CC BY
61
•иго,
В.С.Мартьянов, Л.Г.Фишман
МОРАЛЬНЫЙ ТУПИК ЦИВИЛИЗАЦИОННОЙ ПАРАДИГМЫ
«Тьмы низких истин мне дороже Нас возвышающий обман...»
А.С.Пушкин
Возвышающий обман
1 Калашников М.
Война с Голе-мом. — М., 2006.
С. 179.
2 Бьюкенен П. Смерть Запада. — М., 2003.
«Жил-был прекрасный, умный и трудолюбивый русский народ. Добрый, героический и наивный. Разбил он Гитлера, мир спас, в космос первым прорвался, полумиру покровительствовал и уже на Марс экспедицию собирал. Но налетели, откуда ни возьмись, тучи всяких масонов, сионистов, уголовников, постмодернистов, «агентов влияния» и прочих, и поработили прекрасный народ хитростью да обманом, кознями и телевизионной ворожбой. Вот и стонет народ-богоносец и знаменосец под игом кучки жестоких насильников, дожидаясь зова патриотической трубы. Все такой же чистый и прекрасный...» Это иронический пересказ позиции русских «патриотов» публициста М.Калашникова1.
Жил-был не менее прекрасный, трудолюбивый, изобретательный американский народ. Он построил действительно свободное, цивилизованное культурное и высокоморальное общество. Много сделал для привнесения благ цивилизации остальным народам. Разбил Гитлера, слетал на Луну, покровительствовал половине мира, создал Интернет и прочие чудеса техники. Но налетели откуда ни возьмись новые левые, деятели контркультуры, наркоторговцы, иммигранты, феминистки и прочие, и задурили головы честным американцам так, что стали они стыдиться своей исконной христианской культуры и цивилизации. Как и их европейские сородичи. Пока не поздно — спасай Америку! Это краткий пересказ книги П.Бьюкенена «Смерть Запада»2. Неудивительно, что при поверхностном прочтении она оказалась созвучной критическим настроениям многих наших соотечественников.
Работа П.Бьюкенена выбрана в качестве отправной точки критического анализа именно потому, что она написана в той же цивилиза-ционной парадигме, что и большинство книг наших патриотически настроенных авторов. В то же время это взгляд если не с другого полюса миросистемы, то с позиции гораздо более господствующей, чем российская. Это, помимо прочего, иллюстрация следующего факта: применение цивилизационной парадигмы нивелирует действительные причины различий в уровне жизни и неравного положения разных стран в актуальной миросистеме. Разница между ними элегантно затушевывается культурной, патриотической, исторической и прочей риторикой
3 Данилевский Н.
Россия и Европа. — СПб, 1995.
4 Шпенглер О. Закат Европы. — М, 2006.
5 Хантингтон С.
Столкновение цивилизаций. — М., 2003.
идентичности. Не случайно в начале статьи дается утрированное изложение позиций П.Бьюкенена и наших патриотов: Америка и Россия — одно и то же, рецепты — одни и те же. Именно поэтому книга П.Бьюкенена в какой-то мере написана не для американцев, а для нас. Это своеобразное приглашение в «клуб господ» с тем, чтобы совместно напомнить прочему миру, кто еще остается в нем хозяином. Приглашение должно нам польстить — и на эту приманку легко пойматься. Но имеет ли смысл для России ловиться на приманку цивилизационизма? Мы не господа капиталистической миросистемы и никогда не станем ими. Мы — страна, которая не так давно хотела эту миросистему изменить, многого достигшая на пути ее эгалитаризации, немало способствовавшая осознанию другими народами ее несправедливости.
Книга П.Бьюкенена полна логических противоречий и полуправды, оставляя по прочтении чувство недоумения. В фаталистической и во многом иррациональной интеллектуальной традиции, длящейся от Н.Данилевского3 и О.Шпенглера4 до С.Хантингтона5 и П.Бьюкенена, цивилизации рассматриваются как организмы, которые растут, живут и неизбежно умирают. И в этом никто не виноват — такова уж судьба цивилизаций и культур, таковы законы истории. Умирание, конечно, можно замедлить или, в терминологии славянофила К.Леонтьева, «подморозить» ту или иную страну. Ведь процесс умирания, особенно если он протекает в полном сознании, — это болезненный процесс. Конец хочется отсрочить — и в этом, собственно, заключается желание П.Бьюкенена. На большее адепт цивилизационной парадигмы рассчитывать не может и не должен, если хочет остаться внутренне последовательным и честным.
Исходным пунктом цивилизационного анализа, ставящего целью отсрочить конец какой-либо цивилизации, является возврат к идеальному обществу, которое в силу ряда причин отклонилось от естественных, заложенных в нем путей развития. Поэтому кризис западной, православной и любой иной цивилизации осмысляется как результат отхода от цивилизационных устоев. Поэтому цивилизационная парадигма неизбежно консервативна. Тем более странно, что цивилизационный подход в последнее время пытаются использовать в виде универсальной интеллектуальной отмычки и правые, и левые, и западники, и славянофилы. Так, левые российские коммунисты-патриоты связывают кризис российской (советской) цивилизации ни с чем иным, как с разлагающим влиянием западной цивилизации (неолиберальные рыночные реформы, атомизация общества, слом культурной матрицы и т. п.). В свою очередь, такие радикальные американские консерваторы-традиционалисты, как П.Бьюкенен, считают агентами порчи американского общества именно марксистов. И все вместе с позиций цивилизацион-ного подхода обосновывают свои аргументы против пагубной глобализации.
Цивилизационный подход предполагает, что цивилизации уникальны и конечны. Отсюда исторический фатализм — как неспособ-
6 Грамши А. Тюремные тетради: В 3 ч. Ч. 1. —
М, 1991.
7 Маркузе Г. Одномерный человек. — М, 1994.
ность политиков что-либо изменить в развитии цивилизации. Разве только навредить, отклонив цивилизацию от предзаданного ее культурным генетическим кодом пути развития. Но рано или поздно все уникальные цивилизации освобождают место под солнцем для новых культур. Поэтому тем более непонятно моральное негодование цивилизаци-онистов по поводу естественных и необратимых с их точки зрения процессов. На самом деле было бы удивительно, если бы в ходе целенаправленной трансформации западной или православной цивилизаций они «омолодились», вернувшись к своим истокам. История не повторяется. Ни для отдельного человека, ни для цивилизации, ни для человечества в целом.
При этом адепты цивилизационного подхода обнаружили, что он эффективен в качестве апокалиптической «страшилки», мобилизующей общественное мнение в их пользу. Потому он столь актуален сегодня. Его сторонники склонны считать, что если цивилизации очень хочется не умирать, всегда можно найти таблетку вечной жизни, правда, вступив в конфликт с собственными исходными аксиомами о тщетности поиска исторических отсрочек для любых цивилизаций, а тем более их возрождения, будь то Великая Америка или СССР-2.
Рецепт сокрытия собственных противоречий на самом деле прост. Например, П.Бьюкенен представляет ослабление Запада как нечто вроде инфекционной болезни, поразившей его культуру. А такие болезни излечимы, стоит только найти возбудителя. И поэтому мысль П.Бьюке-нена следует по накатанному пути теории заговоров. Причину умирания Запада он находит в заговоре приверженцев контркультуры и левых теоретиков, начиная с неомарксистов вроде А.Грамши6 и заканчивая такими меткими критиками общества потребления, как Г.Маркузе7. Оказывается, это они своей многолетней деятельностью разложили базовые семейные и религиозные ценности европейцев и американцев, они же совершили культурную и сексуальную революцию 1960-х, которая лишила западные народы воли к жизни и воспроизводству, ввели политкорректность, обезоружившую Запад перед ордами иммигрантов, и т. д., и т. п. Российские державники и патриоты в той же логике развивают идеи об «агентах влияния» в политической элите, о тлетворном влиянии западных ценностей (рыночная конкуренция как «война всех против всех», расслоение богатых и бедных, «нерусскость» элит, «антинародные» СМИ и т. п.) на православно-советскую цивилизацию.
Эти в высшей степени эмоциональные обличения сегодня не могут не вызывать ничего, кроме горькой улыбки и столь же горьких ассоциаций. Россия в XX веке в полной мере прочувствовала все прелести охоты на политических ведьм с помощью иррационального «классового чутья», обернувшегося в наши дни на Западе чутьем цивилизационным. Печально в начале XXI века наблюдать ренессанс плоского рационализма и примитивного психологизма времен Просвещения. В свое время просветители, еще не составив стройного универсалистского взгляда на историю (теорий эволюции и прогресса), все несправедливости объяв-
ляли плодом человеческой глупости и заговора богатых против бедных. А их противники, ужаснувшись Французской революции, считали ее опять же следствием гнусного заговора просветителей и одураченной ими публики.
Впрочем, чего же еще ожидать от нынешних времен, которые отмечаются крушением тех самых теорий эволюции и прогресса, комму-нитарных и либеральных идеологий? В результате западная цивилизация, гибель которой предвидит П.Бьюкенен, элементарно утратила свою идеологическую надстройку, продолжая при этом претендовать на глобальное лидерство. Оказалось, что универсальные рецепты Просвещения без серьезной адаптации эффективны лишь в своем культурно-историческом ареале. И, казалось бы, в полностью модернизированных и современных обществах Запада и России, снова появились условия для роста популярности просветительской теории заговора.
Противники капиталистических революций XVII—XIX вв. далеко не всегда отдавали себе отчет в том, что монархический порядок, препятствующий развитию капитализма, подрывал сам себя. Поэтому революция казалась им трагическим стечением обстоятельств, следствием успешного заговора врагов королевской власти, христианской церкви и традиций. Контрреволюционеры XXI века, используя цивилизацион-ную парадигму, мыслят точно так же. Вот еще каких-то лет 40 назад был устойчивый культурный и идеологический порядок, и вдруг его уже нет. Делается «самоочевидный» вывод о том, что его разрушили левые заговорщики в союзе с разного рода обнаглевшими меньшинствами. Но неужели на пустом месте возникли пресловутый заговор левых и контр-культурщиков, позволяющие себе все больше вольностей меньшинства, отнимающая рабочие места иммиграция, дехристианизация, депопуляция и прочие казни египетские, которые теперь губят Запад? Не будет ли более разумным предположить, что та самая европейско-американская культура, которая, по П.Бьюкенену, сейчас умирает, породила не только многочисленные блага, но и весь этот клубок проблем — причем одно неотделимо от другого? И не является ли лицемерием считать блага трансформирующейся на наших глазах экономической, политической и культурной системы Запада самими собой разумеющимися, а ее пороки — привнесенными извне заговорщиками?
Либерализм Активная культурно-экономическая трансформация и живопису-
не для всех емые Бьюкененом беды, явившиеся якобы ее следствием (дехристиани-зация, депопуляция, рост политического влияния эмигрантских, сексуальных и прочих меньшинств) началась в Америке вовсе не из-за того, что эмигранты-марксисты «распаковали» завезенную из Германии «левую идеологию». Тем не менее продолжительный идейный кризис, начавшийся в конце 1960-х левацкими студенческими восстаниями в Европе (хотя в отношении западных обществ уместнее говорить о «трансформации»), был именно идеологическим. Но чтобы понять это, мы
8 Валлерстайн И. После либерализма. — М, 2003.
должны рассмотреть ситуацию с помощью иных, нежели предлагаемые цивилизационным подходом, методов и средств: миросистемного подхода8. Смена интеллектуальной оптики позволяет увидеть за воображаемым кризисом западной цивилизации признаки более глобального процесса — трансформации миросистемы.
В рамках миросистемного подхода история человечества описывается как рост и распад больших «исторических систем» — империй-экономик. Несмотря на то, что в XIX—XX веках капиталистическая миро-система впервые в человеческой истории включила в свою орбиту весь мир, сделав его взаимосвязанным экономически и политически, внутри миросистемы нарастали кризисные явления, следствием которых стал целый цикл экономических депрессий, мировых войн, распад социалистического блока и т. п. Базовый либеральный консенсус, традиционно критикуемый справа консерваторами, слева социалистами, к концу XX столетия перестал эффективно отвечать на вызовы времени, связанные с ростом экономических, экологических, социальных противоречий внутри капиталистической миросистемы.
Либерализм являлся доминирующей идеологией миросистемы в XVПI—XX веках потому, что на определенном этапе его стратегия оказалась исключительно успешной. Он сумел, с одной стороны, настоять на относительно постепенном характере прогресса и общественных изменений, с другой — предложил «опасным классам» эффективную программу социальной интеграции, социальных и политических реформ. Эта стратегия на долгие годы обеспечила устойчивость капитализма — и не в последнюю очередь потому, что она давала надежду интеграции для всех. Тем не менее данная стратегия никогда не была последовательной. Более того, ее реализация стала возможной именно в силу ее непоследовательности.
Либерализм исходил из необходимости предоставления равных прав и возможностей для всех, но не «здесь и сейчас», а «потом» и только для тех регионов, стран и групп, которые будут «готовы» воспользоваться новыми правами. Требование постепенности изменений в реальности принуждало ставить барьер за барьером на пути осуществления всеобщего равенства. Исключенных из либерального консенсуса — вначале в рамках западных обществ, затем в рамках капиталистической миросистемы в целом, — всегда было больше, чем избранных. Представители «опасных классов», женщины, иммигранты, люди другой веры и т. д. только постепенно уравнивались в правах с тем небольшим меньшинством, которое получило их изначально. Например, о правах неевропейских народов, без колониальной эксплуатации которых капиталистическая миросистема была бы невозможной, всерьез заговорили только после Первой мировой войны. Чуть позже заговорили об избирательных правах для женщин, правах детей, меньшинств и т. д. Тем не менее эта интеграция все же осуществлялась с помощью различных идеологических инструментов, на одном из которых следует остановиться особо. Это национализм.
9 Там же. — С. 13—48.
10 Хобсбаум Э. Век империи. 1875—1914. — Ростов-на-Дону, 1999. С. 214.
«Изобретенный» либерализмом, но позже взятый на вооружение и остальными идеологиями, национализм формально имел языческие корни: из большого числа этнических предков выбирался кто-то один (галлы, бритты, готы, славяне и т. д.) и к нему возводилась интегрирующая риторика национальной общности. Варварские сообщества прошлого могли рассматриваться как предшественники современных наций, поскольку у них была «военная демократия» — правление вооруженных мужчин. С юридической точки зрения национальные государства XIX века позиционировали себя как такое же правление вооруженных (военнообязанных) мужчин, которые в случае необходимости могли быть мобилизованы как в военном, так и в политическом смысле. Иммиграция, обусловленная формированием международного рынка труда, также вызывала всплеск националистических чувств, появление иммигрантов было символом разрушения традиционного образа жизни и развития капитализма.
Эффективный национализм капиталистической миросистемы предполагал введение в нациях-государствах трех институтов: всеобщего голосования на выборах, построения социального государства и создания системы поддержания национальной идентичности посредством всеобщего образования (массовая школа) и всеобщей воинской повинности (армия)9. Но по мере осуществления этих мер каждая из них столкнулась с противовесом, своего рода «проклятой стороной вещей». Против всеобщего голосования, призванного выражать волю всех влиятельных социальных групп, нашлось противоядие в виде совершенствования элитами манипулятивных технологий. Социальное государство негативно повлияло на трудовую этику, оказавшись к тому же «пирогом», от которого смогли откусить не все социальные слои и даже целые регионы капиталистической миросистемы. Наконец, всеобщая воинская повинность постепенно стала исчезать из практики западных стран, заменяясь на контрактный принцип формирования армии, который, как показывает человеческая история, предвещает «последние времена» для исторических систем и государств, граждане которых уже отвыкли их защищать.
Христианская религия сыграла в становлении национализма также немалую роль, поскольку в течение столетий приобрела статус уважаемой традиции. Все народы Европы и американцы считали себя христианскими нациями, а свою культуру — христианской (хотя и не без уважения к языческим предкам). Они также считали себя единственно цивилизованными народами, имеющими право решать судьбы остальных — нецивилизованных. И когда в 1914 году началась Первая мировая война, то европейцы без различия сторон пошли на нее «как граждане своих стран и защитники цивилизации»10.
Вплоть до середины XX столетия либерализм оставался доминирующей идеологией миросистемы, сумевшей подчинить своему влиянию как консерваторов, так и левых, озвучивавших требования не интегрированных в систему социальных групп. Однако с точки зрения гораздо
более многочисленных (в мировом масштабе) «эксплуатируемых» групп эта идиллия представлялась результатом гигантского лицемерия и непоследовательности. Фактически либеральный консенсус был обставлен длинным рядом разнообразных «но». Права человека в теории предназначены для всех, но на практике ими часто не обладают (или обладают не в полной мере) люди без солидной частной собственности, нищие и безработные, женщины, упорствующие радикалы, «цветные», сексуальные меньшинства, иммигранты и т. д. Нищие безответственны и не смогут разумно пользоваться правами, радикалы опасны, о сексуальных меньшинствах лучше вообще промолчать, дабы не вызвать гнев общественного мнения и церкви, женщины — существа второго сорта, цветные — тоже второго сорта просто в силу своей расы, и т. д. Те иммигранты, которые успешно интегрировались в систему, как правило, близки по вере, расе и обычаям коренным жителям — им отдается культурное предпочтение. Что касается «нецивилизованных» народов, то они не более чем объект воздействия цивилизованных наций. Либерализм им тоже предлагал программу своего рода интеграции — но это была программа потери культурной идентичности, осуществляемая под контролем западной цивилизации.
В результате национализм, расизм, сексизм и прочие ограничения либерального консенсуса, без которых он тем не менее не мог «работать» на практике, с легкостью могли быть осмыслены как ограничения культурные. И они вызывали тем сильнейшее негодование «исключенных» и всех ограниченных в правах, чем яснее обнаруживалось, что в самой идеологии либерализма об этих ограничениях ничего не говорится, напротив, утверждается, что права человека доступны всем, вне зависимости от пола, расы, вероисповедания и т. д. Стоит ли удивляться, что исключенные из либерального консенсуса оказались восприимчивыми именно к идее культурной революции, призванной покончить с политикой двойных стандартов либерализма? Что они закономерно начали считать, будто только культурные ограничения мешают им овладеть всей полнотой прав — от прав индивида до прав народов? В том числе и правом свободно передвигаться по миру в поисках работы, которой нет дома именно потому, что экономического процветания по рецептам МВФ там почему-то не наступает.
И вот когда все исключенные решились потребовать давно обещанных прав и кое-чего добились в этом отношении, то оказалось, что последовательное осуществление либеральных постулатов попутно разрушает культурную основу Запада. И что этому разрушению Запад не может противопоставить ничего, кроме призывов к «культурной реставрации», которые звучат в работах П.Бьюкенена и С.Хантингтона. Но это утопический призыв. Актуальный кризис миросистемы как раз и заключается в том, что если у людей и народов действительно равные права, то нынешнюю неэгалитарность (неравенство) миросистемы нельзя сохранять. А если неравенство признать фактически, то капита-
11 Валлерстайн И. После либерализма. — М, 2003. С. 234—251.
12 Фукуяма Ф. Конец истории и последний человек. — М, 2004.
листическая миросистема объективно теряет легитимность в идеологическом отношении, хотя и сохраняет относительную стабильность в экономическом. Как аргументировано утверждает основатель миросис-темного подхода И.Валлерстайн, в ходе волнений 1968 г. впервые был поставлен под сомнение универсализм либерального консенсуса капиталистической миросистемы. И произошло это просто потому, что либерализм не смог, да и не мог в принципе, выполнить своих обещаний данных всем людям и народам мира11.
Проблема заключалась в том, что, несмотря на универсальность принципов либерализма, чем более глобализованной становилась капиталистическая миросистема, тем сильнее проявлялись фундаментальные асимметрии, касающиеся качества и продолжительности жизни, доходов, потребления, мировоззрений человечества в различных частях света. Усиленное расслоение миросистемы на центр (Западная Европа, США, Япония), полупериферию (социалистический лагерь) и периферию (Латинская Америка, Азия и Африка), или первый, второй и третий мир, со временем, вместо того, чтобы «сглаживаться», лишь подтверждало свой неслучайный характер. В 1991 г. после распада социалистического блока, а затем и СССР, появились скороспелые прогнозы о «конце истории»12 и глобальном торжестве принципов либерализма. Однако область неопределенности и хаоса, конфликтов и террора, принципиальных разногласий мирового масштаба между центром и периферией, Севером и Югом лишь продолжала нарастать. Классический либеральный консенсус перестал устраивать страны за пределами центра миросистемы.
Как показали дальнейшие события, 1991 г. символически обозначил исторический предел капиталистической миросистемы, по достижении которого она вынуждена трансформироваться. Политика как спор великих идеологий (либерализм, консерватизм, социализм) в рамках либерального консенсуса постепенно уходит в прошлое. Язык политики как язык идеологий, бывший столь самоочевидным и понятным еще 20 лет назад во времена биполярности и холодной войны, все менее способен объяснять актуальную реальность. В новой реальности стремительно теряют силу такие привычные субъекты коллективного действия, как национальные государства, классы, социальные группы. Кризис привычных идентичностей, попытки заново идентифицироваться с новыми эффективными группами, уже не идеологическими и гражданскими, но языковыми, этническими, религиозными, являются прямым следствием дезинтеграции миросистемы. Место претендовавших на рациональность и научность идеологий стремительно заняли цивилизационные мифы. Но то, что приходит на смену, не всегда лучше того, что было раньше. Идейный кризис, отражающий трансформацию миросистемы, приводит к общему регрессу обществозна-ния. Сложные идеологические концепции и парадигмы уступают место самому простому и очевидному: универсализм больших идеологий вы-
тесняется мелкой и частной риторикой идентичности, которая в ситуации ослабления национальных государств все более базируется на вере, цвете кожи и этнических связях, а не на гражданстве.
Таким образом, мы можем наблюдать, что претензии либерального консенсуса на глобальность и универсальность потерпели крах как в его догматическом «европейском», так и в альтернативном «советском» варианте современности-модерна. Поэтому крушение социалистического лагеря в 1989—1991 годах является не концом коммунизма и торжеством либеральной демократии, но началом глобальной трансформации актуальной миросистемы в целом. Эта трансформация будет происходить в XXI веке, пока мир вновь не придет в новое равновесное положение. Естественно, что с точки зрения западных обществ, занимавших наиболее привилегированное и выгодное положение в капиталистической миросистеме, эта трансформация видится как кризис, способный ухудшить их положение в мире и понизить достигнутый ранее уровень жизни. Неудивительно, что консервативно настроенные элиты западных обществ хотели бы сохранить достигнутый уровень контроля над мировыми политическими, экономическими и культурными процессами, аргументируя происходящие в мире изменения действиями некоего собирательного «Доктора Зло», в образ которого входят и коммунисты-марксисты, и критики общества потребления, и экологи, и антиглобалисты, и мусульманский фундаментализм, и «мировая ось зла» в виде неподконтрольных США государств типа Ирана и Северной Кореи, и многие другие социально-политические силы, стремящиеся к изменению сложившегося «несправедливого» положения дел в миросистеме.
Низкие истины: «избирательная слепота» цивилизацио-нистов
Современное обществознание давно не нуждается в «гипотезе Бога» и публицистических морализациях цивилизационного толка, чтобы объяснить естественные демографические, экономические, социальные процессы, происходящие в актуальных обществах. Эти объяснения могут кому-то не нравиться. Но неприятие будет относиться не к самим фактам, а к оценкам этих фактов. Например, любому человеку неприятен факт собственного старения. Но как бы мы к нему ни относились, факта старения этим не отменить, время вспять не течет. И столь любимый П.Бьюкененом послевоенный период 1940—1950-х годов, когда Европа и СССР лежали в руинах, а США сосредоточили более 50% мирового экономического потенциала, можно вернуть не с большей вероятностью, чем эпоху динозавров. И тот социальный негатив, на котором сосредоточен статистический материал П.Бьюкенена, как правило, является лишь оборотной стороной медали, той ценой, которую нужно платить США за ведущее и наиболее выгодное положения в миросистеме. Игнорирование этого факта приводит лишь к поиску воображаемых врагов и причин, мешающих вернуться США в некое
13 Тодд Э. После империи. — М., 2004. С. 37—49.
14 Вишневский А. Демографическое будущее России // Отечественные записки. 2004. № 4. С. 8—13.
идеальное нормальное состояние, которое у П.Бьюкенена ассоциируется с образом жизни обеспеченных белых американцев первой половины XX века.
В работе П.Бьюкенена уделено много места негодованию по поводу депопуляции Запада, негативному влиянию на США иммиграции и различных меньшинств. То, что П.Бьюкенену представляется кризисом или социальной болезнью, на самом деле является лишь малой частью естественных процессов в рамках миросистемы.
Рассмотрим эти процессы подробнее.
1. Демографический взрыв в странах третьего мира, ведущий к росту миграции и «перерождению» западной цивилизации, — лишь временное явление. Статистика показывает, что демографический рост идет на убыль там, где растет уровень жизни, здравоохранения и обра-зования13. Очевидно, что человечество в XXI веке не будет расти столь же быстро, как в предыдущем, когда оно увеличилось вчетверо. Если в 1950—1955 годах в мире на одну женщину в среднем приходилось 5 детей, то в 1995—2000 годах эта цифра сократилась до 2,8 детей. За последние 50 лет в Китае среднее число детей на одну женщину сократилось с 6,2 до 1,8; в Индии с 6,0 до 3,314. Таким образом, пределы роста численности населения, соответствующие современным технологиям, во многом исчерпаны, прежде всего в густонаселенных странах. Поддержать этот темп роста без появления принципиально новых технологий и ресурсов невозможно. Иначе придется смириться с падением достигнутого уровня жизни.
Более того, некорректно сравнивать развитые страны, уже пережившие свой демографический взрыв, обусловленный переходом от традиционно-аграрного к городскому (индустриальному) образу жизни с всеобщим образованием, современным здравоохранением, высокими среднедушевыми доходами и индексами человеческого развития, со странами, которые находятся лишь на пороге современности. Это аналогично сравнению патриархально-аграрной Франции 1800 г., где на семью в среднем приходилось 7 детей (кстати, результатом подобного демографического давления во многом стали Французская революция и наполеоновские войны), и Франции 2000 г. с рождаемостью 1,9 ребенка на среднестатистическую семью. Это разные исторические реальности. Большая семья имела смысл в условиях крестьянских обществ. Лишний ребенок — лишний работник. В нищих странах третьего мира еще одни ребенок — это еще один шанс, что хоть кто-то выберется из нищеты и обеспечит все семейство. Это разумная экономическая стратегия. Много детей потому, что качество жизни низкое. Очевидно, что подъем уровня жизни, образования и здравоохранения ведет к снижению рождаемости и вне ареала «западной цивилизации».
Но такие авторы как П.Бьюкенен и С.Хантингтон, в полемических целях сравнивают несравнимое: страны с аграрным и постиндустриальным жизненным укладом. Европа пережила свой демографиче-
15 Люксембург Р. Накопление капитала. Т. 1. — М., 1934. С. 228—258.
ский взрыв в XVIII—XIX вв. Развивающиеся страны Азии, Африки, Латинской Америки переживают его в настоящий период. Всплеск рождаемости объясняется наложением достижений современной медицины на модель воспроизводства населения аграрного общества. Но рост среднедушевых доходов, всеобщий охват населения образованием и медициной, сокращение доли сельского населения неизбежно ведут к стабилизации рождаемости на более низком уровне. Причем нынешние развивающиеся страны переживают этот демографический скачок в более короткие сроки, чем Европа, которой для этого потребовалось больше века.
«Третий мир» повторяет историко-демографический путь Запада, издержками которого были, в частности, кровавые революции, наполеоновские войны и две мировые. Сейчас это происходит в форме многочисленных военных конфликтов на мировой периферии в ряде стран Азии, на Среднем Востоке и Африки, где ценность человеческой жизни еще не столь велика, как в нынешней Европе. Но то, что иммигранты едут именно в страны Запада, — лишь следствие закономерностей функционирования миросистемы, подразумевающих свободную циркуляцию рабочей силы и капиталов. Чем меньше будет разрыв в доходах и уровнях оплаты труда в странах Запада и в остальном мире, тем менее Запад будет интересен для иммигрантов, которые едут туда не для «хорошей жизни», но по большей части от «плохой».
2. Давно уже замечено, и одной из первых эту мысль обосновала Р.Люксембург15, что капитализм живет за счет эксплуатации некапиталистического окружения. Капитализм, а шире — индустриальная цивилизация, постоянно разрушает почву, из которой он вырос в результате присущего ему асимметричного обмена. Многочисленное трудолюбивое крестьянство, традиционная культура и этика, полезные ископаемые, природная среда и т. д. — это все невосполнимые «ресурсы», из которых капитализм строит свою цивилизацию. Когда, например, дешевые ресурсы рабочей силы исчерпались в Европе, пришла очередь привлечения эмигрантов. Это ведь только вчерашний крестьянин станет дисциплинированно заниматься скучным и тяжелым трудом на фабрике, убирать мусор на улицах, мыть посуду в ресторане. Сами европейцы, американцы и русские этого делать больше не хотят. И это закономерно. Не позволяет возросший уровень притязаний, характерный для «общества потребления».
Капитализму дешевле содержать лишних людей в социальном, иммигрантском, этническом гетто на пособии, чем дать людям реальные возможности пройти обучение и найти работу. Новое рабочее место стоит дороже социального пособия. Но при этом в ограниченной логике максимизации чистой прибыли не берется в расчет комплекс сопутствующих социальных проблем, связанных с воспроизводством безработицы. Проблемы асоциальности трактуются консерваторами в отрыве от множества порождающих причин. Прежде всего — бездействия государства в отношении тех, кто разучился встраиваться в социальную
16 Пизон Ж. Все страны мира // Население и общество. Информационный бюллетень центра демографии и экологии человека Института народо-хозяйственного прогнозирования РАН. 2005. № 93. — Цит. по электронной версии: http:// www.demoscope.ru/ acrobat/ps93.pdf.
систему, оказался «вне общества, благодаря политике успокоения обездоленных минимальной ценой вместо их реальной интеграции в общество.
3. По логике П.Бьюкенена в современных западных обществах благодаря гарантиям высоких пенсий для стариков, разрушению традиционных семейных ценностей (отождествляемых почему-то П.Бьюке-неном с христианскими), контрацепции, разделяющей функции секса и процесса зачатия, отпадает сама потребность людей в деторождении. Но почему тогда люди западной цивилизации, где победили антихристианские гедонистические ценности, вопреки этой логике получения от жизни удовольствия вообще работают и рожают? Более того, рождаемость в США в настоящее время достаточна для сохранения достигнутой численности населения, составляя 2,0 ребенка на женщину16.
Преодолеть депопуляцию не получится путем возврата к старым обычаям — общество уже другое. А рождение большего числа детей еще не значит, что они займутся низкооплачиваемой работой иммигрантов. Или П.Бьюкенен и С.Хантингтон наивно на это рассчитывают?
4. П.Бьюкенен, равно как и многие отечественные патриоты, призывает к культурной реставрации, что означает для него в первую очередь реставрацию религиозную — массовое возвращение к христианским ценностям, которые суть ценности аграрного, традиционного общества. Это желание не ново и неудивительно: материально-технический прогресс капитализма во многом был компенсирован негативным регрессом общественной морали, долгое время (почти до XVIII столетия) не позволявшей жестокой и «вне-моральной» капиталистической логике стать доминирующей в обществе.
5. Вопреки гневным филиппикам П.Бьюкенена в адрес критиков капитализма, марксистов и СССР, они не только не расшатывали капиталистическую миросистему, но, наоборот, исторически во многом ее стабилизировали. Именно разочарование в марксизме и исторический крах СССР привели к всеобщему скепсису относительно традиционных левых движений, являвшихся политическими выразителями интересов «опасных классов». Это, в свою очередь, стало причиной нынешней глобальной неустойчивости миросистемы. Роль ключевого внутреннего стабилизатора, инициировавшего контролируемые изменения, которые укрепляли, а вовсе не разрушали капиталистическую миросистему (как полагали крайние левые), после крушения СССР выполнять стало некому.
Исторически социалисты и коммунисты наиболее активно побуждали капитализм к совершенствованию, поддерживали веру в прогресс и лучшую участь будущих поколений, веру в иное, более справедливое будущее. Отсюда проистекал исторический оптимизм периферийных стран и «опасных классов», обделенных в рамках миросистемы капитализма. Но вместе с распадом социалистического блока рухнули надежды мирового левого движения и мировой периферии на движение к более эгалитарному и справедливо устроенному миру. Тому альтернатив-
ному будущему, надеждой и реальной силой которого, заставлявшей капиталистическую миросистему меняться в лучшую сторону, был СССР. Таким образом, реальный кризис левых идей и национально-освободительных движений являет собой нечто прямо противоположное той воображаемой победе левых в рамках мирового «заговора» над исконными ценностями западной цивилизацией, которую им приписывают цивилизаторы типа П.Бьюкенена.
Кризис мирового левого движения привел к тому, что значительная часть мирового населения, не имеющая представителей, которые бы выразили их интересы и предложения по изменению миросистемы, во многом потеряла каналы политического участия в своей судьбе. Социальный протест уходит внутрь, оборачиваясь ксенофобией, алкоголизмом, шовинизмом, национализмом, терроризмом, ростом бытовой преступности и т. п. С помощью цивилизационной риторики этот полубессознательный протест можно лишь направить против «козлов отпущения» в лице «чужаков-иммигрантов», марксистов, разных меньшинств. Но подобные интеллектуальные манипуляции не имеют никакого отношения к действительным причинам трансформационных процессов происходящих в российском и западных обществах.
Смутное будущее: апокалипсис или
трансформация миросистемы?
Таким образом, актуальная популярность цивилизационизма во многом объясняется иррациональной реакцией общественной мысли на крах миросистемы, основанной на принципах либерального консенсуса. В рамках этого консенсуса предполагалось постепенное построение эгалитарной общественной миросистемы, обеспечивающей права угнетенных. В реальности разрыв богатых и бедных, Севере и Юга во второй половине XX века продолжал нарастать. Кроме того, мировая периферия перестала питать иллюзии относительно концепций, якобы позволяющих догнать Запад, будь то шоковые реформы, неолиберальная модернизация или культурная вестернизация. Оказалось, что Ахилл никогда не догонит черепаху. Рост неравенств в миросистеме и внутри отдельных стран привел к дискредитации либерального консенсуса, который не дал ожидаемых результатов в виде равенства, социального государства, права на достойный труд, образование и здравоохранение большинству человечества. Кризис капиталистической миросистемы 1789—1989 годов привел к необходимости поиска альтернативных проектов вместо миросистемы, основанной на неэгалитарном либеральном консенсусе «с двойным дном». В настоящее время, помимо впечатляющей критики, целостной альтернативы капиталистической миросисте-ме и либеральному консенсусу нет. Одним из легких, но тупиковых выходов из сложившейся ситуации является взгляд на современный мир сквозь призму цивилизационизма. Причем этот простой путь стал популярен как у бывших цивилизаторов, так и у тех, кто весь XX век стремился избавиться от глобальной опеки Запада. Наступательное цивили-заторство Запада превратилось в оборонительную цивилизованность.
Но в любом случае этот тип реакции a priori закрывает путь к новой глобальной универсальности, которой все еще обладает либеральная капиталистическая миросистема.
Безусловно, господствующие слои западных обществ, получающие наибольшие выгоды в миросистеме, основанной на либеральном консенсусе, озабочены тем, что эта система все хуже справляется с ростом внутренних противоречий и неравенств. Критики все эффективнее дискредитируют ее идейные основы. Мировое влияние Запада относительно новых точек геополитического роста плавно ослабевает. Крах левых обозначил тот факт, что капиталистическая миросистема потеряла способность к управляемым социальным изменениям, имеющим целью снижение остроты внутренних противоречий. В свою очередь, отсутствие эффективных способов влияния на миросистему со стороны недовольных групп, классов, обществ ведет к утрате готовности терпеть несправедливое настоящее ради лучшего будущего.
Кризис глобального либерального консенсуса ведет к измельчению, мультипликации и радикализации всех общественных конфликтов — в том числе в результате постоянно растущих притязаний «обделенных» и «эксплуатируемых» (порождаемых теперь малейшими признаками реальной и воображаемой эксплуатации), а равно и все меньшего желания «эксплуататоров» делиться дальше. Распадающиеся нации уже не в силах поддерживать веру в необходимость достаточно авторитарного и сильного государства, способного охранить общее благо и логику долгосрочных интересов всего общества от посягательств частных групп интересов. Гиперактивное гражданское общество, трактуемое многими адептами либерализма как безусловное благо, подавляет автономию государства, поскольку любое противодействие каким-либо группам тут же оценивается как тоталитаризм и расизм. Логика неконтролируемых групповых интересов разваливает закон и нацию, и, в конечном итоге, гражданское общество съедает само себя, поскольку никто не хочет уступать во имя целого и всеобщего, а государство утратило способность выполнять функции арбитра.
В актуальных обществах перестают работать такие формы борьбы за изменение общих правил, как классические партии и идеологии. В условиях ослабления национальных государств возвышающиеся меньшинства способны бороться лишь за изменение своего положения внутри общества, не будучи способны изменить общество в целом. Неразрешимый конфликт групповых интересов, когда потеряны механизмы его вывода на государственно-политический уровень, наносит удар по вере в государство, способное руководствоваться всеобщими интересами. Стремление групп к уникальности, а не к универсальности закрывает возможность диалога между ними. Здесь остается лишь следовать модели конфликта классов, этносов, религий или цивилизаций. Подобные бинарные схемы удобны для вычленения врагов тех или иных групповых интересов, часто путаемых с государственными, но представляют собой интеллектуальный тупик с точки зрения способно-
сти агрегировать общественный (политический) интерес и интегрировать распадающиеся нации-государства.
Потребность в моральной революции
17 Иноземцев В.Л. Россия — Иран: экономика и геополитика // BusinessWeek (Россия). 2006. № 2.
Конфликтный сценарий, априорно задаваемый цивилизационной парадигмой, мешает России эффективно отстаивать национальные интересы в режиме нормального политического диалога, частью которого является привычный ресурс риторики развитых стран о правах человека, демократии, свободе и т. п. Цивилизационные ответы в патриотическом духе и «умом Россию не понять» действительно все еще популярны во внутренней политической повестке дня, но оборачиваются провалом во внешней политике. Эффективное участие России (как и любой другой страны) в международных структурах предполагает отказ от исключительности, которая автоматически обуславливает политическую периферийность и маргинальность, в пользу всеобщности, готовности разговаривать со всеми субъектами реальной политики без сверхдержавных и цивилизационных комплексов, предлагать не циви-лизационные, а общечеловеческие сценарии решения проблем, которые могли бы устроить все заинтересованные стороны. Это трудно, но возможно. Например, российский способ разрешения иранской ядерной проблемы являлся одним из подобных оптимальных сценариев17.
В последние годы откат постсоветской России на периферию ми-росистемы вызвал закономерную критическую рефлексию по поводу «легких» исторических путей и готовых рецептов для России, которые завели ее в тупики неолиберализма, теорий догоняющей модернизации и транзита, с одной стороны, и цивилизационной идентичности — с другой. Соответственно стала ощутима потребность в проектах, предлагающих России занять более справедливое место в миросистеме, адекватное ее экономическому, культурному и научному потенциалу. Проблема заключается в том, что проекты преодоления периферийности можно реализовать лишь путем изменения всей миросистемы и лишь вследствие его — самой России. Во все более взаимосвязанном мире изменить часть, можно лишь изменив целое. Войти в мировую политическую повестку можно только одним путем — мыслить глобально, с точки зрения долгосрочных выгод всего человечества, претендовать на изменение миросистемы. Только тогда предложенные концепции будут иметь практический резонанс.
Но для того, чтобы предпринимать какие-либо попытки осознанной трансформации миросистемы, необходим моральный переворот в самой России. Он элементарен: выйти за пределы логики отношений раба и господина, высших и низших, сильного и слабого. В логике ци-вилизационной парадигмы сейчас мы слабы, нас угнетают, творят по отношению к нам несправедливости, но мы поднатужимся, станем опять сильными и им всем (Западу, иным цивилизациям) еще покажем. Переделим, например, сферы влияния в миросистеме, подгребем снова к себе все постсоветское пространство, поставим на место зарвавшиеся
18 Панарин А.С. Православная цивилизация в глобальном мире. — М, 2000. С. 325.
нацменьшинства и т. д. Именно такое стратегически пагубное мировосприятие и должна исправить моральная революция. Цивилизационная риторика (риторика идентичности) является для этой моральной революции главным интеллектуальным препятствием. Без эффективного слома этой риторики, без ее разоблачения никакой нелицемерный глобальный эгалитарный проект невозможен.
Суть моральной революции лежит в основе любой этики: думать не только о себе, о своем народе, конфессии и т. д., но и о других. Но это не простое воспроизведение императива «не делать другому того, чего не желаешь себе». Это значит понимать, что, возможно, благо твоего народа может стать не просто неудобством, но просто-таки несчастьем для другого народа. Благо «своих» корпораций может разорить другие страны, да и лишить многих соотечественников работы у себя же дома. И нужно быть готовым, насколько возможно, компенсировать это несчастье или попытаться вообще его избежать. Там, где логика капиталистической миросистемы (логика прибыли) исключает такой подход, нужно лишать политических, правовых и прочих оснований саму эту логику. Это и значит мыслить глобально и справедливо, преодолевая бытовой и культурный шовинизм, ксенофобию, снисходительное отношение к отсталым народам, лицемерную риторику идентичности, прикрывающую фактическое неравенство. Это поможет избежать недоверия, подобного тому, какое испытывают народы нынешней периферии к любым рецептам, исходящим из центра капиталистической ми-росистемы.
Глобальный консенсус по поводу модерна в виде «конца истории», глобализации, справедливости status quo и сохранения сложившегося разделения материального и интеллектуального труда является лишь одной из возможных логик современной миросистемы. Это частная логика гегелевского господина, логика сильного и богатого. Недостаточно признавать, что для России эта логика в настоящее время не является справедливой, поскольку несет стране в силу ее полупериферийного положения больше издержек, чем выгод. Как проницательно заметил А.Панарин, Советский Союз соблазнился логикой могущества, принял на себя роль одного из господ мира — и был за это наказан крушением и отвергнут «в качестве невыносимой профанации истинного образа правды и праведности»18. Важно занять сознательную позицию: логика сильного и богатого, логика раба и господина не справедлива никогда. Эту дурную бесконечность можно, а следовательно, нужно преодолеть.
