CC BY
328
ЯЗЫКОЗНАНИЕ
УДК 811.11-112
МОДАЛЬНЫЕ ГЛАГОЛЫ НЕМЕЦКОГО ЯЗЫКА:
ОТ ЭТИМОЛОГИИ К ПРАГМАТИКЕ
А.А. Балакина
Аннотация. Определяются роль предмодальной семантики в процессе грамматикализации и в формировании функционально-семантических особенностей лексем, выполняющих модальную функцию, их когнитивная и историко-культурная детерминация.
Ключевые слова: модальные глаголы; предмодальная семантика; грамматикализация.
Категория модальности - функционально-семантическая категория, выражающая разные виды отношения высказывания к действительности, различные виды субъективной квалификации сообщаемого. Нас интересует субъективная модальность, которая в естественных языках фиксирует одно из ключевых свойств человеческой психики: способность противопоставлять «я» и «не-я» в рамках высказывания (Ш. Бал-ли, А.М. Пешковский, В.В. Виноградов и др.).
Модальность, рассматриваемая в настоящее время как комплексная и многоаспектная категория, демонстрирует активное взаимодействие с целой системой других функционально-семантических категорий языка и тесную связь с категориями прагматического уровня. Это обусловливает преимущества сравнительно-исторического и сопоставительного подходов к анализу языковых фактов как основе для когнитивно-историкокультурной их интерпретации.
В немецком языке категория модальности представлена не только морфологически (системой наклонений, главным образом оптативом), но и широким кругом периферийных средств (лексико-грамматическими средствами выражения возможности, желательности, необходимости).
Специфика немецкого языка заключается в том, что среди лексико-грамматических средств выражения модальности есть специальная группа модальных глаголов и система наклонений, которые в сочетании с разнообразными неграмматизированными лексико-синтаксическими словосочетаниями аналитического характера со служебными (полувспо-могательными) глаголами модальности создают индивидуальную стилистическую дифференциацию модальных отношений.
По сравнению с более отвлеченным по своему значению флективным оптативом модальные конструкции с глаголами позволяют выразить более дифференцированным образом всевозможные оттенки личного мнения в силу того, что они сохраняют лексически дифференцированные различия модальных значений. В результате абстрагирования лексического содержания и частичной грамматизации словосочетания этого типа получают в позднейшей истории немецкого языка всё большее развитие как одна из его характерных лексико-грамматических особенностей. Благодаря наличию подобных конструкций с глаголами модальность из категории грамматической превращается в современном немецком языке в категорию стилистическую, что вполне соответствует природе оптатива как субъективного наклонения [1. С. 297-298].
В немецком языке модальными традиционно считаются глаголы sollen, müssen, wollen, mögen, können, dürfen. Морфологическим признаком данной группы глаголов является их претерито-презентность, т.е. в качестве настоящего времени у них выступает форма сильного претерита. Модальные глаголы выражают основные принятые в логике модальные значения возможности, желательности, долженствования. Это единственный случай в индоевропейских языках, когда модальные глаголы образуют четко ограниченный морфологический класс. Исследователи категории модальности бесспорно включают рассматриваемые нами модальные глаголы в сферу модальности (Жирмунский, 1965; Адмони, 1973 и др.).
Эта лексико-грамматическая группа интересна и с точки зрения ее участия в процессе грамматикализации. Существуют многочисленные работы по теории грамматикализации (К. Леман, Б. Хайне, Д. Байби, Т. Гивон, В.А. Плунгян, Т.А. Майсак, петербургская типологическая школа и др.), одной из ключевых проблем которой, как известно, является поиск возможных лексических источников грамматических показателей [2. С. 25-30]. Такая постановка задачи некоторым образом вовлекает лексику в круг явлений, системная природа которых считается доказанной, но, несмотря на большое количество интересных фактов, касающихся организации отдельных фрагментов лексических систем в разных языках и их диахронической эволюции (Хайне, Кутева, 2002), в работах по теории грамматикализации обычно представлен взгляд на лексику через призму грамматики. В них отобрана только «интересная» для грамматики лексика (части тела, базовые глаголы движения, бытия и обладания и т.п.); что касается лексических единиц как таковых - тем более системных - и типологически релевантных отношений между ними, то они, как правило, предметом специального исследования не становятся [2. С. 25-30].
С точки зрения лексической семантики глаголы могут быть поделены на сохранившие первичное значение (таковы глаголы со значением ‘идти’, ‘есть’, ‘сидеть’, ‘стоять’) и на глаголы с очевидно вторичным,
производным значением: таким, например, для всех индоевропейских языков будет значение ‘иметь’, которое для праиндоевропейского языка вообще не восстанавливается. Могла ли возникнуть смена лексического значения без влияния грамматической семантики? Это сомнительно: ‘схватил’ в прошлом может дать в настоящем времени значение результата данного действия, что в настоящем очевидным образом даст значение ‘держит’, ‘владеет’. Как представляется, только детальное описание лексической семантики (учитывающей и контекстуальное значение, отражающее функциональные особенности конкретных глагольных форм), подробное рассмотрение синтаксических особенностей, а также взаимодействия семантики модальных глаголов с другими категориями (наклонением, временем) способны дать ответ на вопрос об изменениях глагольного значения [3. С. 110]. Формирование класса модальных глаголов происходит одновременно с перестройкой всей системы наклонений. Категориальные значения, выражавшиеся первоначально на грамматическом уровне формами морфологической категории, переходят к лексико-грамматическим средствам. Это дает возможность выражать значения модальности более дифференцированно [4. С. 6].
Мы ставим своей задачей определение степени обусловленности функционально-грамматического становления лексических средств выражения модальности их предграмматической семантикой, поэтому рассматриваем грамматикализацию, с одной стороны, как процесс «обобщения, абстрагирования слова или предложения от конкретного лексического содержания», с другой стороны, пытаемся определить предграмматическую специфику формы и содержания. Неслучайность функционально-грамматической трансформации лексических единиц отмечал еще Б. Хайне (1991), один из наиболее авторитетных исследователей процесса грамматикализации, говоря, что грамматикализация есть «прежде всего семантический процесс», в основе которого лежит свойство человека использовать языковые формы с конкретным и «легко доступным» значением для выражения менее конкретных и менее «легко доступных» понятий [2. С. 39].
1. Модальность необходимости. Значения необходимости, возможности, желательности отражаются в языке посредством указаний на отношения между предметом (субъектом) и его действием, содержащихся в предложении. Условия, определяющие тип связи субъекта и действия, могут быть двоякими: с одной стороны, не зависящими от субъекта, находящимися вне сферы его «влияния», а с другой - напротив, непосредственно связанными с соответствующими качествами самого субъекта. Исходя из этого разграничиваем объективные и субъективные виды необходимости, возможности, желательности.
Применительно к объективной необходимости выделяем в качестве основных следующие значения: (не) иметь необходимость выполнить
действие в связи с наличием: 1) просьбы, приказа другого лица или коллектива; 2) каких-либо внешних по отношению к субъекту обстоятельств; 3) законов юридического или морально-нравственного характера. Субъективная необходимость реализуется в следующих значениях: (не) иметь необходимость выполнить действие в связи: 1) с осознанием субъектом своего внутреннего долга; 2) наличием внутренней потребности.
В современном немецком языке модальность необходимости выражается в основном с помощью модальных глаголов sollen и müssen. Современный глагол sollen ‘быть должным, обязанным’ имеет однородную семантику: он выражает значение необходимости, обусловленной внеположенными по отношению к субъекту явлениями (объективная необходимость). В отличие от семантически однородного глагола sollen, семантическая структура глагола müssen в современном немецком языке неоднородна. С одной стороны, он выражает значение внутренней (субъективной) необходимости - значение долженствования как осознание субъектом своего долга или как внутреннее побуждение; значение необходимости, обусловленной наличием потребности, желания. С другой стороны, он выражает значение объективной необходимости, зависящей от внешнего императива, обстоятельств, закономерностей [5].
Когда и как сформировалась семантическая однородность sollen и разнородность müssen, полагаем, показывает историко-этимологический анализ этих глаголов.
В древневерхненемецкий (др.-в.-нем.) период глагол sollen выражал значение ‘быть должным’, глагол muozan (совр. müssen) был многозначным: ‘быть в состоянии, мочь’, ‘иметь возможность’, ‘обладать свободой’, ‘не быть ограниченным чем-л., не иметь препятствия’, ‘иметь пространство’ [6. С. 590].
Историко-этимологические словари позволяют установить, что германские эквиваленты др.-в.-нем. глагола s(k)ulan имели значение ‘быть должным, быть вынужденным’. Отглагольное имя широко известно в древнегерманских языках не только в значении ‘долг’, но и ‘вина’: др.-гот. skula ‘должник’, skuldo ‘долг’; др.-исл. skuld, skyld, др.-англ. scyld, др.-фриз. skelde, др.-сакс. skuld, др.-в.-нем. sculd(a) ‘долг, вина’, ср. совр. англ. should ‘должный’; нем. Schuld ‘долг, обязательство, вина’ [7. С. 12-15]. Общегерманская форма *skul- продолжает в нулевой ступени огласовки индоевропейский корень *(s)kel-, надежно засвидетельствованный своими производными в балтийских языках в значении ‘быть должным, виноватым’ [8. Т. 2].
Балто-германская изоглосса сопоставима с точки зрения семантической типологии со славянскими производными от *vin- (повинность ‘обязанность ’и вина): у германских соответствий значение ‘долг’ соседствует с ‘виной’ (‘быть должным’ как ‘быть виноватым’). Существова-
ние семантической модели ‘вина’ ^ ‘долг, обязанность’ в балто-славя-но-германском ареале, модели, представленной явно исконной лексикой, свидетельствует о становлении понятия долга в условиях неразвитых денежных отношений и общинной / племенной собственности, когда обязательства, долг возникали как следствие проступка, причинения серьезного ущерба, а взаимообразное получение вещи не требовало жесткой регламентации [9. С. 196-197]. То есть употребление немецкого глагола sollen уже в ранних письменных памятниках немецкого языка в значении внешней необходимости обусловлено исходной внутренней формой.
В семантической структуре глагола müssen пересекаются значения внешнего и внутреннего принуждения. Неслучайность данного пересечения становится более ясной в ходе историко-этимологического анализа. Генетически родственная лексика др.-в.-нем. глагола muozan ‘быть в состоянии что-л. делать, прийти в какое-л. состояние’ представлена в других германских языках: др.-англ. motan ‘мочь, быть в состоянии что-л. делать’, ‘быть должным’, ср. англ. must ‘быть обязанным или связанным обязательным для выполнения требованием’, ‘иметь потребность или желание сделать что-то’; др.-фриз. motan, др.-сакс. motan, др.-сев. möten ‘свободно располагать пространством, временем, возможностями, силой’. Однокорневая лексика германских и других индоевропейских (и.-е.) языков восходит, как однозначно показывает этимологическая литература, к и.-е. *med- ‘измерять’: гот. mitan ‘мерить’, miton ‘измерять, обдумывать, полагать’, mitons ‘помыслы, помышление, мысль’; др.-англ. metan ‘мерить’; нем. messen ‘мерить’; исл. met ‘весы’, meta ‘оценивать’, metast ‘спорить’; др.-инд. masti- ‘измерение’, ‘взвешивание’; лат. meditor ‘размышляю’; др.-ирл. midiur ‘размышляю’, ‘сужу’ [8. Т. 2]. В западногерманском ареале однокорневые образования сохраняют значение, предполагаемое для индоевропейского времени (‘мерить, измерять, обдумывать, полагать’), претерпевая также дальнейшее изменение, которое, вероятно, можно истолковать как *‘(со)измерять (действия), исходя из внешних обстоятельств и собственных возможностей’ (ср. гот. ga-mot ‘имеет место’ (‘иметь место’ ~ ‘быть в наличии, иметься’), нем. Musse (f) ‘досуг, свободное время’, Muss (n) ‘необходимость’). То есть ‘мочь’ - результат осмысления субъектом своих возможностей и оценивание им сопровождающих выполнение действия внешних обстоятельств [10. С. 16-19].
Таким образом, направление семантического развития глагола müssen можно представить так: ‘соизмеряя (действия), располагать возможностями (собственными, внутренними и внешними)’ ^ ‘быть в состоянии что-л. делать’ ^‘иметь возможность’, ‘иметь необходимость’. Окончательно модальное значение долженствования как внутреннего долга (müssen) и как результат давления внешних обстоятельств (sollen) закрепилось в конце средневерхненемецкого периода [10. С. 16-19].
2. Модальность желательности. Структура современного глагола wollen достаточно однородна - выражает разные аспекты желательности. Многозначный же глагол mögen в современном немецком языке связан с выражением желания субъекта (‘любить’, ‘желать’, ‘иметь просьбу’; выражает пожелание, предостережение, угрозу), а также с выражением семантики возможности (допущение какой-л. возможности, неуверенное предположение; ‘мочь, быть в состоянии’, ‘мочь, иметь разрешение’, ‘быть сильным’ (ю.-нем.)). При рассмотрении семантической структуры глагола mögen на современном этапе развития немецкого языка видим, что значение модальности желательности преобладает, в значении модальности возможности данный глагол употребляется редко. Для передачи значения возможности используется в основном производный от mögen глагол vermögen [11. С. 38-44].
Обращение к истории и этимологии показывает, что на протяжении всего периода от общегерманского и древневерхненемецкого до современного немецкого языка функционально-семантической устойчивостью обладает глагол wollen ‘хотеть’. В ходе рассмотрения генетически близкой лексики из других индоевропейских языков было выявлено, что значение, реконструируемое для прагерманского, было этимологическим для wollen: лат. volo, velle ‘хотеть’, ‘желать’, ‘полагать’, ‘изъявлять’, ‘постановлять’, ‘выражать волю’, ‘иметь намерение’; лит. vélmi, vélti ‘желать’, ‘хотеть’, ‘разрешать’; ст.-слав. велети, волити ‘приказывать’, ‘желать’; др.-инд. vrnáti, ‘выбирать’, ‘предпочитать’, ‘желать’, ‘любить’, vára ‘выбор’, ‘желание’ ‘жажда (чего-л.)’ как продолжения и.-е. *uel- *uol- ‘хотеть’, ‘желать’, ‘выбирать’ [11. С. 38-44].
В отличие от wollen, семантическая структура глагола mögen претерпела изменения. В древневерхненемецкий период рассматриваемый глагол известен в формах magan (VIII в.) и mugan (IX в.) в значении ‘мочь’, ‘желать’. Достоверные и надежные соответствия германским языкам (гот. mag, magan ‘мочь’; др.-сакс. mugan ‘быть в состоянии’; ср.-н.-нем. mögen, др.-исл. moghen, meughen, mega ‘мочь, быть в состоянии’; др.-англ. m$g, magan, ср.-англ. mowen, совр. may, m$ht, meaht (совр. might), др.-сев. швед. má ‘мочь’) представлены в славянских и балтийских языках. По формальным особенностям (огласовка корня, наличие одной словообразовательной модели производного существительного) германским рефлексам ближе славянские (др.-рус. мочи (мощи), могу; укр. могтй, м0жу; с.-хорв. moci ‘мочь, быть в состоянии, иметь силу, власть’ и др.), а по семантической структуре - балтийские эквиваленты (лит. mégti ‘быть расположенным к кому-л.’, ‘любить’, magús ‘привлекательный, желаемый’; лтш. megt ‘быть в состоянии, мочь, ухаживать’; лит. magéti ‘нравиться, быть приятным’ и др.). Этот круг германо-бал-то-славянской лексики и предполагаемые однокорневые образования в
некоторых других индоевропейских языках (др.-инд. magha- ‘сила, богатство, дар’, Maghavan - эпитет бога Индры (‘могущественный’) и др.) считаются продолжением и.-е. *magh- ‘мочь’, ‘быть в состоянии’, ‘быть в силе’. Индоевропейские соответствия демонстрируют взаимодействие в их семантической структуре значений ‘мочь’ и ‘помогать’: др.-ирл. mug ‘мальчик, помощник, слуга’ и еще ‘средство, способ помочь’.
Таким образом, обращение к внешним генетическим связям показывает, что родственная лексика в славянских и некоторых других индоевропейских языках связана только с выражением значения возможности. Значение ‘мочь’ было унаследовано древнегерманскими языками из общего праязыка, т.е. значение рассматриваемого глагола в германских языках имеет очень древние, индоевропейские корни. Семантически близкие и однокорневые образования в балтийских языках говорят о наличии балто-германской изоглоссы, одинакового пути семантического развития: из значения ‘мочь’ ^ ‘желать’. Кроме того, сравнение глагола mögen с его германскими эквивалентами показало, что все они имеют однородную семантику - ‘мочь, быть в состоянии’, т.е. взаимодействие значений ‘желать’ и ‘мочь’ в древневерхненемецком языке - инновационное явление. Сосуществование в семантической структуре глагола mögen уже с конца древневерхненемецкого периода значения модальности желательности и возможности свидетельствует об иной модели формирования семантики глагола: ‘мочь’ ^ ‘хотеть, желать’ (‘желать, хотеть то (того), что можешь’). Так постепенно, со средневерхненемецкого периода, значение возможности у глагола mögen становится периферийным, но оно сохранилось в однокорневых словах möglich (‘возможный’), Möglichkeit (‘возможность’), Macht (‘сила’), vermögen (‘мочь’) [12. С. 175-179].
3. Модальность возможности. Рассматривая возможность с точки зрения отношений между субъектом и его действием, разграничиваем возможность объективную и субъективную. Объективная возможность предполагает наличие условий, не зависящих от воли человека: 1) (не) иметь возможность выполнять действие в связи с наличием / отсутствием каких-либо внешних по отношению к субъекту обстоятельств; 2) (не) иметь право для выполнения действия в связи с наличием / отсутствием законов юридического или морально-нравственного характера. Субъективная возможность характеризуется тем, что она зависит от условий, тесно связанных с волей человека: 1) (не) быть в состоянии выполнить действие в силу физического или психического состояния субъекта; 2) (не) иметь способность выполнить действие в силу наличия / отсутствия у субъекта соответствующих навыков, умений, знаний и т.п. [13. С. 36-37].
В современном немецком языке семантическая структура глагола können однородна - передает разные оттенки значения возможности (‘мочь’, ‘уметь’, ‘сметь’). Данный глагол как экспликатор значения воз-
можности в его наиболее обобщенном виде сохраняет способность передавать частные значения и субъективной, и объективной возможности. В семантической же структуре современного глагола dürfen сосуществуют модально разнородные значения субъективно-объективной возможности и субъективной необходимости (‘мочь, имея разрешение’ и ‘нуждаться в чем-л.’) [14. С. 5-7].
Исторический анализ показал, что в древневерхненемецкий период глагол können выражал значение субъективной возможности ‘(зная) мочь’, глагол dürfen - значение субъективно-объективного варианта модальности необходимости (‘нуждаться, иметь необходимость’), т.е. данные глаголы входили в разные семантические поля модальности.
Рассмотрение генетических связей глагола können в других германских языках (гот. kunnan ‘знать’; др.-сев. kunna ‘знать, мочь’; др.-сакс. kunnan ‘знать, мочь’; др.-анг. cunnan ‘знать, мочь’ и др.), а также сравнение германских языковых фактов с их индоевропейскими эквивалентами (лат. (g)nöscere ‘знакомиться, познавать’, ‘узнавать, опознавать’; др.-инд. janáti ‘он знает, понимает’; тох. knä- ‘знать, познавать’; лит. zinóti ‘узнавать’, ‘знать’; слав. *znati, рус. знать) дает основание предположить, что уже на общегерманском уровне формировался семантический переход: ‘знать, уметь’ ^ ‘мочь’. Этот факт позволяет сделать вывод, что в древневерхненемецкий период основное значение модального глагола können ‘знать’ было и этимологическим, исходным, а значение ‘мочь’ развилось из ‘знать’, но семантический переход ‘знать’ в ‘уметь’, ‘мочь’ известен еще на общегерманском уровне.
При сравнении глагола dürfen с родственной лексикой в германских языках обращает на себя внимание однородность их семантики - только семантический круг ‘нужда / нужно’: гот. ^arbs ‘нужный, потребный, нуждающийся’, £>arba ‘нужда, недостаток’, ga^arban ‘терпеть нужду, недостаток, быть лишенным чего-л.’, ^aúrban ‘нуждаться’; др.-англ. ^earfian ‘терпеть нужду, недостаток, быть лишенным чего-л.’ [8. С. 255]. Родственная лексика глагола dürfen в германских языках образует общую семантическую изоглоссу со славянскими, представляя одинаковый результат развития семантики (ср. рус. требовать (требуется) ‘настойчиво добиваться чего-л.’, ‘строго, в категорической форме просить о чем-л., не допуская отказа’ и потребность ‘необходимость, надобность, нужда в чем-либо’; укр. требу-вати, треба ‘нужно’, ‘требуется’; болг. трéба ‘треба, общественное дело’; с.-хорв. триjéба ‘нужно’; пол. trzeba ‘нужно, необходимо’ и др.) [14. С. 5-7].
Эта лексика, представленная в германском и славянском ареале, имеет индоевропейские истоки и производна от и.-е. основы *terb/p- ‘чистить, очищать’, ‘наслаждаться’, вероятно, являющейся расширением корня *ter- ‘тереть, перетирать’, ср. греч. xpiß® ‘растираю’, ‘уничтожаю’, ‘мучаю’, терпю ‘насыщаю, радую’; лат. tero, trTvi ‘тру, растер’, tríbulo ‘да-
вить’; др.-инд. tárpati ‘насыщается’; ср.-ирл. trebaid ‘паштет’; рус. теребить; укр. теребити ‘теребить’, ‘очищать’; болг. требя ‘чищу’, ‘привожу в порядок’; с.-хорв. триjèбити ‘чистить’; пол. trzebic ‘чистить’ и др. [15. С. 259].
Вероятно, семантическое развитие в рассматриваемом этимологическом гнезде можно представить, с одной стороны, как обозначение конкретного трудового процесса - ‘чистить, тереть / давить (зерно)’ ^ ‘нечто перетертое’ ^ ‘насыщаться, наслаждаться’, с другой - как метафорический перенос - ‘тереть’ ^ ‘терзать, мучить’ ^ ‘требовать(ся)’ ^ ‘требуется, потребно, нужно’; то, что ‘теребит, мучает’, то и ‘хочется, требуется’. Как видим, общая славяно-германская семантическая изоглосса возникла на основе вторичного (переносного) значения (‘терпеть нужду’ ~ ‘иметь потребность в чем-то’). Нужда была связана, прежде всего, с удовлетворением насущных, жизненно необходимых потребностей (потребности в проживании, пропитании, ср. греч. терпш ‘насыщаю, радую’; др.-инд. tárpati ‘насыщается’): насыщение, радость как результат удовлетворения потребности [14. С. 5-7].
В средневерхненемецкий период этимологический компонент семантики глагола können «стирается» (‘(зная) мочь’), и он приобретает значение субъективно-объективной возможности. Глагол dürfen как модальный глагол в значении ‘мочь, имея моральное право, право по объективному закону или разрешение’ был зафиксирован в средневерхненемецкий период в отрицательных конструкциях. Закрепление за глаголом dürfen данной семантики обусловлено взаимодействием грамматики и лексического значения [14. С. 5-7]. Что касается употребления данного глагола в отрицательных конструкциях, то, согласно утверждению германиста Г. Беха [16], в основе модального значения глагола thurfan лежит модальный признак ‘notwendig’ ‘необходимый’, и семантическое развитие глагола dürfen - переход от значения ‘notwendig sein’ ‘быть необходимым’ к значению ‘möglich sein’ ‘быть возможным’. Это изменение от ‘быть необходимым’ в ‘быть возможным’ наблюдалось в отрицательных конструкциях, а именно в связи с перестановкой negatio obliqua (косвенного отрицания) и negatio recta (прямого отрицания). Иными словами, изначально глагол dürfen употреблялся только с отрицанием, а в результате влияния negatio obliqua стал употребляться без отрицания, но смысл самого предложения при этом не менялся - предложение оставалось отрицательным. То есть если раньше отрицание ставилось с глаголом, то теперь с отрицанием употреблялся другой член предложения (‘notwendig, dass nicht... ’ ‘нужно, чтобы не...’ ^ ‘nicht notwendig, dass’ ‘не нужно, чтобы...’), и именно в таких контекстах осуществлялся переход от значения необходимости в значение возможности [16. С. 14]. На изменение семантики глагола dürfen, кроме употребления в отрицательных
конструкциях, значительное влияние оказало смешение с претерито-пре-зентным глаголом türren ‘сметь, осмеливаться, отваживаться’ (на основе фонетического и семантического сходства thurfan (dürfen) и durran (turren / türren ‘сметь’): Ni tharf man thaz ouh rédinon [...] - Здесь не нужно разговаривать. Ni gidúrrun sies bigínnan sie éigen se uberwúnnan - Они не смеют начинать бороться [17. С. 353-354].
Историко-этимологический анализ позволяет дать оценку модальных глаголов с точки зрения «исторической глубины» их формы и значения, формирования собственно предмодальной семантики.
Модальность необходимости. Среди лексических средств выражения модальности необходимости наибольшая временная глубина обнаруживается у глагола sollen, который значение необходимости демонстрирует еще на прагерманском уровне развития языка. Данный глагол исторически является частью балто-германской формально-семантической изоглоссы, вероятно, как следствие древнего тесного культурного взаимодействия (‘быть виноватым’ ^ ‘быть должным’). Лексическая семантика глагола müssen сформировалась в общегерманский период. Общегерманским регионализмом выглядит предполагаемая модель формирования семантики данного глагола: ‘быть в состоянии что-л. делать’ и позднее реализовавшееся как ‘иметь возможность / необходимость’ ^ ‘мочь’, ‘быть должным’.
Становление предмодального значения глаголов sollen ‘быть должным (материально / морально)’ и müssen ‘мочь’ происходит в древневерхненемецкий период. Значение необходимости окончательно закрепилось за данными глаголами в средневерхненемецкий период.
Модальность желательности. Среди экспликаторов модальности желательности самые глубокие исторические корни у глагола wollen ‘хотеть’. Лексическая семантика данного глагола сформировалась на индоевропейском уровне и сохранилась в германских языках. Древневерхненемецкой семантической инновацией является предполагаемая модель формирования семантики глагола mögen: ‘мочь’ ^ ‘желать’ (при том что эта же модель явно просматривается в балтийском материале).
Модальность возможности. Лексическое значение глагола können является результатом общегерманской семантической инновации ‘знать’ ^ ‘мочь’. Глагол dürfen в значении ‘нуждаться, быть должным’ исторически представляет собой общегерманский континуант, имеющий генетические связи в славянских языках (общая славяно-германская семантическая изоглосса: ‘испытывать внутренние терзания’ ~ ‘терпеть нужду в чем-то’ ~ ‘иметь потребность в чем-то’).
Предмодальная семантика лексических средств выражения модальности возможности (глаголов können ‘мочь’ и dürfen ‘нуждаться’, ‘мочь’) окончательно сформировалась в конце древневерхненемецкого -начале средневерхненемецкого периода.
Таким образом, с точки зрения исторической глубины формирования предмодальной семантики модальных глаголов наибольшая (индоевропейская) глубина у глагола, выражающего модальность желательности: семантика глагола wollen унаследована с индоевропейского периода. Древнеевропейскими регионализмами выглядят глаголы sollen (балто-германская лексико-семантическая изоглосса) и dürfen (славяногерманская лексико-семантическая изоглосса) ‘нуждаться’, ‘быть должным’. Результатом общегерманской семантической инновации является глагол können ‘знать, мочь’, западногерманской - глагол müssen ‘быть должным’, древневерхненемецкой - глагол mögen ‘мочь’, ‘желать’.
Обращение не только к истории, но и этимологии, предполагающей процедуру внешней и внутренней реконструкции, позволяет увидеть динамику семантического развития, подвижность границ между видами модальности. Как исторические изменения в семантике отразились на прагматических особенностях модальных глаголов? Насколько однородность / разнородность модальной структуры современных модальных глаголов объясняется предмодальной семантикой рассматриваемых глаголов?
Модальность необходимости. В исторической перспективе по нарастающей идет, с одной стороны, взаимодействие и взаимопроникновение объективного и субъективного видов модальности необходимости, с другой - к средневерхненемецкому периоду усиливаются средства представления деонтической модальности.
Глаголы sollen и müssen представляют в современном немецком языке объективно-субъективную необходимость (müssen: субъективнообъективная возможность ^ субъективно-объективная необходимость; sollen: субъективно-объективная необходимость ^ объективная необходимость).
То есть однородная семантическая структура современного глагола sollen (объективная необходимость) объясняется его предмодальной семантикой: ‘быть виновным’ вследствие чужой воли, внешних обстоятельств, морально-этических норм ^ ‘быть должным’ (как компенсация проступка). Иными словами, этимологический потенциал глагола sollen не предполагал развитие субъективного вида модальности необходимости, значения ‘быть должным’ как следствия внутренней потребности субъекта.
Неоднородная семантическая структура современного глагола müssen (значения субъективного и объективного видов необходимости) также имеет историческое обоснование: ‘соизмеряя (действия), располагать возможностями (внутренними и внешними)’ ^ ‘иметь возможность’, ‘иметь необходимость’. Субъект действовал исходя из своих внутренних возможностей и внешних обстоятельств. Закрепление за глаголом müssen
семантики необходимости происходит в конце древневерхненемецкого -начале средневерхненемецкого периода в отрицательных конструкциях.
Модальность желательности. Исторической устойчивостью семантической структуры (с индоевропейской эпохи) обладает глагол wollen ‘хотеть’ (его современное значение является этимологическим): субъективная желательность ^ субъективная желательность. Модель формирования семантики глагола mögen демонстрирует наличие и взаимодействие в истории немецкого языка значений модальности возможности и желательности: субъективно-объективная возможность ^ субъективная желательность (‘мочь’ ^ ‘желать’).
Таким образом, однородность семантики современного wollen (субъективная желательность) можно объяснить его предмодальным значением: значение субъективной желательности ‘хотеть’ данный глагол сохранил на протяжении всего периода (от общегерманского и древневерхненемецкого до современного немецкого языка).
Разнородная семантическая структура современного глагола mögen (субъективно-объективная возможность и субъективная желательность) является следствием влияния его предмодальной семантики: уже с древневерхненемецкого периода данный глагол был связан с выражением разнородных значений ‘мочь’ и ‘желать’, причем переход из значения возможности в значение желательности происходил в отрицательных конструкциях.
Модальность возможности. В семантической структуре глагола können происходит расширение исходного значения ‘мочь, зная’, и он приобретает значение субъективно-объективной возможности: субъективная возможность ^ субъективно-объективная возможность. Глагол dürfen, исходно обозначая внутреннюю (физиологическую) потребность субъекта, становится языковым знаком выражения объективного вида модальности возможности: субъективная необходимость ^ субъективно-объективная возможность.
То есть однородная семантика современного глагола können (субъективно-объективная возможность) объясняется влиянием его предмо-дальной семантики: значение ‘знать’ обусловило развитие у данного глагола уже на древневерхненемецком уровне значения возможности ‘мочь’.
Почему современный глагол dürfen имеет модально разнородные значения (субъективно-объективная возможность и субъективная необходимость), становится ясно после обращения к его предмодальной семантике: древневерхненемецкое значение ‘терпеть нужду в чем-то’ способствовало формированию у dürfen значения субъективной необходимости ‘нуждаться, быть должным’, а употребление глагола в данном значении в отрицательных конструкциях обусловило развитие значения возможности.
После рассмотрения функционально-семантической динамики модальных глаголов перейдем к их общей историко-культурной оценке.
В древневерхненемецкий период семантику необходимости несли два глагола: thurfan (совр. dürfen) и sculan (совр. sollen). Глагол thurfan уже в средневерхненемецкий период стал выражать значение субъективно-объективной возможности (‘мочь, имея разрешение’), а значение субъективной необходимости ушло на периферию. К тому же в средневерхненемецкий период в значении субъективно-объективной необходимости стал употребляться глагол müssen, который имел в древневерхненемецкий период значение субъективно-объективной возможности. То есть основными средствами выражения значения необходимости в средневерхненемецкий период стали глаголы, несущие семантику не субъективной (dürfen), а субъективно-объективной необходимости (sollen, müssen).
В древневерхненемецкий период значение возможности выражали три глагола: mugan (совр. mögen), kunnan (совр. können), muozan (совр. müssen). Глагол mugan имел в древневерхненемецкий период значение субъективно-объективной возможности (‘мочь (физически)’). Только в конце древневерхненемецкого - начале средневерхненемецкого периода глагол mögen получил значение желательности в отрицательных конструкциях: в основе значения желания лежит именно значение физической непереносимости (‘не мочь (съесть, проглотить)’, ‘не переносить (на вкус)’ значит ‘не желать, не хотеть’). То есть в средневерхненемецкий период именно значение желания, а не субъективно-объективной возможности закрепилось за глаголом mögen. Значение же возможности сохранилось за производным глаголом vermögen.
Основным средством выражения модальности возможности становится глагол können, обозначавший в древневерхненемецкий период интеллектуальную способность, возможность (‘знать’ - значит ‘мочь’). В средневерхненемецкий период сфера употребления данного глагола расширяется: он стал выражать не только возможность интеллектуальную, но и физическую. В современном немецком языке глагол können стилистически нейтрален и является ядерным средством выражения возможности.
Таким образом, глаголы, передающие значение возможности исходя из субъективной оценки сил и возможностей, ушли в средневерхненемецкий период на периферию (mögen, müssen). Основными же средствами выражения значения возможности стали глагол können, ранее несущий семантику интеллектуальных возможностей, и глагол dürfen, обозначающий возможность, обусловленную внешними обстоятельствами (‘мочь, имея разрешение’).
Становление предмодальной семантики наблюдается в конце древневерхненемецкого - начале средневерхненемецкого периода. В этот
период времени человек мыслился как раб Божий. Служение Богу не унижает, а напротив, возвышает и спасает человека. Но служение требует смирения, подавления личных склонностей, противоречащих ригористичным идеалам христианства. Это объясняет, почему основными средствами выражения значения необходимости в средневерхненемецкий период стали глаголы, несущие семантику не субъективной (dürfen), а субъективно-объективной необходимости (sollen, müssen). В эпоху Средневековья наблюдается обращение семантики долженствования в сферу морально-этическую. Христианское понимание морального долга придавало самому бытию подлинную этическую направленность. Согласно христианским представлениям человек должен строго подчиняться этическим законам, канонам, предписаниям, что, возможно, и способствовало развитию у глагола sollen значения внешней необходимости. Определенный склад мышления (христианское мировоззрение) предполагал понимание долга и как внутреннего нравственного мерила, поэтому в семантической структуре глагола müssen произошел семантический сдвиг: ‘(соизмеряя) располагать возможностями’ ^ ‘иметь возможность’, ‘иметь необходимость’.
Свобода воли, провозглашаемая христианством, оборачивается заповедью избегать всего, что может помешать спасению души. И хотя теологи подчеркивали, что личность человеческая представляет собой единство души и тела, все заботы христианина должны были направляться на первый компонент его личности, даже к явному ущербу второго. Ибо душа и тело пребывают в разных измерениях - душа принадлежит вечности, а тело подвержено порче времени. Вероятно, поэтому в средневерхненемецкий период именно значение желания (духовной возможности), а не физической возможности закрепилось за глаголом mögen [18. С. 247-250].
Однако не одному христианскому учению обязана личность средневекового человека своей специфичностью и исторической ограниченностью. Подобно христианскому символизму, христианский «персонализм» оказался во многом соответствующим степени развития человеческой личности в средневековой Европе. Выйдя из стадии «родовой личности» эпохи варварства, люди феодального общества включились в новые коллективы, подчинявшие их себе не только материально и политически, но и социально-психологически. Человек в феодальном обществе - сословная личность. В той или иной степени он ищет интеграции в группе, к которой принадлежит, принимая ее стандарты жизни, идеалы и ценности, навыки мышления, формы поведения и присущий им символизм. Категории средневековой «модели мира» наряду с многими другими представлениями и понятиями образовывали ту форму, которая служила для «отливки» человеческой индивидуальности, разумеется,
всякий раз социально определенной. Человеку редко приходилось действовать вполне индивидуально. Группа, к которой он принадлежал, постоянно присутствовала в его сознании. Поступать противно групповым целям и нормам значило вести себя предосудительно. Данное восприятие мира средневековым человеком, возможно, обусловливает тот факт, что основными средствами выражения значения возможности стали глагол können, несущий семантику интеллектуальных возможностей, и глагол dürfen, обозначающий субъективно-объективную возможность (‘мочь, имея разрешение’): в совершении действия человек в большей степени руководствуется не внутренней (личной) потребностью, а тем, санкционирована ли эта потребность социальными нормами [18. С. 247-250].
Диахроническое исследование позволило выявить глубокие языковые и историко-культурные корни становления категории предметной модальности, взаимодействие ее основных смысловых видов (модальности возможности, необходимости, желательности) в истории немецкого языка и объяснить особенности становления модальных глаголов в современном немецком языке.
Предварительное исследование на материале истории немецкого языка показало значительную перестройку в структуре концептуальной сферы «возможное - желаемое - должное». Как видим, формирование современной системы модальных глаголов шло в конце древневерхненемецкого - начале средневерхненемецкого периода. Та картина, которую мы наблюдаем в этот период времени, является результатом глубочайших изменений в мировоззрении людей и важных по своему значению процессов социального развития. Данные изменения и были зафиксированы в языке. Существенным признаком конца древневерхненемецкого периода является стремление изменить, приспособить систему понятий языческих к системе понятий христианского мировидения, к его культуре, уходящей глубокими корнями в Античность [19. С. 105].
Итак, прагматические особенности современных модальных глаголов (однородность / неоднородность их семантической структуры) можно объяснить, с одной стороны, активным взаимодействием лексической семантики с грамматической (перестройка системы наклонений; употребление глаголов dürfen, mögen, müssen в конце древневерхненемецкого -начале средневерхненемецкого периода в отрицательных конструкциях), с другой стороны, обобщением предмодальной семантики (глаголы sollen, wollen, können) и историко-культурной обусловленностью.
Литература
1. Жирмунский В.М. История немецкого языка. М., 1965. 407 с.
2. Майсак Т. А Типология грамматикализации конструкций с глаголами движения и глаголами позиции. М., 2005. 479 с.
3. Казанский Н.Н. О реконструкции праиндоевропейских глагольных категорий // Синхронное и диахронное в сравнительно-историческом языкознании : материалы VII Междунар. науч. конф. М. : МГУ им. М.В. Ломоносова, 2011. С. 109-110.
4. Бабакина Т.Н. Становление модальных глаголов как выразителей внутренней модальности в немецком языке (сопоставительный анализ готского, древне-, средне- и ранненововерхненемецкого языков) : автореф. дис. ... канд. филол. наук. Томск, 2006. 23 с.
5. Duden. Das Bedeutungswörterbuch / W. Eckey, J. Folz, H. Hartmann. Mannheim ; Leipzig ; Wien ; Zürrich : Dudenverl, 1993. Bd. 10. 797 s.
6. Paul H. Deutsches Wörterbuch / Bedeutungsgeschichte und Aufbau unseres Wortschatzes. 10. überarb. und erw. Aufl. Tübingen : Niemeyer, 2002.
7. Балакина А.А. Историческое развитие лексических средств выражения необходимости в немецком языке // Актуальные проблемы лингвистики и литературоведения : материалы X Всерос. науч.-практ. конф. молодых ученых. Томск : ТГУ, 2009. С. 12-15.
8. Etymologisches Wörterbuch der Deutschen / W. Pfeifer etc. 1-2 Bde. Berlin, 1993. Bd. 1-2.
9. ДроноваЛ.П. Становление и эволюция модально-оценочной лексики русского языка: этнолингвистический аспект. Томск : Изд-во Том. ун-та, 2006. 256 с.
10. БалакинаА.А. Формирование семантической структуры глагола müssen в немецком языке // Актуальные проблемы лингвистики и литературоведения : материалы X Всерос. науч.-практ. конф. молодых ученых. Томск : ТГУ, 2009. С. 16-19.
11. Балакина А.А. Формирование предмодального значения желательности в немецком и английском языках // Лингвистические и культурологические традиции и инновации : материалы IX Междунар. науч.-практ. конф. Томск : ТПУ, 2009. С. 38-44.
12. Балакина А.А. Лексические средства выражения модальности желательности в немецком языке (сравнительно-исторический аспект) // Традиции и инновации в лингвистике и лингвистическом образовании : материалы Междунар. науч.-практ. конф. Томск : Позитив-НБ, 2009. С. 175-179.
13. Ваулина С.С. Эволюция средств выражения модальности в русском языке: XI-XVII вв. Л. : Изд-во Ленингр. ун-та, 1988. 143 с.
14. Балакина А.А. Лексические средства выражения модальности возможности в исторической перспективе // Иностранный язык и межкультурная коммуникация : материалы II Междунар. науч.-практ. конф. Томск : ТГПУ, 2008. С. 5-7.
15. ЧерныхП.Я. Историко-этимологический словарь современного русского языка : в 2 т. М., 1999. Т. 2.
16. Bech G. Grundzüge der semantischen Entwicklungsgeschichte der hochdeutschen Modalverben. Kopenhagen : Munksgaard, 1954. 143 s.
17. Diewald G. Die Modalverben im Deutschen: Grammatikalisierung und Polifunktio-nalität. Tübingen : Niemeyer, 1999. 464 s.
18. Гуревич А.Я. Категории средневековой культуры. М. : Искусство, 1984. 350 с.
19. Бах А. История немецкого языка. М., 1956. 343 с.
GERMAN MODAL VERBS: FROM ETYMOLOGY TO PRAGMATICS Balakina A.A.
Summary. The research describes the role of premodal lexical semantics in grammaticalisation and in forming of the functional-semantic specificity of modal verbs, their cognitive and historical-cultural determination.
Key words: modal verbs; premodal semantics; grammaticalisation.
