Миноритарные языки и миграция: на примере мигрантов из национальных регионов России в Западной Европе Текст научной статьи по специальности «Языкознание и литературоведение»

4. Aristotle's Rhetoric First published The May 2, 2002; substantive revision Mon Feb 1, 2010 Stanford Encyclopedia of Philosophy. - URL: https://plato.stanford.edu/entries/aristotle-rhetoric/ (дата обращения: 15.02.2017).

5. Начёрная, С. В. Топосы - «общие места»: теоретическое осмысление проблемы / С. В. Начёрная // Вестник ЧПГУ. Филология и искусствоведение. - 2010. - № 1. - С. 349-351.

6. Ассуирова, Л. В. Топосы как речевые категории и структурно-смысловые модели высказывания: автореф. дисс. ... канд. филол. наук / Л. В. Ассуирова. - М., 2004. - URL: http://www.dslib.net/teoria-vospitania/toposy-kak-ritoricheskie-kategorii-i-strukturno-smyslovye-modeli-porozhdenija.html (дата обращения: 15.02.2017).

7. Ломоносов, М. В. Краткое руководство к красноречию / М. В. Ломоносов // Полное собрание сочинений. Том седьмой. Труды по филологии (1739-1758 гг.) - М.-Л.: Изд-во Академии наук СССР, 1952. - С. 89-378.

8. Зеленецкий, К. П. Исследования о риторике в её наукообразном содержании и в отношениях, какие она имеет к общей теории слова и логике / К. П. Зеленецкий. - Одесса: Гор. тип., 1846. - 137 с.

9. Москвин, В. П. Аргументативная риторика: теоретический курс для филологов / В. П. Москвин. - Ростов-на-Дону: Феникс, 2008. -637 с.

10. Хазагеров, Г. Г. Топос vs. Концепт: к изучению топосферы культуры / Г. Г. Хазагеров // Известия ЮФУ. Филологические науки. - 2008. - № 3. - С. 6-26.

11. Harrington, E. W. A Modern Approach to Invention / E. W. Harrington // Quarterly Journal of speech. 48 (1962): 373-378.

© Хазагеров Г. Г., 2017

УДК 81'246.2:36

МИНОРИТАРНЫЕ ЯЗЫКИ И МИГРАЦИЯ: НА ПРИМЕРЕ МИГРАНТОВ ИЗ НАЦИОНАЛЬНЫХ РЕГИОНОВ РОССИИ В ЗАПАДНОЙ ЕВРОПЕ

Э. В. Хилханова

Восточно-Сибирский государственный институт культуры

В статье излагаются результаты проекта, направленного на изучение процессов определения и (ре)конструкции этнической идентичности и её связи с языком и культурой национальных меньшинств, эмигрировавших в Западную Европу из России в перестроечные и постперестроечные годы. Исследование показало, что статус мигранта принципиально не меняет паттерны соотношения между Я1 (этническим языком) и Я2 (русским языком), сложившиеся у данной группы до эмиграции. Выяснено, что миноритарные языки мигрантов вносят вклад в формирование символической этничности, в результате чего последняя поддерживается с помощью невербальных культурных маркеров.

Ключевые слова: миноритарные языки, Российская Федерация, миграция, Западная Европа, этничность.

В данной статье изложены некоторые результаты пилотного проекта, разработанного на стыке этносоцио-лингвистики и культурной антропологии. Цель проекта заключалась в изучении процессов, связанных с проблемами определения и (ре)конструкции этнической идентичности и её связи с языком и культурой по отношению к иммигрантам нерусского происхождения из бывшего СССР и постсоветской России, которые иммигрировали в страны Западной Европы во время и после перестройки, то есть в рамках так называемой четвёртой и пятой «волн» русской эмиграции. До эмиграции они были объединены сходством языковой ситуации, но имели разную этническую принадлежность. Под сходством языковой ситуации мы понимаем следующее: каждая этническая группа имеет свой этнический язык (Я1), владеет русским языком (Я2) и говорит / начала говорить на языке принимающей страны (Я3) по прибытии в соответствующую страну.

Сама постановка проблемы идентичности в таком ракурсе обусловлена сложностью (само)идентификации людей, выросших и сформировавшихся в бывшем Советском Союзе с его идеологией пролетарского интернационализма, владевших или овладевших русским языком как языком межнационального общения и оказавшихся впоследствии за границей. За советский период сформировалась многонациональная общность людей, объединённых общей историей, культурой и (русским) языком, но сохраняющих при этом свою этнокультурную идентичность. Проблематичный характер связи языка и этнической идентичности отражается в самом термине «русский», используемом как в повседневной речи, так и в научной литературе в отношении всех иммигрантов из государств бывшего СССР, хотя они представляют собой гетерогенную и многоязычную группу людей и связь между языком и этнической идентичностью у них отнюдь не однозначна.

Эмиграция из бывшего Советского Союза в страны дальнего зарубежья от начала перестройки и по настоящее время носит беспрецедентный по своим масштабам характер. Мы не будем вдаваться в сложности миграционного учёта (это не входит в наши задачи), однако заметим, что учёные, занимающиеся данной проблемой, сходятся в том, что статистика здесь несовершенна, она отличается от страны к стране, не совсем понятно, кого считать мигрантами при наличии постоянной, временной, циркулярной, транзитной миграции и т. д. Если говорить о миграции из Российской Федерации, то, согласно переписи населения 2002 года, общее количество эмигрантов, выехавших из России с 1989 года, составляет около 5 млн., из них 76 % мигрировали в страны бывшего СССР. Соответственно миграция в страны Евросоюза составила 24 %, то есть одна четверть всего миграционного потока. Из них 59 % россиян выехали в Германию, 24 % - в Израиль и 11 % - в США. В 2011 году статистика, данная российскими консульствами, оценивала количество российских граждан, постоянно проживающих за границей, в 1 706 103 человека, временно проживающих - в 162 301, что в совокупности составляет 1 868 404 мигрантов [1].

Для нашего исследования было важнее другое: отсутствие статистики относительно этнической принадлежности иммигрантов из России, поскольку в ней учитывается только гражданство и все российские граждане за границей автоматически становятся «русскими». Путаницу вносит и то, что, во-первых, в большинстве евро-

пейских языков нет появившейся в перестроечное время дифференциации между понятиями «российский» и «русский», первое из которых обозначает гражданство, а второе - национальность; ср: Russian - в английском языке или Russisch - в немецком. Во-вторых, немаловажное значение имеет и разница, вкладываемая в понятия nationality, ethnicity в английском языке и национальность, этничность в русском языке.

Тем не менее, в проведённом нами исследовании мигрантами считались те, кто находился в странах Западной Европы не менее трёх лет. Это достаточный временной промежуток, чтобы делать какие-то выводы о том, что происходит с идентичностью, культурой и языком в другой стране.

Основным инструментом сбора необходимых данных в рамках проекта стало социолингвистическое интервью, основанное на стандартизированной анкете. Мы опросили двадцать шесть информантов в четырёх европейских странах: Германии, Франции, Великобритании и Швейцарии. Информанты представляли две страны -Россию и Казахстан, и три этноса - бурят, казахов, и якутов. Исследовались только мигранты первого поколения: это, как известно, существенный фактор, потому что язык страны происхождения мигрантов, как правило, теряется в третьем поколении.

Как уже говорилось ранее, исследуемая группа объединена сходством лингвистического прошлого, определяемого государственной этноязыковой политикой Советского Союза, повлёкшей за собой языковую ассимиляцию и языковой сдвиг в сторону русского языка. Однако этнические идентичности пережили частичную или полную потерю титульных языков, подтверждая тем самым конструктивистский подход в объяснении связи языка и этнической идентичности. Тем не менее, сильная трансформация этничности национальных меньшинств имела место, иногда проявляясь в конфликте идентичности, негативной идентичности и т. д. (подробнее об этом см., например: [2]). Отношение к этническим языкам также демонстрировало широкий диапазон, варьируясь от очень положительного до игнорирования или негативного отношения к ним. Статус русского языка колебался от лингва-франка до Я1. Это тот «лингвистический багаж», с которым мигранты нерусских национальностей мигрировали в Европу.

Наше исследование показало, что, несмотря на процессы этнического возрождения с конца ХХ века, который отмечается учёными по всему миру, национальные государства являются всё же основным фактором, определяющим витальность миноритарных и региональных языков. Это отчётливо видно, в частности, на примере современного Казахстана. Сведения, данные информантами о владении языками и языковой ситуации в Казахстане, свидетельствуют о том, что уровень владения государственным казахским языком у молодого поколения лучше, чем у более старшего, хотя возрастная разница между информантами была всего 6-8 лет (информанты были 1983, 1989 и 1992 годов рождения). В свою очередь, старшее поколение граждан Казахстана лучше владеет русским языком.

Для российских национальных меньшинств со времени распада Советского Союза взаимоотношения между русским и более чем 150 другими языками Российской Федерации существенно не изменились. После периода «мобилизованного лингвицизма» 1990-х годов, когда почти во всех национальных республиках Российской Федерации были приняты законы о языках, концепции по развитию титульных языков, титульные языки были введены в школьное образование, казалось, что возрождение малых языков не за горами. Однако впоследствии реальность оказалась не столь радужной. Конечно, по сравнению с советским периодом присутствие языков меньшинств в школьном образовании увеличилось, в некоторых национальных республиках, например в Татарстане, существует полный цикл образования вплоть до высшего на титульном языке, но общая тенденция языкового сдвига в пользу мажоритарного - русского - языка сохраняется. Миноритарные языки имеют тенденцию ухода из сферы реального спонтанного речеупотребления и перехода в символическую сферу. Другими словами, большинство миноритарных языков Российской Федерации, за исключением, может быть, якутского, татарского, тувинского и языков Северного Кавказа, утрачивают коммуникативную функцию, сохраняя при этом функцию идентичности, функцию хранителя культуры и другие функции, которые многими учёными определяются как небазовые функции языка.

Наше исследование показало, что статус мигранта принципиально не меняет паттерны соотношения между Я1 и Я2, их ролевые функции, частоту употребления, сложившиеся у данной группы до эмиграции. И это неудивительно, поскольку они мигрировали уже во взрослом возрасте (самому молодому из опрошенных нами мигрантов было 24 года). Нерусские мигранты воспринимают себя как группу или индивидов, объединённых с другими русскоговорящими мигрантами посредством общего советского прошлого и культуры, но в то же время и как отдельные этнические группы. При этом этничность поддерживается не языком, а другими, невербальными культурными маркерами из сферы как материальной (одежда, украшения, еда и т. д.), так и духовной культуры (религия, народные и религиозные праздники, духовные ценности, ритуалы и традиции). Русский язык играет ту же роль, которую он играл в бывшем Советском Союзе, - роль языка межнационального общения. Однако это не говорит о том, что постсоветские мигранты представляют собой дружное, воспринимаемое как единое целое сообщество. Напротив, миграция из бывшего СССР очень фрагментирована, и этнический фактор также вносит вклад в эту фрагментацию, наряду со многими остальными: классовыми, гендерными, индивидуальными и пр. Д. Малютина пишет об этом так: «...in the case of Russian-speakers from post-Soviet countries [...] one can use the term 'community' only as a heuristic device rather than a definition of a concrete, unified, tightly knit and homogeneous group. 'Community' denotes the commonalities of historical, linguistic, sociocultural, ethnic, and national character that exist among most of the recent Russian-speaking migrants to the UK, but does not automatically imply that these commonalities are seen as necessary prerequisites for the formation of social networks in practice. This nuanced use of

'community' can be explained by the internal differences and tensions among members of this loosely defined group which do not allow to approach it as a unified entity» [3, с. 34].

В заключение можно отметить, что глобализационные тенденции последних десятилетий меняют модели интеграции иммигрантов в общество принимающей страны. Современные средства коммуникации, уровень образования, повысившийся уровень благосостояния и мобильности постсоветских иммигрантов, по сравнению с предыдущими «волнами» эмиграции, позволяют современным иммигрантам быть ориентированными на две культуры одновременно: на новую «принимающую» культуру, но без отказа от своего культурного наследия.

Перед ними не стоит необходимость безвозвратной смены своей лингвистической, культурной, этнической идентичности; вместо этого могут возникать множественные и промежуточные языковые и этнические идентичности, сочетающие интеграцию в новое государство и поддерживающие при этом трансграничные связи. Термин «транснационализм», введённый Н. Глик-Шиллер [4, с. 9], наиболее точно описывает эту ситуацию.

Библиографический список

1. EU Neighborhood Migration Report 2013. - URL: http://cadmus.eui.eu/bitstream/handle/1814/27394/MPC_EU_NeighbourhoodMigration Re-port2013_web.pdf?sequence=5 (дата обращения: 21.12.2015).

2. Хилханова, Э. В. Факторы коллективного выбора языка и этнокультурная идентичность у современных бурят (дискурс-аналитический подход) / Э. В. Хилханова. - Улан-Удэ: Издательско-полиграфический комплекс ФГОУ ВПО ВСГАКИ, 2007. - 205 с.

3. Malyutina, D. Migrant friendships in a super-diverse city: Russian-speakers and their social relationships in London in the 21st century / Darya Malyutina; With a foreword by Claire Dwyer. - Stuttgart: Ibidem-Verl., 2015.

4. Glick Schiller, N. Towards a definition of Transnationalism: Introductory Remarks and Research Questions / N. Glick Schiller, N. Basch, L. Blanc-Suanton, // Towards a Transnational Perspecitve on Migration. Race, Class, Ethnicity, and Nationalism Reconsidered. - New York., 1992. - P. 9-14.

© Хилханова Э. В., 2017

УДК 811.512.153:[8Г27:8Г38]

КОНЦЕПТ КИРТ1Н1С «ВЕРА» В ХАКАССКОЙ ЯЗЫКОВОЙ КАРТИНЕ МИРА

М. Д. Чертыкова

Хакасский государственный университет им. Н. Ф. Катанова

Статья посвящена описанию концепта киртшк «вера» в хакасской языковой картине мира, определению способов его вербализации в когнитивном пространстве и его языковому отражению. Семантико-когнитивному анализу подвергаются разноуровневые, но находящиеся в семантическом и когнитивном взаимодействии, лексические единицы с семантикой веры, выделяются их основные зоны в данной концептуальной структуре и выявляется их лингвокультурная специфика.

Ключевые слова: хакасский язык, картина мира, концепт, киртт^ «вера».

В последние десятилетия мы наблюдаем активное развитие лингвокультурологической науки, изучающей факты проявления в языке базовых для мировидения нации концептуальных структур. Исследования в данной области доказывают, что языковые вербализации тех или иных концептов отражают национальную картину мира - ментально-нравственные устои жизни общества и нации [1; 2; 3; 4; 5 и др.]. О значимости ключевых слов и способах экспликации выражаемых ими концептов А. Д. Шмелёв пишет: «Можно считать лексическую единицу некоторого языка «ключевой», если она может служить своего рода ключом к пониманию каких-то важных особенностей культуры народа, пользующегося данным языком» [6, с. 13]. Если ключевые концептосферы в русском и западноевропейских языках изучены в достаточной степени и продолжают активно изучаться, то в тюркских языках (в том числе и в хакасском) изучение данной тематики пока ещё находится на начальной стадии. Вопросы лингвокультурологии, концептосферы, языковой картины мира на данном этапе обсуждаются линвгистами в основном на материале тюркских языков При-волжья [7; 8; 9; 10; 11; 12 и др.].

Такие понятия, как «вера», «надежда», «любовь», «добро», «истина» и другие, являются центральными кон-цептосферами в любом языке, поскольку они представляют феномен культуры, ментальной и духовной жизни человека. Семантико-когнитивный анализ понятийного содержания данных концептов позволяет выявить их различные аспекты, отражающие целостный, чувственный и рациональный образ.

Цель статьи - выявление и описание концепта кирт1тс «вера» в хакасской языковой картине мира и определение способов его вербализации в когнитивном пространстве и его языковом отражении. Вопросам выявления логико-когнитивных и семантических особенностей понятия веры, способам его вербализации в сознании человека и в языке посвящено немало трудов в различных областях науки: в философии, психологии, литературоведении, лингвистике. На материале хакасского языка данный концепт впервые рассматривается с лингво-культурной и семантико-когнитивной точек зрения.

В хакасском языковом сознании ядром концепта «вера» является лексема кирт1тс (-з/) «1) надежда, вера, доверие; 2) убеждение, верность (идее, учению)» [13, с. 172]. Как известно, вера - это один из базовых человеческих атрибутов и жизненных ценностей, который, согласно неписаным нравственно-этическим нормам, должен присутствовать в каждой личности, о чём свидетельствуют распространённые высказывания, передающие следующие смыслы: Полган на юзще киртшс поларга ла кирек - 'В каждом человеке должна быть вера'; Киртшю чох хайди чуртап алар? - 'Как можно прожить без веры?' Заметим, что данное личностное свойство -