CC BY
19
© 2006 г. Р.А. Канцеров
МНОГОУКЛАДНОСТЬ ПЕРЕХОДНЫХ ОБЩЕСТВ: ЭТНОЭКОНОМИЧЕСКИЙ И СОЦИОКУЛЬТУРНЫЙ АСПЕКТЫ
Экономику современного российского общества принято называть смешанной. В ее составе одновременно сосуществуют сегменты рыночной (капиталистической) экономики, государственно-монополистической, мелкотоварной и полунатуральных сегментов экономики, этно-экономики, неформальной и криминальной экономики.
Последние 15 лет убедительно показали, что социально-экономические преобразования в постсоциалистических государствах и бывших советских республиках, проводившиеся по западным моделям без учета национальных особенностей, с очевидным игнорированием уникальной исторически сложившейся мно-гоукладности российской экономики, пространственно-ландшафтного и климатического разнообразия, социокультурных и этнических особенностей, привели к противоречивым и неожиданным для реформаторов и населения результатам.
В некоторых случаях сами зарубежные ученые, обращая на это внимание, предостерегают от прямого заимствования своих концепций. Например, Д. Норт указывал, что теорию институциональной динамики российского общества, предусматривающую минимизацию цены трансформации, предстоит разработать прежде всего российским ученым [1, с. 8]. О. Уильям -сон в своих работах строго придерживается правила «не переносить механически модели экономической организации, адекватные одним условиям хозяйствования, в другой социально-экономический контекст» [2, с. 15].
На наш взгляд, структурная модель экономики любого общества определяется в первую очередь совокупностью экономических укладов, каждый из которых характеризует определенный тип хозяйствования, соответствующий историческому развитию и накопленному хозяйственному опыту общества, его традициям и траектории эволюции, пространственно-лад-шафтным, климатическим, социокультурным, национальным и другим особенностям. Сочетание указанных факторов на конкретной территории такой обширной страны, как Россия, и определяло во многом в региональном разрезе доминирование тех или иных хозяйственных укладов. Именно в укладах хозяйственная и социальная практика закрепляет те способы взаимодействия человека с конкретной материально-технологической и природной средой, которые позволяют получать экономический результат, а в условиях кризисов, социально-политических потрясений - и просто выживать. Неслучайно современные исследователи задаются вопросом: «Каким образом социально-экономические структуры, унаследованные из прошлого, формируют и конструируют набор возможных эволюционных траекторий?» [3, с. 19]. Ком -бинация и поиск оптимального сочетания различных
укладов осуществляются в каждом обществе эволю-ционно, на протяжении всей истории.
Многоукладность современных хозяйственных систем переходных обществ, по-видимому, является естественно-исторической формой преемственности экономического развития обществ в контексте особенностей их базисных этносоциальных и территориально-культурных институциональных матриц [4].
Можно утверждать, что общественно-экономические системы многоукладны всегда, на протяжении развития всей человеческой цивилизации, но это становится очевидным и проявляется наиболее рельефно только в переходных условиях.
Исторический фактор неравномерности протекания социокультурных и экономических процессов в различных регионах России (и не только) порождал хозяйственную и культурную многоукладность. Из десятилетия в десятилетие во всем мире нарастает нелинейность и неравномерность развития общества и экономики. Даже в пределах одной страны и одного региона ритмы субпроцессов не совпадают, модернизация протекает неравномерно, в различной степени охватывая экономические и социальные фрагменты общества, территориальные единицы. Поэтому проблема региональной модернизации, её социокультурных и экономических особенностей оставалась актуальной на протяжении почти всей российской истории.
В условиях современного противоречивого российского реформирования, сопровождающегося глубокими кризисными явлениями, важность исследования регулятивных функций традиционных хозяйственных укладов региональной экономики очевидна. Особенно актуален такой анализ для полиэтнических регионов, где резко меняющиеся социальные условия в очередной раз подвергают испытанию на прочность национальные (этнические) экономики и культуры. Актуальность этих вопросов приобретает особое звучание на фоне роста конфликтогенности региона Северного Кавказа. Что будет с Северным Кавказом и его экономикой, традиционными хозяйственными и культурными укладами в XXI в.? Каким образом и в какую логику экономического и социокультурного процесса он вероятнее всего впишется? Какими могут быть роли этнических, социально-территориальных общностей, государства, других субъектов социально-политического процесса в оптимизации экономической и социально-культурной сферы этого региона и народов его населяющих? Это далеко не полный перечень важнейших вопросов, которые требуют детального изучения с позиций различных гуманитарных наук, привлечения широкого круга источников,
использования различных понятий, категорий и научных подходов.
В этом контексте один из ключевых вопросов -судьба этноэкономики в современных модернизаци-онных процессах.
В научной литературе о природе феномена этно-экономики, этнопредпринимательства спорят достаточно давно, оценки исследователей по этому вопросу значительно разнятся, вплоть до его полного отрицания. Впервые эта проблема была рассмотрена в начале XIX в. немецким историком В. Зомбартом, который предполагал возможность существования явной предрасположенности отдельных народов к занятию предпринимательством по причине наличия особых «нравственных» сил [5]. Новое звучание понятие этноэконо-мики, активно употребляемое в современной экономической науке, получило в 50-х гг. XX в., когда широко обсуждалась книга Г. Мюрдаля «Азиатская драма: исследование бедности народов», где автор, анализируя проблемы слаборазвитых стран Азии, выдвинул свою концепцию причин их отсталости - господство архаичных, устарелых институтов и воззрений, пронизывающих всю систему социальной, экономической и духовной жизни и формирующих фундамент этноэкономики - экономики традиционных этносов. Г. Мюрдаль считал, что данные особенности должны быть преодолены в процессе модернизации. Он утверждал в отличие от большинства ортодоксальных экономистов, что экономическая помощь развитых стран третьему миру не соответствует долгосрочным интересам последнего. Реальные события октября-ноября 2005 г. во Франции и некоторых других странах Евросоюза являются ярким, но трагичным подтверждением этого тезиса. Бедным странам надежнее развиваться независимо от богатых, поскольку политика Запада накладывает ограничения на этот процесс. В своих исследованиях Мюрдаль сделал вывод, что иституциональные факторы в гораздо большей степени, чем рыночные отношения, определяют экономические события.
В контексте мировых исследовательских традиций этноэкономика благодаря латентному характеру экономических процессов, происходящих в этом хозяйственном укладе, наряду с другими секторами (теневым, криминальным), характеризующимися аналогичными чертами (неявностью, нефиксируемостью статистикой) имманентных им явлений и процессов, относится к сфере неформальной экономики [6].
Теория этноэкономики позволила понять, что схемы макро- и даже микроэкономики лучше всего реализуются в тех странах, в которых были разработаны, что термин «национальная модель экономики» в существенной мере тавтологичен, так как никаких других моделей экономики, по большому счету, не существует [7]. Одним из важных системообразующих укладов, формирующих экономику Северного Кавказа, является этноэкономика.
В то же время ряд исследователей рассматривают понятия «этноэкономика», «этническое предпринимательство» исключительно через призму миграцион-
ных процессов. При этом, как отмечает В.Н. Титов, для одних исследователей понятия «этническая экономика» и «этническое предпринимательство» - отражение реальности как таковой [8], поскольку существует эмпирически фиксируемая специфика экономического поведения различных групп этнических иммигрантов [9-12].
Сторонники противоположной позиции полагают, что и сама этничность, и этническая экономика есть результат ментального конструирования реальности, идеологический инструмент стратификации и противопоставления своих чужим, и наоборот [13, 14].
Исследование этноэкономики исключительно через призму миграционных процессов и только в крупных мегаполисах без изучения социокультурных и хозяйственных традиций в местах иторического расселения этносов приводит некоторых авторов к парадоксальным выводам: «Этничность, в нашем представлении, есть процесс формирования групповой идентичности, возникшей в результате приписывания себе и другим определенных черт. Она является типичным конструктом, ее нельзя характеризовать "вещественными" культурными признаками... Культурная традиция в исследовании этнического предпринимательства, восходящая к Максу Веберу, явно устарела в новых исторических условиях» [15, с. 42-47]. Применительно к предмету нашего исследования следует заметить, что схематичность, упрощенность, а порой и сенсационность просто опасны в ходе обсуждения вопросов социокультурного и этноэкономического многообразия.
Многие современные авторы, изучая ряд важных социокультурных и технико-технологических процессов развития России за продолжительное время, приходят к прямо противоположным выводам, указывая, что любой этнос или суперэтнос опирается на устойчивый фундамент социально-психологических и социально-культурных установок, мало подверженных изменениям по сравнению с иногда достаточно колеблющимися внешними факторами. Этничность по сути дела проистекает из нашего прошлого, а психологическая регуляция большинства представителей различных этносов, как правило, формировалась на базе потребностей и ситуаций, которые закрепили готовность к определенному типу деятельности [16].
В современном мире можно выделить две мега-тенденции. Первая направлена на глобализацию и, соответственно, стандартизацию мировых процессов и развивается, прежде всего, в сфере экономики, технологий, информации и коммуникации. Вторая - направлена на самоопределение и укрепление этнокультурных структур [17, с. 65-69]. Процессы, определяемые этими мегатенденциями, не только начинаются на уровне этноса, его культуры, традиций, быта, исторически сформировавшихся специфических для данного этноса хозяйственных укладов - они во многом про-изводны от того, что происходит на этом уровне. Их развитие приводит к формированию определенной мировой этнополитической, этноэкономической и этносоциальной ситуации. Общеизвестно, что во всех уголках мира можно встретиться с самыми разными
этническими проявлениями в экономической деятельности людей.
Наряду с недооценкой наличия факторов многоук-ладности и неравномерности современного социокультурного и общественно-экономического развития приходится сталкиваться с явным стремлением ученых и политиков чрезмерно акцентировать роль этнокультурных и этноконфессиональных факторов в возникновении и развертывании конфликтов (и на внутригосударственном, и на внешнеполитическом уровнях). То есть имеет место своего рода культурно-цивилизационная упаковка политико-экономических коллизий и столкновении |18]. Однако важно непременно осмыслить, что возникновение, образование и воспроизводство особого социокультурного, социохо-зяйственного феномена, а именно этноэкономики имманентно всем экономическим эпохам.
В то же время этническая экономика - это концептуально разработанная тема в гуманитарных науках и на Западе, и в современной России. Существуют несколько теоретических подходов к анализу этого феномена, варианты которых можно найти в работах Лайта (Light, 1984), Уолдингера (Waldinger, 1986), Ю.С. Колесникова, В.Н. Овчинникова. За исключением указанных российских ученых, сегодня практически все остальные исходят из концепции исследования этно-экономии только в аспекте миграционных процессов, главным образом, из того, что мигранты, которые в принимающей стране становятся меньшинством, попадают в особую ситуацию. Они одновременно оказываются в «ущемленном» положении меньшинства и в то же время имеют в своём распоряжении дополнительные ресурсы, которые принято называть «этническими». По Лайту, этническими являются ресурсы, которые основаны на идентификации человека с определенным этническим сообществом (Light, 1986).
В последние годы в связи с переходом к рыночным отношениям в научном сообществе (отечественном и зарубежном) проходит очень много дискуссий об особенностях исторического и социально-экономического развития России в сравнении с Западом. То, что Россия имеет свою «особость» в экономическом и социокультурном развитии в силу своей многоукладности, показано М.И. Туган-Барановским в его работе «Интеллигенция и социализм» [19]. Но среди этих особенностей есть, однако, одна, пишет он, которой нельзя не заметить. К. Бюхер в своей книге «Возникновение народного хозяйства» схематизировал хозяйственную историю Запада, как последовательную смену трех ступеней хозяйства - замкнутого хозяйства, городского и народного (цит по: [20]). Под городским хозяйством он понимал хозяйство средневекового города с типичной для него цеховой организацией мелкого промышленного производства - ремесла. Средневековый город, цеховое ремесло были почвой, из которой выросла вся цивилизация Запада, весь этот в высшей степени своеобразный общественный уклад, который поднял человечество на небывалую культурную высоту.
Историческое и экономическое развитие России шло совершенно иным путем. Россия не проходила стадии городского хозяйства, не знала цеховой организации промышленности как своеобразного хозяйственного уклада, а это и есть самое принципиальное, самое существенное отличие от западного пути развития [19]. Наличие мелкобуржуазного уклада хозяйственной жизни в западно-европейских странах, являвшегося в течение ряда веков доминирующим, сформировало социокультурные и экономические традиции европейских народов, отличные от российских, особенно в сфере этноэкономики.
По мнению Л.Н. Гумилева, Западную Европу от России, российского суперэтноса... отделяет сейчас, как и в Средневековье, невидимая ландшафтная граница - нулевая изотерма января. Качественный скачок в климатических условиях детерминировал на востоке иные формы адаптации. Ландшафт действует на этнос принудительно и поэтому при его смене этнос вынужден либо исчезнуть, либо выработать новые формы адаптации, что означает смену стереотипа поведения [21, с. 54-55]. Экстремальные природные условия как в центральной России (основе будущей империи -Московского княжества), так и в предгорьях и горах Северного Кавказа сформировали, соответственно, особые общинные и семейно-родовые уклады общественной жизни, а также адекватные им типы хозяйствования. Этому в определенной степени способствовал и социатьно-экономический генотип (см. об этом подробнее Е.З. Майминас) [22, с. 131-132], сложившийся за многовековую историю в российском обществе. В современных условиях эти типы хозяйствования, базирующиеся на историческом и общественном опыте этносов, их социально-экономическом генотипе, не всегда соответствуют западным представлениям о рыночной экономике и гражданском обществе, а иногда и противоположны им. Поэтому общинность, патернализм, исторически присущие российскому обществу, возрождающиеся семейно-родовые и клановые отношения в значительной мере определяют специфику формирования отечественной модели рыночной экономики, скорость и вектор модернизационных процессов. В этом контексте исключительно плодотворен подход одного из самых известных латиноаме-рикнских экономистов Эрнандо де Сото. Считая, что Запад демонстрирует весьма перспективный путь развития, он заявляет, что нет необходимости копировать все, что он предлагает, - хотя бы потому, что каждая западная страна по-своему уникальна и единого для всех «западного» пути развития не существует. Почему вместо того, чтобы усваивать коллективные практики, естественно развивавшиеся в наших странах от поколения к поколению, мы должны отдавать важнейшие вопросы организации собственных обществ в руки западных специалистов, по сути никогда не сталкивавшихся с подобными проблемами? Видимо, нам также следует научиться впитывать те знания и те практики, которые существуют в различных российских регионах у исторически проживающих там этносов, чтобы использовать как их, так и современные
рыночные механизмы в целях модернизации экономики и на благо своих народов [23].
Простраственно-ландшафтные и климатические условия проживания, социокультурные и этнические традиции обусловили своеобразный экономический уклад жизни северокавказских народов, сформировали определенные предпочтения в производстве и потреблении. Традиционная система жизнеобеспечения в Ка-рачае и Балкарии, например, до конца XIX в. базировалась на скотоводстве, преобладало натуральное хозяйство на основе надомного труда по переработке овечьей шерсти в сукно. Дореволюционные исследователи характеризуют население как исконных овцеводов, располагающих огромным количеством овец, М. Ф. Гарданти отмечал, что «пастуха с ног до головы одевает овца: на нем шапка, черкеска, башлык, бурка, ноговица и чувяки из овечьей шерсти. Под ним войлоки, подушки, тюфяки из овечьей шерсти» [24, с. 134]. Уникальный симбиоз человека и домашних животных позволял этносам вести традиционный образ жизни практически независимо от влияния и условностей внешнего мира.
Однако первоначально проникновение торгового капитала, а затем формирование ранних капиталистических отношений подрывало натуральное хозяйство, шаг за шагом изменяло патриархальный уклад горцев, их повседневный быт. В газете «Кавказ» за 1852 г. было опубликовано сообщение, что на Всемирной выставке в Лондоне «карачаевские руна были удостоены похвального отзыва», позднее А.Н. Дьяков-Тарасов в конце XIX в. писал: «Карачаевские овцы отличаются длинным глянцевидным руном, считающимся нежнее "лейчестерского"» [25, с. 448]. Признание высокого качества шерсти обусловило увеличение спроса, и большая ее часть стала поступать в продажу. Уже в конце 70-х гг. среди предметов вывоза из Карачая на первое место вышли скот, кожи и шерсть. По сведениям Г. Петрова, в 1887 г. было вывезено: кож - 5956, овчин - 34500, большая часть шерсти, получаемой с карачаевских овец, шла не в переработку, а продавалась в виде сырья. Вывоз шерсти возрос к концу XIX - началу XX в. В этой связи исследователь Кавказа М. И. Иваненков отметил изменения в патриархальном укладе: промыслов у населения почти нет никаких, если не считать выделку среднего качества бурок на продажу, сукна для домашнего употребления. Шерсть возвысилась в цене, и стало выгоднее продавать ее, покупать сукно фабричное [26]. Как видим, на рубеже веков с проникновением торгового капитала стала меняться повседневная жизнь местного населения, происходить эволюция типов хозяйствования. Наряду с натурально-патриархальным стали формироваться мелкотоварный и капиталистический уклады. Этот процесс был характерен для всего северокавказского региона.
Следует особо отметить, что на протяжении XX в. изменение моделей экономики, формирование и доминирование новых типов хозяйствования не повлекло за собой полного исчезновения существовавших ранее укладов. Более того, в определенных переход-
ных состояниях общества и экономики они вновь были востребованы.
Здесь можно привести некоторые примеры из современной практики. Трудоизбыточность и малоземелье в горных районах республик Северного Кавказа, а также трудолюбие и природная предприимчивость автохтонных этносов, с одной стороны, наличие единого экономического простраства на территории СССР и проведение экономических реформ по совершенствованию хозяйственного механизма в 70 - 80-е гг. прошлого века - с другой, позволили в этот период расширить географию использования потенциала этноэкономики. Так, например, многие мужчины карачаевцы и балкарцы ежегодно в мае - июне выезжали в различные регионы СССР на стрижку овец, а женщины в зимний период на реализацию вязаных шерстяных изделий. Для чеченцев, ингушей, ногайцев и некоторых народов Дагестана наиболее характерным сезонным отхожим промыслом (с мая по ноябрь) было стрительство в сельских районах Казахстана, юга Сибири и ряде других регионов. Однако с распадом СССР, сопровождавшимся утратой единого экономического пространства и продолжительным экономическим кризисом, эти хозяйственные практики остались во многом невостребованными.
Сегодня почти вся торговля фруктами монополизирована азербайджанскими диаспорами на территории не только Юга, но и всей России, или, скажем, производство овощей корейцами и китайцами. Есть объяснение этому феномену? Наверное, есть, если подойти к приведенным примерам исходя из социокультурных и хозяйственных традиций этносов.
Социокультурные и бытовые традиции предоставляют определенные преимущества, а иногда накладывают некоторые ограничения на экономическое поведение этносов не только в производстве, но и в потреблении (таблица). Например, М. Мамбетов провел исследование потребительских предпочтений среди народов КЧР [27], что может быть также использовано для определения емкости мясного рынка. Характерно, что примерно такие же соотношения наблюдаются при производстве мяса в соответствующих домашних и личных подсобных хозяйствах. То есть даже указанные предпочтения в потреблении мяса, столь несущественные и необъяснимые на первый взгляд, но связанные с социокультурными и этнокон-фессиональными традициями и различиями, непосредственным образом влияют на экономическое поведение этносов региона.
Потребительские предпочтения населения КЧР, % [27]
Народы Баранина Говядина Птица Свинина
Карачаевцы 47 48 5 0
Черкесы 20 50 30 0
Русские 10 46 20 24
Эти и многие другие социокультурные и этнические факторы экономического поведения хорошо были известны еще в царской России и вполне эффективно использовались наместниками Кавказа. Например, армянская диаспора в регионе появилась в XVIII в. В 1810 г. несколько армянских семей обосновалось в Ставрополе, а позже по приглашению губернатора П. Горчакова из Георгиевска в Ставрополь переехало еще 30 армянских семей для исследования торговли.
В городе возник целый армянский квартал, который поддерживал этническую специализацию этого населения. Можно добавить, что в царской армии существовала кавказская дивизия, составленная из представителей северокавказских этносов, и их службу можно рассматривать как своеобразный вид отходничества.
Здесь автор разделяет позицию Ю.С. Колесникова о том, что неэффективность экономической политики, проводимой в целях модернизации полиэтнических регионов, обусловлена недооценкой роли этноэконо-мики как субъекта национального хозяйства, обеспечивающего экономическую устойчивость этносов даже в условиях глубокого и продолжительного экономического кризиса [28].
В 70 - 80-е гг. прошлого века значительная часть населения сельских районов Карачаево-Черкесии работала в промышленности, на предприятиях строительного комплекса и других. С развалом экономики эти трудовые ресурсы, занятые в индустриальном секторе, остались невостребованными. Этносы вынужденно возвращаются к архаичным формам хозяйствования, к тем экономическим укладам, которые были хорошо известны их предкам. В настоящее время возрождаются личные подсобные хозяйства, фермерские хозяйства, различные кустарные промыслы. Но эти формы хозяйствования не позволяют обеспечить полную занятость экономически активного населения. В результате до 70 % молодых людей Северного Кавказа в возрасте до 30 лет - безработные [29]. Безработица, отсутствие перспектив самореализации породили миграцию наиболее мобильной и предприимчивой части молодежи в северные, нефтедобывающие регионы страны.
Можно утверждать, что в условиях трансформационных преобразований на фоне полуразрушенного промышленного сектора единственным стабилизирующим фактором становится традиционный для этно-экономики региона аграрный комплекс и сопутствующий ему в отдаленных труднодоступных районах патриархальный уклад, представленный личными домо-хозяйствами. Налицо высокая выживаемость традиционного сельскохозяйственного уклада этноэконо-мики республик Северного Кавказа.
В связи с вышеизложенным приходим к следующим выводам:
1. Уклад есть комплексная характеристика основных типов экономического порядка, имеющих место в стране на том или ином этапе ее развития. Концепция экономического уклада неразрывно связана с осознанием многоукладности экономической и социокультурной среды, одновременного сосуществования раз-
ных укладов, их переплетения и взаимодействия. Им присуща цикличность развития, они имеют многовековую историю и сохранятся впредь по мере развития цивилизации.
2. Многоукладность экономики свойственна всем историческим обществам социально-экономическим системам, но это становится очевидным и проявляется наиболее рельефно только в переходных условиях.
3. Многоукладность экономики не означает наличия неизменного состава вполне определенных элементов (укладов). Уклады способны развиваться, отмирать, исчерпывая потенциал роста и зарождаться, свидетельствуя о прогрессе и движении вперед. Их классификация весьма разнообразна и привязана к соответствующим способам производства и формам собственности.
4. Многоукладностью отмечены многообразные переходные состояния, во времена которых господствующий уклад длительное время сосуществует с подчиненными укладами, однако со временем они могут поменяться ролями.
5. Сложность происходящей трансформации российского общества и его экономической системы требует междисциплинарного подхода к исследованию факторов многоукладности. Чаще всего с их помощью характеризуют формы осуществления хозяйственной деятельности, собственности, но, очевидно, это понятие значительно шире. Каждому укладу соответствует определенный сегмент экономики.
6. Социокультурные и этнические особенности способны своеобразно отражаться на формировании и развитии различных укладов в структурной сетке экономики, форсируя или замедляя их движение.
7. Одним из укладов является этноэкономика, т.е. сегмент национальной экономики, представленный, как правило, традиционными, архаическими хозяйственными укладами. Опыт показывает, что традиционные институты, в том числе этноэкономические и социокультурные, обладают значительными адаптационными возможностями, устойчивостью сосуществования, способны выполнять важную стабилизирующую роль.
8. Отсутствие в историческом прошлом России цехового ремесла как основы мелкого промышленного производства средневекового города, а по сути мелко буржуазного уклада в отличие от его многовекового доминирования в странах Запада послужило предпосылкой формирования социокультурных и этноэконо-мических особенностей регионов страны.
9. Причудливый характер социокультурных и эт-ноэкономических узоров на ткани полотна региональной экономики обусловлен в том числе традициями системы жизнеобеспечения. В частности, на Кавказе преобладание натурального хозяйства, развитие скотоводства обеспечили изначально анклавный тип хозяйствования с патриархальным укладом. В процессе эволюции экономика Кавказа приобрела многоукладную структуру, но ранние уклады здесь не отмирали полностью в силу национальных и культурных тради-
ций, а даже получали импульс к активизации в переходный период развития общества.
10. Недооценка исторических, социокультурных, этнических особенностей, социально-экономического генотипа российского общества является одной из центральных причин неудачной реализации опыта рыночных преобразований по западному образцу. Учет социокультурного и этнического менталитета народов России будет способствовать ускорению процессов модернизации и сокращению трансформационных потерь.
11. Также следует принять во внимание малоподвижность сложившихся социопсихологических и социокультурных установок, в том числе и как следствие межконфессионатьных различий, которые в конечном итоге определяют набор тех или иных факторов многоукладности экономики.
12. Изменение соотношения существующих укладов, формирование и развитие новых является, как правило, результатом очередной модернизации экономики, которая должна включать несколько взаимосвязанных процессов: технологическую, социальную, институциональную, политическую и культурную модернизацию. Лишь при однонаправленном развитии всех вышеперечисленных ее типов экономическое развитие страны приобретает линейный характер вместо возвратно-поступательного, что позволяет ускорить формирование желаемой структуры многоукладной экономики.
Литература
1. Мильнер Б.З. Институциональные проблемы рыночной экономики // Эволюционная экономика на пороге XXI века. М., 1997.
2. Уилъямсон О.И. Экономические институты капитализма. СПб., 1996.
3. Касталъди К., Доси Дж. Тиски истории и возможности для новизны: некоторые результаты и открытые вопросы, связанные с зависимостью от предшествующей траектории развития в экономических процессах // Экономический вестн. РГУ 2005. Т. 3. № 2.
4. Колесников Ю.С. Многоукладность национального хозяйства, этноэкономика и процессы модернизации // Этноэкономика Юга России: концепции, параметры, механизмы: Материалы Всерос. науч. конф. Ч. 1. Домбай, 2005.
5. Зомбарт В. Буржуа. Этюды по истории духовного развития современного человека. М., 1924. С. 166-173.
6. Овчинников В.Н. Этноэкономический уклад в теоретических координатах неформальной экономики // Этноэкономика Юга России.
7. Игонина Л.Л. Теория этноэкономики после Г. Мюрдаля: развитие синергетической парадигмы // Там же.
8. Титов В.Н. О формировании прессой образа этнического иммигранта (взгляд социолога) // Социологические исследования. 2003. № 11.
9. Радаев В.В. Этническое предпринимательство: Россия и мировой опыт // Полис. 1993. № 5. С. 79-87.
10. Дятлов В. И. Современные торговые меньшинства: фактор стабильности или конфликта? (китайцы и кавказцы в Иркутске). М., 2000.
11. Рязанцев В. Социально-экономическая адаптация этнических мигрантов // Социально-экономические проблемы современного системного кризиса России: Материалы XLIV науч.-метод, конф. «Университетская наука - региону». Ставрополь, 1999. С. 108-114.
12. Снисаренко А. Этническое предпринимательство в большом городе современной России (на примере исследования азербайджанской общины в Петербурге) // Неформальная экономика. Россия и мир / Под ред. Т. Шанина. М., 1999. С. 138-155.
13. Воронков В., Освальд И. Введение. Постсоветские этничности // Конструирование эт-ничности / Под ред. В. Воронкова, И. Освальда. СПб., 1998.
14. Бредникова О., Паченков О. Этничность «этнической экономики» и социальные сети мигрантов // Экономическая социология. 2002. Т. 3. № 2.
15. Воронкова В., Чикадзе Е. Труды ЦНСИ. СПб., 2000. Вып. 8. С. 42-47.
16. Соболъников В. Этническая идентичность: состояние, проблемы // http://www.tolerance.ru/
17. Кунафин М.С. Башкирский субэтнос: этнофи-лософский анализ // Вестн. Башкирского унта. 2001. № 3.
18. Виноградова С. Культурное разнообразие в современном мире // http://www.tolerance.ra/
19. Туган-Барановский М.И. Интеллигенция и социализм // http://www.saslib iWref/arh/rhay/materials/ г^РОШ-рЫ1Ло^ап_Ьат^ш1
20. См.: Попов М.В. Экономика домашнего хозяйства //
йр ://www.smartcat.ra/books/book._64/Page39.sh ^
21. Гумилев Л.Н., Иванов К.П. Этнические процессы: два подхода к изучению // Социологические исследования. 1992. № 1.
22. Майминас Е.З. Российский социально-экономический генотип // Вопросы экономики. 1996. № 9.
23. Иноземцев В. Как стать идейно независимым от Запада // Профиль. 2005. № 32 (446).
24. Гарданов В. К. Экономическое развитие Ка-барды и Балкарии в конце XVIII в. // История Кабардино-Балкарской АССР. Нальчик, 1967.
25. Текеев К.М. Карачаевцы и балкарцы. Традиционная система жизнеобеспечения. М., !989.
26. Иваненков М.И. Карачаевцы. М., 1989.
27. Мамбетов М.А. Прогнозирование емкости и сегментация рынка мясопродуктов в условиях КЧР // От фундаментальной науки - к решению прикладных задач современности: Сб. трудов V науч.-практ. конф. КЧГТА. Черкесск, 2004.
28. Колесников Ю.С. Этноэкономика в судьбах модернизации юга России // Экономический вестн. РГУ 2003. Т. 1. № 2.
29. Тишков В.А. Пути мира Северного Кавказа. М., 1999.
Карачаево-Черкесская государственная технологическая академия
6 марта 2006 г
