CC BY
187
ПУБЛИЦИСТИКА
МОСКОВСКАЯ ПСИХОЛИНГВИСТИЧЕСКАЯ ШКОЛА: ИСТОКИ, СТАНОВЛЕНИЕ, РЕЗУЛЬТАТЫ
Интервью с профессором Евгением Федоровичем Тарасовым
С.Д.: Евгений Федорович, Вы бессменно руководите Сектором психолингвистики Института языкознания Российской академии наук вот уже более 30 лет. Каковы, на Ваш взгляд, основные достижения сектора за все эти годы?
Е.Ф.: Сектор возник благодаря усилиям Алексея Алексеевича Леонтьева, который еще в начале шестидесятых годов предпринимал попытки по его созданию. Первый этап развития отечественной психолингвистики - это период рецепции тех достижений, которые были освоены в зарубежной психолингвистике. Вначале психолингвистика развивалась как попытка решить четыре проблемы: производство и восприятие речи, онтогенез языка и речевое общение. Заслугой психолингвистики того времени можно считать то, что она ввела в объект научного анализа проблему речевого общения, хотя оно и изучалось раньше, но лишь в контексте обучения языкам. Первые этапы становления отечественной психолингвистики связаны с исследованием этих четырех проблем, что легко проследить по тем Симпозиумам, которые организовывались нами с самого начала.
Позднее на объектную область психолингвистики повлиял заказ, сделанный советскими властями, по исследованию функционирования средств массовой информации. Практическая направленность его заключалась в том, чтобы помочь организовать всемирное телевидение, в связи с чем возникла и из чего выросла проблематика межкультурного общения. Мы пытались ответить на вопрос, что нужно учитывать при речевом воздействии на
иноязычную аудиторию. Естественно, изучалась не только специфика иноязычной аудитории, но и закономерности речевого воздействия на любую аудиторию вообще. Так возникла проблематика речевого воздействия, вышла книга «Оптимизация речевого воздействия».
Таким естественным образом обозначенные выше проблемы привели нас к изучению языкового сознания. Первоначально языковое сознание понималось как инструмент и объект для анализа специфики восприятия одного и того же сообщения носителями разных языков и культур. Для этого нужно было как-то изучать национальные картины мира. Потом в конце 80-х годов Алексей Алексеевич Леонтьев предложил вместо понятия «картины мира», которое, на самом деле было скорее методологическим термином, более адекватный термин - «образ мира». Образ мира получил психологическую экспликацию - в отличие от картины мира, которая обычно постулируется как некое философское допущение о том, что люди мыслят и видят мир по-разному. Это была проблематика не столько мышления, сколько сознания. Так в конце 80-х годов возникла проблематика языкового сознания как инструмента анализа специфики сознания представителей разных этнических культур. Какое-то определенное успешное движение в этом направлении было обеспечено концепцией образа сознания, которое было заимствовано у А.Н. Леонтьева, и концепцией образа мира. Привлекательность этих концепций заключалась в том, что к тому времени уже имелось хорошее психологическое обоснование понятия образа сознания.
Дальнейшее изучение проблем языкового сознания уперлось в проблему экспликации / овнешнения знаний, которые локализованы в образе мира. Тогда же возникла идея создания ассоциативного словаря как способа овнешнения содержания, локализованного в образе сознания. Ассоциативное поле конкретного слова нами понималось и понимается сейчас, как косвенный способ указать на то, какие знания используются производителями речи - реципиентами, когда они производят речевое сообщение и используют какую-то языковую единицу. Ясно, что они с одной и той же языковой лексической единицей связывают разные знания. Понимают они друг друга только потому, что существует общность знаний, ассоциированных с этой языковой единицей. Поэтому возникло представление об оптимальной общности сознания, как предпосылки взаимопонимания во внутри-культурном и интеркультурном общении.
Последние 20 лет проблематика психолингвистических исследований формировалась в связи с этими попытками эксплицировать содержание языковых единиц в виде ассоциативных полей. Был создан Русский ассоциативный словарь, работа над которым велась около 10 лет. Сейчас, спустя 20 лет, создается другой, новый ассоциативный словарь. Мы получим возможность сравнивать те трансформации в языковом сознании носителей русского языка и культуры, которые прошли за эти годы. Так как языковое сознание отображает реальную действительность, а реальная действительность жизни социума изменилась за последние 20 лет фундаментально, мы предполагаем, что в определенной области лексики будут достаточно большие изменения, которые можно будет обнаружить. Другими словами, мы сможем проследить изменения в содержании образов сознания, которые будут отражать стремительное изменение социума и более медленное изменение культуры, потому что стабильность культуры, по мнению культурологов, создает
ту основу, благодаря которой сохраняется этнос. Несмотря на кардинальные социальные изменения, русские все равно чувствуют себя русским, т. к. их культура не изменилась фундаментально, хотя, конечно, произошла какая-то ее трансформация, по крайней мере, в предметной и дея-тельностной формах. В связи с этим понятен наш интерес к так называемым ' общечеловеческим' ценностям, которые подверглись разного рода трансформации. Социологи, занимающиеся мониторингом изменения социальных ценностей, фиксируют изменение отношения людей к этим ценностям, но они не задаются вопросом, как поменялось содержание ценностей, и потому не могут дать на него ответ. А психолингвисты, вероятно, смогут это сделать, по крайней мере - им это под силу.
Вернусь к началу вопроса о достижениях Сектора. Вероятно, можно поставить в заслугу Сектору развитие проблематики языкового сознания. Хотя, как мне представляется, успехов могло бы быть больше, но это обычная «жалоба» людей, которые занимаются научными исследованиями.
С.Д.: Каковы, на Ваш взгляд, ближайшие цели и задачи психолингвистики?
Е.Ф.: Ближайшая область, где можно ожидать каких-то достижений - это область языкового сознания и речевого общения. Сама проблематика речевого общения разорвана между несколькими дисциплинами, поэтому среди так называемых коммуникативистов сейчас интенсивно раздаются во многом справедливые претензии по поводу того, что эта необъятная область знаний разобщена, разделена разными науками и на сегодняшний день нет глобальных теорий, которые бы объединили и сориентировали усилия многих исследователей. Действительно, таких теорий нет, но их можно ожидать от психологов и психолингвистов, но не от социологов или коммуникативистов, которые часто ориентированы на социологические и философские представления,
утилизующиеся не всегда грамотно в теоретических работах. Как мне представляется, можно ожидать каких-то прорывов, как говорит наш Президент (улыбается), в области, связанной с речевым общением. Тут открываются привлекательные перспективы для психолингвистов, которые в отличие от коммуникативистов, располагают обширным методологическим аппаратом исследования.
С.Д.: Евгений Федорович, а какими Вам представляются отдаленные цели психолингвистики? Что предстоит решить и узнать ученым (и всему человечеству) в отдаленном будущем?
Е.Ф.: Заглянуть за горизонт способны лишь ученые, которые выходят за рамки существующих теорий, смотрят на проблему шире и под другим углом зрения. Гениальный отечественный психолог Лев Семенович Выготский сделал прорыв в психологии не потому, что был психологом, а потому что был просто умным и гениальным человеком, свободным от стереотипов. Сейчас ученые заняты решением каких-то своих ближайших задач, но, как говорится, «лицом к лицу лица не увидать». У нас в Секторе таким «неза-мыленным взглядом» обладает Игнатий Журавлев, вот у него и спросите про отдаленные цели психолингвистики.
С.Д.: Не кажется ли Вам, что ее инструментария не хватает для решения каких-то задач и что требуется привлечение фактов и методов исследования других наук?
Е.Ф.: Да, конечно. Междисциплинарный подход неклассической научной рациональности сменился постнеклассиче-ским этапом. В этой парадигме сформирован триангуляционный метод. Суть его в том, что одна и та же проблема изучается с помощью различных теорий и методик и все результаты считаются относительно истинными. Они дополняют друг друга, никак не противоречат и не совмещаются друг с другом. Эклектика в данном подходе уже не изгоняется из научных работ, как раньше. Предполагается,
что исследователь знакомится с результатами анализа различных подходов, изучает их и получает возможность для построения новых гипотез. Эти результаты существуют как дополнительные друг другу. Поэтому в психолингвистике все активнее используется так называемый психосемантический эксперимент. Наряду с ассоциативным экспериментом как средством овнешнения знаний, которые ассоциированы с отдельными языковыми единицами, результаты семантического эксперимента измеряются в других единицах. Результаты этих экспериментов могут быть сопоставлены, но они лишь дополняют друг друга. Психолингвистика открыта для всех психологических методик, связанных с речью, да и потребность в новых подходах будет существовать всегда. Так, например, не удается до сих пор как-то выявить ту мысль, которая оречевляется в речевом высказывании. Пока невозможно выявить характеристики той мысли, тех знаний, которые конструируются реципиентом в виде содержания речевого высказывания. Об этом содержании можно лишь сказать, что оно обладает какой-то общностью и помогает коммуникантам организовать совместную деятельность. Для решения этого вопроса требуется принципиально новый инструментарий или более широкие исследования. По крайней мере, проблематика заявлена, задача поставлена, но больших результатов мы пока не имеем.
С.Д.: Откуда взялся сам термин «триангуляционный подход»? К каким наукам он применим?
Е.Ф.: Триангуляционный подход взят из топографии. Если нужно определить точное местоположение какой-то точки, то методом измерения угла и расстояния с трех известных точек, можно определить искомую точку в пространстве. В науку этот термин привнесли социологи, когда одна и та же проблема анализируется с помощью различных теорий, методик и методологий. Сам принцип, нужно сказать, был придуман еще Нильсом Бором,
когда возникла необходимость изучения микрообъекта. Теперь же ученые полагают, что и макрообъекты доступны такому же дополнительному анализу.
С.Д.: Евгений Федорович, а почему Вы выбрали именно психолингвистику объектом своих исследований?
Е. Ф.: Трудно сказать, что это был мой свободный выбор. Просто судьба так сложилась. Я не мог быть «чистым» лингвистом по своим еще аспирантским предпочтениям. Моя кандидатская диссертация была по немецкой стилистике, а стилистика - это область, которая предполагает выход за пределы лингвистики. В начале 70-х Алексей Алексеевич Леонтьев предложил мне присоединиться к его исследованиям. У нас не было тесного знакомства, хотя я и ходил на психолингвистические бдения, которые проходили в Центре подготовки иностранных студентов для учебы в МГУ на улице им. Кржижановского. Из него потом вырос Институт русского языка имени А.С. Пушкина. Тогда В.Г. Костомарову поручили организовать Институт русского языка, он привлек к этому А. А. Леонтьева, который начал выпускать сборники психолингвистических статей. И, когда возникла группа ученых, А. А. Леонтьев предложил мне в нее влиться. Алексей Алексеевич в то время работал над книгой по теории речевой деятельности. Мне трудно сказать, чем он руководствовался, приглашая меня, скорее всего, ему нужны были психолингвистически ориентированные специалисты разных профилей. По всей видимости, он знал какие-то мои социолингвистические работы. Тогда я написал статью «Социолингвистические проблемы теории речевой деятельности». Другими словами, выбор был не целиком мой личный.
С.Д.: Что бы Вы сейчас добавили в свою книгу «Тенденции развития психолингвистики»? О чем бы Вы написали в первую очередь, с учетом сделанного за 23 года со времени ее выпуска (с 1987г.)?
Е. Ф.: Тогда я попытался описать тенденции изучения тех четырех направлений психолингвистики, о которых я говорил выше; сейчас я попытался бы перенести их в настоящее время и рассмотреть, как они будут решаться в будущем. Проблемы остались те же самые, но изменились способы их решения. Из попыток решить старые проблемы выросла проблематика языкового сознания, которая, повторюсь, возникла как необходимость выяснить, как же общаются коммуниканты, обладая разными сознаниями, и как это у них получается.
С.Д.: Евгений Федорович, что Вам нравится и что не нравится в современной науке?
Е.Ф.: В науке мне нравится все, кроме отношения общества к науке.
С.Д.: Как, на Ваш взгляд, соотносится то, что делает Ваш Сектор, с общемировыми тенденциями развития психолингвистики? И можно ли сейчас говорить о неких общемировых тенденциях развития психолингвистики?
Е.Ф.: Мне кажется, нет никаких общемировых тенденций развития психолингвистики. Некоторое время назад такой общемировой психолингвистической парадигмой была трансформационная грамматика Н. Хомского, и то только потому, что щедро раздавались гранты на эти исследования, активно спонсировались публикации в журналах. Искусственно созданная тенденция тут же развалилась, как только ученые осознали ее тупиковый путь. С середины 80-х годов начался и продолжается до сих пор период теорий ad hoc. Если раньше проверяли психическую реальность трансформационной грамматикой Хомского, то сейчас каждый исследователь создает свою теорию объекта изучения. С точки зрения последователей Хомского начался разброд теорий, но большинство ученых полагают, что наука движется естественным путем. Нейтрализовав гегемонию одной теории, которая к тому же оказалась тупиковой, психолингвисты по-прежнему враща-
ется вокруг тех четырех проблем, о которых я уже не раз упоминал - производство и восприятие речи, онтогенез языка и речевое общение - потому что объектная область сама обусловливает и методы, и набор теорий. Со временем, вероятно, объектная область будет уточняться.
С.Д: Евгений Федорович, каковы Ваши собственные научные планы?
Е.Ф.: Выжить в этом мире (улыбается). А если серьезно, то, инициировав создание нового ассоциативного словаря, мы создали уникальную возможность впервые проследить динамику изменения языкового сознания конкретного этноса. Но об этом я уже тоже говорил выше. Сейчас мне пока трудно представить, какие будут результаты, но можно с уверенностью сказать, что они будут многообещающими только даже потому, что это будет целина. Первые шаги по целине. В рамках этого сравнения, целесообразно описать и составить онтологию ценностей, описать аксиологическое языковое сознание русского этноса, создать лингвистическое описание этих ценностей. Вне лингвистического описания эти ценности существуют настолько в размытом виде, что естественно, так как они локализованы в двух несопоставимых овнешнениях. С одной стороны, ценности на уровне общественного сознания, которые зафиксированы в словарях, с другой - ценности, существующие на уровне индивидуального
сознания. Например, всем известно, что дамам нужно уступать место в метро, но в реальности не все это делают. Хотя эта ценность на уровне общественного сознания сохраняется и постулируется, но реально она не существует. Теперь у нас появится возможность при помощи психолингвистических методов выяснить содержание этих ценностей. Чрезвычайно привлекательная задача еще и потому, что у нее вполне конкретные прагматические цели - нужно, например, восстанавливать систему ценностей российского этноса, обучая студентов, нужно четко представлять, чему их обучать.
С.Д.: Чем из сделанного в науке и в жизни вы больше всего гордитесь?
Е.Ф.: Причастностью к психолингвистике, к науке в целом.
С.Д.: На ваш взгляд, чувство юмора, которое Вам, безусловно, присуще, - это врожденное «качество» человека, или его можно «приобрести», «натренировать» ?
Е.Ф.: Трудно сказать, вопрос неоднозначный и открытый. Из психологии и физиологии известно, что человеческие способности и качества тренируются лишь на 10%. Чувство юмора, на мой взгляд, врожденное качество, которое, как и остальные естественные способности, можно натренировать лишь незначительно.
С.Д.: Спасибо, Евгений Федорович!
Беседовал Сергей Дмитрюк
