CC BY
5ПРИМЕЧАНИЯ
1 «Къщата» (1993); «Passion или Смъртта на Алиса» (1995); «La Velata» (1998); «Госпожа Г.» (2001); «Земните градини на Богородица» (2006); «Концерт за изречение: опити върху музикално-еротическото» (2008); «При входа на морето» (2014).
2 Энциклопедический словарь. URL: http://tolkslovar.ru/f3103.html/ Дата обращения: 10.10.2016.
3 Здесь и далее роман «Passion, или Смерть Алисы» с указанием страниц в круглых скобках цитируется по изданию: Дворянова Е. «Passion» или Смъртта на Алиса. София, 1995.
4 Пенчев Б. Модерните срещу съвременните // Тъгите на крайвековието. София, 1998. С. 179.
М. Б. Проскурнина (Пермь)
Мир детства и мир взрослости. Особенности проявления национально-ментального начала в творческом хронотопе Тани Урошевич
Творчество Тани Урошевич (р. 1937), известной в Македонии как блестящий переводчик русской классической литературы, поэзии Серебряного века, современной прозы и поэзии, составитель антологий русской поэзии, современной прозы и автор романов «Аквамарин» (2004), «Промах» (2008), сборника рассказов «Красная нить, кольцо с магнитом» (2009) и др., дает возможность увидеть специфику проявления национально-ментального начала в организации времени и пространства в художественном мире современного македонского прозаика.
В центре исследования — роман «Аквамарин», а также сборник рассказов «Красная нить, кольцо с магнитом», которые демонстрируют, как художественное времяпространство становится ключом к пониманию этико-эстетической концепции Урошевич. В обоих произведениях автор пытается дать художественное осмысление различных ментальных миров — мира детства и мира взрослости, которые находятся в непростых отношениях взаимного притяжения и отталкива-
ния в пределах сознания одного героя, как в «Аквамарине», в рамках восприятия либо рассказчика-ребенка, либо рассказчика-взрослого, чей взгляд обращен в собственное детство, как в сборнике «Красная нить...».
И «Аквамарин», и сборник «Красная нить.» встают в один ряд с немалым количеством произведений македонских авторов, чье внимание привлекает обращение к истории, осмысленной как личный, частный, интимный и весьма субъективно поданный опыт героя. Назовем такие произведения, как «Одиннадцать женщин» (2011) Снежа-ны Младеновской-Ангелков, «Снег в Касабланке» (2005) Кицы Колбе, сборник рассказов «Левая сердечная камера» (2008) Оливеры Нико-ловой, сборник рассказов «Связанные рассказы» (2003) Оливеры Кёр-везировской и др. Воссоздавая буднично-бытовой хронотоп и рисуя трудные поиски героями себя (своих корней, родины, правды о родителях и т.п.) в собственном (детском) прошлом, авторы этих и других произведений делают попытку воспроизвести сложную картину национальной жизни в Югославии и Македонии в ХХ в.
Казалось бы, для литературы нет ничего нового в художественном освоении бытия сквозь призму быта, но показательно обращение к подобному способу воссоздания прошлого именно на рубеже ХХ—XXI вв. — времени транзиции, которое некоторые македонские критики связывают в том числе и с ностальгией современного македонца по временам Югославии. Об этом довольно активно на протяжении 2000-х гг. рассуждали македонские литературоведы и критики Л. Георгиевская-Яковлева, Д. Ангеловский, М. Бояджиевская и др.1
Появление романа «Аквамарин» Урошевич стало одним из ярчайших литературных событий 2000-х гг. в Македонии. Его практически одновременно опубликовали два крупных издательства Македонии — «Магор» (Скопье) и «Микена» (Битола). В 2006 г. роман Урошевич был включен в число номинантов на престижную национальную литературную премию «Роман года». «Аквамарин» нашел широкий отклик у читателей и в национальных критике и литературоведении. Македонские критики и литературоведы отмечали яркую авторскую индивидуальность, проявившуюся в своеобразном художественном стиле писательницы, в специфической авторской интонации, в обращении к философско-историческому осмыслению проблемы изгнанничества.
Напомним также, что посвященная роману Урошевич работа известного македонского литературоведа В. Мойсовой-Чепишевской «Номадизм диаспоры в лучах аквамарина» была переведена на русский язык и опубликована в 2009 г. в сборнике Института славяноведения РАН «Славянский мир в третьем тысячелетии. Россия и славянские народы во времени и пространстве»2. Мойсова-Чепишевская сосредоточила свое внимание на мотивах эмиграции, категориях «свой» и «чужой» в романе Урошевич, совершенно справедливо полагая, что «[...] "Аквамарин" — яркий пример сложных и тонких размышлений о восприятии македонской культурной средой славянства и славянского мира как комплексного явления. Славянство понимается как категория, объединяющая в себе противоположные тенденции: с одной стороны, оно представляет близость, общность, единство, но с другой — связано и с понятием "инакость". Образ славянства в македонской литературе имеет амбивалентный характер, с одной стороны, это образ чего-то иного и до известной степени чужого, а с другой стороны, этот образ включает в себя и представления о себе, о своем истоке, [.] о своих корнях и о едином значительном, базовом слое самоидентичности. В связи с этими причинами картина славянства в македонской культуре — явление комплексное, объединившее образы внешние и внутренние, себя и другого, своего и чужого одновременно. Образ славянства в Македонии в каком-то смысле проистекает из рецепции русского народа македонской литературой и культурой. [.] Жизненный путь русского эмигранта писательница изображает убедительно и достоверно, что в большой степени связано с ее личным жизненным опытом, поскольку сама Таня Урошевич — русская по происхождению»3. Выбор «русской темы» дал писательнице материал для серьезных размышлений о драматичном ХХ столетии. Роман «Аквамарин» привлекает обращением Урошевич к историческим событиям ХХ в., показанным через призму субъективного духовного опыта героя. Македонская романистка, чья судьба связана с Россией, рассказывает о жизни белоэмигранта Бориса Андреевича Кузнецкого, оказавшегося в Македонии, потом на Корфу, а оттуда отправившегося в Советский Союз и сгинувшего в сталинских лагерях. История скитаний Бориса воссоздается в истории жизни его сына Андрея Кузнецкого. Драматичная судьба Бориса представлена в восприятии немолодого уже Андрея, который пускается в путь по следам своего давно пропавшего отца, стремясь разузнать хоть что-то о
нем, понять свое к нему отношение, попытаться изжить собственные комплексы, ведь разлука с отцом серьезно повлияла на мальчика, лишив его уверенности в себе, веры в ценность человеческих взаимоотношений и наконец веры в отца. «Разматывая» сложный жизненный клубок отцовской судьбы, Андрей в то же время пытается выявить и обозначить свою идентичность через идентичность отца4.
Урошевич удается через трудные поиски героями своих корней, родины, правды о собственном прошлом рассказать не только о судьбе русского эмигранта, оказавшегося участником трагических исторических событий в Македонии, Югославии, СССР, но и в конечном счете о восприятии русского менталитета македонской культурной средой. Роман «Аквамарин» дает возможность увидеть неразрывную историко-культурную связь македонского и русского народов, который, по меткому выражению Мойсовой-Чепишевской, «настолько же близок македонцам, насколько и мало им известен»5.
В связи с образом русского эмигранта Мойсова-Чепишевская обращает особое внимание на работы С. Стойменской-Элзесер «Литературные стереотипы: русский эмигрант в македонской прозе» (2003) и «Сравнительная славистика» (2005)6, где — особенно в последней работе — идет речь не только о романе Урошевич «Аквамарин», но и о романах Србо Ивановского (р. 1928) «Жена белогвардейца» (2001), Томе Арсовского (р. 1928) «Зубы ветра» (2003), в которых представлен образ русского человека, белогвардейца, эмигранта, аристократа, укрывшегося в Македонии (Югославии).
Если развить идеи Мойсовой-Чепишевской и Стойменской-Элзесер, то при разговоре о романе «Аквамарин» кажется значимым осмысление классического хронотопа дороги, который является в этом произведении доминантным, имеет сюжетообразующий характер и в полной мере подтверждает слова Бахтина о том, что на дороге «своеобразно сочетаются пространственные и временные ряды человеческих судеб и жизней, осложняясь и конкретизуясь социальными дистанциями, которые здесь преодолеваются, [.] здесь время как бы вливается в пространство и течет по нему (образуя дороги)»7.
Это тем более верно применительно к роману «Аквамарин», что произведение, по словам самой Урошевич, она строила буквально по принципу гомеровской «Одиссеи». «Аквамарин» — это современная одиссея, в которой миф использован как интертекстуальная база для изображения жизненного пути Бориса Андреевича Кузнецкого.
В интервью газете «Нова Македония» (13.10.2004) Урошевич говорит: «Большим заблуждением является то, что мы верим, будто в нашей жизни что-то может быть перечеркнуто, уничтожено, забыто. В каждую минуту своей жизни человек хранит в себе и прошлое, и настоящее, и будущее. Именно поэтому Андрей Кузнецкий [...] должен отправиться на поиски своего прошлого, чтобы постичь собственную целостность, вернуться к истокам и быть готовым к новым заблуждениям, которые явно ему угрожают»8.
Идя дорогами своего отца, разыскивая и находя следы его пребывания на Корфу, встречаясь с теми, кто когда-то знал Бориса, слышал о нем, не только восстанавливая по крупицам жизненный путь Бориса с того момента, как он оставил Елену, мать героя, с маленьким сыном, но и постигая, наконец, его страдания, душевные терзания, Андрей невольно попадает в особое неустойчивое пространство памяти и балансирует на границе двух ментальных миров — детского сознания, которое, разумеется, сопряжено с прошлым героя и соотносится с идиллическим хронотопом дома, и мира взрослости (настоящего Андрея, его «здесь и сейчас»), который наполнен ощущением неустойчивости, текучести и депрессивности.
В подобное же пространство памяти помещает Урошевич героев (точнее, это в основном героини) цикла рассказов «Красная нить, кольцо с магнитом», объединенных темой детства и постоянного погружения персонажей в прошлое, зачастую болезненного и вытягивающего на свет божий и их комплексы, и душевные раны, и внутренние конфликты. Так, например, героиня рассказа «Запахи» — отнюдь не случайно, кстати, именно этот рассказ завершает весь цикл! — Ясми-на, сотрудница музея, попадает по служебным делам в городок, находящийся в соседней стране (вероятно, Сербии), где когда-то жили ее предки и сохранились дом, вещи и портрет давно ушедшей из жизни бабушки героини — Орхидеи Петрович. Здесь все — от запаха цветов до вида самого городка — погружает героиню в прошлое, которое она сначала воспринимает отчужденно, но затем начинает проживать как свое. Так же, как и герой «Аквамарина», Ясмина движется в пространстве и во времени — от себя в настоящем к себе в детстве и обратно, переживая при этом психологическую встряску.
Интересно, однако, что катарсического разрешения внутренних психологических проблем героев после повторного погружения в соб-
ственное детство в произведениях Урошевич не происходит. Казалось бы, идиллический хронотоп должен соотноситься с образом прошлого, воскрешаемого воспоминаниями, мир детства ожидаемо мог бы быть идеализирован. Этого не случается. Ясмина, например, размышляет о прожитом в городке ее предков странном дне как об «обманутых ожиданиях, точно сказка пошла задом наперед — прекрасный принц в конце концов превратился в лягушку!»9
В рассказах Урошевич так же, как и в «Аквамарине», происходит многоплановая метафоризация дороги, когда время вливается в пространство, течет по нему, определяя само содержание пути — «течение времени»10. Эта ставшая уже классической идея М. Бахтина прекрасно «работает» в произведениях Урошевич, чьи герои выходят за пределы «здесь и сейчас», перемещаясь из неустойчивого состояния взрослости в ментальный мир детства, конечной точкой этого движения становится их собственное «я».
Важно подчеркнуть, сколь существенная роль в формировании индивидуального авторского хронотопа Урошевич принадлежит освоению пространства и времени через вещи. Именно поэтому в произведениях Урошевич так часто встречаются предметные художественные детали, становящиеся лейтмотивами: это и кольцо с аквамарином, подаренное Елене, матери Андрея, его дедом в день ее знакомства с Борисом Кузнецким («Никогда перстень не излучал столько блеска и сияния, как в тот вечер под светом люстры! Для Еленицы же, которой дорогие отцовские подарки не были в новинку, этот перстень почему-то приобрел особое значение, точно вместе с ним в тот вечер ей был дан какой-то знак и указана дорога — дорога к ее судьбе» (С. 25)11), и перекликающиеся в своих скрупулезных подробностях описания дома чорбаджи Ламбе, куда впервые приходит еще молодой, но уже страдающий от тягот эмиграции отец Андрея («Этот большой дом [.] показался Елене чужим и незнакомым. [. ] холодным блеском сияла полированная мебель, которую покупали предмет за предметом; причем все более дорогую — по мере того как шли в гору дела ее отца [.] Витрины, комоды, секретеры, столы и столики с тонкими витыми ножками вселялись в большую гостиную и в другие части дома без всякого порядка и гармонии друг с другом. Они так и остались тут чужестранцами, случайно собравшимися в одном месте, когда безвременная кончина унесла хозяйку дома, чье чутье и руки могли бы найти
связующие нити между вещами [...]» (С. 10)), и последнего пристанища Бориса Кузнецкого на Корфу перед тем, как он сгинул окончательно («[...] На чудом сохранившейся полке над очагом все еще стояла керамическая чашка с синими узорами, вся потрескавшаяся и без ручки, как бы говорившая: да, здесь жили люди, и они пили чай! [...] Почти посреди комнаты, видимо, как раз под тем местом, где когда-то была подвешена, теперь лежала, похожая на страшный капкан, огромная старинная люстра, от которой теперь остались одни обломки. Андрей поежился. Вещи в этом доме совсем не гармонировали друг с другом. Как они оказались в этой бедной рыбацкой хижине из неотесанного камня? Из какого мира привезли их сюда люди, которым явно были свойственны совсем иные, не деревенские привычки?» (С. 192), и символически значимое заглавие произведения, давшего название всему сборнику рассказов — «Красная нить, кольцо с магнитом» (речь идет об оберегах, призванных защищать путника от бурь и гнева богов) и т. п.
Повторяющиеся предметные детали, лейтмотивы носят принципиальный характер в формировании творческого хронотопа Урошевич. Герои «Аквамарина», например, если можно так выразиться, «сделаны» по принципу художественного бытования протогероев — Одиссея из гомеровского эпоса и джойсовского Одиссея, чьи пути, дороги, бесконечное движение по ним, кружение в лабиринтах мысли и духа и должны подчеркиваться лексическими повторами, синтаксическими параллельными конструкциями, анафорическими фигурами и т. п. Путешествие Андрея-Телемаха — это не только и не столько движение в буквальном смысле этого слова, а прежде всего путь героя — причем вертикальный путь — к своим корням, к знанию о прошлом, к самому себе в настоящем. Рефлексия Андрея находит свое отражение в хронотопе романа и в то же время обусловлена им, когда все «статически-пространственное изображается не статически», по выражению Лес-синга12.
Психологический — или, по иной терминологии, личностный хронотоп Андрея — это как временное, так и пространственное воплощение персонажа. Личностное время Андрея Кузнецкого протекает по своим законам: в его памяти прошлое то возвращается, то перетекает в настоящее, то простирается в будущее. Личностный топос Андрея — его индивидуальный способ отношений с физическим пространством.
Прежде всего это преодоление, преобразование, переосмысление пространства: «Время для Андрея словно остановилось. Остановилось вместе [. ] с солнцем и прячущимися в кронах оливковых деревьев цикадами, чье громкое стрекотание раздавалось повсюду. Напротив девушки сейчас сидел Андрей, который одновременно был и солидным человеком в годах, преподавателем архитектуры, и маленьким мальчиком, тоскующим и ранимым, испуганно глядящим на жизнь, и загадочным иностранцем, который дымил трубкой на террасе. [. ] Время исчезло, а вместе с ним исчезли и мучившие его терзания и сомнения» (С. 166).
Размышления о жизни отца, матери, своей собственной переплетаются в сознании Андрея к финалу романа, когда герой, узнав про последнюю любовь отца — гречанку Навсику — и его трагическое возвращение в Советский Союз, где Бориса обвинили в пособничестве нацистам и сослали в лагеря, столь же драматичной видит и свою судьбу: «Андрей поднялся, [.] все еще погрузившись в себя. Да, возвращение домой. А дома? Что ждет его дома? Может быть, и ему судьба приготовила выбор, перед которым стоял его отец? А сумеет он сам избрать правильную сторону?» (С. 250).
Человеческое сознание с его живой памятью, по мысли Урошевич, становится главным условием сохранения связи времен и единства личности человека.
Существенное место в формировании авторского хронотопа в творчестве Урошевич занимает еще одна составляющая художественного времяпостранства произведений — это мир таинственного. Он проявляется в снах, страхах, тревожных предощущениях чего-то неизбежного, таинственных и необъяснимых явлениях. Образу таинственного соответствует особый тип хронотопа. Вот лишь некоторые примеры из романа «Аквамарин»: «Время от времени Елена испытывала легкое головокружение, странное беспокойство заставляло ее удивленно приостанавливаться. [.] Ничто не могло ее вывести из глубокой задумчивости [...]» (С. 8—9); «Но слова не раскрыли ему своего вкуса, их смысл все еще оставался для него загадкой. Только в груди — отчего у Андрея перехватило дыхание — начал расти синий комок, таинственным образом связанный с названием этого моря еще с детства. Желая поскорее заглушить в себе глухое чувство, похожее на боль от застарелой раны, он произнес во весь голос: "Ионическое море", — и попы-
тался сосредоточиться на вождении» (С. 27—28); «Андрей все больше нервничал, ему казалось, что вокруг происходит нечто необычное. То есть, наоборот, ничего особенного не происходило, никто не появлялся, но Андрея как будто специально оставили в одиночестве, чтобы посмотреть, что же он будет делать дальше, как будет себя вести. Да, именно так: кто-то наблюдал за Андреем, следил за ним. Эта мысль вертелась у него в голове, он почти физически ощущал на себе чей-то внимательный взгляд. Андрей напрягся, начал прислушиваться и подозрительно вглядываться в густую растительность сада за таверной, в темные, а на фоне блистающего дня почти черные стекла окон» (С. 186).
Мир таинственного в «Аквамарине» можно трактовать и как особое проявление в творчестве Урошевич концепции античного рока (здесь параллели с «Одиссеей» особенно значимы). «В античном мире, — как писал А. Ф. Лосев, — свободные сознают себя рабами общего миропорядка, рабами прежде всего судьбы, рока. [.] Античный человек ощущает себя в полной зависимости от круговращения душ, которое неизвестно кто направляет, в полной зависимости от рока, преследующего цели, неизвестные никому, в том числе и ему самому»13. Разумеется, мы помним, что человеческое в античности — это прежде всего телесное человеческое, а не личностное человеческое, как утверждал тот же Лосев. Однако удивительным образом идея античного рока совпадает с трагическим мироощущением и Бориса, которого Судьба выбросила из России в эмиграцию, и покорной, словно спавшей до встречи с Борисом Елены, воспринявшей его появление в своей жизни как перст судьбы, и Андрея, двинувшегося по следам своего отца словно под давлением: в реальности — Марины, подруги детства, подтолкнувшей его к поискам (как Афина Телемаха), в метафизическом же плане — внутренней потребности узнать своего отца, оправдать его исчезновение.
Интересно, что специфика структуры упомянутых хронотопов определяется тем, что в авторском сознании, на наш взгляд, проявилось наложение двух национальных концепций восприятия пространства и времени: македонской (балканской) и русской. Хронотоп потому становится средством создания национального образа мира, то есть выполняет и культурологическую функцию. Это, конечно, тема отдельного исследования. Специфический национальный мирообраз в творчестве Урошевич складывается в том числе и под серьезным воздействием
русской культуры, свою роль здесь играют русские корни самой писательницы, ее многолетняя плодотворная переводческая деятельность.
И в романе «Аквамарин», и в некоторых рассказах сборника «Красная нить.» («Русские имена моего детства», «Туфли Али Кисличен-ко») представлен хронотоп детства, который сюжетно связан и с идиллическим хронотопом России. В романе «Аквамарин» Россия живет в памяти героев-эмигрантов, русских аристократов, тоскующих по утраченной Родине, даже у Андрея, наполовину русского, чьи детские воспоминания связаны со сложными впечатлениями о русском эмигрантском мире: «Тогда Андрей и начал сталкиваться дома с пахнувшими нафталином русскими дамами, которые как-то вдруг начали считать его мать своей, называть ее "голубушкой" и "Леночкой", доставляя ему невыносимые муки. Он тогда еще был ребенком и не знал (ему об этом, разумеется, не говорили), что всякий раз, придя в их дом, они, оставшись с его матерью с глазу на глаз, открывали свои старомодные и потертые сумочки, которые называли смешным словом "ридикюльчик", и дрожащими руками доставали оттуда завернутые в тряпочки, испачканные помадой и пудрой и пропитанные тяжелым запахом старости свои последние драгоценности: браслеты, кольца, брошки, серьги и те особенные русские золотые медальоны, похожие на яйца, украшенные драгоценными камнями и эмалью, с которыми им было тяжелее всего расставаться, говоря матери: "Что выручишь — пополам", а когда мать пыталась отказываться, добавляли: "Ведь и тебе, голубушка, нужны деньги, на что ты будешь кормить Андрюшу?" И крестили ее на прощание» (С. 35).
Идиллический хронотоп статичен, он стремится к вечной, закольцованной повторяемости, он генетически связан с древними воззрениями человечества, в которых время предстает в виде спирали постоянно повторяющихся событий, состояний, где «всё возвращается на круги своя». В идиллическом хронотопе главное — это прошлое, а не настоящее или будущее. Таким и предстает пространство и время России в воспоминаниях героев произведений Урошевич. Пространство же и время македонского (балканского) мира сопряжены с неустойчивостью, хаотичностью, энтропией мира взрослости. Идиллическое времяпространство осваивается мысленно как пространство детства (в том числе и духовного, эмоционального детства), дальнее, ностальгическое. Балканское — как времяпространство взрослости, постоян-
ной изменчивости, борьбы, сомнений, противоречий, но главное — действия.
Подводя итог, отметим, что творчество Урошевич подтверждает известные идеи Бахтина о полифонизме и многослойности культуры в целом, когда диалог поколений, стимулирующий понимание и переживание культурных ситуаций прошлого и проецирование их на будущее, служит непременному раскрытию культурно-исторических смыслов в отношении к пространству и времени.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 См.: Боjациевска М. Фрагменти помегу копнежот и носталгщ'ата: еден македонски случа^ Предговор во «Снегот на Казабланка». Битола, 2008; Георгиевска^аковлева Л. Книжевноста и културната транзицщ'а. Скощ'е, 2008; Ангеловски Д. Некои имаглошки постапки во македонската и бугар-ската литература на дщ'аспора во периодот на транзицщ'ата. URL: http:// philologicalstudies.org/dokumenti/2014/Literature%20in%20intercultural%20 context/17.%20Angelovski.pdf Дата обращения: 30.08.2015.
2 Мойсова-Чепишевская В. Номадизм диаспоры в лучах аквамарина // Славянский мир в третьем тысячелетии. Россия и славянские народы во времени и пространстве. М., 2009. С. 295—301.
3 Там же. С. 295.
4 См. об этом: Бановик-МарковскаА. Светот со бо]а на аквамарин // Гру-пен портрет. Скощ'е, 2007.
5 Мойсова-Чепишевская В. С. 301.
6 Стоjменска-Елзесер С. Споредбена славистика. Скощ'е, 2005; «Кни-жевни стереотипи (Рускиот емигрант во македонската проза)». Скощ'е, 2003. С. 199—210.
7 Бахтин М. М. Формы времени и хронотопа в романе. Очерки по исторической поэтике // Бахтин М. М. Вопросы литературы и эстетики. Исследования разных лет. М., 1975. С. 392.
8 Цит. по: Мойсова-Чепишевская В. Номадизм диаспоры в лучах аквамарина. С. 296.
9 Урошевик Т. Црвена нишка, магнетен прстен. Скощ'е, 2009. С. 184.
10 Об этом весьма интересно писала применительно к творчеству Марины Цветаевой М. А. Чернухина в работе «Хронотопы "пути", "дороги" в творчестве М. Цветаевой» // Современные проблемы науки и образования. 2012, № 2. URL: www.science-education.ru/102-5705 Дата обращения: 30.08.2015.
11 Здесь и далее роман «Аквамарин» с указанием страниц в круглых скобках цитируется по изданию: Урошевич Т. Аквамарин. М., 2016. Перевод с македонского О. Панькиной и М. Проскурниной.
12 Бахтин М. Формы времени и хронотопа в романе. С. 400.
13 Лосев А. Ф. История античной эстетики (ранняя классика). М., 1963. С. 50—135.
А. В. Усачева (Москва)
Абсурдистские элементы в романе Петру Чимпоешу «Сказание о Великом Разбойнике»
Петру Чимпоешу (р. 1952) — писатель, уникальность которого в национальной культуре проявляется в отсутствии стремления к преодолению провинциальности родной литературы, столь свойственного его современникам, ориентирующимся на потенциального европейского читателя. Кроме того, в отличие от коллег — писателей самого активного на данный момент в литературе поколения, начавшего литературную деятельность в 1980-х гг., — Чимпоешу не является гуманитарием из академической среды, не занимается изучением ни философии, ни литературы. Именно поэтому книги инженера-нефтяника оказались чем-то новым в ставшем весьма «академичным» в 1990-е гг. национальном литературном пространстве. Пока коллеги (например, Мирча Кэртэреску) воплощают на практике свои филологические теории в тяжеловесных романах, интересных в большей мере специалистам, Чимпоешу создает увлекательные произведения, удивляющие непосредственностью воображения и легкостью, с которой в них сплетается узнаваемая реальность и самый смелый вымысел. Именно таким и является вышедшее в 2000 г. «Сказание о Великом Разбойнике» — фантастический постмодернистский роман, на примере которого и предлагается рассмотреть влияние театра и — шире — литературы абсурда на современную румынскую прозу.
Писатель и филолог Кэртэреску в книге «Румынский постмодернизм» говорит о том, что если литература модернизма — это манифестация "Я", то литература постмодернизма — манифестация ложного,
