CC BY
19
УДК 821.161.1
Г.В. Косяков
МИРООБРАЗЫ ЛИРИКИ А.С. НОРОВА
Авраам Сергеевич Норов (1795—1869) — ныне практически забытый поэт-романтик, переводчик, ученый, общественный деятель, путешественник. Он владел многими языками, включая древнегреческий и древнееврейский. Переводы и оригинальные произведения поэта в XIX веке активно печатались в литературных альманахах и журналах. Творчество Норова должным образом не изучено в отечественном литературоведении. Осмысление же его художественного наследия актуально, так как оно раскрывает магистральные поэтические, жанровые искания русских поэтов-романтиков, проявляет мировоззренческие и художественные особенности антологической лирики.
В полемическом «Послании к Панаеву» (1821) А.С. Норова мы видим критический отзыв на идиллическую картину золотого века, созданную лирическим адресатом. Жанровая форма позволила поэту преодолеть инерцию архаического стиля: послание характеризуется тоном непосредственной дружеской полемики, естественностью поэтических ассоциаций. Четырехстопный ямб на уровне ритма подчеркивает разговорный характер литературной полемики. Сатирическая направленность произведения обращена не только в литературную область, так как послание начинается и завершается ироническим изображением современника. В послании русского романтика акцентирована антитеза вечной, прекрасной природы и человечества, история которого демонстрирует примеры духовного вырождения: Природа нам не изменяет, Природа как была — все та, — Кого ж из нас Адам узнает? Так, пастушки твои — мечта! [1, с. 230].
В данном произведении мы видим процесс оформления принципа историзма, который явился одним из завоеваний романтической эстетики. Автор подчеркивает исторические и культурные особенности каждой эпохи. В то же время романтик ставит под сомнение идею исторического прогресса. Норов противопо-
ставляет богатство и гармоничность южной природы человеческому миру, показывая глубокий культурный разрыв между величественным прошлым и настоящим: «Мизитрой ныне Спарта стала». Формой литературной полемики в тексте служит насыщенный конкретными пейзажными, историко-культурными деталями образный мир, противопоставленный условной образности идиллий Панаева.
В послании на смену обращению к лирическому адресату как к «певцу» приходят личност-но окрашенные, непосредственные: «друг мой», Панаев. В рамки литературно-критического послания Норов вложил глубокие историософские и эстетические размышления. Наряду с этим в произведении проявляется христианское восприятие человека как венца земной природы и подобия Творца: «отблеск бога», «печать», «земли царя». Финальное обращение автора к современникам несет в себе призыв соответствовать не только «праотцам», но и своей богоподобной природе.
Ключевые для романтической баллады пейзажные образы возникают в стихотворении А.С. Норова «Чельд-Гарольд» (1824), которое атрибутировано как «подражание немецкому». Данное произведение представляет собой образную рецепцию русским романтиком поэтического мира Байрона, в частности его поэмы «Паломничество Чайльд Гарольда»: «Паж мой! Мигом за друзьями!». В стихотворении Норова сфокусированы ключевые черты миросозерцания английского поэта и его героев: «В сумрачном углу, с мечтами...». Образный мир всего текста раскрывает сумрак души романтического героя, который не находит себе места ни среди людей, ни среди природного мира. Развитие лирической темы приобретает диалектический характер, акцентируя смену радостных мгновений и глубокого разочарования главного героя. В частности, «арф волшебный звук», вызывающий ощущение гармонии, в восприятии героя сменяется «надгробным стоном». Источник отчаяния, мертвенности находится во внутреннем
мире героя: «Сердце охладело вдруг...». Мотив-ный комплекс эоловой арфы в анализируемом тексте передает нарастание духовной тревоги лирического героя: «льется тон за тоном» «волн сердитых вой». Главный герой находится в смятении, в состоянии глубокой тоски: «Я и так убит тоскою.». Преодолеть свое гнетущее состояние герой стремится в природном мире.
В данном произведении проявлено характерное для романтической поэзии потенцирование духовных состояний личности в окружающий мир:
Не пойти ль на луг душистый
Иль на берег сей гористый?
Пусто там — и на горах!..
Не пойти ль в сей бор дремучий,
Где летают вранов тучи? [1, с. 232—233].
В изображении природы, как и в создании пейзажа души, мы видим контрастный переход от света к тени и мраку. Эгоцентризм и фатальное духовное одиночество романтического героя подчеркиваются кольцевой композицией.
В отрывке из фантазии «Очарованный узник» (1826) А.С. Норова также проявляется авторская установка на интроспекцию и ис-поведальность лирического субъекта, который размышляет о таинственной природе сновидения. Данное произведение также корреспондирует к поэтической концепции сна у Байрона: «Так! Человек живет вдвойне.». Лирический субъект произведения Норова воплощает в себе ключевые черты романтического героя — мечтательность и рефлексию. Образ темницы приобретает символический смысл, указывая на положение души в земном мире. Вместе с тем лирический субъект Норова в своем внутреннем мире находит неисчерпаемый источник впечатлений, творческой активности и свободы. Для лирического субъекта Норова значим процесс воплощения «бесплотной мысли», он стремится постичь глубины души, в недрах которых рождаются «безмолвные слова». Различая внешние и внутренние формы человеческой активности, внешнее и духовное зрение, лирический субъект воспринимает сновидение формой откровения духовных интенций. В анализируемом произведении сближаются различные сферы внутреннего мира человека: мечта, мысль, память. В финальной части произведения возникает традиционное для мировой литературы
метафорическое сближение сна и человеческой жизни, всемирной истории, синтаксически оформленное при помощи риторических вопросов и инверсий:
Что свет не сон? Что не во сне За племенем преходит племя?.. [1, с. 234]. Тяготение к архаическим поэтическим традициям обусловило обращение Норова к жанру дидактической поэмы: на протяжении многих лет поэт работал над созданием поэмы «Об астрономии». Натурфилософскую и историософскую направленность имеет и другая поэма Норова — «Земля», отрывок из которой был опубликован в альманахе «Северная лира на 1827 год». В пейзажах этого произведения проявляется одическая традиция XVIII века: Ветр, воды и огонь, в свирепой битве споря, Парящей смерти гимн поют, соединясь... Пловец узнал его!.. ряд волн с другим слетясь, Растет и пенится — и вдруг идет горами [2, с. 83] Отрывок из поэмы «Земля» — это яркий пример акустической поэзии. Помимо аллитераций и ассонансов поэт применяет звуковые анафоры. Норов использует торжественный поэтический синтаксис и возвышенные эпитеты, метафоры. В данном лироэпическом тексте сближаются поэтические характеристики классицизма и романтизма. В композиции мы видим позицию воспарения, обозрения мироздания, характерную для од русских поэтов XVIII века. В произведении Норова возникают натурфилософские мирообразы Земли, Неба и Океана. В изображении данных мирообразов проявляется стремление к целостности. Так, в создании мирообраза Земли лирический вектор движется от вершин «огромных гор» к «дольней земле». Изначально поэт раскрывает созвучие мировых стихий. В первой строфе в изображении Земли автор использует образные ряды стихий огня и воды: «изрытая огнем», «верхи, одеянные льдом», «обильные живительной росою», «грозный Океан, как небеса, пространный». Во второй строфе образный ряд водной стихии сближается с образами небесного мира: «Эфира по волнам лиет потоки света.».
Композиция отрывка Норова близка философской лирике любомудров использованием принципа триады: в первой строфе в качестве тезиса выступает образное представление о
Земле, антитезисом выступает вторая строфа, раскрывающая неукротимую силу морской стихии, а синтезом служит авторский вывод в третьей строфе о величии мироздания и природы. Фрагментарная поэтическая форма подчеркивает динамику поэтической мысли, оформления философского заключения. Фрагментарная поэтическая форма послужила органичной основой для создания мирообраза вселенной.
Во второй строфе ключевым выступает мотив странствия человека в мироздании. Автор использует укорененное в мировой культуре метафорическое сближение человечества и корабля. В изображении лирического субъекта доминирует романтическая образность, прежде всего акцентирование мечтательности как ключевой характеристики внутреннего мира человека: «Я был на палубе с любимою мечтой». Кульминацией текста является сцена бури, которой предшествует зловещая тишина: Все тщетно!.. грянул гром, ветр заиграл волнами, Все море двинулось, и ураган уж тут!.. Уже с двух мачт верхи сломились и падут... [2, с. 82]
В изображении мирообраза Океана при всей универсальности («Северны пучины») автор стремится к образной, топографической детализации («смерть сама с мелями Вангер-Ог»). Морская бездна мифопоэтически сближается со смертью. В образном контексте возникает архаическая сюжетная модель о чудесном спасении после погружения в мир бездны, стихии, смерти.
В третьей строфе характер мирообраза Океана стремительно меняется, так как в нем, хотя и сохраняются черты непримиримой стихии («холодный и ужасный»), возникают и черты гармоничности: «Волнуйся, Океан, лазурными холмами!». Мирообраз Океана в произведении Норова соотнесен с философскими представлениями о вечности и динамичном универсуме, с этической ценностью свободы, что характерно для романтиков, в частности для поэтического миросозерцания В.А. Жуковского. В хронотопе отрывка Норова возникает антитеза мирооб-раза Океана и человеческой истории как смены поколений и царств: «На граде тлеет град, на царстве царство тлеет.». Образное представление о волнообразном характере человеческой истории на мифопоэтическом уровне сближает ее с морской стихией. Текст завершается контрастом временного и вечного:
Но по тебе вотще скользит полет веков,
С зари созданья ты свободен и суров [2, с. 82]
В художественном отношении более удачны вольные переводы Норова произведений античных поэтов. Антологическая лирика в русской романтической поэзии — это особый образный мир, в котором воспеваются быстротечная человеческая жизнь, ее чувственные радости. К переводам антологий античных поэтов обращались многие русские романтики: К.Н. Батюшков, В.А. Жуковский,
A.А. Дельвиг, Д.П. Ознобишин, Д.В. Дашков,
B.С. Печерин, Е. Бернет и др. В переводах «Из Анакреона» А.С. Норова мы видим индивидуальную творческую интерпретацию античной культуры. Переводы Норова, как и антологическая поэзия Батюшкова, отличаются образной пластичностью и конкретностью. Русский романтик создает образ «старца седого», утверждающего мудрость принятия каждого мгновения земной жизни, отрицающего мнимые формы самоутверждения человека. Данное восприятие древнегреческого поэта было в целом характерно для русских поэтов XIX века, например для А.С. Пушкина. Так, в элегии Пушкина «Гроб Анакреона» (1817) кончина поэта выражает естественное завершение празднества жизни, дружбы и любви.
Особенностью многих переводов Норова является то, что переводчик предпосылает лирическому тексту в качестве эпиграфа первую строку древнегреческих текстов. Данный прием позволяет оттенить идею межкультурного диалога, создать ощущение воскрешения античности. В антологическом стихотворении Норова «Что мне в высокой науке.» лирический зачин, представляющий собой ряд риторических вопросов, раскрывает иллюзорность славы. Мнимые формы жизнетворче-ства метафорически соотносятся с пустотой: «в витийстве пустом», «в воинственном звуке». Лирический сюжет текста развивается по принципу контраста. Лирический субъект утверждает гармоничное жизнетворчество, в основе которого лежит опьянение чувственной любовью и жизнью:
С этой седой головой,
Розами вечно увитой,
Молод я, старец седой! [1, с. 234]
Древнегреческая богиня любви воплощает представление об эпикурейском идеале, которое в дальнейшем конкретизируется в образе «девицы». В произведении возникает характерный для антологической поэзии образ венка из роз. Образ «венка» в поэзии Пушкина служит постоянным знаком анакреонтического типа художника: «Двойным увенчанным венком» («Княгине З.А. Волконской», 1827). Образ античного поэта в лирике Пушкина фокусирует многие эротические мотивы [3, с. 23].
Эротические детали оформляют образ поэта и в произведении Норова. Венок из роз служит символом не только поэзии, но и любви. В русской романтической поэзии мотивный комплекс вина был ключевым в создании образных рядов дружеского круга, чувственной любви, воинского подвига и поэтического творчества. В произведении Норова возникает архаическое представление о жизни как пире, во время которого человек должен осушить чашу жизни. Мифологические представления о чаше жизни были распространены у многих индоевропейских народов, в том числе у славян. В произведении Норова образ чаши является не только центром жизненного пира, но и метафорически соотносится с душой человека: «Сладкую негу в душу навей!».
В лирическом тексте мы видим четкое противопоставление мирообразов хаоса и космоса. Космос соотнесен с образными представлениями о любви, пире, а хаос — со смертью. Лирический текст завершается образным рядом смерти, ключевыми для античной культуры представлениями о загробном мире: «Нет вожделений в царстве теней!..». Норов раскрывает особенности античного миросозерцания, которое воспринимало загробный мир призрачным. Призрачное существование тени в загробном мире противопоставлено чувственной и телесной полноте земной жизни и близко небытию. Представление о призрачной тени, лишенной индивидуальной, субстанциональной жизни, широко представлено в эпической поэме Гомера «Одиссея», осмысляя которую, А.Ф. Лосев пришел к выводу: «Аид же есть просто <.> отсутствие жизни. И поэтому бытие его мрачное и тоскливое» [4, с. 74]. Драматическое осознание неотвратимого превращения человека в тень, лишенную чувств, придает жизненному пиру в
произведении Норова особую экспрессию. Лирический субъект стремится обрести полноту жизни, одержать этическую победу над смертью. Схожую образность имеют и другие антологические стихотворения Норова: «Дайте, жены, дайте мне.», «Не беги меня, девица.». В данных произведениях русского романтика, как и в рассмотренном выше тексте, значимую роль играют образы цветов: «Роза в белизне лилей». В антологических стихотворениях Норова возникают метафоры, в основе которых лежит архаическое сближение стихии огня и жизни, душевных переживаний: «Видите ль, я весь в огне!».
Среди антологических стихотворений А.С. Норова особо выделяются произведения, в которых сюжетной основой служат древнегреческие мифы. Данные произведения характеризуются образной динамикой. В частности, в стихотворении «Спящею пчелой из розы.» образы Эрота и Афродиты индивидуализируются за счет диалога:
Мать дитя рукой ласкает, Говоря: «Когда пчела Больно так порой кусает, Какова ж твоя стрела?..» [1, с. 235]
Поэтический синтаксис данного произведения характеризуется, с одной стороны, использованием переносов, с другой — введением синтаксических конструкций, характерных для разговорной речи. В произведении создается яркая камерная сцена диалога матери и ребенка. Данный поэтический текст, как и другие антологические стихотворения Норова, завершается вопросом, который экспрессивно обращен к читателю и включает его в лирическую ситуацию.
В антологическом стихотворении Норова «Этот бык, поверь, девица.» сюжетной основой является миф о похищении Европы Зевсом в образе быка. Весь текст представляет собой монолог, обращенный к «девице», что придает ему дополнительную эротическую семантику. Особенность монолога состоит в том, что он не только эмоционально окрашен, но и фокусирует непосредственное переживание мифа. В произведении возникает эффект соприсутствия читателя в хронотопе мифа. Яркие художественные детали помогают создать динамичную и выразительную образную картину, утверждающую силу страсти:
Как кипит широкий понт,
От двойных копыт секомый!.. [1, с. 236].
Рассмотренные выше антологические произведения Норова, датировка которых не установлена, характеризуются «умеренной» архаикой, которая вполне органична для создания образных представлений об античности и созвучна в стилевом отношении русской антологической традиции.
Антологическое стихотворение Норова «Сирийка, с греческой повязкой в волосах.» является вольным переводом произведения «Танцовщица» («Сора»), традиционно приписываемого Вергилию. Лирический зачин произведения Норова представляет собой женский портрет, который создает основу для ценностного противопоставления городской суеты и деревенской жизни, дарующей лирическому субъекту столь желанное отдохновение и возвращение к субстанциональным жизненным ценностям. И портрет, и интерьер предельно конкретны: «Средь бочек, чаш, амфор, кимвалов и гобой.». В данном антологическом произведении возникает развернутый идиллический мирообраз, утверждающий гармоничное единство человека и природы.
Схожий идиллический мирообраз мы видим у многих русских романтиков, например в элегии Жуковского «Теон и Эсхин» (1814), где в диалог вступают античная и христианская культуры [5, с. 48]. В антологическом стихотворении Норова значимой деталью лирического пейзажа служит «хладный ключ», который придает образной картине динамичность. В данном антологическом тексте четко проявлены онтологическая горизонталь и мироощущение человека, ориентированного на чувственные, земные радости. Метафорический образ «луговой постели» оттеняет мифопоэтическое представление о природном
мире как космосе, где в единстве живут люди и боги: «Здесь чистая Церера, здесь Эрот и Вакх.». В вольном переводе Норова ключевым является идиллический образный ряд цветов и плодов: «лазурные фиалки», «лилий снеговых пуки», «узорчатые дыни». Данный образный ряд призван подчеркнуть идею полноты жизни, обретаемой на лоне природы. В поэтическом мире произведения значимое место занимает образ странника, целью путешествия которого выступает ночлег, соотнесенный с пиром и любовью. Апофеозом идиллической картины выступает эротическая сцена, органично вписанная при помощи образа «венка из роз» в лирический пейзаж. В лирическом контексте возникает метафорическое соотнесение гетеры с цветком. Финал данного вольного перевода Норова созвучен его переводам «Из Анакреона» антитезой прекрасной земной жизни и праха, надгробного камня, смерти. Финальный ряд восклицаний и вопросов выражает стремление к эпикурейскому наслаждению жизнью.
Как мы видим, в лирике А.С. Норова соединяются черты, присущие классицистической и романтической поэтике, что проявляется в ключевых мирообразах, в изображении внутреннего мира человека. В антологической лирике Норова акцентированы не только внешние атрибуты античной культуры, но и проявлены доминирующие черты мировосприятия древнего грека и римлянина. В антологической лирике русского романтика доминируют мирообразы космоса и жизни-пира. Русский романтик создает динамичные лирические сцены, сюжетным ядром которых служат древнегреческие мифы. По своей поэтике антологическая поэзия Норова близка произведениям Батюшкова и Жуковского.
Статья подготовлена при поддержке гранта Президента РФ МД-6987.2010.6
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Поэты 1820-1830-х годов [Текст] В 2 т. Т. 1. / вступ. ст. и общ. ред. Л.Я. Гинзбург. — Л.: Сов. писатель, 1972. — 792 с.
2. Северная лира на 1827 год [Текст] / отв. ред. А.Л. Гришунин. — М.: Наука, 1987. — 416 с.
3. Постнов, О.Г. Пушкин и смерть: опыт семантического анализа [Текст] / О.Г Постнов. — Ново-
сибирск: Изд-во СО РАН, 2000. — 198 с.
4. Лосев, А.Ф. Очерки античного символизма и мифологии [Текст] / А.Ф. Лосев. — М.: Мысль, 1993.— 960 с.
5. Савельева, Л.И. Античность в русской поэзии конца ХУШ — начала XIX века [Текст] / Л.И. Савельева. — Казань: Изд-во Казан. ун-та, 1980. — 120 с.
