CC BY
256
постижению нелинейной динамики социокультурных систем, выдвигает требования к выражению методологического сомнения в самоочевидности формирования социальных реальностей. И, как свидетельствуют приводимые примеры из истории
науки, поиск ответов на вопросы: «Что измерять?», «Каким образом измерять?», «С какой целью измерять?» - раскрывали сущности мира, скрываемые самоочевидностью.
Поступила в редакцию 28.12.2007
Литература
1. Блауберг И.В., Юдин Э.Г. Становление и сущность системного подхода. М., 1973.
2. Даннеман Ф. История естествознания. Естественные науки в их развитии и взаимодействии. М-Л., 1938. Т. 3.
3. Фролов Ю. Суп графа Румфорда // Наука и жизнь. 2007. № 10.
4. Маркс К. Капитал. Т. 1. М., 1950.
5. Черносвитов П.Ю. Эволюция жизни как информационный процесс // Человек. 2006. № 3.
6. Меркулов И.П. Когнитивные способности. М., 2005.
7. Мелик-Гайказян И.В. Информация и самоорганизация. (Методологический анализ). Томск, 1995.
8. Эйген М., Винклер Р. Игра жизни: Пер. с нем. М., 1979.
9. lantsch E. The self-organizing Universe: Scientific and human implications of emerging paradigm of evolution. Oxford ets., 1980.
10. Корогодин В.И. Информация и феномен жизни. Пущино, 1991.
11. Кастлер Г. Возникновение биологической организации: Пер. с англ. / Под ред. Л.А. Блюменфельда. М., 1967.
12. Мелик-Гайказян И.В. и др. Миф, мечта, реальность: постнеклассические измерения пространства культуры. М., 2005.
13. Мелик-Гайказян И.В. Информационные процессы и реальность. М., 1998.
14. Мелик-Гайказян И.В., Мелик-Гайказян М.В., Тарасенко В.Ф. Методология моделирования нелинейной динамики сложных систем. М., 2001.
15. Степин В.С. Философская антропология и философия науки. М., 1992.
16. Налимов В.В. Теория эксперимента. М., 1971.
17. Мелик-Гайказян И.В. Методология моделирования структур элитного образования // Высшее образование в России. 2006. № 11.
18. Материалы «круглого стола» «Элитное образование: проблемы организации» // Высшее образование в России. 2007. № 3.
19. Мелик-Гайказян И.В., Мелик-Гайказян М.В., Роготнева Е.Н. Информационные условия достижения мечты // Высшее образование в России. 2006. № 5.
УДК 101.1:316
В.В. Чешев
МОДЕЛИ ПОВЕДЕНИЯ «ПОНИМАЮЩЕЙ СОЦИОЛОГИИ» М. ВЕБЕРА В СВЕТЕ КАТЕГОРИЙ «ПОВЕДЕНИЕ» И «ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ»
Томский государственный архитектурно-строительный университет
Обсуждение некоторых понятий «понимающей разом: «Специфически важным для понимающей
социологии» М. Вебера преследует, в нашем слу- социологии является прежде всего поведение, ко-
чае, вполне определенную цель. Она заключается в торое, во-первых, по субъективно предполагаемо-
том, чтобы в свете категорий, обозначенных в на- му действующим лицом смыслу соотнесено с по-
звании статьи, вскрыть некоторые черты социаль- ведением других людей, во-вторых, определено
ного поведения, отмеченные в теории немецкого также этим его осмысленным соотнесением и, в-
ученого. В частности, речь пойдет об основаниях третьих, может быть, исходя из этого (субъектив-
целерационального поведения, представление о ко- но) предполагаемого смысла, понятно объяснено»
тором играет весьма важную роль в дедукции по- [2, с. 497]. Здесь уместно обратить внимание на то
нятий веберовской социологии. обстоятельство, что немецкий социолог использу-
Социология (точнее, понимающая социоло- ет два термина - именно «поведение» (Verhalten)
гия), как указывает М. Вебер, «есть наука, стремя- и «действие» (Handlung), не придавая им принци-
щаяся, истолковывая, понять социальное действие пиального различия при определении основных пои тем самым каузально объяснить его процесс и нятий понимающей социологии. Однако смысл тер-
воздействие» [1, с. 602]. В другой статье М. Вебер минов задан контекстом статьи, из которого можно
пишет о понимающей социологии следующим об- заключить, что «действие» (Handlung) является для
М. Вебера более простым актом, нежели поведение1. То или иное поведение складывается из совокупности действий, хотя в ряде случаев М. Вебер использует представление о действии в более широком смысле, и тогда названные термины взаимно замещают друг друга. Во всяком случае, он дает определение термину «действие», в то время как термин «поведение» не удостоен такого внимания: «Ведь ее (социологии - Ч.В.) специфическим объектом мы считаем не любой вид «внутреннего состояния» или внешнего отношения, а действие. «Действием» же (включая намеренное бездействие или нейтральность) мы всегда называем понятное отношение к «объектам», то есть такое, которое специфически характеризуется тем, что оно «имело» или предполагало (субъективный) смысл, независимо от степени его выраженности» [1, с. 602]. В дальнейшем мы примем во внимание названные здесь терминологические тонкости, определяемые всякий раз контекстом сочинения.
По М. Веберу, понять поведение - значит установить каузальную связь между смыслом, целью и средствами. Смыслом наполнено только поведение разумного социального существа, и понимание каузальных связей в поведении, согласно М. Веберу, предполагает уяснение смысла, которым руководствуется социальный субъект. Смысл поведения (или социального действия) являет собой нечто внутреннее, и понимание смысла является наиболее сложной задачей, тем более что как предмет исследования смысл может быть представлен двояко: «Слово «смысл» имеет здесь два значения. Он может быть: а) смыслом, действительно субъективно предполагаемым действующим лицом в данной исторической ситуации, или приближенным, средним смыслом, субъективно предполагаемым действующими лицами в определенном числе ситуаций; б) теоретически конструированным чистым типом смысла, субъективно предполагаемым гипотетическим действующим лицом или действующими лицами в данной ситуации» [1, с. 603].
Для реконструкции смысла немецкий социолог задает определенные опорные точки. В частности, как указывает М. Вебер, «наибольшей «очевидностью» отличается целерациональная интерпретация. Целерациональным мы называем поведение, ориентированное только на средства, (субъективно) представляющиеся адекватными для достижения (субъективно) однозначно воспринятой цели» [2, с. 495]. Степень рациональности действия, по Веберу, оце-
нивается соответствием цели и средств ее достижения. При этом важно отметить, что не всякое действие укладывается в целерациональную схему, поскольку «одинаковое по своим внешним свойствам и по своему результату поведение может основываться на самых различных констелляциях мотивов, наиболее понятная и очевидная из которых отнюдь не всегда является определяющей» [2, с. 495]. При этом «рациональная очевидность присуща тому действию, которое может быть полностью доступно интеллектуальному пониманию в своих преднамеренных смысловых связях» [1, с. 604].
Между тем целерациональная интерпретация смысла неуниверсальна, поскольку социальное действие далеко не всегда целиком укладывается в рациональную схему. В своей типологии поведения М. Вебер указывает на действия, в которых реализуется не столько сознательная цель, сколько ценностная установка сознания. По этой причине «высочайшие «цели» и «ценности», на которые, как показывает опыт, может быть ориентировано поведение человека, мы часто полностью понять не можем, хотя в ряде случаев способны постигнуть его интеллектуально; чем больше эти ценности отличаются от наших собственных, важнейших для нас ценностей, тем труднее нам понять их в сопереживании посредством вчувствования, силою воображения» [1, с. 604].
Нам важно то обстоятельство, что М. Вебер различает действия, понимание которых полностью укладывается в целерациональную схему, и действия, рациональность которых не вполне очевидна. Последние совершаются в силу определенной установки, которая сама по себе может быть понята герменевтически, т.е. вчувствованием в мир переживаний действующего субъекта. Понимание действий второго типа оказывается задачей сложной, подчас неразрешимой. Тем не менее социология М. Вебера ставит своей задачей определение социального смысла и социального значения действий любого типа. В рамках этой задачи целерациональное действие оказывается своеобразной идеальной схемой понимаемого поведения. Активность другого типа может рассматриваться как отклонение от идеальной схемы рационального действия2, и такой прием позволяет ввести всякое социальное действие в сферу анализа понимающей социологии.
Мы оставим здесь без внимания веберовскую типологию поведения, позволяющую соотносить социальные действия с социальными общностями
1 «...в науке, предметом которой является смысл поведения, «объяснить» означает постигнуть смысловую связь, в которую по своему субъективному смыслу входит доступное непосредственному пониманию действие» [1, с. 608].
2 «Для типологического научного исследования все иррациональные, эмоционально обусловленные смысловые связи, определяющие отношение индивида к окружающему и влияющие на его поведение, наиболее обозримы, если изучать и изображать их в качестве «отклонений» от чисто целерационально сконструированного действия» [1, с. 605].
и социальными институтами. Точно так же вне поля нашего рассмотрения останутся тонкие вопросы оценки субъективной и объектной рациональности, субъективной и объективной оценки значимости рационального действия и т.п. Предметом нашего анализа станет различие между поведением, понимание которого может быть полностью исчерпано целерациональной схемой «цель - средство - результат», и поведением, имеющим иррациональные основания и реализующим убеждение, ценностную установку и т.п. При этом вслед за Вебером мы должны отделить «социальную схему» поведения от чисто психологических факторов, которые могут быть условиями реализации поведения, но не факторами, способными дать его исчерпывающее понимание. Иначе говоря, оба варианта поведения мы должны рассмотреть именно как социально значимое поведение, наделенное (субъективно или объективно) социальным смыслом и соотнесенное с поведением других социальных субъектов.
Поведение и деятельность: исходные определения
Когда говорят или пишут о проявлениях индивидуальной или социальной жизни индивида, то в русском языке используют, по меньшей мере, два термина, а именно «поведение» и «деятельность», дополняемые иногда (чаще всего в рамках научного анализа) термином «действие». В каждом конкретном случае смысловые тонкости названных терминов определяются контекстом их употребления. Уместно предположить, что использование указанных слов, доводимое до их терминологического разграничения, продиктовано не только стилистическими требованиями, которым с необходимостью приходится следовать при написании текста. Возникает вопрос: можно ли выделить специфическое содержание, обозначаемое этими терминами, которое далеко не всегда осознано, но которое, тем не менее, ограничивает сферу их употребления.
Если искать объективные основания для разграничения названных терминов, то уместно обратиться к основным формам человеческой активности. Исходным пунктом станут здесь эволюционные представления, открывающие путь не только к выяснению процесса складывания специфических социально-культурных форм активности человека, но также и к рассмотрению ассимиляции в социогенезе форм активности, наследуемых из предшествующих стадий эволюции.
Нет сомнения в том, что становление человеческих сообществ сопровождалось трансформацией поведения, в ходе которой складывались его современные формы. Для того чтобы составить ясное представление об эволюции человеческого по-
1 Наше видение этой проблемы представлено в работе [3].
ведения и о превращении его в социальное поведение, которое типизирует М. Вебер, необходимо зафиксировать причины этой трансформации и ее основные фазы. Культурологи и антропологии ведут дискуссию об обстоятельствах формирования культурного сообщества людей. В рамках поставленной нами задачи мы не можем обсуждать все обстоятельства эволюционного процесса, приведшего к становлению человеческого сообщества1, но ограничимся фактом становления предметного (орудийного) действия и рассмотрением соотношения предметного действия с поведением животных и человеческим культурным поведением.
Овладение предметным действием явилось тем фактором, который дал старт активной фазе социогенеза, для изучения которого существенное значение имеет сопоставление особенностей предметного действия с биологическими формами жизнедеятельности. В этологии, исследующей поведение животных, указывают на то, что основанием их активности являются врожденные видовые программы. Поведение животных наследуется генетически, весь набор поведенческих программ имеется у биологической особи при ее появлении. Прижизненный опыт, обеспечивающий адаптацию видовых программ к специфическим факторам внешней среды и создающий вариативность при выполнении генетически обусловленных программ, приобретает некоторое значение только у высших животных, живущих сообществами. Но и в этих случаях он остается вспомогательным фактором, обретающим свое значение лишь в контексте генетически наследуемых видовых программ.
Генетически наследуемые программы представляют собой структуры действий, в которые включены также генетически унаследованные способы их активации. В частности, в программу входят такие важные составляющие, как комплексы фиксированных действий и ключевые (сигнальные) раздражители. Комплекс фиксированных действий представляет собой совокупность реакций (действий), выполняемых в ходе реализации программы и обеспечивающих достижение соответствующего результата. Они представляют собой характерные для определенного вида животных действия, обеспечивающие поиск пищи и насыщение; действия по освоению и защите территории; брачные действия, выполняемые в период подготовки и осуществления спаривания; действия по уходу за потомством и т.п. комплексы фиксированных действий. Важно, что такому поведению животные не обучаются при жизни, оно является врожденным, и проблема заключается лишь в том, чтобы активировать его в ситуации, которая требует необходимого набора действий.
Запуск комплекса фиксированных действий осуществляется цепочкой «мотив - ситуация -ключевой раздражитель». Прежде всего животное должно быть мотивировано на определенное поведение. В активности животного всегда присутствует целый ряд жизненных мотиваций, как активированных в соответствующей фазе жизни, времени суток и т.п., так и просыпающихся по мере необходимости. Более того, совокупность мотиваций во всякий момент времени представляет собой иерархированную систему, в которой тот или иной мотив в определенный момент времени может принимать доминирующее значение и подчинять себе текущее поведение животного. Мотивированное состояние побуждает животное искать условия для удовлетворения мотива, если же эти условия найдены, то включается комплекс фиксированных действий, ведущих к необходимому результату (в широком смысле в комплекс фиксированных действий можно включить все акты поведения, совершаемые с момента пробуждения соответствующего мотива). Пригодность ситуации для совершения определенной суммы действий определяется по так называемому ключевому (или сигнальному) раздражителю, представляющему собой характерный признак ситуации или системную совокупность признаков, свидетельствующих о том, что ситуация адекватна тем действиями, которые предстоит совершить. Достижение результата ведет к угасанию мотивации.
Таким образом, структура поведения животного может быть представлена схемой «мотив - ситуация - ключевой раздражитель - комплекс фиксированных действий - результат». Несомненно, что все многообразие поведения животных не может быть дедуцировано из этой схемы, но, как можно предположить, она вскрывает принцип организации поведения животных. В чистом виде такой порядок действий можно обнаружить у животных, стоящих на относительно низких ступенях эволюции. Для более высоких уровней развития на эту схему накладывается ряд дополнительных факторов, предопределенных уровнем организации животного, способом его существования (например, в сообществе или вне его), факторами природной среды и т.п.
Можно указать на два существенных обстоятельства, способствовавших развитию и усложнению поведения, именно: 1) появление психики и развитие психической жизни животных; 2) жизнь в сообществе. Поведение животных, наделенных головным мозгом и психическими реакциями, несравненно богаче поведения насекомых, рептилий и т.п. Наличие психики свидетельствует о высокой степени развития и широких приспособительных возможностях биологической особи. Во-первых, наличие психики обеспечивает более гибкое реагирование на ситуацию. Вместо одномерных, прямолинейных и доста-
точно примитивных реакций на отдельный ключевой раздражитель, которые могут быть обнаружены, например, у насекомых, психика позволяет сформировать целостное и системное восприятие ситуации, всего комплекса характерных для нее взаимосвязанных факторов. «Аналитическая способность» такого рода, позволяющая дифференцировать характеристики окружающей среды и создавать системный образ ситуации, обеспечивает большую лабильность поведения и большую приспособляемость. На этом уровне восприятия роль сигнального раздражителя может выполнять системный и целостный образ ситуации. Во-вторых, и это крайне важно для становления поведения человека, с появлением психики формируется эмоционально-психическая активность, элементом которой является эмоциональная память. Чем большее эмоциональное напряжение вызвала та или иная ситуация, тем более надежно она запоминается. Поэтому психика активно участвует в организации поведения. Фундаментальную роль играет здесь то обстоятельство, что через набор эмоциональных состояний психика позволяет закрепить прирожденную или формирующуюся иерархию мотиваций в ее связи с факторами внешней среды. Иначе говоря, выстраивается новая, более гибкая и подвижная система управления поведением, основанная на более тонком и многогранном восприятии внешних обстоятельств и мотивационных установок, которые, кстати сказать, также проявляют себя через психические состояния особи.
Развитию и усложнению поведения способствует жизнь в сообществе. Этологи могут придавать понятию «сообщество» весьма широкий смысл. Мы же имеем в виду достаточно тесные сообщества животных в виде организованной стаи, стада, прайда или сообщества обезьян. Совместная жизнь развивает поведенческие формы, которые называют иногда социальным поведением животных. Особый характер последнего заключается в следующем. Во-первых, поведение особи в сообществе не должно вступать в противоречие с принципами его организации, оно не может быть «антиобщественным», иначе особь будет вытолкнута из сообщества. В частности, поведение особи должно соответствовать установившейся иерархии и тому положению, которое она в ней занимает. Во-вторых, биологическая особь должна соотносить свое поведение с состоянием и поведением других членов сообщества. Она должна «понимать» других членов сообщества, т.е. уметь распознавать их положение в иерархии сообщества, их эмоциональные состояния и намерения, реагировать на управляющие воздействия, которые сложились в сообществе, и т.п. Таким образом, жизнь в организованных сообществах способствует развитию психики и усложнению поведения животных.
В контексте обсуждаемого вопроса отметим, что сложные формы жизни, включая жизнь в сообществе, опираются на рассмотренную выше структуру поведения. Жизнь в сообществе связана с необходимостью «распознавать» поведение других особей, а также включаться в организованное поведение сообщества как целого. Это обстоятельство ведет к количественному и качественному расширению сигналов, на которые реагирует особь. Однако этим не разрушается сама структура поведения, которое остается, по сути, реагированием на текущие ситуации согласно сигнальным раздражителям. Содержательным наполнением этих реакций являются соответствующие генетически запрограммированные комплексы поведенческих действий. Однако в высших сообществах, в частности в сообществах гоминид - эволюционных предков человека, прижизненное поведение особи подвержено большей динамике. Но в этом пункте мы подходим к вопросу о становлении человеческого общества и факторах, которые этому способствовали.
Социогенез связан с качественным изменением форм жизнедеятельности предков человека. Он заключает в себе много трудных вопросов, один из которых относится к процессу становления орудийной (предметной) активности гоминид. Отношение к формированию предметной деятельности человека представлено, по меньшей мере, двумя крайними позициями. Одна из них связывает становление человеческого общества исключительно с развитием трудовой деятельности (производство средств производства), другая указывает на изменения в психике, в поведении, в целом на становление культуры, производной от которой явилась орудийная деятельность человека. Оставляя без внимания тонкие вопросы генезиса орудийной активности человека и не заостряя внимание на том, что «первично» в этом процессе, мы зафиксируем то обстоятельство, что не существует человеческих обществ, не располагающих тем или иным уровнем развития орудийной активности. Поэтому нам важно отметить признаки, которыми структура предметной (орудийной) активности принципиально отличается от структуры поведения, сложившейся ранее в процессе биологической эволюции.
Фундаментальный признак орудийной активности человека, которым она радикально отличается от поведения животного, заключается в целенаправленности предметного действия. Последовательность действий (операций), выполняемая в деятельностном акте, активируется не сигнальным раздражителем, но целевой установкой, т.е. тем результатом, который предполагается достигнуть посредством акта деятельности. Соответственно этому набор операций, совершаемый в орудийной активности человека, теряет признаки комплекса фикси-
рованных действий. Он не имеет и не может иметь врожденного характера. Деятельностные акты закрепляются в индивидуальной и социальной памяти как действия, обеспечивающие реализацию соответствующей конкретной цели. Иначе говоря, только в орудийной (предметной) деятельности человека - и это обстоятельство крайне важно для типизации социальных действий человека - мы впервые сталкиваемся с целерациональными актами, построенными по схеме: цель - средство - действие - результат. Средства, включенные в данном случае в структуру предметного действия, предстают как совокупность естественных и искусственных факторов, создающих предметную структуру, в рамках которой совершается необходимая последовательность действий. В силу названного обстоятельства развитие деятельности находит свое выражение в дифференциации и усложнении предметно-деятельностных структур, т.е. в развитии техносферы.
Предметная целерациональная активность не может наследоваться биогенетически. Она сохраняется лишь в совокупном деятельном опыте сообщества и передается через обучение, т.е. социогене-тическим путем «культурного наследования». Последнее обстоятельство является важным для понимания социогенеза, поскольку из него следует, что целерациональная активность в форме целесообразного предметного действия могла сложиться только в сообществе и не могла быть индивидуальным эволюционным признаком человека. Предметную деятельную активность человека нельзя представить как эволюционный этап в развитии поведения в силу того, что деятельность строится по принципиально иной схеме, а именно по схеме целерационального действия. Ассимиляция гоминидными сообществами новой формы активности открыла для них новую эволюционную траекторию, нашедшую свое выражение в социогенезе, в культурно-историческом процессе, началом которого стало предметно-деятельное отношение к природной среде.
Еще раз отметим, что с формированием деятельности связано становление генетически первых форм целерационального действия. Предпосылки для его становления носят интегральный характер. Это изменения в психике, обусловленные морфологическим развитием и жизнью в сообществе, мани-пулятивные действия, необходимым условием развития которых стало прямохождение и освобождение передних конечностей от локомоции, и т.п. Важно, что становление предметного целесообразного действия захватило все стороны жизни гоминидных сообществ, потребовало целеполагания как особого психического процесса, а также таких изменений в организации гоминидных сообществ, которые сделали возможным движение по новой эволюционной траектории. Социальная эволюция гоминидных со-
обществ находит свое воплощение в изменении поведения индивидов, входящих в эти сообщества, поскольку, как уже отмечалось, изначально поведение животных не являлось целерациональным и могло приобретать названное свойство лишь в ходе социогенеза. В конечном счете мы полагаем, что генетически первые формы целерационального действия формируются у человека в процессе социогенеза в связи со становлением орудийной деятельности (или просто деятельности) как принципиально новой формы активности в сравнении с поведением. Рассмотренные выше структуры поведения и целерационального действия являются крайними полюсами, соединение которых в социальной активности человека, отмеченное М. Вебером, должно стать предметом последующего рассмотрения.
Поведение, деятельность и понимающая социология
Представление деятельности как вида активности, качественно отличающегося от поведения животных, открывает путь для концептуального осмысления социального поведения человека. Главным эволюционным фактором, изменившим поведение человеческого индивида в сообществе, стало формирование культуры, точнее сказать, мира символов и смыслов, на которые ориентированы социальные действия человека, в то время как рационально-деятельностная активность стала отправной точкой для формирования культуры. Овладение деятельностным отношением к природе имело своим следствием изменения во взаимоотношениях членов сообщества и в структуре сообщества в целом. Воспроизводство эволюционирующей социальной организации оказалось неотделимым от поддержания новых искусственных форм поведения, обусловленных социогенезом. Культура становится средством формирования, закрепления и трансляции нового поведения, и его закреплению способствуют новые мотивации, задаваемые социальной средой, а также искусственные (культурные) средства активации и регулирования поведения. Эту задачу решает мир символов и значений, надстраиваемый над социальным и природным окружением. Человек начинает жить в культурном мире символических значений. Успешность действий в мире культуры обусловлена тем, что мир значений непроизволен, но связан с предметными действиями, социальной средой, поведением других индивидов. Символическими смыслами наделяется прежде всего природа, в которую помещаются главные образы мира культуры. Помещенные в природную среду культурные смыслы приобретают значение фундаментальных и внешних объективных факторов, по отношению к которым выстраиваются основные формы социального поведения.
Таким образом, процесс становления нового поведения обнаруживает себя в том, что символичес-
кий мир приобретает значение жизненного пространства, в которое помещен социальный субъект. Реальные обстоятельства жизни и их символическая трактовка образуют прочную связь в рамках соответствующей культуры. Общая социогенетичес-кая закономерность проявляет себя в данном случае через формирование мира смыслов и значений. Что же касается содержательного наполнения названной сферы, то оно зависит от конкретных условий социальной эволюции, в ходе которой на культурные формы, обеспечивающие, например, самоидентификацию первобытных сообществ, могут накладываться вполне случайные обстоятельства.
Фундаментальным фактором становления социального поведения человека явились его психические способности, сложившиеся в ходе биологической эволюции и получившие мощный импульс к развитию в рамках социогенеза. Еще на стадии биологического развития психическое восприятие и эмоциональная память животных играют важную роль в организации их поведения. Но гораздо более фундаментальное значение приобретают эмоционально-психические способности в культурном поведении человека. Их роль определяется тем, что названные способности необходимы для освоения человеком формирующегося мира смысловых значений, т. е. для становления и функционировании сознания. Специфику сознания принято связывать с использованием абстрактных образов и понятий, осуществляемых на уровне рассудочного (разумного) мышления. Однако сфера сознания является двухслойной. Кроме высшей психики, представленной мышлением посредством понятий и оперирующей абстрактной реальностью, есть слой эмоционально-психической активности, сфера эмоционально-психических переживаний. И на вопрос, что переживает человек, можно дать, по сути, один ответ: человек переживает мир культурных смыслов, на который опирается его поведение. Характерно, что в этом случае носителями смыслов являются зрительные, слуховые и другие образы, обращенные к эмоциональному восприятию человека. Образы, а не абстракции являются в рассматриваемом случае средствами передачи смысловых значений. В свое время К. Лоренц указывал на значительную общность эмоциональной сферы животного и человека, на сходство их эмоциональных состояний в критических ситуациях. Тем не менее можно утверждать, что психика животных ограничена процессами возбуждения и торможения, в то время как переживание, в его собственном смысле, доступно только человеку, поскольку, отметим еще раз, оно обращено к миру культурных смыслов. Человек может переживать не только свои собственные поступки и жизненные ситуации, но и события, совершающиеся в жизни дру-
гих людей, жизни общества, жизни литературных героев. Он может отзываться на музыкальную гармонию, на образы, создаваемые словом, кистью, звуками и т.п. При этом сфера сознания в норме представляет собой некую целостность, в рамках которой соотнесено движение в сфере мышления и сфере переживаний. То, что определенным образом переживается в чувствах человека (добро, зло, любовь, справедливость и т.п.), осознается на уровне мышления. Благодаря этому совокупность переживаний получает опору в системе мыслимых образов и абстракций, и, наоборот, мыслительная структура сознания опирается на структуру переживаемых смыслов. Соотношение названных слоев сознания обсуждалось в философии как проблема веры и разума, в психологии - как проблема сознания и бессознательного и т.п. Нам важно зафиксировать, что мир сознания не существует вне переживаний, вне аффективной активности психики1.
Приняв во внимание соотношение когнитивной и эмоциональной составляющей в структуре сознания, мы можем вновь обратиться к абстракциям понимающей социологии М. Вебера, в частности, к целерациональному действию как ее опорной модели и к идеальным типам поведения. Как было показано выше, целерациональное действие в его чистом (идеальном) виде представлено предметнодеятельностным актом. Строго говоря, предметнодеятельная активность не требует включения внутрь себя аффективной стороны психики, в ней доминирует рациональное соотношение цели и средств. Рациональность деятельности проявляет себя в адекватном выборе средств. Характерным примером являются здесь абстракции наук о природе, которые в конечном счете обращены к предметной деятельности и являются средствами ее рациональной организации. По своей природе абстракции науки не являются и не должны быть объектом переживаний, они не обращены к аффективной активности сознания. Например, не может порождать каких-либо эмоций правило 2 х 2 = 4 или тот факт, что сумма квадратов катетов прямоугольного треугольника равна квадрату гипотенузы. Это чисто рациональные факты, социальное значение которых, как указывает М. Вебер, становится предметом понимающей социологии только в процессе использования подобных правил, т.е. в ситуациях, когда названные правила сопровождают социальное действие.
Уже отмечалось, что целерациональность изначально присуща деятельности как эволюционно новой форме активности. Тем более важным является рассмотрение проникновения целерационального начала в человеческое поведение и превращение последнего в осмысленное социальное действие субъекта, к которому и обращается понимающая социология. Здесь следует принять во внимание, что в ходе становления социальных форм активности происходило не только преодоление биологических форм поведения, но также адаптация к новым действиям тех поведенческих структур, которые сложились на предшествующих фазах эволюции. В частности, социогенез не устранил неосознанных действий, осуществляемых по схеме «мотив - ситуация (сигнальный раздражитель) - действие». В поведении человека сохранились реакции, совершающиеся по принципу «сигнальный раздражитель - действие», в которых, как и в поведении животных, реализуются фиксированные действия2. К таким поведенческим формам относятся моргание, покраснение, оборачивание, осматривание и т.п. Реакции такого типа не имеют принципиального значения для рассмотрения социального поведения, поскольку они носят преимущественно рефлекторный характер, не затрагивают сферы сознания и мало касаются всего массива социальной активности человека. Они лишь указывают на то обстоятельство, что в достаточно сложном массиве поведения человека могут воспроизводиться структуры, унаследованные из эволюционного прошлого.
Проникновение рациональной составляющей в поведение человека могло происходить лишь через осознание связи мотивации и действия аналогично тому, как рациональность предметного действия обнаруживает себя через связь «цель - действие -результат». По этой причине для анализа социального поведения принципиальное значение имеет рассмотрение процесса формирования и реализации мотивационных установок. В человеческом обществе мотивации социального поведения формируются культурой, т.е. всей совокупностью мира смыслов и значений, соотносимых с социальной и предметной средой. В ходе ассимиляции мира культуры и формирования мотиваций исключительная роль принадлежит эмоциональным процессам, процессам переживания образов и смыслов. Внутренний психический мир человека формируется подобными комплексами переживаний. Часть таких
1 Прав был Л.С. Выготский, когда указывал, что нельзя понять сферу сознания без обращения к аффектам: «Кто оторвал мышление с самого начала от аффекта, тот навсегда закрыл себе дорогу к объяснению причин самого мышления, потому что детерминистский анализ мышления необходимо предполагает вскрытие мотивов мысли, потребностей и интересов» [4, с. 21].
2 На это обращается внимание и М. Вебер: «Существуют явления, рассматриваемые нами как «собственные», а именно «психические», совершенно будничные реакции человека, которые, однако, в своей взаимосвязи вообще не обладают качественно специфической очевидностью, свойственной «понятному» [2, с. 496].
переживаний осознана и осмыслена, но значительная часть не сопровождается рациональным осмыслением и составляет сферу бессознательного, подсознательного и т.п. В этой сфере или, по меньшей мере, с ее участием формируются мотивации социального поведения. В одних случаях эти мотивации осознаются и соотносятся с социальными условиями, в других - остаются неосознанными или осознаются (рационализируются) неадекватно. Так или иначе иррациональные составляющие социального поведения коренятся прежде всего в мотивациях, возникающих в контексте всего психического строя субъекта действия. Неудивительно, что и действия, обусловленные неосознанными мотивациями, не укладываются в схему целерациональной активности. Мотивы таких действий становятся понятными, как указывает М. Вебер, «если изучать и изображать их в качестве «отклонений» от чисто рационально сконструированного действия» [1, с. 605].
Сильные мотивации, укорененные в психике человека, могут решающим образом влиять на поведение индивида безотносительно к их рациональной оценке другими людьми или даже самим индивидом. Например, нельзя назвать целерациональным поведение сильно увлеченного и, тем более, страстно влюбленного человека. Характерно, однако, что в поведении такого рода прослеживается описанная выше связь «мотивация - ситуация - действие», характерная для поведения высших животных. В состоянии напряженной мотивации конкретные действия человека «запускаются» факторами, функционально играющими роль сигнального раздражителя. В историческом прошлом примером поведения, совершавшегося по подобной схеме, мог служить вызов на дуэль. В действии такого рода имелись все названные выше факторы: мотивация в форме обостренного чувства чести; ситуация, возникавшая при оскорбительных (согласно социальной норме) действиях другого представителя социальной группы; реакция в форме вызова на поединок и участия в нем, весьма похожая в функциональном плане на комплекс фиксированных действий. Такое поведение может быть понято и даже каузально объяснено, но его реализация осуществляется, по сути, по вышеприведенной поведенческой схеме «мотивация - ключевой раздражитель - действие».
Как уже отмечено, рационализация поведения осуществляется через связку «мотив - цель», благодаря которой осознанная мотивация трансформируется в целевую установку. Переход от мотивации к цели открывает путь к целерациональному социальному действию, направленному на достижение цели и построенному по той же схеме «цель - действие - результат», что и предметное действие. Постановка цели трансформирует социальное по-
ведение в совокупность осознанных действий, выступающих в роли средств достижения цели. Однако это обстоятельство не значит, что поведение трансформируется в целерациональное действие, тождественное предметному действию. В частности, одно из характерных отличий поведения состоит в том, что в социальном действии субъект чаще всего не имеет возможности искусственно создавать ситуацию, в которой совершается действие, ведущее к нужному результату, так что его поведение принимает адаптивный характер. Напротив, в предметном действии сами условия совершаемого преобразования («технологического процесса») создаются действующим субъектом. Разумеется, это противопоставление не является абсолютным. В трагедии Шекспира Яго создает условия для достижения своей цели вполне рациональным воздействием на ситуацию, когда подбрасывает Дездемоне платок Кассио. Еще более выражены действия субъектов по изменению социальной действительности и созданию условий для достижения цели в процессах политических, тем более принимающих революционный характер. С другой стороны, возможности изменения социальной ситуации всегда ограничены. Более того, большинство текущих социальных целей достигается поведением, направленным на адаптацию к социальной среде и исключающим ее преобразование. Это, например, поиск работы, получение образования, продвижение по службе и т.п. В любом случае для нас важно, что условием рационализации поведения является переход от мотивации к цели.
В конечном счете в активности человека можно выделить по меньшей мере три типа действий. Один из них представлен поведением, осуществляемым как ситуативная реакция на совокупность внешних факторов. В его основе лежит схема «мотив - раздражитель - фиксированное действие». Такими могут быть не только рефлекторные реакции, но и поведенческие акты, совершаемые на уровне межличностных отношений. Другая крайняя форма активности представлена целерациональным предметным действием, которое подчинено рассудочной цели и, можно сказать, являет собой чистую форму рациональности. Наконец, между названными полюсами располагается социальное поведение, синтезирующее иррациональную и рациональную составляющие через взаимосвязь «мотив - цель». Исходным пунктом социального поведения является мотивация, но трансформация последней в цель или совокупность целей предполагает осознание социальной ситуации, частью которого является и осознание собственного мотива. Осмысление социальной ситуации означает «подключение» индивида к значениям, которыми она «наделена» в структуре целого, и вне такого
осмысления невозможен выбор совокупности действий, ведущих к поставленной цели. Без этого акта осознания смыслов невозможно само социальное действие, ибо рефлекторная реакция в данном случае невозможна и неуместна. Даже на уровне меж-индивидуальных отношений структуры поведения будут различными в зависимости от того, реализуются ли в поведении личностные отношения или отношения, предопределенные социальными ролями субъектов. В последнем случае ведущую роль в поведении приобретает некая социальная норма, регламентирующая отношения социальных субъектов. Тем более существенны такие нормы во взаимоотношениях индивида и социальных структур, при которых эмоциональная реакция в принципе непродуктивна и не является действием, приобретающим необходимую социальную значимость.
Итак, осознание социальной ситуации и трансформация мотивации в цель являются сторонами единого процесса, обеспечивающего целенаправленность и целерациональность социального поведения. Но это обстоятельство не означает, что каждый индивид при всяком мотивационном побуждении должен обращаться к рассудочной модели социальной среды и искать адекватный набор актов социального действия. Эту работу выполняет за индивида культура, соединяющая мотивацию, цель и соответствующие действия. В результате в обществе складываются типовые формы социального поведения, соответствующие тем или иным мотивационным установками и распадающиеся на комплексы действий, подобные комплексам фиксированных действий в поведении животных. Это подобие является внешним, поскольку природа и способ реализации комплекса действий социального существа носят культурный характер. Тем не менее можно принять, что в контексте культуры, формирующей поведение людей, складываются своеобразные цепочки культурных связей «мотивация - ситуация - действие», обеспечивающих типовые формы социального поведения, на которые указывает понимающая социология М. Вебера. Для названного типа социального действия весьма уместно вводимое немецким социологом представление об объективном и субъективном смысле действия.
Например, мотивация на получение образования легко трансформируется в ряд типовых задач, решением которых является комплекс целерациональных действий: подача заявления на прием в учебное заведение, изучение необходимого комплекса дисциплин, сдача экзаменов и другие действия, сопровождающие названный процесс. Подобным образом трансформируются в набор целерациональных социальных действий и другие мотивации, связанные с движением в социальном пространстве, включая участие в политических процессах. Как правило, в
обществе есть набор социальных действий, необходимый для решения того или иного комплекса социальных задач. Такие наборы действий можно назвать социальными программами, и их принципиальное отличие от комплекса фиксированных действий животных заключается в том, что они имеют, как уже указывалось, культурный характер, т.е. выработаны обществом в ходе социально-исторического развития. Эти программы приобретают характер социальной нормы, которая предлагается индивидам и социальным группам.
Особенность использования подобного рода целенаправленных «социальных программ» заключается также в том, что подбор комплекса действий, обеспечивающих достижение цели, не имеет однозначной детерминации поставленной целью и, тем более, мотивацией. Однозначной связи между целью и средством нет даже в актах предметного действия, поскольку выбор последовательности действий определен дополнительными условиями, среди которых важная роль принадлежит соображениям технологической эффективности. В еще большей степени комплекс различных социально-культурных обстоятельств наложен на сознаваемые социальные действия. В конечном счете выбор «поведенческой программы» и ее закрепление в социальной среде определяются культурой, в ее контексте рождаются соотношения мотиваций, целей и средства их реализации. Культурная среда осуществляет селекцию возможных «социальных технологий», накладывая ограничения на связь цели и средства в социальном действии. Что же касается самих мотиваций социального поведения и социального действия, то они формируются в контексте культуры, и благодаря этому обстоятельству становится возможным социальное действие, соотнесенное с социальной средой. В человеческом обществе культурным смыслом наделяются все мотивации, связанные с биологическим и социальным воспроизводством. Одновременно общество предлагает множество социальных программ, используемых для достижения тех или иных целей. Культура, т.е. совокупность смыслов и значений, составляющих ее содержание, обеспечивает всякий раз переход от мотивации к цели социального действия. По этой причине нет связей единых и универсальных, одинаково пригодных для любого общества. В каждом обществе названные связи соответствуют той социальной среде, которая живет по нормам своей культуры. В результате исчерпывающему рациональному пониманию оказываются доступны типовые социальные действия, которые соединены с объективными смыслами и средствами их реализации. Понятной может быть также мотивация, определяющая субъективный смысл действия. Но рациональное понимание вынуждено отступать перед социально-
культурными процессами перехода от мотивации к действию в ситуациях, когда соответствующая мотивация не имеет сцепления с принятыми социальными средствами ее удовлетворения.
Культурная опосредованность связи «мотивация - цель - социальное действие» указывает на еще одно важное обстоятельство общественной жизни. Поскольку мотивации формируются в контексте культурных смыслов и в процессах переживания этих смыслов людьми, то общественная жизнь может быть представлена как постоянный поиск типовых действий с характерными для них целями, отражающими мотивационные установки, а также и как поиск социальных структур, в которых могут быть реализованы соответствующие мотивации. Это обстоятельство означает, что полная рационализация социального действия в принципе невозможна, она соответствовала бы остановке исторического развития и исторической смерти человечества (конец истории). М. Вебер прав в том, что полностью рационально понятое социальное действие есть лишь определенная идеализация, в то время как реальные факты поведения и социального действия опираются не только на рациональные соображения (доступность средств, их эффективность и т.п.), но и на факторы иррационального плана. Например, тот или иной способ действия может быть отвергнут по соображениям морального, религиозного или иного плана и по тем же соображениям могут оказаться предпочтительными действия, которые с рациональной точки зрения гораздо менее эффективны. Прозрачным и характерным примером соединения иррациональной мотивации с рациональным действием в художественной литературе является поведение Яго в шекспировском «Отелло». Иррациональная мотивация Яго, именно его зависть к успехам Отелло, трансформируется в постановку цели, безнравственную по сути и достигаемую безнравственными средствами. Но в контексте поставленной задачи действия Яго вполне целерациональны и весьма эффективны.
Отметим также, что мотивационные установки индивидов или социальных групп могут возникать в контексте чужой культуры, не свойственной тому сообществу, в котором совершается или замышляется соответствующее социальное действие. Результаты такого поведения, как правило, катастрофичны как для тех, кто руководствуется неадекватными мотивациями, так для сообщества, которому будут все-таки навязаны не свойственные ему типы социального действия. Историческим примером может служить движение декабристов, социальные, социально-культурные мотивации которых формировались в пространстве идей французского просвещения, но были чужды российской действительности начала Х!Х в. («страшно далеки они от наро-
да»). Иная, хотя и в чем-то сходная ситуация сложилась в конце XX в. в советском обществе, распад которого сопровождается столкновением мотивационных установок разных культур, что затрудняет выбор единых целей и социальных программ.
Разграничение механизмов поведения и деятельности открывает, на наш взгляд, новые возможности для подхода к решению проблемы взаимодействия рациональных и иррациональных составляющих в поведении человека, поставленной в понимающей социологии М. Вебера. Во-первых, принимает определенность разграничение М. Вебером субъективного, объективного и идеального типа смыслов. Действительно, всякое действие в социальной среде обретает определенное значение и тем самым некий объективный смысл, оцениваемый через традицию, мораль и право. Этот объективный смысл может быть весьма далек от того, который вкладывал в свои действия сам активный субъект. Одновременно можно говорить и о некоторых идеальных типических смыслах и типических действиях, обеспечивающих реализацию соответствующего осмысленного поведения. Иначе говоря, социальная среда скрепляет ряд смыслов с определенным набором действий, определенной программой действий подобно тому, как в поведении животных реализация мотивационной установки связана с генетически наследуемым комплексом фиксированных действий. Во-вторых, становятся понятными обстоятельства, порождающие дистанцию между целерациональным действием и поведением, обусловленным теми или иными мотивами. Рационально-рассудочной может быть только та сфера действия, в пределах которой мотивация преломилась в достаточно ясно сознаваемую цель, соотнесенную с социальной средой. Сама же мотивационная сфера принципиально иррациональна, и эта иррациональность обусловлена природой поведения. Поведенческие ценности и мотивации пережиты субъектом, они глубоко заложены в его эмоциональной сфере, пережиты через отношение к основным образам и символам, репрезентирующим соответствующие смыслы. Человек архаического общества пережил свое отношение к смыслам своей культуры, фиксированным в магических образах, которые поместила в природу культура. Современный человек переживает другие смыслы, но это обстоятельство не отменяет процессов эмоционально-психической организации его поведения. М. Вебер прав в том, что у рациональной интерпретации поведения есть определенные границы, и в ряде случаев понимающая социология может ограничиться только постижением того смысла, который вкладывал в свои действия некий субъект, или тех смыслов, которыми наделила соответствующие действия культура. Иногда это постижение достигается герменевтикой, процессами сопереживания тем действиям, которые мы стремимся понять.
Такое понимание может достигать успеха лишь в том случае, если достигнуто эмоциональное вхождение в мир культурных смыслов, в пространстве которых рождалась определенная мотивация и сопровождающие ее действия. Наконец, как справедливо подчеркивает М. Вебер, мотивация и действия не всегда связаны рационально постигаемой каузальной связью. Например, человек, принимающий социальную среду и мир культуры, в котором он живет, открыт созидательному творчеству и будет искать приложения своим способностям ради участия в поддержании и развитии общества в доступных ему измерениях. Наоборот, асоциальное поведение базируется на негативном отношении к социальной действительности, к тем или иным ее сторонам. Оно возникает в эмоционально-мотивационной сфере и толкает на весьма разнообразные поступки, в которых трудно усмотреть рациональный смысл. Эти действия могут быть названы немотивированными, но такое определение справедливо только в том смысле, что в поступках такого бывает трудно усмотреть рациональную цель. Их рациональность заключается единственно в том, что они выражают негативное отношение индивида к социальному окружению во всех или отдельных его проявлениях.
Подобные факты указывают на существенные различия в поведении, обращенном к конкретным индивидам, и в поведении, соотнесенном с социальными институтами. Если в первом случае эмоционально окрашенные действия могут быть поняты и вызывают ожидаемое ответное действие, то отношение к социальным институтам может опираться только на принятые в обществе нормы социального действия, имеющие рационально-рассудочный характер. Выражение эмоций здесь возможно, но оно не является средством социального действия, в лучшем случае оно оказывается средством, выражающим мотивацию. Например, факты немотивированного агрессивного асоциального поведения свидетельствуют, что в социальной среде нет типовых смыслов и типовых рациональных действий, обеспечивающих перевод мотиваций в рациональную плоскость и последующее удовлетворение соответствующих мотивационных побуждений. Если дворянину нанесено личное оскорбление, то в его распоряжении есть определенные социально-культурные средства защиты собственного
достоинства. Ими воспользовался пылкий Ленский, чтобы погибнуть в поединке с Онегиным в известной поэме Пушкина. Но когда оскорбление и ущерб моральный и материальный наносят социальные институты, то в обществе может не оказаться адекватных поведенческих схем, которыми мог бы воспользоваться индивид. Владимиру Дубровскому в повести А.С. Пушкина наносит унижение не только Троекуров, но и социальная среда, сделавшая обиду возможной и не давшая молодому Дубровскому защиты от нее. Неудовлетворенная мотивация толкает молодого дворянина на локальный бунт в виде разбойных действий в рамках своего уезда. Каждое его отдельное действие может быть уложено в целерациональную схему, но понимание целей и средств в рамках конкретных действий не позволяет понять поведение оскорбленного дворянина как некое целое, поскольку в его основании лежит иррациональная мотивация, для удовлетворения которой не оказалось адекватного социального механизма. В таких случаях возможность целерациональных действий открывается переносом индивидуального конфликта на уровень взаимодействия общества и социальной группы, к которой принадлежит индивид, причем действия социальной группы должны опираться на понимание взаимодействия группы и целого, а также на соответствующие социальные механизмы регулирования таких взаимоотношений. Но в случае с Дубровским такой ход оказывается невозможным, поскольку сам Владимир оказывается изгоем и не может апеллировать к своей социальной группе. Точнее сказать, его разбойные действия и есть его апелляция.
Отметим еще раз, что, на наш взгляд, разграничение поведения и деятельности позволяет в новом ракурсе увидеть соотношение рациональной и иррациональной компоненты в социальных действиях субъектов, которые могут принимать значения от нуля до единицы на разных полюсах названной активности. Более того, разграничение и синтез разных форм активности в жизнедеятельности человека позволяют поставить вопрос о рациональной и иррациональной составляющих на уровне культуры и жизни общества как целого, но решение такого вопроса должно стать предметом отдельного исследования.
Поступила в редакцию 28.12.2007
Литература
1. Вебер М. Основные социологические понятия // Вебер М. Избранные произведения. М., 1990.
2. Вебер М. О некоторых категориях понимающей социологии // Вебер М. Избранные произведения. М., 1990.
3. Чешев В.В. Человек как мыслящее существо. Томск, 1999.
4. Выготский Л.С. Собр. соч.: В 5 т. Т. 2. М., 1982.
5. Крушинский Л.В. Биологические основы рассудочной деятельности. Эволюционный и физиолого-генетический аспекты поведения. М., 1986.
