CC BY
27
УДК 8123
Малых В. С.
Удмуртский государственный университет, Ижевск, Россия
МНОГОЯЗЫЧИЕ КАК СУДЬБА: РАССКАЗ О ДВУХ ВСТРЕЧАХ В ТУРЦИИ
Статья представляет собой очерк, в котором описываются две встречи с многоязычными людьми в Турции. Данный очерк предоставляет материал для размышлений о психолингвистической природе многоязычия. Две истории иллюстрируют два подхода к изучению языков и культур: первый связан с усвоением внешних атрибутов той или иной страны, когда язык остается инструментом общения, а сам человек становится полиглотом, говорящим на разных языках, но вечно тоскующим по покинутой родине своих предков. Он ощущает себя чужаком в другой стране - и не важно, как долго он прожил в ней, он играет роль вечного эмигранта поневоле и даже не рассматривает возможности своего укоренения в иной среде. Второй подход связан с восприятием мусульманской Турции как своей новой родины. Принятие ислама происходит с легкостью, а турецкий язык начинает восприниматься как такой же родной, как и русский. На основании материала, предложенного в двух историях, делается вывод о том, что многоязычие является психолингвистическим феноменом, основанном на разных установках, которые существуют в сознании человека. Можно называть рождение в поликультурной среде «судьбою», но именно от человека зависит то, как он эту судьбу примет - останется ли он чужаком, или будет воспринимать своё окружение как «родное».
Ключевые слова: многоязычие, психолингвистика, Турция, ислам, родина, культура.
Malykh V. S.
Udmurt State University, Izhevsk, Russia
MULTYLINGUALISM AS DESTINY: THE STORY OF TWO MEETINGS IN TURKEY
The article presents a description of two meetings with multilingual people in Turkey. These stories make us think of the psycholinguistic nature of multilingualism. The two stories illustrate two approaches to the study of languages and cultures. The first one is connected with trappings this or that country when its language remains an instrument for communication; and the person turns into a polyglot speaking several languages but missing the country of ancestors. People feel alien in a foreign country - no matter how long they have lived in it. The second approach is connected with absorbing Muslim Turkey and treating it as a new homeland. The adoption of Islam happens with ease and the Turkish language comes to be treated as a native tongue. The two stories help to draw a conclusion that multilingualism is a psycholinguistic phenomenon based on various assumptions which exist in a person's mind. The birth into a multicultural setting can be called «destiny» but it depends on a person how to treat this birthplace - as an alien country or as a native land.
Key words: multilingualism, psycholinguistics, Turkey, Islam, homeland, culture.
Известно, что многоязычие - примечательное, но достаточно редкое явление, если под ним понимать высокую степень владения тремя и более языками и постоянное их применение в повседневной жизни и профессиональной деятельности. Оно имеет психо-
лингвистическую основу, будучи тесно переплетено с образом мыслей и стилем жизни людей. Чаще всего тот, кого мы называем полиглотом, специально занимается изучением языков, но по-настоящему хорошо владеет только одним, родным. Совершенно другой случай - многоязычие, когда человек становится носителем разных языков волею судьбы, воспринимая языковую среду, в первую очередь, через своё ближайшее окружение и культурную среду, в которую он оказывается погружен. Как правило, многоязычие в этом смысле не свойственно русским, в отличие, например, от казахов, которые с легкостью усваивают новые языки, поскольку находятся в состоянии постоянного культурного взаимодействия со славянским миром, с одной стороны, и с арабским -с другой. Владение несколькими языками оценивается русскими с некоей внешней точки зрения как абсолютно положительный фактор. Тем не менее, судьбы тех, кто оказывается вовлечен в чужие культуры, зачастую довольно сложны и запутаны. Быть гражданином мира непросто - однажды возникает необходимость ответить самому себе на основополагающий вопрос: «А к какой культуре принадлежу я и какой язык могу считать родным?» Ведь изучение нового языка связано с восприятием иной картины мира, иных ценностей, с обретением новой «души».
В предлагаемом очерке я хотел бы рассказать историю двух людей, чья жизнь могла бы стать, вероятно, сюжетом для романа. Я встретил их случайно - если бывают случайности - в самом сердце Турции, первого - на пыльных дорогах сказочной Каппадокии, а второго - в древнем городе Конья, центре суфизма.
В Каппадокию я приехал из Анталии, где работал преподавателем в Колледже туризма. Была весна, конец марта, и цвел миндаль. Короткий отпуск в несколько дней решено было посвятить знакомству с территорией, которая, по большей части, известна отечественным туристам лишь понаслышке в силу своей удаленности от моря и мест, куда обычно направляют наши туристические агентства (от Средиземноморского побережья ехать на автобусе одиннадцать часов). Каппадокией принято называть обширную территорию в Малой Азии, очертания которой менялись в разные эпохи. На сегодняшний день центром Каппадокии можно считать город Кайсери (искажение греческого названия Кесария, относящегося к временам, когда город был резиденцией христианских царей). От этого города рукой подать до соседних городков Гёреме, Невшехир, Учхисар и других. Над Кайсери возвышается ледяная макушка остывшего вулкана Эрджияс, извержение которого в допотопные времена и сформировало удивительный, совершенно инопланетный ландшафт окрестных земель. Реки лавы выжгли в плоскогорье глубокие долины, усеянные каменными столбами, треугольниками и холмами причудливых очертаний. Ветер и старания людей, заселявших эту местность с пятого тысячелетия до нашей эры, строивших там пещерные города, а во времена ранних христиан - целые монастырские комплексы и горы-замки, придали Каппадокии фантастический вид не то космической станции, не то шкуры гигантского дракона, дремлющего под лучами палящего малоазийского солнца. Не случайно эта местность является родиной Святого Георгия - великого победителя змиев прошлого, - фрески с изображением которого часто встречаются в местных пещерных монастырях. Когда-то Каппадокия, вследствие своего центрального положения, была ареной для постоянных битв в периоды Хеттской, Римской, Османской империй. Века проносились над этой землей, оставляя на гладких камнях лишь новые слои пыли, которую и по сей день так яростно закручивает суховей.
Несколько дней и ночей я провел, путешествуя по древним долинам, окруженным горами, которые хранят следы деятельности вулканов, ветров и геологических
эрозий. Погода позднего марта мягкая и теплая, что позволяло проходить за день значительные расстояния даже по неровной гористой местности. Доисторические долины соединяют между собой турецкие города-поселки, в которых дома и даже гостиницы зачастую устраиваются прямо внутри первобытных пещер. Фермерские хозяйства ютятся у отвесных склонов в долинах, отвоевывая у суровой природы редкие клочки плодородной земли. Когда-то здесь разводили голубей, чтобы их помет сформировал почву для посадок. Теперь здесь растут виноградники, оливы и миндаль, осыпающий по весне фантастические скалы брызгами белых и розовых лепестков.
Встретив рассвет над Долиной Кинжалов и полюбовавшись на множество разноцветных воздушных шаров (местное туристическое развлечение), я вышел на трассу, планируя в ближайшем городке Ортахисаре пополнить запасы воды и консервов. Турки любят подбирать на дороге автостопщиков, поэтому я не удивился, когда рядом со мной остановился белый джип Patriot с черно-белым рисунком огромных женских глаз на заднем стекле, и водитель махнул мне рукой. Я быстро закинул рюкзак на заднее кресло и уселся рядом с пожилым человеком, с первого взгляда произведшим на меня довольно сильное впечатление. Хотя в самом салоне машины не было никаких характерных символов и предметов, сам он имел внешность настоящего хиппи: длинные полуседые волосы волнистыми прядями падают на плечи, седые борода и усы очерчивают иронично изогнутые губы, на шею намотан широкий красный шарф с желтой окантовкой, черная жилетка с длинными шнурами у подбородка надета на полосатую розовую кофту; на ногах - широкие штаны-аладдины черного цвета. Лицо его, помимо темного оттенка кожи (из-за загара) было лишено турецких черт, и это сразу бросалось в глаза. Немного вытянутая форма черепа делала его похожим на англичанина или немца. Обратился он ко мне по-турецки, и я ответил ему, что мне нужно добраться до ближайшего магазина. Для продолжения разговора необходимо было познакомиться. Он спросил, опять же по-турецки, как меня зовут. Я ответил. Услышав русское имя, он удивленно вскинул брови, а на мой встречный вопрос тихо ответил: «Олег».
Я видел, что мой спутник испытал настоящий шок от нашей встречи. «Так вы говорить по-русски?» - с сильным акцентом спросил он. Я ответил, тоже по-русски, что я из России, и сразу поинтересовался, откуда он сам. «Это очень интересный сумасшедший история, - ответил он, делая долгие паузы между словами, поскольку ему требовалось время, чтобы вспомнить полузабытый язык. - Это не важно. Я русский. Но сейчас я просто мужчина, я человек, вот и всё». Меня заинтересовал этот «просто человек». Мне почему-то было ясно, что это не очередной эмигрант, за долгие годы жизни за границей приобретший акцент и забывающий родной язык. Олег явно был поражен нашей встречей, поэтому несколько минут мы проехали в молчании. Он включил громкую музыку - американский рок-н-ролл семидесятых годов. Мы ехали и время от времени, встречаясь глазами, неловко улыбались друг другу, стараясь обрести внутренний комфорт в волнах музыки.
На подъездах к городу нас начали через каждые десять метров останавливать местные жители - знакомые Олега, или Али, как они называли его. Было видно, что его здесь все знают и любят, несмотря на странности, громкую музыку, женские глаза на стекле машины и то, что он ябанджи - иностранец. Возле древнего христианского замка, выдолбленного прямо в возвышающейся над городком небольшой скале и превращенного в музей под открытым небом, к машине подошел неряшливо одетый турок средних лет, представившийся мне как Митхат. Узнав, что я «друг Али», он напоил нас гранатовым соком и изъявил желание показать мне замок, в основании которого его семья вот уже почти двести лет содержит погреб с каппадокийскими
винами и кафе. Осмотрев замок, я вернулся к Олегу, и мы поехали, набирая скорость, по дорогам Каппадокии: отпускать меня ему не хотелось, а для меня его общество имело не только житейский интерес, но предоставляло возможность попутешествовать на автомобиле после нескольких дней пешего пути.
Постепенно Олег разговорился, так что, сидя в отдаленном кафе на окраине городка Чавушин, он согласился поведать мне свою историю. Несмотря на то, что по-русски ему было тяжело говорить, он попросил меня общаться с ним именно на моём языке. Позже, устав, он всё же перешел на английский, однако основную часть его рассказа я услышал на русском. Говорил он, хотя и с сильным акцентом, достаточно грамотно, почти не забывая окончаний, что свидетельствовало о том, что сама грамматическая основа языка сохранилась в его сознании. Кроме того, он помнил русские ругательства, которые иногда вставлял, и это выходило не грубо, а довольно забавно. Не в силах вспомнить какое-либо слово, он заменял его турецким, реже английским вариантом, а я напоминал ему русский перевод. Глаза Олега были красны, и он искренне повторял, что рад нашей встрече, что в Каппадокии практически не бывает русских, тем более гуляющих самостоятельно, вот так - с рюкзаком; что он уже несколько лет не говорил с русскими и не произносил русских слов. И что наша встреча - это счастливый, очень важный для него случай. Это то, что он называл арабо-турецким словом кысмет - «счастливая судьба».
У Олега, как выяснилось, американское гражданство, и вся его жизнь является производной от выбора, сделанного когда-то его родителями. Хотя себя он назвал при нашем знакомстве русским, собственно русских в его семье не было. Отец, Лев Андреевич Корнейчук, - украинец, мать - немка. Во время Второй мировой войны Лев Андреевич, получивший два образования - журналиста и инженера - служил в Советской армии танкистом и в конце войны дошел до Берлина. Проезжая вместе с генералом мимо поселка в окрестностях фашистской столицы, он увидел, что отбившиеся от армии советские солдаты занимаются мародерством и собираются изнасиловать немку. Поскольку всё это происходило на глазах генерала, немку удалось спасти, а мародеров отправили под военный трибунал. Эта-то немка и стала впоследствии женой Льва. Звали ее Ирма, и она была актрисой в берлинском театре, но когда фашистская армия стала терпеть поражения, Гитлер издал указ о направлении артистов, музыкантов и других деятелей искусства в действующую армию для поддержания боевого духа немецких солдат. Когда же союзные войска подступили к Берлину, все воинские части, находящиеся в окрестностях, были эвакуированы, а артистов бросили вместе с их шатрами и музыкальными инструментами. Спасенная Львом Андреевичем немка вместе со своей труппой отправилась в Берлин, и на какое-то время их пути разошлись.
В Берлине, оккупированном войсками СССР, США, Англии и освобожденной Франции, незадолго до Allies Parade, произошла вторая - тоже случайная (кысмет!) -встреча Льва со спасенной им немкой. В конце концов молодые люди решили пожениться, и поскольку Лев Андреевич был сиротой и на Родине-победительнице его ничего не держало, он решил не возвращаться ни в Москву, ни на Украину, а остаться в Германии. В результате он дезертировал из советских войск и перешел в армию Великобритании, не зная еще даже основ английского языка. Пригодились оба его образования - журналиста и инженера - и Лев Андреевич стал работать радистом. Покидая Берлин, английские войска передали его США, и на многие годы он остался в Германии в составе американской группы радистов, транслировавших из штаб-квартиры в Мюнхене передачи радио Liberty. Будучи распространителем антикоммунистической пропаганды, в Советский Союз Лев вернуться уже не мог,
но он и не хотел; в конце сороковых годов у него родилась дочь, а немного позже в пригороде Мюнхена у него с Ирмой родился сын Олег.
Детство и юность Олег Корнейчук провел в Германии. Фактически рос он в многоязычной среде. Мать выучила русский язык, и поскольку Лев Андреевич, не знавший украинского, считал русский своим родным языком и единственной нитью, связывающей его семью с покинутой Родиной, дома говорили исключительно по-русски. Олег ходил в американскую школу в Мюнхене, где в совершенстве овладел английским языком. В повседневной же жизни он был погружен в немецкоговорящую среду, и до сих пор не упускает возможности пообщаться с приезжающими в Каппадо-кию немецкими туристами на их языке. Отец помог ему избежать службы в армии США, когда развернулись военные действия во Вьетнаме. И сдержанные рассказы отца, и красноречиво-жуткие сообщения с индокитайского фронта навсегда убедили Олега в том, что война - самое худшее, что есть в мире, и слоган Make love, not war остался для него девизом на долгие годы. Хотя поначалу он и собирался принять участие в боевых действиях во Вьетнаме, отец мудро сказал ему: «Олешка, то, что пережили мы на войне, не должно повторяться. Этого хватило бы на несколько поколений. Ты не должен, Олешка, переживать всё это. Учись в университете, будь в числе лучших, и я сделаю так, чтобы тебя не отправили во Вьетнам».
Олег с отличием окончил мюнхенский университет по специальности «Журналистика» и стал профессиональным фотографом. Несколько лет спустя, имея американское гражданство благодаря службе его отца на американской радиостанции Liberty, он переехал в США, много ездил по обеим Америкам, работал в качестве фотографа на различные отели и журналы. Зарубежные командировки в Европу, Россию, Африку и на Дальний Восток приучили его к страннической жизни, а готовность к межкультурным контактам и владение несколькими языками помогали в любой ситуации. Будучи хорошим фотографом и обладая талантом вживаться в иную культурную и языковую среду, быстро усваивая основы различных, вплоть до японского, языков, он объездил, по его собственным словам, «процентов семьдесят пять от всего мира». Уже будучи в возрасте сорока девяти лет, он оказался в Турции, доехал до Каппадокии, где и познакомился со своей будущей женой. Брак на турчанке был недолгим. Она умерла, детей они так и не успели завести. Потеря потрясла Олега, но он не вернулся в США, остался в Ортахисаре, где до последнего времени снимал квартиру. Сейчас ему шестьдесят один год, и недавно брат его турецкой жены, богатый человек, живущий в Истанбуле, купил ему трехэтажный особняк. Наконец обретя свой собственный дом, Олег теперь готовится к переезду. Однако память об утратах и отсутствие четких представлений о том, где же его настоящая Родина, омрачают его жизнь.
Теперь он Олег-Али, разъезжающий на своем джипе по пыльным дорогам Каппадокии, знающий многие языки, некоторые в совершенстве, но забывающий тот главный язык, на котором говорил его отец. Все местные турки знают его, уважают и любят, помогают ему и ценят в нем беззаботность, отзывчивость и чувство юмора. Но и для них он остается чужаком, ябанджи, - по выражению Олега, «безумным русским американцем».
Квартира, в которой живет Олег и из которой готовится переехать в свой новый дом, напоминает полумузей-полусклад диковинок со всех концов света. Под слоем пыли в прихожей образовалось небольшое кладбище сломанных кальянов, стены гостиной увешаны изображениями с буддийской тематикой, над компьютерным столом висит большое панно инь-янь. Под потолком на лесках подвешены индийские крылатые женщины-духи, а пол и диваны завалены потертыми турецкими коврами.
На стенах висят фотографии работы самого Олега, привезенные из разных уголков земного шара. Всё это в скором времени должно отправиться в новый дом как некий калейдоскоп или мозаика, из которой складывается какая-то своя, неведомая и экзотическая, родина духа Олега-Али.
Мы расстались с ним на вокзале, уверенные в том, что турецкий кысмет когда-нибудь сведет нас вновь, и тогда Олег расскажет еще много своих странных и отчасти смешных, отчасти грустных историй. Его, как некоего веселого полубога, можно встретить в самом сердце Турции среди вулканических долин и степных плоскогорий.
Странствия человека в поисках своего предназначения вовсе не обязательно имеют пространственные координаты, иногда это странствие духа. Олег-Али воспринимает мир, преимущественно, с пространственной точки зрения, и языки являются для него приметами той или иной страны - скорее инструментом общения, чем духовной реальностью. Оказываясь в новом месте и изучая новый язык, Олег сохраняет некую внутреннюю идентичность, хотя и очень тонкую, но не оборвавшуюся связь с родиной своего отца - Советской Россией. Вторая встреча, о которой я хотел бы рассказать, связана с иным отношением к языку и культуре - не как к окружающему фону, а как к духовной сфере, которую нужно принимать полностью и без остатка.
В начале июня я приехал в Конью - древний город, библейскую Иконию. На сегодняшний день это известный мусульманский мегаполис и центр суфизма -эзотерического учения в исламе, связанного с орденом кружащихся дервишей. Конья привлекала меня именно в качестве места, где находится культурный центр суфийского поэта Мевляны Джалаледдина Руми, мавзолей которого является точкой притяжения паломников. Для меня же он имел значение музея-храма, памятника древней культуры.
Ранним утром я завтракал в привокзальном кафе и уже допивал чай, когда ко мне обратился худощавый мужчина в поношенной бежевой джалабии и белой вязанной тюбетейке. Его вид был не совсем обычен даже для Коньи, учитывая, что его ортодоксальная внешность сочеталась со старыми черными кедами. В руках он держал потертую дешевую сумку и длинные черные четки. Обратился он по-русски: «Вы из России?» Ответив утвердительно, я пригласил его сесть за мой столик. Представился он как Петр Орлов, странствующий поэт. Поскольку встретились мы с ним в столице суфизма, я, глядя на его одежду, предположил, что он суфий, на что Петр, смеясь, ответил: «Ну да, можно сказать, что я и суфий!»
«Я мусульманин, - постарался объяснить он, - что значит верный, преданный Богу. Собственно ислам я принял недавно. Это занятная история. Здесь, в Конье, я живу в дешевом пансионе. Очень люблю Турцию, особенно Конью, выучил турецкий язык. Вообще изначально я был кришнаитом, но помолиться так, как принято у нас, здесь не получится. Поэтому я приходил на намаз в мечеть, повторял за верующими их движения, а сам бормотал мантру «Харе Кришна». Разницы нет, ведь Бог един. И вот возле моего пансиончика есть мечеть, очень небольшая, и оказалось, что там все друг друга знают. Увидев меня, незнакомца со славянской внешностью, находившиеся рядом мусульмане начали спрашивать, действительно ли я мусульманин. Я ответил утвердительно. Они спросили, произносил ли я обет «Ля иляха илля Аллах». Я ответил, что нет, но готов произнести сейчас же. И произнес, поскольку уже знал эту фразу в ее полном виде на арабском. Все начали подбегать ко мне, обнимать, поздравлять... Я же не видел в этом ничего особенного, ведь все мы и так принадлежим одному Богу, а Мухаммад, безусловно, был великим учителем. Позвали
муллу, и он дал мне мусульманское имя Ошег, узнав, что я поэт. С тех пор свои стихи, написанные по-турецки, я подписываю двойным именем Ре1хо Ошег».
Как выяснилось, Петр родом из Крыма, из Евпатории. Он является членом союза русских, украинских и белорусских писателей Крыма. На книжке, которую он мне подарил, есть его фотография на фоне мечети Джума Джами. По большей части последние годы он живет в Киеве, а жена и сын живут сейчас в Симферополе. Петр рассказал, что на жизнь себе и семье он зарабатывает продажей своих книг. Поскольку он вырос в многоязычной среде, где русские, украинцы и крымские татары сосуществуют на одном полуострове, он с детства владеет русским, украинским и крымскотатарским языками. Турецкий он выучил очень быстро за счет его схожести с крымскотатарским, а английский был необходим для дальних паломнических поездок в Индию. В целом же отношение к последнему у Петра резко отрицательное, поскольку он считает, что английский полностью непригоден для поэзии, ведь он не содержит возможностей для передачи тонких оттенков - получается отчет, а не стихотворение. Интересно, что Петр пишет стихи на всех перечисленных языках, кроме английского. Он нашел свой вариант заработка: владея кришнаитскими методами распространения литературы, он самолично предлагает людям свои книги. В России он продает книги на русском языке, на Украине - на украинском, в Крыму -на всех трех языках, включая крымскотатарский, а в Турции он занимается продажей своих стихотворений на турецком языке. Будучи приверженцем ведической традиции, Петр считает, что все религии, так или иначе, восходят к этому общему источнику, подобно тому, как европейские языки восходят к санскриту. Установка на духовный экуменизм раскрывается в самом облачении Петра: его платье мусульманское, а огромные четки в руке - православные, и бисером на них вышит маленький крестик, который, впрочем, не бросается в глаза. Петр крещеный, но его речь пестрит религиозными выражениями, характерными для ислама. И всё это вместе - внешний облик странствующего дервиша, речь, поэзия в духе Мевляны - заставляет встречающих его турок обращаться к нему «ходжа» («учитель») и благословлять именем Аллаха. Турки считают его мусульманским поэтом, и его же стихотворения воспринимаются в России и на Украине как проникнутые православным духом. На деле же он разделяет идею проникнутости мироздания любовью Кришны.
Должен сказать, что Петр, в отличие от других кришнаитов, известных своей назойливой навязчивостью, произвел на меня положительное впечатление. Он не навязывал мне свою позицию, а его взгляды сводились к тому, что главное -искренность человеческой веры, познание Бога сердцем.
На мои замечания относительно того, что все мы формируемся в определенной культурной и религиозной традиции, и потому не можем быть одновременно и православными, и мусульманами, он отвечал, что родина на Земле есть только у тела. Душа не имеет гражданства, и наши культурные предпочтения - иллюзия.
Побывав в культурном центре Мевляны, где находится фантастическая гробница древнего поэта, словно спущенная с другой планеты, как и всё, относящееся к исламу, начиная с оттоманских мечетей, похожих на космические корабли, и заканчивая странным черным камнем Каабы, мы поднялись на крышу самого высоко здания в Конье, откуда открывается панорама на весь мегаполис - самый турецкий город в Турции, по мнению Петра. Здесь, в тихом кафе над высотой птичьего полета, мы говорили о вещах религиозных и философских. Я не мог согласиться со словами Петра о том, что религии и языки, в сущности, одинаковы, но при этом есть языки и религии более или менее совершенные. Мне не была близка мысль о том, что можно
быть православным и одновременно принимать ислам, продолжая относить себя одновременно к нескольким традициям, включая ведичекую. Однако сама личность Петра вызывала безусловное уважение, и как человек он был очень симпатичен и харизматичен. Нас сближали общая любовь к путешествиям налегке с рюкзаком и палаткой и интерес к поэзии.
Петр воспринимает языки и культуры во всей их сложности, целиком погружаясь в ту или иную среду. Об этом он пишет в своей краткой автобиографии, размещенной на его сайте, следующим образом: «Когда читатели удивляются, как я могу писать и на русском, и на украинском, и на турецком языках, и называют меня полиглотом, я отвечаю всегда, что полиглот - это тот, кто знает иностранные языки, а я пишу на своих родных. Это мои родные языки. Язык моей семьи - русский. Язык моей деревни -крымскотатарский (и турецкий, можно так сказать). А язык моей страны - украинский. Вот я и пишу и издаюсь на этих языках». С творчеством Петра Орлова можно познакомиться на сайте http://www.orlov.kiev.ua/ru/index.html. Прочитать интервью с поэтом можно по адресам: http://www.epochtimes.ru/content/view/55609/54/ и http://marsiada.ru/360/2326/1098/.
Предложенные мною истории о двух встречах иллюстрируют два подхода к изучению и «освоению» языков и культур: первый связан с усвоением внешних атрибутов той или иной страны, когда язык остается инструментом общения, а сам человек (Олег-Али) является именно «полиглотом», говорящим на разных языках, но вечно тоскующим по покинутой родине своего отца. Он ощущает себя чужаком в другой стране - и не важно, как долго он прожил в ней. Здесь вспоминается знаменитое «Хождение за три моря» Афанасия Никитина - человека, сохраняющего свою культурную идентичность и самобытность даже под страхом смерти. Олег-Али играет роль вечного эмигранта поневоле, однако важен сам психологический феномен: он даже не рассматривает возможности своего укоренения в иной среде, не задумывается о принятии ислама, а индийские божества в его квартире - скорее дань хиповской моде и реквизиты из путешествий, чем принципиальная духовная установка.
Поэт Петр Орлов, напротив, ощущает себя «своим» в условиях мусульманской Турции, с легкостью принимает ислам и считает турецкий таким же родным языком, как и русский. Он пишет замечательные стихи и искренне верит в глубинное родство всех религий и культур, поскольку истинная родина человека находится в мире духовном.
Иными словами, многоязычие, в отличие от полиглотства, представляет собой особый психолингвистический феномен, связанный с теми установками, которые существуют в сознании человека. Можно называть рождение в поликультурной среде «судьбою», но именно от человека зависит то, как он эту судьбу примет - останется ли он чужаком, или будет воспринимать своё окружение как «родное». Оба варианта имеют право на существование, и оба содержат определенное внутренне благородство.
