CC BY
38
ФАКТЫ, СОБЫТИЯ, ЛЮДИ
В.М. Шевырин
МИХАИЛ ВАСИЛЬЕВИЧ ЧЕЛНОКОВ
Шевырин Виктор Михайлович - кандидат исторических наук, ведущий научный сотрудник ИНИОН РАН.
«Природный выразитель лучших и сильных сторон русской буржуазии», - так характеризовал Михаила Васильевича Челнокова П.Б. Струве, который считал себя его личным другом. Он видел в Челнокове «во многом замечательного», незаурядного и интересного человека, самобытного и оригинального. Это был, писал Струве, выдающийся политический деятель, умный, независимый и честный и являл собой одного из самых интересных людей, которых он когда-либо встречал. По словам Струве, не так уж часто живые культурные интересы и широкая образованность встречаются в соединении с большим здравым смыслом и с подлинной деловитостью. Западник по своему миросозерцанию, «кадет» по своей партийной принадлежности и позиции, Челноков всю жизнь духовно и душевно тяготел к славянофилу, «октябристу», а потом - «мирнообновленцу» Д.Н. Шипову. Но в Шипове не было «буржуазного», «купецкого» крепкого реализма, которым «до мозга костей был проникнут и которым именно был так силен Челноков», у которого при необычайной умственной трезвости был и несравненный юмор. Политическая проницательность Челнокова получала от его неистребимого юмора какое-то мягкое и ровное освещение. Челноков, отметил Струве, как трезвый и бытовой реалист «непосредственно ощущал левую опасность и тяготел направо по "деловой" природе своего "буржуазного" духа».1..
Вождь кадетской партии П.М. Милюков также оставил в своих воспоминаниях яркую «зарисовку» Челнокова как о «самородке», органически сросшемся с почвой, на которой вырос: «Со своим тягучим как бы м-а-с-ковским говорком, он не был создан для ораторских выступлений...; зато он был очень на месте, как свой, в московской купеческой среде; и всюду он вносил свои
качества проницательного ума, житейской ловкости и слегка скептического отношения к вещам и людям»2.
Собственно, эта среда и работа Челнокова в земском и городском самоуправлении, природный ум, энергия, способности и выдвинули его в первый ряд общественно-политических деятелей России начала XX столетия.
Родился он 5 января 1863 г. в купеческой семье. Окончил 4 класса Лазаревского института. Постоянно занимался самообразованием. Круг его интересов был весьма широк (литература, архитектура, живопись и т. д.). В 1879 г. в связи со смертью отца, В.Ф. Челнокова, ему, 16-летнему юноше, пришлось заняться торгово-промышленной деятельностью (в основном производством кирпича и стройматериалов и торговлей ими). В том же году произошла и крутая перемена в его личной жизни: он женился на Е.К. Шапошниковой, дочери купца. Этот брак был счастливым. Переписка супругов, носившая очень доверительный характер, - прекрасный источник, позволяющий судить и об их общественной жизни, и высоких духовных устремлениях3.
В 1889 г. Челноков впервые вступил на путь общественного служения: стал гласным уездного и губернского земского собрания. А уже через два года он - председатель московской уездной управы (до 1894 г.). Одновременно Михаил Васильевич работал в городском самоуправлении (гласный Московской городской думы, а в 1904-1906 гг. - член ее управы).
Объективные потребности развития местного самоуправления сдерживались царской администрацией, что вызывало недовольство многих земских и городских деятелей. Их элита в 1899 г. создала в Москве полуконспиративный кружок «Беседа», в котором животрепещущие вопросы земской и городской работы обсуждались в связи с общим положением в стране. В этот кружок известных деятелей местного самоуправления вошел и Челноков.
Московское земство и городское самоуправление имели в своем составе ярких прогрессивных гласных, благодаря которым Москва шла в авангарде оппозиционного движения в России. Челноков наряду с Н.И. Астровым, Н.М. Кишкиным, Н.Н. Щепкиным и другими руководил работой прогрессивных гласных. Он был и одним из тех либеральных деятелей, которые стояли у истоков земской оппозиции, рельефно проявившейся в земско-городских съездах 1902-1905 гг. В 1904-1905 гг. Михаил Васильевич - одна из ключевых фигур в Общеземской организации.
Не удивительно, что уже в самом начале XX столетия Челноков в глазах современников представал, как писал ему Е.Н. Трубецкой, «знающим и способным деятелем земского и городского самоуправления»4. Бурные события начала века тревожили его. Японская война, всеобщая забастовка, «ужасы вооруженного восстания» прервали на время поступательный ход городского хозяйства. «В мирную жизнь городских учреждений, - писал Челноков, - ворвалась политика и принесла расколы, раздоры, разделы. Закипели страсти»5.
Во время всеобщей забастовки 1905 г. городская управа почти совсем отстранилась от дела. Создалось подобие исполнительного органа, ее заменяющего, в составе А.И. Гучкова, М.Я. Герценштейна, В.Ф. Малинина, М.В. Челнокова, Н.Н. Щепкина. Эта комиссия занималась городским хозяйством.
Челноков активно участвовал в политической борьбе. В составе соединенной комиссии он вырабатывал партийную платформу при подготовке предстоящего съезда кадетской партии. Он полагал, что главным в ее деятельности должна стать подготовка в Булыгинскую, - законосовещательную Думу. Так, уже в период организационного оформления кадетской партии он оказался на ее правом фланге.
Графиня Е. Уварова, с которой Челнокова связывали узы дружбы, в письме от 1 октября 1905 г. укоряла его, что он становится «ужасно партийным человеком», не жалея сил занимающимся множеством дел, - от «высшей политики» до борьбы с голодом. Действительно, Михаил Васильевич работал, не покладая рук (в совещании общественных деятелей по выработке избирательного закона в октябре 1905 г., в Общеземской организации, в органах местного самоуправления). После опубликования Манифеста 17 октября Е. Уварова задает ему вопрос: «Лично Вы удовлетворены ли конституцией или Вы увлечены общим порывом и Вам начинает улыбаться демократическая республика или что-нибудь еще левее?»6. Челноков находил, что в освободительном движении благородны стремления, порывы и само это дело.
День открытия I Государственной думы он считал историческим днем. Ему верилось, что созыв Думы - это начало новой эры в истории России. На выборах в Думу он баллотировался от кадетской партии. Однако не прошел: как кадет оказался неприемлемым для октябристского большинства избирателей Московской губернии - предпринимателей и землевладельцев, напуганных эксцессами революции.
Открывшееся народное представительство обратилось в «Думу народного гнева». В этих условиях срывалось сотрудничество власти и общества, и без того настороженно и даже враждебно относившихся друг к другу. Е. Уварова писала Челнокову: «Я боялась, что Общеземская организация не найдет возможным работать с министерством и бросит голод (помощь голодающим. -В.Ш.) для протеста. Но, кажется, сейчас вы не собираетесь этого делать, не попробовши работать»7. Руководители этой организации и на самом деле, как следует из письма Г.Е. Львова Челнокову, решили не «уходить от работы» -«голодающие без нас будут страдать больше»8. Но роспуска Думы многие больше всего опасались из-за того, что не знали, «как отнесется к этому народ». Для Челнокова стало ясно, что дело идет именно к роспуску. Е. Уварова в письме к нему от 20 июня 1906 г. высказала предположение, что он после роспуска Думы уйдет в общую политику, будет работать в кадетской партии. Так оно и было. Михаил Васильевич даже пострадал за свое «кадетство»: за
его отъезд в Гельсингфорс на съезд партии без разрешения губернатора, а как член губернской земской управы он мог уехать только получив такое разрешение. Губернское по земским и городским делам присутствие, куда губернатор внес вопрос об ответственности Челнокова за нарушение закона, объявило ему замечание, на что последовало согласие министра внутренних дел9. Среди московских кадетов Челноков был влиятельной фигурой. Они избрали его в губернский комитет партии, затем товарищем председателя этого комитета. Он представлял московскую организацию на третьем и четвертом съездах, а на третьем рассматривался как один из кандидатов в ЦК, членом которого он стал годом позже.
Н.П. Вишняков, старейший представитель купеческой династии, много лет заседавший в Московской городской думе и весьма не жаловавший либералов, писал о Челнокове: «Из видных земских деятелей. Человек несомненно умный и способный, с большой энергией... Человек злой и ехидный, кадет»10.
Московская губерния выбрала его во II Государственную думу именно как кадета и благодаря соглашению кадетов с левыми. В Думе он сразу же оказался на виду. Кадеты получили главные посты в Думе: председателя, - им был избран Ф.А. Головин, и секретаря, - им стал Челноков. В.А. Маклаков, избранный в Думу от Москвы, вспоминал, что личность Челнокова, долголетнего члена губернской управы, гласного городской Думы в Москве, «человека исключительно "делового" делала этот выбор очень удачным. При баллотировке шарами он получил больше голосов (379), чем Головин (356)».11.. А.В. Тыркова, писала о Челнокове той поры: «Его живописная фигура сразу заняла в Таврическом дворце подобающее место. Энергичный, несмотря на сильную хромоту, непоседливый, подвижной, он бродил по огромному зданию, присматриваясь к новой обстановке. На умном, выразительном лице скользила улыбка старого дядьки, которому приходится мириться с тем, что дети все шалят. Он был в кадетской партии с самого ее основания, но свою независимость ревниво охранял. Челноков окончил только городское училище, был самоучкой, но перед своими учеными партийными товарищами не робел. Это был самородок, с умом живым и острым, с редким здравым смыслом, с богатым запасом метких словечек... С кадетами-земцами он был давно дружен. Кадетских профессоров недолюбливал, довольно зло острил над ними на своем выразительном, чистом, без тени книжной порчи русском языке с протяжным московским аканьем. Его раздражало лидерство Милюкова. Он называл его Милюк-паша и держался в стороне от петербургской кадетской группы, где влияние Милюкова чувствовалось особенно сильно. Эта своеобразная отдаленность не помешала партии провести Челнокова на важную должность секретаря Государственной думы. Он был достойным преемником Шаховского, дельный, практичный, способный»12. Я.В. Глинка, одиннадцать лет фактически возглавлявший думскую канцелярию, со знанием дела отмечал: «Всем ворочал
Челноков. Головин был марионеткой в его руках.».13. Челноков развил бурную деятельность в качестве секретаря Думы. Его желание быть независимым от государственных чиновников в деле управления канцелярией заставляло его ускорить составление ее штатов, которые и были внесены им в Думу всего через месяц после ее открытия. Но II Дума так и не успела их утвердить. Челноков старался и сам подбирать служащих канцелярии. Так, он вызвал в Петербург Н.И. Астрова, имевшего богатый опыт секретарства в Московской городской думе.
Михаил Васильевич оставил свой след в истории II Думы и участвуя в переговорах кадетов (П.Б. Струве, В.А. Маклаков, Н.С. Булгаков, М.В. Челноков) со Столыпиным. Эти члены кадетской фракции пытались воздействовать на премьер-министра, чтобы предотвратить роспуск Думы и наладить ее сотрудничество с правительством. В.А. Маклаков видел в Столыпине «не врага нашему делу, а союзника, с которым столковаться возможно»14. Как вспоминал Ф.А. Головин, Столыпин искал разговоров с кадетами. Головин отослал его к Челнокову. Столыпин встречался и с Маклаковым, беседу с которым закончил оптимистически: «Ну что же? Будем и дальше работать»15. О своей беседе со Столыпиным Маклаков рассказал только тем близким единомышленникам, которых во фракции кадетов шутя называли «черносотенными», -Челнокову, Булгакову и Струве. Из этой «четверки» Столыпина чаще других видел Челноков. Он с ним встречался как секретарь Думы. Как человек общительный, мог обо всем разговаривать и старался содействовать сближению Столыпина и с другими депутатами, в частности, с Н.В. Тесленко и И.В. Гес-сеном. Челноков, в отличие от многих деятелей того времени, был склонен верить в работоспособность Думы. Г.Е. Львов, хорошо знавший «думские» настроения Челнокова, писал ему в марте 1907 г.: «Что же Думу не разгонят, будет и поработаете? Что-то не чается. Дай Вам Бог и поможет вам Бог»16. Когда Челноков повидал Столыпина, он пришел к своим единомышленникам озабоченный: «Столыпин, - рассказывал он своим красочным языком, - помешался на аграрном вопросе». Премьер сказал Челнокову: «Прежде я только думал, что спасение России в ликвидации общины; теперь я это знаю наверно. Без этого никакая конституция в России пользы не сделает». Челноков прибавлял от себя: «Когда Столыпин наделает своих "черносотенных мужичков", он будет готов им дать какие угодно права и свободы»17..
Челноков склонялся к мнению, что компромисс вполне достижим и считал, что Столыпин готов был пойти на отчуждение земли, но с условием, что «оно не будет провозглашено как принцип для повсеместного проведения» 18.
Но неожиданно подкралась развязка: Столыпин потребовал у Думы согласия на арест 16 социал-демократов и устранения из нее других 55 членов социал-демократической фракции. Но пока в комиссии Думы шли дебаты о деле социал-демократов, не прекращались закулисные переговоры со Столы-
пиным с целью повлиять на него и спасти Думу. Маклаков, Струве и Булгаков поручили Челнокову устроить их встречу со Столыпиным, который и принял всех в Елагинском дворце поздним вечером 2 июня 1907 г. В ходе беседы с ним выяснилось, что камень преткновения в отношениях Думы и правительства - аграрный вопрос. На нем, по мнению Столыпина, «конфликт неизбежен».
Если II Дума просуществовала всего 103 дня, то III - весь пятилетний срок. Челноков был избран в нее от Москвы. Кадетская фракция и прогрессисты выставили его кандидатуру на избрание в товарищи секретаря Думы. Челноков отказался: не хотел в резко поправевшей Думе (в связи с изменением избирательного закона 3 июня 1907 г.) быть под началом правого секретаря.
В Думе Челноков резко выступил против предложения об учреждении должности начальника думской канцелярии, считая, что бюрократия рвется установить свой контроль над Думой. «Нам нужно, - говорил он, - чтобы и в Государственной думе, и в ее канцелярии, в ее делопроизводстве хозяином была бы Государственная дума. Поэтому все то, что умаляет влияние секретаря Государственной думы на ход распорядка дел в канцелярии, мы, по моему глубокому убеждению, принять ни в коем случае не можем.»19. Слово Челнокова оказалось решающим - предложение было отвергнуто.
В Думе и вне ее Челноков был близок к прогрессистам. Они постоянно приглашали его на свои собрания. Многих лидеров складывающейся партии прогрессистов он давно знал лично и, в свою очередь, был авторитетен для них. Известный московский промышленник С.И. Четвериков писал ему еще в январе 1907 г.: «Меня тронула Ваша вера в чистоту и устойчивость моих конституционных убеждений»20. Наряду с Четвериковым, А.И. Коноваловым, братьями Рябушинскими и другими прогрессивными предпринимателями он участвует в начавшихся в 1908 г. «экономических беседах» с учеными. Здесь обсуждался широкий круг экономических, социальных и политических вопросов.
Но при всей востребованности его на всероссийском уровне Челноков продолжал активно работать и в органах местного самоуправления. В условиях поправения московского земства, что выразилось и в избрании председателем губернской управы Н.Ф. Рихтера (при его избрании Челноков демонстративно покинул собрание), даже обсуждение обычных, рутинных вопросов превращалось в настоящие баталии. Губернатору даже казалось, что Челноков «всегда старался внести во всякое собрание агитационный характер и лягнуть администрацию», не щадя и персону губернатора21.
Столкновения происходили и в городской Думе. 2 января 1908 г. состоялись выборы московского городского головы. Баллотировались Н.И. Гучков и Челноков. Выборы прошли в борьбе. Дума разделилась на правую и левую группировки. Н.И. Гучков входил в более консервативную часть Думы.
Н.И. Гучков победил 73 голосами против 65. По деловым качествам Челноков не уступал Н.И. Гучкову. Свидетельство тому - его высокопрофессиональная деятельность в различных сферах городского и земского самоуправления. Он занимался оценкой фабрик и заводов, школьным делом, попечением, вопросами здравоохранения, работал в ревизионной комиссии и т.д. Но доминировавшее тогда в избирательной среде «октябристское» настроение принесло победу Н.И. Гучкову.
Нелегко приходилось Челнокову и как депутату Государственной думы, члену кадетской фракции. Г.Е. Львов писал ему в конце 1907 г. в Петербург: «Противно брать газеты в руки, до чего отвратительное чувство вызывают вести о поведении правых и умеренных октябристов. Часто вспоминаем Вас и знаем, и сочувствуем тяжелому положению».
Деловая жилка Челнокова проявилась и в Думе. Он был членом многих комиссий: о штате Государственной думы, для приемки Таврического дворца, по городским делам (зам. председателя), финансовой, бюджетной, по местному самоуправлению, о торговле и промышленности, о мерах к охранению древности и др. Выступал докладчиком комиссий: бюджетной, по городским делам. Он подписал законопроекты: «О введении земств в Сибири», «О найме торговых служащих», «О введении в Архангельской губернии местного самоуправления». Челноков вошел и в торгово-промышленную группу, состоявшую из членов Думы и Государственного совета. Из кадетов в ней был только он.
Когда пришло время выборов в IV Думу, в Москве сенсацией стал провал на выборах А.И. Гучкова. Москва, настроение которой изменилось, полевела, предпочла ему Челнокова, который был избран от первой курии 18 октября
1912 г. В Думе он вошел в кадетскую фракцию и представлял ее в ряде комиссий (бюджетной, о торговле и промышленности, по военным и морским делам)..-.
Во фракции разгорелась полемика об участии ее членов в работе комиссии по военно-морским делам. При выборе в нее правооктябристское большинство провалило всех представителей оппозиционных фракций, в том числе и кадетской вместе с ее вождем Милюковым. Единственный кандидат, который допускался в комиссию, был Челноков. Милюков сделал заявление, что в комиссию войдут все представители демократических элементов страны или никто. Но фракция кадетов дала «добро» Челнокову вступить в комиссию от прогрессистов. Милюков, обнаружив «бунт на корабле», пошел ва-банк и отказался от председательства во фракции. Челноков не выдержал этой «психической атаки», - все-таки «погоду» во фракции он не делал и близок ему по правокадетскому духу был лишь В.А. Маклаков.
Подливало масла в огонь и то, что левые кадеты в ЦК стремились вывести из партии Челнокова, Маклакова и Струве, предложив им даже в сентябре
1913 г. создать свою «национально-либеральную партию»22. «Челнокову дей-
ствительно был чужд узкий партийный догматизм, и он был способен критически оценить и себя, и свою партию». Храня верность либеральным идеалам, он тем не менее ясно видел политические пороки конституционных демократов: «страшную привычку к словам, к отрицанию, боязнь ответственности, и притом - всегда на первом месте вопрос личной верности доктринальной тактике и программе»23. Но в целом Челноков шел все же в русле партийной политики.
В 1913 г. должны были состояться выборы московского городского головы. Обострились и отношения в Московской городской думе между ее умеренной частью и прогрессивной группой, в которую входил Челноков и кандидатура которого на грядущих выборах рассматривалась как «противовес» Н.И. Гучкову. Уже в начале января 1913 г. Г.Е. Львов, сообщая Челнокову об этих настроениях в прогрессивной группе, подчеркивал: «Если в прогрессивной группе превозобладает над мирным воинственное течение, то оно притечет к вам. Думаю, что таковым может быть естественный ход событий и не от того, что вы уж такой охотник до войны, а от того, что при действительной войне, если ее объявят, в Вашем лице есть на что понадеяться, я убежден, что не воинственность, а ваша решительность могла бы прямо выручить Москву»24.
Но Г.Е. Львов не сбрасывал со счетов и собственную кандидатуру. Вместе с Львовым руководители прогрессивной группы, насчитывавшей 78 голосов, обсуждали вопрос о том, какая кандидатура, его или Челнокова, «имеет больше шансов на успех.»25. Оказалось, что Львова. И Челноков был тому, видимо, рад. По крайней мере Львов благодарно писал ему в 20-х числах января: «Очень тронут вашим участием и тем громадным трудом, который вы выполнили за эти дни ради Москвы и меня»26.
Н.И. Гучков, понимая, что шансов вновь быть избранным городским головой у него немного, 22 января заявил о своем отказе баллотироваться. Москва выбрала городским головой Г.Е. Львова. Но власти не утвердили его, как и затем двух других избранных москвичами на этот пост - С.А. Чаплыгина и Л.Л. Катуара. С января 1913 г. временно обязанности городского головы исполнял В.Д. Брянский. Только в начале Первой мировой войны власти разрешили провести новые выборы. И теперь москвичи назвали имя М.В. Челнокова.
Он сделал своего рода «дубль»: стал главноуполномоченным Всероссийского союза городов (14 сентября 1914 г.) и городским головой (29 сентября 1914 г.). Уже при выдвижении его кандидатуры городским головой, он открыто заявил, что откажется от партийной деятельности в случае его утверждения. Когда это утверждение стало фактом, Михаил Васильевич объявил о своем выходе из думской фракции, что вызвало взрыв негодования у кадетов. С его стороны последовало разъяснение: отказываясь от партийной деятельности, он не отрекается от своих политических убеждений.
Под влияние потребностей войны, запросов с мест, требований военного ведомства, Красного Креста и др. деятельность ВСГ (насчитывавшего в своем составе к осени 1917 г. 630 городов из 750 существовавших в России) быстро расширялась. Организация и работа складов, санитарных поездов, врачебно-питательных отрядов, лазаретов, лабораторий, больниц, питательных пунктов, бань, прачечных, дезинфекционных камер, мастерских, помощь беженцам и многое другое - все это было той стихией, в которой Челноков чувствовал себя как рыба в воде.
Во многом благодаря его деловой хватке, энергии и уму ВСГ сыграл огромную роль в деле помощи больным и раненым воинам, в мобилизации военных усилий страны, а Москва с честью выдержала все испытания военного времени. И это при всем том, что власти постоянно чинили препоны работе союза (отказывали в ассигнованиях или задерживали их, ставили барьеры в деле помощи беженцам, борьбы с инфекционными заболеваниями и т.д.) Челноков весь ушел в практическую работу. Бывший московский городской голова князь В.М. Голицын в январе 1915 г. отметил в своем дневнике: «Был у Челнокова в Думе - он водворился в моем кабинете. Челноков мне очень понравился: он вошел в роль, и приемы очень хороши». И ранее князь писал в дневнике, что «общественные организации действуют превосходно, а московское городское управление блестяще»27.
В первый год войны Челноков считал, что ВСГ должен быть вне политики и гнал ее из организации. И сам всегда работал, не жалея сил: вел заседания, совещания, съезды, «пробивал» ассигнования, вникал во все нюансы многообразной работы союза, поддерживал контакты союза с ВЗС и военно-промышленными комитетами, был ключевой фигурой в Земгоре, участвовал в Особых совещаниях по обороне, выезжал на фронт, встречал иностранные делегации и др.
Чем дольше шла война, тем многообразнее и масштабнее становилась работа ВСГ в тылу и на фронте. На второй год войны, как отражение череды поражений, растущей разрухи и дороговизны, - в него ворвалась политика. По части революционной деятельности союзов Челноков и в эмиграции был того мнения, что «руководители союзов (ВСГ и ВЗС. - В.Ш.) ее не вносили, но она врывалась в работу союзов извне, и многие из деятелей союзов ее поощряли или во всяком случае с нею не боролись». В частности, большой ошибкой он считал «допущение рабочих на съезд» и деятельность бюро труда, а в числе поощрителей этого он указывал на Н.М. Кишкина и на Н.И. Астрова28. Так, памятный Челнокову съезд, а правильнее - совещание по экономическим вопросам, связанным с дороговизной и снабжением армии, имел место 1113 июля 1915 г. Этот «съезд», по определению генерала В.Ф. Джунковского, «далеко уклонился в сторону от прямых своих задач и посвятил большую
часть времени на политические темы, до изменения государственного строя
29
включительно».29.
На совещании он шел против митингового течения. В речах левых ораторов впервые во всеуслышание прозвучали те угрозы, которые через два года обратились в бурю, разрушившую старое российское государство. Но все-таки «погоду» на совещании делали либералы. И Челноков всемерно способствовал этому. Еще накануне совещания, в котором предполагалось участие ВСГ, ВЗС, кооперативов и рабочих, в бюро ВСГ произошел конфликт между Челноковым и Астровым из-за характера представительства рабочих на совещании. Астров выступал за созыв рабочих со всей страны, а Челноков только от столиц, причем не больше .1./.10. части всех участников. Он считал, что и в этом случае они наскандалить, конечно, могут, но повлиять на направление работы совещания будут бессильны.
В принятой на совещании резолюции впервые было высказано, что страна может победить только при условии, если власть будет в руках правительства, «пользующегося доверием страны». С точки зрения либералов, совещание как бы предупреждало, приподнимало завесу, отделявшую те дни от недалекого будущего. Астрову и в эмиграции казалось, что тогда время еще было, была еще возможность предотвратить грозу. Но это предупреждение и предостережение, как писал Астров, «к сожалению осталось гласом вопиющего в пусты-не»30. Власти считали ВСГ «опаснейшим явлением политической жизни стра-ны».31., бастионом кадетской оппозиции, враждебной власти. Правые еще больше сгущали краски: «Челноковы и К0 являются во главе движения и они -
32
власть», а не правительство и администрация.32.
Челноков на сентябрьском съезде ВСГ (1915) вел свою умеренную линию. Он не допустил участия в съезде представителей рабочих организаций, и съезд поддержал его, отклонил просьбу допустить на съезд левых депутатов Государственной думы (Керенского и Чхеидзе), а его речь, в которой он сказал, что внутреннее состояние России внушает серьезные опасения и если не будут своевременно приняты меры, то армия не одержит победы, была встречена аплодисментами. Он говорил, что первое условие победы - возобновление занятий Государственной думой, второе - обновление правительства и третье - сохранение населением самообладания. Эти три условия он предложил положить в основу решений съезда. Съезд большинством голосов принял политическую резолюцию, в которой содержалась формула создания правительства, облеченного доверием народа, и отклонил резолюцию, требующую ответственного министерства. В это время А. Наумов (будущий министр), отражая мнение либерального течения в правящих сферах, считал, что «министерские комбинации не могут не сложиться так, что правых, даже наилучших, придется устранять, если даже будет министерство не Шингарева или Гучкова, а останется тот же Щербатов. Для России в XX в. и для нас всех и детей на-
ших эти даже наиболее левые комбинации все же спасение и гарантия, что править будут какие ни есть министры, а не Пугачи и шайки анархистов, отчего на днях нас спасли кадеты, доказавшие свою выдержку и способность к государственности»33. Этот съезд, как и проходивший параллельно съезд ВЗС, избрал депутацию к царю, которая должна была высказать ему всю правду34. Среди трех избранных в депутацию (М.В. Челноков, П.П. Рябушинский, Н.И. Астров) наибольшее число голосов получил Михаил Васильевич (соответственно за и против: 111 - 22; 97 - 34; 94 - 33)35.
Но царь не принял депутацию. В либеральной среде высказывалась мысль, что это было «поворотным пунктом в настроении многих общественных кругов». Расстройство же страны усиливалось и захватывало новые области народной жизни. Этот развал и действия власти, упорно не желавшей считаться с мнением Государственной думы и общественных организаций, поощряли развитие в стране революционного процесса. Ходом событий российское общество, организовавшее работу двух союзов - ВСГ и ВЗС, вовлекалось в политическую жизнь и должно было искать выходы из трагически сложившихся обстоятельств.
Искал их и М.Н. Челноков. Наряду с рутинной работой в ВСГ и ВЗС он становится одним из руководителей Земгора и входит в прогрессивный блок. 18 августа Московская городская дума единогласно постановила просить об образовании такого правительства, которое пользовалось бы доверием народа. От имени Московской городской думы он шлет телеграмму в поддержку великого князя Николая Николаевича, когда Николай II решил сам возглавить армию. С его участием проходит и неформальная встреча с представителями делового мира Москвы. Он имеет постоянные контакты с председателем Государственной думы М.В. Родзянко, с лидерами прогрессивного блока, с министрами и сановниками. Редкий день газеты не упоминают о нем или не пересказывают его речи. В годы войны Челноков стал знаковой фигурой российского либерализма. И правящие верхи, и деятели прогрессивного блока при формировании кабинета министров допускали участие в нем Челнокова.
Челноков остро чувствовал меняющееся настроение страны, рост недовольства населения, предгрозовую атмосферу России. И не мог на это не реагировать, - на политику, врывающуюся в деятельность ВСГ извне, он и отвечал «политикой», хотя в начале войны всячески оберегал союз от нее. Вынужденное против собственной воли обращение к резкой критике власти, выдвижение радикальных требований характерны в этот период даже для умеренных либералов и прежде всего для руководителей крупнейших общественных организаций России - ВСГ и ВЗС, аккумулирующих общественную энергию и отражавших настроение страны. Об этом вынужденном переходе к политике Челноков и заявил публично. 12 марта 1916 г., открывая IV съезд ВСГ, на котором присутствовали 210 человек, он привел подробные данные об ог-
ромной работе союза на фронте и в тылу и о тех препятствиях, которые она встречает со стороны власти. «Мы не стремились развивать свою деятельность до тех рамок, в какие она вылилась в настоящее время, - говорил Челноков, -вначале мы собирались помогать раненым и только. Но когда мы увидели, что правительство ведет страну к гибели и готовит армии разгром, мы, из инстинкта самосохранения, из инстинкта государственности, того инстинкта, который чужд правительству, принуждены были вмешаться, взять дела в свои руки. Мы не хотели заниматься политикой, но нас заставили сделать это. Когда мы увидели, что правительство не помогает, а только мешает нам, мы должны были поставить вопрос об удалении этого правительства и замене его таким правительством, которое пользовалось бы доверием народа. И с этими господами ... нам больше говорить не о чем. В настоящее время поддерживаемые всей страной, мы еще раз и в еще более категорической форме должны заявить наши требования об ответственном правительстве, о прощении политических преступлений, об уравнении в правах всех граждан без различия национальностей и вероисповеданий». В департаменте полиции отмечалось, что речь Челнокова была встречена бурными аплодисментами. Отношение съезда к выдвинутым требованиям определилось совершенно ясно.36.
Челноков безусловно отражал настроение делегатов ВСГ. Это было накопившееся в муниципальной среде настроение цензовых дум, весьма умеренных по своим воззрениям. В составе этих дум прогрессивные, либеральные элементы были в меньшинстве. Однако условия времени, опасность, нависшая над страной, вели к тому, что недавние консерваторы и ретрограды примыкали к либерально и демократически настроенному меньшинству. Политика съездов
Союза городов не была самодавлеющей. Она была производна от их практической работы. Уже на «чужих берегах» некоторые руководители союзов признавали, что эта политика не была осуществлением какой-либо заранее составленной политической, партийной программы. Соратник Челнокова Астров, например, сожалел, что слабой стороной союза было именно то, что он «не имел определенной политической программы, выступая со своими политическими заявлениями лишь от случая к случаю». Ход событий вносил расстройство, предощущение грозящей катастрофы, «заставляя мучительно отыскивать выходы из все усиливающегося хаоса. И в чем были эти выходы, никто не знал»37. В общественных кругах одно течение ориентировалось на прогрессивный блок, усваивая его тактику парламентской борьбы, другое - стало «на путь искания соприкосновений и согласованных действий с левыми организациями». В быстром ходе нарастания событий эти два течения «не могли остаться без какого-то завершения или разрешения. На правом пути намечали как его завершение дворцовый переворот, а на левом - делали попытки получить влияние и удержать от революционной катастрофы, если бы события вызвали ее»38.
Челноков активно действовал в русле согласования работы и усилий всех для победы в противовес разъединительным тенденциям правительства. Поездки на фронт в августе 1916 г. придают ему бодрости39.
Но «тыл» все больше портил «погоду». Именно состояние тыла объясняет метаморфозу в поведении Челнокова, - то, что он не допускал политику в
ВСГ, а потом «вдруг» и сам к ней приобщился, стал выступать с оппозиционными заявлениями. Та патриотическая волна, которая захлестнула либералов в начале войны, вызвала «единение» власти и общества, наложилась и на его умеренно-либеральные взгляды, и на сугубо деловой подход к практике этого единения - всемерному содействию военным усилиям страны. Определяющим был здесь этот деловой подход, обусловливавший резко отрицательное отношение Челнокова к «политике», мешающей практическому делу помощи армии, достижению победы. Даже на втором году войны он говорил: «Или заниматься политикой, или заниматься кроватями»40. И забастовки рабочих претили ему в большой мере тем, что они разлаживали механизм городского хозяйства. Он считал, что отношение к войне должно быть главным критерием для всей стратегии и тактики либералов. Работа Городского союза, особенно важная и ценная для армии, по его разумению, должна быть вне политики еще и потому, что ВСГ не был юридически оформленной организацией и не имел своей финансовой базы, - средства на его работу шли из казны. При такой уязвимости Союза его политические амбиции в случае репрессий могли быть гибельными. Выступления либералов на политических подмостках, как полагал Челноков, должны быть очень осторожными, учитывающими реальную обстановку в стране. Челноков находил, что «опасно обращение к народу.
Рабочие не организованы; принимают наиболее экспансивные предложения.
Они прямолинейнее. Мы, получив отказ, замолчим, а они. хотят поддерживать до конца»41. Поэтому он пессимистически оценивал попытки А.И. Коновалова навести мосты с представителями рабочих, считая, что затеи Коновалова окончатся ничем. В память Челнокова на всю жизнь врезался 1905 год, -об «огромных массах рабочих, захваченных пропагандой левых партий, и жизни города, которая была вся под впечатлением всеобщей забастовки и ужасов вооруженного восстания», - он вспоминал и в эмиграции42. Он понимал: «Раз объявим, что мы против революции, все будут знать, что дальше слов не пой-дем».43. Если уж не «терпеть и ждать, то действовать постепенно и умеренно: "только после того, как выясниться полная безнадежность всех домогательств ВСГ, следует идти на более решительные шаги в борьбе с властью"». Поэтому он и «осаживал» группы левых делегатов экономического совещания, выдвинувших требование ответственного министерства, заведомо, на его взгляд, неприемлемое для власти, взаимоотношения с которой должны строиться на основе компромисса. Когда царь не принял депутацию, Челноков посчитал, что у деятелей союзов выбита всякая почва для протеста.-
Но уже в следующие месяцы Челноков усомнился в правильности своей умеренной, компромиссной тактики, считая, что сентябрьским съездам общественных организаций следовало бы принять более решительные, радикальные резолюции. В том, что он вынужденно обратился к политике, тоже сказался его деловой подход, ибо «анархия в стране начиналась сверху»44. Против этой анархии, мешавшей работе и приближавшей революционную грозу, и была направлена политическая деятельность Челнокова. История союза, по определению соратников Челнокова, представляет собой картину постоянной борьбы за право на работу, отстаивание этого права и стремление к его расширению, ибо власть систематически противодействовала этой работе.
В отношении к Союзу городов и Земскому союзу в правительственных и правых сферах упорно держалось мнение, что само существование союзов антагонистично государственной власти, а их работа вторгается в работу органов государственной власти. Отношение настороженности, недоверия и плохо скрываемого недоброжелательства сопровождали работу союзов. Правительст-
45
венная власть только терпела их в условиях чрезвычайного времени.45.
В июне 1916 г. у него вызвало крайнее недовольство решение властей ужесточить процедуру разрешения съездов общественных организаций. Он «был настроен очень воинственно» и готов к политическому, но легальному противодействию этому ужесточению. Он вел настоящую осаду центральных и местных властей, требуя разрешения съезда ВСГ, поддерживал оппозиционные выступления Думы, а его письмо к М.В. Родзянко, в котором говорилось о необходимости создания такого правительства, которое в единении с народом приведет страну к победе, стало широко известно в стране. Он остро чувствовал назревание революции и потому делал все, что от него зависело, чтобы предотвратить ее.
В декабре 1916 г., вечером того дня, когда были разогнаны неразрешенные властями съезды общественных организаций, на квартире Г.Е. Львова собрались Челноков, М.М. Федоров (один из деятелей ВСГ и бывший министр торговли и промышленности), Н.М. Кишкин, Н.И. Астров и представитель городов Кавказа А.И. Хатисов, который так отразил ход собрания в своих неопубликованных воспоминаниях: «Все чувствуют необходимость смены формы правления, - корня всех дел. "Ответственное правительство", - вот спасение... К утру и за день все члены съезда дали свое согласие на назначение кн. Львова председателем Совета министров, если будет создано ответственное мини-
46
стерство...».
Челноков и Львов пытались повлиять на высшую власть, изменить ее гибельный курс и через лорда А. Мильнера, которому, обрисовав положение в России, прямо сказали, что вот-вот грянет революция47. Челноков с большой симпатией относился к Англии и англичанам еще со времени его визита в эту страну в 1909 г. в составе думской делегации. В 1915 г. он стал одним из от-
цов-основателей Общества сближения с Англией. Он нередко встречался с послом Великобритании в России Дж. Бьюкененом. По инициативе Челнокова Городская дума назвала его почетным гражданином Москвы. Челнокова знал и английский король, пожаловавший Михаилу Васильевичу за развитие русско-английских отношений титул баронета и знаки ордена Подвязки.
Но власть осталась глуха ко всем предостережениям общественных деятелей. В начале февраля 1917 г. 19 членов Особого совещания по обороне, и в их числе Челноков, потребовали провести заседание Особого совещания под председательством царя, чтобы обсудить общее положение в стране. Это заседание должно было состояться 27 февраля. Революция пришла раньше, а 27 февраля Челнокову пришлось созвать в Городской думе совещание представителей общественности в связи с разразившимися в стране событиями. 2 марта председатель Временного комитета Государственной думы Родзянко назначил Челнокова комиссаром Москвы. Им он пробыл лишь до 6 марта. Его собственное положение, по словам Р.Г. Локкарта, становилось невыносимым. Он признался, что не мог надеяться на успех при новых выборах, проводимых теперь на основе всеобщего голосования для каждой Городской думы и земства России. Упорствование Львова, говорил он, продлится не дольше моего. «Флегматик, каких мало, он говорил без злобы и предубеждения. Я чувствовал его правду»48. В жизнь бурным потоком ворвалась революция с ее демократизацией. Челноков был реалистом. Как «цензовик» и «капиталист», он отказался в это революционное половодье баллотироваться на новый срок городским головой. В апреле Челноков сдал и полномочия главноуправляющего ВСГ (оставшись членом его Главного комитета). Революция резко изменила общественно-политическое положение Челнокова. Он стал комиссаром Русского музея - назначение, которым он был обязан Ф.А. Головину, - теперь комиссару бывшего министерства императорского двора. На общей российской арене Челноков сверкнул еще раз как депутат «Предпарламента», заседавшего 7-25 октября в Мариинском дворце, где раньше размещался Государственный совет.
Михаил Васильевич находился в Питере, когда произошла Октябрьская революция. Власти большевиков Челноков не признавал, хотя в бытность его руководителем ВСГ и Земгора в этих организациях работало немало революционеров. Вернувшись в Москву, он вошел в антибольшевистскую организацию. В Правом центре Челноков состоял вплоть до 1918 г., до отъезда в Одессу.
Годы Гражданской войны он провел сначала на юге России, затем, с 1919 г., - в Югославии. В Белграде он стал одним из создателей Общества славянской взаимности и боролся за «восстановление России»49.
После поражения белого движения Челноков резко отошел в сторону от всякой политической деятельности и в своих письмах к Н.И. Астрову откровенно высказал свое мнение не только о будущем своих единомышленников и
эмиграции, но и о будущем России. Уже 20 мая 1920 г. он писал: «Во всяком случае в них (в событиях, происходивших в России. - В.Ш.) не разберутся люди нашего типа, которые все оказались бессильны. Нужны какие-то новые люди, а нам, грешным, следует законом запретить заниматься политикой, ибо в этом отношении все люди конченные. По отношению к себе я установил этот взгляд твердо и буду, пока еще могу работать, искать применения своих сил на других поприщах». А спустя девять лет он высказался конкретнее: «Все, сообщенное тобой о Париже, подтверждает заключение, к которому я давно пришел: эмиграция активной роли ни в перевороте, ни после него не сыграет. Перемены в России осуществятся лишь тогда, когда подрастет молодое поколение, не познавшее ужасов мировой и гражданской и способное к
" 50
действию»50.
Сам он с головой ушел в практическую деятельность (банковское дело, архивы, работа в Союзе городов и т. д.). В 1931 г. он сообщал Астрову, с которым и в эмиграции сохранял дружеские отношения и вел постоянную переписку: «Курилка - Союз городов жив, хотя и на чужой почве. Не могу сказать с уверенностью, что это дело наше с Брянским, но капля меда нашего есть. Когда мы сюда приехали и Союз городов стал здесь работать, сербы не понимали, что это за Союз городов, и приходилось давать пояснения. Союз городов в Югославии осуществлен, и программа нашего Союза городов, как мы ее понимали для после войны, здесь проводится почти целиком. (в газетах. -В.Ш.) приятно читать, как все умно и хорошо выходит. Это косвенный ответ на ваше печалование о том, что от наших учреждений ничего не останется. Кроме того, и наши учреждения Союза городов здесь целы» (женская гимназия, громадная библиотека, детские сады)51 .
Последние годы жизни Челнокова были тяжелы не только и не столько тем, что дореволюционные зубры досаждали и здесь, в эмиграции, своими нападками, сколько тоской по дочерям, жившим в Париже, и которых он не видел несколько лет, и тяжкой болезнью, приковавшей его к постели. С 1926 г. он мог существовать только в лежачем положении. Михаил Васильевич находился в русской больнице в Панчеве (недалеко от Белграда). Там, лежа, он писал своим прекрасным бисерным почерком и там, всего за три месяца до смерти, по просьбе А.И. Гучкова, написал очерк для прочтения в предполагавшемся публичном собрании в память Н.И. Гучкова, скончавшегося 6 января 1935 г. Челноков умер в Панчеве 16 августа 1935 г. Собрание памяти Н.И. Гучкова и М.В. Челнокова состоялось 28 ноября 1935 г. в Париже. Тогда же на собрании бывший член Московской городской думы и единомышленник Михаила Васильевича В.Ф. Малинин прочитал очерк Челнокова о Н.И. Гучкове. По словам Малинина, очерк явился как бы лебединой песнью Михаила Васильевича.
Но можно сказать, что это было и его политическое завещание. «У русских, - писал он, - нет гения компромисса, которым так сильны "просвещенные мореплаватели". Русские забывают, что при столкновении двух сил возможны или средняя линия, спасающая обе силы, или крушение слабейшей, что и для сильнейшей даром не проходит». И он подчеркнул, что история «ясно показывает, как необходимо единение, терпимость к противникам, как гибельны политические разногласия, когда они переходят в раскол и вносят в деловые общественные отношения ненужные обострения, страстность и взаимное непонимание».52.. И он призывал общественных и политических деятелей помнить об этом.
Примечания
1. Струве П.Б. Челноков М.В. и Шипов Д.Н. (Глава из моих воспоминаний) // Новый журнал. Нью-Йорк, 1949. Т. 22. — С. 240—245.
2. Милюков П.Н. Воспоминания. Т. 2. М., 1990.
3.. ГА РФ. Ф.810. Оп. 1. Д. 464. Л. 42; Д. 651. Л. 9 и др.
4 т. ГА РФ. Ф.810. Оп. 1. Д. 368. Л. 1.
.5.. ГА РФ. Ф. 5881. Оп. 1. Д. 539. Л. 8.
.6.. ГА РФ. Ф.810. Оп. 1. Д. 379. Л. 22, 23об, 28.
.7.. ГФ РФ. Ф. 810. Оп. 1. Д. 379. Л. 34об.
.8.. ГФ РФ. Ф. 810. Оп. 1. Д. 237. Л. 30.
.9.. Джунковский В.Ф. Воспоминания. Т. 1. М., 1998. — С. 184.
.1.0. ЦИАМ. Ф. 1334. П. 1. Д. 16. Л. 22. 37об.
.1.1. Маклаков В.А. Вторая дума. М., 2006. — С. 101.
.1.2. Тыркова-Вильямс А.В. Воспоминания. То, чего больше не будет. М., 1998. — С. 461.
.1.3. Глинка Я.В. Одиннадцать лет в Государственной думе. М., 2001. — С. 47. .1.4. Маклаков В.А. Вторая дума... С. 295. 1 5. Там же.
.1.6. ГА РФ. Ф. 810. Оп. 1. Д. 237. Л. 7.
1 7. Маклаков В.А. Вторая дума. С. 298. .1.8. ГА РФ. Ф. 810. Оп. 1. Д. 467. Л. 13—15.
.1.9. Государственная дума. Третий созыв. Стенографические отчеты. Сессия первая. Ч. 111, 1908, Стлб. 22160.
.2.0. ГФ РФ. Ф. 810. Оп. 1. Д. 413. Л. 4.
.2.1. Джунковский В.Ф. Воспоминания. Т. 1. — С. 548—549.
.2.2. Вопросы истории. 1999. — № 8. — С. 7.
2 3. Вопросы истории. 2004. — № 6. — С. 89—90. .2.4. ГА РФ. Ф. 810. Оп. 1. Д. 237. Л. 16—17.
2 5. ГА РФ. Ф. 810. Оп. 1. Д. 89. Л. 10.
.2.6. ГА РФ. Ф. 810. Оп. 1. Д. 237. Л. 20.
.2.7. ОР РГБ. Ф. 75. П. 31. Л. 118об., 253.
.2.8. ГА РФ. Ф. 5913. Оп. 1. Д. 16. Л. 75.
.2.9. Джунковский В.Ф. Воспоминания. Т. 2. — С. 591, 597, 606.
30. ГА РФ. Ф. 5913. Оп. 1. Д. 16. Л. 27; ГАРФ. Ф. 5913. Оп. 1. Д. 16. Л. 27.
31. ГА РФ. Ф. 5913. Оп. 1. Д. 16. Л. 18об.
32. ГА РФ. Ф. 102. Оп. 265. Д. 1032. Л. 1429.
33. ГА РФ. Ф. 102. Оп. 265. Д. 1032. Л. 1428.
34. ГА РФ. Ф. 5913. Оп. 1. Д. 16.
35. Журналы заседаний 3-го съезда Всероссийского союза городов. М., 1915. -С. 27.
3 6. ГА РФ. Ф. 627. Оп. 1. Д. 229. Л. 62-63.
37. ГА РФ. Ф. 5913. Оп. 1. Д. 16. Л. 24, 78.
38. ГА РФ. Ф. 5913. Оп. 1. Д. 16. Л. 80.
39. ГА РФ. Ф. 810. Оп. 1. Д. 651. Л. 6-7, 8.
40. Гайда Ф.А Либеральная оппозиция на путях к власти (1914 - весна 1917 г.). М., 2003. - С. 175.
41. Буржуазия накануне Февральской революции. М.; Л, 1927. - С. 146-149.
42. ГАРФ. Ф. 5881. Оп. 1. Д. 539. Л. 9.
43. Красный архив. 1932. - № 3 (52).
44. ГА РФ. Ф. 5913. Оп. 1. Д. 16. Л. 31.
45. ГА РФ. Ф. 5913. Д. 16. Оп. 1. Л. 7.
46. ГА РФ. Ф. 5881. Оп. 1. Д. 524. Л. 24.
47. Брюс Локкарт Р.Г. История изнутри: Мемуары британского агента. М., 1991. -С. 151.
48. Там же. С. 159.
4 9. ГА РФ. Ф. 5913. Оп. 1. Д. 794. Л. 4.
5 0. ГА РФ. Ф. 5913. Оп. 1. Д. 794. Л. 1, 8.
51. ГА РФ. Ф. 5913. Оп. 1. Д. 16. Л. 70-71.
52. ГА РФ. Ф. 5881. Оп. 1. Д. 539. Л. 15-18.
