CC BY
86
ОБРАЗОВАНИЕ И КУЛЬТУРА
МОРАЛЬНАЯ РЕФЛЕКСИЯ М. М. БАХТИНА КАК ОСОБЫЙ ФЕНОМЕН КУЛЬТУРЫ
Е. А. Курносикова, доцент кафедры психологии МГУ им. 77. 77. Огарева
Статья посвящена феномену моральной рефлексии в творчестве М. М. Бахтина. Моральная рефлексия рассматривается автором в пространстве представлений философа об этических ценностях, переживаниях, ответственности, поступке.
Философская, моральная рефлексия складывается на современном этапе как целенаправленная фиксация общеобязательности, общезначимости, неких познавательных принципов, выступая в то же время судом разума и души.
Моральная рефлексия, по нашему мнению, есть принцип человеческого сознания, ориентирующий субъекта на осмысление собственных душевных процессов, проявлениями которого служат ответственность за себя, за Другого, ценностные переживания, вера, следование нравственным принципам. В творчестве выдающегося мыслителя М. М. Бахтина она предстает как особый феномен культуры.
Тема рефлексии проходит красной нитью через творчество Бахтина, причем применительно к этическим, эстетическим ценностям. В текстах его работ встречается словосочетание «нравственный рефлекс», которое он отделяет от других — «гносеологического рефлекса», «философского рефлекса»1. Сразу отметим, что «рефлекс» и «рефлексия» — не одно и то же. И это, конечно, было известно Бахтину, учителем которого по Петроградскому университету был выдающийся философ, психолог
А. И. Введенский. Пользуясь понятием «нравственный рефлекс», Бахтин имел в виду именно нравственную, моральную рефлексию. В работе «Автор и герой в эстетической деятельности» он прямо связывает нравственный рефлекс с переживаниями как ценностной установкой «меня всего по отношению к какому-ни-будь предмету». Это — моя «поза»2.
Бахтин обращает внимание на роль рефлексии, связанной с внутренними пе-
118
реживаниями личности, когда, согласно И. Канту, рефлексивное отношение Я к самому себе характеризует высшее основоположение всякого знания. Более того, «начало всякой человеческой мудрости, — говорил Кант, — есть моральное самопознание»3. Что касается нравственной рефлексии у Бахтина, то она может быть анализируема в пространстве его представлений о любви (как у М. И. Владиславлева, Б. П. Вышеславцева), ответственности, вине, покаянии, поступке. Думается, что новаторство его относительно философской рефлексии, в том числе и нравственной, заключается в переносе рефлексии с себя на Другого. Понятие «Другой», которое имеет ключевой и универсальный смысл, заключает в себе не только «Ты» иного субъекта. Как справедливо замечено П. С. Гуревичем, «другость» есть наличие самых разнородных свойств, качеств, задатков, что есть в самом человеке4. Вот почему понятие «Другой» является существенным для философской рефлексии Бахтина. Оно помогает пониманию роли диалога, полифонизма в целостном постижении бытия, раскрытию «архитектоники» человеческого общения.
Отметим, что русский мыслитель отвергает традицию немецкой классики в трактовке философской рефлексии, когда в качестве высшей цели и ценности рассматривается самопознание Духа, самовыражение его в формах мысли. Бахтин ближе к методологическим установкам русской психологической мысли и философской герменевтике, В первом случае обнаруживаются общность с учением А. А. Ухтомского, С. Л. Рубинштейна, В. П. Зинченко,
© Е, А. Курносикова, 2006
B. М. Розина относительно роли Другого, ответственности, поступка в соотнесенности с рефлексией. Во втором — прежде всего речь идет о проблеме понимания, связанной, в свою очередь, со словом, языком.
Контуры понимания рефлексии как переориентация рефлексии с себя на Другого намечены в «Философии поступка», в «Проблемах поэтики Достоевского». Американский бахтиновед Д. Петтерсон в работе «Литература и дух: Эссе о Бахтине и его современниках» утверждает, что именно проницательная философская рефлексия Бахтина позволила ему так глубоко проникнуть в мир поэтики Достоевского. Эта рефлексия непосредственно связана с речью, словом, в конечном счете с духовным миром того или иного героя, благодаря чему и возможно услышать множество голосов, идей5. Еще один американский исследователь творчества Бахтина, Б. Хандли, подчеркивает факт присутствия моральной рефлексии, ведущей к четкому пониманию того, что есть ответственность не столько за себя, сколько за Другого. При этом автор обращает внимание на то, что ответственность как раз и претворяет друго-доминантность, когда индивид научается слышать и следовать ее голосу до поступка6.
Позиция Бахтина близка к идеям выдающегося отечественного психолога
C. Л. Рубинштейна. К понятию «рефлексия» Рубинштейн приходит в 1922 г. в своей первой научной публикации на русском языке «Основы общей психологии». Сам термин он употребляет при рассмотрении стержневого вопроса об отношении между познанием и его предметом, определяющим истинное значение, делая исходным пунктом своего критического анализа «разграничение рефлексии между субъективным представлением, видимостью, иллюзией и тем, что признается объективным предметом, вещью, бытием»7.
Мы полагаем, что проблематика рефлексии интересует психолога в методологическом аспекте, в связи с критикой
кантовского метода «внешней рефлексивности». В гносеологическом аспекте к рефлексии как интроспекции Рубинштейн обращается при обсуждении возможностей ее использования в качестве метода психологического познания, основанного на самонаблюдении как «внутреннем чувстве» самоотражения сознания. При анализе связи сознания с бытием, а этому посвящен его фундаментальный труд «Бытие и сознание», рефлексия рассматривается в онтологическом плане. Категория рефлексии в книге «Человек и мир» анализируется в экзистенциально-этическом аспекте, выступает критерием различения двух основных способов существования человека. «При первом, — пишет Рубинштейн, — жизнь не выходит за пред елы непосредственных связей, в которых живет человек... Здесь он весь внутри различных проявлений жизни. Всякое отношение к ним — это отношение к отдельным явлениям, но не к жизни в целом. Человек не выключается из жизни, не может занять мысленно позицию вне ее для рефлексии над ней. Это есть существующее отношение к жизни, но не осознаваемое как таковое. Второй способ существования связан с появлением рефлексии. Именно она позволяет как бы прервать этот непрерывный процесс жизни и дает возможность мысленно выходить за ее пределы. Человек как бы занимает позицию вне ее. Сознание выступает здесь как разрыв, как выход из полной поглощенности непосредственным процессом жизни для выработки соответствующего отношения к ней, занятия позиции над ней, вне ее для суждения о ней. С этого момента каждый поступок человека приобретает характер философского суждения о жизни...»8
Важно подчеркнуть, что в отличие от первого, непосредственно «существующего», неосознаваемого, нерефлексивного отношения к жизни, второй способ существования человека характеризуется «философским осмыслением жизни».
Идея Другого была актуальной в философии, психологии 20-х гг. прошлого
века как на Западе, так и в России. Она была антиподом «роковому теоретизму», «монологизму», «панрационализму». Ей посвятили свое творчество А. А. Ухтомский, В. И. Вернадский, М. М. Пришвин, П. В. Флоренский. Проблема «Я — Ты» присутствовала в работах неокантианцев марбургской школы, в том числе в фундаментальном труде ее основателя Г. Когена «Этика чистой воли», оказавшем влияние на Бахтина. Далее в Европе эту тематику продолжил один из крупнейших мыслителей XX в., малоизвестный отечественному читателю, Мартин Бубер. В книгах «Проблема человека», «Я и Ты» и ряде других Бубер анализирует традиционную дихотомию индивидуализм — коллективизм как два типа человеческого «жизнепонимания», рассматривая одиночество как результат рефлексии человеком встречи с самим собой, а коллектив — как последний барьер на этом пути: «Человеческое одиночество здесь не преодолевается, а только лишь заглушается»9.
Встреча с самим собой и следующее за ней одиночество не безысходны, ибо в результате рефлексии или благодаря ей возникает начало подлинного соединения человека с человеком. Рефлексия на Другого анализируется Бубером применительно к трем важнейшим сферам «Я — Ты», где эти коммуникации реализуются не только между людьми, но и во встрече с другими вещами: «Есть три такие сферы, в которых возникает мир отношения. Первая: жизнь с природой, где отношения замирают на пороге языка. Вторая: жизнь с людьми, где отношение принимает речевую форму. Третья: жизнь с духовными сущностями, где оно безмолвно, но порождает язык»10.
Исходная тема «Я — Ты» — это тема человеческих отношений. Она углубляется у Бахтина и Бубера за счет вживания в мир Другого. Для этих мыслителей характерно такое понимание философской антропологии, в которой моральная рефлексия осуществляется относительно не только Я, но и Другого. Их близость проявляется и в том, что они
видят в диалоге помимо приобщения к истине еще и спасение человека.
Познание Другого — активный диалог, из которого, в свою очередь, каждый познает себя. Для этого необходимо, чтобы Другой подходил к миру с теми же критериями. Мы согласны с мнением
С. М. Хвошнянской, которая называет такие взаимодействия людей с миром и друг с другом рефлексивными. «Рефлек-сируясь друг в друге, — читаем мы у нее, — люди не остаются безучастными к себе и миру, ибо наделяют друг друга тем, что называется созвучием души»11. А отсюда, как утверждает Бахтин, возникает ответственность, связанная не только с пониманием Другого, но и с верной оценкой самого себя, своих поступков, поскольку «из акта — поступка... есть выход в его смысловое содержание, „определяемое11 ответственной участностыо», способностью видеть глазами всех других людей, вступать с ними в диалог, признавая их автономию и индивидуальность. Анализируя работы Бахтина, Хвошнянская называет их необходимыми условиями для коммуникативных действий, в результате чего создаются именно те ресурсы культуры, «из которых исторические общества^ каждое по-своему, могут черпать и артикулировать концепции духа или души, понятия личности, понятия действия, морального сознания»12.
В работе М. М. Бахтина «К философии поступка» проблема другого сознания обозначена четко. По мнению П. С. Гуревича, ее можно рассматривать «...первоначалом его самобытной рефлексии. Именно здесь обнаружится его глубинное вхождение в философскую традицию и переосмысление ее основ»13.
Действительно, проблема Другого — одна из кардинальных в творчестве мыслителя, без нее невозможно понимание глубинной сути диалога, поэтики культуры, философской логики, самой культуры и др. Она была живым откликом на новые процессы в духовной атмосфере начала XX столетия как в Европе, так и в России.
Несмотря на то что Бахтин нигде не употребляет психологический термин «эмпатия», по существу, он описывает этот процесс, обязательно связанный с рефлексией. Эмпатия — такое эмоциональное состояние, в котором человек может настраиваться в унисон с другим, перевоплощаться в него, принимая его эмоциональную окрашенность. Эмпатия в межличностных отношениях позволяет установить взаимопонимание. Принятие чужого эмоционального состояния как своего собственного помогает познать его, снять отрицательные эмоции, так как со-страдая человек со-участву-ет в эмоциональных процессах, характерных для другого человека, в которые он проникает. «Вживаясь в страдание другого, я переживаю именно их как его страдание, в категорию Другого, и моей реакцией на него является не крик боли, а утешение и действие помощи»14. В сложном процессе познания другого происходит не только его открытие для себя, но и через познание его Я — открытие себя, внутреннего мира, своей души. Через собственную рефлексию человек, познавая другого, познает и самого себя.
Идея персоналистски ориентированной рефлексии вообще стала распространенной в философской традиции экзи-стенциалыю-феноменологического направления. Причем акцент делается именно на этической традиции, которая в XX в. идет от Э. Гуссерля к М. Шеле-ру, далее развивается М. Бахтиным, М. Бубером, Г. Марселем, Ф. Розенцвей-гом, «новыми философами» во Франции во главе с Э, Левинасом и др. Объектом рефлексии для них становится не индивидуализм, не коллективизм, а та территория, которая выходит за их пределы. Согласно Бахтину, лишь изнутри моего ответственного поступка может быть выход в единство бытия.
Бахтин восславил в новых исторических условиях общение именно в аспекте диалога, который предстает как универсальное общение, как державный принцип культуры, человеческого суще-
ствования. Диалог как форма проявления рефлексии выступает не просто средством обретения истины, но и модусом человеческого существования. Он еще является и средством узнавания бытия, соприкосновения с ним. В диалоге позиция каждого расширяется до бытийственно-сти.
Прочитывая тексты Бахтина, можно прийти к выводу, что каждый аспект рефлексии («философский рефлекс», «гносеологический рефлекс», «нравственный рефлекс») есть акт осмысления, понимания. И не случайно именно герменевтика как учение о понимании, научное постижение предметов наук о духе нашла свое отражение в творчестве выдающегося русского мыслителя. Методологическая рефлексия относительно ТИПОВ познания у него имеет своим основанием языковедческий, литературоведческий материал. Но это вовсе не умаляет ее философского содержания. Бахтин пишет: «Понимание как диалог, мы подходим здесь к переднему краю философии языка и вообще гуманитарного мышления, к целине. Новая постановка проблемы авторства (творящей) личности»15, Это положение представляет собой интерес для анализа специфики гуманитарного познания, которое как раз и имеет дело с пониманием как диалогом. И здесь Бахтин также продолжает традиции общеевропейской и отечественной культуры в изучении проблемы «понимания», которая имеет достаточно длительную традицию.
Решение поставленных Бахтиным проблем предполагает диалогический стиль мышления, «диалогического человека», ситуацию «совета с ближним» и «совета ближнему». Напомним слова X. Г. Гадам ера о том, что «...герменевтический разговор, как и настоящий разговор, должен выработать некий общий язык и что это вырабатывание общего языка в столь же малой мере, как и при устной беседе, является подготовкой какого-то инструмента, служащего целям взаимопонимания. Между участниками этого „разговора11 происходит, как
и между двумя живыми людьми, коммуникация, превышающая простое приспособление друг к другу». Суть диалога у Гадамера приближена к бахтинскому: в другом человеке мы находим инвариа-тивность мысли, множество ее смыслов об окружающем нас мире. Истина не рождается и не находится в чистом виде в голове одного человека, она «...рождается между людьми, совместно ищущими истину, в процессе их диалогического общения»16.
Рефлексия рассматривается как одна из составляющих деятельности поведения и входит в структуру поступка. Характерно, что свободное слово, по Бахтину, — это всегда поступок, голос — это личность, а поступок есть превращенная форма сознания. Кроме того, поступок может пониматься, прочитываться как текст: «Человеческий поступок есть потенциальный текст и может быть понят (как человеческий поступок, а не физическое действие)только в диалогическом контексте своего времени (как реплика, как смысловая позиция, как система мотивов)»17. Мысль есть событие в мире, она причастна ему, поскольку реализуется в поступке, который затем застывает в тексте.
Согласно Бахтину, объектом гуманитарного познания предстает текст, устный или письменный. Слова Сократа в диалогах Платона, Христа в песнях Нового Завета, диалоги, монологи Гамлета в трагедии Шекспира, Пророка Пушкина — все это текст, обращенный к живому осмыслению, пониманию. Без моей рефлексии любой текст не обретает смысла, слова не наполняются содержанием... Текст формирует личность, и тогда из возможности он превращается в действительность. Сам текст осуществил поступок. Бахтин говорил, что поступок — это каждая мысль моя с ее содержанием. Но мысль такая, которая оставляет свой след в бытии. А мысль с содержанием непременно связана с повышенной рефлексивностью, вплоть до разлада с самим собой, борения с самим собой.
Мы полагаем, что философские, этические размышления Бахтина относительно рефлексии следует рассматривать в качестве особого феномена культуры XX в., в котором нашли отражение трагизм, предостережения и уроки истории последнего столетия. Ему свойственны гуманизм, предельная честность, демократизм, уважение к человеческой личности любой национальности, всякой культуры. Кроме того, ему присущ экзистенциальный подход, в котором нашло отражение осознание своей особой ответственности за все, за мироздание, за другого, за себя. В то же время понимание русским мыслителем моральной рефлексии проявило и оптимистическое восприятие бытия, веру в свободу сознания.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 См.: Бахтин М. М. Творчество Франсуа Рабле и народная культура средневековья и Ренессанса/ М. М. Бахтин. М., 1990.
2 См.: Бахтин М. М. Эстетика словесного творчества / М. М. Бахтин. М., 1986. С, 106.
3 Кант И. Сочинения : в 6 т. / II. Кап г. М., 1964, Т. 3, С, 379.
4 См.: Гуревич П. С. Проблема Другого в философской антропологии М. М. Бахтина / П. С. ГуревичП М. М. Бахтин как философ. М., 1992. С. 98.
* См.: Patterson D. Literature and Spirit 1 D. Patterson. Zex Lexington, 1988. P. 98.
® См.: Handley B. Bakhtin and Lacim: the ethics or subject creation. Proceedinge of the Int. Bakhtin conf, | B. Handley. Manchester, 1991. P. 89.
7 Рубинштейн С. Л. Основы общей психологии / С. Л. Рубинштейн. М., 2005. С. 101.
* Рубинштейн С. Л. Бытие и сознание. Человек и мир / С, Л. Рубинштейн. М., 2003. С, 300.
9 Бубер М. Проблема человека / М. Бубер //' Лабиринты одиночества. М., 1989, С, 90.
10 Там же.
11 Хвошнянская С, М. Человек: поступок и душа / С, М. Хвошнянская // М. М. Бахтин. Эстетическое наследие и современность. М., 1992, С, 267.
12 Там же.
й Гуревич П. С. Указ. соч. С. 101.
14 Бахтин М. М. К философии поступка 1 М. М. Бахтин // Философия и социология науки и техники. М., 1984—1985. С, 80.
15 Бахтин М. М. Проблемы текста / М. М. Бахтин 1! Эстетика словесного творчества. М., 1986. С, 315.
i<s Гадамер X. Г. Философия и герменевтика : пер. с нем. / X. Г. Гадамер. М., 199L С, 302.
17 Бахтин М. М. Проблемы текста. С. 320.
Поступила 22.03.06.
