CC BY
67
УДК 81367=11101=163.1=114.3=211 Ю. Б. Маркова (Григорьева)
кандидат филологических наук, доцент кафедры грамматики и истории английского языка, факультета английского языка МГЛУ; e-mail: [email protected]
МОРФОЛОГИЯ ГЛАГОЛ: САНСКРИТ, ЦЕРКОВНОСЛАВЯНСКИЙ, ГОТСКИЙ И ДРЕВНЕАНГЛИЙСКИЙ
В статье сопоставляются грамматические категории глагола, общие для индоевропейских языков, а также прослеживается судьба древневидовых различий глагольных основ в германских и славянских языках, безличных и бесподлежащных предложений в английском языке, категории переходности / непереходности английских глаголов, форм двойственного числа в русском и английском, претерито-презентных глаголов в современных германских языках, семантический сдвиг при переосмыслении их перфектных форм, позднее образование форм страдательного залога в английском; доказывается сущностное сходство форм будущего времени и форм нереальности в индоевропейских языках в целом. В статье также оценивается близость существующих систем историческим формам общего праязыка.
Ключевые слова: санскрит; церковнославянский; готский; древнеанглийский; глагол; супплетивизм; причастие; инфинитив; флективный строй языка; аналитизм; праязык; наклонение; залог; лицо; число; время; переходность / непереходность; аблаут; дополнение; составное именное сказуемое; слабые глаголы; сильные глаголы; предельные глаголы; эпистемическая модальность; аномальные глаголы; претерито-презентные глаголы.
Y. B. Markova (Grigorieva)
Ph.D., Associate Professor, Chair of Grammar and History of English, English Language Department, MSLU; e-mail: [email protected]
VERBAL MORPHOLOGY: SANSKRIT, OLD SLAVONIC, GOTHIC AND OLD ENGLISH
The article contrasts the verbal grammatical categories, shared by IndoEuropean languages. It also pursues the history of Old IndoEuropean aspect distinctions of verbal stems in Germanic and Slavonic languages, the evolution of impersonal sentences in English, the transformation of the category of transitivity / intransitivity in English verbs, the decay of dual number forms in Russian and English, the development of preterite-present verbs in modern Germanic languages, semantic shift in the evolution of their Perfect forms, later development of Voice distinctions in English. Finally, the author proves the similarity between the Future forms and
those of unreality in IndoEuropean languages on the whole and evaluates the extent to which the existing verbal systems have preserved the historic Common IndoEuropean forms.
Key words: Sanskrit; Old Slavonic; Gothic; Old English; the verb; transitivity / intransitivity; weak verbs; strong verbs; suppletion; the participle; the infinitive; inflected languages; analytical forms; Common IndoEuropean; the Mood; the Voice; the Person; the Number; the Tense; ablaut; the object; the compound nominal predicate; terminative verbs; epistemic modality; anomalous verbs; preterite-present verbs.
Цель статьи - выявление общих и отличительных черт в системе глагола следующих индоевропейских языков: древнеиндийского литературного, древнеславянского, готского и древнеанглийского. Хотя данные языки принадлежат разным группам индоевропейской семьи (индийской, славянской и германской), их генетическое родство, общее праиндоевропейское прошлое, наличие регулярных фонетических соответствий и близкое сходство грамматических форм обосновывает постановку подобной задачи. Интересно также отметить тот факт, что современные индийские языки, «выросшие» в атмосфере санскрита, как и современный английский, прошли путь от флективного, синтетического языка до аналитического, в то время как русский язык сохранил разветвленную систему склонений и спряжений.
Санскрит отличается многообразием форм словоизменения. Глагол в древнеиндийском, как и в готском и церковнославянском, характеризовался грамматическими категориями наклонения, залога, лица, числа и времени.
В системе спряжения древнеиндийского глагола противопоставлялись три залога: действительный, или активный, выражавший действие по отношению к другому; средний, или медиальный, выражавший действие по отношению к самому себе, восходящий к индоевропейскому медию; и страдательный. Употребление первых двух форм залога определенным образом связывалось с семантикой глагола. Одни глаголы функционировали только в действительном, другие - только в среднем залоге. Имелись глаголы, употреблявшиеся в обоих залогах. Пассив в санскрите не связан противопоставлениями с активным и медиальным залогами. По происхождению он представлял собой более позднее образование, сложившееся в системе настоящего времени. Формы пассива образовывались от ослабленного корня переходных глаголов основы настоящего времени, представлявшего
собой слабую, нулевую ступень аблаута, с помощью специального суффикса и личного окончания медиального залога.
Аблаут - спонтанное, не обусловленное окружением, устойчивое чередование гласных в корне, унаследованное как регулярное морфологическое средство от индоевропейского праязыка, в котором оно возникло под воздействием разного рода ударений. Чередование по аблауту имело три ступени и могло быть в индоевропейском языке как количественным, так и качественным: e (основа инфекта, обозначавшего длительные действия; слабое ударение, например др.-греч. leipo) - o (основа перфекта, выражавшего законченное действие, результат которого существует в момент речи; полное ударение, например др.-греч. leloipa) - ноль гласного (основа аориста, обозначавшего мгновенные, недлительные действия; безударная позиция, например elipon), в русском языке: беру - забор - брать, в латыни: sedeo - sedi. В количественном аблауте усматривают влияние динамического ударения, качественный аблаут связывают с музыкальным ударением. Согласно ларингальной гипотезе, чередование когда-то было фонетически обусловленным и могло встречаться также в суффиксах и окончаниях. Оно получило дальнейшее развитие и систематическое использование в словообразовании и словоизменении германских языков. Такое чередование не является особенностью индоевропейских языков и наблюдается в других языковых семьях [1, с. 54-55].
В санскрите было возможно употребление и непереходных глаголов в страдательном залоге в форме третьего лица единственного числа (быть, стоять, идти, спать, течь). Это так называемый безличный пассив, носитель действия в котором обозначался формой творительного падежа. В санскрите также существовало пассивное причастие будущего времени - причастие долженствования (participium necessitatis), совмещавшее в себе три грамматических значения - пассивности, модальности (долженствования) и будущего времени: «Работа, которая будет выполнена или должна быть выполнена» [6, с. 133-134; 141].
В церковнославянском противопоставлены активный и страдательный залоги, в готской глагольной системе - действительный и медиопассив. Последний передавал различные оттенки пассивности носителя признака и имел только одну временную форму - форму настоящего времени.
Готский медиопассив, генетически связанный с индоевропейским медиумом, также выражал медиальные оттенки непереходности, морального состояния, аффекта. В то время как существование категории залога в древнеанглийском языке оспаривается, готские синтетические формы страдательного залога выражены наиболее полно по сравнению с другими древнегерманскими языками [3, с. 20, 128, 175; 1, с. 110].
В древнеанглийском языке имелись остатки «среднего» залога, медиопассива, например существовал глагол hatan — «зваться». Формы страдательного залога отсутствовали, в частности потому, что переходность древнеанглийского глагола зависела от того, к какому классу принадлежал глагол, т. е. в какой-то мере от семантики глагола, от его свойства, из чего можно сделать вывод о том, что в древнеанглийском переходность / непереходность глагола имела семантико-морфологический статус, а не синтаксический, как теперь, когда переходность / непереходность глагола зависит от наличия или отсутствия дополнения после него. Древнеанглийский глагол требовал дополнения в определенной форме. Слабые переходные глаголы I класса противопоставлялись однокоренным непереходным слабым глаголам II класса и сильным глаголам, например:
Ъй^ап «сгибаться» — bie^an «сгибать»
(сильный II класса) (слабый I класса)
blacian «побелеть» — blsecan «побелить»
(слабый II класса) (слабый I класса) [4, с. 224]
Как и в современном немецком языке, глаголы с приставкой -be-были переходными:
bu^an «сгибаться» — bebu^an «огибать»
(сильный II класса) (сильный II класса)
Категория переходности / непереходности в готском тоже имела особый характер, так как глаголы с так называемым дательным падежом прямого дополнения вели себя так же, как и глаголы, управлявшие винительным падежом. Противопоставление переходных глаголов непереходным носило в готском лексический характер и выражалось при помощи различных словообразовательных средств, например слабых глаголов IV класса на -no-. Образование медиопассивных форм
было возможно как от переходных, так и непереходных. Несмотря на многообразие средств выражения значений, связанных со страдательным залогом, в готском не существовало единой грамматической парадигмы этого залога [3, с. 129-130, 179]. Интересно, что в современном шведском глаголы, восходящие к древнескандинавским слабым глаголам IV класса на -no-, являются непереходными, предельными: mjukna «смягчаться», drunkna «утонуть», vakna «проснуться» (в отличие от глаголов mjuka upp «размягчать», dricka «пить», vaecka «будить», в которых вышеназванный носовой суффикс отсутствует).
Аналитические формы пассивного залога возникли в английском языке в ранненовоанглийский период из свободных лексических сочетаний глагола-связки beon (быть) и причастия второго переходных глаголов, оформлявших в древнеанглийском языке составное именное сказуемое в эпоху, когда причастия склонялись в английском языке, обладали именными категориями и принадлежали системе имени. Интересно, что в современном шведском языке существуют как флективные, так и аналитические формы страдательного залога (han blir kallad - его зовут - huset har byggts - дом построен), при этом шведский вспомогательный глагол bli заимствован из нижненемецкого blíven [7, с. 205]. В древне- и среднеанглийском языке существовали безличные предложения без структурного подлежащего, выражения типа «ему думалось / мне думается» с глаголом медиального оттенка в третьем лице единственного числа и носителем действия в форме дательного падежа: "him №hte / me &ynce6"; "me thinketh it accordant to resoun...". Односоставные лично-объектные предложения такого типа, уже начиная со среднеанглийского, переходят в двусоставный тип: они получают подлежащее в виде местоимения 3-го л. ед. ч. hit (it) "hit me of-&inc6" [4, с. 262]. В новоанглийский период подлежащее всегда выражено формой общего падежа у существительных и именительного падежа у личных местоимений: I think / it seems to me that. Предложений без подлежащего, смыслового или формального с тех пор в современном английском не существует по причине редукции гласных в окончаниях заударных слогов, сокращении числа материально отличных словоизменительных форм, замены синтетического строя языка аналитическим, но у современного английского глагола расширилось понятие переходности, включающее все виды дополнений (прямое, косвенное, предложное), а также возможны страдательные конструкции с подлежащим, трансформированным из
обстоятельства места соответствующей активной конструкции (the house is not lived in).
Перестройка системы переходных и непереходных глаголов началась, как отмечалось выше, в среднеанглийский период и была связана с разрушением глагольного управления. В данное время полностью исчезло беспредложное управление глаголов дательным или родительным падежами за исключением случаев, когда дополнение было выражено местоимением в объектном падеже. Некоторое время после этого в языке царил хаос: часть бывших непереходных глаголов начала сочетаться с беспредложным дополнением, а бывшие переходные глаголы, напротив, теряли сочетаемость с ним и становились непереходными. Один и тот же глагол мог употребляться как с прямым, так и с предложным дополнением (us waiteth «ждет нас»; waiteth after no pompe «не ждет никакой помпы»). Четких границ между переходными и непереходными глаголами не было: морфологический статус категории переходности / непереходности уже был утрачен, а синтаксический способ ее выражения еще не установился. Процессы транзитивации и интранзитивации глаголов продолжались в ранне-новоанглийский период и продолжаются в наши дни. Например, непереходные глаголы типа go, walk могут теперь сочетаться с прямым дополнением (to walk a dog), а переходные глаголы перестают сочетаться с некоторыми типами беспредложных дополнений и переходят в разряд непереходных (to feel like doing smth). Одновременно с этим с ранненовоанглийского периода существует особая группа глаголов с так называемыми закрепленными предлогами, постоянно сочетающихся с объектом (типа to put an end to smth). Напрашивается вывод об исчезновении переходности / непереходности как свойства современного английского глагола. Для английского языка намного важнее синтаксическая ориентация глагола на дополнение, предложное или прямое [4, с. 225-226]. На этом основании Б. Трнке сделал вывод о том, что следует говорить о делении не на переходные и непереходные глаголы, а на объектные и необъектные [13, с. 38]. Последние не требуют обязательного дополнения. Интересно также отметить тот факт, что в современном английском языке форма простого инфинитива страдательного залога имеет в своем значении те же три граммемы, что и пассивное причастие будущего времени в санскрите: пассивность, долженствование и будущее время, например: the work to be done - работа, которая будет выполнена / должна быть выполнена.
Санскрит и церковнославянский имеют три формы числа: единственное, множественное и двойственное. В церковнославянском формы числа могли иметь специальные окончания мужского, женского и среднего рода. В готском языке сохранились формы двойственного числа 1-го и 2-го л. [3, с. 20, 128]. Древнеанглийский утратил формы двойственного числа в системе глагола: существовавшие в древнеанглийском формы личных местоимений двойственного числа wit (мы оба) и jit (вы оба) употреблялись с глаголами в форме множественного числа. «Следы» двойственного числа в современном английском языке по-прежнему присутствуют в том, как функционируют сегодня некоторые неопределенно-личные местоимения: either - любой из двух (в противовес any - любой), both, the other - второй из двух (в противовес another - другой), а также в существовании предлогов between - между двумя и among - среди нескольких предметов. Последнее из вышеназванных местоимений (в древнеанглийском Oder) было порядковым числительным со значением «второй», пока его не вытеснило французское заимствование second в среднеанглийский период.
Индоевропейские глагольные основы выражали действие в определенном видовом протекании. Категория времени санскрита включала: презенс, выражавший действие в настоящем времени; имперфект, выражавший повторяющиеся, длительные, незавершенные действия в прошедшем времени и обычно употреблявшийся как время повествования о событиях прошлого; перфект, выражавший законченное действие, результат которого существует в момент речи, в настоящем, обозначавший действие или состояние в прошлом, связанное с другим действием, происходящим позже; аорист и формы будущего времени [6, с. 45]. В церковнославянском существовали формы настоящего времени (будущее простое), формы прошедшего времени (аорист, перфект, имперфект и плюсквамперфект) и формы сложного будущего. В готском и древнеанглийском имелись только две синтетические временные формы: настоящего времени и прошедшего (претерита).
В системе спряжения санскрита формы настоящего времени, прошедшего имперфекта, желательного и повелительного наклонений образуют систему настоящего времени, так как все эти формы образуются от одной и той же основы глагола, от основы настоящего времени [6, с. 83]. Имперфект и презенс образовывались от одной и той
же видовой основы, но различались окончаниями, указывавшими на форму настоящего или прошедшего времени соответственно (как в древнегреческом языке). От основы инфекта несовершенного вида со значением длительного действия строились формы настоящего времени (презенс) и прошедшего (имперфект). Имперфект изначально был связан с неопределенностью. О нем также можно сказать, что греческий имперфект без приращения *е, который встречается в микенских надписях и в гомеровских поэмах, формально тождествен индийскому и иранскому «инъюнктиву» - остатку древнейшего глагольного спряжения, предшествовавшему дифференциации наклонений и времен [8, с. 20]. Формы презенса и имперфекта совпадали по огласовке гласного, а окончания, присоединявшиеся к основам, указывали на план настоящего или прошлого. Таким образом, формы презенса и имперфекта имели общий вид, но разные окончания. В санскрите, как и в древнегреческом языке, признаком прошедшего времени имперфекта является приращение (аугмент) а-, на которое падало ударение. В эпическом и классическом санскрите значение форм перфекта часто приближается к значению форм имперфекта. Простой, или удвоительный, перфект образовывался прибавлением к удвоенному глагольному корню особых личных окончаний. В санскрите аорист выражал действие, недавно завершившееся (без указания на время, длительность и итеративность) и связанное с тем, что происходит в настоящий момент. Основа аориста означала мгновенные, недлительные действия плана прошлого. Древнейший сигматический аорист выражал древнее значение предшествования без соотнесенности с каким-либо временным планом. Это значение, в частности, прослеживается в латинских условных и относительных предложениях в текстах законов XII таблиц [12, с. 27]. Формы аориста образовывались в санскрите прибавлением к особой основе аориста ударного аугмента и вторичных личных окончаний. Аорист редко употреблялся при повествовании, чаще он встречался в разговорной речи, в диалоге (в частности, в драмах на санскрите). Формы аориста образовывались лишь от части корней. В ведийском языке аорист мог употребляться примерно от половины глагольных корней. Постепенно количество корней, употребляемых в формах аориста, уменьшалось, и в санскрите аорист стал встречаться редко. По грамматическому значению он стал сходным с формами имперфекта и перфекта.
В церковнославянском перфект образовывался от настоящего времени глагола «быти» (эта связка, или вспомогательный глагол, будет утрачен в русском языке) и действительного причастия прошедшего времени на -л-, например:
писал есмь писали есмы писал еси писали есте писал есть писали суть
Данную форму можно перевести на современный русский язык следующим образом: я являюсь сейчас, в тот момент, когда говорю это, написавшим нечто. Перфект употреблялся, когда результат свершившегося действия был очевиден или общеизвестен, и мог относиться как к контексту настоящего, так и к контексту прошлого. Эта форма прошедшего времени постепенно вытеснила аорист и имперфект и совместила в себе их значения. Форма плюсквамперфекта обозначала действие в прошлом, свершившееся прежде другого действия, и образовывалась от аориста или имперфекта глагола «быти», за которым следовало причастие на -л-. Священное Писание, однако, в основном написано с использованием форм аориста, который, в отличие от форм перфекта, обозначал действие как свершившийся факт. Наконец, имперфект в церковнославянском был похож по значению на современное значение несовершенного вида в русском языке и форм Continuous в английском: действие рассматривалось в процессе его развития в определенный момент времени в прошедшем, настоящем или будущем. Последние два значения передавались специальными описательными конструкциями - сочетаниями глагола «быти» и действительного причастия настоящего времени, вместе образовывавших составное именное сказуемое, при этом глагол-связка мог опускаться [2, с. 58, 66-68, 86, 157].
Основы перфекта и аориста обе относились к плану прошлого, но выполняли разные функции. Перфект выражал действие, чей результат переосмыслен к моменту речи, например: форма перфекта латинского глагола novi обозначала «я знаю» равно как и готского претерито-презентного глагола wait, древнеанглийского wät (современные английские слова с этим же корнем: wit, witty, witness), а также форма русского глагола «ведаю», которая является старым индоевропейским перфектом с древним, уже стершимся медиальным значением и соответствует перфектной форме латинского глагола vidi, греческого oida
(откуда образовано и существительное idea) и готского или древнеанглийского witan. Из перфектного значения «я видел» развилось новое значение «я знаю, я ведаю». Латинский перфект, объединяя в себе индоевропейский перфект и аорист, стал одним из прошедших времен [5, с. 87]. Система латинского глагола, в частности, строилась на противопоставлении инфекта и перфекта [8, с. 661].
Древнегерманская инновация состояла в переосмыслении древнейших видовых основ во временные (в том числе в замене индоевропейских презентных основ унифицированными образованиями настоящего времени) и в образовании претерита - прошедшего времени при стирании функциональных различий между индоевропейским аористом и перфектом, при этом в готском и северногерманских языках во 2-м л. ед. ч. претерита сильных глаголов с I по V класс закрепилась перфектная форма с огласовкой второй ступени аблаута, нормальной, полной, общей для всего ед. ч., а в западногерманских языках была закреплена форма аориста с третьей, нулевой, ступенью аблаута, характерной для мн.ч. претерита, например: формы готского глагола IV класса niman (инфинитив) - nam (претерит ед. ч.) - nëmum (претерит мн.ч.) - numans (причастие), формы древнеанглийского глагола IV класса niman - nom - nomon - numen; формы 2-го л. ед. ч. готский namt «ты взял», древнеанглийский nome «ты взял», нулевая ступень с I по III класс и ступень удлинения в IV и V классах.
Обращает на себя внимание тот факт, что древние перфектные формы, переосмысленные в настоящее время, сохранились у небольшой группы глаголов, связанных с познавательной и практической деятельностью человека, поэтому их можно обнаружить в разных языках. Интересно отметить при этом происходивший в некоторых глаголах сдвиг значения: в древнегреческом языке horao «увидел» - oida «знаю». В русском из слова вежды (глаза) пр.-слав. *vedia развился глагол «ведать» и производные «весть», «поведать», «повесть», «совесть», «известно», «изведать», «сведущий», «вещий», «вещун» (мудрец), «ведьма / ведунья» (из др.-рус. ведь «колдовство, знание»), «невеста» (не ведую-щая, не знающая), «невежда» / «невежа»1, «вежливый» (в значении
1 Следовательно, этимологически в русском языке невежда - это человек невидящий и поэтому несведущий. Любопытен также тот факт, что во французском языке глагол «ignorer», родственный лат. cognoscere, греч. gignoskein и рус. знать, обозначает «не знать», в английском языке «ignore» обозначает «не заметить». В обоих языках ignorance означает «невежество».
«опытный», «сведущий») [9, т. I, с. 284-285, 304, 309; 10, т. III, с. 54]. Того же корня русские слова: ведомство (сведущие люди), заведующий, медведь (медом ведает), разведчик (добывает сведения), завидовать. В древнеанглийском языке у претерито-презентного глагола cunnan / can произошел сдвиг значения «узнал - могу» - первоначальное значение перфектной формы глагола can «я узнал» было переосмыслено в «я могу» и закреплено за формой настоящего времени. Об этом также свидетельствуют две сохранившиеся формы причастий, ставших в современном английском языке прилагательными, - uncouth «грубый, несведущий» (от слабой формы древнеанглийского причастия cuth «известный») и cunning «коварный, хитрый» (от древнеанглийского причастия cunnende; ср. рус. сведущая ведьма и англ. опытный хитрец)1. Претерито-презентные глаголы могли иметь как «старое» причастие II с чередованием гласной по третьей ступени аблаута сильных глаголов, так и «новое» причастие II с дентальным суффиксом слабых глаголов, например: cunnan - cude - cud / cunnen. В современном шведском языке kunna по-прежнему имеет значение «знать», например, kunna frammande sprak «знать иностранные языки». Как следует из вышеприведенных примеров, глаголы перцептивного и ментального плана лежат у истока переосмысления перфектных форм.
В этом процессе необходимо отдельно отметить роль претерито-презентных глаголов, которые, как отдельная морфологическая подгруппа германских глаголов, возникают в момент, когда распад древних видовых основ завершен, и уже существуют слабые глаголы (еще одна германская инновация) со специальными осново- и формообразующими морфемами, которые изначально были связаны с категорией времени, а не вида. Все без исключения претерито-презентные глаголы в бытность свою сильными глаголами обозначали не действия, а состояния с сохранением результата в настоящем (эпистемическая модальность) и также могли ускорить процесс распада древней системы основ. Новую жизнь данной группе глаголов дали появившиеся к тому времени слабые глаголы, «одолжившие» им дентальный
1 В этой связи интересно отметить связь в русском и английском языках между словами, означающими «знание» и «колдовство»: в русском ведьма и ведать, а также знать, знаток, знахарь и знатник (диал. колдун) [11, т. 2, с. 101]. В английском to do cunning «колдовать» и cunnan / cann «узнал - могу», а также, возможно, прилагательное uncanny «странный, таинственный».
суффикс для построения новых форм прошедшего времени, присоединявшихся к прежней основе перфекта (вторая ступень аблаута), например, ajan, majan или аориста (третья ступень аблаута), например, cunnan, sculan, durran, unnan, purfan, переосмысленных теперь в формы настоящего времени. В современном английском языке претерито-презентные глаголы сохранились как модальные. Необходимо отметить, что шведский язык в большем объеме сохранил архаичные черты, поэтому в нем до сих пор употребляется аналог древнеанглийского претерито-презентного глагола ajan со значением иметь: aegande raett (право собственности), att aega rum (иметь место), en husaegare (домовладелец). В английском в силу фонетических изменений и конверсии от причастия вышеназванного глагола образовался современный глагол to own «владеть».
В качестве фазовых показателей законченности действия, выраженного глаголом, хотя и нерегулярно, стали употребляться приставки (лексико-грамматическая категория) или, как в готском и древнескандинавском языках, слабые глаголы IV класса с носовыми показателями -na- / -no-, восходившие к индоевропейским атемати-ческим глаголам на mi типа древнегреческого глагола damnemi или латинского velle и объединявшие около шестидесяти непереходных терминативных (предельных) глаголов с медиальным значением становления состояния (семантико-морфологическое свойство глагола) как, например, готский глагол fullnan или древнескандинавский fullna «наполняться». В древнеанглийском данные глаголы пополнили группу аномальных глаголов. Значения длительности, начинательности, неограниченности во времени, незаконченности стали выражаться свободными лексическими словосочетаниями глагола-связки со значением «быть» (beon) и причастия. Новые перфектные формы наряду с формами будущего времени, а также с формами страдательного залога возникают в германских языках также значительно позже из свободных лексических сочетаний. Большое количество грамматических значений передавалось в древнеанглийском языке синтаксическим путем, при этом в предложении почти не существовали строевые элементы, передававшие только грамматическое значение и лишенные полностью лексического значения [4, с. 252, 270].
Основа будущего времени образуется в санскрите прибавлением к корню глагола специального ударного суффикса. От данной основы
строилось простое будущее время с помощью первичных личных окончаний, а также сравнительно редко употребляемая в санскрите форма кондиционалиса, обозначавшая нереальное действие, которое при определенных условиях могло бы произойти в прошлом. Она употреблялась в обеих частях условного предложения и строилась с помощью вторичных личных окончаний и приращения а- [6, с. 111]. В древнеанглийском и готском категория времени включала формы настоящего и прошедшего времени. Специальных форм будущего времени не существовало. Вместо них использовались формы настоящего времени, претерито-презентный глагол sculan (в готском написании skulan) или аномальный глагол willan (в готском wiljan) с инфинитивом, передававшие разные модальные оттенки волитив-ности и долженствования. До сих пор в английском сохранились подобные формы и модальные оттенки значения: thou shall not kill «не убий» (букв. 'ты не должен убивать'), fees shall be paid after publication «согласно договору, гонорар должен быть выплачен после публикации». В современном английском языке формы настоящего времени по-прежнему являются структурно обусловленными в придаточных времени, условия и уступки, а также в специальных вопросах с подлежащим, выраженным первым лицом, для передачи действия по расписанию или спланированного действия на ближайшее будущее. Современные формы будущего времени развились в аналитические формы в средне- и ранненовоанглийский период из вышеперечисленных модальных сказуемых. Примечательно, что современные аналитические формы сослагательного наклонения в английском языке исторически есть развитие форм прошедшего времени сослагательного наклонения глаголов sculan - scolde и willan - wolde. Начиная с позднедрев-неанглийского периода по раннеанглийский, в результате исчезновения синтаксической связи между членами словосочетаний целый ряд бывших глагольных словосочетаний превратился в морфологические единицы - аналитические формы глагола [4, с. 219]. В современном английском языке модальные глаголы shall и will по-прежнему выражают волитивность, волеизъявление, например:
Do as you will (want) - Поступай, как хочешь.
if you will... - если пожелаешь...
God willed (wanted) it - Господь так пожелал.
Shall I open the window? - Вы хотите, чтобы я открыл окно?
Заметим, что в готском для обозначения процесса, который осуществится в будущем, употреблялся оптатив. Значение будущего времени в этом случае могло иметь оттенок долженствования или сомнения [3, с. 183].
В церковнославянском оттенок долженствования тоже мог присутствовать в форме сложного будущего времени. Конструкция включала настоящее время вспомогательного глагола имати и инфинитив смыслового глагола обоих видов, в отличие от современного русского языка. Интересно также отметить тот факт, что в церковнославянском имелись формы будущего предварительного (наподобие форм Future Perfect в современном английском языке), выражавшие действие, предшествовавшее другому действию в будущем. Состояли подобные формы из сочетания причастия на -л- и глагола «быти» в будущем времени [2, с. 181—182].
Категория наклонения представлена в индоевропейских языках тремя словоизменительными формами. В санскрите и готском они называются так: изъявительное (indicativus), желательное (optativus) и повелительное (imperativus). Оптатив образовывался от основы настоящего времени прибавлением особого суффикса и вторичных личных окончаний. Желательное наклонение широко употреблялось в санскрите, четко отграничивая свои функции от функций повелительного наклонения, для выражения пожелания, предписания, возможности, сомнения, вероятности действия в ближайшем будущем, условия действия, уступки [6, c. 63]. В древнеанглийском языке сослагательное наклонение выполняло те же функции, что и желательное наклонение в санскрите, а также оформляло косвенную речь. Формы сослагательного наклонения имели разные образовательные основы для настоящего и прошедшего времени, но одинаковые окончания. В отличие от древнеанглийского языка, повелительное наклонение в санскрите имело полную парадигму спряжения в действительном и медиальных залогах во всех лицах и числах. Его формы образовывались от основ настоящего времени прибавлением особых личных окончаний. Повелительное и желательное наклонение, вероятно, когда-то в глубокой древности составляли единое целое в противовес изъявительному наклонению, на что указывает существование форм инъюнктива, использовавшихся для выражения запрета, и бене-дектива / прекатива, форм оптатива, образованных от основы аориста без аугмента (типа «не иди», «пусть он не дает»), в древнейших
индоиранских языках. В готском и древнеанглийском употребление форм нереальности было структурно обусловленным в определенных типах придаточных, например в придаточных дополнительных для передачи косвенной речи, времени (в готском после союза времени Гаиг^е1), цели, нереального условия.
Интересно отметить тот факт, что в церковнославянских текстах встречается описательная конструкция: сочетание да с глаголом в настоящем времени (будущее простое) в значении особого желательного / повелительного наклонения с оттенком пожелания, предположительности, приказания: Дай Бог («Пусть дает Бог»), Да покажет, Да хвалится, Оучителю, да прозрю («О учитель! Пусть я прозрю / чтобы я прозрел») [2, с. 128-131].
В готском языке формы императива тоже употреблялись не только для выражения повеления, приказа и запрета, но и пожелания, просьбы, но и в этой функции наряду с повелительным наклонением мог употребляться оптатив, его употребление было обязательным после отрицания: т таигргтя «не убивай» [3, с. 180, 183]. Только западногерманские формы генетически тождественны индоевропейскому оптативу; готская и северная форма являются инновацией [3, с. 25].
В древнеславянском языке употреблялись формы сослагательного наклонения для выражения возможного, желательного, ожидаемого или нереального действия. Они образовывались сочетанием причастия на -л- с аористом глагола быти-бы. Постепенно форма «бы» перестала восприниматься как форма глагола и превратилась в модальную частицу, например: Да бы я прозрел [2, с. 103-104].
Подводя итог вышесказанному, необходимо отметить следующее. Санскрит проясняет и помогает глубже понять некоторые закономерности развития как славянских, так и германских языков, таких как отмирание безличных, бесподлежащных предложений в английском, форм двойственного числа в русском и английском, древних видовых различий глагольных основ, их переосмысление во временные в германских и славянских языках, позднее образование форм страдательного залога и связанное с этим новое толкование понятия переходности / непереходности у английских глаголов, сущностную близость и сходство форм будущего времени и форм нереальности в индоевропейских языках в целом. Можно повторить слова, сказанные Индирой Ганди в Послании к участникам V Международной санскритологиче-ской конференции, проходившей в Индии в октябре 1981 г.: «Санскрит
является родоначальником многих языков и до сих пор — живым и совершенным средством общения. Чье сердце не трогает, кого не восхищает его красота и совершенство? Он — нетленная сокровищница многообразной литературы, знаний по социальным и естественным наукам, по религии и философии» [6, c. 239].
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Арсеньева М. Г. и др. Введение в германскую филологию : учебник для филологических факультетов / Арсеньева М. Г., Балашова С. П., Бер-ков В. П., Соловьева Л. Н. — М. : ГИС, 2000. — 314 с.
2. Воробьева А. Г. Учебник церковнославянского языка. — М. : Православный Свято-Тихоновский гуманитарный университет, 2008. — 368 с., илл.
3. Гухман М. М. Готский язык. — М. : Изд-во Моск. ун-та, 1996. — 288 с.
4. Иванова И. П., Чахоян Л. П., Беляева Т. М. История английского языка. Учебник. Хрестоматия. Словарь. — СПб. : Лань, 1999. — 512 с.
5. Карасева Т. А. Историческая фонетика латинского языка. Грамматический комментарий к латинским текстам VII—I веков до нашей эры. — М. : Греко-латинский кабинет Ю. А. Шичалина, 2003. — 255 с.
6. Кочергина В. А. Санскрит : учебник для вузов. — М. : Академический Проект, 2007. — 335 с.
7. Рахманова Н. И. Явление десемантизации и его отражение в лексике и грамматическом строе немецкого языка // Язык в мире дискурсов. Человек и концептосферы. Вербализация в дискурсе. — М. : ИПК МГЛУ «Рема», 2009. — С. 199—210. — (Вестн. Моск. гос. лингвист. ун-та; вып. 560. Сер. Языкознание)
8. Тронский И. М. Историческая грамматика латинского языка. Общеиндоевропейское языковое состояние (вопросы реконструкции). — 2-е изд., доп. — М. : Индрик, 2001. — 576 + xiii с.
9. Фасмер М. Этимологический словарь русского языка / пер. с нем. и доп. чл.-кор. АН СССР О. Н. Трубачева. — Т. I (А—Д). — М. : Прогресс, 1986. — 573 с.
10. Фасмер М. Этимологический словарь русского языка / пер. с нем. и доп. чл.-кор. АН СССР О. Н. Трубачева. — Т. III (Муза — Сят). — М. : Прогресс, 1987. — 831 с.
11. Фасмер М. Этимологический словарь русского языка / пер. с нем. и доп. чл.-кор. АН СССР О. Н. Трубачева. — Т. II (Е — Муж). — М. : Прогресс, 1986. — 671 с.
12. Ходорковская Б. Б. К проблеме индоевропейского сигматического аориста (вопросы семантики) // ВЯ. — № 6. — М., 1983. — С. 19—29.
13. Trnka B. On the Syntax of the English Verb from Caxton to Dryden. — Prague, 1930. — 210 р.
