CC BY
387
ИСТОРИЯ
Вестн. Ом. ун-та. 2012. № 2. С. 315-321.
УДК 94(47).08
С.М. Токть, А.А. Крих
МИНСКАЯ ШЛЯХТА В БЕЛАРУСИ И СИБИРИ
Рассматриваются особенности социального положения и этнической идентичности мелкой застенковой шляхты на родине (в Минской губернии) и в Сибири.
Ключевые слова: социальная история, адаптация шляхты в Сибири, этническая идентичность.
В период Российской империи одним из основных направлений миграции жителей Беларуси за пределы своей родины стали необъятные просторы Сибири. В силу политического фактора в развитии переселенческого движения существенную сыграла мелкая околичная шляхта1. Эта социальная группа занимала промежуточное положение в структуре белорусского общества между поместным дворянством и крестьянством. Околичная шляхта пользовалась привилегиями дворянского сословия, во времена Речи Посполитой имела право участия в политической жизни страны, была освобождена от уплаты налогов. В то же время она самостоятельно обрабатывала свои земельные участки и во многом образ жизни ее не отличался от образа жизни крестьян. Но все же были и заметные отличия: околичная шляхта сохраняла свойственный ей воинственный дух и корпоративную солидарность, стремилась дать своим детям хорошее образование. После вхождения восточных земель Речи Посполитой в состав Российской империи мелкая шляхта стала головной болью для правительства. Она составляла относительно высокий процент населения и являлась источником пополнения рядов повстанцев, выступавших против утраты польскими землями самостоятельной государственности.
В конце ХУШ в. на вошедших в состав Российской империи землях бывшей Речи Посполитой насчитывалось около полумиллиона шляхты, причем примерно половина ее приходилась на белорусские и литовские губернии [1, с. 9]. По данным Министерства юстиции за 1858 г., в 49 губерниях европейской части Российской империи насчитывалось 305 000 дворян, из них на 9 «западных» губерний (Волынская, Виленская, Витебская, Гродненская, Киевская, Ковенская, Могилевская, Минская и Подольская) приходилось более 192 000 или около 2/3 от общего числа [2, с. 13]. Удельный вес шляхты среди всего населения в 1857 г. достигал в Виленской губернии 6,04 %, Гродненской - 4,69 %, Витебской - 3,8 %, Могилевской - 4,19 %, Минской - 6,03 %. Всего же в этих пяти губерниях насчитывалось тогда 220 573 человека шляхты обеих полов или около 5 % от всего населения, в то время как в центральных губерниях империи этот показатель не превышал 3 % [3, с. 266-267].
Власти с подозрением относились к этой социальной группе и пытались реализовать политику «разбора» шляхты, в результате которой те ее представители, что не имели собственных имений и крепостных крестьян, а также не могли представить убедительных документальных свидетельств своего благородного происхождения, переводились в разряд «однодворцев» и мещан. Особенно активизировало правительство политику верификации шляхетства после восстания 1830-1831 гг. Царские указы, изданные в октябре 1831 г. и ноябре 1832 г., значительно усложнили доказательство дворянского происхождения и предписывали переводить
* Статья написана при поддержке РГНФ, проект № 11-31-00214а1 «История и культура поляков Западной Сибири в ХУШ-ХХ вв.».
© С.М. Токть, А.А. Крих, 2011
околичную шляхту в однодворцев и граждан. За 30 лет в результате этой политики было лишено шляхетского статуса около 100 000 человек в белорусско-литовских губерниях [4, с. 570].
Естественно, что эта политика только усиливала недовольство шляхты и ее враждебность по отношению к Российской империи, хотя в то же время именно представители шляхты занимали большинство низших и средних должностей в местной имперской администрации. В начале 1860-х гг., даже после многих лет политики верификации шляхетства, всего только 14 % дворян в белорусско-литовских губерниях владели имениями и крепостными крестьянами, а остальные 86 % или имели небольшие участки земли, которые обрабатывали своими руками, или добывали себе пропитание службой по найму [5, с. 104].
Первая волна массовых принудительных переселений с территории Беларуси была связана с восстанием 1863-1864 г. По официальным данным российских властей, после подавления восстания по приговорам военных судов было выслано с лишением прав состояния и конфискацией имущества на каторгу (преимущественно в Сибирь) 972 человека, определено рядовыми на военную службу - 345 человек, сосланы в так называемые арестантские роты - 864, выслано на поселение во внутренние губернии империи - 4 096 человек (около 800 семей), выслано на жительство во внутренние губернии по решению судебных учреждений - 1 254 человека. В сумме это составило 7 531 человек. Среди тех, кого определяли рядовыми на военную службу, многие попадали в Сибирские линейные батальоны. Также после истечения срока наказания в арестантских ротах бывших повстанцев обычно отправляли на поселение в Сибирь. Кроме того, из пределов Северо-Западного края было выселено по распоряжению виленского генерал-губернатора Михаила Муравьева 629 семей околичной шляхты [6, с. 73-74]. Таким образом, общее количество высланных из Беларуси участников восстания, их сторонников и родственников составило около 10 000 человек. Среди них большинство (57 %) составили высланные из Северо-Западного края, из белорусско-литовских губерний. А среди последних, в свою очередь, большинство принадлежало околичной шляхте.
Жизнь этих переселенцев в суровых условиях Сибири исследована слабо. Практически отсутствуют компаративистские исследования образа жизни околичной шляхты на родине и в новых условиях проживания. В данной статье авторами предпринята попытка проведения такого исследования на примере околичной шляхты из Игуменского и Борисовского уездов Минской губернии, которая была выслана или добровольно переселилась в Тарский округ Тобольской губернии во второй половине Х1Х -
начале ХХ в. При этом особенное внимание авторов обращено на эволюцию сословной и этнической самоидентификации этой группы шляхты и сохранение ею памяти о своем происхождении.
Во время восстания 1863-1864 гг. мелкая околичная шляхта составила большинство участников повстанческих отрядов. Конечно же, этот факт был хорошо известен и российским властям, которые использовали его в пропагандистских целях, чтобы подчеркнуть шляхетский и, якобы, крепостнический характер восстания. С другой стороны, правительство охотно использовало представившуюся возможность ликвидировать бунтарскую шляхту как влиятельную и консолидированную социальную группу.
Минский губернатор 12 августа 1863 г. направил циркулярное предписание военноуездным начальникам2: «Из следственных
сведений и дел, производившихся в следственных Комиссиях о лицах, участвовавших в политических беспорядках по здешнему краю, видно, что самыми многочисленными и деятельными участниками в настоящем мятеже были однодворцы и так называемая чиншевая шляхта, поселенная отдельными дворами и целыми обществами на помещичьих, казённых и своих собственных землях. Шляхта эта и однодворцы частию действовали против наших войск с оружием в руках под предводительством ксендзов и помещиков, частию содействовали мятежным шайкам снабжениями оных продовольственными и другими припасами, утайкою места их пребывания и укрывательством беглых и раненых мятежников. Так как сословие шляхтичей и однодворцев во все времена и до настоящего мятежа отличалось своими мятежными действиями, то в видах предупреждения на будущее время противозаконных попыток с их стороны нарушения общественного спокойствия и порядка в крае Г. Виленский, Ковенский, Гродненский и Минский Генерал-Губернатор признал необходимым изъять из среды их тех, которые больше других отличаются крамольным духом и подают другим вредный пример своеволия и непокорности законной власти. Вследствие сего предложил мне от 8 сего Августа за № 6685 сделать соображения, основанные на действительных фактах, какие из однодворческих и отдельных обществ принадлежащих к этому сословию, принимали деятельное участие в мятеже, из каких обществ более сравнительно с другими поступило лиц в мятежные шайки, а также где более всего было содействия со стороны этих обществ мятежникам продовольственными припасами и другими предметами, равным образом, которые из них оказывали более других противудействия местным властям к подавлению мятежа, и собрав по всем этим вместе приведенным обстоятельствам надлежащие сведения по Минской губернии, представить оные его Высокопревосходи-
тельству в возможно скорейшем времени со списками тех селений, и в оных число дворов, семейств и душ и с моим заключением о степени их неблагонадежности для дальнейших распоряжений» [7].
Примерно через месяц в Минск стали поступать письменные ответы из уездов. Например, 8 сентября минский военный начальник сообщил губернатору, что в его уезде из числа мелкой шляхты в восстании «никто явного участия не принимал» [7, л. 5]. Военный начальник Мозырьского и Речицкого уездов, который прислал свой рапорт только 1 ноября, также признал тот факт, что местная шляхта не принимала деятельного участия в восстании «...не отвергая, однако ж, что в некоторых местностях среди шляхты тайно существует возмущение и быть может готова была бы принять участие в беспорядках» [7, л. 33].
Вместе с тем этот военный начальник, видимо, решил использовать возможность, чтобы избавиться от наиболее неспокойного и бунтарского элемента и предложил выселить шляхту из околицы Кустовщина: «.более всего ненадежна шляхта, населяющая околицу Кустовщину, постоянно отличающаяся буйством, неуживчивостью даже между собою и уголовными преступлениями. В настоящее время по одной этой околице у следователя в производстве 18 уголовных дел, число которых было еще большим, пока уезд не был объявлен на военном положении» [7, л. 33].
Из сообщений военных начальников Минской губернии можно сделать вывод, что активным участием в восстании отметились жители шляхетских околиц Игуменского и Новогрудского уездов. В Игуменском уезде под подозрением властей оказались 17 околиц и деревень, в которых насчитывалось 218 шляхетских дворов и 666 мужских душ. Это были околицы: Сутин, Гижгайлово, Французская Гребля, Подкосье, Гапотево, Репище, Сёмкова Слобода, Спус-тиха, Уборки, Гайдукова Слобода, Жабихо-во, Володута, Рачиборки, Можанки, Старая Гута и корчма Падшопки [7, л. 21]. Например, через околицы Сутин и Гижгайлово, как сообщил военный начальник уезда, «не-однакратно проходили мятежнические шайки в апреле и мае месяцах, и при таковых переходах наверно пологать можно пользовались продовольствием от местных жителей». Из жителей околицы Сутин к числу мятежников присоединились Казимир Захаревич, Антон Гарецкий, Захар Татур, Франц Корсак, Франц Акалович, Антон Уминский, Иван Матус, а из околицы Гиж-гайлы - Антон и Игнат Карабановичи, Усти-нович, Петрович, Ахрамович, Мошанский и Шпаковский. В околице Французская Гребля присоединились к повстанческому отряду Бронислав Верига, Николай Прокопович и Франц Жидович, в Подкосье - Доминик Татур и Гилярий Минкевич, в Гапотево -
Верниковский. Причем в последней околице, как отметил военный начальник, жители «с нетерпением ожидали прибытия мятежников, зная заблаговременно об их перемещениях» [7, л. 17 об].
Особенно ненадежными, по мнению начальника Игуменского уезда, были жители околицы Володуты: «.по мнению моему более всех оказываются неблагонадежными жители околицы Володуты, коим неоднократно было лично мною внушена ответственность, которой они подвергаются за укрывательство и продовольствие мятежников, .и теперь открыто там мною притон мятежников в 1 % верстах от этой деревни и фактические доказательства, что вся деревня доставляла мятежникам продовольствие и в некоторых домах мылось для них белье» [7, л. 19 об].
В письме виленскому генерал-губернатору начальник минской губернии предложил выселить в отдаленные губернии не всю подозрительную шляхту (по причине больших финансовых расходов на это мероприятие), а только некоторых, наиболее виноватых перед властью, чем, по его мнению, можно было достигнуть тех же результатов, что и при полном выселении [7, л. 34]. По-видимому, он имел в виду, результатом выселения будет устрашение бунтарской шляхты и ее полное умиротворение. 21 октября 1863 г. минский губернатор писал военному начальнику Игуменского уезда: «.нахожу необходимым для окончательного очищения Игуменского уезда от лиц, сочувствующим настоящим беспорядкам а) немедленно выселить околицу Володута и поселенцев около корчмы Подшопки всех без исключения б) из околицы Сутино 7 семейств и из Гижгайлово столько же; из Французской Гребли 3 и из Подкосья 2 семейства, а также из Гапотово одно и именно те семейства, из которых некоторые лица присоединились к шайкам мятежников в) из Репища, Семковой Слободы, Спустина и Чабарок избрать для выселения до 10 и более, а из Гайдуковой Слободы и Жабихово несколько семейств самых подозрительных и неблагонадежных в политическом отношении г) из Рачиборок семейства всех лиц, которые арестованы за участие в мятеже, из Дубового Лога и Можанок примерно третью часть, а из Старой Гуты до половины» [7, л. 41].
В декабре 1863 г. только по Игуменскому уезду было назначено к выселению: «1) Во внутренние губернии за политические преступления 50 семейств; 2) Предложено к выселению во внутренние губернии, ежели по суду окажутся виновными, 34 семейства; 3) Из лесов в ближайшие селения 64 семейства» [7, л. 96]. Таким образом, в этом уезде власти планировали переселить из родных мест 148 семей, в большинстве околичной и чиншевой шляхты. По конфессиональной принадлежности среди назначенных к пе-
реселению преобладали римо-католики, а православных насчитывалось только 4 семьи. Известия об угрозе выселения быстро дошли до шляхты, которая стала предпринимать действия для избегания такой участи. 19 сентября 1863 г. жители околицы Володута обратились к минскому губернатору с письмом, в котором утверждали, что не имели никакого отношения к восстанию и просили не высылать их из родных мест. За своих неграмотных односельчан это письмо подписал Петр Константинович.
5 мая 1864 г. минский военный губернатор генерал-лейтинант В.И. Заболоцкий предложил выселить в Сибирь жителей околицы Сутин, которых насчитывалось 284 души обоего пола, так как «.жители оной показали крайнее упорство в зловредных действиях противу правительства» [7, л. 78]. Военный начальник Игуменского уезда писал в своем рапорте: «.выселение сутин-ской шляхты тем более необходимо, что следить за Сутином нет возможности, так как околица эта расположена на острове, окруженном и перерезанном глубокими болотами, прекращающими сообщение не только с окрестными местами, но и между отдельными домами самой околицы» [7, л. 78 об]. Выселение шляхты как меру по борьбе с повстанцами военный начальник Игуменского уезда предложил «.распространить на всех жителей, так как все они находятся между собою в тесном родстве и дружбе». Виленский генерал-губернатор Муравьев предписал выселить из Сутина 22 семьи.
Сколько же всего было выслано околичной шляхты из Минской губернии, нам достоверно не известно. Минский губернатор писал 1 марта 1873 г. в Депортамент исполнительной полиции, что из его губернии после восстания были высланы на «водворение» во внутренние губернии империи, а преимущественно в Томскую губернию, 27 семей околичной шляхты и 26 семей безземельной чиншевой шляхты из околиц Сутин, Тарногорка, Репище, Старые и Новые Володуты Игуменского уезда, а также 50 душ крестьян. В семьях околичной шляхты насчитывалось 180 мужских и женских душ, или 7 душ на одну семью в среднем. В семьях безземельной чиншевой шляхты насчива-лось 198 душ обоего пола, или 8 душ на одну семью в среднем. Имущество «ссыльно-водворенцев» власти распродали с торгов [8].
Эта информация была представлена минским губернатором в Санкт-Петербург в связи с тем, что правительство готовило амнистию высланным повстанцам. Директор Депортамента исполнительной полиции писал минскому губернатору в феврале 1873 г.: «.имеет быть внесено в комитет Гг. Министров представление по вопросу о возвращении на родину политических ссыльновыдворенцев. Имея в виду, что мно-гия из числа высланных на водворение принадлежат к уроженцам Минской губер-
нии, признано полезным знать предварительно мнение В[вашего] Пр[евосходительст-ва] о том, насколько Вы изволите признавать удобным возвращение этих лиц в пределы губернии и каким порядком мера эта могла бы осуществиться, если высшее Правительство признает ее неизбежною» [8, л. 1]. Минский губернатор в своем ответе утверждал, что возвращение высланных повстанцев может вызвать серьезные проблемы, поскольку «движимое их имущество было продано с торгов, вырученные деньги отправлены в Министерство государственных имуществ. Земельные участки околичной шляхты частично отчуждены на правилах обязательной продажи, а остальные конфискованы и вошли в состав продажных участков, розданных разным лицам в награду за службу в здешнем крае. При подобных условиях ссыльно-водворенцы, возвратясь, не найдут ни своего имущества, ни даже пристанища.» [8, л. 2].
И все же большая часть высланной шляхты решила вернуться на родину, когда получила на это разрешение. В соответствии с данными, собранными начальником минской губернии, в конце 1876 - начале 1877 г. в Игуменском уезде насчитывалось 43 семьи бывших политических ссыльных [9, л. 31-33]. Можно предположить, что часть ссыльных решила навсегда остаться в Сибири. Среди тех, кто вернулся в Игуменский уезд, мы, например, не находим Ску-ратовичей, Юшкевичей, Константиновичей, которые были высланы в 1864 г.
Но и после возвращения на родину значительная часть мелкой шляхты, которая не имела собственной земли и вынуждена была арендовать земельные наделы у крупных помещиков, не смогла устроить свою жизнь. Поэтому в условиях наступления земельного голода, вызванного бурным демографическим ростом сельского населения Беларуси во второй половине XIX в., многие представители бывшей шляхты присоединяются к процессу переселения в Сибирь, который охватил к концу века широкие массы белорусского крестьянства. Те же, кто уже побывал в Сибири в ссылке, лучше ориентировались в возможностях устройства в далеком и суровом крае. У многих из них там уже жили родственники и знакомые, на помощь которых они могли рассчитывать. Таким образом, нехватка земли и средств к существованию подталкивала некоторых бывших повстанцев уже добровольно отправляться на восток.
Например, в мае 1894 г. в уездном городе Минской губернии Борисове были задержаны полицией мещане Франц Лобков-ский и Семен Юшкевич, а также бывший однодворец Александр Потапович, которые вместе с семьями пытались самовольно переселиться в Сибирь. Полиция возвратила беглецов в околицу Володута. Тогда они обратились к минскому губернатору с проше-
нием: «Мы, просители, занимаясь исключительно земледелием, но не имея собственной земли, арендовали таковую у помещика в районе Игуменского уезда Минской губернии. В последнее же время, по случаю воз-дорожания аренды на землю и по другим неудобствам мы были отстранены от дальнейшего арендования своих участков, вследствия чего мы некоторое время занимались поденною работою, получая летом по 30 коп. в день, а зимой по 15 коп., каковыя зароботки крайне скудны и недостаточны для прокормления наших семейств. Такое наше критическое положение заставило нас обратиться за советом и помощию к своим близким родственникам: братьям и сестрам родным, живущим в Тарском уезде Тобольской губернии Седельниковской волости в поселке Богдановском, которые получили в надел большие участки казенной земли и живут безбедно. Они посоветовали нам переехать со всеми нашими семействами к ним, обещая исходатайствовать для нас наделов из числа имеющегося там большого количества запасной казенной земли. Обрадовавшись такому обстоятельству, распродали все свое скудное имущество и отправились в путь.» [10, л. 102].
В Седельниковской волости Тарского округа выходцы из Беларуси заселили во второй половине XIX в. деревни Вознесенку, Богдановку и Уразай. В Тарском округе польские переселенцы основали деревню Гриневичи, где в конце XIX в. действовал католический костел. Поселок Уразай был основан в 1893 г. вольными переселенцами из Минской губернии в составе 8 семей: Петра Маравского, Александра Юшкевича, Виктора Скуратовича, Антона Лукашевича, Адольфа Константиновича, Адама Антоновича, Антона Скуратовича и Антона Бабицкого [11, л. 3]. Все они являлись представителями околичной шляхты Борисовского и Игуменского уездов Минской губернии.
По устным историческим преданиям, хранящимся в семье Скуратовичей, основатели пос. Уразайского принимали участие в «восстании пана Волдаевского в начале 1860-х гг.», проходившего на территории Польши и были сосланы за это в Сибирь. После амнистии в 1883 г. они вернулись на родину, но не смогли там устроится и решились на переселение в Сибирь3. Однако основатели пос. Урозайского не могли быть участниками описываемых польских событий, так как многие из них на тот момент еще не родились, но их предки действительно были участниками польских восстаний, поскольку фамилии жителей Уразая встречаются в списках, высланных из Минской губернии в 1864 г. повстанцев.
Как свидетельствуют данные начала XX в. каждой дворянской семье д. Уразай принадлежали земельные участки в 76 десятин, только мещанин Франц Татаржев-ский, который также был выходцем из
Минской губернии, и крестьянин Иван Га-велко4 имели участки по 60 десятин земли [11, л. 3 об]. В 1908 г. жители поселка подписали прошение о подселении к ним еще двух семей минских дворян - Бронислава Александровича Скуратовича и Станислава Карловича Лукашевича [11, л. 7]. Причем Бронислав Александрович Скуратович уже проживал в поселке как минимум с 1899 г., поскольку именно тогда он упоминался в метрической книге Николаевской церкви соседнего села Нагорное [12, л. 59об-60].
Таким образом, процесс миграции мелкой шляхты из Беларуси в Сибирь продолжался и в начале XX в. Большинство этой шляхты не имело на родине собственной земли и арендовала земельные участки у помещиков. И хотя чиншевики в целом жили побогаче, чем бывшие крепостные крестьяне, положение их, однако, было более неустойчивым. В условиях возрастания цен на землю и перехода помещичьих хозяйств на капиталистические рельсы хозяйствования крупные землевладельцы часто разрывали невыгодные им арендные соглашения и сгоняли с обжитых участков бывших братьев по шляхетскому сословию. Об этом свидетельствуют прошения, которые обездоленные чиншевики подавали губернским властям. Например, в феврале 1909 г. шляхтич Юлиан Ивашкевич из Волосевич-ской волости Борисовского уезда обратился с прошением к начальнику губернии: «От роду я занимаюсь хлебопашеством и ни к какому другому занятию либо торговли я не способен, арендую землю, но в последнее время арендная цена произвольно стала повышаться помещиками до того, что решительно нет возможности проживать, а потому я решил выехать в Тобольскую губернию Тарскаго уезда, где живут моя сестра и племянник на занятых участках земли. Между тем я не имею никаких средств на выезд, так как я крайне беден» [13, л. 135].
Данные метрических книг Николаевской православной церкви с. Нагорного Седель-никовской волости Тарского уезда за период 1897-1918 г. свидетельствуют, что жители пос. Уразай всегда помнили о своем происхождении из околичной шляхты Минской губернии. Например, потомственными дворянами называли себя в документах представители трех семей Скуратовичей, Антона Фомича Бабицкого, Адольфа Ивановича Константиновича и Михаила Юшкевича [14, л. 35об-36; 15, л. 11об-12; 16, л. 9об-10; 17, л. 228об-229]. Все семьи, кроме Бабицки, которые были православными, принадлежали римо-католической конфессии.
Название пос. Уразай дали служащие землемерной партии по названию небольшой таежной речки, на берегу которой выходцам из Минской губернии был выделен земельный участок под поселение. Самих жителей поселка это название не устраивло. Вблизи находился еще один поселок с таким же на-
званием, основанный переселенцами из Вятской губернии. Чтобы избежать путаницы поселок вятских переселенцев стали называть Уразай-Караковский, а селение выходцев из Минской губернии - Верхне-Уразайс-кий или Поляки. В начале XX в. Владислав Антонович Скуратович от имени всех жителей пос. Верхне-Уразайского подал ходатайство в Петербург с просьбой переименовать поселение в Минск-Дворянское.
Таким образом, новое название указывало как на географическое происхождение жителей поселка, так и на их шляхетские корни. В этой истории с переименованием явственно просматривается стремление бывшей шляхты зафиксировать свою социальную принадлежность, сделать ее видимой для окрестных крестьян. Как раз в этот период стремительно возрастает волна крестьянских переселений в Тарский уезд из европейских губерний империи. Среди переселенцев было очень много выходцев из Витебской, Минской и Могилевской губернии. Причем из Минской губернии основная масса прибывала именно из Игуменского и Борисовского уездов.
Как свидетельствуют документы, в первые годы своей жизни в Сибири минская шляхта заключала браки только внутри своего сообщества. Однако со временем им все чаще приходилось родниться с окрестными крестьянами, среди которых было немало выходцев из Минской губернии. Например, после смерти жены Бронислав Александрович Скуратович в 1899 г. женился во второй раз на Xристине Ивановне Лапоть -православной девушке из семьи крестьян-переселенцев пос. Поречье [12, л. 59об-60]. Дети от этого брака были крещены в православной церкви [15, л. 11об-12; 16. л. 9об-10]. Браки шляхты католического вероисповедания с православными крестьянами становились в начале XX в. все более частыми. Этому содействовал тот факт, что образ жизни потомков шляхты практически ничем не отличался от образа жизни соседних крестьян. Священник В. Раев Николаевской православной церкви с. Нагорное, к приходу которого относился и поселок Ура-зайский, даже однажды записал в 1897 г. православного шляхтича Стефана Антоновича Бабицкого крестьянином [18, л. 30]. Но шляхтич сразу же указал священнику на его ошибку и в последующих записях С.А. Бабицкий уже фигурировал как «потомственный Дворянин» [19, л. 43 об].
Постепенно происходил процесс перехода жителей Минска-Дворянского из католичества в православие. В значительной степени это было обусловленно отдаленностью католического костела. Ближайшие храмы данной конфесси находились только в самом г. Омске и в пос. Гриневичи, расположенном далеко на севере от пос. Минск-Дворянский, а православная церковь была рядом.
Впрочем, установление в 1919 г. в Тарском уезде советской власти отодвинуло на второй план конфессиональные проблемы. По материалам переписи 1926 г. в пос. Минск-Дворянском насчитывалось 153 жителя, причем большинство из них принадлежало к белорусской национальности [20, с. 34]. А в соответствии с записями По-хозяйственной книги за 1934 г. в селении бывшей шляхты насчитывалось 169 жителей, из которых 153 были записаны поляками [21, л. 28-44]. Нам неизвестны доподлинные причины этих изменений национальной идентичности. Возможно, перепись в большей степени отражала пожелания властей, для которых польская национальность выглядела несколько подозрительной, в то время как похозяйственные книги составлялись местными работниками сельсоветов, которые в большей степени учитывали мнения самих жителей. Для последних же поль-скость отождествлялась со шляхетским происхождением и римо-католической верой, а белорусская национальность - с православием и крестьянским происхождением. Подобные стереотипы бытовали и среди мелкой шляхты Миньщины. Правда, происходившие из шляхты жители пос. Минск-Дворянского, Бабицкие, которые были православными, писались «белароссами».
Шляхетское происхождение, которое было своеобразным символическим капиталом, в новых условиях стало представлять угрозу его обладателям. В 1930-х гг. бывшая шляхта сильно пострадала от политических репрессий. Как «враги народа» были арестованы Владислав Антонович Скуратович (1881 г.р.), его сын Иван (1903 г.р.), Мечислав Викторович Скуратович (1878 г.р.). В 1937 г. арестовали Леонарда Викторовича Скуратовича (брата Мечислава), который тогда был председателем местного колхоза. От репрессий пострадали также семьи Лукашевичей и Му-равских [22, л. 3].
Похозяйственные книги 1934 г. проливают свет на имущественное положение бывшей шляхты. На то время в Минске-Дворянском проживала 31 семья, из которых только три - Гавелки, Цицулины и Лаптевы - не принадлежали к дворянству, но также происходили из белорусских переселенцев. Жители поселка не являлись особо зажиточными. Например, ни у кого не было своих лошадей. В собственности крестьян насчитывалось 35 коров, 46 телят, 103 овцы, 104 ягнят, 30 свиней, 73 поросенка. Средняя семья в поселка имела корову, 1-2 телят, 3 овцы и 3-х ягнят, свинью и 2-х поросят. Усадьбы обычно включали избу, амбар и овчарню. Не имели своих построек 5 семей. Можно утверждать, что сибирские переселенцы жили в материальном плане беднее, чем их предки в Минской губернии. Для сравнения, мы исследовали имущественное положение жителей шляхетской околицы Лозино в Борисовском уезде за 1863 г.
(именно относительно этой околицы сохранились самые подробные статистические данные) [23, л. 160-168]. В среднем на один двор в этой околице приходилось 1-2 лошади, 2-3 коровы, 1 теленок, 3-4 свиньи, 4 овцы. Усадьбы состояли из избы, амбара, нескольких хлевов и сараев. Но здесь следует учитывать тот факт, что сведения похо-зяйственных книг относились уже к периоду колхозной жизни, когда крестьянство и в Беларуси, и в Сибири было беспощадно ограблено властью во время сплошной коллективизации.
После Второй мировой войны сибирские потомки минской шляхты стали менять в официальных документах национальность с польской на русскую. Например, репрессированный в 1930 г. Иван Владиславович Скуратович в 1935 г. вернулся в родную деревню, но вскоре вынужден был переехать в другой населенный пункт. В 1937 г. он вместе с женой - Юлией Мечиславовной Скуратович, дочерью Мечислава Викторовича Скуратович и двумя своими детьми переехал в с. Новологиново Большеречен-ского района Омской области, откуда был призван во время войны на фронт. После войны Иван и Юлия Скуратовичи, обновляя будто бы потерянные документы, изменили польскую национальность на русскую. Их дети, внуки и правнуки уже считают себя русскими, хотя и помнят о своем польско-дворянском происхождении. Переход к русской идентификации постепенно происходил и в остальных семьях Минска-Дворянс-кого. Например, правнуки Степана Карловича Лукашевича, чьи дети и внуки официально писались поляками [24, к. 18], считают себя русскими [25, к. 8]. Этот процесс был вызван массовыми репрессиями, когда шляхетское происхождение и польская национальность могли послужить дополнительными основаниями для ареста и обвинения в антисоветской деятельности.
Таким образом, минская околичная шляхта смогла достаточно неплохо приспособится к суровым климатическим условиям Прииртышья. Впрочем, и в Минской губернии, как свидетельствуют материалы российской администрации, эта шляхта проживала в лесной заболоченной местности. На протяжинии достаточного долгого времени переселенцы в пос. Минск-Дворянское стремились сохранить шляхетскую идентичность и не допускать чужих в свою среду и только в середине XX в. начинается размывание этого полузакрытого сообщества, представители которого постепенно переселяются в иные населенные пункты и принимают русскую идентичность.
ПРИМЕЧАНИЕ
1 Шляхта - дворянское сословие в Речи Посполи-той. Околицами или застенками в Беларуси называли поселения мелкой шляхты. В государст-
венных указах и рескриптах эта группа дворянства называлась «дворяне-земледельцы».
2 Должность военно-уездного начальника была введена в Северо-Западном крае генерал-губернатором М.Н. Муравьевым в связи с восстанием 1863 г. и обладала широкими властными полномочиями.
3 Здесь и далее информация предоставлена И. В. Скуратович.
4 Возможно, что Гавелки были родом из деревни Довголенки Крипнянской волости Белостокского уезда Гродненской губернии. В апреле 1865 г. из этой деревни были высланы в Томскую губернию «за неповиновение местным властям» 12 крестьян, среди которых были Иван Рохов Гавэлка и его сын Иван (Национальный истарический архив Беларуси в Гродно, Ф. 3. Оп. 1. Д. 43. Л. 6 об).
ЛИТЕРАТУРА
[1] Sikorska-Kulesza J. Deklasacja drobnej szlachty na Litwe i Biatorusi w XIX wieku. Warszawa, 1995. 124 s.
[2] Самбук С. М. Политика царизма в Белоруссии во второй половине ХІХ века. Минск : Наука и техника, 1980. 224 с.
[3] Статистические таблицы Российской империи. Вып. 2. Наличное население империи за 1858 г. / под ред. А.Б. Бушена. СПб. : Тип. К. Вульфа, 1863. 356 с.
[4] Jotanta Sikorska-Kulesza. Weryfikacje szlachectwa jako instrument stanowej degradacji drobnej szlachty na Litwie i Biatorusi w latach 1831-1868 // Przeglqd Wschodni. Т. II. 1992/93. Z. 3(7). S. 557572.
[5] Зайцев В. М. Социально-сословный состав участников восстания 1863 г. Опыт статистического анализа. М. : Наука, 1973. 232 с.
[6] Камзолова А. А. Политика самодержавия в Северо-Западном крае в эпоху Великих реформ. М. : Наука, 2005. 384 с.
[7] Национальный исторический архив Беларуси в Минске (НИАБ в Минске). Ф. 295. Оп. 1. Д. 1522.
[8] Там же. Д. 2420.
[9] Там же. Д. 3026.
[10] Там же. Ф. 242. Оп. 1. Д. 2625.
[11] Казенное учреждение Омской области «Исторический архив Омской области» (КУ ИсА). Ф. 183. Оп. 3. Д. 459.
[12] Там же. Ф. 16. Оп. 16. Д. 72.
[13] НИАБ в Минске. Ф. 1595. Оп. 1. Д. 1927.
[14] КУ ИсА. Ф. 16. Оп. 6. Д. 366.
[15] Там же. Д. 380.
[16] Там же. Д. 406.
[17] Там же. Д. 443.
[18] Там же. Оп. 13. Д. 64.
[19] Там же. Ф. 16. Оп. 6. Д. 400.
[20] Список населенных мест Сибирского края. Т. 1. Новосибирск, 1928. 821 с.
[21] Тарский филиал казенного учреждения Омской области «Исторический архив Омской области» (ТФ КУ ИсА). Ф. 719. Оп. 1. Д. 1.
[22] Перевалов Л. В. Исполненный тематический запрос «Из истории села Минск-Дворянск» // ТФ КУ ИсА. Ф. 620. Оп. 1. Д. 13.
[23] НИАБ в Минске. Ф. 295. Оп. 1. Д. 1522.
[24] Музей археологии и этнографии Омского государственного университета им. Ф.М. Достоевского (МАЭ ОмГУ им. Ф.М. Достоевского). Ф. 1. П. 163-5.
[25] Там же. П. 2002-5.
