CC BY
71
А.Х. БАКИРОВА
МОТИВ «НАФС» В ПРОИЗВЕДЕНИЯХ ТАТАРСКИХ ПОЭТОВ КОНЦА XIX - НАЧАЛА XX ВЕКОВ
Ключевые слова: суфизм, мотив, нафс, анализ, татарские поэты.
Статья освещает основные идеи суфизма, которые отражены в произведениях татарских поэтов конца XIX - начала XX вв. Основное внимание уделяется анализу мотива «нафс», который в поэзии конца XIX - начала XX вв. перетерпел любопытную эволюцию: от пропаганды прогрессивной идеологии и просвещения до критики эгоизма, в его многообразиях, социальных проявлениях, и гражданской пассивности.
A.H. BAKIROVA MOTIF «NAFS» IN THE WORKS OF THE TATAR POETS OF THE END XIX - THE BEGINNINGS OF THE XX CENTURY Key words: soufism, motif, nafs, analysis, the tatar poets.
The article covers the basic ideas of soufism which are reflected in the works of the Tatar poets of the end XIX - the beginnings of the XX centuries. The special attention is paid to the analysis of the motif «nafs», which endured curious evolution in the poetry of the end XIX - the beginnings of the XX centuries: from propaganda of the progressive ideology and education up to the criticism of egoism, in its varieties, social displays, and civil passivity.
В течение XIX в. татарское общественное сознание и литературное движение формировались главным образом в русле национального просветительства, ставшего выражением борьбы за социальный и интеллектуально-нравственный прогресс нации. В татарской поэзии мотив «нафс» находит свое отражение в борьбе против невежества и духовной подавленности народных масс.
Нафс - религиозно-суфийская категория, означающая сущность человека, его «я». Так называют также страсти, отрицательные черты души, присущие людям и джиннам. Нафс - источник тех желаний человека, которые противоречат положениям Шариата [2].
Мотив «нафс», рассматриваемый в контексте мусульманской религиозной литературы, прежде всего, направлен на раскрытие человеческой сущности и динамику ее развития. Представляя собой один из идейно-эстетических аспектов тюрко-татарской литературы, он является не только «отправной точкой» самоанализа, профилактикой всевозможных проявлений человеческого «нафс»а и влияния его на направление развития общества, но и «неиссякаемым источником» для художественной литературы, откуда великие умы черпали темы, идеи и образы для своего творчества.
Мотив «нафс» в татарской литературе XIX в. сыграл существенную роль в раскрытии значимости роли нации - «миллэт» и, прежде всего, представителя, носителя духовного багажа, жизненных элементов культурного наследия родного народа. Просветители были убеждены, что безделье и пустая трата времени приведут к гибели не только отдельных людей, но и всю нацию в целом. Как отмечает А.Т. Сибгатуллина, понятие «нация» было актуальным и во времена Мифтахетди-на Акмуллы, но его поэтическая репрезентация в приемлемом для общественного сознания виде потребовала определенных усилий. Акмулла органически связывает это понятие с концепцией совершенного человека, имевшей как философское, так и литературное бытие [5, с.83]. Наряду с Акмуллой татарские поэты-просветители второй половины XIX в. ратовали за пробуждение личности путем активной деятельности. Они были твердо убеждены в том, что безграмотность и невежество есть истинные причины всех человеческих бед, и, только отказавшись от мирских соблазнов и повернувшись душой к своему народу, можно пополнить ряды тех «борцов», которые будут строить заветное общество, где царят мир и
равенство. «Нет в мире счастья, где тебя окружает одна «чернота» и «темнота», где «человек человеку - волк», - утверждали они.
Пока в вас не умрет нафс, душа не сломится И тело не возвратится в землю,
Вы думаете, так быстро попадете в рай?!
Эй, родные, не ссорьтесь,
Цель моих слов - открыть вам Истину!
- пишет Акмулла ('перевод наш. - А.Б.).
Как-бы тяжело и больно ни было, М. Акмулла смело принимает отсталость своего народа и призывает своих соплеменников находить пути возрождения родной нации. Выход из этого застоя, рутины и косности жизни народа поэт видит в освоении разных наук.
Борец за справедливость и социальное равенство, мастер художественного слова Акмулла всегда был верен идеям просвещения.
Ислам отстал, не пробудившись от дурманного сна,
Другие же нации пошли вперед.
Дабы оказать сопротивление своим врагам Потребовались новые знания.
При возможности хорошо бы освоить разные науки, хорошо бы быть среди совершенных (перевод наш. - А.Б.).
Страстно жаждущий желаемых изменений в общественной жизни, Акмулла ищет людей активных, деятельных, которые смело выступали бы против косного, отжившего. Как отмечает Ш. Садретдинов: «Если у суфиев на переднем плане -стремление к уничтожению человека как личности, отказ от всех земных желаний, слияние с всевышним, то герой Акмуллы - человек, смело выступивший против старых устоев, человек - «борец» [3, с. 378]. Но здесь следует отметить, что Акмулла не придерживался атеистических позиций, он не был противником божественных знаний, поэт неоднократно высказывал мысль о том, что в развитии человека ислам отвечает за его «этическое совершенство». Такие стихотворения поэта, проникнутые религиозно-суфийскими мотивами, не единичны. По мнению поэта, истинным «борцом» может стать тот, в ком едины разум и мораль, кто живет согласно Истине и эволюционирует при ней.
Обращение к нации с призывом стать на путь просвещения прозвучало одним из основных мотивов татарской поэзии начала XX в. Как известно, «представители татарского просветительства понимали литературу как призыв к просвещению и как средство нравственного воспитания человека» [7]. Возьмемся за руки, друзья, вперед пойдем, -И как живет другой народ, тогда поймем,
Чтоб мир культуры был и наш - родимый дом Трудна дорога, но вперед шагнем теперь [6, с. 21].
В цветнике науки, братья, не пора ли нам гулять,
Чтоб людей и даже духов нашим счастьем удивлять.
Чтоб народа светлый разум до восьмого неба мог Вознестись и нас навеки осчастливил грозный бог [6, с. 23].
Пусть нация наша целится на просвещение,
Чтобы достичь прекрасного будущего [3, с. 270].
Татарин, спишь? Эй, не проспи всю жизнь!
Довольно грезить! Встань, народ, проснись!
Пора взять в руки факел просвещения,
Наукой, мастерством вооружись [3, с. 224].
«Просвещение, - пишет Ш.Культаси, - это исходный пункт и основа основ дел мирских. Проблема обучения и воспитания - самое главное и решающее в деле прогресса» [3, с. 80]. Мы хотим обратить внимание на то, что если просветительство
XIX в., признавая участие всех сословий в формировании нации и решении ее исторической судьбы равнозначным, все же движущую силу этого процесса видело
главным в материально-технической и интеллектуальной прерогативе, то к началу
XX в. такое убеждение приняло другую позицию, в сторону признания самого человека в решении поставленного вопроса [3, с. 188]. Сами просветители, например Р. Фахретдинов, признавали, что в цепи развития нации простой человек, наряду с учеными и представителями просвещения, занимал определенное звено, обеспечивающее целостность и жизнестойкость всего механизма прогресса.
«Иттифакы ^эмил» - единение мусульман за выход из застоя мысли, из отсталости - было заветной мечтой как Акмуллы, который призывал своего читателя оставить кичливость и спесь: «Берадэр, минлекне куй галяхосус», так и поэтов начала XX столетия.
К единению народа наши мысли держат путь.
Не позволим ветру ссоры, между нами злобно дуть [6, с. 40].
Или же: Нет среди нас единства, нет,
Мы порознь видим белый свет.
К отчизне всяк и слеп, и глух,
Разобщены и плоть, и дух [6, с. 73].
В этих поэтических строках мы может прочувствовать отголоски одной из основополагающих идей суфизма - «союз плоти и духа». Гностики говорят: «Совершенство там, где гармония, где физические и духовные формы жизни соприкасаемы и между ними установлено полное равновесие» [4, с. 115]. Но нафс, являясь низменной плотью, противится всему «Восходящему», припят-ствует всем началам единства.
В вышеперечисленных строках мы может прочувствовать ту боль и горечь за судьбу родной нации, которые испытывал великий сын татарского народа Габ-дулла Тукай. Главную причину бедственного положения народа поэт видит в отсутствии единства и сплоченности народа. Каждый занят только самим собой, душевно-моральное состояние народа катастрофично, все это пугает поэта, ведь в человеке не осталось ни желаний, ни помыслов и деяний. Нафс полностью овладел душой человека. Сейчас человеческую душу как не притягивает красота, так и не пугает ужасающий мрак. Но Тукай верит, что душа, ниспосланная человеку Всевышним, не умерла, а затерялась в потоке бренности земного мира. Неведомая в мире есть душа,
Она живет, лишь благостью дыша,
И, человечность олицетворив,
К себе сзывает всех, кто несчастлив [6, с. 150].
Нет, душа не будет низкой, высота ее удел,
Знайте все: Орел могущий на него случайно сел [6, с. 151].
Тема «души» неоднократно ставится и решается в разных аспектах в творчестве поэтов-просветителей конца XIX и начала XX вв.
Рвется и бьется неустанно душа,
Чтоб достичь высоких заветных желаний [3, с. 348].
Потерпи, о душа, гнет продлится недолго!
Не проклинай, не отчуждайся от мира [3, с. 341].
В следующих стихотворных строках Г.Сунгати говорит о «рабстве» души человека. Отнюдь, это душа не является рабом Истины, чему учит Коран, это душа одурманена, опьянена земными усладами, она - я «узница» нафса. Человек ты лицом, но растоптан в душе человек,
Чтобы ты был рабом - вот о чем позаботился век [3, с. 283].
- пишет Г.Сунгати в стихотворении «В рабстве».
В поэтическом произведении Шаехзады Бабича, одного из талантливых учеников Тукая, описывается душевно-эмоциональное состояние лирического героя, чьим сердцем овладели противоречия раздумий, сомнения и переживания.
В небесах аллах, на земле же дьявол, а я юнец!
Во мне борются две стороны:
Одна: «Вера!» - твердит, другая: «Я главнее всех».
Не знаю,
Всевышний или Иблис меня обманывает [3, с. 453].
Здесь мы можем проследить тот момент «халь» - эстетическое явление, которое занимало в восточной литературе исключительно важное место. По суфийскому учению «халь» - это мгновенное озарение и эстетическое состояние суфия на пути к Богу [4, с. 214]. Момент «халь» как тонкое психологическое качество означает эмоционально-психологическое состояние. В лирической поэзии начала XX в. значительное место занимает психологическая градация, отмеченная стремлением, порывом вырваться из темного мира навстречу радости соединения души лирического героя со светом - идеалом [3, с. 241]. В поэзии Тукая, Рамиева и Бабича момент «халь» ориентирован на религиозномистические традиции. Такая традиция делала упор на мотив «религиозного озарения» человека, смысл которого сводился к тому, что человек должен перебороть теснящий его гнет и тьму не силой разума и не духовной волей, а путем приобщения к божественному началу.
Путь к цели все короче на исходе лет.
Нездешних чувств забрезжит несказанный свет.
Могилы - не горбат - исправиться не жду.
Всевышний милостью своей укажет свет [6, с. 56].
Тукай был сыном священнослужителя. Любовь к Истине, бескорыстное служение Всевышнему являлись родовыми знаками семьи Тукаевых. Как пишет Р. Абузяров: «Творчество Тукая имеет исламские корни. Великолепное знание Корана, знакомство с творчеством лучших поэтов Древнего Востока, изучение арабского стихосложения не могли не отразиться на его поэзии» [1, с. 30]. Для Тукая религия, нация, шариат - было нераздельное целое, и, конечно же, эти представления поэта находили отражение в его поэтических строках.
Как веры нет, когда весь мир - ее простор, свет торжества,
Когда ислам есть истина, а истина всегда права.
Когда сказал я «вера есть», то сказал, что есть народ,
А нет его - несчастный миг - она уйдет, она умрет [6, с. 37].
В поэзии начала XX в. не угас и «культ любви», олицетворяющий в немалой мере и боготворчество. Он идеализировал не только высочайшую потребность в отношении полов, но и земное счастье людей, гармонизацию человеческой плоти [3, с. 242]. Культ любви поэзии XX столетия не потерял и своей религиозно-мистической окраски.
Я б от царства отказался,
Что мне толку в царстве том?
Чем над миром быть владыкой,
Лучше стать любви рабом [6, с. 165].
Обратим внимание, что именно в просвещении любовь находит свою жизненную позицию. В поэзии начала XX столетия «культ любви» находит свое звучание в проявлении самых искренних чувств по отношению к Родине, нации, народу. Поэтические строки Г.Тукая «Жизнь люби, люби отчизну, все, чем жив родной народ» стали лозунгом поэзии XX в.
Лирический герой М. Гафури не перестает утверждать, что только тот человек может осветить путь к свободе, равенству и дружбе, в чьем сердце поселилась истинная любовь.
Если сердце для любви открыто И правды дорога не забыта, -Сбудется места о чудном чуде.
Братьями родными станут люди [3, с. 232].
Татарские литераторы продолжали все глубже вникать в истинные причины социального зла и духовной тьмы народа. Разматывая клубок угнетающей действительности, поэты беспощадно срывали маски «лицемерия» с хищных
физиономий «черных сил» - господствующих лиц. Поэты были уверены, что моральная деградация народа - это дело их рук. Раз найдено реальное зло, следовательно, надо им объявить войну [3, с. 269]. Эту борьбу поэты вели по двум фронтальным направлениям. Объектом критики первого направления были духовные служители. Духовное и умственное оцепенение, и невежество народа поэты объясняли тем, что служители культа не смогли воспитать в молодом поколении богоугодные свойства, выработать моральную стойкость. К сожалению, таких свойств были лишены и сами духовные лица, все их деяния и помыслы были мотивированы нафсом.
Ведь ученые мужи - избранники сего мира,
Если они пристойны, то и мир пристоен.
...Ах, если б не были мы столь завистливы и корыстолюбивы,
Лик-земли озарили бы лучом светозарным [5, с. 85],
- пишет Мауликай Юмачиков.
Над их душами довлеют пороки вроде корысти, жадности, зависти и лживости, забыли они о своей божественной миссии.
Таскаются к каждому на беляши,
Проводят в безделий дни.
Лишь небо молить о спасенье души,
Все клянчить умеют они.
Ни света в сердцах, ни чести в делах, -Знать, совесть покрылась жирком,
Твердят: «Сохрани от шайтана, Аллах!»
А возят шайтана верхом [6, с. 49].
Всю жизнь обуревали вас слепая зависть и корысть,
Не знаю, почему ваш брат высокомерьем обуян? [6, с. 49].
Едины в своей оценке порочных служителей культа как поэт XVII в. Мавля Кулый, так и поэты XIX столетия Г. Утыз-Имяни и М. Акмулла, причем в сатирическом изображении таких типов они пользуются одной и той же деталью - головным убором ишана - чалмой, «напяленной на его тупую голову», - блестяще примененной впоследствии Г. Тукаем [3, с. 162].
Закрыл глаза, согнул свой стан, намотал на башку тюрбан,
Как сена стог на голове, - хоть и скотина, и ишан [6, с. 203].
Именно их морально-нравственный облик и образ жизни поставили под сомнение величие Истины, вызволи недоверие к учению Корана.
В наши дни закон пророка пострадал, увы, жестоко Под личиною Ислама вера кроется другая.
Дух Корана испоганен... Разве может мусульманин,
Сохранить покой душевный, на язычников взирая? [6, с. 53]
- обращается к своим современникам Г. Тукай в своем стихотворении «Паразитам».
Еще в 70-х годах XX в. известный религиозный реформатор Багаутдин Ваисов (1818-1893/94) открыто клеймил в своих стихах местных правителей и их приспешников-мулл.
Сановники - ослиное племя чинуш,
Закон их - сатанинский,
Не есть ли Сатана во плоти -Ученые мужи и правители [3, с. 149].
С грустью и особым сарказмом Г. Тукай описывает слепую веру и покорность народа к «лженаставлениям», «лженравоучениям» поборников-ишанов и мулл в поэтическом стихотворении «Голос из кладбища мюридов».
Ишаны, - нации враги, и уважать должны мы Того, кто их не признает, а я не знал об этом.
. Все их ученье - обман, язычество простое Слепого заблуждения плод, а я не знал об этом [6, с. 44].
С одной стороны, поэт глубоко сочувствует народу, а с другой стороны, его бесит их рабская покорность, забитость.
Объектом критики второго направления были «баи» - богачи и местное начальство. Трудно найти автора татарской поэзии начала XX в., который бы не обвинял их в отсутствии сострадания, сочувствия и чуткости к нуждам простого народа, критиковал их мещанское равнодушие.
Поэты не раз своими произведениями сзывали их на беседу с совестью, не раз им напоминали о бренности земной жизни, о Судном дне.
Остановись, стой на месте, высокомерный бай!
Мой тебе совет таков: дай отчет о том, что ты имеешь.
Настало время, когда ты должен держать ответ перед Аллахом [3, с. 433].
Настанет судный день, о друг, и грянет гнев господний,
И ждут прихода твоего жаровни в преисподней [6, с. 108].
Положение народа оставалось бедственным. Ученье духовных служителей не научило человека созидать для блага человека, душа народа оставалась в заточении «темных сил». С целью вызволить народ из кромешного мрака молодое поколение поэтов возложило на себя миссию озарить народ лучами Истины. Таким образом, в татарской поэзии на передний план выступает образ поэта, «по-эта-гуманиста», «поэта-гражданина». Сами поэты к своему назначению подошли с большой ответственностью, ведь в годы тяжких испытаний народ доверил им говорить от своего имени. Такое доверие народа к личности писателя объяснялось тем, что они, обладающие обширными знаниями и владеющие пером, являлись своего рода провидцами и оракулами, могущими указать пути из социальнонравственного тупика [3, с. 153]. Поэты прониклись убеждением, что первоосновой их миссии должны стать любовь к человеку и духовная, близкая к пророческому, чистота. Например, духовная чистота первого «поэта-пророка» XX в. Г. Тукая была признана и оценена многими современниками.
Этот мир оказался тесным для его души,
Вернулась сейчас его душа «нафс и-мутмания»
К своему Всевышнему (перевод наш. - А.Б.).
- пишет М. Гафури в «После смерти Тукая». Эти строки являются доказательством того, что писателям того периода не были чужды божественные знания, они были хорошо знакомы с суфийским учением. Вышеприведенные строки же М. Гафури говорят наличии у него знании о нафсе.
Тукай высоко ценил звание поэта. Долг поэта, считал он, идти прямо по избранной дороге, не прельщаясь никакими соблазнами, не сворачивая с нее. Но тесен мне ваш мир,
Мне нужен мир большой.
Не покорюсь, не согрешу, перед моей душой [6, с. 278].
Первый судья поэта - его гражданская совесть.
Чуть шорох где заслышу, -Страх мне сердце обожжет
Все мне думается - совесть упрекнуть меня идет [6, с. 181].
Высокое призвание поэта служить верой и правдой человечеству испокон веков возвеличивалось восточной поэзией как вечный гуманистический идеал. И в новых литературно-исторических условиях он зазвучал призывом преданно служить делу прогресса пробуждающего народа. Все татарские демократические писатели были правдоносителями, самоотверженно посвятившими себя борьбе за народное счастье.
Хочу разумным быть, чистосердечным,
Душа живет стремленьем к свету вечным.
Мне счастье татар дороже жизни,
Дождусь ли я для них хорошей жизни? [6, с. 74]
Таким образом, вызов передовых представителей татарской культуры «не задыхаться в своей скорлупе, а приобщаться к общечеловеческому прогрессу и его светилом озарить свой разум и мысль» указал на необходимость переоценки старых традиций татарской культуры для выявления ее потенциальных возможностей дальнейшего развития. Перестройка средневековой художественной системы татарской литературы развертывалась постепенно. Встреча двух классических традиций Востока и Запада на ниве татарской литературы образовала сложное переплетение старых традиций и новых художественных элементов. Старые традиции татарской литературы нашли новое звучание, новое содержание. Литературноисторические условия XX в. углубили и идейно-эстетическое содержание мотива нафс, в данном мотиве поэты и писатели находили отклики на важные жизненные запросы общества. Мотив нафс, который испокон веков служил воспитанию совершенного человека, улучшению его духовного и нравственного облика призывом встать на путь Истины, в поэзии конца XIX - начала XX вв. перетерпел любопытную эволюцию: от пропаганды прогрессивной идеологии и просвещения до критики эгоизма, в его многообразиях, социальных проявлениях и гражданской пассивности.
Литература
1. Абузяров Р.А. Интеграция культур Востока и Запада в творчестве Г. Тукая и его роль в формировании евразийского пространства / Р.А. Абузяров // К истокам евразийской культуры. 1998. С. 30.
2. Ариф оглы Али-заде. Исламский энциклопедический словарь / Ариф оглы Али-заде. СПб.: Ансар, 2007. С. 266.
3. История татарской литературы нового времени (XIX - начало XX в.). Казань: Фикер, 2003.
472 с.
4. Мир Валаддин. Коранический суфизм / Мир Валаддин. СПб.: Диля, 2004. 224 с.
5. Сибгатуллина А.Т. В поисках человека. Концепция личности в татарской поэзии XIX в. / А.Т. Сибгатуллина. Елабуга, 2001. 143 с.
6. Тукай Г. Стихотворения, поэмы и сказки: пер. с тат. / Тукай Г.. Казань: Таткнигоиздат, 1986.
416 с.
7. Халит Г. Портреты и проблемы / Г. Халит. Казань: Таткнигоиздат, 1985. С. 220.
БАКИРОВА АЙГУЛЬ ХАБИБЗЯНОВНА родилась в 1981 г. Окончила Елабужский государственный педагогический университет. Ассистент кафедры татарской литературы Елабуж-ского педагогического университета. Область научных интересов - литературоведение, восточная литература, суфизм, история татарской литературы. Автор 10 научных работ.
