CC BY
71
УДК 81'27
В. М. Бухаров
Миграция и взаимодействие коммуникативных кодовых систем
В статье рассматриваются типы диглоссии с учетом современной языковой ситуации в странах с большой миграцией, а также взаимодействие кодов культуры и языка и предлагается трактовка коммуникативного кода в условиях современной диглоссии.
This article discusses the types of diglossia in accordance with modern linguistic situation in countries with large migration, as well as the interaction of culture and language codes and offers interpretation of communicative code in a modern diglossia.
Ключевые слова: код, культурный код, коммуникативный код, контакт культур, поликультура-лизм, миграционная лингвистика.
Keywords: code, culture code, communicative code, contacts of cultures, multiculturalism, migration linguistics.
1. Проблемы трактовки коммуникативных кодов
Вся история человечества - это история его перемещений, смена территорий и видов производственной деятельности, что имеет следствием контакты языков, традиций, обычаев и культур разных народов. Подобные контакты не могут не сказываться на характере и особенностях всех видов человеческой деятельности, в том числе и языковой. Не случайно поэтому языку приписывается вариативность в качестве его центральной сущностной характеристики [1]. Влияние культуры народа на его язык трудно переоценить, поскольку как культура, так и язык являются взаимозависимыми и взаимодополняющими друг друга сущностями, которые не могут существовать одна без другой. Не случайно поэтому в их структуре легко просматривается параллелизм: и язык, и культура являются кодами, т. е. структурированными совокупностями (репертуарами) единиц открытых семиотических систем. При этом следует особо подчеркнуть открытый характер этих систем, поскольку в этом заложена основа для развития и взаимодействия систем.
Наиболее логичной и обладающей большой объяснительной силой можно считать трактовку культурного кода Ю. М. Лотманом, который понимал под ним результат взаимодействия в семиотическом пространстве как минимум двух знаков, связанных со своим прошлым состоянием и с потенциальным будущим [2]. Если же говорить о языке, то такой подход приложим в полной мере и к нему. Обычно под кодом языка понимают совокупность знаков, расположенных в канале связи между двумя сторонами коммуникантов - передающей (говорящие) и принимающей (слушающие). Но при этом коммуниканты лишь в идеале одинаково владеют или должны владеть общим кодом. На самом деле каждый из них характеризуются лишь стремлением к владению полным кодом в той же степени, как и партнер по коммуникации [3]. Причина несовпадения языковых кодов кроется прежде всего в несовпадении культурных кодов, одним из существенных компонентов которых являются фоновые знания, уровень и содержание которых зависят от целого комплекса причин, лежащих за пределами языка.
В последнее время особое распространение особенно в лингводидактике получил термин коммуникативный код, под которым понимают целенаправленную передачу информации в определенной ситуации с помощью соответствующих данной ситуации языковых и внеязыковых (паралингвистических) средств. Главное свойство успешного коммуникативного кода - это способность достижения адекватного восприятия информации. Другими словами, в основе понятия коммуникативного кода просматривается теория речевых актов. Вариативность коммуникативного кода обусловливается, таким образом, не только и не столько внутриязыковыми процессами, но и всем внешним контекстом существования языка, формами и видами организации человеческой деятельности и культурным кодом лин-гвосоциума. На состояние культурного кода оказывает влияние широкий спектр факторов, к
© Бухаров В. М., 2014 94
которому относится уровень экономического и научного развития общества, состояние образования, политическое устройство и, конечно, этнический состав общества и его изменения.
Контакты народов и, соответственно, их культур являются движущей силой их развития, поскольку культура как система кодов предписывает человеку определенный тип поведения в различных сферах его жизнедеятельности: коммуникативной, экономической, педагогической, психической, а не только в сфере литературы или искусства. Подобное понимание культуры предполагает вовлечение в рассмотрение таких понятий, как деятельность, действие, поведение. Под человеческой деятельностью понимаются регулируемые сознанием физические и психические действия или акты. Осознанность действий заключается в постановке целей в соответствии с определенной потребностью. Совокупность действий может содержать характерные особенности, позволяющие говорить о типах действий, т. е. о поведении человека, которое доступно внешнему наблюдению и оценке. Другими словами, поведение - это наблюдаемый тип деятельности.
В случае коммуникации мы имеем дело с речевой деятельностью, реализацией которой является речевое поведение. В основе речевого поведения лежит, как уже отмечалось выше, используемая при передаче информации система кодов. Эта система формируется под влиянием целой совокупности факторов. Модель процесса коммуникации включает в себя поэтому помимо коммуникантов, канала связи и общего кода шум в канале связи, который носит как технический, так и семиотический характер. Семиотический шум - это обстоятельства, препятствующие однозначному успеху акта коммуникации и не связанные с технической стороной канала связи.
Интересные наблюдения семиотических процессов сделал еще в 60-е гг. прошлого столетия Умберто Эко. Рассматривая вопрос о том, всегда ли отправление и дешифровка сообщений осуществляются на основе одного и того же кода, Умберто Эко категорически заявляет - нет [4]. К числу обстоятельств, влияющих на смысл сообщения, относится, по его мнению, ситуация, меняющая функциональную и информационную нагрузку сообщения [5]. В зависимости от того, насколько существенны различия в «лексикодах» (термин У. Эко) отправителя и получателя информации, сообщение может оказаться «некой пустой формой, которой могут быть приписаны самые разнообразные значения» [6]. Обычно эти различия трактуются как полисемия. (Ср., например, высказывание «Какая свинья!» в приятельской беседе и на свиноферме [7].) Однако различия в объемах лексикодов не следует сводить только к различиям в семантике языка, знании этой семантики и социолингвистических норм их реализации. Понятие «кода», которое использовал в своей работе У. Эко, открывает возможность рассмотрения процесса коммуникации под новым углом зрения, а именно с позиции синтеза теории коммуникации и культуры. Именно так поступил Ю. М. Лотман, опубликовавший в 1973 г. статью под заголовком «О двух моделях коммуникации в системе культуры» [8].
Взяв за основу модель коммуникации Р. Якобсона, которая описывает процесс коммуникации как передачу информации в рамках определенной ситуации от адресанта к адресату с помощью общего для них кода, Ю. М. Лотман отмечает, что это только один из возможных вариантов - направление «Я-ОН». Этот тип коммуникации является, по мнению Ю. М. Лотмана, господствующим в «привычной нам культуре». Одновременно с этим он говорит о существовании другого направления передачи информации, которое он называет «автокоммуникацией», или направлением «Я-Я» [9]. Главное различие этих типов коммуникации заключается в том, что в случае коммуникации «Я-ОН» адресат решает задачу передачи известной ему информации адресанту и ее адекватное восприятие зависит от знания последним кода и условий коммуникации. Собственно содержание сообщения при этом не меняется. Во втором случае речь идет о вмешательстве второго (добавочного) кода, заключающегося в «наборе социально значимых кодов» личности, которые трансформируют сообщение и, как следствие, «Я» адресата, который встает на место адресанта «Я-Я^». В качестве добавочного кода, по Лотману, могут выступать различные обстоятельства, например мерные звуки и ритмы в стихах. Подобное воздействие Лотман назвал «сдвигом контекста» [10].
Трактовка двух типов коммуникации, сделанная Ю. М. Лотманом, является, безусловно, значимой, особенно для анализа литературных текстов в рамках той или иной (суб)культу-ры. Эффект автокоммуникации хорошо наблюдается в случае перевода литературных про-
изведений, поскольку переводчик де-факто создает новый текст. Зная исходный текст и сделанный им перевод, переводчик попадает в систему «Я-Я^», где «Я» получает сообщение (текст1), вносит в него кодовые изменения (код2) и воздействует таким образом на самого себя: «Я^». Однако модификация сообщения может происходить и без вмешательства индивидуального личностного социального кода.
Литературный анализ художественного текста, вполне возможно, может ограничиться рассмотрением механизмов и принципов трансформации сообщения (текста) в рамках второго типа коммуникации, поскольку он дает в руки исследователя однозначно описываемый объект, доступный формализации, что значительно снижает субъективность при интерпретации литературного материала. Кроме того, такой подход позволяет использовать более широкий спектр методов и технологий исследования, поскольку предполагает рассмотрение не только смещения в содержании текста, но и влияние на это смещение личностных характеристик автора сообщения. Однако эти два подхода к типологии языковой коммуникации не покрывают всего спектра проблематики изучения естественного речевого общения. Оба типа требуют уточнения.
2. Структура процесса коммуникации в условиях контактов культур
Основным видом коммуникации является устная речевая форма общения. В ней присутствуют все компоненты описанных выше типов коммуникации Р. Якобсона и Ю. М. Лот-мана, однако следует предостеречь от их механического использования в лингвистическом анализе. Казалось бы, для описания процесса передачи информации, которое ориентировано только на адресанта, а адресат заинтересован лишь в точном понимании его вербально выраженного намерения, достаточно общей модели «Я-ОН». Любой акт общения начинается с намерения адресата «Я» сделать сообщение, затем следует фаза планирования, содержание сообщения кодируется и поступает к адресанту «ОН». В принципе, если оба участника коммуникации в достаточной мере владеют кодифицированным кодом языка, не должны возникнуть какие-либо проблемы. В действительности же любой человек принадлежит к определенной социальной, региональной, профессиональной, возрастной, гендерной, этнической и другой группе коммуникантов, а это значит, что он или она чаще всего не владеют полным кодом стандартного языка, а лишь одним или несколькими его субкодами. Осознание этого факта привело к необходимости систематизации представлений о возможных формах существования языка.
Значительный вклад в решение вопроса структурирования вариантов и вариаций языков внес Чарльз А. Фергюсон, обосновавший в 70-х гг. прошлого столетия концепцию диглоссии языка [11]. Высказанные им идеи не потеряли актуальности и в наши дни, более того, они получили дальнейшее развитие.
2.1. Диглоссия в рамках одного языка
В соответствии с представлениями Ч. Фергюсона можно установить, как минимум, два типа языковой ситуации и, соответственно, два типа диглоссии. К первому типу относятся языки, имеющие стандартную вариацию, и отличающиеся от нее региональные или социальные диалекты, которые можно определить как полный код и производные от него субкоды. Этот тип диглоссии может иметь две разновидности коммуникативных кодов: в языках с одним или несколькими центрами формирования стандарта. Языки с одним центром характеризуются одним культурным кодом и, как правило, расположены на небольших территориях. Языки с несколькими центрами называют полицентрическими (немецкий, английский, французский, испанский, португальский и некоторые другие). Особое место в структуре таких языков занимают языковые острова, как, например, немецкие острова в Кировской области [12]. Варианты стандарта в таких языках - это, по сути, самостоятельно существующие, взаимосвязанные, но независимые друг от друга полные коды национальных вариантов языка: например германский, австрийский, швейцарский и люксембургский немецкий язык. Для таких языков характерно наличие в регионах их распространения различающихся национальной и этнической спецификой культурных кодов.
Независимо от того, является язык моно- или полицентрическим, в нем можно выделить стандарт или близкую к нему вариацию, то есть полный код и серию субстандартных вариаций, или субкодов. Наиболее наглядно результаты взаимодействия языковых вариа-
ций можно наблюдать на примере полицентрических языков, изучение которых свидетельствует о том, что полная степень владения коммуникантами - носителями таких языков -стандартными кодами, особенно в области произношения, достигается только в случае специального обучения, как это делают, например, некоторые актеры и дикторы радио и телевидения, хотя последние предпочитают сохранять региональную идентичность, что повышает к ним степень доверия слушателей. Можно считать, что в этом проявляется воздействие региональных культурных кодов на речевую деятельность, т. е. создается специфический региональный коммуникативный код.
Наблюдения и экспериментально-фонетические исследования произношения представителей различных социальных групп той или иной части этноса позволяют систематизировать результаты взаимодействия кодовых субсистем. Их можно свести к двум типам: межсистемное взаимодействие и субкодовая специфика естественных фонетических процессов (ЕФП) в рамках одного кода. К первому типу относится взаимодействие единиц диалекта и наддиалектной формы, чаще всего - стандарта. Максимально активной формой такого взаимодействия являются кодовые переключения, которые происходят в случае полной смены статуса коммуникантов или иллокуции речевого акта. В качестве иллюстрации изложенного можно привести примеры из австрийского варианта немецкого языка [13]. В австрийском варианте немецкого произношения наблюдаются следующие процессы:
- Корреспонденция разносистемных единиц и их переключение (input-switch), например ввод диалектного [о] и замещение им стандартного [а]: Wald [void].
- Заимствование вышележащей (наддиалектной) формой типов реализации, характерных для диалекта: австрийская вокализация [l]: also [aj(i)eso].
- Уподобление наддиалектных единиц диалектным, например ленизация фортисных шумных согласных в австрийском варианте: p, t, k > b, d, g.
- Появление процессов, общих для разных систем и, следовательно, имеющих общую этиологию. К таким процессам относят обычно различного рода ассимиляции, редукции, спирантизации, вокализации и др. Следует, однако, осторожно подходить к рассмотрению таких процессов как результатов взаимодействия разных систем. Скорее всего, это ЕФП, характерные для фонетической базы данного языка вообще.
При рассмотрении процессов взаимодействия систем различных форм существования одного языка следует иметь в виду, что те или иные единицы нижележащей формы языка, например диалекта, могут стать престижными в силу различных, в том числе экстралингвистических обстоятельств. Так произошло, например, с переключением [а - о] или [e - е] в австрийском варианте стандарта, которые стали фактически маркером «австрийскости» в стандартном произношении образованных людей в Австрии.
Взаимодействие на других уровнях языка характеризуется аналогичными процессами, но они не всегда доступны достаточно простому наблюдению, как в фонетике. В области грамматики как наиболее консервативной подсистемы языка это взаимодействие минимально. Оно носит, скорее всего, характер прецедентности, которая принадлежит когнитивной сфере и является индивидуальной характеристикой речевой личности. Изменения в грамматическом строе языка должны сначала пройти достаточно длительный период социализации и кодификации, прежде чем они приобретут статус системности в рамках того или иного кода или субкода. Это можно наблюдать, в частности, на примере дательного падежа в регионе Берлина, где под влиянием берлинского диалекта в стандартную реализацию проникает в определенных условиях общения процесс слияния 4-го и 3-го падежей. Эту форму можно рассматривать как своего рода прототип «общего падежа» и характеристику берлинского городского языка, но не диалекта. Возможность кодификации такого процесса вряд ли возможна, поскольку 4-й падеж достаточно интенсивно поддерживается 2-м падежом, функциональная значимость которого в немецком языке снижается.
2.2. Диглоссия в полиязыковых социумах
Второй тип языковой ситуации и диглоссии представлен регионами и странами, в которых на протяжении нескольких поколений сосуществуют 2 и более этносов с их различными языками: например, Франция с 2% населения - бретонцами [14], практически все страны СНГ, США и многие другие. Ряд жителей таких стран являются полными билингвами, но многие из представителей национальных меньшинств не владеют в достаточной мере
полным кодом языка большинства. Для них характерно использование различных кодов и субкодов в зависимости от ситуации общения и партнеров по коммуникации. Такую ситуацию общения можно определить как смешанный коммуникативный код, который находится под постоянным воздействием различных, нередко далеко друг от друга отстоящих культурных кодов.
2.3. Мультикультурализм и миграционная лингвистика
Для современного социума характерны новые тенденции и векторы развития, которые связаны, прежде всего, с глобализацией экономического и социально-культурного развития общества. Анализ этих тенденций приводит к выводу о необходимости выделения, по крайней мере, еще 2 типов взаимодействия коммуникативных и культурных кодов. Один из них связан с постоянным перемещением этнических масс - внутренней и внешней миграцией, в силу, прежде всего, экономических и политических причин. В результате появляются новые лингвосоциумы, в которых достаточно большое число людей слабо владеют языком принимающего общества. Большинство мигрантов как в Западной Европе, так и в России - это трудовые мигранты с низким уровнем образования. Это не означает, однако, что их влияние ограничивается только сферой коммуникации низкоквалифицированных работников. Многие из них имеют семьи, и их партнеры по браку и особенно дети вовлекаются в более широкие ситуации общения, что влечет за собой проблемы культурной и языковой адаптации и оказывает влияние как на их родной язык, так и на язык принимающей страны.
Для того, чтобы оценить значимость современных миграционных процессов для развития общества, достаточно познакомиться с их статистикой. По сведениям, опубликованным на официальном сайте ФМС РФ по миграционной ситуации за 2013 г., в Российской Федерации официально проживают свыше 10 миллионов мигрантов. За один месяц в Россию въехали почти 1800000 человек, из которых полмиллиона поставлены на миграционный учет, разрешение на работу получили 36 000 человек. Эти цифры официальной статистики свидетельствуют о том, что многие трудовые мигранты приезжают с членами семей, в том числе с детьми, которым не нужно получать разрешение на работу, но они должны поступать в образовательные учреждения. Владение русским языком, по данным Единой миграционной службы (http://www.grrf.ru), особенно у детей и подростков, низкое. Из обратившихся для сдачи экзамена по русскому языку в специализированные центры лишь половина успешно сдает его с первого раза. В результате этого все чаще можно прочитать в СМИ о том, что в школах крупных городов, прежде всего Москвы и Санкт-Петербурга, количество детей, не знающих или плохо знающих русский язык, достигает половины учеников класса. В итоге растет напряженность в школах и на улицах городов, вместо межкультурной коммуникации мы сталкиваемся с параллельным сосуществованием культур, что отнюдь не способствует развитию диглоссии. Не случайно «мультикультурализм» как обозначение такой ситуации получил в Европе негативную коннотацию.
Сложность и важность данной лингвокультурной проблемы вызвали в России озабоченность и послужили серьезным стимулом не только для работы официальных служб, но и учреждений науки, образования и культуры. В качестве примера можно привести серию исследований и международных семинаров в Нижегородском кампусе Высшей школы экономики [15], разработку принципов построения специальных словарей иностранного языка для мигрантов и т. п. [16]
2.4. Тенденции в развитии языка молодежи
В последние годы достаточно интенсивно развивается еще одна форма взаимодействия языков, которая связана со все усиливающимся влиянием английского языка. Этот процесс начался повсеместно в 80-90-е гг. прошлого столетия. Его причины обсуждались и обсуждаются многочисленными исследователями из области культурологии и межкультурной коммуникации, но в контексте данной статьи хотелось бы остановиться только на одном обстоятельстве. Использование английского языка вышло далеко за пределы профессионального научного и производственного общения, характерного для обычного процесса заимствований. Английский язык все чаще вторгается в сферу повседневной коммуникации российской молодежи. Причем его использование не обязательно связывается молодыми людьми с особой эмоциональностью или с какими-то особыми информационными (иллоку-
тивными) целями. Другими словами, английская лексика воспринимается как нечто нейтральное, обычное в речи молодых девушек и ребят начиная с 15-16-летнего возраста. Без учета потенциального вектора развития такого характера включения модных иностранных слов его можно рассматривать как обычное кодовое смешение. Однако в данном случае представляется возможным использование термина диглоссия в особом значении, поскольку процесс проникновения английских слов принимает все большие размеры и затрагивает все более широкие круги говорящих. К этому процессу присоединяется усвоение лексики и из других языков, например японского или турецкого в Германии, и он становится своего рода универсалией молодежного языка - формы языка, которую вряд ли можно считать только жаргоном или слэнгом, поскольку он выходит за их традиционные границы.
Для оценки данного явления в языке современной молодежи было проведено пилотное обследование в двух школах г. Нижнего Новгорода - типичного большого города в центральной России. В анкетировании участвовали 53 девушки в возрасте от 15 до 17 лет. Эта возрастная группа была выбрана по двум причинам. Во-первых, все они выросли в «эпоху гаджетов» и социальных сетей, которые стали основными источниками воздействия на процессы формирования языковой личности молодежи, и, во-вторых, учатся в старших классах (8-10-й) больших городских школ и находятся практически на пороге выхода во взрослую жизнь. Для исследования были выбраны только девушки по той причине, что в исследованиях молодежного языка нередко либо не учитывается гендерный фактор, либо молодежный язык воспринимается как своего рода жаргон и изучается преимущественно на основе материалов, полученных от информантов-мужчин. Для создания непринужденной обстановки опрос проводили девушки-студентки I—II курсов нижегородских вузов [17].
Опрашиваемые получили только по 3 вопроса:
1. Как часто ты используешь иностранные слова в своей речи?
2. Если да, приведи примеры таких слов.
3. Как ты думаешь, откуда такие слова попадают в твою речь?
Обработка ответов позволила сделать ряд наблюдений и выводов.
1) Примеры иностранных слов, адаптированных к субкультуре девочек (орфография написавших сохранена):
- Сфера общения с друзьями: плиз, нига (в англ. яз. это приветствие у рэперов), хей, кэп, герла, респект, чики (крутые девочки), леди, thanks, бэйби, бой, анон, док и др.
- Лексика ситуаций общения в свободное время: шот, селфи, спортстайл, фитнес, геймерша, дэнс, лав, хэппи бёздей, тимберлэнды (марка женской обуви), мэйл, уикенд, шоппить, юзать, тренить, холидей, френд, френдиться, боты, фейс, хэнд-мейд, лайк, коммент, блоггерша, инста и др.
- Оценочные слова и междометия, которыми пестрят социальные сети: кульно (cool), класс, ОМГ (Oh My God!) , вай, the best, йоу (круто), няшно, кавайно (мило, приятно - из японских аниме), реально, онлайн, OK.
За небольшим исключением в речи девушек используются только английские слова и лишь несколько японских.
2) Источники проникновения иностранных слов в речь российских девушек (по их собственному мнению):
- Социальные сети и форумы. Там без них нельзя.
- Фильмы, журналы, интернет-сайты.
- Друзья и иногда - уроки английского языка в школе.
3) Активность использования иностранных слов. Ответы на этот вопрос достаточно однообразны: «Часто!» Однако над некоторыми ответами следует задуматься:
- Используются практически всегда.
- Я даже не всегда замечаю, что их использую.
- Не знаю. Я их не замечаю. Наверное, очень часто.
- Часто. Они помогают точно выразить то, что я хочу.
- Не думаю, что часто, хотя родные говорят, что слишком часто.
В приведенных ответах звучит мысль, что некоторые девушки уже не замечают, что используют иностранные слова. Эти слова, по их мнению, необходимы для точного выражения мысли, а это означает, что мы присутствуем при формировании нового молодежного
«лексикода», что может иметь далеко идущие последствия как для русского языка, так и для русской культуры. Кстати, абсолютно идентичные процессы можно наблюдать и в Германии, которая, как и Россия, имеет дело, с одной стороны, со столкновением абсолютно разных культур и религий и, с другой - с аналогичным сильным влиянием англоязычной информационной субкультуры.
Вместо заключения
Конец ХХ и первые десятилетия XXI столетия характеризуются новыми перемещениями людских масс и экономики, которые получили в социологии и политологии обозначение «глобализация», а в лингвистике - «межкультурная коммуникация». Изучение меж- или кросскультурной коммуникации приобрело статус научного направления со своим объектом и исследовательскими методами лишь в 80-е гг. прошлого столетия. Тем не менее, оставаясь на пересечении интересов различных научных дисциплин - культурологии, лингвистики, психологии, моциологии, философии и др., межкультурная коммуникация рассматривалась достаточно длительное время как особая форма коммуникации, а не научная дисциплина. Однако тенденции развития современного сообщества людей характеризуются настолько сильными потоками переселения, что в рамках прежних традиционных лингво-культурных сообществ стали возникать этнические, культурные, языковые, религиозные анклавы, которые достаточно быстро стали распространяться из мест узкой локализации по всей территории принимающих стран, и на повестку дня встала проблема культурной гетерогенности. Попытка преодолеть ее, противопоставив ей идею глобальных универсальных ценностей, столкнулась с сопротивлением этнических групп, прежде всего на религиозной основе и силу стремления сохранить национальную идентичность. Все это ставит перед лингвистами, филологами, культурологами и просто интеллигентными людьми трудновыполнимую, как показывает опыт Европы, задачу воспитания самоуважения и уважения чужой культуры и чужого языка.
Примечания
1. Бухаров В. М. Варианты норм произношения современного немецкого литературного языка: монография. Н. Новгород: ННГУ, 1995. 138 с.
2. Пенцова М. М. Проблема культурного кода в семиотике Ю. М. Лотмана. http://ehd.mgimo.ru/.
С. 227.
3. Там же. С. 227-228.
4. Эко У. Отсутствующая структура: Введение в семиологию. СПб.: ТОО ТК Петрополис, 1998. 432 с.
5. Там же. С. 71.
6. Там же. С. 73.
7. Там же. С. 71.
8. Лотман Ю. М. О двух моделях коммуникации в системе культуры // Статьи по семиотике и топологии культуры. Таллин: Александра, 1992. С. 76-89 (http://yanko.lib.ru/books/cultur/lotman-selection.htm)
9. Там же. С. 76-77.
10. Там же. С. 77-78.
11. См., например: Фергюсон Ч. А. Проблемы влияния языковой ситуации на обучение второму языку // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. XXV. Контрастивная лингвистика. М.: Прогресс, 1989. 440 с.
12. О языковых островах немецкого языка на территории России см., например: Байкова О. В. Современное состояние немецких говоров Кировской области и особенности их системы вокализма: монография. Киров: Изд-во ВятГГУ, 2008. 222 с.
13. Бухаров В. М. Указ. соч.
14. Фергюсон Ч. А. Указ соч.
15. Мультикультурализм или интеркультурализм? Опыт Австрии, России, Европы. Н. Новгород: ДЕКОМ, 2013. 256 с.
16. См., например: Карпова О. М., Кулагина М. А. Словари для иммигрантов: новый тип словаря. М.: Изд-во МГОУ, 2010. 232 с.
17. В статье использованы данные, полученные студенткой II курса факультета гуманитарных наук Высшей школы экономики Нижегородского кампуса М. А. Ивановой в рамках семинара по социолингвистике (2014).
Notes
1. Buharov V. M. Variantyi norm proiznosheniya sovremennogo nemetskogo literaturnogo yazyika [Options of rules of pronunciation of modern German literary language]: monograph. Nizhny Novgorod: NNSU. 1995. 138 p.
2. Pentsova M. M. Problema kulturnogo koda v semiotike Yu. M. Lotmana [The problem of the cultural code in Lotman's semiotics]. Available at: http://ehd.mgimo.ru/. P. 227.
3. Ibid. Pp. 227-228.
4. Eco U. Otsutstvuyuschaya struktura: Vvedenie v semiologiyu [Lack of structure: Introduction to semiology]. St. Petersburg. LLP TC Petropolis. 1998. 432 p.
5. Ibid. P. 71.
6. Ibid. P. 73.
7. Ibid. P. 71.
8. Lotman Yu. M. O dvuh modelyah kommunikatsii v sisteme kulturyi [On two models of communication in the culture system] / / Stati po semiotike i topologii kulturyi - Articles on semiotics and culture topology. Tallinn: Alexandra. 1992. Pp. 76-89 (Available at: http://yanko.lib.ru/books/cultur/lotman-selection.htm)
9. Ibid. Pp. 76-77.
10. Ibid. Pp. 77-78.
11. See, eg, Ferguson Ch. A. Problemyi vliyaniya yazyikovoy situatsii na obuchenie vtoromu yazyiku [Problems of influence on the linguistic situation of learning a second language] / / Novoe v zarubezhnoy ling-vistike - New in foreign linguistics. Iss. XXV. Kontrastivnaya lingvistika - Contrastive linguistics. Moscow: Progress Publ., 1989, 440 p.
12. On the German language islands in Russia, see, for example: Baykova O.V. Sovremennoe sostoyanie nemetskih govorov Kirovskoy oblasti i osobennosti ih sistemyi vokalizma [Current state of German dialects Kirov region and the characteristics of their system vocalism]: monograph. Kirov Publ. of VyatGGU. 2008. 222 p.
13. Buharov V. M. Op. cit.
14. Ferguson Ch. A. Op. cit.
15. Multikulturalizm ili interkulturalizm? Opyit Avstrii, Rossii, Evropyi [Multiculturalism or intercul-turalism? Experience of Austria, Russia and Europe]. Nizhny Novgorod: DEKOM, 2013. 256 p.
16. See, for example: Karpova O. M., Kulagina M. A. Slovari dlya immigrantov: novyiy tip slovarya [Dictionaries for immigrants: a new kind of dictionary.] Moscow: Publishing House of Moscow State Open University. 2010. 232 p.
17. The article draws on data from II course student of Faculty of Humanities Graduate School of Economics, Nizhny Novgorod campus of M. A. Ivanova at the seminar on sociolinguistics (2014).
УДК 81:39(470.342)
В. А. Поздеев.
Фольклор как маркер в Вятских этнокультурных зонах*
В статье рассматриваются фольклорно-этнографические факты как своеобразные маркеры, отражающие стереотипы восприятия разных этносов Волго-Вятского региона. В основном упор сделан на восприятии удмуртов и удмуртами разных народов, соседствующих с ними.
The article deals with folklore and ethnographic facts as a marker reflecting stereotypes of different ethnic groups of the Volga-Vyatka region. Mainly focuses on the perception and UdmurtUdmurt different nations adjacent to them.
Ключевые слова: фольклор, этнография, стереотипы
Keywords: folklore, ethnography, stereotypes
Этническая история Волго-Вятского региона складывалась под воздействием различных социально-исторических и культурных факторов. В современной этнологии, фольклористике, этнолингвистике большое внимание уделяется взаимодействию этнических тради-
© Поздеев В. А., 2014
*Публикация подготовлена в рамках поддержанного РГНФ научного проекта №14-04-00077 «Эволюция этнических маркеров вятских северных и южных этноконтактных зон».
