CC BY
266Миграции казахов в Центральной Азии: взгляд в прошлое и попытка прогнозирования
Гюльнар Муканова
Сегодня нам приходится наблюдать картину массовых миграций из одного конца бывшего Союза в другой, а также на его территорию из “дальнего зарубежья”. Первая из этих двух разновидностей миграции привлекает всеобщее внимание, вторая все еще остается по большей части вне поля зрения политологов. В этой статье нам хотелось бы обратиться к опыту Центральной Азии, конкретно, к репатриации казахов из Монголии в Республику Казахстан (РК) и рассмотреть этот феномен в исторической ретроспективе и в свете его возможного влияния на состояние межгосударственных отношений в регионе.
Едва начавшись в начале 90-х годов, процесс репатриации казахов из МНР очень быстро набирал темпы. По данным Государственного комитета по статистике и анализу РК, относящимся к середине 1993 года, за два предшествующих года в Казахстан переселились около 42 тыс. “монгольских” казахов. Только за 1992 год их прибыло 30,2 тыс., что составило 84 процента от общего числа переселенцев этого года в Казахстан из “дальнего зарубежья” *. На начало же 1996 года насчитывалось 12 тыс. семей или 60 тыс. человек2, перебравшихся в РК (преимущественно в его северные и центральные области) из Баян-Ольгейского аймака, где проживала и проживает основная масса казахов Монголии. По существу, из этого аймака выехало уже большинство местных казахов, и миграционный потенциал МНР в значительной мере исчерпан, что, наряду с другими факторами, привело к резкому падению темпов репатриации3.
Переселение казахских семей из Монголии в Казахстан потребовало подготовки правовой основы для сотрудничества двух государств в урегулировании этого вопроса. В результате совместной работы Министерств юстиции РК и МНР были парафированы проекты договора
Гюльнар Кайроллиновна Муканова, преподаватель кафедры истории и археологии Казахстана историко-филологического факультета Северо-Казахстанского университета, г. Петропавловск.
о правовой помощи и другие актовые документы, базирующиеся на общепринятых принципах международного права в области государственного строительства, прав и свобод человека. В этих документах зафиксировано, в частности, положение о том, что “граждане и юридические лица Монголии и Казахстана будут пользоваться на территории обоих государств одинаковой правовой защитой своих личных и имущественных прав”4.
Начавшийся репатриационный процесс вызвал в Казахстане оживленную реакцию общественности, особенно среди местной интеллигенции. Активное участие в его организации приняли сторонники известного в РК казахского национального движения “Азат”. Они прибыли в Монголию и действовали там, руководствуясь лозунгом: “Пусть казахов в Казахстане будет больше”5. Радикально настроенные представители казахской общественности видят в переселении зарубежных казахов на историческую родину прежде всего импонирующие им этнодемографические моменты. При этом они забывают (либо не придают значения) об иных, не менее значимых, но более серьезных последствиях этого процесса — о его возможном воздействии на всю систему межгосударственных отношений в Центральноазиатском регионе.
С точки зрения государственных интересов как РК, так и сопредельных стран, заинтересованных в сохранении стабильности и безопасности в регионе, в первую очередь следует иметь в виду то обстоятельство, что прецедент “возвращения” казахов в Казахстан из Монголии предполагает, в какой-то мере провоцирует начало исхода казахской диаспоры из Синьцзян-Уйгурского автономного района КНР (СУАР). В настоящее время в Китае насчитывается 1 млн. 270 тыс. казахов6. Подавляющая их часть — 1 млн. 110 тыс. человек — населяет Синьцзян, граничащий с Казахстаном, Кыргызстаном, Узбекистаном и Таджикистаном7. В Синьцзяне казахи являются второй по численности после уйгуров неханьской народностью.
Естественно возникает вопрос: каким образом казахи оказались на территории современных Монголии и Китая? Чтобы ответить на него, придется обратить взгляд в прошлое, когда в Центральноазиатском регионе происходили различные по интенсивности и масштабам миграции населения. Сложная и мозаичная картина перемещений казахских родов в Джунгарию8, положившая начало формированию казахского этнического анклава в Синьцзяне и Монголии, до сих пор не получила исчерпывающей характеристики в российской и казахстанской историографии. Согласно источникам, поступательное развитие процесса миграции казахов из пределов Российской империи на восток приходится на относительно длительный исторический период — со второй половины XVIII по первую половину XX века.
В основных чертах этот процесс выглядит следующим образом. Часть казахских племен откочевала в Джунгарию еще во второй половине XVIII века, после разгрома Ойратского ханства войсками Цин-ского Китая в 1755—1758 годах9. Завоевав Джунгарию, цинские власти обозначили западные пределы своих новых владений, желая тем самым обезопасить их от вторжения кочевников: эту функцию призвана была выполнять цепь караулов, установленных ими по линии от озера Зайсан до среднего течения реки Или. Эта линия постоянных пограничных пикетов, вдоль которой цинские отряды регулярно совершали “инспекционные” наезды в казахские кочевья, называлась “Чан-чжу-карун” 10.
Однако несмотря на запреты цинских властей кочевать к востоку от реки Аягуз и за Тарбагатаем и, отдельные роды Среднего и Старшего казахских жузов подались на территорию Джунгарии: кереи — в долину реки Черный Иртыш, найманы — в бассейн озера Эбинор, албаны кочевали по левому берегу реки Или, суаны — по правому12. Летние кочевья (джайляу) последних двух племен уже в начале XIX века распространялись далеко за линию китайских пикетов, в частности, суаны имели джайляу по склонам хребта Беджин-тау почти до озера Сайрам, албаны — в верховьях реки Текес и ее притоков; кочевья казахов располагались в тот же период и в долине реки Эмиль, и по склонам хребтов Суар, Барлык, Майли, Южный Алтай.
Основное же ядро казахских диаспор в Монголии и Западном Китае сложилось в результате перекочевок номадов из Семиречья и Прииртышья в Джунгарию на протяжении XIX века, предпринятых с целью обрести новые земли для выпаса скота. В отдельные периоды процесс приобретал особую интенсивность, к примеру, в ходе восстания уйгуров и дунган в Синьцзяне (1864—1878 годов), когда заметно была поколеблена власть Цинов в крае, большое число российских казахов перешло границу. По данным МИД России, их численность превысила несколько десятков тысяч человек.
Осуществлявшееся с середины XIX века разграничение владений России и Китая в Центральной Азии обернулось для казахского населения края утратой части родовых пастбищ, расположенных на территории, вошедшей согласно Петербургскому договору 1881 года в состав владений Цинской империи. Часть казахов оказалась в китайском подданстве, и их соплеменники, оставшиеся в пределах России, потянулись в Синьцзян для воссоединения с родственниками13. Такого рода переходы казахов через российско-китайскую границу не прекращались и в начале XX века вплоть до Первой мировой войны.
Если более детально рассматривать историко-демографические и этнополитические последствия российско-китайского размежева-
ния, то следует обратить внимание на следующее. Установление между Россией и Китаем государственных границ в Центральной Азии по времени было куда более поздним событием, чем заселение территории, подлежавшей разграничению, обосновавшимися здесь народами. В отличие от процесса государственного размежевания процесс заселения и хозяйственного освоения совершался естественно-историческим путем. Как относительно молодое государственное образование в Евразии, Россия обретала свои границы в Центральноазиатском регионе по мере роста вширь. С присоединением казахских и киргизских земель и в результате завоевания среднеазиатских ханств владения Российской империи приблизились в середине XIX века к владениям Цинов в Джунгарии и Восточном Туркестане. Отсюда и возникала необходимость разграничения двух империй, но осуществленный на практике вариант оказался далеко не оптимальным, о чем в свое время высказывались отдельные российские государственные деятели. За основу при разграничении были взяты географические ориентиры, что привело к искусственному рассечению приграничных этносов. Последствия разграничения в тот период и не могли быть иными, поскольку в любом случае линия государственной границы не могла точно совпасть с довольно аморфными и переменчивыми границами проживания кочевых этносов. На наш взгляд, это следует признать однозначно.
Государственное разграничение сопредельных территорий, как правило, сопровождается миграцией приграничных жителей, поскольку при нем возникает проблема выбора подданства и условий проживания в соответствии с духовными и материальными потребностями людей. Так, откочевка казахов из Российского Туркестана в Китайский в последние десятилетия XIX — начале XX века вызывалась помимо названных и другими причинами. Активизация переселенческой политики Российского государства в Туркестанском крае, ставшая возможной именно благодаря завершению мероприятий по разграничению, сопровождалась существенными переменами в облике края. Создание крестьянских поселений, участки под которые отводились на пастбищных землях номадов, спровоцировало земельный кризис в Семиречье14. В силу этого, а также других причин переселенческая политика царизма на так называемых национальных окраинах приобрела конфликтный характер. Вольно или невольно были противопоставлены интересы разных этносов, нарушен сложившийся хозяйственный баланс в регионе. Как следствие, перекочевки казахов в Китай в начале XX столетия стали частыми и безвозвратными15.
Следует также заметить, что эмиграции казахов в Синьцзян в указанный период способствовали и относительно лучшие условия для проживания там кочевников. Налогообложение их хозяйств было зна-
чительно меньше в Синьцзяне, чем в российском Семиречье, что объяснялось стремлением китайских властей способствовать социально-экономическому развитию Западного края Цинской империи. Природный фактор тоже играл большую роль в эмиграции казахов на рубеже XIX—XX веков: по единодушному мнению современников — консулов, чиновников семиреченской администрации, путешественников и т.д. — почвенно-климатические условия Синьцзяна были весьма благоприятны для ведения кочевого хозяйства. В особенности богатые разнотравьем долины рек Или и Текеса и защищенные от зимних ветров предгорья составляли несомненные преимущества края в этом отношении.
Безусловно, эмиграция казахского населения России в Синьцзян на протяжении всего периода вызывалась целым рядом факторов. На отдельных этапах переселения ведущую роль играли разные факторы. Например, в период освободительного восстания, охватившего Семиречье и Туркестанский край в 1916 году, поводом для стихийной и массовой миграции номадов в Синьцзян (ушло более 250 тыс. человек) стало нежелание подчиниться царскому Указу о мобилизации инородцев на тыловые работы. Казахи же, откочевавшие в Китай в конце 20-х — начале 30-х годов нынешнего столетия, спасали свои семьи от голода, наступившего в Казахстане в результате проводившейся Советской властью кампании по переводу кочевых и полукочевых хозяйств республики на оседлость.
В настоящее время казахское население СУАР сосредоточено в пограничных с Казахстаном северо-западных округах провинции: Илийском, Тарбагатайском и Алтайском. В связи с радикальным изменением геополитической ситуации по периметру прежней советско-китайской границы в Центральной Азии такая пространственная концентрация крупного национального меньшинства уже сама по себе вызывает сильное беспокойство в Китае. Вдобавок в Пекине опасаются усиления сепаратистских тенденций в Тибете и Синьцзяне вследствие “дестабилизирующего влияния социально-политических процессов в республиках СНГ на китайское общество” 16. Опасения эти порой перерастают в страх, что Китаю уготована судьба СССР. Поэтому до последнего времени китайская сторона воздерживалась от того, чтобы поощрять контакты “китайских” казахов с казахами Казахстана.
Существует и еще одна причина, по которой Китай совершенно не заинтересован в таких контактах, вообще в увеличении притяжения Казахстана для казахских диаспор в Центральной Азии. Уже отмечалось, что в Синьцзяне казахи являются второй по численности не-ханьской народностью. Благодаря этому обстоятельству казахский анклав в СУАР выступает в роли своеобразного “инерционного тела”,
сдерживающего рост сепаратистских настроений среди уйгурского населения Синьцзяня. Отсюда и вытекает то повышенное внимание, которое уделяет Пекин перспективам массового возвращения казахов на историческую родину. И конечно, в Пекине вовсе не приветствуют идею интеграции тюркских народов Синьцзяна — будь то на панисламистской или на какой-то другой основе, — понимая, что любая попытка реализации такой идеи чревата для Китая серьезными осложнениями17.
Между тем, в печати появились сведения об имеющих место в последнее время фактах эпизодических миграций казахов и киргизов из Синьцзяна в Казахстан и Кыргызстан18. Мы не располагаем точными данными о числе желающих переселиться в РК из СУАР. Однако наметившаяся в Китае в последние годы тенденция к свертыванию ранее декларированных программ по развитию языков и культурной автономии национальных меньшинств наряду с другими особенностями внутриполитической жизни страны может, на наш взгляд, вызвать очередную волну иммиграции “китайских” казахов и других тюркских народностей Синьцзяна в пределы бывшего Союза.
Прежде чем перейти к анализу возможных последствий такой иммиграции, было бы интересно еще раз вернуться к общеполитическому фону, складывающемуся вокруг проблемы репатриации зарубежных казахов в самой Республике Казахстан. Очевидно, что эйфория, отличавшая начальный этап возвращения “соплеменников”, сейчас начинает спадать. Значительно спал энтузиазм самих переселенцев, поскольку репатриация далеко не всегда сопровождалась необходимым в таких случаях материальным и юридическим подкреплением. Уже отмечены случаи возвращения казахских семей в МНР из-за неудовлетворенности условиями проживания и социального обеспечения в новых местах жительства19. С другой стороны, по мере прибытия новых волн иммигрантов — из Ирана, Афганистана, из других государств — накапливается некоторый опыт в сложном деле обустройства мигрантов; поэтому есть надежда, что в конечном счете усилиями правительственных органов процесс репатриации будет направлен в выверенное русло.
В Казахстане понимают, что особую сложность на сегодня представляет вопрос о судьбах казахского анклава в СУАР. Характерно, что конкретные обращения Правительства РК к китайской стороне с призывами рассмотреть проблему этнических диаспор в Синьцзяне в позитивном аспекте — то есть дать возможность более свободного общения представителям казахского этноса, проживающим по обе стороны границы — в действительности прозвучали несколько позднее, нежели аналогичные предложения со стороны общественных организаций и отдельных политиков. Такой сдержанный подход
объясняется двояким образом; с одной стороны, опасениями навлечь на себя гнев “великого соседа”, стремлением не дать Китаю повода обвинить РК во вмешательстве во внутренние дела, с другой — отсутствием практики решения подобного рода щекотливых вопросов. Тем не менее из-за повышенной осторожности правительственных органов их позиция недостаточно ясна общественности республики, и та реагирует на это по-своему. Так, на страницах популярных в Казахстане художественно-публицистических изданий (например, в журнале “Парасат”) все чаще публикуются подборки стихов казахских поэтов из Синьцзяна с ярко выраженными ностальгическими оттенками (еще в начале 90-х годов это случалось редко). На состязаниях поэтов-импровизаторов (акынов), проходивших во время Всемирного курултая казахов осенью 1992 года, участники настойчиво пытались выяснить причину отсутствия своих коллег из Китая. Еще более многочисленны случаи, когда интерес к проблеме выражается с помощью эзопова языка.
Теперь в самом общем виде попытаемся представить себе, каковы будут возможные последствия широкомасштабной межгосударственной миграции в Центральной Азии. Они видятся нам примерно в следующем. Если репатриация приобретает динамичный характер, а предпосылок к тому, как мы видим, немало, может произойти фактическая самоликвидация казахских диаспор в Монголии и СУАР. Что это будет означать для межгосударственных отношений в регионе? Очевидно, что казахские анклавы за пределами РК, сложившиеся в ходе длительного исторического процесса расселения казахской народности и в результате российско-китайского разграничения, осуществленного в прошлом веке, объективно служат сейчас своего рода политическим буфером в отношениях новых независимых государств с Китаем. Если буфер будет убран, Пекин попадет в положение, при котором он сможет проводить более жесткую политику как в отношении уйгурского сепаратизма, так и в отношении своих центральноазиатских соседей. Уязвимость последних, напротив, возрастет, причем не только внешнеполитическая, но и внутриполитическая, так как им придется предпринимать значительные усилия для предотвращения угроз их внутренней стабильности, которые могут возникнуть со стороны репатриантов. В целом ясно, что сколько-нибудь значительные подвижки в этнодемографической картине Центральноазиатского региона будут иметь далеко идущие политические последствия как для КНР, так и для РК и сопредельных с Китаем республик Средней Азии.
В этой связи большое значение получает вопрос о регулировании этнических миграций из Синьцзяна (да и вообще в Центральной Азии и из нее). Для его решения требуются согласованные решения прави-
тельств Казахстана, Кыргызстана, Узбекистана, Таджикистана, Китая и Монголии, а также России. Любые политические акты, предпринятые правительствами этих стран в одностороннем порядке, крайне нежелательны. Другое дело — выработка государствами региона взвешенной иммиграционной политики. Мы убеждены в том, что разумнее не вводить в заблуждение потенциальных репатриантов обещаниями “манны небесной” на исторической родине, а заранее просчитывать возможные издержки и выгоды как во внутри-, так и во внешнеполитической сфере, разъяснять иммигрантам их будущий статус и перспективы обустройства. Вместе с тем, работая в указанных направлениях, следует также отслеживать имеющие сегодня место факты нарушения прав национальных меньшинств в КНР. Они нуждаются в своевременной и недвусмысленной оценке со стороны правительств центральноазиатских государств, и даваться она должна в соответствии с общепринятыми нормами международного права. Максимальное содействие развитию культурных автономий “малых” этносов представляется нам разумным и совершенно необходимым принципом будущих взаимоотношений между народами и государствами региона.
* * *
Р. 8. Статья была закончена и успела “отлежаться” в редакционном портфеле “Вестника Евразии”, когда пришло сообщение о том, что в своих взаимоотношениях Казахстан и Китай совместно поставили на первое место стабильность на границах.
“5 июля в Алматы президент Казахстана Нурсултан Назарбаев и председатель КНР Цзян Цземинь, находившийся с 5-дневным визитом в республиках Средней Азии, в совместном заявлении подчеркнули, что обе стороны “противостоят национальному сепаратизму” и “не позволят сепаратистским группам действовать с их территории в ущерб интересам и целостности другого государства”...
Министр иностранных дел Китая Цянь Цичэнь, проводя в тот же день пресс-конференцию, признал наличие сепаратизма мусульманских народов в Синьцзяне, еще более конкретно, движения “Восточный Туркестан” или “Уйгуристан”. Он подчеркнул, что “правительство КНР в этом отношении заручилось поддержкой правительств стран Средней Азии, которые посетил Цзян Цземинь”20.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Казахстанская правда, 1993, 16 июня.
2 По сообщению М. К. Избанова, заместителя председателя Департамента миграции населения Министерства труда РК, на Международном семинаре “Регулирование миграции и права человека в Средней Азии” (Алматы, 22—23 февраля 1996 года).
3 Примечание редакции. В результате за весь 1995 год чистый прирост населения РК за счет миграционного обмена с МНР составил всего 584 человека. См.: Государственный комитет Республики Казахстан по статистике и анализу. Итоги миграции населения по Республике Казахстан за 1995 г. Алматы, 1995. С. 94.
4 Советы Казахстана, 1993, 2 апреля.
5 Независимая газета, 1992, 12 февраля.
6 Казак тарихы, 1993. № 3. С. 77.
7 Жоголев Д. А. Малые народности и Великий Китай // Информационный бюллетень ИДВ РАН, 1994. № 2. С. 58.
8 Джунгария — часть Синьцзяня, лежащая к северу от горной системы Тянь-Шаня.
9 Об этом см.: Гуревич Б. П. Международные отношения в Центральной Азии в XVII — первой половине XIX в. М., 1979; Златкин И. Я. История Джунгарского ханства (1635—1758 гг.). М., 1963; Моисеев В. А. Джунгарское ханство и казахи в ХУИ—ХУШ вв. Алма-Ата, 1991; Чернышев А. И. Общественное и государственное развитие ойратов в XVIII в. М., 1990.
10 Кузнецов В. С. Цинская империя на рубежах Центральной Азии (Вторая половина XVIII — первая половина XX вв.). Автореф. докт. дисс. Л., 1984. С. 25—26.
11 Валиханов Ч. Ч. О состоянии Алтышаара // Записки ИРГО по отделу этнографии. СПб, 1904. Т. XXIX. С. 311.
12 Астафьев Г. В. Материалы к вопросу о казахах Чжунгарии (рукопись). /Б. м., б.
г./.
13 К сожалению, система ценностей казахов и ее значимость в мотивации перекоче-вок в Китай осталась вне поля зрения исследователей. На наш взгляд, в рассматриваемый период у членов казахских родоплеменных образований присутствовала установка на консолидацию.
14 Первые крестьяне-переселенцы появились в Семиречье еще в конце 60-х годов XIX века, но активизация переселенческого движения приходится на 80-90-е годы и особенно на годы столыпинской реформы. Только с 1907 по 1915 год население Туркестанского края увеличилось за счет переселенцев на 35%, причем 78% из числа переселенцев осели в Семиреченской области (Осинский В. В. Международные и межконтинентальные миграции в довоенной России и СССР. М., 1928. С. 88).
15 Подробнее об этом см.: Муканова Г. К. Эмиграция казахов в Синьцзян в последние годы XIX — начале XX века // Россия и Восток: проблемы взаимодействия. М., 1993. Ч. I. С. 155-162.
16 Независимая газета, 1994, 27 мая.
17 Чжао Лунгэн. Дули хоу ды Чжун Я: тяочжань хэ цзиюй (Средняя Азия после провозглашения независимости) // Сяндай годзи гуаньси, 1992. № 3.
18 Независимая газета, 1994, 15 ноября.
19 Примечание редакции. Так, в 1995 году из Казахстана в Монголию выбыли 198 казахов (Итоги миграции населения по Республике Казахстан за 1995 г. С. 96). С уверенностью можно утверждать, что, как минимум, часть из них — недавние репатрианты, возвращающиеся в прежние места проживания.
20 Русская мысль, 1996, 11-17 июля.
