CC BY
61
МОМЕНТ ИСТИНЫ:
КОНЕЦ ПЕРЕХОДНОГО ПЕРИОДА? (О демократической инициативе в государствах Центральной Азии)
Фарход ТОЛИПОВ
кандидат политических наук, независимый исследователь (Ташкент, Узбекистан)
Призрак бродит по Центральной Азии, призрак демократии. Очевидно, так можно перефразировать известный лозунг «Манифеста» Маркса и Энгельса для характеристики волны «демократических революций», которая, кажется, скоро захлестнет регион вслед за «розовой революцией» в Грузии, «оранжевой» — в Украине и «тюльпановой» — в Кыргызстане. Многие журналисты и аналитики подхватили трактовку процес-
са смены власти в постсоветских государствах именно как революцию, к тому же инспирированную какими-то зарубежными фондами и организациями, даже западными государствами.
Однако не будем забывать, что на самом деле близится конец правления постсоветских лидеров, доставшихся новым независимым государствам в наследство от советской власти и являющихся ее продолжением или преемственностью.
События в Кыргызстане
«Островок» демократии в регионе (качество, приписываемое режиму экс-президента республики А. Акаева) утонул в море центральноазиатской автократии. Произошло то, что и должно было произойти: самодостаточная демократия не может существовать в отдельно взятой стране региона.
■ Во-первых, попытка построения демократии в Кыргызстане, как это выглядело на первый взгляд, ничем не отличалась от известного по советским учебникам исторического прыжка из феодализма в социализм, минуя капиталистическую стадию развития.
■ Во-вторых, собственно репрессивное отношение режима Акаева к тому, что называлось политической оппозицией, свидетельствовало об истинной природе этого режима. (Возьмем, например, арест Ф. Кулова. Если он был заключен в тюрьму на законных основаниях, то это многое говорит о личности Кулова. Если же арест был незаконный, то это свидетельствует о сущности режима. Однако и в том, и в другом случае о демократии говорить не приходится.) Справедливости ради следует признать, что определенная форма оппозиционной деятельности в этой стране существовала и, более того, набирала опыт, хотя и в виде спорадических выступлений. Это дало толчок дальнейшей активизации оппозиции, когда общественно-политическая обстановка в стране обострилась.
■ В-третьих, руководство Кыргызстана не смогло справиться с глубоко укорененными социально-экономическими проблемами, пережив в этом смысле серьезный экономический и политический дефолт.
■ В-четвертых, Акаев и его правительство не сумели разработать адекватную региональную политику (региональную не только в смысле разделения страны на Север и Юг, но и особенно в отношении развития сотрудничества с другими государствами Центральной Азии).
А. Акаев, как мне представляется, полностью дискредитировал себя. Поэтому массовое выступление в стране носило сугубо антиакаевский характер.
Как сообщали в те дни СМИ, свергнутый президент республики обвинил Соединенные Штаты в причастности к антиконституционному перевороту, который вынудил его бежать из страны. В своем интервью западным средствам массовой информации, первом после того, как ему пришлось уехать из Кыргызстана после 15-летнего правления, он сказал, что «иностранное вмешательство» было «безусловно, важным аспектом» тех драматических событий, которые вынудили его покинуть страну.
Отвечая на вопрос о том, было ли американское правительство причастно к так называемой «революции нарциссов», Акаев ответил: «Думаю, их влияние сыграло главную роль». Он сказал, что оппозицию поддержали американские организации «National Democratic Institute», «Freedom House» и ряд других. «Они проводили тренинги и обеспечивали финансирование»1. Запомним этот пассаж о тренингах и финансировании: подобную риторику ранее использовали в Грузии, Украине, а позже — и в Узбекистане.
1 Walsh N.P. Ousted President Blames US for Coup // The Guardian, Thursday, 31 March 2005.
Прыжок из социализма (в который был сделан прыжок из феодализма) в постсоци-алистическую демократию оказался не просто неудачным, но и невозможным. Я согласен с автором следующих строк. «Говоря о киргизской оппозиции, совершенно не имеет смысла говорить об идеологии. Разговоры о демократии, свободе слова, борьбе за справедливость, модернизации и прочее, откровенно говоря, притянуты к киргизской оппозиции за уши. Это необходимая дань отношениям с Западом, брэнду «бархатной революции». Без этого оппозиционеров бы вообще не воспринимали. На самом же деле единственной идеологией киргизских оппозиционеров является стремление к власти как таковой. Все они бывшие чиновники, ушедшие из власти отнюдь не по идейным причинам. Кому-то не дали обещанный пост, кто-то зашел слишком далеко в борьбе за собственность, кто-то слишком рьяно продвигал своих родственников, а иные просто патологически не справлялись с работой. Все остальное — маскарад»2.
Политические фигуры с известными криминальными связями становятся все более могущественными в смутной конфигурации сил в стране. Действительно, главной угрозой политическому процессу в Кыргызстане может быть не столько борьба между Севером и Югом, сколько криминализация его политической системы. Как отмечают С. Корнелл и Н. Сванстрём, еще не ясно, являются ли криминальные структуры, занимающиеся торговлей наркотиками, временным явлением в данный переходный период или Кыргызстан ждет участь Таджикистана. «Но больше всего тревожит молчаливое согласие политических наблюдателей в Кыргызстане с присутствием криминальных фигур в политической системе страны и влиянием на нее»3.
Следует отметить, что к власти в республике пришла не политическая партия или иная организованная оппозиционная сила, а стихийно объединившаяся на антиакаевс-кой платформе политическая группа. Ей отныне придется взять на себя ответственность за общественно-политическую стабильность и судьбу демократии в стране. Новая власть кровно заинтересована в том, чтобы в самое ближайшее время доказать свою жизнеспособность. Теперь ей придется в процессе создания полнокровной демократии в стране преодолеть проблему региональных кланов, коррупции, нищеты, сползания КР в категорию производителей и торговцев наркотиками. Но самое главное — новая власть вынуждена будет создать то, что оказалось не по силам прежнему руководству государства, а именно — современную, единую нацию.
События в Узбекистане
13—14 мая в Андижане произошел мятеж, который, согласно официальной трактовке, был организован исламской экстремистской группой «Акромийлар» («акромисты», по имени ее основателя Акрома Юлдашева). Вроде бы оправдался прогноз о том, что Ферганская долина, территорию которой делят Узбекистан, Кыргызстан и Таджикистан, представляет собой опасное средоточие наиболее острых социально-экономических проблем, в том числе перенаселенность и массовая безработица, а также распространенность идеологии исламского экстремизма в этой части Центральной Азии.
2 Михеев С. Киргизия — жертва дурно понятой демократии [www.centrasia.ru], 31 марта 2005.
3 Cornell S., Swanstrцm N. Kyrgyzstan’s «Revolution»: Poppies Or Tulips? // Central Asia — Caucasus Analyst, Wednesday, 18 May 2005.
Выступление «акромистов» было подавлено правоохранительными органами республики. Но государство, вновь испытавшее на себе вспышку угрозы религиозного экстремизма, на сей раз не смогло выйти из этого испытания с честью.
Андижанские события негативно повлияли на международный имидж страны. Основной причиной этого стали не столько сами события, сколько впечатление, сложившееся в мировом сообществе от дефицита информации о них, что зарубежные СМИ оценили как целенаправленную политику государства. В силу беспрецедентной закрытости как города, так и полной информации о событиях тех дней (к тому же на фоне большого масштаба случившегося в сравнении с предыдущими случаями терроризма и экстремизма в Узбекистане) западные государства и международные организации настаивают на проведении международного расследования.
Повторюсь, произошедшие трагические события — это не какой-то ординарный случай проявления терроризма наподобие периодически имевших место в стране с конца 1980-х годов. Это не ординарный случай, когда были массовые жертвы, а случай, покрытый какой-то странной таинственностью. (Данные о числе погибших, представленные неофициальной оппозицией, около 700 чел., и официальные сообщения о 170 чел., как видим, резко отличаются.)
Вся доступная информация исходила только от одного человека — президента Узбекистана, который на двух брифингах фактически отождествил недавние события в Кыргызстане с ситуацией в Андижане и резко обвинил некоторые российские СМИ в неверном освещении сложившейся ситуации. При общем дефиците информации и одинаковом отсутствии допуска к ее источникам как для российских, так и для западных СМИ, первые оказались объектом более резких нападок, нежели последние.
В целом реакция И. Каримова на выступления зарубежных СМИ была столь нервной, потому что они задевали суверенитет государства. Узбекистан проявил неготовность не только защищать свою независимость (в принципе, такая постановка вопроса уже не вполне адекватна с точки зрения концепции глобализма), но и по-новому воспринимать сам феномен суверенитета и участвовать в международной информационной борьбе. Более того, парадоксальным образом политическая система страны обнаружила, что отторгает как исламский радикализм, так и демократию.
Многие в российских СМИ заговорили о том, что в данных условиях нет альтернативы Каримову и существующей в Узбекистане политической системе. С удивительным постоянством этот тезис поддерживается на протяжении всего периода независимости. Пытаясь доказать, что альтернативы жесткому авторитарному режиму нет, авторы таких утверждений допускают большую ошибку (типичную именно для российских политических и журналистских кругов). На самом деле нет иной альтернативы демократии, чем исламский радикализм. Третье — стагнация, продление, консервация смутного, ни к чему не обязывающего «переходного периода».
Наиболее четко этот информационно-политический заказ, как представляется, выполнил ведущий телепрограммы «Однако» Леонтьев. Сравнивая недавние события в Кыргызстане и Андижане, он «обратил внимание» на то, что результатом демократии в Центральной Азии может стать усиление религиозного экстремизма и беспорядки. Поэтому задача России — полная поддержка руководства Узбекистана, которое, как заметил Леонтьев, смогло быстро нейтрализовать угрозу. Эта лесть в адрес власти республики есть не что иное, как медвежья услуга.
На самом деле андижанские события показали, что государство не смогло выполнить основную свою функцию — субъекта безопасности, указав на внешнее вмешательство. Но здесь необходимо отметить, что на смену деструктивному вмешательству в виде иностранной поддержки таких сил, как «акромисты», пришло, если так
можно выразиться, зарубежное вмешательство в виде требования западных государств и некоторых международных организаций (США, ОБСЕ, ЕС) о проведении международного расследования трагедии в Андижане. Так, в своем письме президенту И. Каримову (от 15 июня 2005 г.) госсекретарь США Кондолиза Райс настаивала на том, чтобы Узбекистан разрешил провести международное расследование андижанских событий.
Свой отказ официальный Ташкент как-то неуклюже объясняет ссылками на суверенитет и на то, что проблема расследования — внутреннее дело государства. В результате в течение месяца со дня трагедии в Андижане страна оказалась в международной морально-политической изоляции, в частности в Ташкенте значительно сократили свое представительство посольства ведущих западных государств, а Международный валютный фонд, Программа развития ООН и некоторые другие международные структуры приостановили реализацию многих своих планов в Узбекистане. Оставшиеся организации ощущают явный прессинг и ограничения своей деятельности со стороны государства пребывания.
В связи со всей этой драматической историей возникает скорее теоретический вопрос о том, считать ли требование Запада о международном расследовании вмешательством во внутренние дела государства. Как это ни парадоксально, ответ может быть таким: и да, и нет. В классическом (т.е. в абсолютном) понимании концепции суверенитета это считается вмешательством, но в современном (т.е. в смысле принятия государством на себя международных обязательств) — так не считается. Теперь руководству республики предстоит ответить на вызовы, которые возникают, например, со стороны ОБСЕ в силу членства Узбекистана в этой организации или со стороны США — в силу необходимости имплементации Узбекско-американской декларации о стратегическом партнерстве, в которой вопросу о демократии и политических реформах посвящен ряд параграфов.
Как видим, вмешательство неминуемо — либо в форме деструктивных религиозноэкстремистских попыток переустройства регионального порядка, либо под предлогом демократического «спасения» региона. Первое — скрытое и законспирированное, второе — открытое и однозначное.
Внешнее демократическое «вмешательство» в связи с Андижаном стало вторым наиболее крупным после «вмешательства» Европейского банка реконструкции и развития (ЕБРР), который в мае 2003 года выставил Узбекистану семь требований как условие своей финансовой помощи и вложений в экономику страны. Но, отвергая и демократию, и теократию, Узбекистан рискует быть отброшенным на периферию мирового сообщества. Глава государства И. Каримов постоянно утверждает, что всякое революционное выступление в Узбекистане непременно примет форму радикального ислама. В связи с этим возникает вопрос: почему же отрицается возможность выступления светской оппозиции? А с другой стороны, разве не было многочисленных публикаций ученых и предупреждений авторитетных международных организаций о глубоких социальных и экономических проблемах особого субрегиона Узбекистана — Ферганской долины?
На фоне столь непростой ситуации политическая система и общество в Узбекистане сегодня проходят через серьезное испытание. Оно вызвано, в частности, недавними событиями в Грузии, Украине и Кыргызстане; террористическими актами 2004 года; упомянутыми выше первыми в своем роде ультимативными условиями, выставленными Узбекистану ЕБРР в мае 2003 года по вопросам демократизации и рыночных реформ; постоянной критикой со стороны Конгресса и Государственного департамента США состояния демократии в республике; наконец, трагическими событиями в Андижане в мае 2005 года.
Трагедия в Андижане стала тяжелым испытанием для народа, государства и власти. Как можно заметить, в связи с этой трагедией зарубежные СМИ заметно усилили критику в адрес руководства страны.
С конца 2003 года в республике наблюдается тревожная тенденция: набирает силу ультранационалистическая (или, как говорят, ура-патриотическая) риторика неоидеологов. Последние громко заявили о себе накануне закрытия представительства Института открытого общества Фонда Сороса в Ташкенте. Наиболее яркое их выступление — статья в местной газете «Халк сузи», автор которой посредством обращения к национальным ценностям старался дать отповедь тем, кто, как он пишет, пытается учить нас демократии и правам человека. «С этой точки зрения мы не можем назвать человека, глубоко освоившего демократические взгляды и взявшего их на вооружение, но в сердце которого нет национальных ценностей, узбеком и совершенным человеком (Комил-инсон)... Возможно, чтобы понять эти ценности, необходимо родиться только узбе-ком»4.
Общественное сознание в Узбекистане, мне кажется, находится в некоем гипнотическом состоянии: оно не реагирует ни на установление стратегического партнерства с США, ни на ухудшение узбекско-американских отношений. Узбекистан, видимо, растерялся в геополитической «большой игре» мировых держав в Центральной Азии и в «малой игре» между самими государствами региона. Тем временем андижанские события не обсуждаются в открытом и свободном аналитическом дискурсе. По поводу этих событий (но все же не об их сути и значении) говорят лишь изначально подобранные для этого неоидеологи политической системы. На требования провести международное расследование они отвечают стандартно, а именно, что это внутренне дело Узбекистана и вмешательство не допустимо.
Однако немногие в политических и аналитических кругах обращают внимание на то, что по сути внешнее демократическое вмешательство — часть общепланетарного процесса переустройства мирового порядка. В наши дни в мире решается вопрос о судьбе международной демократии, а понятия типа «суверенитет», «вмешательство», «внутреннее дело государства» уже давно пересматриваются в мировом сообществе. Такие же понятия, как «демократия» и «тирания», «права человека» и «репрессии», «благосостояние народа» и «нищета» перестают быть сугубо внутренним делом государства.
О демократической инициативе в странах региона: заговор демократии или ее миссия?
Как утверждают многие эксперты, в событиях, происходивших в балканских странах, Грузии, Украине, явно прослеживается влияние зарубежных спонсоров. Такая же интерпретация сегодня доминирует и в Узбекистане. В качестве доказательства приводятся следующие аргументы: к массовым выступлениям их участники готовились долго; в Сербии, Грузии и Украине работу вели одним и тем же способом, впрочем, схожи и сценарии проведения демократических выборов в Афганистане и Ираке; указывая на накопив-
4 Верность национальному духу // Халк сузи, 16 декабря 2003 (перевод) [www.TRIBUNE-uz].
шиеся социальные и экономические проблемы, представители зарубежных организаций стремились (совместно с местными активистами) возбудить массовое недовольство и недоверие к действующей власти.
При этом наблюдатели напоминают, что даже названия организаций, инициировавших «бархатные революции», похожи: «Кхмара» в Грузии, «Пора» в Украине, в Югославии такая структура называлась «Отпор». Указывают на схожесть методов проведения выступлений и замены власти в стране. Для подтверждения этих мыслей говорят о том, что зарубежные НПО проводят семинары, тренинги, учат молодежь демократии, политической грамоте и политической активности. С иронией упоминаются названия конкретных проектов, реализуемых международными организациями в стране пребывания.
Не могу полностью согласиться с подобными рассуждениями о возможных НПО-заговорах.
■ Во-первых, а чему же еще они должны учить участников своих семинаров и тренингов, если не политической грамоте и политической активности? Надо сказать, подозрения по поводу содержания семинаров довольно сомнительны, поскольку в принципе любую тему семинара или тренинга, любую лекцию или выступление какого-либо иностранного эксперта (даже местного профессора) при желании можно истолковать криво.
■ Во-вторых, ведь и само государство (Узбекистан) давно призывает к большей политической активности. Ведь еще в 1999 году власти страны провозгласили стратегический курс на либерализацию и переход от сильного государства к сильному гражданскому обществу. Помимо прочего, это означает, что рано или поздно действительная политическая борьба между различными партиями и иными группами должна развернуться и безотносительно того, есть в стране зарубежные НПО или нет.
■ В-третьих, через государственные программы поддержки ученых и студентов ежегодно сотни граждан Узбекистана проходят учебу или стажировку за рубежом, в том числе в США. Многие из них, особенно представители гуманитарных наук (политология, социология, история) получают там то, что можно назвать профессиональными уроками демократии. К тому же количество прошедших обучение, стажировку либо участвовавших в разных международных проектах, конференциях растет из года в год. Если существует НПО-заговор, то не лучше ли его готовить, привлекая тех, кто в данное время находится далеко за пределами своей страны? И следует ли из этого, что надо снова повесить «железный занавес» вокруг государства, как было в советское время?
■ В-четвертых, самостоятельное значение имеет мощный поток зарубежной научной и общественно-политической литературы. Это и журналы, и газеты, и книги, и брошюры, и видеокассеты и т.п. Не все они содержат исключительно позитивную информацию о республике и о социально-политических процессах в ней, можно найти и серьезную критику в адрес Узбекистана, которая подчас бывает и сильнее критики со стороны НПО.
■ В-пятых, свой вклад вносит Интернет. И без международных НПО по каналам мировой электронной сети ежедневно распространяется огромное количество информации: правдивой и ложной, дружественной и враждебной.
■ В-шестых, и без НПО-заговора с первых дней независимости Узбекистана существует (наряду с позитивными оценками реформ в стране) и официальная между-
народная критика в его адрес. Вспомним хотя бы регулярные слушания в Конгрессе США, в которых далеко не позитивно оценивается положения дел в области прав человека и демократии в странах Центральной Азии. Вспомним критические замечания Европейского банка реконструкции и развития, высказанные его представителями в Ташкенте (май 2003 г.). Разве подобные выступления не влияют на общественное мнение страны?
■ В-седьмых, зарубежные НПО несправедливо становятся теми «ведьмами», охота на которых помогает отвлечь внимание общественности, поскольку практические все обвинения, брошенные в их адрес (даже если считать эти обвинения уместными), не подкреплены соответствующим юридическим расследованием. К тому же, как правильно заметил грузинский ученый, анализировавший внутренние и внешние факторы «революции роз», «зарубежные силы не могут обеспечить победу «бархатных революций», если для того нет условий в самой стране»5.
Таким образом, международные НПО — лишь небольшая часть сложного общественного и политического контекста как в стране, так и вокруг нее, в котором проводятся реформы в Узбекистане. «Бархатную», «оранжевую» или иную «цветную революцию», если это слово вообще уместно, подготавливают не только международные неправительственные организации (МНПО). Конечно, эта мысль высказана с определенной долей иронии: я не могу поверить в вероятность революционного развития политических процессов в стране, даже если значительно возрастет их динамизм, а во властных структурах произойдут кардинальные перемены. Подозрения в возможных попытках организации «оранжевых революций» в Узбекистане с участием МНПО не только не уместны, подобные действия даже не в их интересах. Запад, да и все мировое сообщество заинтересованы в укреплении политической и социальной стабильности в Центральной Азии, где при обострении обстановки сразу же повысится активность террористических и экстремистских организаций. В результате такие экстремистские организации, как «Хизб ут-Тах-рир», открыто отрицающие демократию, будут стремиться использовать все средства для захвата власти.
Не вызывает сомнения, что мятежи, бунты и революции, свидетелями которых мы были, во многом вызваны обострением общественно-политической ситуации, падением уровня жизни населения, повышением массового недовольства жителей этих стран нищетой и коррупцией. Вспомним известный тезис о ситуации, когда «низы» не хотят жить, а «верхи» не могут управлять по-старому, и добавим к нему такое «достоинство» режима, как «приватизация власти». Говоря о феномене семьи Акаева (очевидно, аналогичное положение характерно и для соседних с Кыргызстаном стран), захватившей контроль над ключевыми отраслями экономики, Уве Хальбах сделал интересное замечание: «Слияние власти и бизнеса представляет как раз то, что делает столь сложной передачу президентской власти в постсоветских государствах и столь опасной смену режима»6. Нет сомнения, что любое иностранное вмешательство, если оно имело место, может быть значительным лишь в таких условиях.
Я согласен с мнением У. Хальбаха о том, что наступила осень патриархов. Режимы, исчерпав свой политический ресурс, постепенно впадают в летаргию. Это во многом дряхлеющие режимы, виновниками чему являются, конечно же, они сами. Фактически началась эрозия постсоветских режимов, правящих в странах Центральной Азии, как и в
5 Мацаберидзе М. «Революция роз» и страны Южного Кавказа // Центральная Азия и Кавказ, 2005, № 2 (38). С. 12.
6 Хальбах У. Осень патриархов [www.ИноСМИ.Ru.], 5 апреля 2005.
большинстве других государств СНГ, с самого начала их независимости. Строгий анализ вышеупомянутых событий приводит нас к мысли об ослаблении, даже о потере легитимности тех лиц (и в целом той власти), на смену которым пришли — или приходят — новые. Потеря легитимности в значительной мере вызвана, как это ни удивительно, стремлением неадекватно продлить эту легитимность, то есть сроки своего правления. Постоянное заигрывание с законом (в угоду собственным политическим амбициям) привело лидеров этих государств к политическому ослеплению. Фактически все пять президентов стран Центральной Азии тем или иным способом продлевали сроки своего правления, и на сегодняшний день общее время пребывания «у руля» любого из них исчисляется периодом в 15 лет, а то и более. Помимо прочего, из этого следует вывод о том, что из демократического политического процесса всех государств необходимо исключить возможность продления срока полномочий президента.
Изобретение (по воле или не по воле изобретателей) терминов «розовая», «оранжевая», «тюльпановая» и т.д. революции направлено на создание образа внешнего врага и на отвлечение внимания общества от наиболее острых проблем страны, накопленных за годы независимости. Уверен, не только Кыргызстан и Узбекистан задела новая демократическая (или «демократическая» в кавычках) волна. В этот процесс так или иначе будут вовлечены все Центральноазиатские страны, поскольку происходящие в них наиболее крупные политические события имеют региональное измерение. Не случайно и в Казахстане уже звучат знакомые слова об экспортируемых с Запада демократических революциях.
Выступая в Международном республиканском институте, президент США Дж. Буш заявил: «По всему Кавказу и в Центральной Азии появляются надежды на будущие изменения — и они наступят. По всему Большому Ближнему Востоку мы видим подъем нового поколения людей, чьи сердца горят свободой — и они получат ее. Поскольку все больше и больше людей поднимаются и требуют свободу, мир является свидетелем распространения демократических изменений. Демократичные общества — мирные общества, поэтому ради мира развитые демократии должны помочь преуспеть и новым демократиям. В этих странах и по всему миру те, кто требует свободу, получат в лице Соединенных Штатов непоколебимого союзника». Эти слова вновь дали многим скептикам повод заподозрить Вашингтон в стремлении свергнуть существующие политические режимы, в частности в республиках Центральной Азии.
Почему многие и многие видят в американской демократической риторике некий скрытый заговор? Не кроется ли в столь упрощенном (даже искаженном), на мой взгляд, толковании этой риторики некий примитивный антизаговор с целью обеспечить консервацию и оправдать существование авторитарных режимов? Что можно противопоставить демократическому заговору (если это действительно заговор)? Только истинную демократию. А чем можно ответить на демократическую миссию? Тоже лишь подлинной демократией. Если же не ответить (если такое слово здесь уместно) демократией на оба вызова — демократический заговор и демократическую миссию, то в первом случае это будет означать скрытое, во втором — открытое отторжение демократии. Каким же жалким будет тогда выглядеть политический режим, который говорит о демократии лишь потому, что боится ее.
Конец переходного периода?
(В м е с т о з а к л ю ч е н и я)
Развал СССР, который так или иначе нес на Восток модернизацию, спровоцировал в Кыргызстане, как и во многих других постсоветских государствах, фактическое
восстановление архаичной, полуфеодальной формы политического правления, причудливым образом оформленной внешне демократическими политическими институ-тами7.
«Фактически все годы после падения СССР осуществление демократических процедур в Киргизии носило характер вынужденной клоунады, так как было в реальности парализовано все более укрепляющейся родственно-клановой сутью общественно-политических отношений в стране»8.
Наступил момент истины. Можем ли мы считать наблюдаемые нами события в странах Центральной Азии началом конца пресловутого переходного периода, на который по любому поводу любят ссылаться практически все политические лидеры? Думается, действительно страны региона находятся на пути из переходного периода в стадию нового формационного развития.
На сегодняшний день мы имеем уже шесть примеров смены политической власти на постсоветском пространстве. Первый президент России организовал досрочные выборы в стиле рокировки, не дожидаясь окончания срока своего правления. В Азербайджане фактически произошла передача власти от отца сыну. В Грузии политическая оппозиция выступила против главы государства и вынудила его уйти в отставку. В Украине оппозиция победила на очередных президентских выборах. В Молдове к власти вновь пришли коммунисты. В Кыргызстане власть сменилась в результате успешного выступления объединившихся против одного человека — президента — разных политических сил, а также из-за грубой политической ошибки, допущенной первым лицом страны накануне президентских выборов. (Однако в Узбекистане группировка, воодушевленная соседним кыргызским примером, потерпела поражение.)
Ни один из упомянутых случаев не является подлинно демократическим феноменом, что, на мой взгляд, связано с двумя фундаментальными факторами: наследием советской системы (эндогенный фактор) и наследием «холодной войны» (экзогенный фактор). Уточню свою мысль. Первое. Остается нерешенным вопрос о сущности формационного перехода: переход от чего к чему? От социализма к капитализму, от тоталитаризма к демократии, от плановой экономики к рыночной? Это отнюдь не риторические вопросы, поскольку в странах ЦА одновременно действуют законы натурального хозяйства, капиталистической системы и современной научно-технической революции9. Более того, вопрос о демократии в регионе оказался не только вопросом о политических ценностях или форме правления; это еще и вопрос о самоидентификации народов. Для стран и народов Центральной Азии вопрос о национальной демократии превращается в вопрос о региональной демократии10.
И второе. Меня не покидает мысль о наличии связи между демократией и геополитикой. Геополитика, или новая геополитика, в ЦА (как и вопрос о демократии) тоже проникла, так сказать, в национальную генетику. В одном из последних изданий по геополитике также подчеркиваются три ее существенные компоненты: географические характеристики, исторический процесс и идентичность, — которые играют роль в международной политике. Авторы этой статьи напоминают, что желание представлять мир и свое
7 См.: Михеев С. Указ. соч.
8 Там же.
9 Об этом подробнее см.: Толипов Ф. Демократизм, национализм и регионализм в странах Центральной Азии // Центральная Азия и Кавказ, 2000, № 4 (10).
10 Об этом подробнее см.: Tolipov F. National Democratism or Democratic Nationalism? В кн.: Security through Democratization? A Theoretically Based Analysis of Security-Related Democratization Efforts Made by the OSCE. Three Comparative Case Studies (Kazakhstan, Kyrgyzstan and Uzbekistan, 2003—2004). Hamburg: Center for OSCE Research, 2004.
место в нем, видимо, — одна из основных человеческих потребностей, но когда эти представления соединяются с теоретическими выкладками, они становятся утверждениями геополитики, геостратегии или геоэкономики11.
Так, принципиальную разницу между позицией России и США по вопросу о «цветных революциях», наверное, во многом можно объяснить ссылками на геополитику. Не случайно Иосиф Бодански из Международной ассоциации стратегических исследований (США) пишет о кыргызских событиях следующее: «Основной метод антироссий-ской политики США состоит в том, чтобы вывести государства бывшего СССР из-под влияния Москвы путем создания там якобы прозападных администраций — фактически же речь идет о том, чтобы путем переворотов или сомнительных выборов привести к власти слабые правительства, прочно связанные с Западом во главе с США и полностью зависящие от него. Целью Вашингтона было в короткие сроки посадить в Бишкеке уступчивую и послушную администрацию — исключительно потому, что Кыргызстан сочли наиболее подходящим объектом для «смены режима», — а затем использовать страну в качестве плацдарма для дестабилизации обстановки в Центральной Азии, чтобы обеспечить гегемонию США над государствами региона и их запасами энергоно-сителей»12.
Что еще хуже, демократия может быть отторгнута или даже дискредитирована не столько из-за действия геополитических факторов, сколько по субъективным причинам, связанным с идеологическими предубеждениями, личными мотивами, особенностями характера отдельных политиков, а также из-за заторможенности (замороженности) демократической политической культуры широких масс населения. Это тоже имеет место в странах Центральной Азии.
В любом случае можно согласиться с С. Хантингтоном в том, что самое крупное разделение — разделение между Западом и остальными. Согласно ему, западные военные возможности, экономическая мощь и доминирование существующих западных институтов настолько велики, что мировая политика определяется в большой степени тем, как незападные цивилизации отвечают на западное могущество: через изоляцию, стремясь сблизиться с Западом или балансируя между за и против него. Хантингтон утверждает, что Западу необходимо признать растущее значение противоречия между цивилизациями как доминирующую (если не исключительную) форму конфликта. В долгосрочной перспективе Западу нужно не только поддерживать свою относительную экономическую и военную мощь, но и понять, как устроить другие цивилизации на основе более глубокого понимания этих цивилизаций и потенциальной их общности с Западом13.
Итак, на этапе завершения переходного периода и начала нового формационного развития вывод для всех сторон очевиден:
— Россия и некоторые другие постсоветские государства, особенно Центральноазиатские, должны своими действиями показать, что их выбор демократии необратим и свободен от геополитических опасений;
— Западу же, прежде всего США, необходимо своими действиями показать, что демократия для них — благородная миссия, а не геополитический проект.
11 См.: Tchantouridze L., Lieverse A. On Geographic Space, Historical Continuity, and Identity. В кн.: Geopolitics: Global Problems and Regional Concerns / Ed. by Lasha Tchantouridze. Winnipeg, Manitoba: Center for Defense and Security Studies, 2004. P. 2.
12 Бодански И. «Демократическая революция» в Кыргызстане: мифы и реальность [www.centrasia.org], 12 апреля 2005.
13 См.: Huntington S. The Clash of Civilizations? // Foreign Affairs, Summer 1993, No. 72 (3). P. 41, 48—49.
Демократический заговор или демократическая миссия — фундаментальный вопрос сегодняшнего дня, который должны осмыслить и на который должны ответить все страны и люди, оказавшиеся объектами или субъектами «революционных» изменений в новых независимых государствах.
