! Этой весною Все может случиться:
Хрупким становится Времени лед.
Обратим внимание, в «Волчице» образ ангела также присутствует, притом в обозначенной позиции взлёта, но в данной композиции он играет роль второстепенного персонажа.
Переводя особый фокус на мотив странствия, напомним, что Светлана Сурганова прежде всего русский поэт, литературно сформированный многовековой традицией, с акцентом на культурные веяния ХХ столетия. В контексте же русской литературы «странствие» как концепт неразрывно связан со смысловой константой поиска жизненного пути и внутреннего преодоления. Странник-путешественник наделяется чертами пилигрима, поэтому тропа его пролегает также через духовное измерение, постижение истин в неограниченном пространстве вселенной. Следовательно, в поэтическом языке Светланы Сургановой неверно будет объяснять появление «героя пути» (Ю. Лотман) эксплуатацией чисто романтических канонов, без учёта специфики национального мировосприятия. Сосредоточимся на анализе текста «Перрон»:
Мы прощались на перроне Жёлтым облаком мимозы Под дождём в окне вагона Уплывали мои грёзы
Автор раскрывает тему расставания посредством нескольких инструментов: во-первых, обозначая ситуацию прямым текстом «мы прощались», во-вторых, используя цветопись (жёлтый цвет в русской литературе - символ непостоянства, тревоги, грусти, в некоторых источниках -измены), в-третьих, выбирая отправной точкой повествования перрон - главного места встреч и разлук на вокзале. Но общее настроение строфы совсем не внушает уныния. Образ дождя символизирует очищение, освобождение от иллюзий. Об этом говорится в четвёртой строке «Уплывали мои грёзы», т.е. случилось прощание и с человеком, и с искажённым представлением о нём, ложной мечтой. Расставание, закреплённое прощальным подарком, происходит без сожаления.
Если здесь уже не нужен Значит, там твоя дорога Где проложены маршруты Всепрощающего Бога. Аплодирует осина То листвой играет ветер Жизнь по-прежнему красива И в траве резвятся дети
Во второй строфе создаётся ощущение риторического обращения, направленного лирическим героем и к объекту любви, и к самому себе, и непосредственно к каждому из нас как предначертание дальнейшего пути. Появляется универсальный архетип «дорога», который подразумевает процесс
движения вперёд. Такое понятие «дороги» синонимично понятию «Жизнь». Если одна дверь перед тобой закрывается, необходимо спокойно идти туда, где «проложены маршруты Всепрощающего Бога». Неспроста символ Бога сопровождается эпитетом «Всепрощающий», иными словами, отпускающий человеку грехи прошлого. Кроме того, вероятно, что подобным способом автор намекает читателю/слушателю и на устойчивое выражение «Бог простит, и я прощаю», по христианскому обычаю произносимое в день Прощёного Воскресенья. Два человека, чьи судьбы разделились, безоговорочно прощают друг друга. При этом подразумевается рождение для новой, но «по-прежнему красивой» жизни (следующий этап внешнего и внутреннего странствия), сохранившей признаки неизбывных радостей (ветер, шум листвы, детский смех) только уже с мирным сердцем.
С каждым годом Всё длиннее
Жизнь отбрасывает тени У союзников в отряде Очевиднее потери
С четвёртой строфой происходит определённый водораздел. Настроение произведения меняется - на ясном полотне жизни с течением лет всё больше пространства занимают тёмные участки, прежде кем-то занимаемые. Проступает свойственный для русского рока концепт «Жизнь-война», что подчёркнуто словесным рядом «союзники», «отряд», «потери». Частотность утрат увеличивается, потому они кажутся лирическому герою «очевиднее».
Душу выверну наружу Сколько надо жить изгоем Чтобы с паром отутюжить Сердце, полное тобою? Как затвор, щеколда лязгнет! Кровь застынет под одеждой Сердце стонет, сердце клянчит Откупорьте мою нежность.
Оказывается, лёгкость расставания на перроне была мнимой, как и лёгкость тех переживаемых чувств. Лирический герой сознательно выбрал путь одиночки, «изгоя», однако в финале рациональное решение не смогло повлиять на привязанности сердца. Напротив, долгие годы самообмана истязают нутро. Глаголы здесь, помимо семантической функции, выполняют функцию экспрессивную, передавая оттенки отчаяния, смятения, с трудом переносимого страдания на физическом уровне, даже когда речь ведётся о структурах, не относящихся к материальному телу: душу -«выверну», кровь - «застынет», сердце хочется рассудочно «отутюжить», потому как оно «стонет» и «клянчит», умоляя «откупорьте нежность». Приём олицетворения дополнительно указывает на то, что сердце лирического героя - живое, живая в нём бьётся и нежность.
Кто же знает, как там будет
Первым кто из нас отбудет?
Чей сапог поставит в стремя
Запыхавшееся время?
В седьмой строфе рефлексия по поводу неизвестности будущего наводит автора на мысли о смерти. Мотив странствия приобретает ещё более глубокий оттенок, переплетаясь с философскими представлениями о последующем пути в вечности. Не «умрёт» или «погибнет»- «отбудет», т.е. отправится дальше. Торопливое (оттого «запыхавшееся») время, которое однажды «сапог поставит в стремя» - метафора, передающая образ умершего человека как готового к новой дороге всадника. Между тем, это вызывает тревожное сожаление об упущенном.
Раньше нам под одеялом
Дня и ночи было мало!
А теперь тебя, родную
Я поверх земли целую
Время подвело черту. Разлука в судьбе лирического героя непоправима - его «родная» и до последнего момента любимая, так беспечно отпущенная на перроне, теперь находится «по ту сторону» земли. Сам перрон в условленном контексте обретает коннотацию транзитного пункта, прокладывающего несовпадающие маршруты персонажей.
Таким образом, С. Сурганова гармонично сочетает в своих текстах особенности романтической эстетики, опыт модернистской и постмодернистской литературы, наполняя простые формы непривычно лирическим для рок-поэзии содержанием. В основе мотива одиночества в творчестве автора практически всегда лежит любовное переживание, формирующее тематический спектр произведений, их проблематику и хронотоп. Любовь у поэта тождественна романтической мечте, служащей вдохновением, но неизменно сохраняющей статус мечты, поскольку предмет обожания лирического героя находится в большинстве случаев «за чертой»: а) в ином духовно-идеологическом и/ или физическом пространстве (небесное/земное, жизнь/смерть); б) в несовпадающем с героем временном отрезке (прошлое/будущее); в) на непреодолимо далёком расстоянии (природный топос/го-род), на разных уровнях отношения друг ко другу (притяжение/равнодушие). Влюблённый не способен перешагнуть эту черту и, изолированный в ловушке чувства, проживает вынужденное страдание для последующего очищения и возрождения. Также в художественном мире автора мотив одиночества включает и мотив странствия, где движение вперёд не усугубляет несчастье персонажа, отделяя его от заветного, а, напротив, дарит надежду на обретение счастья-света. Характер движения у С. Сургановой - полёт, который спасителен сам по себе, даже если поддерживается лишь в области ощущений. Ключевые сюжеты рок-текстов поэта разворачиваются в перцептуальном
сз о со -а
I=i А
—I
о
сз т; о m О от
З
ы о со
хронотопе, со ставкой на психологизм. Рок-поэзия С.С ургановой глубоко интимна, оттеночна, оттого вечные темы и образы, раскрывающиеся в её произведениях, в конечном итоге восходят к беседе с метафизической стороной человека - его душой.
Литература
1. Бабченко Н.В. Хронотоп и его взаимосвязь с типом лирического героя в рок-поэзии. - К.: Журнал Русская рок-поэзия: текст и контекст, 2019 - С.10
2. Васинева П.А. Проблема одиночества в духовном измерении романтизма. - СПб.: 2015 -С. 6
3. Гидревич Е.А. Концепт «Кто ты?» и его развитие в поэзии русского рока. -СПб.: Журнал Русская рок-поэзия: текст и контекст, 2019 - С. 7
4. Доманский Ю.В. Перестройка, рок и соц-арт: выход культуры из андеграунда. - М.: Arzamas. academy, 2018 - С. 12
5. Доманский Ю.В. Тексты смерти русского рока. Пособие к спецсеминару. - Т.: Тверской гос. ун-т, 2000. - С. 109
6. Лотман Ю.М. В школе поэтического слова: Пушкин. Лермонтов. Гоголь. М.: Просвещение, 1988.- С. 251-292
7. Разумовская Е.А. К вопросу об интерпретации «Белой песни». С. Сургановой. - Н. Новгород.: Вестник Нижегородского университета им. Н.И. Лобачевского, 2013 - С. 3
8. Сурганова С.Я. Всё сначала! (Автобиография-бестселлер. -М.: «Эксмо», 2020 - С. 320
9. Чебыкина Е.Е. Русская рок-поэзия: прагматический, концептуальный и формо-
содержательный аспекты. - Екатиринбург, 2007 - С. 23
MOTIVE OF SOLITUDE IN ROCK POETRY OF SVETLANA SURGANOVA
Potapova M.A.
International university in Moscow, Peoples' Friendship University
This article highlights semantic and stylistic features of the motive of solitude in the works of Svetlana Surganova and also how it is connected with other motives in literature. It is established that love experience is an integral component in most of the author's texts. Love forms their thematic spectrum, problematics and chronotope. Furthermore, the transformation of classical images based on Sur-ganova's works is investigated, what allows to make an assumption that aesthetic system of romantism and postmodernism culture highly affected Russian rock poetry.
Keywords: romantism, postmodernism, Russian rock, rock poetry, rock music, solitude, pilgrimage, love.
References
1. Babchenko N.V. Chronotope and its relationship with the type of lyric hero in rock poetry. - К.: Journal of Russian rock poetry: text and context, 2019 - P. 10
2. Vasineva P.A. The problem of loneliness in the spiritual dimension of romanticism. - SPb.: 2015 - P. 6
3. Gidrevich E.A. Concept "Who are you?" and its development in the poetry of Russian rock. -SPb.: Journal of Russian rock poetry: text and context, 2019 - P. 7
4. Domansky Yu.V. Perestroika, rock and social art: the exit of culture from the underground. - M.: Arzamas.academy, 2018 -P. 12
5. Domansky Yu.V. Texts of the death of Russian rock. A guide to the special seminar. - T.: Tver state. un-t, 2000. - p.109
6. Lotman Yu.M. At the school of the poetic word: Pushkin. Lermontov. Gogol. M.: Education, 1988. - p. 251-292
7. Razumovskaya E.A. On the question of the interpretation of the "White Song". S. Surganova. - N. Novgorod: Bulletin of the Nizhny Novgorod University. N.I. Lobachevsky, 2013 - p. 3
8. Surganova S. Ya. All over again! (Autobiography-bestseller. -M.: "Eksmo", 2020 - p. 320
9. Chebykina E. E. Russian rock poetry: pragmatic, conceptual and form-content aspects. - Ekatirinburg, 2007 - p. 23
о с
u
CM O)
