Молчание как гармонизирующий элемент межличностной коммуникации Текст научной статьи по специальности «Языкознание и литературоведение»

УДК 801.6

С. В. Серебрякова

МОЛЧАНИЕ КАК ГАРМОНИЗИРУЮЩИЙ ЭЛЕМЕНТ МЕЖЛИЧНОСТНОЙ КОММУНИКАЦИИ1

Статья посвящена исследованию феномена молчания в плане регулирования и гармонизации межличностных отношений на материале рассказа современной немецкой писательницы Юдит Германн. Устанавливается коммуникативно-прагматическая значимость молчания как способа преодоления психологического дискомфорта персонажей, обосновывается прагматика выбора различных моделей поведения в целях преодоле-

ния конфликта. В статье показано, что осознанное континуальное молчание является главной тактикой ухода от открытой межличностной конфронтации, гармонизации и в целом сохранения взаимоотношений.

Ключевые слова: психологизм, молчание, семантика и прагматика молчания, межличностные отношения, гармонизация, модель поведения.

S. V. Serebriakova

SILENCE AS A HARMONISING ELEMENT IN INTERPERSONAL COMMUNICATION

The article studies silence phenomenon as a means of regulating and tuning interpersonal relations with the reference to a story by a modern German writer Judith Hermann. Communicative pragmatic relevance of silence as a means of overcoming psychological discomfort of characters is stated; the pragmatics of choosing different behavior patterns in order to overcome

conflict is claimed. It is specified that deliberate continuous silence is the main to avoid overt interpersonal confrontation, bring in harmony in relations and save them on the whole.

Key words: psychological insight, silence, semantics and pragmatics of silence, interpersonal relations, harmonization, behavior pattern.

Современная антропоцентрическая парадигма гуманитарного знания актуализирует изучение межличностного общения во всех его проявлениях, обусловленных целями, задачами и условиями коммуникации, а также особенностей формирования «консенсу-альной области взаимодействий» с целью гармонизации отношений и обеспечения целостности и единства общества [5, с. 37]. К. Ф. Седов в широком плане трактует межличностное общение как «вербальное и невербально-знаковое сопровождение социального взаимодействия двух или нескольких людей, между которыми возникают

психологический контакт и социально-психологические отношения» [6, с. 7]. Акцент при этом сделан на социально, индивидуально и дискурсивно обусловленных межличностных отношениях, успешная реализация которых обусловлена конкретной коммуникативной ситуацией.

Задача нашего исследования - раскрыть коммуникативно-прагматическую значимость молчания как способа регулирования межличностных отношений и преодоления психологического дискомфорта, поэтому релевантным для данной работы является более узкий формат понимания межличност-

1 Исследование выполнено при финансовой поддержке РГНФ. «Толерантность как компетентностная составляющая коммуникативно гибкой языковой личности в условиях поликультурного Северо-Кавказского региона», проект № 15-04-00126.

ной коммуникации как «взаимного обмена субъективным опытом людей, вступающих в межличностное общение» [там же]. Материалом для исследования послужил рассказ «Nichts als Gespenster» («Ничего кроме призраков») известной современной немецкой писательницы Юдит Германн, признанного мастера психологической прозы [10]. Важно подчеркнуть, что писатели-психологи «изображают внутренний мир человека особенно ярко, живо и подробно, достигают особой глубины в его художественном освоении», психологизм выступает при этом как «инструмент человековедения» [4, с. 5], что в полной мере можно отнести к идиостилю Ю. Германн и к рассматриваемому рассказу, в частности, обнаруживающему «когнитивное и семантическое взаимодействие индивидуально-художественных систем», характерных для психологической прозы [8, с. 167].

Авторское повествование сфокусировано на взаимоотношениях двух главных персонажей - молодой женщины Эллен и ее друга Феликса, композиционно оно построено на расплывчатых, эмоционально окрашенных воспоминаниях героини об их совместном путешествии по Америке - от восточного до западного побережья. Важно отметить, что трехмесячная автомобильная поездка через пустыню оказалась напряженной и мучительной для них обоих, своего рода испытанием для их отношений, но она в то же время обнажила проблемы в их отношениях, что остро и постоянно ощущает героиня:

Ellen konnte fühlen, wie sehr Felix sich eigentlich nach Hause sehnte, in seine Wohnung, sein Zimmer, sein Bett, ein für allemal zurück und von ihr weg (Эллен чувствовала, как сильно Феликс тосковал по дому, по квартире, по своей комнате, по своей кровати, как сильно он хотел вернуться домой и подальше от нее).

Оба чувствуют мучительную обреченность (Terror dieser Reise) трехмесячного плена в Америке (das Gefangensein in Amerika in den drei Monaten), неизбежную полную предо-ставленность друг другу (das Ausgeliefertsein aneinander). Эллен не хватает внимания со стороны Феликса, Феликс же, напротив, тяготится ее постоянным вниманием, желанием получить от него ответную (ожидаемую) реакцию. Но, с другой стороны, благодаря ему, Эллен понимает также, что заставить

кого-либо что-то делать, тем более любить, невозможно (...daß man nichts erzwingen kann, am allerwenigsten so etwas wie Liebe). Эти факторы можно считать причиной множества конфликтных ситуаций во время путешествия, недовольства друг другом, дисгармонии в общении, глубокого внутреннего дискомфорта, ощущаемой обоими бесперспективности будущего.

Как показал анализ, героиня воспринимает сложившийся тип отношений со своим другом как конфликтный и кризисный, он же их таковыми не считает, что свидетельствует, несомненно, о разных целеустановках и разной оценке их взаимоотношений как на рациональном, так и на эмоциональном уровне. Эти факторы обусловливают и прагматику выбора стратегий поведения каждого. Хотя для обоих характерно стремление избежать конфликта и прямой конфронтации с неизбежным выяснением отношений, однако реализуют они его различными моделями поведения: Феликс разными путями уходит от открытого выяснения отношений, в то время как Эллен нацелена, как это показывают контексты с ее внутренними и несобственно-речевыми партиями, на диалог и осознанный поиск позитивного в ее понимании разрешения конфликта, обретения внутренней гармонии и уверенности в будущем. Можно констатировать, что главной тактикой ухода от межличностной конфронтации выступает для Феликса молчание, пассивное отрешение, уход в себя, игнорирование, погружение в свои мысли, что, по сути, не означает речеактового отказа от речевой деятельности как таковой.

Ранее нами было установлено, что повествование насыщено лексическими единицами и синтаксическими конструкциями неопределенной и отрицательной семантики, «усложняющими и зачастую размывающими семантическое пространство и формирование концепта произведения ввиду того, что отрицательные предложения менее информативны, чем положительные» [7, с. 260]. Психологическая составляющая повествования обусловлена тем, что воспоминания не фиксируют каких-то конкретных событий во время путешествия, а представляют собой эмоционально-экспрессивную внутреннюю рефлексию главной героини относительно собственных ощущений, впе-

чатлений и чувств, что позволяет создать художественный индивидуально-авторский психологический мир. Для рассматриваемого рассказа релевантно мнение А. Б. Есина, что «о психологизме можно говорить лишь в том случае, когда психологическое изображение становится основным способом, с помощью которого познается изображенный характер, когда оно несет значительную содержательную нагрузку, в огромной мере раскрывая особенности тематики, проблематики и пафоса произведения» [4, с. 12].

Главной формой психологического повествования в рассказе Ю. Германн является изображение характера, в первую очередь эмоций главной героини и ее отношения к другу, «изнутри», через ее внутреннюю речь и несобственно-прямую речь, иными словами, через художественное познание внутреннего мира литературного персонажа. В стремлении реализовать свою психологическую установку - понять, каковы чувства и возможно ли их совместное будущее, так как партнер не соответствует ожиданиям, не проявляет к ней интереса, не реагирует на ее коммуникативные и эмоциональные посылы и в основном отмалчивается - главная героиня активизирует свою саморефлексию. Согласно теории психологического поля, «непрерывно то здесь, то там возникает напряжение (порождаемое потребностью)» [3, с. 116], которое героиня постоянно пытается разрядить, проявляя инициативу и интерес к другу вопреки наличию противоречивых психологических факторов и внутреннего сопротивления с его стороны. В данном случае можно говорить о самопознании героини «через диалогизацию внутреннего мира и превращение субъекта сознания в объект познания» [1, с. 649].

В наших рассуждениях мы постулируем отрицательно-оценочный вектор семантики молчания, реализующего в рассматриваемом рассказе сознательный отказ от речевых действий, поэтому внимание сосредоточено на контекстах, эксплицирующих по разным причинам прагматику подобного отказа в его различных проявлениях, так как смысл молчанию придает контекст, прагматическая ситуация. Важно отметить, что молчание, означающее отсутствие речевого действия, не может быть беспричинным и, «поскольку молчание принимается за контролируемое

речевое действие, причина приравнивается к мотиву» [2, с. 423]. Иными словами, семантику и прагматику молчания можно интерпретировать только в конкретном коммуникативном контексте с учетом его каузальной составляющей. В художественном тексте целесообразно в данном случае оперировать понятием «конфликтная ситуация», под которой мы будем понимать кризисную жизненную ситуацию во взаимоотношениях персонажей, требующую разрешения и преодоления [6, с. 162].

Семантизация и прагматизация молчания, обозначаемого различными глагольными единицами, обеспечиваются предшествующим общением: «Молчание получает свою тему от разговора - уже вычлененной, артикулированной, и молчание становится дальнейшей формой ее разработки, ее внесло-весного произнесения... Разговор не просто отрицается или прекращается молчанием -он по-новому продолжается в молчании, он создает возможность молчания, обозначает то, о чем молчат» [9, с. 179]. Мы исходим из того, что смысл молчания определяется конкретным вербально-знаковым контекстом межличностной интеракции, позволяющим говорить о коммуникативно значимом молчании и его прагматических основаниях.

Обратимся к особенностям текстовой реализации обозначенных моделей поведения с акцентом на маркеры коммуникативного и речевого поведения Феликса. Базовая номинация акта молчания, представленная глаголом schweigen (молчать), зафиксирована в тексте рассказа вместе с его производными в семи контекстах, касающихся реакции Феликса, при этом в его контекстуальном толковании реализуется отрицательный вектор семантики с использованием негации его семантического антипода - глаголов говорения (nicht [mehr] reden, nicht antworten, kein Wort sagen), предполагающих возможность выполнения речевых действий. В рассказе Ю. Германн последовательно реализуется только одна актантная позиция, а именно субъектная, хотя спорадически реализуются и другие позиции (о чем? как? как долго? почему?), так как описание поведения и реакций Феликса производится с точки зрения главной героини, его подруги, и реализуется зачастую в ее внутренней речи, характеризующейся прерывистостью мыслей и множественными вопросительными интонациями.

Важно отметить, что глагол schweigen (молчать) конвенционально не обнаруживает валентности на адресата, но сам акт молчания нельзя считать безадресным, так как он предполагает наличие потенциального собеседника, который, в свою очередь, воспринимает, истолковывает и субъективно оценивает его. Таким образом, валентность на объект-тему реализуется имплицитно, опять же с точки зрения героини. В рассказе Ю. Германн выстраивается цепочка контекстуальных синонимов, маркирующих в разных коммуникативных ситуациях акт молчания Феликса: nichts sagen (ничего не говорить), nicht antworten (не отвечать), nicht reagieren (не реагировать), still sitzen (молча сидеть), nicken (кивать), прагматика которых поддерживается паралинг-вистическими средствами: ... er saß so gut wie bewegungslos, ein Buddha ohne Gewicht, der Rücken kerzengerade, die Schultern zurückgenommen (.он сидел почти неподвижно, невесомый Будда, с прямой как свеча спиной и втянутыми плечами). Данные вербально-знаковые комплексы формируют в соответствующих контекстах эффект обманутого ожидания, когда конвенционально прогнозируемое развитие событий нарушается: героиня все явственнее ощущает, что ее желания и мечты не сбываются, что она одинока, что Феликс пользуется ею, освобождая себя от рутинных обязательств и необходимости общаться с разными людьми. Молчание в его недействии можно считать в данных коммуникативных контекстах эквивалентом действия, антидействием [2, с. 422], моделью поведения Феликса по отношению к Эллен, причем для речеповеден-ческих контекстов Феликса молчание приобретает континуальное значение.

С другой стороны, нежелание Феликса выяснять отношения, что-то доказывать своей подруге, демонстрировать свою привязанность и, как следствие, его молчание воспринимаются им самим как положительный результат и действенный способ поведения в конфликтных ситуациях: осознанное молчание сам герой считает эффективным в плане гармонизации и даже сохранения взаимоотношений с подругой. Это, однако, не соответствует ожиданиям Эллен и нарушает в ее восприятии конвенциональный стереотип поведения двух близких людей.

Она чувствует себя одинокой, даже если Феликс находится рядом с нею, он, как правило, молчаливый (schweigend), рассеянный (abwesend), витает в облаках (vollständig geistesabwesend), безмолвный (lautlos), тихий (still), спокойный (reglos), неподвижный (bewegungslos), подавленный (depressiv), замкнутый (zurückhaltend), непонятный (unverständlich), он только слушает (er hört nur zu), почти никогда не задает вопросов (er fragt so gut wie nie). Все эти предикатные номинации характеризуют Феликса как человека погруженного в себя, пассивного, эгоистичного, не способного ни действовать, ни принимать решения, ни поддерживать общение. Показательным в прагматическом плане и важным в интерпретационном аспекте можно считать следующий контекст, касающийся их жизни дома, в Европе:

Letztenendlich war es immer Ellen, die mit anderen sprach, fragte und redete, nicht nur in Amerika, auch zu Hause, auch an anderen Orten, immer. Felix saß dabei und hörte zu und schwieg. ... Wenn sie abends ausgingen, redete siе viel, er schwieg (В конечном счете всегда именно Эллен обращалась к людям, спрашивала и говорила с ними, и не только в Америке, но и дома, и в других местах, всегда. Феликс сидел рядом и молчал. ... Когда они по вечерам выходили куда-то поужинать, Эллен снова много говорила, он молчал).

Этот построенный на нескольких глагольных контрастах контекст имеет концептуальное значение и демонстрирует разные - противоположные - модели поведения близких и, как оказывается, разных по жизненным установкам и темпераменту людей. Для речевых партий героини - как реальных, так и во внутренней речи - характерны инициальные высказывания, т. е. Эллен проявляет жизненную активность и речевую инициативу, пытаясь вывести на откровенность своего друга и программируя в какой-то мере его ответную реакцию. С одной стороны, ей приходится мириться с его молчанием (.Felix schwieg, und Ellen versuchte, sein Schweigen auszuhalten), если он и отвечает, то, как правило, односложно и отрывочно, междометиями неопределенной семантики. Эллен же пытается понять причину его молчания и, вопреки сложившейся модели межличностных отношений, получить с его стороны хоть

какой-то, пусть самый слабый, сигнал поддержки и надежды (ein mattes Zeichen seiner Solidarität, seiner Zugehörigkeit) :

Sie hatte angefangen Felix Fragen zu stellen, und Felix hatte sich geweigert zu antworten (Она начала задавать вопросы Феликсу, но он отказывался отвечать на них).

Показанная в приведенном выше контексте реакция Феликса не единична, молчание является для него не невольным, а намеренным, осознанным отказом вступать в контакт, приобретающим сложный семиотический характер. Оно свидетельствует, как показал анализ, о нежелании поддержать разговор во избежание неприемлемых для него последствий, в том числе и разрушения их отношений, и в целом о внутреннем кризисе героя, связанном с необходимостью соответствовать ожиданиям подруги и принимать обременительные для него решения. Иными словами, молчание (как знак согласия) не всегда гармонизирует отношения, особенно если оно не является сигналом солидаризации. Из содержания всего рассказа следует, что это его привычная модель поведения во взаимоотношениях с окружающими и, прежде всего, со своей подругой, которую такое поведение по-настоящему раздражает, так как она воспринимает его молчание как нежелание общаться с нею, как осознанное отсутствие реакции на ее речеповеденческие стимулы. В данном случае молчание можно считать знаком самоустранения и даже провокации [2, с. 426], однако развязка рассказа свидетельствует об обратном. Феликс никогда не проявляет никакой инициативы, не обнаруживает своих эмоций, не пытается наладить с Эллен контакт, поддержать ее морально и психологически:

Er fragt so gut wie nie. Ellen hatte noch nie erlebt, daß er irgend jemanden nach irgend etwas gefragt hätte, am allerwenigsten sie selbst... (Он почти никогда не задает вопросов. Эллен еще ни разу не видела, чтобы он кого-то о чем-то спрашивал, тем более ее саму).

Для данного рассказа характерен диалогический сюжет [2, с. 425], связывающий героев, причем это преимущественно молчаливый диалог, скрывающийся за редким реальным общением: у Эллен - это внутренняя речь, которую эксплицирует писательница, для Феликса - в основном молчание, которое его подруга воспринимает как гово-

рящее и ей адресованное и до сути которого она пытается посредством саморефлексии докопаться. Стремясь уменьшить степень психологического дискомфорта найти какой-то выход из сложившейся ситуации, Эллен часто представляет в своих мыслях, какими бы могли быть их отношения: она хочет ощущать на себе взгляды Феликса, хочет, чтобы их взгляды встречались, чтобы они хотя бы иногда разговаривали, мечтает о гармонии и взаимопонимании.

Переломным моментом в ослаблении психологического дискомфорта и в конечном итоге в разрешении кризисной ситуации в межличностных отношениях главных героев послужила случайная встреча в одном из отелей с Бадди, простым американцем - открытым, доброжелательным, жизнерадостным, который рассказал им о своей семье, о трехлетнем сыне и о том, какое это простое человеческое счастье покупать для него крошечные кроссовки. Под его влиянием и Феликс, и Эллен забывают о своих поведенческих стереотипах: Феликс оживлен, он вступает в беседу с Бадди, они играют в бильярд, а Эллен, чувствует себя освобожденной от необходимости опекать Феликса, пытается ощутить некоторое подобие счастья, тем более что Феликс уделяет и ей какое-то внимание:

Sie versuchte, in alldem irgendeine Art von Glück oder Bewustsein oder Bedeutung zu finden (Она пыталась увидеть во всем этом подобие счастья, осознанности, значимости).

Остро ощущая нарушение стереотипной модели близких межличностных отношений, Эллен не теряет веру в возможность счастливого будущего: Sie dachte vage «Vielleicht wird alles gut», sie war sich auf einmal sicher, daß alles gut werden würde (Она смятенно думала, что, вероятно, все образуется, неожиданно она почувствовала уверенность, что все будет хорошо). При этом она понимает, что обсуждать будущее с Феликсом она не сможет: все разговоры о будущих планах действуют на него опустошающее (verheerend), парализуют его (erlahmen ihn) и вгоняют в тоску (machen depressiv).

Разные модели поведения и межличностных отношений героев имеют общее каузальное основание - оба стремились, пусть и разными путями, гармонизировать свои отношения, избегая открытого конфликта

и мучительного выяснения отношений, но по-разному оценивая перспективу дальнейшей жизни. Речеповеденческую стратегию главной героини можно назвать инициативной, активной, деятельностной: своими инициальными высказываниями, обращениями и репликами она старается влиять на партнера, программировать не только его ответы, но и поведение, пытаясь достичь компромисса. Однако тактика осознанного ухода от конфликта и обусловленная ею ре-чеповеденческая реакция Феликса остается на протяжении всего повествования пассивной, сдержанной, скрытой: все контексты

молчания касаются Феликса. Развязка наступает в заключительном пассаже рассказа: Эллен, Феликс и их ребенок ужинают, а Эллен еще раз в мыслях возвращается к Бадди, благодаря встрече с которым в какой-то мере изменились их взаимоотношения, родился ребенок, состоялась семья и сбылась мечта главной героини, что можно рассматривать как снятие противоречий (в рассказе не показано, как это случилось), гармонизацию взаимоотношений и в конечном итоге продуктивность осознанного молчания персонажа.

Литература

1. Арутюнова Н. Д. Язык и мир человека. М.: Языки русской культуры, 1999. 896 с.

2. Арутюнова Н. Д. Феномен молчания // Язык о языке: Сб. статей / под общ. рук. и ред. Н. Д. Арутюновой. М.: Языки русской культуры, 2000. С. 417-436.

3. Гинзбург Л. О литературном герое. Л.: Советский писатель, 1979. 222 с.

4. Есин А. Б. Психологизм русской классической литературы. М.: Флинта, МПСИ, 2003. 176 с.

5. Кравченко А. В. Что такое коммуникация? Очерк биокогнитивной философии языка // Прямая и непрямая коммуникация: Сб. науч. статей. Саратов: Изд-во ГосУНЦ «Колледж», 2003. С. 27-39.

6. Седов К. Ф. Дискурс как суггестия: Иррациональное воздействие в межличностном общении. М.: Лабиринт, 2011. 336 с.

7. Серебрякова С. В. Коммуникативно-прагматические особенности реализации категории отрицания в рассказах Юдит Германн // Вестник Северо-Кавказского федерального университета. 2014. 3 (42). С. 259-263.

8. Серебряков А. А., Серебрякова С. В. Интертекстуальность как маркер взаимодействия индивидуально-авторских художественных систем // Вестник Северо-Кавказского федерального университета. 2013. 1 (34). С. 166-172.

9. Эпштейн М. Н. Слово и молчание: Метафизика русской литературы. М.: Высшая школа, 2006. 559 с.

10. Hermann Judith. Nichts als Gespenster. Erzählungen. 3. Aufl. Frank-furt/M: Fischer, 2004. S.195-232.

References

1. Arutyunova N. D. Yazyk i mir cheloveka (The language and the world of a man). Moscow: Yazyki russkoy kul'tury, 1999. 896 p. (In Russian).

2. Arutyunova N. D. Fenomen molchaniya (Silence phenomenon) // Yazyk o yazyke / ed by N.D. Arutyunova. Moscow: Yazyki russkoy kul'tury, 2000. P. 417 - 436. (In Russian).

3. Ginzburg L. O literaturnom geroe (On a literary character). Leningrad: Sovetskiy pisatel', 1979. 222 p. (In Russian).

4. Esin A. B. Psikhologizm russkoy klassicheskoy literatury (Phsychological character of Russian classical literature). Moscow: Flinta, MPSI, 2003. 176 p. (In Russian).

5. Kravchenko A. V. Chto takoe kommunikatsiya? Ocherk biokognitivnoy filosofii yazyka (Whatis communication? An essay on biocognitive philosophy of the language) // Pryamaya i nepryamaya kommunikatsiya: Sb. nauch. statey. Saratov: Kolledzh, 2003. P. 27-39. (In Russian).

6. Sedov K. F. Diskurs kak suggestiya: Irratsional'noe vozdeystvie v mezhlichnostnom obshchenii (Discourse as suggestion. Irrational influence in interpersonal communication). Moscow: Labirint, 2011. 336 p. (In Russian).

7. Serebryakova S. V. Kommunikativno-pragmaticheskie osobennosti realizatsii kategorii otritsaniya v rasskazakh Yudit Germann (Communicative-pragmatic peculiarities of negation category in Judith Hermann stories) // Vestnik Severo-Kavkazskogo federal'nogo universiteta. 2014. No. 3(42). P. 259-263. (In Russian).

8. Serebryakov A. A., Serebryakova S. V. Intertekstual'nost' kak marker vzaimodeystviya individual'no-avtorskikh khudozhestvennykh sistem (Intertextuality as a marker of individual-author fiction system interaction) // Vestnik Severo-Kavkazskogo federal'nogo universiteta. 2013. No.1(34). P. 166-172. (In Russian).

9. Epshteyn M. N. Slovo i molchanie: Metafizika russkoy literatury (The word and silence: metaphysics of Russian literature). Moscow: Vysshaya shkola, 2006. 559 p. (In Russian).

10. Hermann Judith. Nichts als Gespenster. Erzählungen. 3. Aufl. Frank-furt. M: Fischer, 2004. S.195-232. (In German).