CC BY
2
РУССКИЙ ЯЗЫК: ФУНКЦИОНАЛЬНЫЙ И СИСТЕМНЫЙ АСПЕКТЫ
RUSSIAN LANGUAGE: FUNCTIONAL AND SYSTEMIC ASPECTS
Научная статья УДК 81'373
DOI 10.18522/2072-0181-2023-116-85-93
МНОГОТОЧИЕ КАК СПЕЦИФИЧЕСКИЙ КОММУНИКАТИВНЫЙ МАРКЕР В ПОВЕСТИ А.П. ЧЕХОВА «СТЕПЬ»
Н.В. Изотова, Л.В. Табаченко
ELLIPSIS AS A SPECIFIC COMMUNICATIVE MARKER IN A.P. CHEKHOV'S NOVELLA "STEPPE"
N.V. Izotova, L.
Повесть А.П. Чехова «Степь» давно и многоаспектно анализируется филологами [см.: 1-4]; она является произведением, анализу которого были посвящены отдельная научная конференция (международная научная конференция «"Степь" А.П. Чехова: 120 лет») и сборники научных трудов: «Таганрогский вестник. Материалы международной научно-практической конференции. «"Степь" А.П. Чехова: 120 лет»» [5]; «Десять шагов по "Степи". Ten steps along the "Steppe"» [6].
Повесть «Степь» написана в 1888 г. и является произведением, особенности которого позволяют считать его переходным к следующему периоду творчества, согласно периодизации, данной А.П. Чудаковым в монографии «Поэтика Чехова» [1]. А.П. Чудаков определяет особенности трех периодов творчества писателя, относя повесть «Степь» ко второму перио-
Изотова Наталья Валерьяновна - доктор филологических наук, профессор кафедры русского языка Южного федерального университета, Институт филологии, журналистики и межкультурной коммуникации, 344010, г. Ростов-на-Дону, ул. Пушкинская, 150, e-mail: nvizotova@sfedu.ru; nvizotov@ yandex.ru, 8(863) 218 40 00 (доб. 11593);
Табаченко Людмила Владимировна - доктор филологических наук, профессор кафедры общего и сравнительного языкознания Южного федерального университета, Институт филологии, журналистики и межкультурной коммуникации, 344010, г. Ростов-на-Дону, ул. Пушкинская, 150, e-mail: lvtabachenko@sfedu.ru; lyudmila-tabachenko@ yandex.ru, т. 8(863) 218 40 00 (доб. 11593).
V. Tabachenko
ду (1888-1894), характеризующемуся в целом объективной манерой повествования. «Чехов работает над романом; пишет повесть "Степь", и в этой повести появляются действительно новые, доселе не встречавшиеся у него принципы строения повествования» [1, с. 68]. А.П. Чудаков обращает внимание на то, что многие исследователи считали, что «природа, степь, люди в повести» [1, с. 116] представлены глазами девятилетнего мальчика Егорушки. Однако анализ повествовательной структуры повести, сделанный А.П. Чудаковым, позволил выявить ее особенность - совмещение взгляда повествователя-наблюдателя со взглядом мальчика; при этом «интонация, слово героя не являются главным компонентом повествования» [1, с. 129], «в большинстве случаев главную роль играет слово повествователя» [1, с. 130]. Такая особенность повествовательной структуры повести «Степь» позволила А.П. Чудакову, в том числе
Natalia Izotova - Doctor of Philology, Professor, Southern Federal University, 150 Pushkinskaya Street, Rostov-on-Don, 344006, e-mail: nvizotova@sfedu.ru; nvizotov@yandex.ru, tel. 8(863) 218 40 00 (доб. 11593);
Lyudmila Tabachenko - Doctor of Philology, Professor, Southern Federal University, 150 Pushkinskaya Street, Rostov-on-Don, 344006, e-mail: lvtabachenko@sfedu.ru; lyudmila-tabachenko@yandex.ru, tel. +7(8634) 68-08-90 доб. 11590.
считать, что эта же особенность сближает повесть с произведениями третьего периода творчества писателя, где повествователь открыто включается в произведения «со своими высказываниями, рассуждениями, философскими рассуждениями-монологами» [1, с. 131].
Специфика повествовательной структуры повести может быть рассмотрена, в том числе и на уровне особенностей её графического представления с точки зрения наполненности необходимыми для восприятия текста знаками препинания и их авторским использованием.
Знаки препинания в графическом пространстве художественного текста используются не только как знаки, выполняющие основные функции, функции разделения и выделения (разные знаки конца, середины предложения), но и как компоненты авторского представления текста читателю (с учетом возможностей осмысления пространства текста) [см.: 7-18]. Многоточие является одиночным пунктуационным знаком, характеризующимся в отличие от таких знаков, как точка, вопросительный и восклицательный знаки, возможностью расположения не только в конце, но в середине и начале предложения [8, с. 14-15].
Многоточие в повести «Степь» еще не было предметом изучения как знак, выполняющий разные функции в пространстве текста повествователя и персонажной речи, что обусловило актуальность и новизну представленного исследования.
Цель статьи - выявить особенности постановки многоточия в повествовательной и персонажной речи в повести А.П. Чехова «Степь».
Задачи исследования: проанализировать разноуровневые (лексические и грамматические) средства, способствующие постановке многоточия; определить структуру и семантику предложений, заканчивающихся многоточием, в абзаце и репликах персонажей.
Методы исследования: метод эмпирического наблюдения и обобщения, компонентный анализ, контекстуальный анализ, статистический метод.
В повести насчитывается 417 случаев употребления многоточия (без учета 8 случаев комбинации двух точек с восклицательным знаком), которые представлены в восьми частях повести с учетом их распределения в речи повествователя и в персонажной речи в следующем количестве:
I часть - повествователь - 17, персонажи - 12;
II часть - повествователь - 14, персонажи - 6;
III часть - повествователь - 4, персонажи - 38;
IV часть - повествователь - 9, персонажи - 50;
V часть - повествователь - 3, персонажи - 14;
VI часть - повествователь - 14, персонажи - 135;
VII часть - повествователь - 5, персонажи - 47;
VIII часть - повествователь - 3, персонажи - 46; итого - повествователь - 69, персонажи - 348.
Количество многоточий в разных частях повести связано с развитием сюжетной линии, поскольку описание степи как пространства и как самостоятельного субъекта повести разворачивается постепенно и дано в основном в речи повествователя с включением восприятия другими персонажами. Основное количество многоточий в персонажной речи представлено в третьей и последующих частях, где появляется большое количество персонажей, с которыми встречаются и общаются едущие по степи.
Повествовательная речь
Обратимся к повествовательной речи (69 многоточий), где можно выделить многоточия, появление которых относится к речи повествователя-наблюдателя и повествователя, включающего также взгляд персонажа.
В первой и второй частях повести читатель знакомится с четырьмя персонажами повести: девятилетний мальчик Егорушка, его дядя Иван Иваныч Кузьмичов, священнослужитель о. Христофор и кучер Дениска. Взрослые едут продавать шерсть и по пути везут Егорушку в другой город для обучения в гимназии. Персонажи мало общаются в первых двух частях, основное внимание уделено описанию пространства степи и восприятию этого пространства.
Рассмотрим предложения с многоточиями, в которых вводятся основные персонажи и степь как природное пространство, наполненное живыми и неживыми субъектами, с которыми знакомятся едущие по степи.
Первое многоточие встречается в начале повести при описании подготовки к поездке взрослых персонажей: «Оба они, как Кузьмичов, так и о. Христофор, ехали продавать шерсть. Прощаясь с домочадцами, они только что сытно закусили пышками со сметаной и, несмотря на раннее утро, выпили... Настроение духа у обоих было прекрасное» [19, с. 13]. Начало нового дела Кузьмичовым и о. Христофором было отмечено спиртным, что можно отнести, с одной стороны, к обыденным явлениям, но повествователь все-таки дает возможность задуматься над целесообразностью приема спиртного в столь раннее время, разделяя многоточием информацию о ситуации подготовки к поездке и сообщением о внутреннем состоянии персонажей.
Наличие многоточий дальше в тексте связано с описанием выезда из города, с представлением того, что видел Егорушка, осматривая привычные для него строения и места: церковь, острог, кузницы, кладбище, на котором покоились его отец и бабушка Зинаида Даниловна. Воспоминания о смерти бабушки даны в повествовательной речи с точки зрения Егорушки, о чем свидетельствуют специфика представленной событийности и глагол спать, который повторяется дважды в конце абзаца, заканчивающегося многоточием: «До своей смерти она была жива и носила с базара мягкие бублики, посыпанные маком, теперь же она спит, спит...» [19, с. 14-15]. Егорушка вспоминает родного человека как живого; повтор глагола спать, имеющего отношение к жизни человека, с последующим многоточием позволяет представить особенности восприятия ребенком потери и одновременно осознание невозвратимости произошедшего.
Прощание Егорушки с городом завершилось естественным для ребенка процессом -плачем, физически представляющим психологическое состояние Егорушки, что также в конце абзаца подчеркнуто многоточием, позволяющим читателю глубже понять настроение персонажа: «Егорушка в последний раз оглянулся на город, припал лицом к локтю Дениски и горько заплакал...» [19, с. 15].
Последующие многоточия в начале повести связаны с описанием пространства степи, с тем, что видели персонажи в степи по ходу движения брички, осмыслением и оценками увиденного.
В тексте есть лексические маркеры (отдельные лексемы и словосочетания), указывающие на процесс визуального знакомства с наполняющими пространство степи живыми и неживыми субстанциями: перед глазами расстилалась [19, с. 1], видит [19, с. 17], мелькнет [19, с. 17], бегут мимо глаз [19, с. 17], показывается[19, с. 17], тянется [19, с. 16, 17], промелькнула [19, с. 16], глядел [19, с. 19], оглядел [19, с. 23], видно [19, с. 23, 45], стал глядеть [19, с. 23], смо-трел[19, с. 24], поглядел ([19, с.15] и др. Некоторые лексемы и сочетания имеют также значение разной степени длительности визуального процесса.
Степь в жаркое июльское время представлена как пространство без границ, которое в такую погоду вводит проезжающих в состояние грусти и тоски. Повторяющийся глагол в форме второго лица единственного числа настоящего
времени изъявительного наклонения, имеющий значение обобщения, позволяет повествователю привлечь в осмысление состояния степи, в том числе и сознание читателя: «Теснясь и выглядывая друг из-за друга, эти холмы сливаются в возвышенность, которая тянется вправо от дороги до самого горизонта и исчезает в лиловой дали; едешь-едешь и никак не разберешь, где она начинается и где кончается...» ([19, с. 16]. Многоточия проецируют представление о безграничности степи, статальности ее состояния в знойное время: «Загорелые холмы, буро-зеленые, вдали лиловые, со своими покойными, как тень, тонами, равнина с туманной далью и опрокинутое над ними небо, которое в степи, где нет лесов и высоких гор, кажется страшно глубоким и прозрачным, представлялись теперь бесконечными, оцепеневшими от тоски... » [19, с. 16-17].
Однообразие видимого пространства может быть представлено однородными членами предложения, обозначающими постоянных субъектов в степи. Ряд однородных членов часто заканчивается многоточием, что делает его открытым, способствует возможности его продолжения и тем самым вновь позволяет обозначить однообразность пространства в определенное время восприятия.
«Как душно и уныло! Бричка бежит, а Егорушка видит всё одно и то же - небо, равнину, холмы... » [19, с. 17]; «Для разнообразия мелькнет в бурьяне белый череп или булыжник; вырастет на мгновение серая каменная баба или высохшая ветла с синей ракшей на верхней ветке, перебежит дорогу суслик, и - опять бегут мимо глаз бурьян, холмы, грачи...» [19, с. 17].
Взгляд едущих охватывает пространство степи в разных ракурсах, что обозначено обстоятельствами, выраженными предложно-падеж-ными формами имен существительных и наречиями: «вправо от дороги и до самого горизонта [19, с. 16], на холме [19, с. 17], внизу [19, с. 17], вдали [19, с. 17], сзади из-за города [19, с. 16], далеко впереди [19, с. 16, 48], в лиловой дали [19, с. 16, 19, 28, 46, 48], всюду [19, с. 48] и др; обстоятельства участвуют и в представлении повторяемости существования некоторых субстанций в степи, что приводит к представлению о её бесконечности: опять [19, с. 17, 18, 29]; по-прежнему [19, с. 18], долго [19, с. 29]; и др.
«Летит коршун над самой землей, плавно взмахивая крыльями, и вдруг останавливается в воздухе, точно задумавшись о скуке жизни, потом встряхивает крыльями и стрелою несется над степью, и непонятно, зачем он летает и
что ему нужно. А вдали машет крыльями мельница...» [19, с. 17]. Переключение внимания с одного субъекта степи на другой с помощью союза а в начале предложения позволяет повествователю не только подчеркнуть маркированность взгляда персонажей, находящихся в степи, но и включить читателя в представление о неограниченности пространства и потенциальной наполненности его различными субъектами, о чем сигнализирует многоточие в конце абзаца.
Многоточие может завершать абзац, а также находиться внутри абзаца как компонента, отнесенного А.А. Реформатским к знакам пространственной и композиционной организации текста [20, с. 214] и характеризующегося «относительной законченностью содержания» [21, с. 10]. В повести многоточие располагается не только в конце, как в приведенном выше примере, но и внутри абзаца.
За предложениями с многоточиями, где представлены встречающиеся в степи разные живые и неживые субъекты, могут следовать предложения, в которых предлагается подтверждение или осмысление предыдущей информации. Многоточие этому способствует, подчеркивая возможность продолжения предыдущей части абзаца: «Воздух всё больше застывал от зноя и тишины, покорная природа цепенела в молчании... Ни ветра, ни бодрого, свежего звука, ни облачка» [19, с. 26].
Предложения, заканчивающиеся многоточием внутри абзаца, позволяют повествователю включить также мысли персонажей, визуально воспринимающих пространство степи и ее состояние в определенный момент времени: «О. Христофор и Кузьмичов, придерживая свои шляпы, устремили глаза за холмы... Хорошо, если бы брызнул дождь!» [19, с. 29].
В одном абзаце может быть несколько предложений, завершающихся многоточием, вводящим позицию персонажа или всезнающего повествователя. В приведенном ниже примере многоточия связаны с осмыслением ситуации Егорушкой.
«Дядя и о. Христофор крепко спали; сон их должен был продолжаться часа два-три, пока не отдохнут лошади... Как же убить это длинное время и куда деваться от зноя! Задача мудреная...» [19, с. 23].
Последующие многоточия в этом абзаце завершают ряд однородных членов, обозначающих предметы, процессы, состояния, людей, которые, как предполагает повествователь (вряд ли подобные осмысления доступны девятилетнему
мальчику), снились Кузьмичову и о. Христофору. Разные субстанции, снящиеся персонажам, позволяют повествователю представить читателю деловитость Кузьмичова и жизнелюбие о. Христофора: «Фанатик своего дела, Кузьмичов всегда, даже во сне и за молитвой в церкви, когда пели "Иже херувимы", думал о своих делах, ни на минуту не мог забыть о них, и теперь, вероятно, ему снились тюки с шерстью, подковы, цены, Варламов...» [19, с. 23-24]. «Так, в настоящей поездке его интересовали не столько шерсть, Варламов и цены, сколько длинный путь, дорожные разговоры, спанье под бричкой, еда не вовремя...» [19, с. 24].
Фрагменты текста внутри абзаца, в которых есть глагольные формы второго лица единственного числа, дают возможность повествователю включить в осмысление увиденного воспринимающее сознание персонажа и читателя, а в форме вопросительного предложения после многоточия сформулировать риторический вопрос по поводу увиденного: «Сквозь мглу видно всё, но трудно разобрать цвет и очертания предметов. Всё представляется не тем, что оно есть. Едешь и вдруг видишь, впереди у самой дороги стоит силуэт, похожий на монаха; он не шевелится, ждет и что-то держит в руках... Не разбойник ли это?» [19, с. 45].
В одном абзаце многоточие может встречаться не один раз и располагаться одновременно внутри и в конце абзаца, что усиливает смысловое наполнение завершающих его предложений и позволяет включить в план описания переход персонажа из одного физического состояния в другое, а также переключить план описания в план проективных размышлений, психологических состояний, эмоций персонажа и читателя. Приведем пример абзаца, состоящим из четырех предложений, два из которых (первое и последнее) завершаются многоточием. В абзаце представлено изменение физиологического состояния персонажа: вхождение Егорушки днем в состояние сна, вызванного зноем, безмолвностью и бесконечностью окружающего пространства: «Егорушка поднял голову и посоловевшими глазами поглядел вперед себя; лиловая даль, бывшая до сих пор неподвижною, закачалась и вместе с небом понеслась куда-то еще дальше... Она потянула за собою бурую траву, осоку, и Егорушка понесся с необычайною быстротою за убегавшею далью. Какая-то сила бесшумно влекла его куда-то, а за ним вдогонку неслись зной и томительная песня. Егорушка склонил голову и закрыл глаза... » [19, с. 26].
Предложения, в конце которых находится многоточие после повтора одного слова или после ряда однородных членов, встречаются внутри и в конце абзаца при описании особенностей существования в степи некоторых природных субстанций, позволяющих соотнести их бытие в степи с особенностями человеческой жизни, например, размышления о красивом, стройном тополе, одиноко стоящем в степи - «а главное -всю жизнь один, один...» [19, с. 17], о чибисах, жалующихся на судьбу: «Облако спряталось, загорелые холмы нахмурились, воздух покорно застыл и одни только встревоженные чибисы где-то плакали и жаловались на судьбу... » [19, с. 29-30].
Многоточием завершаются несколько фрагментов, касающихся осмысления земной жизни человека и ее завершения, страха смерти. Знак препинания позволяет продолжить размышления об экзистенциальности существования: «Звезды, глядящие с неба уже тысячи лет, само непонятное небо и мгла, равнодушные к короткой жизни человека, когда остаешься с ними с глазу на глаз и стараешься постигнуть их смысл, гнетут душу своим молчанием; приходит на мысль то одиночество, которое ждет каждого из нас в могиле, и сущность жизни представляется отчаянной, ужасной...» [19, с. 65-66].
Мысли о сложности жизни, одиночестве человека в мироздании, смерти возникают в повествовательной речи после описания постепенного погружения степи в ночное время [19, с. 65-66] или после упоминания в тексте различных реалий, расположенных в степи и напоминающих о временности существования человека на земле - кладбище, кресты, памятники, могила в степи, кресты по обеим сторонам дороги [19, с. 14, 65, 66, 67]: «А степь возле могилы кажется грустной, унылой и задумчивой, трава печальней и кажется, что кузнецы кричат сдержанней... И нет того прохожего, который не помянул бы одинокой души и не оглядывался бы на могилу до тех пор, пока она не останется далеко позади и не покроется мглою... » [19, с. 67].
Многоточия встречаются в абзацах, представляющих воспоминания Егорушки. Эти воспоминания вводят читателя в зону субъекта с помощью особенностей описания явлений, которые связаны как с реальными событиями в жизни мальчика, так с теми явлениями и событиями, о которых он только слышал [19, с. 44, 48, 66, 78, 83]. Вводные компоненты, включенные автором в воспоминания, также маркируют зону субъек-
та. Воспоминания могут вызывать ирреальные ощущения персонажа: «Пришла ему почему-то на память графиня Драницкая, и он подумал, что с такой женщиной, вероятно, очень приятно жить; он, пожалуй, с удовольствием женился бы на ней, если это не было так совестно. Он вспомнил ее брови, зрачки, коляску, часы со всадником... Тихая, теплая ночь спускалась на него и шептала ему что-то на ухо, а ему казалось, что это та красивая женщина склоняется у нему, с улыбкой глядит на него и хочет поцеловать...» [19, с. 78].
Предложения, в которых представлено описание сложного внутреннего состояния Егорушки после ссоры с Дымовым [19, с. 83], его болезненного состояния после грозы [19, с. 88, 90, 91], содержат многоточия, позволяющие читателю глубже понять психологическое состояние мальчика и «ощутить» физиологическое.
В речи повествователя есть описания, в которых представлены предполагаемые явления, ощущения или события, что часто обозначено глаголом «казаться» в функции главного члена безличного предложения или вводного слова. Многоточие в конце таких предложений усиливает роль предположения по поводу обозначенных явлений: «Казалось, что и хорошая, веселая мысль застыла в его мозгу от жары...» [19, с. 18] (о внешнем виде о. Христофора); «Они ненавидели страстно и, кажется, готовы были изорвать в клочья и лошадей, и бричку, и людей...» [19, с. 19] (о собаках); «Егорушка послушал немного и ему стало казаться, что от заунывной, тягучей песни воздух сделался душнее, жарче и неподвижнее...» [19, с. 24]; см. также [19, с. 25, 29, 87].
Повествователь может включать также другие вводные компоненты, которые переводят объективное описание в субъективное и делают повествование сложным с точки зрения однозначного определения зоны субъекта. Во фрагменте, посвященном описанию подводчика Дымова, которого Егорушка ненавидел из-за убийства им ужа, предложение с многоточием в конце не дает окончательного ответа, чьи сомнения представлены в предложении - повествователя или мальчика: «По-видимому, он никого не боялся, ничем не стеснял себя и, вероятно, совсем не интересовался мнением Егорушки...» [19, с. 55].
В конце повести в абзаце, в котором описывается пребывание Егорушки в доме Настасьи Петровны Тоскуновой, предложения, завершающиеся многоточиями в середине фрагмента текста, передают ощущения мальчика от уви-
денного и услышанного [19, с. 103]. Последнее предложение, завершающее абзац, также заканчивается многоточием, предваряя знаменитый чеховский вопрос, позволяющий всем (автору, персонажу, читателю) размышлять о собственном существовании: «Егорушка почувствовал, что с этими людьми для него исчезло навсегда, как дым, все то, что до сих пор было пережито; он опустился в изнеможении на лавочку и горькими слезами приветствовал новую, неведомую жизнь, которая теперь начиналась для него...
Какова-то будет эта жизнь?» [19, с. 104].
Многоточие в повествовательной речи в повести располагается в середине или конце абзаца и выполняет функции не завершения, а продолжения дальнейшего осмысления предложения с помощью предыдущего фрагмента текста в случае продолжения абзаца. Расположение многоточия в конце абзаца также не является знаком однозначного завершения фрагмента текста, многоточие проецирует сознание читателя на некоторое потенциальное продолжение осмысления текстового пространства.
Персонажная речь
Количество многоточий в персонажной речи (348) связано и с особенностями представления устного общения, имеющего свои законы и позволяющего с помощью многоточия обозначить специфические черты разговорной речи, и с возможностью показать характерные черты, индивидуализирующие речь персонажей в различных ситуациях.
Особенности устной разговорной речи, находящие отражение в художественной литературе, связаны в основном с синтаксическим уровнем и описаны в теоретических исследованиях, посвященных изучению разговорной речи и ее отражению в художественной литературе [см.: 22-24].
Многоточие есть в репликах всех персонажей повести, но основное их количество представлено в речи подводчика Пантелея, временно сопровождающего Егорушку в пути после отъезда Кузьмичова и о. Христофора с целью продажи шерсти. Пантелей общается с Егорушкой, другими подводчиками и рассказывает истории, которые происходили с разными людьми в степи. Его речь изобилует следующими особенностями, свойственными живой разговорной речи: повторы, подхваты, неполные, прерванные и незавершенные высказывания, вынесение информативно важного в высказывании на первый план. Реплики Пантелея часто сопровождаются авторским комментарием, в котором представле-
ны разные невербальные компоненты, подчеркивающие в том числе нечеткость или негромкость произношения.
Пантелей много рассказывает о себе при знакомстве с Егорушкой, рассуждает о своей жизни и расспрашивает Егорушку, комментируя его ответы. После реплик, содержащих большое количество многоточий, дается подробная характеристика речи Пантелея, объясняющая его манеру говорения, что также подчеркивается многоточиями: «— Стало быть, Егорий... Святого великомученика Егория Победоносца числа двадцать третьего апреля. А мое святое имя Пантелей... Пантелей Захаров Холодов... Мы Холодовы будем... <... >
«Пантелей бормотал и, по-видимому, не заботился о том, слышит ли его Егорушка или нет. Говорил он вяло, себе под нос, не повышая и не понижая голоса, но в короткое время успел рассказать о многом. Всё рассказанное им состояло из обрывков, имеющих мало связи между собой и совсем неинтересных для Егорушки» [19, с. 51].
При знакомстве с Егорушкой такую манеру разговора автор относит к желанию Пан-телея высказаться, но и в следующих диалогах Пантелея с Егорушкой и с другими персонажами также подчеркивается особенность его речевого поведения: в реплике — с помощью многоточий, характеризующих построение речи, в ремарке -с помощью представления невербальных компонентов, сопровождающих высказывание: покойно забормотал [19, с. 52], бормотал он [19, с. 66], продолжал Пантелей по-прежнему вполголоса и не мигая глазами [19, с. 71], прошипел Пантелей [19, с. 90].
«— Ужа нельзя убивать, это верно... — покойно забормотал Пантелей. - Нельзя... Это не гадюка. Он хоть по виду змея, а тварь тихая, безвинная... Человека любит... Уж-то...» [19, с. 52].
«— Крутой старик... — бормотал Панте-лей. - Беда, какой крутой! А ничего, хороший человек... Не обидит задаром... Ничего...» [19, с. 81].
Многоточия характеризуют монологические реплики Пантелея, в которых он делится с подводчиками степными историями, воспроизводя в них свои диалоги с участниками событий или диалоги других участников: «Побег я к купцу, разбудил его потихоньку и говорю: "Ты, говорю, купец, не пужайся, а дело наше плохо... Мы, говорю, в разбойничье гнездо попали". Он сменился с лица и спрашивает: "Что ж мы те-
перь, Пантелей, делать станем? При мне денег сиротских много... Насчет души, говорит, моей волен господь бог, не боюсь помереть, а, говорит, страшно сиротские деньги загубить..." Что тут прикажешь делать? Ворота запертые, некуда ни выехать, ни выйти... » [19, с. 69-70].
Речь о. Христофора в повести также наполнена многоточиями, что подчеркивает не только передачу устной речи, но и передает его смешливость, эмоциональность, доброжелательность, в отличие от речи Кузьмичова, что свидетельствует о его сухости и деловитости. В то же время в начале пути о. Христофор успокаивает Егорушку, наставляет его, говоря о пользе обучения. Во второй части повести есть монолог о. Христофора по поводу необходимости обучения разным наукам. Он представляет целостный последовательный рассказ о его собственном обучении, о том, что он овладевал несколькими языками, учил философию, математику, историю и другие науки. Это назидательный монолог о необходимости получения знаний. В этом длинном последовательном высказывании есть только одно многоточие, что свидетельствует о продуманности, логичности мыслей о. Христофора, о его убежденности в целесообразности получения знаний [19, с. 20-21].
В репликах о. Христофора в других ситуациях многоточия подчеркивают его разное настроение, обеспокоенность, ответственность, заботу. После разговора с Соломоном он не жалуется на него Моисею Моисеичу, как Кузьмичов, в реплике которого нет ни одного многоточия, а доброжелательно дает совет. Многоточия способствуют созданию впечатления непринужденной речи, вводят мысли, возникающие по ходу говорения: «-Какой-то он у вас бесноватый, Моисей Моисеич, бог с ним! - сказал с улыбкой о. Христофор. - Вы бы его пристроили куда-нибудь, или женили, что ли... На человека не похож...» [19, с. 41].
О. Христофор в конце повести заботливо ухаживает за Егорушкой во время болезни, утешает его, вновь объясняет пользу обучения:
«- Бог милости прислал! Ну, как здоровье?
- Теперь хорошо, - ответил Егорушка, целуя ему руку.
- Слава богу... А я из обедни... Ходил с знакомым ключарем повидаться. Звал он меня к себе чай пить, да я не пошел. Не люблю по гостям ходить спозаранку. Бог с ними!» [19, с. 97].
В повседневных ситуациях о. Христофор ведет себя как человек понимающий, сочувствующий и могущий с улыбкой отстаивать свою точку зрения, что находит отражение в его речи.
Многоточия в репликах других персонажей, кроме представления особенностей устной речи, подчеркивают различные состояния персонажей в момент общения: эмоциональность или тревогу (Моисей Моисеич [19, с. 31, 36, 41]), презрение (Соломон [19, с. 39, 40]), страдание или удивление (Емельян [19, с. 53, 88]), раздражение (Дымов [19, с. 68, 82]), радость (Звонык, [19, с. 75, 76, 77]).
Речь персонажей с помощью многоточия, членящего реплики на разные части, отражающие особенности построения устного разговорного общения, дает возможность также обозначить разные внутренние состояния персонажа во время диалога и позволяют представить полноценную ситуацию общения.
Таким образом, анализ используемых А.П. Чеховым многоточий в повести «Степь» позволил выявить следующие особенности их употребления.
В целом многоточие у Чехова является знаком препинания, встречающимся как в повествовательной, так и в персонажной речи и выполняющим в этих речевых планах разные функции. В повествовательной речи знак выполняет функцию членения относительно завершенного смыслового фрагмента текста, абзаца, располагаясь внутри него или в конце. Многоточие в последних предложениях абзаца с помощью различных лексических и грамматических средств (второе лицо глагола, однородные члены предложения, повтор одного слова) маркирует дальнейшее самостоятельное осмысление (повествователем, персонажем, читателем) потенциального содержания с учетом предыдущей части фрагмента. Предложения, завершающиеся многоточием и располагающиеся внутри абзаца, предваряют следующие за ним фрагменты, содержащие обобщения эмоционального, уточняющего, вопросительного характера. В обоих случаях многоточие не знак завершения, а продолжения коммуникации внутритекстового и внетекстового плана на уровне автор - персонаж - читатель.
Многоточие в персонажной речи дает возможность представить речь непринужденную, спонтанную, похожую на естественную разговорную речь и одновременно обратить внимание читателя на особенности характера персонажа, тип мышления и его отношение к миру.
ЛИТЕРАТУРА
1. Чудаков А.П. Поэтика Чехова. Мир Чехова: Возникновение и утверждение I А.П. Чудаков. СПб.: Азбука-Аттикус, 2016. 704 с.
2. Сухих И.Н. Проблемы поэтики Чехова. СПб: Филологический факультет СПбГУ, 2007. 492 с.
3. Катаев B.Б. «Степь» II А.П. Чехов. Энциклопедия. М.: Просвещение, 2011. С. 178-181.
4. Кожевникова Н.А. Стиль Чехова. М.: Азбуковник, 2011. 487 с.
5. Таганрогский вестник. Материалы международной научно-практической конференции «"Степь" А.П. Чехова: 120 лет» (г. Таганрог, 18-23 мая, 2008 г.). Таганрог: Лукоморье, 2008. 190 с.
6. Десять шагов по «Степи». Ten steps along the «Steppe». Charles Schlacks, Jr. Publisher Idyllwild, CA: Литература русского безрубежья, 2017 (Russian Literature Without Borders). 272 с.
7. Шапиро А.Б. Современный русский язык. Пунктуация. М.: Просвещение, 1966. 296 с.
8. Шварцкопф Б.С. Современная русская пунктуация: система и ее функционирование. М.: Наука, 1988. 192 с.
9. Николаева Т.М. О функциях пунктуационных знаков в русском языке II Современная русская пунктуация. М.: Наука, 1979. С. 26-35.
10. Humphreys R.L. Review : Nunberg G. The linguistics of punctuation. Stanford, 1990 I R.L. Humphreys II Machine translation. 1993. No. 7. P. 199-201.
11. Baron N.S. Commas and canaries : the role of punctuation in speech and writing I N.S. Baron II Language sciences. 2001. vol. 23, no. 1. P. 15-67.
12. Bалгина Н.С. Актуальные проблемы современной русской пунктуации. М.: Высшая школа, 2004. 259 с.
13. КанафьеваА.B. Функции авторской пунктуации в
художественном тексте: автореф. дис.... канд. фи-
лол. наук. М., 2000. 28 с.
14. Кольцова Л.М. Художественный текст через призму авторской пунктуации: автореф. дис... д-ра филол. наук. Воронеж, 2007. 48 с.
15. Голев Н.Д., Басалаева М.Ю. Роль пунктуации в понимании текста II Вестник Кемеровского университета. 2010. № 4. С. 129-133.
16. Андросова Ф.С. Пунктуационные знаки в художественном тексте: коммуникативно-прагматический аспект. СПб.: Лань, 2018. 156 с.
17. Ким KB. Теория русской пунктуации: пространство знака и пространство текста. Новосибирск: НГУ 118 с.
18. Сигал К.Я. Развитие теории пунктуации в первой четверти XXI века: основные тенденции II Научный диалог. 2022. Т. 11. № 2. С. 94-121.
19. Чехов А.П. Степь II А.П. Чехов. Полное собрание сочинений и писем: в 30 т. Сочинения: в 18 т. Т. 7. Повести и рассказы. М.: Наука. 1977. С. 13-104.
20. Реформатский А.А. О перекодировании и трансформации коммуникативных систем II Исследо-
вания по структурной типологии. М.: Издательство Академии наук СССР. 1963. С. 209-215.
21. Падучева Е.В. Абзац // Русский язык: Энциклопедия. М.: АСТ-ПРЕСС ШКОЛА, 2020. С. 10.
22. Виноградов В.В. Избранные труды. О языке художественной прозы. М.: Наука. 1980. 360 с.
23. Земская Е.А., Китайгородская М.В., Ширяев Е.Н. Русская разговорная речь. Общие вопросы. Словообразование. Синтаксис. М.: Наука, 1981. 276 с.
24. Шведова Н.Ю. Очерки по синтаксису русской разговорной речи. М.: Наука. 2003. 378 с.
REFERENCES
1. Chudakov A.P. Chekhov's Poetics. Chekhov's world: Emergence and affirmation / A.P. Chudakov. St. Petersburg: Azbuka-Atticus, 2016. 704 p.
2. Sukhikh I.N. Problems of Chekhov's poetics. St. Petersburg: Faculty of Philology of St. Petersburg State University, 2007. 492 p.
3. Kataev V.B. A.P. Chekhov. Encyclopedia. M.: Pros-veshenije, 2011. P. 178-181.
4. Kozhevnikova N.A. Chekhov's style. M.: Publishing Center "Azbukovnik", 2011. 487 p.
5. Taganrog Bulletin. Materials of the international scientific and practical conference «"Steppe" by A.P. Chekhov: 120 years» (Taganrog, May 18-23, 2008) Taganrog: LLC «Lukomorye Publishing House», 2008. 190 p.
6. «Ten steps along the "Steppe"» Charles Schlacks, Jr. Publisher Idyllwild, CA: Russian Diaspora Literature, 2017 (Russian Literature Without Borders). 272 p .
7. Shapiro A.B. Modern Russian language. Punctuation. M.: Prosveshenije, 1966. 296 p.
8. Schwarzkopf B.S. Modern Russian punctuation: the system and its functioning. Moscow: Nauka, 1988. 192 p.
9. Nikolaeva T.M. Modern Russian punctuation. Moscow: Nauka, 1979. P. 26-35.
10. Humphreys R.L. Review: Nunberg G. Machine translation. 1993. no. 7. P. 199-201.
11. Baron N.S. Language sciences. 2001. vol. 23, no. 1. P. 15-67.
12. Valgina N.S. Actual problems of modern Russian punctuation. Moscow: Vysshaya Shkola, 2004. 259 p.
13. Kanafeva A.V. The functions of the author's punctuation in a literary text: abstract. dis.... Candidate of Philology. Moscow. 2000. 28 p.
14. Koltsova L.M. Artistic text through the prism of the author's punctuation: abstract of the ... Doctor of Philology. Voronezh. 2007. 48 p.
15. Golev N.D., Basalaeva M.Yu. Bulletin of Kemerovo state university, 2010. no. 4. P. 129-133.
16. Androsova F.S. Punctuation marks in a literary text: a communicative and pragmatic aspect. St. Petersburg: Lan, 2018. 156 p.
17. Kim I.V Theory of Russian punctuation: sign space and text space. Novosibirsk: NSU. 118 p.
18. Segal K.Ya. Development of punctuation theory in the first quarter of the XXI century: main trends // Scientific dialogue. 2022. vol. 11, no. 2. P. 94-121.
19. Chekhov A.P. Complete works and letters: In 30 vols. Essays: v. 18. V. 7. Novellas and short stories. M.: Nauka. 1977. P. 13-104.
20. Reformatsky A.A. Studies in structural typology. Moscow: Publishing House of the Academy of Sciences of the USSR. 1963. P. 209-215.
21. Paducheva E.V. Russian language: Encyclopedia. Moscow: AST-PRESS SCHOOL, 2020. p. 10.
22. Vinogradov V.V. Selected works. On the language of fiction. Moscow; Nauka. 1980. 360 p.
23. Zemskaya E.A., Kitaygorodskaya M.V., Shiryaev E.N. Russian colloquial speech. General isssues. Word formation. Syntax. Moscow: Nauka, 1981. 276 p.
24. Shvedova N.Yu. Essays on the syntax of Russian colloquial speech. Moscow: Nauka. 2003. 378 p.
Статья поступила в редакцию 27.10.2023; одобрена после рецензирования 05.11.2023; принята к публикации 04.12.2023.
The article was submitted 27.10.2023; approved after reviewing 05.11.2023; accepted for publication 04.12.2023.
Научная статья УДК 81'42
DOI 10.18522/2072-0181-2023-116-93-98
ЯЗЫКОВОЕ СОЗНАНИЕ АВТОРА В ПОСТМОДЕРНИСТСКОМ ХУДОЖЕСТВЕННОМ ТЕКСТЕ (НА МАТЕРИАЛЕ РОМАНА А. БИТОВА «ПУШКИНСКИЙ ДОМ»)
М.И. Кудрявцева, З.В. Режук
AUTHOR'S LINGUISTIC CONSCIOUSNESS IN LITERARY TEXT OF POSTMODERN (BASED ON THE MATERIAL OF A. BITOV'S NOVEL
"PUSHKIN HOUSE")
M.I. Kudryavtseva, Z.V. Rezhuk
Одним из самых востребованных в современной лингвистике следует признать термин «языковое сознание», который применяется в исследованиях различных научных направлений. Сейчас совершенно очевидно, что этот термин утратил свою терминологическую строгость, а понятие, обозначаемое им, приобретает все большую вариативность. В связи с этим некоторые ученые, например Т.В. Ушакова, отмечают его актуальность и необходимость дать более четкое определение этому понятию: «Ставши в известной мере модным, данный термин в то же время остается недостаточно определенным. Ощущается по-
Кудрявцева Мария Игоревна - кандидат филологических наук, доцент кафедры русского языка как иностранного и методики его преподавания Южного федерального университета (ЮФУ), 344006, Ростов-на-Дону, ул. Большая Садовая, 105/42, e-mail: mia@sfedu.ru, т. +7(863) 218-40-00 доб. 10163;
Режук Зинаида Владимировна - кандидат филологических наук, доцент кафедры русского языка как иностранного и методики его преподавания ЮФУ, 344015, г. Ростов-на-Дону, ул. Зорге, 21, e-mail: zrezhuk@sfedu.ru, т. +7(863) 218-40-00 доб. 12444.
требность более ясно понять, в чем его суть, что оно высвечивает в сознании исследователя, какие возможности открывает в исследовательском поле, какие акценты ставит в поле исследовательских проблем» [1]. Референтное поле понятия «языковое сознание» не имеет четких границ, но «при всей широте этого референтного поля понятие языкового сознания имеет свою специфику, подчеркивая момент смыкания, совокупности феномена сознания, мысли, внутреннего мира человека с внешними по отношении к нему языковыми и речевыми проявлениями» [1]. О континууме сознания и языка убежденно пишет в своих работах С.Е. Никитина: «...языковое
Maria Igorevna Kudryavtseva - Ph. D., Associate Professor, Southern Federal University, 105/42 Bolshaya Sadovaya Str., Rostov-on-Don, 344006, Russia, e-mail: mia@ sfedu.ru +7 918 569 17 48;
Zhinaida Vladimirovna Rezhuk - Ph. D., Associate Professor, Southern Federal University, 21 Zorge Str., Rostov-on-Don, 344015, Russia, e-mail: zrezhuk@sfedu.ru, т. +7(863) 218-40-00.
