Москвич и море: ощущение водной стихии в панегирической пьесе "Слава российская" (1724 г. ) Текст научной статьи по специальности «Языкознание и литературоведение»

УДК 821(470)-21

DOI: 10.28995/2073-6355-2018-6-183-191

Москвич и море: ощущение водной стихии в панегирической пьесе «Слава российская» (1724 г.)

Михаил П. Одесский Российский государственный гуманитарный университет, Москва, Россия, modessky@mail.ru

Аннотация: Автор анализирует случаи функционирования политических терминов как «повседневных» слов. Материал исследования -панегирическая русская драма эпохи Петра I. В статье показано, что автор использовал мотив водной стихии не только для прославления Петра I, но и по причине его личного восхищения морем, свойственного новым людям того времени.

Ключевые слова: «Слава российская», панегирическая драма, море, водная стихия, эпоха Петра I

Для цитирования: Одесский М.П. Москвич и море: ощущение водной стихии в панегирической пьесе «Слава российская» (1724 г.) // Вестник РГГУ. Серия «История. Филология. Культурология. Востоковедение». 2018. № 6 (39). С. 183-191. DOI: 10.28995/2073-6355-2018-6-183-191

A muscovite and the sea: the water element in the panegyrical drama "The Russian Glory" (1724)

Mikhail P. Odesskii

Russian State University for the Humanities, Moscow, Russia; modessky@mail.ru

Abstract: The author analyzes cases of political terms functioning as "everyday" words. Не takes data for his study from panegyrical Russian drama in Peter the Great's epoch. It is shown in this article that the author of «The Russian Glory» used the literary motif of the water not only for the glorification of Peter I but also for his personal admiration of the sea that was typical for Peter the Great's epoch.

© Одесский М.П., 2018

Keywords: "The Russian Glory", panegyrical drama, sea, water element, Peter the Great's epoch

For citation. Odesskii MP. A muscovite and the sea: the water element in the panegyrical drama «The Russian Glory» (1724). RSUH/RGGU Bulletin. Series "History. Philology. Cultural Studies. Oriental Studies". 2018;6:183-91. DOI: 10.28995/2073-6355-2018-6-183-191

Мне уже приходилось указывать в предыдущей статье на замечательные случаи, когда литературные источники, ориентированные на выполнение официальных пропагандистских задач, одновременно содержат материал, который позволяет реконструировать и фрагменты «повседневности» [1 с. 28]. К такого рода источникам принадлежат панегирические пьесы эпохи Петра I: в предыдущей статье анализировалась пьеса «Божие уничижите-лей гордых уничижение» (1710 г.), в настоящей - «Слава российская» (1724 г.).

В первое десятилетие XVIII в. панегирические пьесы (прославлявшие победы в Северной войне) изготовлялись усилиями преподавателей Славяно-греко-латинской академии (см. общую характеристику: [2]). Практика прервалась после пьесы «Божие уничижи-телей гордых уничижение», посвященной полтавской виктории, но в мае 1724 г. увидела сцену новая панегирическая пьеса - «Слава российская».

Поводом для постановки стали торжества, ознаменовавшие увенчание в Успенском соборе императорской короной супруги Петра - Екатерины Алексеевны. В них приняла участие и Славяно-греко-латинская академия, но не пьесой, а конклюзией - гравюрой с панегирическими пояснениями. На академической конклюзии изображен император - в доспехах и венце, фланкируемый Нептуном и Геркулесом; слева - две короны, его и Екатерины; сама Екатерина шествует к мужу вместе с аллегориями Славы, Истины, Благочестия и Предусмотрительности; внизу - Россия, в короне и мантии, просит о благословении [3 с. 102]. Надо отметить, что позднее, - когда при наследниках Петра двор вернулся из Петербурга в древнюю столицу, - постановки драматических панегириков в Славяно-греко-латинской академии возобновились («Образ победоносия», 1728 г.), однако в 1724 г. «Славу российскую» показали в любительском театре, организованном при другом московском учебном заведении, на первый взгляд неожиданном: Госпитале, руководимом голландцем Николаем Бидлоо. Основанный в 1706 г., Госпиталь Бидлоо имел как медицинское, так и педагогическое назначение. Среди учеников в нем оказались бывшие студенты Славяно-греко-латинской акаде-

мии, которые владели необходимой во врачебном искусстве латынью, а вдобавок - навыками школьного театра. Статус представления «Славы российской» был настолько высоким, что его почтили присутствием государь и государыня.

Автором «Славы российской» выступил студент-украинец Федор Журовский, как раз взятый из Академии, позднее в Академию вернувшийся и даже одно время исполнявший обязанности ректора (на его ректорство пришлось обучение М.В. Ломоносова). В отличие от академических панегириков, пьеса «Слава российская» в свое время в печать не попала и была впервые издана в 1892 г. М.И. Соколовым - по единственной рукописи первой половины XVIII в. [4]

Цель настоящей статьи - исследовать запечатленное в панегирической пьесе Журовского ощущение моря, ранее русским людям не свойственное.

* * *

Журовский в «Славе российской» реализует те же поэтологи-ческие принципы, что и его предшественники, авторы панегириков Славяно-греко-латинской академии. Пьеса - стихотворная (сил-лабика), но предваряет ее прозаический пролог, где «слышателем» заранее и с максимальной ясностью сообщаются основные идеи. Главное здесь - бескомпромиссное противопоставление допетровского «прежде» и петровского «ныне»: «Прежде бо аще и много обид и досаждений бедная Россия от прочиих наций принимала, но се ныне в коликую произыде славу, коликия чести достиже...» [5 с. 257]. «Славная» трансформация России объясняется необыкновенными деяниями монарха, которого Журовский чествует титулами и прозваниями, данными после окончания Северной войны: «Сея радости не ин кто есть виновен. Точию вседержавнейший наш император, отец отечествия всероссийскаго, Петр Первый именем, Петр Великий делом и мужеством» [5 с. 258]. От похвал героическому императору драматург переходит к похвалам его супруге. Согласно прологу (и логике петровских пропагандистов), «триумфальный праздник ея величества коронования» [5 с. 259] оказывается следствием не того, что Екатерина Алексеевна - жена императора, а того, что она - герой [5 с. 258].

«Слава российская» композиционно членится на два акта (действия). Простота композиции обусловлена ясным пропагандистским посланием, озвученным в прологе: в первом акте восхваляются победы Петра, обеспечившие славу России, во втором - коронация Добродетели Российской, т. е. аллегорической фигуры, «замещающей» Екатерину.

Практически во всех петровских панегирических пьесах используется единая сюжетная схема, которая восходит к жанру моралите:

Сюжет моралите - основа всякой школьной пьесы, исходная точка всех сюжетов школьной драматургии. <...> В сжатой, конденсированной форме он представляет жизнь человека вообще. Поэтому главный герой моралите - это не конкретный персонаж, обремененный разработанной характеристикой, а Человек, Натура людская, Каждый, Путник. Сам Человек пассивен. Он ничего бы не совершил, если бы в борьбу за него не вступили силы добра и зла, бог и дьявол и их помощники, ангелы, добродетели, пороки, Мир, Плоть, олицетворяемые аллегорическими фигурами [6 с. 137].

В «Славе российской» главный герой - аллегорическая фигура России. Она является в первом акте - как «прежняя», допетровская, униженная: над ней горделиво глумятся силы зла - персонификации соседних «наций»-государств [5 с. 275]: Турция, Персия, Польша и Швеция. На помощь России приходят силы добра: Нептун, олицетворяющий флот, Паллада-«искусства и науки», Марс-армия [5 с. 258]. Тогда наступает перелом: все «нации», признав превосходство некогда униженной России, заключают с ней мир, лишь Турция по-прежнему остается враждебной и злонамеренной (эту дипломатическую задачу правительству Петра не удалось решить). Аллегорическая Слава суммирует достижения: «Твою славу везде аз пронесох пространно, / Всем о тебе явственно, и всем есть сказанно» [5 с. 273]. В финальном 6-м явлении, знаменующем величие «нынешней» России, ее персонификация вкушает покой после впечатляющих побед. Второй акт презентирует «коронование Добродетели Российской по возможности нашей под видом измышленных персон» [5 с. 282]. Второй акт развертывается вне какого-либо сюжетного напряжения - в той же триумфальной атмосфере, что и финал первого акта. Аллегорические фигуры, которые действовали ранее, а также новые («Виктория российская на лвах» и другие) славят Добродетель Российскую; Россия коронует ее; в ответ Добродетель благодарит Россию, Марса, Палладу и Викторию. Последние слова Добродетели фиксируют ситуацию тишины и победоносного спокойствия: «Себе убо более ныне не

трудите, / Но всяк в своя квартеры честне отидите» [5 с. 283].

* * *

Ранее в академических панегириках роль сил добра привычно играли религиозные персонажи: например, новозаветный апостол Петр («Торжество мира православного») или ветхозаветный царь

Давид («Божие уничижителей гордых уничижение»). Напротив, в «Славе российской» такого рода персонажи отсутствуют, а их функцию выполняют античные боги. Что и отмечали исследователи, констатируя светский характер и четкость выражения общественно-политической позиции [5 с. 32], отличительные для пьес Госпитального театра.

В ряду благотворных античных богов фигурирует Нептун, морской владыка и покровитель мореплавателей, который играет в «Славе российской» видную сюжетную роль и притом произносит весьма колоритные реплики. Вот Нептун - опережая Палладу и Марса - спешит на помощь сетующей России:

На водах тебе храбро буду помогати, / Пропасти вси безбедно начнешь преплывати, / Убоятся тя врази, не сотворят драки, / Егда мои распущу на галерах флаки, / Дивно егда Российскии явятся тритоны, / Позвонят, як на сусе (суше. - М. О.), пушечныя тоны [5 с. 262].

И далее - вторая пространная реплика:

На мори ти помощи подам щедру руку, / Воспримут врази твои претяжкую муку. / Се от мене Конха (раковина. - М. О.) любезно вру-чится, / Чудна твоего флота всяки устрашится. / Устрояй токмо твои по водам днесь судна, / Увидиши, что будут дела твои чудна. / Со-плетай главе твоей и лявры пернаты, / Пущай по водам смело буеры крылаты, / Шлюпки так же и шнявы, быстрыя галеры, / Да гуляют в мушкетах славны офицеры [5 с. 264].

Показательно, что речи Нептуна причудливо украшены, с одной стороны, аллегорическими атрибутами античного бога (тритоны, раковина), с другой - новейшими техническими варваризмами (флот, галеры, флаки-флаги, буера, шлюпки, шнявы, мушкеты, офицеры).

Аллегорическая Россия в итоге осознает ценность предложенной помощи и вторит Нептуну: «Уже ныне престанут врази досаж-дати, / Егда моря безбедно начну преплывати» [5 с. 265].

Разумеется, особое преклонение перед Нептуном никак нельзя считать отличительной чертой «Славы российской»: достаточно вспомнить, что морской бог изображен на академической конклю-зии 1724 г. Однако Журовский водную тему, заданную образом Нептуна, целенаправленно развивает и дополнительными художественными средствами.

Журовский изящно обыгрывает в тексте пьесы латинские цитаты из поэмы Вергилия «Энеида» (в меньшей степени - из Овидия).

Например, в I акте Россия произносит монолог, иллюстрирующий давнюю враждебность иностранных держав к России, и монолог открывается латинскими стихами:

Si prima repetens ab origine pergam / Et vacet annalis nostrorum audire laborum. / Сотвори ответствие моему днесь слову, / Ревность имех издревле за веру христову, / Нецы же яко псы ону поругаша, / Вся святая ни во что они быть вменяша, / Гордостию презелной зело упоены, / На Россию восстают, коль суть дерзновенны [5 с. 260].

Эти латинские стихи (ошибки в цитировании не оговариваются) заимствованы из I книги «Энеиды»: «Если с первых причин начать рассказ мой, богиня, / Летопись наших трудов не успеешь выслушать за день» [7 с. 130; слова «богиня» в латинском оригинале нет]. Стихи Вергилия логично согласуются с русским текстом и не подвергаются сознательным изменениям.

Однако в других случаях цитаты из Энеиды переделываются, создавая эффект панегирической актуализации. Так, Нептун вторую свою реплику, которая уже приводилась, завершает очередными стихами Вергилия: «<...> Да гуляют в мушкетах славны офицеры. / Manent immota tuorum fata tibi, / Cernes urbem et em-issa Rossiae / Moenia, sublimemque feres ad / Sidera caeli» [5 с. 264]. В I книге «Энеиды» это: «.незыблемы судьбы троянцев. / Обетованные - верь - ты узришь Лавиния стены, / И до небесных светил высоко возвеличишь.» [7 с. 127]. У Вергилия троянцам, пока испытывающим злоключения, в будущем обещан город Лавиний (который суждено воздвигнуть Энею), а в «Славе российской» в том же контексте обетования - Россия.

Аналогично венчается латинскими стихами реплика Славы в I акте: «Nam sunt Rossorum ex ordine pugnae / Bellaque iam fama to-tum vulgate per orbem» [5 с. 273]. В «Энеиде» (I книга): «Тут одну за другой илионские битвы он видит, / Слух о которых молва разнесла по целому свету» [7 с. 132]. У Вергилия речь идет о битвах под стенами Илиона-Трои, в «Славе российской» - о битвах россов. В триумфальном финале первого акта Паллада славит Россию, так же монтируя русские стихи с латинскими и так же их корректируя: «Благодарю, что от вас еще не забвенна, / Любезными словесы зело услаждена. / Триумфуй убо с нами весело, Россие, / Яко возсияша нам светоносны дние. / O lux Rossorum, spes o! fidissima Moscovae» [5 с. 276]. В «Энеиде» (II песнь): «Светоч Дардании! Ты, о надежда вернейшая тевкров!» [7 с. 148]. У Вергилия - «Дардания» (именование троянской земли) и «тевкры» (именование троянцев), у Жу-ровского - россы и Московия.

Макароническая игра Журовского со стихами «Энеиды» просто объясняется на педагогическом уровне и не должна удивлять. Так, Феофан Прокопович в курсе «Поэтики», прочитанном в Киево-Могилянской Академии, рекомендовал апеллировать к этой поэме: «Виргилий же в Энее представил мужественного и благочестивого государя», который «должен знать толк в двояком искусстве -и в войне, и в мире» [см. латинский текст «Поэтики» и русский перевод: 8 с. 291, 407].

Вместе с тем в панегирическом контексте «Славы российской» актуализируется то непременное обстоятельство, что троянец Эней - провозвестник римского имперского могущества, и стихи из «Энеиды», приуроченные к прославлению России, вписывают петровское государство в древнеримскую имперскую парадигму. Но ведь столь же очевидно, что Эней - великий мореплаватель. По словам В.Н. Топорова, «и, наконец, мало кто теснее связан со Средиземным морем, чем Эней: и не с морем вообще, но конкретно с морской стихией, с ее волнами и ее треволнениями» [9 с. 7]. Так что латинские цитаты из Вергилия успешно поддерживают тему водной стихии, наглядно явленную фигурой Нептуна.

Наконец, в пьесе «Слава российская» неожиданно «водным» представлен Петербург. Само упоминание в драматическом панегирике новой столицы - символа петровской России - предсказуемо, но у Журовского образ Петербурга вызывает специфические ассоциации: до Петра «войска так регулярна не было и флота, / Славнейша Петербурга, не было Кроншлота...» [5 с. 268]. Хотя море здесь не упомянуто, но крепость Кроншлот, прикрывающая Петербург, расположена на маленьком острове, посреди моря, а в госпитальной пьесе «Слава печальная» (1725 г.; предположительно атрибутируется Журовскому) формула уточнена: Петр «Петеръ-бурх преславны град близ моря построил, / славнейший Кронштат тамо свой и флот устроил» [5 с. 288].

Подобная интерпретация образа Петербурга вполне согласовывалась с общим направлением петровской пропаганды. Когда в 1724 г. Петр доставил в столицу раку с мощами св. Александра Невского, некогда разбившего шведов на этом историческом месте, он совершал торжественную церемонию - в сопровождении флота. Т.е. славное прошлое наглядно синтезировалось с новой славой -морским могуществом России. У Журовского Петербург - не основная тема, но лишь один из поводов прославить деяния императора, в ряду которых настойчиво акцентируется одоление моря.

Итак, в пьесе «Слава российская» водная стихия функционирует как оригинальный панегирический топос. Но, похоже, Федор Журовский - который жил в континентальной Москве, которого ни

духовное образование, ни учеба в Госпитале никак к морю не обращали, - параллельно передает «повседневное» ощущение человека своего времени, завороженного морскими имперскими видениями.

Литература_

1. Одесский М.П. Зависть и гордость как политические термины в русской литературе Петра I // Вестник РГГУ. Серия «История. Филология. Культурология. Востоковедение». 2018. № 6 (39). С. 27-34.

2. Одесский М.П. Поэтика русской драмы: Последняя треть XVII - первая треть XVIII в. М.: РГГУ, 2004. 397 с.

3. Уортман Р.С. Сценарии власти: Мифы и церемонии русской монархии: В 2 т. Т. 1: От Петра Великого до смерти Николая I. М.: ОГИ, 2002. 608 с.

4. Соколов М.И. Слава Российская: Комедия 1724 г., представленная в Московском Гошпитале по случаю коронации Императрицы Екатерины Первой. М.: Университетская типография, 1892. XXVI, 30 с. (ЧОИДР/Чтения в Обществе истории и древностей российских. Кн. 2.)

5. Пьесы школьных театров Москвы / Ред. А.С. Демин. М.: Наука, 1974. 584 с.

6. Софронова Л.А. Поэтика славянского театра XVII-XVIII вв.: Польша, Украина, Россия. М.: Наука, 1981. 264 с.

7. Вергилий. Энеида / Пер. С.А. Ошерова // Вергилий. Собрание сочинений. СПб.: Студиа Биографика, 1994. С. 119-368.

8. Феофан Прокопович. Сочинения / Под ред. И.П. Еремина. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1961. 502 с.

9. Топоров В.Н. Эней - человек судьбы: К «средиземноморской» персонологии. Ч. 1. М.: Радикс, 1993. 208 с.

References_

1. Odesskii MP. Envy and Pride as political terms in Russian literature in Peter the Great's epoch // RSUH/RGGU Bulletin. Series: History. Philology. Cultural Studies. Oriental Studies. 2018;6:27-34. (In Russ.)

2. Odesskii MP. Poetics of the Russian drama; the last third of the 17th - the first third of the 18th century. Moscow: RGGU Publ.; 2004. 397 p. (In Russ.)

3. Wortman RS. Scenarios of power; Myth and ceremony in Russian monarchy. Vol. 1: From Peter the Great to the death of Nicholas I. M.: OGI Publ.; 2002. 608 p. (In Russ.)

4. Sokolov MI. The Russian Glory. The comedy of 1724, presented at the Moscow Gospital on the occasion of the coronation of Empress Catherine the First. Moscow: Universitetskaya tipografiya Publ.; 1892. XXVI, 30 p. (CHOIDR / Conference in the Society of Russian History and Antiquities. Book 2.) (In Russ.)

5. Demin AS., ed. The Schooldramas of Moscow Theatres. Moscow: Nauka Publ.; 1974. 584 p. (In Russ.)

6. Sofronova LA. Poetics of Slavic Theatre in 17th - 18th centuries; Poland, Ukraine, Russia. Moscow: Nauka Publ.; 1981. (In Russ.)

7. Vergilius. Aeneid. V: Vergilius. Works. Sankt-Peterburg: Studia Biografika Publ.; 1994. p. 119-368. (In Russ.)

8. Feofan Prokopovich. Works. Moscow; Leningrad: Akademiya nauk SSSR Publ.: 1961. 502 p. (In Russ.)

9. Toporov VN. Aeneas - man of Destiny. Moscow: Radiks Publ.; 1993. 208 p. (In Russ.)

Информация об авторе

Михаил П. Одесский, доктор филологических наук, профессор, Российский государственный гуманитарный университет, Москва, Россия; Россия, 125993, Москва, Миусская пл., д. 6, РГГУ, modessky@mail.ru.

Information about the author

Mikhail P. Odesskii, Dr. in Philology, professor, Russian State University for the Humanities, Moscow, Russia; bld. 6, Miusskaya sq., Moscow, 125993, Russia; modessky@mail.ru/