CC BY
18
ВЕСТНИК МОСКОВСКОГО УНИВЕРСИТЕТА. СЕРИЯ 7. ФИЛОСОФИЯ. 2023. Т. 47. № 5. С. 90-106 LOMONOSOV PHILOSOPHY JOURNAL. 2023. Vol. 47. No. 5. P. 90-106
ЭТИКА
Научная статья
УДК 17.022
doi: 10.55959^Ш201-7385-7-2023-5-90-106
МОРАЛЬНАЯ ОТВЕТСТВЕННОСТЬ И ДЕОНТОЛОГИЯ
Д.Г. Миронов
Московский государственный университет имени М.В. Ломоносова, 119991,
Ленинские горы, МГУ, учебно-научный корпус «Шуваловский», г. Москва,
Россия
Аннотация. Статья посвящена вопросам корректного соотнесения основных отрицательных моральных оценок. Выявляется наиболее перспективный подход к соотнесению понятий недопустимости и предосудительности. Определяется наиболее перспективная концепция моральной неправильности действий. Уточняется характер соотношения между понятиями неправильности и недопустимости. Показывается, почему соотношение между понятиями неправильности и предосудительности предпочтительнее истолковывать как нормативное.
Ключевые слова: моральные обязательства, моральная ответственность, правильность, предосудительность, основания, нормативная интерпретация
Благодарности/Финансирование
Статья подготовлена при финансовой поддержке РНФ, проект № 21-7810044 «Феномен моральной ответственности».
© Д.Г. Миронов, 2023
шш
ETHICS
Original article
MORAL RESPONSIBILITY
AND DEONTOLOGY
D.G. Mironov
Lomonosov Moscow State University, Leninskie Gory, Moscow, Teaching and
Scientific Building "Shuvalovsky", 119991, Russia
Abstract. The article is devoted to the issues of correct correlation of the main negative moral appraisals. The article reveals the most promising approach to the correlation of the concepts of impermissibility and blameworthiness. The most promising concept of moral wrongness of actions is determined. The nature of the relationship between the concepts of wrongness and impermissibility is clarified. It is shown why it is preferable to interpret the relationship between the concepts of wrongness and blameworthiness as normative.
Keywords: moral obligations, moral responsibility, rightness, blameworthiness, reasons, normative interpretation
Acknowledgments/Financial Support
The reported study was funded by RSF, project N 21-78-10044 "The phenomenon of moral responsibility".
Введение
Цель предлагаемого исследования — определение характера соотношения между такими, с одной стороны, деонтическими понятиями, как недопустимость (impermissibility) и неправильность (wrongness), и, с другой стороны, понятием предосудительности (blameworthiness), составляющим часть концептуальной рамки, делающей возможным описание феномена моральной ответственности. Сам феномен моральной ответственности достаточно многосложен, «быть ответственным» можно по-разному: можно быть «в целом» ответственным агентом — обладать такими свойствами, которые позволяют вступать в межличностные отношения (быть не просто объектом чужой активности, а тем, с кем «в принципе» можно советоваться, обмениваться клятвами, договариваться и так далее), и можно быть агентом, ответственным за какое-то определенное поведение. Ответственность за определенное поведение может также пониматься по-разному: практика возложения ответственности может как предполагать, так и не предполагать некоторые механизмы принуждения. Связанное с понятием вменения ответственности понятие морального осуждения (blame) может соотноситься как
с понятием одобрения, так и с понятием требования (demand); в первом случае осуждение будет пониматься как всего лишь способ признания морального статуса («качества») действия, во втором — как способ адресации требования соблюдать определенные стандарты поведения. Если возложение ответственности понимается во втором смысле, то осуждение будет не просто «доведением до сведения» осуждаемого агента того факта, что его поведение не соответствовало моральным стандартам (и такое осуждение может считаться достигшим своей цели, если осуждаемый агент признал свою неправоту, например, извинился), но прежде всего способом влияния — привлечения к ответственности (которое достигнет своей цели только тогда, когда осуждаемый агент своими дальнейшими поступками покажет, что факт недопустимости некоторого действия h служит для него основанием отказаться от совершения этого h). В дальнейшем именно это, «деонтическое», понимание ответственности за поступки будет иметься в виду.
Тезис данной статьи сводится к тому, что, с учетом даже такого понимания моральной ответственности, между деонтическими понятиями недопустимости и неправильности, с одной стороны, и «аретическим» понятием предосудительности — с другой, нет некоторой априорной связи, но есть связь нормативная: у морального сообщества имеются хорошие основания добиваться того, чтобы для моральных агентов оценка действий как неправильных соотносилась с оценкой действий как предосудительных.
Соотношение недопустимости
и предосудительности в деонтологии
Начнем наше исследование с рассмотрения того, как в формальных деонтологических системах соотносятся понятия недопустимости и предосудительности (см.: [1; 2; 3; 4]). Принято различать собственно деонтические понятия (например, обязательности и недопустимости) и аретические понятия (предосудительности и по-хвальности). Предполагается, что первые применимы к действиям, вторые — к агентам. Сочетая определенным образом (первичные) деонтические понятия с аретическими понятиями, можно получить вторично деонтические понятия. Таково, например, понятие сверхобязательности: сверхобязательное действие предполагает не только то, что агент «вышел за рамки требований долга», но также и то, что агент заслуживает одобрения за его совершение и не заслуживает осуждения за отказ от его совершения. Вторичность понятия сверхобязательности связана не только с его производностью, но и с тем, что оно важно не столько для действующего агента, которому надо
всего лишь определить, будет ли действие допустимым, недопустимым, оптимальным, субоптимальным, «превышающим требования долга», — скорее, оно важно для морального сообщества, соотносящего оценки совершаемых действий с оценками того, как агент эти действия совершает.
Несложно показать, что между понятиями (первично) деонтическими и аретическими нет априорной связи. Так, ложными оказываются предложения (а) «Если р похвально, то р допустимо» и (б) «Если р предосудительно, то не-р допустимо». Ложность предложения (а) показывает следующий пример. Предположим, что я пожертвовал весьма значительную сумму на благотворительность — в фонд защиты бездомных кошек, и допустим, что сделал я это сразу после того, как, еще не зная о том, потерял все свои сбережения в результате краха фондового рынка. Выходит, что обязательным для меня было не жертвовать деньги на благотворительность, поскольку моим детям понадобится каждый рубль, который у меня есть, — предположим, я родитель-одиночка; однако, если мы учтем, что в тот момент я ни о чем таком не знал и что мои намерения были благими, с учетом всего остального я скорее заслуживаю похвалы за совершенное действие, которое при этом было недопустимым. Несколько схожий пример позволяет показать ложность предложения (б). Допустим, как и в первом примере, что в результате краха на фондовом рынке я теряю все свои сбережения и что, сам о том не ведая, я обязан беречь каждый рубль для своей семьи. Допустим, что в тот момент, когда я еще не знаю о своем бедственном финансовом положении, ко мне за финансовой помощью обращается мой хороший друг, когда-то мне помогавший деньгами; допустим, далее, что в силу тех знаний, которые у меня на тот момент были, я полагал возможным оказать помощь другу, поскольку для меня это допустимо и, как казалось, необременительно. Но представим себе, что я отказываюсь помочь другу в неожиданном приступе жадности. В таком случае я заслуживаю осуждения, несмотря на то что мои семейные обязательства в силу сложившихся обстоятельств делают для меня недопустимым оказание финансовой помощи другу.
Несколько более сложные аргументы позволяют показать ложность предложения «Если р предосудительно, то р недопустимо» (в иной формулировке: «Агент заслуживает морального осуждения за совершение (или несовершение) какого-либо действия только в том случае, если для него морально недопустимо совершать (или не совершать) это действие»).
Первым аргументом служит построенное «зеркально» к определению понятия сверхобязательности и обоснованное в системе
DWE П. Макнамары определение понятия «недообязательности» (suberrogation): «Действие недообязательно для агента 8 если и только если для 8 опционально совершить его, 8 заслуживает осуждения за совершение его, 8 не заслуживает одобрения за несовершение его, и это действие исключается выполнением максимума из того, что 8 может сделать». Поскольку любое недообязательное действие исключается выполнением наибольшего из того, что можно сделать и поскольку агент заслуживает осуждения за такое действие, то агент может заслужить осуждение за совершение того, что для него допустимо субоптимально. А из этого следует, что предосудительность не предполагает недопустимость.
Второй аргумент может быть построен на основе следующего контрпримера. Допустим, вам, врачу, в понедельник было недопустимо давать пациенту лекарство Б в среду, поскольку лекарство А, также доступное вам, излечивает без неприятных побочных эффектов. Нет иных лекарственных средств. Допустим, далее, что вы замыслили что-то нехорошее, давая лекарство Б, и вы даете это лекарство Б в среду. Теперь изменим ситуацию: по совершенно независящим от вас причинам лекарство А закончилось уже во вторник (скажем, некий наркоман сумел утащить все экземпляры лекарства А во вторник). Учитывая эту новую ситуацию, со вторника не будет недопустимо дать в среду лекарство Б, более того, поскольку лекарство А уже недоступно, вы будете должны дать в среду лекарство Б. В среду утром вы даете лекарство Б, будучи виновным образом убеждены, что делаете нечто недопустимое и что могли бы поступить гораздо лучше, если бы дали пациенту лекарство А. В этой ситуации вы все также заслуживаете осуждения (собственно, как и в исходной ситуации, когда лекарство А еще было доступно); но уже нельзя сказать, что недопустимо давать В, поскольку лекарства А просто нет. Получается, в этой ситуации вы заслуживаете осуждения за действие, совершить которое вы обязаны. Данный пример позволяет показать, что со временем обязательства могут изменяться, тогда как предосудительность остается.
Третий аргумент строится на основе теории обязательств, предложенной Фельдманом и далее продолженной Циммерманом и Хаджи. В рамках такой теории устанавливается, что по крайней мере прямые обязательства предполагают «базовый контроль» агента над совершаемым действием: если агент (прямо) обязан совершить действие h, то он (в некотором релевантном для теории обязательств смысле) может как совершить Ь так и воздержаться от совершения h. Непрямое обязательство — такое, которое возлагается на агента в силу того, что он обязан совершить что-то еще; агент прямо
обязан нечто совершить, если он обязан это совершить и обязательство не является непрямым. Рассмотрим теперь следующий пример. Сартр полагал, что человек может что-то делать даже при отсутствии какого-либо основания для этого — то, что рационально необъяснимо, не является еще невозможным. Если Пьер — такой экзистенциалистский агент, то он совершает некоторое действие a без каких-либо на то оснований; допустим, что если он не совершает a, то тогда он совершает Ь (также без оснований на это); может ли, в принципе, действие a быть обязательным для Пьера? Поскольку нельзя сказать, что у Пьера имеется (в некотором релевантном для теории обязательств смысле) «базовый контроль» над действиями (действия совершаются как бы непреднамеренно, без какой либо связи с теми основаниями, которыми Пьер мог бы руководствоваться), действие a в принципе не может быть прямо обязательным для Пьера. В силу классического деонтологического соотношения обязательности и допустимости такое a не будет и допустимым/недопустимым для Пьера. Однако может ли это действие a в принципе быть предосудительным для Пьера? На наш взгляд, на данный вопрос можно ответить утвердительно. В экзистенциалистском мире Пьера нет нужной связи между действиями Пьера и его основаниями для действий, и поэтому в мире Пьера не предполагающие оценку агента деонтические понятия неприменимы. Однако все еще применимы предполагающие оценку агента аретические понятия, поскольку, согласно экзистенциалистской теории Сартра, у Пьера есть «проект», он не может не соблюдать свой проект, его проект — его выбор, и т.д. В силу этих особенностей учения Сартра действия Пьера все еще могут быть предосудительными.
Влияет ли отсутствие предосудительности на отсутствие обязательности/допустимости? Согласно Хаджи, такой связи нет: используя деонтологию Фельдмана, можно показать, что в мире, где нет предосудительности (понимаемой в связке с вменением ответственности), все же может иметься обязательность и допустимость. Отсутствие предосудительности скорее иным образом влияет на обязательность или допустимость действия: в мире, где нет предосудительности, обязательными и допустимыми окажутся совсем не те действия, которые будут обязательными и допустимыми в мире, где есть предосудительность, — в таком мире изменится ранжирование действий.
Четвертый аргумент можно построить, если учесть специфику оценки действий людей, стойких в своих убеждениях, подобно Лютеру готовых утверждать: «На том стою и не могу иначе». Пример, приведенный Хаджи: «Характер человека влияет на то, что он может
и чего не может сделать. О Вашингтоне говорят, что он был настолько честным, что буквально не мог лгать. Поскольку обязательство предполагает возможность избежать совершения обязательного действия и поскольку Вашингтон не мог говорить ничего, кроме правды, было бы неверным утверждать, что в данных обстоятельствах для него было бы обязательным сказать правду. И все же он заслуживает одобрения за то, что говорит правду» [4, 91].
Еще одним доказательством являются героические поступки. Героизм — важный для моральной теории феномен, и понять его можно так: героические поступки (1) должны совершаться для достижения морально желаемых целей, они (2) должны совершаться с полным осознанием того, что чья-то жизнь находится в опасности, и они (3) не должны быть морально обязательными. Герои, к тому же, должны быть соответствующим образом мотивированы — у героя должно быть намерение помогать другим и это намерение «должно быть пропорционально его или ее жертве» [4, 91]. Ни одно из этих предлагаемых условий героизма или героических подвигов не исключает того, что герой не может воздержаться от совершения какого-либо героического поступка. Иными словами, героизм предполагает непредосудительность, но при этом совсем не предполагает какую-то допустимость и обязательность.
Итак, подведем некоторый предварительный итог. Приведенные аргументы достаточно убедительно показывают, что предосудительность не связана напрямую, некоторым априорным отношением, с недопустимостью. Сам Хаджи предлагает опосредствовать связь между этими понятиями через понятия убеждения и намерения: действие заслуживает осуждения, поскольку совершивший его агент знал о недопустимости действия, и поскольку такое знание может считаться основанием для совершения действия или для отказа от совершения действия. Иными словами, предосудительны действия агента, которые совершены несмотря на убежденность агента в их недопустимости.
Концепции неправильности
Для того чтобы лучше понять, как соотносятся понятия недопустимости и предосудительности, рассмотрим, как соотносятся, во-первых, понятия недопустимости и неправильности, во-вторых, понятия неправильности и предосудительности. Согласно формальному деонтологическому подходу, понятия неправильности и недопустимости являются тождественными (см.: [5, 33-34]). Однако оправданно ли считать, что оценка действия как неправильного так же ограничивается оценкой одного только действия и никак
не включает в себя какую-либо оценку агента? Можно выделить несколько концепций неправильности действий (см.: [6, р. 30-31]). (1) «Концепция выполнения предписаний»: поскольку мораль есть ни что иное, как совокупность прескрипций и проскрипций, неправильным является то действие, которое подпадает под проскрипцию — которое запрещается моралью. Наделение действия статусом неправильного имеет силу жалобы на то, что такое действие является конкретным примером нарушения некоторого морального запрета или несоблюдения некоторого морального предписания. (2) «Концепция оптимизации»: неправильное действие есть субоптимальное действие. Согласно этой концепции, объявляя действие неправильным, мы жалуемся на то, что оно хуже, чем его альтернатива. (3) «Концепция неадекватных оснований»: действие является неправильным, если «среди доступных для агента оснований имеются против него серьезные предполагающие заботу о других основания и нет в его пользу адекватных пересиливающих оснований» [6, 30]. В данном случае вся сила жалобы на неправильность действия агента заключается в том, что агент не имеет адекватного оправдания тому отношению к другим, какое он проявил этим своим действием.
Из трех приведенных концепций наиболее перспективной, на наш взгляд, является третья концепция. Первая, прескриптивист-ская, концепция не может не содержать в себе теорию обязательств, в рамках которой объясняется обязующая сила прескрипций и проскрипций. Существующие теории обязательств различаются в том, как они объясняют эту обязующую силу обязательств. Можно показать (см.: [7]), что есть некоторая универсальная схема, принимаемая любой «хорошей» теорией обязательств: обязательность есть измерение, дополнительное к правильности, обязательность можно связать с требованием, приказанием, (само-)ограничением, для которых имеются веские основания, первейшее из которых заключается в том, что действие просто-напросто правильное. Следовательно, прескриптивистская концепция обязательств будет включать в себя такие теории обязательств, которые предполагают уже заранее определенное, независимо от этих прескриптивистских концепций, понятие неправильности.
«Концепция оптимизации» не позволяет нам оценивать некоторые морально оптимальные действия как неправильные. Легко вообразить следующую ситуацию. Я договорился со своей подругой об ужине в некотором примечательном месте. Однако ближе к назначенному времени я столкнулся с неожиданностью: по пути к месту встречи на какой-то заброшенной стройке я заметил истекающего
кровью человека. Поскольку оказать помощь этому человеку мог только я и поскольку ситуация была такова, что мне было лучше самому довести пострадавшего до больницы, в нарушение нашего с подругой уговора я отправляюсь в больницу. Допустим также, что за время моего отсутствия подруга заметила человека, который ей был очень нужен по работе и с которым она сумела договориться о важных для нее вещах. В конечном итоге получилось так, что выполнение мною долга по оказанию посильной помощи пострадавшему совпало с очень важной для моей подруги встречей. Как оценить мой неприход на встречу с подругой? Обязанность оказать посильную помощь пострадавшему человеку, как кажется, превосходит обязанность выполнить обещание, поэтому совершенный мною поступок представляется в этих условиях оптимальным; более того, по счастливому стечению обстоятельств бремя ожидания, кажется, не было тяжелым для моей подруги, совокупное благо в результате совершенных действий возросло. Добавим к этому, что я не собирался нарушить обещание, данное подруге. Однако все же я его нарушил. И было бы неплохо с моей стороны, если бы я объяснился перед подругой — извинился и рассказал о том, что со мной произошло. Поскольку это так, морально оптимальное и непредосудительное действие оказалось все же неправильным.
Что не учитывается «концепцией оптимизации»? Есть ситуации, когда с морального агента не снимается обязанность как-то компенсировать неправильность поступка, не совершить который он не мог. Дело в том, что в некоторых случаях нарушивший обещание агент мог действовать, не будучи ни в чем виноватым, похвально, однако мы не можем не отметить, что его действие было морально неправильным, поскольку тем самым он не сумел выполнить долг перед тем, кому дал обещание. Как отмечает М. Крамер, извинение — это не только выражение раскаяния или сожаления по поводу «противоправного действия»; в ситуациях, когда совершенное действие не противоправно, но все еще неправильно, извинение играет совсем другую роль: оно служит признанием того, что долг, который есть у агента перед кем-то другим, был нарушен — даже несмотря на то что нарушение оказалось морально оптимальным способом действия и полностью благонамеренным (см. [8, 249-294]). Отсутствие извинения в таких контекстах показывает отсутствие должного уважения к статусу того, кому было дано обещание, — показывает, что отношение одного агента к другому не соответствует минимально приемлемым стандартам моральности.
В теории, предлагаемой Крамером, неправильность отождествляется с недопустимостью, однако само понятие недопустимо-
сти получает своеобразную трактовку: действие h недопустимо для агента 5 всегда, кроме тех случаев, когда на 5 не возложено вообще никаких обязательств несовершения h. Из такой трактовки следует, что морально оптимальные способы действия вполне могут быть недопустимыми. Если сталкиваются два моральных долга и если один из них превышает другой по важности, то исполнение первого, более важного, будет морально оптимальным, но все-таки недопустимым способом действия. Моральная оптимальность исполнения такого долга смягчит, но не устранит нарушение другого долга; тем самым, она не устранит недопустимость соответствующего способа действия.
Моральная неправильность
и деонтологическая недопустимость
Обратимся теперь к «концепции неадекватных оснований». Приведенные выше соображения подсказывают, что принятое в формальных деонтологических системах понятие недопустимости может требовать некоторой «доработки», если необходимо учесть все разнообразие моральных ситуаций. Дополнительные требования к деонтическим понятиям возникают именно потому, что они должны предоставлять нам некоторые стандарты, по которым действия оцениваются и направляются. В частности, понятие неправильности не может пониматься излишне «объективистски». Э. Мейсон предлагает различать две версии «объективистского» подхода к неправильности: «гиперобъективизм» и «проспективизм». Их различие можно пояснить с помощью следующего примера (см.: [9, 20-21]). Представим себе доктора, которому надо предписать пациенту одно из лекарств. Первое лекарство улучшит симптомы, но не исцелит пациента; о двух других лекарствах доктор знает, что одно из них полностью излечит пациента, а другое его убьет, и, к сожалению, доктор не знает, какое из этих двоих каким является. Согласно гиперобъективизму, правильно предписать лекарство, которое полностью излечит пациента. Согласно проспективизму, правильно предписать безопасное лекарство, пусть доктор и знает, что это не будет лучшей из возможных опций. Сложность, с которой сталкивается гиперобъективизм, заключается в завышенных ожиданиях относительно агента, в сверхтребовательности. Для морального агента, который часто действует в ситуации неопределенности, именно «проспективистская» трактовка неправильности справедлива и не лишена практического смысла (см.: [10, 158-161]).
Если оценка действия как неправильного предполагает про-спективистское понимание неправильности, то в такую оценку
включается также и некоторая оценка агента: по сути, неправильное действие отражает то, что агент мог, в свете всех доступных ему фактов и истинных убеждений относительно них, а также в свете разумного или не лишенного оснований незнания других фактов, поступить все-таки так, что действие не привело к наилучшему из ожидаемых им исходов. И если агент не может предоставить соответствующего оправдания, которое лишило бы действие статуса неправильного, то агенту можно атрибутировать некоторую ошибочность в практическом рассуждении, несовершенство процесса принятия решений. Отметим, что если неправильность понимается субъективистски, если понятия морального обязательства и морального долга связываются с понятиями права и взаимоотношения между отдельными лицами, то неправильность действия будет означать некоторое нарушение минимально принятых стандартов моральности: неправильность действия предполагает, что было нарушено обязательство и от агента требуется некоторое исправление этого, например извинение.
«Агенто-вовлекаемость», характерная для оценок, наделяющих действие статусом морально неправильного, не характерна для оценок, наделяющих действие статусом морально плохого. «Морально плохое и морально неправильное действие имеют общий ключевой элемент: и то, и другое подрывает ценности, лежащие в основе морали» [11, 146]. Однако «подрывают» они ценности по-разному. Морально неправильное действие с необходимостью выдает слабую волю, недостаток проницательности, трудности в принятии решений со стороны агента; в случае морально плохого действия такой необходимой связи нет. Разницу между двумя типами оценок можно объяснить, если учесть, что область нормативного не исчерпывается областью деонтического и включает в себя также все то, что может быть хорошим или плохим, достойным или недостойным.
Такое разбиение области нормативного можно соотнести с различением видов оснований (см.: [12 и 13]). Деонтические основания наделены обязующей силой: если агент полагает, что p является неодолимым основанием для действия h, то это выступает для него достаточным мотивом совершить то, что диктует такое основание, конечно, при условии отсутствия слабой воли и ошибок в процессе принятия решений. Поскольку неоправданно поступать вопреки неодолимому основанию, неправильное служит здесь показателем того, чего полностью функционирующий агент — лишенный слабой воли или каши в голове — не сделает. С этой точки зрения, нормативная функция деонтического основания для совершения действия h состоит в том, чтобы предъявлять требование pro tanto
о совершении h, в некоторой степени устраняя допустимость отказа от h. Недеонтические основания таковы, что их признание и отказ от них нисколько не затрагивают статус агента как рационального или морального деятеля. Рекомендательная или оценочная сила таких оснований всего лишь превращает действие в нечто достойное совершения pro tanto. Рекомендательные основания нужны для расширения множества достойных осуществления опций, не увеличивая числа того, что от нас требуется. То хорошее, что мы можем совершить, не всегда оказывается тем, что от нас требуется, и потому отказ от соответствующего действия не перемещает нас в положение нуждающихся в оправдании.
Итак, оценка действия как морально неправильного отличается от оценки действия как морально хорошего прежде всего потому, что неправильность действия проявляет, каков совершивший это действие агент (у него слабая воля/недостаток проницательности/трудности в принятии решений). Оценка действия как неправильного «агенто-вовлекающая». Однако надо различать типы «агенто-вовлекающих» оценок. Неправильность действия отражает общее влияние на чье-либо действие оснований, доступных для делиберации, — отражает то, каково качество этой делиберации. Предосудительность действия скорее отражает моральные качества чьей-либо воли. Поскольку способы «вовлечения агента» в оценку различаются, постольку всегда находятся примеры, когда можно искренне быть уверенным, что агент поступил неправильно, но и не осуждать его за это, и наоборот, можно считать действия агента предосудительными, но не находить их неправильными.
Нормативное соотношение между
моральной неправильностью и предосудительностью
Приведенные соображения позволяют показать, что нет некоторой априорной связи между понятиями неправильности и предосудительности. Я не согласен, в частности, с тезисом С. Дарвелла, что понятие морального обязательства концептуально связано с понятием морального осуждения (см.: [14]). Согласно Дарвеллу, морально обязательным является такое действие, отказ от совершения которого заслуживает осуждения (гарантированно вызывает «реактивную установку» морального осуждения), если у агента нет на то адекватных оправданий. Тезис Дарвелла можно критиковать за то, как в нем представлены понятия морального осуждения и реактивной установки в целом: по умолчанию моральное осуждение отождествляется с предъявлением или адресацией требования, и такое «молчаливое» отождествление излишне упрощает и, как
показывает К. Макнамара, не позволяет корректно понять самые разные случаи признания кого-то ответственным за определенные действия (см.: [11]).
Между понятиями неправильности и предосудительности связь не концептуальная, а нормативная: оценка действия как неправильного связывается с оценкой действия как предосудительного, поскольку у морального сообщества есть основания требовать от действующих агентов соотнесения двух типов «агенто-вовлекаю-щих» оценок. Идею обоснования такого тезиса подсказывает Р. Джей Уоллес: на неправильность как основание для действия можно реагировать по-разному, когда-то уместно, когда-то неуместно, и способность предоставить оправдание для соответствующего способа реакции так же нормирует действия агента, как и способность учитывать статус действий. Если для агента соображения о неправильности некоторого способа действия не служат «деонтическими» основаниями для отказа от него, то агент показывает тем самым, что такие соображения не имеют для него как морального агента нормативной значимости, а это, в свою очередь служит основанием для моральных реакций со стороны членов морального сообщества (см.: [15 и 16]).
Моральные факты о человеческих поступках (например, тот факт, что совершено нечто морально неправильное) нормативно связаны с вменением ответственности за эти поступки: факт неправого дела со стороны А служит основанием для потерпевшей или как-то задетой стороны Б обидеться на А за проявленное отношение. В чем нормативная связь? Стандарты, определяющие, как поступать правильно и как неправильно, должны усваиваться агентом — не только в том смысле, что, руководствуясь этими стандартами, агент регулирует свое поведение, но и в том смысле, что агент приучается реагировать определенным образом на все случаи несоответствия этим стандартам со стороны других агентов. Моральная неправильность — это не только основание для действия, но и основание для реактивных установок, лежащих в основе практик вменения моральной ответственности.
Уважение к другим и забота о других — благожелательность, справедливость — те качества воли, наличие которых делает возможным существование морального сообщества. Мы проявляем эти качества, когда адекватно реагируем на моральные факты: признавая, что делать h неправильно, мы получаем основание для отказа от совершения h и руководствуемся этим основанием при формировании наших намерений. Действия агента, проявляющие именно такие качества его воли, непредосудительны, и они свидетельствуют
о том, что агенту не безразличны моральные требования и справедливые притязания других людей. У морального сообщества в целом имеются хорошие основания для беспокойства о том, проявляют ли агенты, взаимодействуя друг с другом, эту моральную «уважительную» установку: именно такое уважительное отношение одних моральных агентов к другим делает возможным существование самого морального сообщества.
Итак, моральная оценка статуса действия может быть нами «принята», на наши соображения в пользу совершения того или иного действия влияют «принимаемые» нами моральные оценки. Это означает, что между фактом соответствующей статусности действия и нашей реакцией на этот факт (совершение/отклонение действия) есть некоторое соотношение и это соотношение «опосредствуется» нашими соображениями. Далее, наличие у соображений такого нормативного статуса означает, что мы сами правильно реагируем на подобные соображения, когда регулируем свои намерения в соответствии с ними, стремясь поступать правильно и действовать только морально допустимыми способами. Усваивая важность таких оснований, мы как агенты стремимся всегда учитывать их и признавать за ними нормативный статус. В свою очередь, эмоциональные реакции представителей морального сообщества предполагают заинтересованность в том, какие установки действующие агенты проявляют своими действиями, в частности отражают ли эти установки необходимое для практической жизни понимание нормативного характера соображений, в которых учитываются неправильность или недопустимость действий. В этом особом контексте нас как членов морального сообщества в первую очередь волнует не то, действительно ли агенты, подлежащие оценке, действовали допустимыми способами, а то, проявили ли они в своих реакциях на моральные соображения, подобно и нам самим, те качества воли, которые являются основой взаимного признания и уважения.
Заключение
Подведем общий итог. Исследование проводилось в несколько этапов. На первом этапе анализировалось принимаемое в формальных деонтологических системах соотношение между понятиями недопустимости и предосудительности. Было показано, почему в таких системах разделяются недопустимость и предосудительность. Ложен принцип «Предосудительность предполагает недопустимость», соотношение между понятиями недопустимости и предосудительности скорее должно быть опосредовано понятием убеждения: предо-
судительны действия агента, которые совершены несмотря на его убежденность в их недопустимости.
На втором этапе исследовались концепции неправильности действий. Защищались два тезиса: (1) прескриптивистская концепция неправильности не может не включить в себя теорию обязательств, в которой бы объяснялась обязующая сила прескрипций, однако наиболее перспективные теории обязательств предполагают уже заранее определенное, независимо от прескриптивистских концепций, понятие неправильности; (2) деонтологические концепции, в основу которых положено понятие оптимальности действий, предполагают отождествление понятий недопустимости и неправильности, однако можно показать, что (а) оценка действия как неправильного предполагает оценку действия как недопустимого и что, (б) несмотря на это, такие оценки не следует смешивать — оценка действия как неправильного предполагает что-то еще, кроме оценки действия на («деонтологическую») недопустимость.
На третьем этапе изучались концепции неправильности, в основу которых положено понятие неадекватных оснований. Показывается, что наиболее перспективный способ отличить оценку действия как морально хорошего от оценки действия как морально неправильного — такой, согласно которому неправильность действия проявляет, каков совершивший это действие агент (у него слабая воля/недостаток проницательности/трудности в принятии решений). Далее, демонстрируется, что оценка действия как неправильного «агенто-вовлекающая». При этом способы «вовлечения агента» в оценку следует различать: несложно найти примеры, разъясняющие, почему можно искренне быть уверенным, что агент поступил неправильно, но и не осуждать его за это, и наоборот, можно считать действия агента предосудительными, но не находить их неправильными, — «агенто-вовлекающие» оценки различаются по типу.
Наконец, на четвертом этапе устанавливался точный характер соотношения между понятиями неправильности и предосудительности. Все предыдущее исследование подводило к выводу, что нет некоторой априорной связи между двумя этими понятиями. С учетом аргументов, приводимых Р. Джей Уоллесом в пользу приемлемости интернализма, обосновывается тезис о нормативности связи между понятиями неправильности и предосудительности: оценка действия как неправильного связывается с оценкой действия как предосудительного, поскольку у морального сообщества есть основания требовать от действующих агентов соотнесения двух типов «агенто-вовлекающих» оценок.
СПИСОК ИСТОЧНИКОВ
1. McNamara P. Praise, blame, obligation and DWE: Toward a framework for classical supererogation and kin // Journal of Applied Logic. 2011. Vol. 9, N 2. P. 153-170.
2. McNamara P. Supererogation, inside and out: Toward an adequate scheme for common sense morality // Oxford studies in normative ethics. Vol. I / Ed. M. Timmons. Oxford: Oxford University Press, 2011. P. 202-235.
3. Haji I. Reflections on obligation and blameworthiness // Reflections on ethics and responsibility / Ed. Z. Goldberg. Cham: Springer, 2017. P. 85-99.
4. Haji I. Obligation, responsibility, and history // The Journal ofEthics. 2018. Vol. 22, N 1. P. 1-23.
5. Zimmerman M.J. The concept of moral obligation. Cambridge: Cambridge University Press, 1996. 320 p.
6. Cullity G. Concern, respect, and cooperation. Oxford: Oxford University Press,
2018. 320 p.
7. Stern R. Understanding moral obligation: Kant, Hegel, Kierkegaard. N.Y.: Cambridge University Press, 2011. 292 p.
8. Kramer M.H. Where law and morality meet. Oxford: Oxford University Press, 2004. 310 p.
9. Mason E. Ways to be blameworthy: Rightness, wrongness, and responsibility. Oxford: Oxford University Press, 2019. 237 p.
10. Parfit D. On what matters: Vol. 1. N.Y.: Oxford University Press, 2011. 592 p.
11. Macnamara C. Taking demands out of blame // Blame: its nature and norms / Eds D.J. Coates, N.A. Tognazzini. N.Y.: Oxford University Press, 2013. P. 141-161.
12. LittleM.O. In defence of non-deontic reasons // Thinking about reasons: Themes from the philosophy of Jonathan Dancy / Eds D. Bakhurst, M.O. Little, B. Hooker. Oxford: Oxford University Press, 2013. P. 112-136.
13. LittleM.O., Macnamara C. Non-requiring reasons // The routledge handbook of practical reason / Eds R. Chang, K. Sylvan. N.Y.: Routledge, 2020. P. 393-404.
14. Darwall S. The second person standpoint: Morality, respect, and accountability. Cambridge, Mass.: Harvard University Press, 2006. 362 p.
15. Wallace R.J. Rightness and responsibility // Blame: its nature and norms / Eds D.J. Coates, N.A. Tognazzini. N.Y.: Oxford University Press, 2013. P. 224-243.
16. Wallace R.J. The moral nexus. Princeton, Oxford: Princeton University Press,
2019. 328 p.
REFERENCES
1. McNamara P. Praise, blame, obligation and DWE: Toward a framework for classical supererogation and kin. Journal of Applied Logic. 2011. Vol. 9, N 2. P. 153-170.
2. McNamara P. Supererogation, inside and out: Toward an adequate scheme for common sense morality. In: Oxford studies in normative ethics. Vol. I. Ed. M. Timmons. Oxford: Oxford University Press, 2011. P. 202-235.
3. Haji I. Reflections on obligation and blameworthiness. In: Reflections on ethics and responsibility / Ed. Z. Goldberg. Cham: Springer, 2017. P. 85-99.
4. Haji I. Obligation, responsibility, and history. The Journal of Ethics. 2018. Vol. 22, N 1. P. 1-23.
5. Zimmerman M.J. The concept of moral obligation. Cambridge: Cambridge University Press, 1996. 320 p.
6. Cullity G. Concern, respect, and cooperation. Oxford: Oxford University Press, 2018. 320 p.
7. Stern R. Understanding moral obligation: Kant, Hegel, Kierkegaard. N.Y.: Cambridge University Press, 2011. 292 p.
8. Kramer M.H. Where law and morality meet. Oxford: Oxford University Press, 2004. 310 p.
9. Mason E. Ways to be blameworthy: Rightness, wrongness, and responsibility. Oxford: Oxford University Press, 2019. 237 p.
10. Parfit D. On what matters: Vol. 1. N.Y.: Oxford University Press, 2011. 592 p.
11. Macnamara C. Taking demands out of blame. In: Blame: its nature and norms. Eds D.J. Coates, N.A. Tognazzini. N.Y.: Oxford University Press, 2013. P. 141-161.
12. Little M.O. In defence of non-deontic reasons. In: Thinking about reasons: Themes from the philosophy of Jonathan Dancy. Eds D. Bakhurst, M.O. Little, B. Hooker. Oxford: Oxford University Press, 2013. P. 112-136.
13. Little M.O., Macnamara C. Non-requiring reasons. In: The routledge handbook of practical reason. Eds R. Chang, K. Sylvan. N.Y.: Routledge, 2020. P. 393-404.
14. Darwall S. The second person standpoint: Morality, respect, and accountability. Cambridge, Mass.: Harvard University Press, 2006. 362 p.
15. Wallace R.J. Rightness and responsibility. In: Blame: its nature and norms. Eds D.J. Coates, N.A. Tognazzini. N.Y.: Oxford University Press, 2013. P. 224-243.
16. Wallace R.J. The moral nexus. Princeton, Oxford: Princeton University Press, 2019. 328 p.
Информация об авторе: Миронов Дмитрий Геннадьевич — кандидат философских наук, доцент кафедры истории зарубежной философии философского факультета МГУ имени М.В. Ломоносова, тел.: +7 (495) 939-23-15; d-21312556@yandex.ru
Information about the author: Mironov Dmitry Gennadievich — Candidate of Philosophical Science, Associate Professor, Department of History of World Philosophy, Faculty of Philosophy, Lomonosov Moscow State University, tel.: +7 (495) 939-23-15; d-21312556@yandex.ru
Поступила в редакцию 12.01.2023; принята к публикации 09.06.2023
