CC BY
73
TERRA ECONOMICUS ^ 2013 Том 11 № 4
МОРАЛЬНАЯ ЭКОНОМИКА «ХИЩНИКОВ»: СЛУЧАЙ ДАЛЬНЕВОСТОЧНЫХ ПОСЕЛЕНИЙ1
Т.Н. ЖУРАВСКАЯ,
младший научный сотрудник,
Амурская лаборатория экономики и социологии Института экономических исследований
Дальневосточного отделения Российской академии наук, старший преподаватель кафедры коммерции и товароведения, Амурский государственный университет, г. Благовещенск,
e-mail: [email protected]
В статье описаны практики незаконной добычи и продажи золота в двух дальневосточных поселениях (село и город районного значения) в регионах, занимающих лидирующие позиции по добыче золота в России. Исследование показало, что в подобные практики вовлечена значительная часть населения, что противоречит устоявшемуся мнению о том, что незаконной добычей занимаются лишь криминальные группировки. Рассмотрена история запрета на частную добычу золота и основные нормы, регулирующие ее в настоящее время. Выявлены условия распространенности таких практик - территориальная отдаленность и труднодоступность, малая пригодность земель для сельского хозяйства,упадок производственной и социальной сферы. Описаны моральные принципы незаконной добычи, которыми руководствуются «хищники», а также логика включения в указанные практики.
Ключевые слова: неформальные правила; моральная экономика; «хищники»; Дальний Восток.
MORAL ECONOMY OF ILLEGAL MINERS: EVIDENCE FROM RUSSIAN FAR EAST
T.N. ZHURAVSKAYA,
Junior Researcher,
Amur Laboratory For Economics and Social Studies, Economic Research Institute, Far Eastern
Branch of the Russian Academy of Sciences,
Senior Lecturer,
Amur State University, Department of Commerce and Commodity,
Amur Region, Blagoveshchensk, e-mail: [email protected]
The article describes the practices of illegal mining and sale of gold in two Far Eastern settlements of the Russian Federation (the village and the district-level town) located in the regions that take leading positions in gold mining in Russia. The author has found during the study that much of the population is involved in such practices, despite the popular belief that only criminal gangs are engaged in illegal mining. The history of the ban that had been imposed on private gold mining along with the current main regulations of private gold mining are examined. The conditions under which such practices become predominant are revealed; these include: remoteness and inaccessibility of the
1 Исследование выполнено в рамках проектов «Вне закона: повседневные практики природопользования на Дальнем Востоке» (РГНФ № 12-32-01065/12) и «Неформальные практики добычи природных ресурсов в приграничных регионах Дальнего Востока» (ДВО РАН №12-Ш-А-10-003).
© Т.Н. Журавская, 2013
territories, low suitability of the land for the agriculture, decline of the industrial and social spheres.
The moral principles of illegal mining, which the «predators» are guided by, along with the logic of
inclusion in these practices are described.
Keywords: informal rules; moral economy; illegal miners; the Far East.
JEL classification: O17, D19, L61.
Начиная изучение практик природопользования в регионах Дальнего Востока, мы столкнулись с дилеммой: по сообщениям контролирующих органов, периодически происходит задержание так называемых «черных копателей» или «хищников», незаконно добывающих золото и/или пытающихся сбыть его на черном рынке (см.: (Рыжова, 2011. С. 313-314)). Однако наши информанты продолжали повторять: в России нет незаконной добычи, это нам не свойственно, незаконной добычей занимаются лишь криминальные группировки. Характерно, например, высказывание:
«Со времен Сталина все хорошо усвоили, что золото можно добывать только легально, по лицензии. И любое хранение золота незаконно и даже за 1 г можно сесть и надолго. Поэтому желающих нелегально добывать золото нет, ну или совсем мало» (Собственник предприятия по добыче золота, 2010).
С другой стороны, некоторые информанты высказывались о том, что вольноприносительство необходимо легализовать, поскольку это будет защищать интересы «простых людей». В дальнейшем мы стали получать свидетельства о том, что незаконная добыча золота ведется в северных и малодоступных районах изучаемых регионов. А вскоре нам удалось встереться с местными жителями некоторых дальневосточных сел, в которых в незаконную добычу золота вовлечена значительная часть населения. Это противоречило тому, что мы слышали ранее, поскольку это означало бы, что местное население является маргинальными «криминальными элементами», нарушающими законодательство ради собственного благосостояния.
Цель данной статьи - описать сложившиеся практики незаконной добычи и продажи золота в двух дальневосточных поселениях, расположенных в Магаданской и Амурской областях, и попытаться объяснить причины их распространенности и логику включенных акторов.
Методы исследования
Исследование проведено по методологии кейс-стади, т. е. изучение случаев двух дальневосточных поселений в регионах, занимающих лидирующие позиции по добыче золота в России. Основным источником информации являются интервью с местными жителями, чиновниками надзорных служб, представителями предприятий, а также студентов-практикантов, обучающихся на геологических специальностях. В общей сложности было собрано более 20 интервью, однако не все из них напрямую касались незаконной добычи и продажи золота (эта тема обсуждалась в контексте более широкого круга проблем и не всегда была раскрыта информантами). В качестве источников информации также были использованы материалы в СМИ и Интернет, фотоматериалы. Данные были подвергнуты качественному анализу: систематизации, категоризация и интерпретация полученных текстов. Тексты интервью были обработаны в программе QDAminer, где практики незаконной добычи и продажи золота были закодированы кодом «informai practices» (как и, например, браконьерство) тремя кодировщиками. Это позволило провести более детальный и более независимый анализ текстов, увидеть более широкий контекст высказываний.
Теоретическая рамка
Согласно основному положению институциональной теории, поведение индивидов регулируется институтами или совокупностью формальных и неформальных правил. По определению Д. Норта, «институты - это «правила игры» в обществе, или, выражаясь более формально, созданные человеком ограничительные рамки, которые организуют взаимоотношения между людьми» (Норт, 1997. С. 17). Формальные правила закреплены законом или контрактами, их поддержку чаще всего обеспечивает государство. В свою очередь, неформальные правила представляют собой традиционные нормы, соблюдение которых контролируется сообществом. Динамика формальных и неформальных правил может быть разной: формальная норма может поддерживать или запре-
ТЕRRА ECONOMICUS ^ 2013 Том 11 № 4
ТЕRRА ECONOMICUS ^ 2013 Том 11 № 4
щать неформальное правило, неформальная норма может делать формальное правило неактивным, может происходить деформализация (Аузан, 2011. С. 27-28).
В свою очередь, формальные и неформальные нормы могут дополнять друг друга, не совпадать или конкурировать между собой. Наиболее эффективно формальные правила работают, когда они поддерживаются неформальными нормами. Это так называемые «встроенные институты» по определению О. Ульямсона (Williamson, 2000. Pp. 596-597). Они «вводятся и создаются неформальными правилами, обычаями, нормами и традициями, культурными и религиозными предпочтениями» (Володин, 2008. С. 131) и медленнее остальных поддаются изменениям.
Неформальные правила дают ключ к понятию неформальной экономики, однако устоявшегося определения в настоящее время не существует. По мнению Т. Шанина, множественность определений неслучайна, связана с тем, что речь идет о «частично пересекающихся характеристиках, причем не только экономических» (Шанин, 1999. С. 13-14). Однако существующие подходы к определению неформальной экономики могут быть объединены общим представлением об ее особом положении по отношению к официальной и учтенной экономике (по отношению к закону и государству). В целом, под «неформальной экономикой» чаще всего понимают совокупность видов хозяйственной деятельности, осуществляемую вне рамок формального регулирования и официального наблюдения. При этом механизмы такой деятельности рассматриваются как пересечение формальных правил и неформальных практик (См., например: (Де Сото, 1995; Олейник, 2002; Эверс, 2001; Радаев, 1999;Латов, Ковалев, 2006; Глинкина, 2001; Барсукова, 2000 и др.)).
Многие авторы уделяют внимание причинам и последствиям развития неформального сектора. Наиболее известна точка зрения Э. де Сото о том, что внелегальная экономика есть реакция на излишнее регулирование (Де Сото, 1995). Согласно концепции «грабящей руки» Т. Фрая и А. Шлейфе-ра причиной развития теневой экономики также являются высокие издержки соблюдения законов. Но здесь первопричиной является не сам «плохой закон» или отсутствие «хорошего», а практика применения законов, т.е. коррупция (Frye, Shieifer, 1997). А. Портес считает, что чем больше разрабатывается и вводится новых правил, регулирующих неформальный сектор, тем больше создается благоприятных условий для возникновения неформальных видов деятельности («парадокс государственного контроля»). То же касается и системы контроля: чем более надежен аппарат контроля за соблюдением правил, тем более «велика вероятность, что этот аппарат не сможет зафиксировать истинные масштабы» неформальной экономики, и, соответственно, тем более неадекватной в отношении нее будет государственная политика (Портес, 2003. С. 43-47). Наиболее подробный анализ и эмпирическая проверка различных версий существования неформальной экономики приведена С.Ю. Барсуковой. Она убедительно доказывает, что ни одна из распространенных версий существования неформальной экономики как в развивающихся, так и в развитых странах не может претендовать на универсальное объяснение: причины развития неформальной экономики всегда специфичны, сильно зависимы от контекста и «предыстории» (Барсукова, 2000).
Особое место занимает концепция «моральной экономики», подразумевающая под неформальной экономикой определенную логику действий агентов, включенных в хозяйственную деятельность. Согласно этой концепции, экономическое поведение структурируется и регулируется системой ценностей и норм, которые, как правило, не имеют формального закрепления. С другой стороны, экономические институты также влияют на интересы, приоритеты, нравственные нормы и поведение индивидов. Любое экономическое действие в этом смысле должно быть морально оправдано, т. е. не вступать в противоречие с существующими нормами этики и морали, а потому не всегда кажется рациональным (см., например: (Anderson, 1993. Preface; Booth, 1994)). Действительно, можно ли считать рациональным действия тех, кто занимает «криминальную» нишу, «черные» рынки (соотносят ли такие экономические агенты риски и получаемые выгоды)? Или можно ли объяснить только стремлением к рациональности рождение и воспитание детей и «вложения» в помощь стареющим родителям?
Дж. Скотт «моральной экономикой» называет этику выживания, «укорененную в экономических практиках и социальных обменах крестьянского общества». Моральный принцип такой экономики - право на выживание, нарушая которое, помещик не может предъявить претензии на прибавочный продукт в полном объеме, утрачивает дальнейшее «почтительное отношение к себе» со стороны своих крестьян. Идея справедливости (и законности требований и обязательств), таким образом, обеспечивается нормой взаимности. «Центральная характеристика реакции крестьянина на нарушение его прав носит моральный характер», поскольку в случае нарушения права на выживание под угрозой будет находиться не один индивид, а вся семья (Скотт, 1999. С. 541-544).
Чаще всего, концепт моральной экономики используют при объяснении каких-то неформальных и полулегальных практик, например, экономике домохозяйств, крестьянских общих или коррупции. В.Г. Виноградский считает семейную экономику центральной в неформальной. Он указывает на особую социальную укорененность неформальной экономики, на то, что здесь часто не работают законы рынка, принципы рациональности и эквивалентности, ее особенности тесно связаны с конкретным социально-пространственным контекстом (Виноградский, 1999а, С. 173-175). «Контур производства» неформальной крестьянской экономики совпадает с особенностями среды, а сама она состоит из системы усилий, направленных на поддержание микросообщества (Виноградский, 1999Ь. С. 47-48). Г.А. Родионова указывает на мотивы хозяйственной деятельности современных сельскохозпредприятий в России, которые не ограничиваются стремлением максимизировать прибыль. Такие предприятия часто ориентированы на поддержку социальной инфраструктуры села, что сопряжено с немалыми расходами, даже убытками. Сформировалась некая жизненная стратегия сельской семьи - «сохрани себя сам». В результате таких процессов часть доходов сельхозпредприятий не отражается в отчетности, а распределяется в личные подсобные хозяйства (Родионова, 1999. С. 219-226). В.В. Вагин считает, что включение человека в неформальную экономику не всегда происходит потому, что он сознательно к этому стремится. Это часто происходит «в силу жизненных обстоятельств, цивилизационных особенностей, «места проживания». Неформальные практики возникают по нескольким причинам: невозможности регулирования каких-то отношений, отсутствия государственного вмешательства, чрезмерного регулирования, «ошибочного» регулирования (с точки зрения сообщества) (Вагин, 1999. С. 156-172).
Однако изучение «маргинальных экономик» не является единственным фокусом подобных исследований. Объектами исследований становятся не только семьи и домохозяйства или отдельные фирмы, но и рынки, целые государства, международные бизнесы. С другой стороны, развивается и другой подход - исследование и объяснение каких-то конкретных практик (например, работа на дому, страхование и прочее) (см. например: @еШет, 1983). Общим является то, что данный подход акцентирует внимание на изучении логики и механизмов неформальной экономики (того, что остается за пределами формальных правил), ее моральных принципах и оправданиях. Именно поэтому нам он кажется наиболее продуктивным для объяснения незаконных практик, т. е. тех, которые прямо противоречат закону. Кроме того, такой подход позволяет определить и «моральные оправдания» включенных в практики акторов, другими словами, найти моральное оправдание нарушению закона (формального правила).
Незаконная добыча золота: неформальность формальных правил
Непромышленная добыча золота была запрещена в 1954 году (Рыжова, 2011. С. 316). Кроме вольного приноса Уголовным кодексом РФ запрещены также хранение, перевозка и пересылка драгметаллов (УКРФ. Ред. от 07.12.2011. Ст. 191,192). Вся деятельность по добыче золота жестко регламентирована и жестко контролируется со стороны различных структур, а добыча золота возможно только при наличии лицензии, которую нужно приобретать на аукционе (либо необходимо заключить договор с предприятием, имеющим такую лицензию). В декабре 2011 г. были внесены поправки в указанную статью, которые установили уголовную ответственность за сделки с драгметаллами в крупном размере (более 250 тыс. руб.), а ответственность за более мелкие суммы стали регулироваться Административным кодексом. Однако это не означало послаблений для «хищников», а лишь внесло разнообразия в виды наказаний. Кроме того, «черных копателей» привлекают и по другим статьям УК РФ, связанных с незаконным предпринимательством и нормами сдачи драгметаллов государству.
Законопроект о легализации вольного приноса золота обсуждается уже достаточно долго (см., например: (ОАО «Иргиредмет», 2009)). Ожидаемые преимущества от принятия закона связывают с сокращением теневого оборота драгметаллов и ростом легального, увеличением возможностей для развития мелкого и среднего бизнеса, повышением благосостояния населения и даже с сокращением нелегальной миграции (Кавчик, 2007). Однако вольный принос так и не разрешили, а существующие законы можно соблюдать только при разработке крупных месторождений, в противном случае затраты на соблюдение инструкций и других законодательных норм делают добычу нерентабельной.
Запрет на непромышленную добычу золота объясняют «уничтожением частной инициативы» старателей, поскольку их деятельность противоречила официальной идеологии Союза (ОАО «Игиредмет». 2006). Дальнейшее развитие законодательство все больше усложняло жизнь ста-
ТЕRRА ECONOMICUS ^ 2013 Том 11 № 4
ТЕRRА ECONOMICUS ^ 2013 Том 11 № 4
рателям, но именно с запрета начинается развитие незаконной добычи. Почему же не разрешить вольный принос сейчас, спустя более 20 лет после распада СССР? Ответ на этот вопрос может быть таким:
«Проект закона лежит в думе уже несколько лет, но чтобы вот это вот продвинуть, там нужно менять вплоть и... в общем, там и законодательство об обороте драгметаллов, т.е. там много чего надо менять, вносить изменения. Видимо, просто, это не настолько важно, это, прежде всего, забота о людях обычных» (Чиновник надзорной службы, 2013).
Таким образом, непромышленная добыча золота запрещены уже более 50 лет, причем контроль ведется по всей цепочке: от добычи до сделок с золотом, что препятствует деформализации правил (нет «необходимого» институционального вакуума). Как формальная норма, запрет был введен в противодействие негативной с точки зрения государства практике, потому для укоренения требовалось время и социальное неодобрение. Дальнейшее усложнение правил и усиление контроля сыграли свою роль. Именно поэтому мы долгое время слышали о том, что незаконной добычи почти нет. Информанты связывают это именно с неформальными нормами и традициями.
Рассмотрим теперь эмпирические кейсы, которые противоречат укорененной норме добывать золото только легально, и попытаемся ответить на поставленные в начале статьи вопросы.
Эмпирические кейсы: общее и частное
Принято считать, что рост незаконного оборота золота пришелся на 90-е годы прошлого века как реакция на неплатежи государства, что позволило многим предприятиям остаться в отрасли (Кавчик, Кавчик, 2010). К этому же периоду мы относим и рост незаконной добычи золота в одном из поселений. В советское время это был один из крупнейших приисков, который был создан в 1939 г. Население села в 1940-е гг. доходило до 20 тыс. человек. В 1990-е прииск обанкротился, сейчас в селе проживает меньше 2 тыс. человек, население, в основном, работает вахтовым методом на крупнейшем золотодобывающем предприятии области и на строительстве федеральной автотрассы, высок процент безработных.
Поселок в Магаданской области стал центром горного управления в 1938 г., а в 1964 рабочий поселок был преобразован в город районного подчинения. Золото там всегда добывали преимущественно старательским способом, а население также увеличивалось, достигнув 18 тысяч в 1991 г. Потом начался отток населения, который связывают с программой по переселению населения из районов Крайнего Севера. Сейчас численность населения менее 6 тысяч, большая часть которого занята в золотодобыче на двух крупных предприятиях. Золото также добывают и небольшие артели старателей, организованные в формах закрытых и открытых акционерных обществ. То есть и в том, и в другом случае, поселения образовались в местах крупнейших месторождений россыпного золота и золотодобыча долгое время была основным источником дохода. Кроме этого, вблизи поселений осталось много отработанных площадей, где с советских времен осталось золото, которое достаточно просто добыть «дедовским» способом.
С оттоком населения связан и упадок социальной сферы и доступности общественных благ, в частности, транспорта. Оба поселения находятся в труднодоступной территории, добраться туда можно на самолете 2-3 раза в неделю, а также наземным транспортом. Дороги плохопроходимы, в летнее время в Амурской области также наблюдаются разливы рек, в результате чего невозможна переправа, а ожидание может затянутся на недели и даже месяцы. Это, кроме всего прочего, усложняет и контроль для различных надзорных служб.
Еще одна особенность - почти полная непригодность земель для сельского хозяйства. Поселение в Магаданской области построено на вечной мерзлоте, а амурское село находится в северных районах области, где земли также малопригодны для выращивания сельхозкультур. Кроме того, даже то, что удается вырастить, сложно реализовать, поскольку рынки сбыта плохо доступны из-за транспортной составляющей. В целом же, урожаи нестабильны, что сокращает возможности домохозяйств в самообеспечении.
На наш взгляд, именно эти факторы стали «благоприятными» для распространения практик незаконной добычи золота в этих поселениях. Конечно, нельзя с точностью оценить, сколько людей занято таким промыслом, как нельзя ничего и сказать о том, какой объем золота добывается незаконно. Однако есть некоторые факты, которые свидетельствуют в пользу того, что незаконная добыча золота достаточно распространена. Так, например, интересны наблюдения студентов-геологов, проходивших практику в районе одного из поселений:
«Местные» очень отзывчивы и любопытны, хорошо осведомлены о различных минеральных породах, разбираются в геологической технике. Конечно, у них на лбу не написано, что они моют золото, но это и так понятно. Нам, например, один рыбак-охотник задавал всякие вопросы по поводу того, что и где мы нашли. А еще очень много «нор» на старых отработках, понятно, что там вручную рыли» (Студент-геолог, 2013).
Для студентов факт, что местные «моют» золото, был само собой разумеющимся, о чем, однако, никто не говорил вслух («Нельзя же жить в деревни и на джипе ездить!»). Они отмечали, например, большое количество автомобилей, на который просто катались местные школьники и студенты. При этом бензин там стоит достаточно дорого, но это не являлось для них проблемой. Что касается поселения в Магаданской области, то здесь «местные» более открыты в этом вопросе:
«И всегда среди колымчан находились люди, которым претил государственный способ золотодобычи. Они или создавали мелкие звенья, или в одиночку уходили подальше от глаз милицейских, в тайгу, их распространенно называют «хищниками». Таких людей в С. довольно много, даже те, кто работают на золотодобывающих предприятиях, так или иначе «хищничают» (Местный житель, 2012).
Жители амурского села плохо осведомлены о нормах, и потому разрешение, которое они получают от действующей там артели, они трактуют по-своему. Заключенный договор дает право на добычу золота только в районе лицензии, однако это требование никогда не соблюдается. Добычу ведут там, где считают нужным, а золото потом сдается в кассу артели. В 2012 г. все же была проверка, которая выявила это нарушение, за что артель была оштрафована на крупную сумму, но это не почти не изменило ситуацию. Таким образом, несмотря на то, что многие получают такое разрешение от артели, они остаются нарушителями, «хищниками. Кроме того, распространено мнение, что сама артель практически не ведет добычи золота, фактически работая только как золотоприемная касса, принимая золото не только от тех, кому выдала разрешение или заключила договор, но и даже у тех, кто такового не имеет.
В магаданском поселении добычу также ведут небольшими группами («звеньями») или самостоятельно. И в том, и в другом случае участок для добычи выделяет ГОК, а золото сдается в его кассу. Однако здесь право выбора участка ограничено: можно предложить желаемое место для разработки, но сотрудники ГОКа выделяют участок сами. Часто это самые малопригодные места, которые уже не представляют коммерческого интереса. ГОК устанавливает определенный план добычи и оплачивает технику и ГСМ для «звеньев», что после окончания сезона вычитается из прибыли. Ситуация такова, что выгодно сдавать столько, сколько установлено планом: в случае не выполнения прибыль будет небольшой, если же план перевыполняется, то ГОК может просто расторгнуть договор и отобрать «золотоносный» участок. При это цена на золото в 2 раза ниже рыночной.
Низкую цену на золото устанавливает и артель в амурском селе - примерно 40% от реальной стоимости. Поэтому существуют альтернативные способы продажи золота. В Магаданской области - это этнически маркированная сеть или «Ингушзолото». Полукриминальная структура появилась в еще в 1980-х и действовала не только там, занимаясь скупкой золота и продажей наркотиков. В Амурской области она не закрепилась, хотя ингуши стали возвращаться:
«Ингуши были и у нас в 80-е, в 90-е. Продавали водку, наркотики. Молодежь с работы к ним шла, они им - выпить, покурить. Загоняли в долги, потом они должны были как-то расплачиваться. Воровали золото с прииска, с прибора или ночью могли залезть. Потом этого не стало. Одно время даже какой-то муниципалитет запрещал им селиться у себя, не только ингушам, кстати» (Главный геолог, 2013).
В магаданском поселении ингушей также стало меньше, молодое поколение теперь работает в такси или техперсоналом, но большая часть все же занята скупкой золота:
«Они, как и прежде, занимаются скупкой золота и распространением наркотиков, но сейчас это стало более цивилизовано. Люди охотно сбывают им драгметалл. Так как, в отличие от ГОКа, нет необходимости объяснять им источники добычи, да и цену они устанавливают более приемлемую» (Местный житель, 2013).
В амурском селе золото также скупают перекупщики. Есть и другие способы продать золото, но они более опасны. Поэтому подобные структуры востребованы у местного населения, при этом можно даже не связываться с ними напрямую, а продать золото через «своего человека», получив больше прибыли, чем в случае сдачи металла ГОКу или артели.
ТЕRRА ECONOMICUS ^ 2013 Том 11 № 4
ТЕRRА ECONOMICUS ^ 2013 Том 11 № 4
Таким образом, можно увидеть много общего в механизмах и практиках «хищников», а также общие факторы, которые способствовали их распространению. В последней части статьи мы попытаемся ответить на вопрос - почему здесь не сработало социально укорененное правило?
Моральная экономика - экономика выживания
То, что нам удалось выявить в этих поселениях, достаточно хорошо может быть объяснено концептом «моральной экономики выживания». В нашем случае, конечно, речь не идет о помещике или владельце, речь идет о соблюдении нормы, установленной государством. В 1990-е государство устранилось из жизни этих людей, возможностей для самообеспечения при этом практически не было, а территориальная удаленность еще более усугубила положение. Те, кто смог, покинули поселения, остальные были вынуждены выживать. Потому и нарушения закона здесь морально оправдано: государству нет до нас дела, потому нам нет дела до государства и его законов. Нет дела, потому что не принят закон о вольном приносе, который, кстати, был инициирован Магаданской областной думой. Концепт «моральной экономики выживания» также работает и в случае взаимоотношений с ГОКом. ГОК устанавливает правила, которые трудно выполнимы, их соблюдение ставит возможность заработать под сомнение, а значит, ставит под сомнение и благосостояние семей старателей. Именно поэтому «обманывать» ГОК также морально оправдано:
«Создается впечатление, что ГОК и прокуратура закрывают глаза на происходящее, так как, по меньшей мере, удивительно, что они не замечают данный процесс, который виден даже не посвященному человеку. И если ингуши дают возможность нам зарабатывать неплохие деньги, то местные власти, почему-то, доводят нас, намеренно или нет, сказать сложно, до состояния безысходности, когда человек, соответственно, выбирает из двух зол - меньшее, в нашем случае - временное заключение или текущее благосостояние. Вот так и получается, что при всем своём богатстве, сегодня мы живем в постоянной борьбе за выживание в условиях полного отсутствия интереса со стороны государства» (Местный житель, 2012).
Здесь также действует та самая стратегия выживания сельской семьи, о которой писала Г.А. Родионова, - «сохрани себя сам». Так, например, это необходимо не только для того, чтобы просто обеспечить выживание, но и чтобы заработать на обучение детей в вузе.
Легальные правила работают на крупных добытчиков, соблюдение всех норм для мелких старателей делает добычу экономически нецелесообразной. К тому же, существующие легальные возможности также более рискованны с точки зрения благосостояния семьи, ведь ГОК или артель перекладывают часть своих расходов на старателей. Потому в незаконный оборот золота старатели чаще включаются вынуждено (см. об этом работы В. Вагина (Вагин, 1999)). «Существующие законы», с другой стороны, представляют собой неформальные правила, структурирующие и регулирующие деятельность «хищников». Важно и то, что стать частью этого не так просто. Местное сообщество не сразу и не всех допускает в это поле, поскольку здесь требуется определенный уровень доверия. Потому, например, и «страдают новички», не знающие неформальных правил игры.
***
Мы показали, что формальный запрет на добычу и продажу золота без лицензии подкреплен неформальной социально укорененной нормой. Мы также показали, что, несмотря на это, есть поселения, где незаконные практики добычи и оборота золота широко распространены и в них вовлечена большая часть населения. Мы выявили возможные причины распространенности таких практик и описали логику действий «хищников». Исследование показало, что их деятельность морально оправдана необходимостью выживания семей и обеспечения их благосостояния, здесь работает стратегия - «сохрани себя сам». Неформальные правила такой экономики тесно переплетены с формальными, но неформальные, по понятным причинам, доминируют. Моральное оправдание, таким образом, оказалось сильнее и формальных, и неформальных норм о незаконной добыче и сформировало новые неформальные «правила игры», а незаконные добыча и продажа золота стали социально одобряемой нормой местных сообществ.
ЛИТЕРАТУРА
АузанА. (2011). Институциональная экономика: Новая институциональная экономическая теория. М.: ИНФРА-М.
Барсукова С.Ю. (2000). Неформальная экономика: причины развития в зеркале мирового опыта // Экономическая социология, т. 1, № 1, С. 13-24.
Вагин В. (1999). Неформальная экономика и «совокупное жилье» горожан России / В кн. Шанин Т. (ред.) Неформальная экономика. Россия и мир. М.: Логос, С. 156-172.
Виноградский В. (1999a). Природные и социальные контексты неформальной экономики крестьянской России / В кн. Шанин Т. (ред.) Неформальная экономика. Россия и мир. М.: Логос, С. 173-182.
Виноградский В. (1999b). «Орудия слабых»: неформальная экономика крестьянских домохозяйств // Социологический журнал, № 3/4, С. 36-48.
ВолодинК.С. (2008). Теоретические подходы к институциональному анализу трансформационных процессов в сельском хозяйстве переходного периода // Вестник Томского государственного университета, № 312, С. 131-134.
Глинкина С.П. (2001). Теневая экономика в глобализирующемся мире // Проблемы прогнозирования, № 4, С. 64-73.
Де Сото Э. (1995). Иной путь. Невидимая революция в третьем мире. М.: Catallaxy.
КавчикБ.К. (2007). Вольноприносительство: «за» и «против» // Золотодобыча, № 100. Доступно на: http://zolotodb.ru.
КавчикБ.К., КавчикР.Б. (2010). Проблемы существования незаконной добычи и оборота золота в России и пути их решения. Доклад на конференции 11.05.2010. Доступно на: http://zolotodb.ru.
Латов Ю.В., Ковалев С.Н. (2006). Теневая экономика. М.: Норма.
Норт Д. (1997). Институты, институциональные изменения и функционирование экономики. М.: Начала.
ОАО «Иргиредмет» (2006). Новое - это хорошо забытое старое (из приказа по Главзолото) // Золотодобыча, № 85. Доступно на: http://zolotodb.ru.
ОАО «Иргиредмет» (2009). Прошло 1607 дней с тех пор, как бывший Президент России Дмитрий Медведев поручил правительству РФ проанализировать возможность разрешить золотодобычу физическим лицам с учетом борьбы с безработицей в стране // Золотодобыча, № 124. Доступно на: http://zolotodb.ru.
ОлейникА.Н. (2002). Институциональная экономика. М.: ИНФРА-М.
Портес А. (2003). Неформальная экономика и ее парадоксы // Экономическая социология, т. 4, № 5, С. 34-53.
РадаевВ. (1999). Неформальная экономка и внеконтрактные отношения в российском бизнесе. Подходы к исследованию неформальной экономики / В кн. Шанин Т. (ред.) Неформальная экономика. Россия и мир. М.: Логос, С. 35-60.
Родионова Г. (1999). Современное сельскохозяйственное предприятие и стратегии выживания сельских сообществ: симбиоз функций и величин. / В кн. Шанин Т. (ред.) Неформальная экономика. Россия и мир. М.: Логос, С. 219-226.
Рыжова Н.П. (2011). Кустарная золотодобыча в России и в Китае // Известия Алтайского государственного университета, № 2-1(70), С. 313-318.
Скотт Дж. (1999). Моральная экономика деревни / В кн. Шанин Т. (ред.) Неформальная экономика. Россия и мир. М.: Логос, С. 541-544.
Уголовный кодекс Российской Федерации. № 63-ФЗ от 13 июня 1996 года (ред. от 07.12.2011) // Доступно на: www.consultant.ru.
Шанин Т. (1999). Эксполярные структуры и неформальная экономика современной России / В кн. Шанин Т. (ред.) Неформальная экономика. Россия и мир. М.: Логос, С. 11-32.
ЭверсХ.-Д. (2001). Теневая экономика, нетоварное производство и неформальный сектор: экономическое действие по ту сторону рынка и государства // Журнал социологии и социальной антропологии, т. IV, № 4, С. 135-149.
Anderson E. (1993). Value in Ethics and Economics. Cambridge, MA: Harvard University Press.
Booth W.J. (1994). On the Idea of the Moral Economy // American Political Science Review, vol. 88, pp.653-667.
Frye Т., Shieifer A. (1997). The Invisible Hand and the Grabbing Hand // American Economic Review, vol. 87, no. 2, pp. 354-358.
Williamson O. (2000). The New Institutional Economics: Taking Stock, Looking Ahead // Journal of EconomicLiterature, vol. XXXVIII, pp. 595-613.
Zelizer V. (1983) Morals and Markets: The Development of Life Insurance in the United States. New Brunswick, N.J.: Transaction Books.
ТЕRRА ECONOMICUS ^ 2013 Том 11 № 4
ТЕRRА ECONOMICUS ^ 2013 Том 11 № 4
REFERENCES
Auzan A. (2011). Institutional Economics: A New Institutional Economic Theory. Moscow: INFRA-M Publ. (In Russian.)
Barsukova S.Y. (2000). The informal economy: the causes of global experience in the mirror. Economic Sociology, vol. 1, no. 1, pp. 13-24. (In Russian.)
De Soto E. (1995). A different way. Invisible Revolution in the Third World. Moscow: Catallaxy. (In Russian.)
Evers H.-D. (2001). The shadow economy, subsistence production and the informal sector: the economic effects on the other side of the market and the state. Journal of Sociology and Social Anthropology, vol. IV, no. 4, pp. 135-149. (In Russian.)
Glinkina S.P. (2001). The shadow economy in a globalized world. Problems of Forecasting, no. 4, pp. 64-73. (In Russian.)
JSC «Irgiredmet» (2006). The new is the well-forgotten old (of the order under Glavzoloto). Gold-mining, no. 85. Available at: http://zolotodb.ru. (In Russian.)
JSC «Irgiredmet» (2009). 1607 days past since the former Russian President Dmitry Medvedev has ordered the Russian government to analyze the possibility of private gold-mining in view of the necessity of unemployment reduction in the Russian Federation. Gold-mining, no. 124. Available at: http:// zolotodb.ru. (In Russian.)
Kavchik B.K. (2007). Free offering of gold: «pros» and «cons». Gold-mining, no. 100. Available at: http://zolotodb.ru. (In Russian.)
Kavchik B.K. and Kavchik R.B. (2010). The problem of the existence of illegal mining and sales of gold in Russia and their solutions. Report of the Conference on 11.05.2010. Available at: http://zolo-todb.ru. (In Russian.)
Latov Y.V. and KovalevS.N. (2006). The shadow economy. Moscow: Norma Publ. (In Russian.)
North D. (1997). Institutions, Institutional Change and Economic Performance. Moscow: Nachala Publ. (In Russian.)
OleinikA.N. (2002). Institutional Economics. Moscow: INFRA-M Publ. (In Russian.)
Portes A. (2003). The informal economy and its paradoxes. Economic Sociology, vol. 4, no. 5, pp. 34-53. (In Russian.)
Radaev V. (1999). Informal housekeeper and extra- relations in the Russian business. Approaches to the study of the informal economy / In Shain T. (ed.) The informal economy. Russia and the world. Moscow: Logos, pp. 35-60. (In Russian.)
Rodionova G. (1999). The modern agricultural enterprise and survival strategies of rural communities: the symbiosis of functions and variables / In Shain T. (ed.) The informal economy. Russia and the world. Moscow: Logos, pp. 219-226. (In Russian.)
Ryzhova N.P. (2011). Artisanal gold mining in Russia and China. The News of Altai State University, no. 2-1 (70), pp. 313-318. (In Russian.)
Scott J. (1999). The moral economy of the peasant / In Shain T. (ed.) The informal economy. Russia and the world. Moscow: Logos, pp. 541-544. (In Russian.)
Shanin T. (1999). Expolar structure and the informal economy of modern Russia / In Shain T. (ed.) The informal economy. Russia and the world. Moscow: Logos, pp. 11-32. (In Russian.)
The Criminal Code of the Russian Federation. No. 63-FZ of June 13, 1996 (as amended on 07.12.2011). Available at: www.consultant.ru. (In Russian.)
Vagin V. (1999). The informal economy and the «joint housing» of Russian citizens / In Shain T. (ed.) The informal economy. Russia and the world. Moscow: Logos, pp. 156-172. (In Russian.)
Vinogradsky V. (1999a). Natural and social contexts of the informal economy the peasant Russia / In Shain T. (ed.) The informal economy. Russia and the world, Moscow: Logos, pp. 173-182. (In Russian.)
Vinogradsky V. (1999b). «Instruments of the weak»: the informal economy of the peasant households. Journal of Sociology, no. 3/4, pp. 36-48. (In Russian.)
Volodin K.S. (2008). Theoretical approaches to the analysis of institutional transformation processes in agriculture in transition. Tomsk State University Bulletin, no. 312, pp. 131-134. (In Russian.)
Anderson E. (1993). Value in Ethics and Economics. Cambridge, MA: Harvard University Press.
Booth W.J. (1994). On the Idea of the Moral Economy. American Political Science Review, vol. 88, pp. 653-667.
Frye Т. and Shieifer A. (1997). The Invisible Hand and the Grabbing Hand. American Economic Review, vol. 87, no. 2, pp. 354-358.
Williamson O. (2000). The New Institutional Economics: Taking Stock, Looking Ahead. Journal of Economic Literature, vol. XXXVIII, pp. 595-613.
Zelizer V. (1983) Morals and Markets: The Development of Life Insurance in the United States. New Brunswick, N.J.: Transaction Books.
ТЕRRА ECONOMICUS ^ 2013 Том 11 № 4
