CC BY
71
МНОГОЯЗЫЧИЕ КАК ФЕНОМЕН РУССКОЙ КУЛЬТУРЫ XVIII в.
И. В. Седина, доцент кафедры теории речи и перевода факультета иностранных языков МГУ им. 77. 77. Огарева
В статье рассматривается проблема многоязычия в русской культуре, которое стало важнейшим фактором осуществления значительной части социально-экономических, организационно-политических и культурных реформ в России XVIII в. Особое внимание уделяется практическому использованию иностранных языков представителями разных социальных и профессиональных слоев русского общества.
Одной из малоисследованных научных проблем в культурных отношениях России с Западной Европой является вопрос о роли западноевропейских языков в формировании русской, в первую очередь дворянской, культуры. Важной эпохой в складывании русско-европейских культурных связей был XVIII в., когда многие духовные и материальные западноевропейские ценности стали известны россиянам именно благодаря многоаспектному использованию иностранных языков. Европеизированный российский быт, способы общения, мода, свободное владение несколькими западноевропейскими языками позволяли россиянину, находясь на Западе, чувствовать себя «внутри родственного ему культурного пространства»1. Новые материальные и духовные запросы российской дворянской элиты могли быть реализованы в то время только посредством практического владения иностранными, в частности западноевропейскими, языками. Петровская эпоха в этом смысле явилась пограничной линией, отделяющей одну языковую эпоху от другой.
При Екатерине II многоязычие дворянства, особенно служивого, было возведено в ранг официальной образовательной политики. В п. 1 чернового настав ления юношам, отправляемым в Лейпциг для изучения юриспруденции (1766), Екатерина собственноручно написала: «Обучаться всем латинскому, немецкому, французскому и, если возможно, славянскому языкам, в которых должными себя разговорами и чтением книг экзер-цировать» (здесь и далее курсив наш. — 77. С.)2, Длительные заграничные коман-
дировки давали сотням молодых россиян возможность освоить огромный объем позитивных знаний, формировали их активное самостоятельное мышление, воспитывали чувство внутреннего достоинства. Именно западноевропейские языки стали инструментом начального преодоления русским дворянством политического инфантилизма. Таковы лишь некоторые культурологические функции иностранных языков в русской культуре того времени.
Камер-юнкер Ф. В. Берхгольц (1699— 1765) рассказывает в своих записках о приеме у барона Левенвольда, где собралось большое общество: «Я застал там не только всех иностранных министров и наших кавалеров, но еще трех английских купцов и молодого Головина (сына бывшего канцлера), который очень хорошо говорит по-французски, по-англий-ски и на других языках и вообще принадлежит к числу образованнейших и воспитаннейших русских»3. Одновременно трем языкам: латинскому, немецкому и французскому — учил детей вице-канцлера П. П. Шафирова некий Лаврентий Броуд4. Илья Копиевский (1651 — 1714), которому Петр I поручил в 1698 г. в Амстердаме переводить и печатать книги светского содержания и обучать знатных молодых россиян иностранным языкам, владел польским, русским, белорусским, голландским, немецким, греческим и латинским языками.
Многоязычной была подготовка служащих для работы переводчиками в Посольском приказе. «Ректор» одной из протестантских школ Немецкой слободы немец Николай Швиммер с 1701 по 1703 г.
© И. В. Седина, 2005
учил по указанию Петра I шестерых сыновей дьяков Посольского приказа латинскому, шведскому, немецкому и голландскому языкам5. Таким образом, уже в самом начале XVIII в. многоязычие было для дипломатов и обслуживающих их сотрудников довольно обычным явлением. В открытой в Москве в 1705 г. школе Э. Глюка преподавание иностранных языков также стояло на первом месте. Из именного указа от 25 февраля 1705 г.: «Для общие всенародные пользы учинять на Москве школу... а в той школе бояр и окольничих и думных и ближних и всякого служилого и купецкого чина детей их, коие своею охотою приходить и в ту школу записываться станут, учить греческого, латинского, итальянского, французского, немецкого и иных разных языков и философской мудрости»6, Намеченная для школы широкая образовательная программа в то время не могла быть выполнена, и фактически школа Э. Глюка стала школой иностранных и древних языков.
В некоторых сферах государственной жизни, особенно там, где было много чужеземцев, иностранные языки наряду с русским были языками управления. Так, в 1763 г. к нанимаемым в русский морской флот английским офицерам предъявлялись следующие требования: «Они же бы были искусны в морской архитектуре и в экономии корабельной, а напоследок могли бы достойными членами быть в управлении нашего адмиралтейства, и чтоб кроме своего природного языка говорили французским или немецким языками»1. Эти требования красноречиво свидетельствуют о том, что французский и немецкий языки в некоторых сферах государственного управления России были рабочими языками, выполняя одновременно функции межнационального общения. В формулярном списке немецкого генерала на русской службе И. И. Германа (?—1801) отмечено, что он умеет говорить на латинском, немецком, французском и английском языках8,
Известны также факты многоязычия высших духовных лиц. Языковую политику в этом направлении задал Петр I. После кончины патриарха Иоакима (1690) царь имел намерение поставить на его место одного из наиболее просвещенных духовных иерархов того времени белоруса по происхождению митрополита Псковского Маркела. До принятия монашества он был переводчиком Посольского приказа: «человек ученый по-гречески, по-латыни, по-немецки, знал также польский и татарский. Старорусская партия духовенства употребила все свое влияние, чтобы назначить на патриаршую кафедру митрополита Адриана, за которым было только одно право — старшинство лет»9. Н, Н. Молчанов утверждает, что митрополит Псковский Маркел владел и французским языком10. Намерение Петра I не осуществилось, но эту неудачу можно объяснить только молодостью самого царя. Петр не оставил своих попыток поставить во главе Русской православной церкви европейски образованного человека. Барон Бломберг в своих «Описаниях Лифлян-дии» (1701) вспоминал проезд царя через Митаву и разговор с ним в 1697 г.: «Он [царь] рассказал... как по смерти последнего патриарха Московского он хотел назначить на его место человека ученого, который путешествовал и говорил по-латыни, по-итальянски и по-французски. Но русские настойчиво просили его отнюдь не ставить над ними такого человека по следующим трем причинам: 1) потому что он говорит на иностранных языках...»11
Русская православная церковь боялась иностранных языков именно как рассадников духовной ереси. Однако языковая политика Петра сумела преодолеть эту трудность. Уже к середине века ситуация резко изменилась. В семинариях, в Московской духовной академии, во время длительных заграничных командировок российские духовные лица активно изучали западноевропейские языки. Епископ Иерофей знал восемь язы-
ков, в том числе греческий и еврейский. Архимандрит Иосаф знал также румынский и греческий12. Известный словарь Н. Новикова дает следующую характеристику митрополиту Гавриилу (Шапошникову): «Муж высокого ума... и великого просвещения, искусный в некоторых европейских языках и совершенный в своем природном»13,, «Мужьями искусными в некоторых европейских языках» словарь одновременно называет Феоктиста Мачульского (архимандрита Золотоверхомихайловского монастыря) и Платона (архиепископа Тверского и Кашинского)14. Став придворным проповедником и митрополитом, Платон, знавший до этого только латинский и греческий языки, в короткое время самостоятельно овладел французским15.
Что касается светских лиц, то мы большей частью располагаем пока косвенными данными, уточнить которые поможет изучение с1е vi.su формулярных списков россиян, находившихся на государственной службе. Историк российского здравоохранения Я. Чистович утверждает, что главный директор медицинской канцелярии П. 3. Кондоиди знал почти все европейские языки16. С. Л. Лашкарев (1739—?), по свидетельству Г. А. Кессельбренера, «обладая уникальными лингвистическими способностями, владел десятью языками: турецким, персидским, арабским, татарским, грузинским, армянским, древне-и новогреческим, французским, итальянским, латинским. При этом по-турец-ки он говорил как турок, по-персидски как перс»17. С. В. Капнист-Скалон в своих воспоминаниях так характеризовала бывшего дипломата И. М. Муравьева-Апостола: «Соседство Ивана Матвеевича... было для нас очень приятно. Он был человек образованный, говорил на восьми языках». И далее: «У Муравье-ва-Апостола... мы проводили время очень приятно... Дородный и франтовски одетый испанец, метрдотель, ловко подносил блюда... объяснял то на французском, то на немецком языке, из чего они
составлены — с хозяином же он говорил по-испански»п.
Далеко не всегда предоставляется возможность выяснить, какими конкретно языками человек действительно владел или какими языками он владел лучше. Многие упоминания, особенно в мемуарной литературе, носят или уничижительный, или, наоборот, восторженный характер. Так, например, языковую подготовку принцессы Анны Петровны граф Бассевич в своих записках отметил следующим образом: «отличное образование и превосходное знание языков отечественного, французского, немецкого, итальянского и шведского»19.
Кабинет-министр Екатерины II А. В. Олсуфьев, служивший до 1762 г. в Коллегии иностранных дел, отлично говорил и писал, по мнению Себастьяна де Корба, на многих языках. Как свидетельствует Словарь русских писателей XVIII века, Олсуфьев «по хорошему знанию языков, особенно французского и немецкого, был рекомендован фельдмаршалу Б.-Х. Миниху для ведения иностранной переписки»; «это человек выдающихся способностей, не только знающий различные языки, но даже и диалекты и наречия оных в большом совершенстве; он особенно любит немецкие стихотворения старых времен»20.
К числу поисковых удач можно отнести такую характеристику языковой подготовки личности, которую дал библиотекарю Эрмитажной библиотеки, поэту и переводчику В. П. Петрову М. Н. Муравьев: «Это тот из наших стихотворцев, который знает наибольшее число языков, ибо он читает в подлинниках Гомера, Вергилия, Мильтона, Вольтера, без сомнения Тасса и, помнится мне, Клоп-штока...»21
Показательно, что в «Опыте исторического словаря русских писателей» Н. И. Новикова главной составляющей большей части статей является характеристика языковой подготовки личности. Например, М. В. Ломоносов «на немецком языке писал и говорил как почти
на своем природном; латинскии знал очень хорошо и писал на нем; французский и греческий разумел не худо; а в знании Российского языка... почитался он в свое время в числе первых»22.
Достаточно объективные данные представлены в письменных свидетельствах о результатах языковых испытаний, проводимых там, где глубокое знание языков было первейшим условием для выполнения профессиональных обязанностей. Есть сведения о том, что юнкера держали экзамен по латинскому, немецкому, французскому и английскому языкам. К. X. Бенкендорф (1785— 1828), служивший секретарем в русских посольствах в Берлине и Неаполе, в совершенстве знал пять языков. В Русском биографическом словаре не указано, какими конкретно языками он владел, однако практически наверняка можно утверждать, что в число этих пяти входили немецкий, французский и итальянский2'.,- Пять языков знал писатель и переводчик В. И. Киреевский (1773— 1812)24.
Следует также учитывать разную степень мотивации при изучении россиянами тех или иных языков. Например, огромную роль в освоении немецкого и французского языков Н. В. Репниным и
А. В. Суворовым сыграли гувернеры. В детстве тот и другой были «погружены» в живую речевую стихию обоих языков. Что же касается польского языка, то его российские генералы изучали большей частью в походных условиях. Необходимость практического владения польским языком определялась в первую очередь военной обстановкой, поэтому о степени литературности польской речи в исполнении Репнина и Суворова надо говорить с осторожностью, даже с учетом того что Суворов обладал большой филологической эрудицией. С той же осторожностью нужно отнестись и к характеристике отца А. В. Суворова, которую дала в своем письме от 4 января 1790 г. И. Г. Циммерману Екатерина II: «Его отец служил при Петре I... это был че-
ловек неподкупной честности, весьма образованный, он говорил, понимал или мог говорить на семи или восьми мертвых или живых языках»25. О том, какими языками В. И. Суворов владел действительно хорошо, из этой цитаты можно только догадываться.
Самым убедительным свидетельством многоязычия российского общества конца XVIII в., особенно петербургского, может служить мнение Ш. Массона, воспитателя детей великого князя Павла Петровича: «Французский язык служит звеном между разными народами, но там одинаково говорят на многих других языках. Если только общество хоть немного многочисленно, по очереди пользуются тремя языками — русским, французским и немецким, но нередкость услыхать в том же самом обществе греков, итальянцев,англичан,голландцев, азиатов, говорящих на своем наречии»26.
Поскольку использование иностранных языков среди образованых россиян носило, можно сказать, всеобщий характер, то под их изучение подводилась и научная основа, в частности степень их родства. М. М. Щербатов по этому поводу писал: «После французского языка, если кто хочет учить многим чужестранным языкам юношу, не должно учить по-итальянски, но по-немецки или по-английски; ибо если юноша уже знает по-французски, то легко и после выучить по-итальянски, а если знает по-не-мецки, то английский язык ему не труден будет; и в сопротивном положении — с английского вскоре понятие о немецком языке получит»27.
Традиции многоязычного образования перекочевали и в XIX в. Так^
В. А. Жуковский, ставший сразу же по воцарении Николая I наставником его старшего сына, прежде всего написал для него «План учения», рассчитанный на 12 лет. Среди иностранных языков здесь упоминались: французский, немецкий, английский и польский. А в восьмилетнюю программу обучения вну-
ка Николая I князя Александра Михайловича помимо прочих предметов входили греческий, латинский, французский, английский и немецкий я !ыки 'ь'. Как видно из последнего примера, языковая подготовка князя Александра имела четко выраженную классическую направленность, что, впрочем, является предметом отдельного исследования.
Приведенные факты красноречиво свидетельствуют о том, что стремление к многоязычию было для многих россиян естественной формой вхождения в европейское культурное пространство. Знание иностраннных языков открывало перед ними широкие риторические возможности, в частности возможности осмысления и обсуждения с разной степенью популяризации экономических, политических, научных, нравственных и других проблем. Именно западноевропейские языки принесли в Россию нормы европейского куртуазного поведения. С середины XVIII в. многоязычие в России представляло собой уже традиционную фоновую ценность.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Кантор В. К. Феномен русского европейца /
В. К. Кантор. М., 1999. С. 123.
2 Сборник Императорского Русского исторического общества: в 148 т. СПб., 1872. Т. 10. с. 107.
3 Берхгольц Ф. В. Дневник камер-юнкера Берх-гольца, веденныйим в России в царствование Петра Великаго с 1721—1725 ЯI Ф. В. Берхгольц J пер. с нем. И. Аммон. М., 1858. Ч. 2. С, 20.
4 См.: Письма Екатерины II к А. В. Олсуфьеву. 1762—1783. М., 1863. С, 360.
5 См.: Ковригина В. А. Немецкая слобода Москвы и ее жители в конце XVII — первой четверти XVIII в. / В. А. Ковригина. М., 1998. С. 312,
« Там же. С. 316.
7 Сборник Императорского Русского исторического общества. 1871. Т. 7. С. 275.
8 См.: Русский биографический словарь. М., 1916. С. 51.
‘ Там же. С. 310.
10 См.: Молчанов Н. Н. Дипломатия Петра I. 2-е изд. / Н. Н. Молчанов. М., 1986, С. 43.
11 Богословский М. М. Петр I. Материалы для биографии : в 5 т. / М. М. Богословский. М., 1941. Т. 2. С. 40.
12 См.: Русский биографический словарь. СПб., 1897. С, 171, 298.
* Новиков Н. И. Опыт исторического словаря русских писателей/Н. И, Новиков, СПб., 1772. С. 45.
14 Там же. С. 143, 160.
® См.: Словарь русских писателей XVIII века. Вып. 1 : A-И. Л., 1988. С, 202.
*■ См.: Чистович И. А. История первых медицинских школ в России f И. А. Чистович, СПб.,, 1883. С, 500.
17 Кессельбреннер Г. А. Хроника одной дипломатической карьеры / Г. А. Кессельбреннер. М., 1988. С. 5.
® Записки и воспоминания русских женщин XVIII — первой половины XIX века. М., 1990. С, 313, 324.
1Я Русский биографический словарь. 1908. С. 191.
* Словарь русских писателей XVIII века. Вып. 2 : К-П. СПб., 1999. С. 383, 385.
21 Там же. С. 427.
22 Новиков Н. И. Указ. соч. С, 127.
23 См.: Русский биографический словарь. 1908.
С, 698.
24 См.: Словарь русских писателей XVIII века. Вып. 2. С. 58.
25 Цит. по: Лопатин В. С. Суворов в своих письмах / В. С, Лопатин // А. В. Суворов. Письма. М., 1986. С. 405.
** Массон Ш. Секретные записки о России и в частности о конце царствования Екатерины и правлении Павла I / Ш. Массон. М., 1918. С. 66.
® Щербатов М. М. О способах преподавания разные науки / М. М. Щербатов И Сочинения кн. М. М. Щербатова. СПб., 1898. Т. 2. С, 492.
См.: Захарова О. Ю. Светские церемониалы в России XVIII — начала XX в. / О. Ю. Захарова. М., 2001.; С. 76.
Поступила 06.05.05.
