CC BY
111
Сер. 9. 2009. Вып. 2. Ч. I
ВЕСТНИК САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКОГО УНИВЕРСИТЕТА
Чэнь Синьюй
«МОГУЧИЙ ХАРАКТЕР»: ОБРАЗ ВАРВАРЫ ИНЯХИНОЙ В ТЕТРАЛОГИИ Ф. АБРАМОВА «БРАТЬЯ И СЕСТРЫ»
Широко распространено мнение о том, что в центре внимания Ф. Абрамова всегда оказывалась прежде всего социальная проблематика, любовные же коллизии якобы оставались на периферии его художественного мира. Особенно часто эта мысль повторялась критиками применительно к тетралогии «Братья и сестры». «Абрамов скуп на описания любви, как скуп он вообще на всякую лирику, — так писал, например, И. Золотус-ский. — Социальная боль забивает в его прозе остальные чувства, не дает им выпростаться из-под этой боли, освободиться. Только мелькнет где-то упоминание о „запахе невидимой в лесу земляники", зажурчит в глухом ельнике „новорожденный ручей", прозвенит, как колокольчики, голос Варвары, увидит Мишка, как „дрожат березовые веники в предутреннем ознобе", журавли пролетят над деревней, вызывая тоску по дороге, — и все»1.
Еще более категоричен в этом плане Ю. Оклянский, по мнению которого Абрамов не только не стремился, но и попросту не умел воспроизводить любовное чувство: «И все-таки не изображение любви обеспечило тетралогии Абрамова самобытное, ничем не заменимое место в литературе. Социальная боль бьет в ней по сердцу. Любовь же нередко подается в романтических красках, больше декларируется, чем показывается в реальных картинах и сценах, в ее запечатлениях чаще дают знать о себе следы литературной вторичности»2.
Очевидно, именно стереотипное представление об отсутствии изображения любви стало главной причиной парадоксального невнимания большинства интерпретаторов «Братьев и сестер» к анализу любовных коллизий. В этом плане не стал исключением и образ Варвары Иняхиной, любовь к которой сыграла огромную роль в судьбе главного героя тетралогии — Михаила Пряслина.
Увы, в обширной литературе, посвященной абрамовской тетралогии, образу Варвары Иняхиной практически не уделено внимания. В тех же редких случаях, когда критики все-таки заводят разговор о трагической судьбе героини, их суждения трудно признать справедливыми. Вот, например, какие суровые претензии предъявил Абрамову в связи с образом Варвары и всей фабульной линией, отслеживающей историю ее отношений с Михаилом, Ю. Оклянский: «Беда состоит в том, что образ Варвары Иняхиной никак не назовешь оригинальным и целостным, он мозаичен, составлен то из живых и правдивых черт, то из тех, что отмечены отсветами литературной вторичности, возвращающими мысль к оригиналу (к Дарье Мелеховой. Ведь даже и жизнь свою Варвара, в конце концов, завершила, как Дарья, — „очистившись водой" — утопившись, о чем читатель узнает уже в романе „Дом"). Да и вообще любовь Михаила и Варвары в тетралогии больше продекларирована, романтически провозглашена и задана, чем раскрыта и показана в реальном движении чувства. Если что и есть в этой сюжетной линии романов, то скорее томление Михаила по любви, чем сама любовь. Так что говорить тут о пополнении галереи „мировой литературы" затруднительно.. .»3.
© Чэнь Синьюй, 2009
В этом лаконичном суровом отзыве прежде всего обращает на себя внимание отсутствие какой бы то ни было аргументации. Так, тезис о том, что абрамовская Варвара являет собою лишь бледную копию шолоховской Дарьи, преподносится как очевидная истина, не требующая доказательств. Однако между двумя героинями нет практически ничего общего. В жизни ни разу не испытавшей любви Дарьи основное место занимал довольно заурядный секс, в результате же она заразилась сифилисом и покончила с собой. Тогда как в Варвариной судьбе главную роль сыграло непреодолимое любовное чувство, вынужденный трагический отказ от которого и стал причиной самоубийства.
Настойчиво повторяемый критиком тезис о том, что любовь Михаила и Варвары лишь продекларирована, но «не показана в реальном движении», поражает неадекватностью, «точностью до наоборот»: на самом деле Абрамов, в полном соответствии с известной формулой Ф. Достоевского, передает чувства героя и героини «не словами, а сценами».
Варвара принадлежит к весьма широко представленному в абрамовском творчестве типу героинь — женщин, которые активно и целенаправленно эпатируют окружающих, выставляя напоказ легкомыслие и ветреность. Уже в первой части тетралогии она постоянно озвучивает всякого рода фривольности, прямо давая понять всем вокруг, в особенности мужчинам, что сексуальность является главным регулятором ее поведения. Она кокетничает с самыми разными представителями мужской половины человечества, вне зависимости от их возраста, физических и моральных свойств, а за Лукашиным ведет настоящую охоту, пытаясь во что бы то ни стало соблазнить приехавшего с фронта привлекательного офицера, ставшего уполномоченным, а впоследствии председателем пекашинского колхоза.
Содержащаяся в 44-й главе первой книги развернутая авторская характеристика Варвары, казалось бы, не оставляет сомнений в крайней шаткости моральных устоев героини:
«Муж Варвары, уезжая на войну, сказал: „Ежели узнаю, что ты тут без меня хвостом вертела — шею сверну!".
«И что ты, Терешенька, — говорила Варвара, захлебываясь слезами и прижимаясь к нему, — как язык-то у тебя повернулся?.. Уж я ли у тебя не верная?» <.. .> Но иногда, возвращаясь из гостей во хмелю, он с треском распахивал двери, кричал на всю избу: «Убью тварь поганую! Мужики проходу не дают.»4
Между тем, есть все основания усомниться в том, что приписываемые Варваре односельчанами бесчисленные романы действительно имели место. Очень похоже, что героиня в отношениях с мужчинами не заходит дальше фривольных разговоров и объятий с поцелуями, носящими игровой характер, и «черту» не переступает. Можно с большой долей уверенности предположить, что Варварой движет отнюдь не физиологическое влечение к сексу, а эмоционально-психологическая потребность в том, чтобы периодически погружаться в атмосферу любовной игры.
Что касается настойчивых попыток Варвары привлечь к себе внимание Лукашина, то поначалу героиню заинтересовала интеллигентность мужчины, столь не похожего на пекашинских крестьян. Лукашина Варвара облюбовала сразу же, как только увидела. В дальнейшем на первый план в отношениях с ним для Варвары выходит фактор соперничества с Анфисой. Раз за разом пытается Варвара заманить Лукашина во всевозможные хитроумные ловушки и, наконец, отчасти добивается своего: напоив простодушного мужчину спиртом, героиня заставляет его потерять над собой контроль и заключить
ее в объятия — буквально на глазах у появившейся Анфисы. Именно такой триумф больше всего устраивал Варвару.
Однако как только Варвара сознает, что для Анфисы отношения с Лукашиным вовсе не легкий флирт, а настоящая серьезная любовь, она резко меняет свое поведение и делает все от нее зависящее, чтобы примирить влюбленных:
. И Варвара, охваченная неожиданным порывом раскаяния, начала еще больше чернить себя: «Все это я, бесстыжая, подстроила. Он на меня глядеть-то не хотел». (1-2, 256).
Необходимо подчеркнуть, что никаких других претензий, кроме тех, что связаны с выставляемой напоказ гиперсексуальностью (очевидно, фиктивной), у пекашинцев к Варваре никогда не было. И до начала романа героини с Михаилом Пряслиным она пользовалась на селе большим уважением — прежде всего за трудолюбие и абсолютную порядочность. В тяжелейшую военную пору именно Варваре председательница Анфиса доверила ключи от всех колхозных амбаров и складов:
И надо отдать должное Варваре: честно, по совести вела она хлебные дела все эти трудные годы. <...> Анфиса хорошо узнала за это время Варварино сердце (1-2, 332).
Абсолютно новая жизнь начинается для Варвары тогда, когда после окончания войны она, уже достаточно зрелая, свободная женщина, полюбила совсем юного Михаила Пряслина. Необходимо отметить, что, начиная со второй части тетралогии, существенно меняется авторский нарративный подход к образу Варвары. Изменения связаны с тем, что автор полностью отказывается от прямой фиксации мыслей и эмоций героини, переходя от явного и открытого психологизма к неявному, «подтекстовому», вследствие чего о происходящем в ее душе читатель может судить исключительно по всякого рода внешним проявлениям. При этом сколько-нибудь адекватное понимание подлинных мотивов поведения Варвары крайне затруднено ввиду ее всегдашней склонности к эпатажу. Варвара, как и прежде, демонстративно выставляет напоказ свое фиктивное легкомыслие, но теперь прячет под этой маской тяжелейшую боль.
Анализ всех компонентов тетралогии, связанных с фабульной линией, отслеживающей историю взаимоотношений Михаила и Варвары, позволяет сделать вывод о том, что, несмотря на существенную разницу в возрасте и жизненном опыте, для обоих это была огромная любовь, которая приходит к человеку (да и то далеко не к каждому) только раз в жизни. К несчастью, абсолютно все окружающие (включая и искренне любящих близких) восприняли отношения Михаила и Варвары как банальную связь «тинейджера», находящегося в стадии полового созревания, с гиперсексуальной и распущенной женщиной бальзаковского возраста. Если бы общение героя и героини не выходило за рамки обычной сексуальной интрижки, и Михаил периодически посещал бы Варвару в темное время суток, реакция пекашинского коллектива не оказалась бы столь болезненной и резкой. Однако влюбленные не желают ничего скрывать, что воспринимается окружающими как бунт:
Еще все шагали в военной упряжке, еще голодали, работали на износ, еще нет-нет да и похоронные залетали в Пекашино, а тут двое, словно взбунтовавшиеся лошади, сломали оглобли и понеслись сломя голову. (1-2, 327).
Разумеется, юный Михаил сделался объектом всеобщего искреннего сочувствия, тогда как «сука, тварь поганая, блудница» (1-2, 328) Варвара стала жертвой того специфического имиджа, который сама же на протяжении многих лет целенаправленно создавала:
То -то та сука блудливая кажинный день выряжается. Как на праздник. А праздник у ей и есть. Как не праздник! Парня такого зауздала. (1-2, 326).
На долгое время любовная связь Михаила и Варвары превратилась для пекашин-цев в главную и едва ли не единственную тему, заслонив собой все остальные события, включая даже и начавшуюся войну с Японией.
И за этими пересудами, не умолкавшими все лето, в Пекашине как-то даже мало внимания обратили и на новую войну — с Японией. Повздыхали, поплакали те, у кого еще было, кого ждать, а остальные с языка не спускали Варвару и Мишку (1-2, 327).
Надо отметить, что в этой ситуации, под мощным прессингом всеобщего безоговорочного осуждения, оба, и Варвара, и Михаил, в полной мере проявили себя зрелыми и независимыми личностями, готовыми до конца отстаивать право на собственный путь. Но Варвара не смогла выдержать давления со стороны недавней лучшей подруги Анфисы.
Критик Ш. Галимов справедливо отметил, что Анфиса, защищая в разговорах с Варварой интересы пряслинской семьи, фактически уходила от формулирования самого главного, т. е. истинной сути своей позиции. Интересно, что он отдает безусловное предпочтение точке зрения крестьянского коллектива, которую озвучивает Анфиса. По его мнению, Варвара и сама почувствовала свою неправоту: «Варвара женским сердцем скорее почуяла свою неправоту, скорее смирилась и казнила свою любовь.»5. Истинная любовь чаще всего являет собою не что иное, как бунт индивида против нормы, вызов, бросаемый общепринятым поведенческим стереотипам.
В конце концов, Варвара, которая, как уже подчеркивалась выше, была, вопреки эпатажной манере своего поведения, человеком чрезвычайно совестливым и добрым, уступает невыносимому морально-психологическому натиску и буквально убегает от Михаила, уезжая из Пекашина вместе с Григорием, бывшим мужем Анфисы. И в этой связи есть все основания полагать, что Варварин поступок был обусловлен вовсе не жаждой мщения, а, наоборот, стремлением помочь подруге (хотя уже и бывшей), освободить ее от опостылевшего Григория, открыв ей, таким образом, путь к семейному союзу с Лукашиным. Сама же Варвара в этот момент, по-видимому, окончательно ставит крест на мечтах о счастье.
Во втором разделе четвертой главы романа «Пути-перепутья» судьба вновь свела когда-то неразлучных подруг, «званых сестер» Анфису и Варвару. Когда Анфиса сообщает Варваре о предстоящей вскоре женитьбе Михаила Пряслина на юной красавице Раисе Клевакиной, она видит искаженное лицо потрясенной этим известием Варвары. Она даже не ответила на вопрос Анфисы: «А вы-то с Григорием записаны?».
.На миг Анфиса увидела сбоку от себя Варварино лицо, мертвенно-бледное, заплаканное, увидела крепко закушенные губы и с ужасом подумала: господи, да ведь она все еще любит Мишку. Столько-то лет. (4, 213).
Несомненно, перед нами один из самых ярких эпизодов тетралогии, отмеченный печатью высочайшего писательского мастерства Абрамова. Полностью отказавшись
от каких-либо прямых комментариев, связанных с мыслями и переживаниями Варвары, автор романа несколькими точными штрихами буквально высвечивает страшную душевную драму бесконечно одинокой героини, ту истину, которую она тщательно прятала от окружающих, всегда считавших ее легкомысленной и ветреной.
А признание в любви Варвары к Михаилу, переданное через уста сестры Михаила создает эффект «трагедии воистину шекспировских масштабов»6:
«Лизавета, говорит, скажи, говорит, Михаилу, что я всю жизнь одного его любила,
всю жизнь. Пускай, говорит, он будет счастлив и за себя и за меня» (3, 375).
А через час «Варвара Иняхина потонула. За реку переезжала, из лодки выпала.» (там же). Разумеется, ни о каком случайном «выпадении» из лодки не может быть и речи — Варвара покончила с собой.
Позицию критиков, которые либо вообще не замечают трагедии Варвары, либо находят образ этой героини ходульным и даже эпигонским, мы можем объяснить только крайне невнимательным чтением текста тетралогии. Нам представляется точным и справедливым комментарий самого Абрамова, который в записи, датированной 17 февраля 1980 г., назвал Варвару «могучим характером»7.
1 Золотусский И. Федор Абрамов: Личность. Книги. Судьба. М., 1986. С. 54.
2 Оклянский Ю. Дом на угоре. (О Федоре Абрамове и его книгах). М., 1990. С. 115.
3 Оклянский Ю. Дом на угоре. (О Федоре Абрамове и его книгах). М., 1990. С. 114.
4Абрамов Ф. Братья и сестры: в 4 кн. М., 1980. Кн. 1-2. С. 240-241. Далее ссылки на это издание даны в тексте с указанием книги и страниц.
5Абрамов Ф. Братья и сестры: в 4 кн. М., 1980. Кн. 1-2.С. 77.
6 Нельзя в этой связи не согласиться с Д. С. Лихачевым, который неоднократно повторял, что абра-мовское эпическое повествование «исполнено шекспировской мощи» (цит. по: Крутикова-Абрамова Л. В. Забыт или не забыт Федор Абрамов? (Размышления после юбилея) // Слово Федора Абрамова: сб. ст. Архангельск, 2001. С. 163).
7 Крутикова-Абрамова Л. В. Жива Россия. Федор Абрамов: его книги, прозрения и предостережения. СПб., 2003. С. 109.
