CC BY
24
DOI 10.24411/2076-8176-2019-14004
Мои воспоминания о Юрии Ивановиче Полянском
Г.К. Чубрик
Санкт-Петербург, Россия.
Воспоминания автора, выпускницы кафедры зоологии беспозвоночных Ленинградского государственного университета 1949 г., зоолога-паразитолога, касаются годов её совместной работы с профессором Ю.И. Полянским на Дальнем Севере — на Мурманской морской биологической станции АН СССР в 1949-1952 гг.
Ключевые слова: Ю.И. Полянский, Ленинградский университет, кафедра зоологии беспозвоночных, лекции, научная работа, учебники и монографии.
Я познакомилась с Юрием Ивановичем Полянским в мае 1945 г., будучи студенткой первого курса биологического факультета Ленинградского государственного университета (ЛГУ). Юрий Иванович был тогда вторым профессором на кафедре беспозвоночных животных, которой заведовал Валентин Алексадрович Догель. Уже тогда, на первом курсе, я определилась с выбором кафедры и активно работала над освоением «Большого практикума». Моё знакомство с Ю.И. Полянским произошло не совсем обычно — это случилось на общем экзамене по зоологии беспозвоночных за первый курс. Весна 1945 г. была особенной: только что окончилась Отечественная война, настроение у всех было приподнятое, и жизнь, несмотря на все тяжкие последствия войны, налаживалась. Мы, послевоенные студенты, были молоды и смотрели на жизнь по-весеннему и по-юношески очень позитивно, как, впрочем, студенты во все времена. Экзаменационная пора, естественно, вносила некоторый элемент напряжённости, ну а для меня тот экзамен был особенно важным, потому что я уже работала на кафедре, и для меня было делом чести получить пятёрку.
В тот день две группы нашего курса, которые сдавали экзамен, собрались в аудитории № 143 и ждали начала экзамена. В положенное время, в 9 часов утра, в аудиторию вошли проф. В.А. Догель и с ним незнакомый нам мужчина в военной форме. Валентин Александрович поприветствовал нас и неожиданно объявил, что экзамен будут принимать он и его коллега Юрий Иванович Полянский, мол, прошу любить и жаловать. Реакция была мгновенной — все студенты отхлынули в сторону Валентина Александровича. Однако он так строго и пристально на нас посмотрел, что часть студенток (а на нашем первом послевоенном курсе были почти одни девочки), поколебавшись, покорно пошла экзаменоваться к новенькому. В том числе и я. Надо заметить, что Юрий Иванович недавно демобилизовался из армии, только что приступил к мирной работе в Ленинградском университете и в Герценовском институте, пребывал в отличном настроении и приветственно нам улыбался. Но вот незадача — первая же отвечавшая ему студентка провалилась, и он вынужден был поставить ей двойку. Было видно,
как его это огорчает — не меньше, чем студентку — и его усы отчаянно топорщились над губой. Я отвечала третьей, и в моём случае всё сложилось хорошо. Запомнилось, что один из вопросов был про ракообразных и мой ответ Полянскому понравился. В конце нашей беседы он почему-то спросил, в какой школе я училась. Ответить было трудно, так как за годы войны я, как и многие мои сверстники, будучи в эвакуации, поменяла несколько школ — в Ленинграде, Перми, Сарапуле, Ульяновске, Баку. Только много позже я поняла, почему мне был задан этот вопрос: Юрий Иванович придавал большое значение школьному биологическому образованию и отдавал много времени и сил для того, чтобы его улучшить, включая написание учебника для средней школы.
Собственно, эпизод на экзамене был единственным случаем, когда я беседовала с Юрием Ивановичем в мои университетские годы, если не считать краткого курса лекций по общей протистологии, который он прочёл нам, студентам кафедры, в конце второго курса. Впрочем, в те годы, 1945-1947, на кафедре его можно было видеть нечасто. Большую часть времени он отдавал Герценовскому институту, где заведовал кафедрой зоологии, а также проректорской работе в нашем университете. Соответственно, в то время профессор даже не руководил ни одним из студентов с нашей кафедры. Однако вместе с Валентином Александровичем у них был «общий» аспирант Глеб Изюмов, работавший над диссертацией о поведении и питании хищной инфузории В'гйтшш. Однажды Юрий Иванович попросил Глеба показать свой живой материал, то есть культуру дидиниума. Таковой не оказалось — вероятно, из-за безалаберности Глеба, но деталей не знаю — и Полянский пришел в ярость, так как совершенно не терпел пренебрежительного отношения к науке. Напуганный Глеб смалодушничал и свалил всю вину на двух кафедральных студенток второго курса, а именно Дину Овчаренко и меня. Мы с Диной очень дружили и были практически неразлучны, соответственно вместе бывали на кафедре и нас там прозвали «Дино-Заврами». Глеб, видимо, решил, что спрос со студента второго курса невелик и все обойдется, и сказал, что, мол, «Динозавры» погубили культуру, о которой мы, честно говоря, просто не знали. Тогда Юрий Иванович резонно обрушил свой гнев на нас: «Г-г-г-гнать этих Динозавров с кафедры в три шеи!» (Полянский немного заикался). Думаю, что увещеваниями Валентина Александровича всё было улажено, и мы с Диной
Рис. 1. Ю.И. Полянский на борту бота «К. Дерюгин». Дальние Зеленцы, 1949 (из коллекции А.В. Успенской) Fig. 1. Yu.I. Poljansky aboard the «K. Derjugin» bot. Dal'nie Zelentsy, 1949 (from the A. Uspenskaya Election)
продолжали заниматься на кафедре, даже не подозревая об этом скандале, о котором узнали много позже.
Гораздо ближе с профессором Полянским я познакомилась уже в Дальних Зеленцах, на Мурманской морской биологической станции АН СССР (ММБС). Как и при каких обстоятельствах он стал сотрудником ММБС, Юрий Иванович описывает довольно подробно в своей книге воспоминаний «Годы прожитые» (1997). Это были годы гонений прогрессивной современной биологии сталинским режимом, и для Полянского, которого уволили с обоих постов, это было вынужденное исчезновение из Ленинграда, чем-то вроде ссылки. Но чтобы объяснить, как я появилась в Зеленцах, кто такая была Ася Успенская, и как получилось, что мы оказались в одной лаборатории с Ю.И. Полянским, мне придётся рассказать небольшую предысторию.
На нашей кафедре Валентином Александровичем был заведён очень полезный для студентов обычай: к марту-апрелю каждого года на столе у профессора лежал список предполагаемых экспедиций на предстоящее лето. Хотя географический спектр экспедиций был довольно широк, все они были на тему паразитологии, которая меня тогда вовсе не привлекала (я увлекалась морфологией кишечнополостных). Помню, что я выбрала Дальний Восток (океан!), но по разным и, как выяснилось позже, небезосновательным соображениям, Валентин Александрович был категорически против этой моей поездки — «Нет, туда, голубушка, Вы не поедете» — и взамен предложил Белое море. Профессор убедил меня, что хотя Белое море и не такое богатое в смысле фауны, как Тихий океан, но, чтобы ознакомиться с морской литоралью, на первый раз хватит. Кроме того, у меня будет возможность приобщиться к паразитологическим исследованиям, поскольку я поеду в помощниках у Рахили Ефремовны Альбовой, тогдашней аспирантки, собиравшей материал по паразитам беломорских рыб. Я послушалась Валентина Александровича и даже не предполагала, что так или иначе, с его легкой руки, вся моя дальнейшая жизнь будет связана с паразитологией и Севером.
В этой Беломорской экспедиции в помощниках у Рахили Ефремовны была также моя однокурсница Ася Успенская, исключительно молчаливая, очень стеснительная и тихая девушка. В результате такого особенного характера, никто на курсе, включая и меня, Асю толком не знал, но за экспедиционное лето 1947 г. мы с ней крепко сдружились. Всю экспедицию мы с Асей провели на Белом море, в селе Гридино, где под руководством Альбовой познавали премудрости паразитологического исследования рыб. Параллельно, в том же Гридино, работал Владимир Васильевич Кузнецов с группой студентов-гидробиологов. Однажды он обратился к нам с вопросом о каких-то «червячках», которые встречаются при вскрытии литорин, массового вида литоральных моллюсков на Белом море. Выяснилось также, что рачки бокоплавы (гаммарусы), другой массовый вид литоральных беспозвоночных, тоже заражены «червячками», и даже еще больше. Рахиль Ефремовна предположила, что это могут быть личиночные стадии трематод и предложила нам с Асей заняться их изучением. Так у нас появились, пусть небольшие, но самостоятельные работы, которыми мы занимались в свободное от вскрытия рыб время.
В результате мы вернулись на кафедру с некоторым набранным материалом, и Валентин Александрович предложил нам оформить его в качестве курсовых работ. Изучение личинок трематод так увлекло меня и Асю, что зимой 1947/48 г. мы обе стали серьёзно подумывать о продолжении этих исследований, а значит, о новой экспедиции на Север. И тут нам сильно повезло: в 1948 г. В.В. Кузнецова, с которым мы были уже знакомы по предыдущей экспедиции, назначили директором Мурманской биологической станции. Когда мы обратились к нему, он охотно согласился принять
нас на Станцию для прохождения преддипломной практики, где мы и собрали довольно обширный материал для своих дипломов.
Надо сказать, что в то время после окончания Университета было обязательное распределение, причём посылали во все концы страны. Мы с Асей мечтали снова попасть на ММБС, чтобы работать дальше над любимыми темами и даже уже заручились согласием В.В. Кузнецова, что он примет нас на работу. Поскольку я была замужем, на меня обязательное распределение не распространялось, но Асе грозило что-то вроде противомалярийной станции в Средней Азии. Валентину Александровичу стоило больших усилий переубедить комиссию по распределению молодых специалистов, что ММБС, куда рвалась Ася, — далеко не синекура, а суровая жизнь на Крайнем Севере. В конце концов, Асе разрешили поехать работать на ММБС.
Когда в июне 1949 г. мы приехали в Дальние Зеленцы, Ю.И. Полянский уже организовал лабораторию паразитологии, которая была довольно сносно оборудована. Были микроскопы, лупы и всё прочее, необходимое для изготовления гистологических препаратов — что-то нашлось на Станции, что-то Юрий Иванович привёз из Ленинграда. Поскольку наши с Асей работы были тематически очень близки работе Юрия Ивановича, нас сразу же зачислили в его лабораторию лаборантами. Лаборатория находилась на втором этаже главного корпуса и состояла из одной довольно просторной комнаты с большим окном, выходившим на бухту Оскара. Наша с Асей работа, как лаборантов Юрия Ивановича, состояла в сборе паразитов баренцевоморских рыб. Но в промежутках мы занимались своими проектами и продолжали самостоятельно исследовать личинок гельминтов в ракообразных (Ася) и в моллюсках (я).
Свой материал мы собирали сами на литоралях губ Дальнезеленецкой и Ярныш-ной, или же, когда дело касалось сублиторальных видов, во время достаточно нерегулярных драгировок. Порядок же получения и обработки материала для Ю.И. Полянского был таков. Рыбу для вскрытий ловили препараторы и рабочие станции примерно раз в две недели. В основном ловилась треска, пикша, камбала, зубатка, сельдь, бычки и пинагоры. Часть рыбы Юрий Иванович отбирал на вскрытие в тот же день, а остальную рыбу оставляли храниться на леднике. Каждый привоз рыбы означал двух-трёхдневный аврал. Начиналось с делёжки — Ю.И. Полянский перебирал рыбу и приговаривал: «Ася, вы возьмите эту рыбку, Гелла — эту, ну а я для разнообразия — вот эту». Рыбу надо было осмотреть, замерить, взвесить и вскрыть, последовательно исследовав мышцы, кишечник, печень и все остальные внутренние органы. Особенно много хлопот было с жабрами: чтобы проверить заражение моногинеями, приходилось под бинокуляром иголками тщательно перебирать каждую жаберную дугу, что занимало столько же времени, сколько осмотр всей рыбы. К тому же бинокуляр был всего один на троих. Потом надо было собранных паразитов зафиксировать, снабдить этикетками, да еще и внести протокол вскрытия в общий журнал, так называемую большую «амбарную» книгу, заведённую Полянским. Каждый из нас — а вскрывали мы все вместе, Юрий Иванович, Ася и я — за день успевал обработать по две, от силы три рыбы. И если был хороший улов, то таким образом мы работали все три дня.
В наши обязанности входило также приготовление тотальных препаратов из трематод — для этого мы их фиксировали спиртом, красили квасцовым кармином, дифференцировали и заключали в бальзам после обезвоживания. Препараты сохли и хранились в папках. Папок не хватало, их приходилось клеить самим. Юрий Иванович как-то раздобыл (тогда все только «добывалось») большие листы картона, и мы с Асей по очереди резали и клеили самодельные папки, а профессор, видя, как
Рис. 2. Г.К. Чубрик (слева) и А.В. Успенская с гагачатами. Дальние Зеленцы, 1949
(из коллекции Г.К. Чубрик) Fig. 2. G.K. Chubrik (left) and A.V. Uspenskaya with eider chicks Dal'nie Zelentsy, 1949 (from the G. Chubrik collection)
мы сражаемся с листами толстого картона, приговаривал: «Тут уж н-н-ничего не поделаешь! Надо!» К сожалению, папки были «одноразовые», потому что примерно раз в три месяца Ю.И. отвозил препараты в Ленинград в наших самоклеенных папках, которые обратно — увы! — не возвращались.
Несмотря на суровые погодные, да и бытовые условия, жизнь научных работников на станции была вполне приемлемой. И заслуга в этом принадлежит целиком В.В. Кузнецову. С его приходом на станцию все лаборатории — Гидробиологии, Гидрохимии, Ихтиологии, Планктонологии, Паразитологии и Альгологии — стали работать круглогодично, а не только в летний сезон, как это было до 1948 г. Кузнецов расширил и обновил личный состав Станции, начиная с научных работников и кончая техническим персоналом. Сотрудники были обеспечены квартирами или комнатами, жилой дом и сама станция хорошо отапливались, работала баня, прачечная. Пожалуй, единственной серьёзной проблемой было электричество, которое было «движковым» и часто давало сбои — тогда переходили на керосиновые лампы. Ну и единственный на посёлок магазин, конечно, был небогат: крупы, соль, кое-какие консервы, местный хлеб. Единственным блестящим исключением из ассортимента местного магазина были консервы «Чатка» — консервированное мясо камчатского краба, суперделикатес, произведённый на импорт и угодивший бог знает каким путём в Дальнезеленецкий лабаз1. Местный народ деликатес не жаловал, и, по-моему, основными их потреби-
1 «Чудеса» советского снабжения, всем жившим в то время хорошо известны. Ленинград, кстати, в 1950-х был тоже завален крабовыми консервами и консервинованными ананасами,
телями были мы с Асей. Вообще-то бытовая часть нашего существования была очень скромна, и мы отдавали ей минимум времени.
Очень важным событием для Станции было приобретение своего научного судна. В.В. Кузнецов потратил очень много сил на получение средств, а затем на заказ и постройку судна, которая проходила на Беломорских верфях. Станционный бот был в конце концов построен, назван «Дерюгин» и прибыл на Станцию в 1949 г., уже после нашего приезда. Это было небольшое деревянное судно, с каютой на 6 коек. «Дерюгин» был пригоден для местного траления в губе Дальнезеленецкой, Ярнышной и для ловли рыбы в открытой части моря на траверзе Станции. С этого бота и ставили «ярус» для рыбы, которую привозили нам на вскрытия. Использовали бот также для дальних походов, например для ежегодных рейсов на Белое море.
Мне нет необходимости подробно описывать работу всей Станции — это прекрасно сделал сам Полянский в своих воспоминаниях (Полянский, 1997). Замечу лишь, что за три года тесной совместной работы между нами — Юрием Ивановичем, Асей и мной — ни разу не было ни только конфликтов, но и даже простого недовольства. В нашей лаборатории обстановка всегда была ровной, спокойной и исключительно доброжелательной. Помню, как-то раз профессор заметил, что я плохо вижу вдаль и прошу Асю посмотреть в окно, не открыт ли магазин (а мы ходили в него по очереди, т. к. вели с Асей общее хозяйство). Юрий Иванович посочувствовал, что я плохо вижу, и потом все приговаривал: «Вы пропускаете всю красоту окружающего мира!». Однажды, вскрывая зубатку (а в них всегда было много трематод), я нашла в кишечнике целую россыпь мелких червей и выбирала их препаровальной иглой. И вдруг услышала вопрос: «Гела, а что это вы такое делаете?» — за моей спиной стоял Юрий Иванович. Я объяснила. «И вы их видите? Без лупы?» — А я действительно прекрасно их различала. — «Ну тут вы меня п-п-переиграли!»
Запомнился случай страшной непогоды поздней осенью 1949 г. Юрий Иванович и я были в лаборатории вдвоём, потому что Ася находилась в отпуске и как раз была где-то в дороге на обратном пути. К концу дня ураганный ветер достиг такой силы, что станция начала вибрировать и стеклянная лабораторная посуда звенела в шкафах. Весь дом гудел, снаружи же творилось что-то невообразимое. Наша лаборатория обычно работала до 9-10 часов вечера. Продолжали мы работать и в этот день до самого вечера, а где-то в одиннадцатом часу Полянский засобирался идти к дому. И хотя его дорога домой в обычное время занимала минут 5-7, я стала его отговаривать и предлагала переночевать в лабораторном корпусе, в Асиной комнате, от которой у меня был ключ. Но он, явно недооценивая ситуацию, заупрямился, надел ватник (мы тогда все носили ватники, выданные станцией), попрощался и ушёл. Утром следующего дня, едва переступив порог лаборатории, Юрий Иванович прокричал: «Гелла! Вы вчера б-б-были совершенно п-п-правы!» Оказалось, что как только он вышел наружу, у него сорвало шапку, а потом порыв ветра просто повалил его с ног и сдул с дороги. Полянский скатился в ложбинку и, к своему удивлению, обнаружил, что он там не один. Рядом копошились ещё две фигуры — наш главный бухгалтер Судаков и ихтиолог Наталья Владимировна Миронова. Они вышли из лабораторного корпуса гораздо раньше, угодили в ту же яму и были в полном отчаянии, не зная, как оттуда выбраться. Ю.И. Полянский оказался посноровистее и сильнее, и с его помощью они все выкарабкались из ложбинки и преодолели-таки остаток пути до дома.
в то время как в области (30-50 км от города) в магазинах были по большей части только бычки и кильки в томате (ред.)
Рис. 3. Г.К. Чубрик за микроскопом. Дальние Зеленцы, 1949 (из коллекции Г.К. Чубрик) Fig. 3. G.K. Chubrik at the microscope. Dal'nie Zelentsy, 1949 (from the G. Chubrik collection)
Связь станции с «большим миром» была только по морю и, естественно, зависела от рейсового парохода. Вначале таковым было небольшое и, вопреки своему названию, тихоходное судно «Ястреб», колесное и ещё дореволюционной постройки. Потом появился большой пароход «Юшар», а затем его сменил величественный «Державин», ходивший из Архангельска до Мурманска. Приход парохода, который ходил без твёрдого расписания и заходил к нам примерно раз в месяц, всегда был событием: это была почта, деньги для зарплаты, возвращались сотрудники из отпусков и командировок, приезжали научные сотрудники и студенты из Москвы, Ленинграда, Казани и других городов. Приезжали в гости и родственники. Юрия Ивановича, например, навещала старшая дочь Марина, наша с Асей ровесница. А летом к нему всегда приезжала жена, Лина Семёновна.
Конечно, наша жизнь в Дальних Зеленцах была тесным образом связана с почтой. Почта находилась в рыбацком поселке и работала исправно. Тут надо отдать должное почтовым служащим, исключительно женщинам, которые не только принимали и выдавали корреспонденцию, деньги и т. д., но также должны были в любое время суток, в любую погоду подходить к рейсовому пароходу на шлюпке, чтобы забрать и передать почту. Уже через час после прихода рейсового можно было получить письма. Через почту же осуществлялась телефонная связь с ближайшими становищами (небольшими поселениями) и районным центом Териберкой. Писем ждали с нетерпением, а получив, расходились по углам, чтобы почитать. Юрий Иванович получал всегда сразу целую пачку писем и уходил читать домой. Помню, как читала свои письма из дома Ася, которая была очень привязана к своей семье. Чаще всех ей писала мама, Анна Александровна, подробно сообщая обо всех семейных делах. И Ася каждый раз расстраивалась, догадываясь, что мама опять писала ночью, буквально засыпая над письмом, о чём можно было догадаться по строчкам, превращавшимся в обрывающиеся вниз линии.
Рис. 4. В.Я. Александров и Ю.И. Полянский. Дальние Зеленцы, 1950 (из коллекции А.В. Успенской) Fig. 4. V.Ya. Alexandrov and Yu.I. Poljansky. Dal'nie Zelentsy, 1950 (from the A. Uspenskaya collection)
При нашем ежедневном и, я бы сказала, тесном общении, Юрий Иванович всегда был немногословен и, что было характерно для того периода его жизни, никогда не говорил с нами о событиях, приведших его на ММБС. Возможность поговорить о наболевшем у профессора была, когда на станцию приезжали его друзья и единомышленники, такие, например, как В. Я. Александров или Д.Н. Насонов. Беседы, очевидным образом, происходили во время длительных прогулок в тундру, так сказать без свидетелей. Тем не менее, как это выяснилось много позже, для «недремлющего ока» эти прогулки не остались незамеченными — кто-то умудрялся «стучать» в «органы» о небезопасных встречах.
Конечно, Ю.И. Полянский был наш шеф, и мы делали работу под его руководством. Но мы, скорее, видели в нем старшего коллегу. Надо сказать, что он, наблюдая нас с Асей, совершенно не вмешивался в наши научные изыскания. В то же время, видя, как мы планируем сбор материала и как описываем сборы, он явно оценивал нашу деятельность положительно. В частности, когда в конце 1949 г. в Зоологическом институте проходила научная конференция по паразитологии, Юрий Иванович не только добился, чтобы нас командировали в Ленинград (а нам как лаборантам командировок не полагалось), но и убедил нас доложить на конференции свои работы. Помню, мы с Асей страшно робели, но неожиданно наши доклады вызвали интерес. «Слышал, что вы сорвали ап-п-п-лодисменты!» — встретил нас улыбающийся Полянский. Он также настоятельно рекомендовал, почти настаивал, чтобы мы использовали наши отпуска, во время которых мы неизбежно возвращались в Ленинград, для сдачи экзаменов
кандидатского минимума, а потом и для защиты диссертаций. И мы с Асей действительно последовали его советам и сдали все экзамены именно таким образом. В 1952 г. я выпала из нашей общей команды на длительный период в связи с рождением сына. Когда я вернулась на станцию с ребенком, Юрий Иванович пришёл посмотреть на мое чадо и с удовлетворением заметил: «Ну этот экзамен вы сдали на п-пять с плюсом!», намекая на мои не слишком блестящие экзамены кандидатского минимума.
За три года работы в Дальних Зеленцах наша группа собрала материал для фундаментального исследования паразитофауны баренцевоморских рыб, которое было опубликовано Юрием Ивановичем как монография в трудах Зоологического института. Я подробно изучила паразитофауну литоральных и сублиторальных моллюсков, а Ася Успенская — ракообразных. В результате мы обе собрали материал, который лёг в основу наших кандидатских диссертаций, а затем и монографий, к полному удовлетворению Юрия Ивановича и Валентина Александровича. В 1952 г., по истечении трёхлетнего срока наших трудовых договоров, наш «паразитологический триумвират» распался. И хотя наши пути разошлись, всю жизнь между нами оставались тёплые и дружеские отношения.
В заключение, когда я вспоминаю свою разнообразную деятельность в науке и преподавании биологии, а также людей, с которыми довелось работать, я должна признаться, что те три года моей жизни на Крайнем Севере были самыми светлыми и продуктивными.
Санкт-Петербург, ст. Карташевская,
июль 2019
Рис. 5. Ю.И. Полянский со своими студентками за сбором материала на литорали. Дальние Зеленцы, 1950 (из коллекции А.В. Успенской) Fig. 5. Yu.I. Poljansky with his students assistants for collecting littoral material. Dal'nie Zelentzy, 1950 (from the A. Uspenskaya collection)
Отрывок из «Дальнезеленецкого гимна»
Когда нужны моллюски до зарезу И из креветок нужен паразит, Тогда хватает бодро Шеф обрезы2, Златые горы нам сулит.
Ах, в гавани, Оскара гавани Стоит на рейде наш «Дерюгин», Словно риф.
Сегодня Шеф уходит в плавание Но материала ты не жди.
Когда завалены мы просто материалом, В обрезах ждут моллюски и рачки, Тогда грозит нам Шеф большим авралом И появляются для вскрытия бычки.
Ах, в гавани, Оскара гавани Стоит на рейде наш «Дерюгин», Словно риф.
Сегодня Шеф уходит в плавание, И через час ты рыбку жди.
My memories of Yury Ivanovich Pojansky G.K. Chubrik
Sankt-Petersburg, Russia
The memoirs of the author, a graduate of the Department of Invertebrate Zoology of the Leningrad State University, 1949, parasitologist-zoologist, are about her collaboration with Professor Yu.I. Poljansky in the Far North — at the Murmansk Marine Biological Station in 1949-1952.
2 Обрезами называли деревянные бадейки, сделанные из распиленных бочек, куда собирали материал, пойманный в море.
