CC BY
44
УДК 821.512.31
И. В. Булгутова
Мифопоэтика романа В. Гармаева «Копачи. В низовьях родовой реки»
Бурятский государственный университет, г. Улан-Удэ, Россия
Аннотация. Актуальность исследования обусловлена необходимостью осознания закономерностей развития национальных литератур в новейшее время, осмысления роли мифосознания в выражении и воплощении традиционной картины мира. Для исследования функционирования мифа в романном мире привлекается произведение, отражающее диалог культур разных народов Сибири. Роман, посвященный теме судьбы эвенкийского народа в переломный период активного освоения Сибири, был написан бурятским писателем-билингвом на русском языке. Сочетание экологической проблемы с национальной определяет своеобразие и актуальность проблематики романа. Цель исследования - определение роли мифосознания в идейно-художественной структуре романа. Задачами поставлены выявление уровней реализации мифологии в романном мире, определение мифологических кодов национальной литературы, соотношения универсального и национального. Методология сравнительно-исторического литературоведения позволяет определить истоки тех или иных явлений. Отправной точкой исследования становится определение художественных традиций бурятской литературы, прежде всего это выстраивание авантюрного повествования и изображение авантюрных героев в качестве центральных персонажей, что обозначает слом традиционного уклада жизни. В развертывании проблематики романа, а именно конфликта природы и цивилизации, усматривается отсылка к опыту русской и мировой литературы. Постановка национальной проблемы объясняется в контексте всего творчества писателя, посвященного в целом исторической судьбе своего народа. В повествовании прослеживается совмещение точки зрения наблюдателя (отстраненной и рациональной) и внутренней точки зрения, в раскрытии которой некритическое воспроизведение мифомышления играет ключевую роль. В семантике заглавия и композиции романа выявляется особое значение образа реки как медиатора трех миров в мифологической системе эвенкийского народа, верховья реки - это символическое обозначение начала жизни, низовья - ее завершения, эта мифологема становится композиционным стержнем романа. Логика эсхатологического мифа позволяет писателю раскрыть трагическую суть разрушения цивилизацией естественного мира природы. Привлечение структурно-семиотического метода позволяет установить, что все эвенкийские слова, которые вводит писатель в художественный мир романа, становятся обозначением понятий национальной культуры, своеобразным мифологическим кодом, раскрывающим глубинное сопряжение природной жизни и человеческой. Выявляется организующая роль мифо-ритуального комплекса в выстраивании сюжетно-композиционной структуры романа, узловыми моментами которой становится сценическое воссоздание обрядов: инициации «блудного сына», сватовства, женитьбы, проводов душ в царство мертвых. Таким образом, общность мифологических верований сибирских народов - бурят и эвенков, а именно культовое отношение
БУЛГУТОВА Ирина Владимировна - к. филол. н., доцент каф. русской и зарубежной литературы Бурятского государственного университета, r. Улан-Удэ. E-mail: [email protected]
BULGUTOVA Irina Vladimirovna - Candidate of Philological Sciences, Associate Professor of Department of Russian and Foreign Literature, Buryat State University, Ulan-Ude.
к миру природы, позволяет бурятскому писателю создать свой «авторский» миф эвенкийской жизни с опорой на традиции мифологизирования, имеющие универсальный характер.
Ключевые слова: мифопоэтика романа, мифосознание, мифомышление, мифологемы, мифологический код, мифо-ритуальный комплекс, сюжетно-композиционная структура.
DOI 10.25587/SVFU.2018.68.21806
I. V. Bulgutova
Myphoethetics of V. Garmaev's Novel «Gold Diggers. in the Lower Reachers of the Clannsh River»
Buryat State University, Ulan-Ude, Russia
Abstract. The relevance of the study is determined by on the need to realize the patterns of national literatures development in modern times and understand the role of myth consciousness in the expression of the traditional worldview. The study focuses on the myth functioning in the novel world on the base of the prose that reflects the dialogue of cultures of different peoples of Siberia. The novel, written by a Buryat bilingual writer in Russian, is devoted to the fate of the Evenk people in the crucial period of active exploration of Siberia. The combination of environmental and national problems determines the originality and relevance of the novel. The purpose of the study is to determine the role of myth-consciousness in the ideological and artistic structure of the novel. The objectives are to identify the levels of mythology realization in the novel world, to determine the mythological codes of the national literature, the correlation of the universal and the national. The methodology of comparative historical literary criticism allows to define the origins of certain phenomena. The starting point of the study is the definition of Buryat literature artistic traditions, e.g. adventurous narrative construction and the image of adventurous characters as heroes, which designates demolition of traditional lifestyle pattern. One can feel backgrounds of Russian and world literature in the development of the main problem of the novel, namely the conflict of nature and civilization. National issue statement is explained in the context of the entire work of the writer, who is in general dedicated to the historical fate of his people. Within the narration, one can trace interrelation of the point of view of a detached and rational observer and internal viewpoint of implied author, where uncritical reproduction of myth thinking plays a key role. In the semantics of the title and composition of the novel, the special meaning of river image as a mediator of the three worlds in the mythological system of the Evenki people is revealed. The upper reaches of the river is a symbolic designation of the beginning of life, the lower reaches is its completion; this mythology becomes the composite core of the novel. The logic of the eschatological myth allows the writer to reveal the tragic essence of natural world destruction by civilization. The usage of the structural-semiotic method allows us to state that all Evenki words that the writer introduces into the artistic world of the novel become the designation of national culture concepts, a kind of mythological code that reveals the deep juxtaposition of natural and human life. The article focuses on the organizing role of the myth-ritual complex in building up the plot-compositional structure of the novel, the crucial moments being scenic reconstruction of traditional ceremonies: initiation of the "Prodigal Son", matchmaking, marriage, and souls farewell ceremony to the kingdom of the dead. Thus, the similarity of mythological beliefs of the Siberian peoples - Buryats and Evenks, e.g. the cult attitude to the world of nature, allows the Buryat writer to create his own "author" myth of Evenkii life based on mythological traditions that have universal nature.
Keywords: mythopoetics of the novel, myth consciousness, myth thinking, mythologemes, mythological code, myth-ritual complex, plot-compositional structure.
Введение
Изучение мифопоэтики, роли и особенностей функционирования мифа в романном мире представляется актуальным аспектом в изучении литератур сибирских народов, позволяющим во всей полноте выявить как своеобразие национальных художественных традиций, так и общность, восходящую к универсалиям мифомышления. Своеобразие мифопоэтической модели в произведениях сибирских авторов рассматривалось чаще всего в рамках проблемы взаимодействия фольклора и литературы, в бурятском литературоведении к данной проблеме обращались В. Ц. Найдаков, С. Ж. Балданов, С. И. Гармаева, Л. С. Дампилова и др. При изучении роли легенд и преданий в структуре национального романа мифосознание определялось как важная часть этнографического пласта. Этнографизм и описательность свойственны многим произведениям литератур народов Сибири и Севера, что отмечалось исследователями. «В духовной жизни народов Сибири прочно живут древние представления их пращуров об окружающем мире, о единстве и кровном родстве человека и природы. Человек в их представлении живет в неразрывном единстве с природой, со всем окружающим миром. Явления природы наделяются человеческими способностями мыслить и чувствовать. Они имеют своих духов-хозяев. Ныне сильно продолжает проявляться анимизм и тотемизм, чувство неразделенности человека с окружающим миром, поклонение силам природы. У народов Сибири также сильна традиция ублажения духов огня, земли, небес, гор, рек, озер, различных местностей и т. д. Все это имеет самое прямое воздействие на характер развития национальных литератур. Восприятие неодушевленных предметов как живых, очеловечивание явлений природы, изображение разных духов и т. д. можно обнаружить во многих произведениях национальных литератур. Народы Сибири, писатели, вышедшие из их среды - это люди, всегда прислушивающиеся к голосам Природы и Космоса» [1, с. 28].
В современных исследованиях «сибирского текста» немаловажное значение придается функционированию мифообразов, выражающих специфику национальной картины мира, их роли в развитии литературы. Так, по мнению исследователя, «обращение литератур Сибири и Севера к национальным мифо-фольклорным истокам является постоянно действующей величиной, обусловленной неразрывностью связей в данном ареале между художественной литературой и устным народным творчеством» [2, с. 11].
Воспроизведение широких картин социальной, природной жизни, мировоззрения народа обуславливает обращение писателей к мифу, который воплощается на разных уровнях произведения в зависимости от авторской задачи. Роман «Копачи» бурятского писателя В. Гармаева - последнее произведение автора - был задуман как трилогия о Сибири, о наступлении прогресса и цивилизации на естественный мир природы. Первая часть «Хара-Баргут» была издана в 2014 году, вторая часть «В низовьях родовой реки» вышла в свет в 2015 году, третья часть «Пустота» осталась незавершенной.
Роман В. Гармаева «Копачи. В низовьях родовой реки» можно назвать «фронтирным» произведением, так как он находится на стыке различных художественных традиций, это роман об эвенках, написанный бурятским писателем на русском языке. Встреча трех культур создает особое диалогическое поле. Традиционный образ жизни и мифосознание эвенков осмысливаются через призму художественного сознания автора, в котором языком творчества актуализированы традиции русской литературы, мировоззренческие же аспекты формировались в поле бурятской литературы. Целью исследования является выявление роли мифосознания в художественной структуре романа, отражающего диалог культур разных народов Сибири. В аспекте выбранной нами проблемы ставятся задачи выявления перекличек и общности в мифологических системах сибирских народов, специфики реализации традиционных мифообразов в художественном тексте, определения роли мифа в сохранении национальной картины мира, выражении современной проблематики.
Материал и методы
В статье применяются принципы сравнительно-исторического литературоведения в сочетании со структурно-семиотическим подходом к изучению мифа, что определяется самим материалом исследования. Сложность материала в том, что писатель, обращаясь к истории эвенкийского народа, выстраивает свою авторскую концепцию и модель народного миропонимания с опорой на различные художественные традиции. Автор привлекает обширный лексический пласт эвенкийского языка для воссоздания специфики мировоззрения, приближения к естественной среде, в романе предстает художественная «реконструкция» мировоззрения эвенков, в которой прослеживается связь языкового и мифологического пластов. Сознательное обращение к традициям другого сибирского народа у бурятского писателя подкреплено сложившимися у него художественными принципами и укоренено в национальной культуре, многие моменты бурятской мифологической системы оказались созвучны эвенкийской. Диалогическое начало в романе определяется универсальностью мифологии. «Но сколь ни велики различия между мифами разных стадий существования человечества, мифология как трансисторический феномен обладает неким комплексом свойств, которые неустранимы и общеобязательны во все времена. В основу определения мифа как надэпохального явления, на наш взгляд, правомерно положить два утверждения. 1. Миф - это прежде всего высказывание о предмете общезначимом. Объект мифа - нечто коренное и важное, касающееся миро- и жизнеустройства, либо глубоко значимое для данного социума. Миф имеет прямое отношение к фундаментальным началам космического и земного бытия. И именно поэтому он обретает энергию воздействия на общественное сознание, становится его существенной гранью. 2. Миф - это такое общезначимое высказывание, которое требует к себе полного, безоговорочного, нерефлективного доверия и такое доверие вызывает -или всеобщее, или, по меньшей мере, значительной части социума. Освоение и переживание мифа - это овладение некой аксиоматикой, самоочевидной и непререкаемой. Миф, говоря иначе, апеллирует к его некритическому восприятию» [3, с. 13]. Изображение родовой жизни в связи с постановкой национальной проблематики - одна из ключевых и стержневых линий творчества бурятского писателя, и в своем заключительном произведении он сумел претворить ее на материале жизни эвенкийского народа.
Своеобразие национальной проблематики в романе
В романе «Копачи. В низовьях родовой реки» автором выбран сложный исторический период рубежа Х1Х-ХХ веков, на протяжении которого прослеживаются судьбы коренных народов Прибайкалья. Само название ведет к постижению авторского замысла, слово «копачи» - это презрительное название золотоискателей, употреблявшееся в Сибири. Образ золотоискателя проходит через все части произведения, фигура авантюрного героя - искателя удачи в море житейской стихии -противопоставляется героям, сохраняющим традиционный уклад жизни. Такая оппозиция позволяет автору показать противоречия рубежного времени для народов Сибири, когда активное освоение ее богатейших природных ресурсов, наступление капитала приводят к нарушению привычных условий жизни. Авантюрный герой отталкивается от стабильности и устойчивости родовой жизни. В первой части герой бурят Хара Баргут - разбойник, в его образе проявляются архетипи-ческие черты. Во второй части «В низовьях родовой реки» авантюрный герой золотоискатель Ван не укоренен в народной жизни из-за своего «метисного» происхождения, его предки по отцовской линии - китайцы, по материнской - эвенки. Освоение авантюрной тематики и образа авантюрного героя происходит у В. Гармаева с опорой на традиции бурятской литературы. Авантюрное повествование достаточно развито в бурятском романе, например, в трилогии Д. Батожабая «Похищенное счастье» создан образ благородного разбойника Ван-Тумэра, имеется ряд авантюрных героев - шпионов, странников, так или иначе восходящих к архетипу плута. В рассматриваемом произведе-
нии В. Гармаева авантюрные герои выражают не только потребность выжить, но и жажду наживы, это герои переходного времени.
В романе «В низовьях родовой реки» раскрывается уклад традиционной эвенкийской жизни, звучит тревога за судьбу эвенкийского народа в условиях меняющегося времени. В. Гармаев как писатель ХХ века не мог не опираться на опыт всей мировой литературы, обращаясь к изображению традиционной родовой жизни одного из автохтонных народов Сибири, автор ставит актуальный вопрос конфликта цивилизации и природы. Приход в Сибирь золотодобывающей отрасли, вытеснение все дальше, в глубь тайги орочонов -«оленных людей», эвенков, ведущих традиционный образ жизни, содержит аллюзию на романы Д. Ф. Купера, в которых изображается процесс вытеснения индейских племен с обжитой территории.
Самые разные герои романа выражают тревогу за будущее эвенкийского народа, связывая ее с цивилизационными процессами, так, купец Амос Иванович говорит о том, что «...безделье и дармовщина быстро портят всякого, а младенческий народ тем более» [4, с. 13], в унисон ему чиновник от губернского правления Павел Тимофеевич говорит о гибельном наступлении цивилизации: «А орочоны - дети тайги, если она обеднеет, вымрут и они, а тут ещё мор на оленей и черная смерть, которую несет им наша цивилизация» [4, с. 17]. Золотоискатель Ван замечает, что «...орочоны - это и дети, и хозяева тайги. А живут они, кроме тех, кто стал кружить возле приисков, по своим древним обычаям» [4, с. 22].
Надо отметить, что обращение к национальной проблематике было принципиально важным для В. Гармаева, который на протяжении всего творчества обращался к истории и судьбе своего народа. В романе «Десятый рабджун» рассматривается переломное время истории бурят, в романе «Джамуха» писатель обращался к общемонгольскому периоду, в романе-эссе «Хоры» - к истории своего рода. В романе «Копачи. В низовьях родовой реки» автор обращается к национальной проблематике на примере жизни другого сибирского народа, выстраивает художественную концепцию, в которой немаловажную роль сыграло воспроизведение мифосознания эвенков, многие элементы которого созвучны мифологии бурят.
Мифологическая семантика названия романа
Сквозным образом, пронизывающим и объединяющим все повествование, становится мифологема реки, уже само выделение понятия «родовая река» в эвенкийской мифологии содержит отсылку к архаическим пластам мифосознания. «Родовая река» -образ не просто метафорический, но основывающийся скорее на метонимической ассоциативной связи, как известно, история человеческого рода осмысливается символической структурой мирового древа, а «река - то же древо плашмя, распростертое, та же структура» [5, с. 102]. Мифологическим моделям многих народов свойственно представление о трехчастной структуре мира: Верхний, Средний и Нижний, в эвенкийской мифологии это соответственно «Угу Бугу», «Дулу Бугу» и «Хэргу Бугу». Образ реки приобретает символическое звучание, так как она протекает в трех мирах, так в характеристике шамана Омнидше указывается, что он имел происхождение «из родовой реки верхнего мира» [6, с. 5], шаман же говорит о том, что во время камлания побывал в нижнем мире и «на реке того мира дрался с злыми духами» [6, с. 5]. Образ реки приобретает символическое звучание в контексте сюжетно-композиционной структуры романа: спором из-за верховьев реки начинается история об эвенкийских родах, завершается же идиллически изображаемая родовая жизнь в низовьях реки, вся жизнь эвенкийского народа, таким образом, в авторской концепции В. Гармаева оказывается символически связанной с рекой. Мировое древо в качестве модели человеческого рода прослеживает движение от корней к ветвям, снизу вверх, в случае же когда такой моделью становится река, прослеживается движение в обратном направлении сверху вниз (от
верховьев к низовью). Автор романа, таким образом, вскрывает уникальность образно-символического ряда, сложившегося в эвенкийской мифологии.
В изображении реки в романе выявляется последовательный анимизм. Так, реке Согдендон, из-за верховьев которой начинается долгий спор между родами, приписываются свойства одушевленного существа: «Сквозь дикий рев упустившей свою добычу реки насквозь мокрый Илан с огромным трудом подтянул девушку чуть подальше от кромки, ввергающейся в туманную яму водяной пыли, своим ножом разрезал ремни ее парки. Женщина сразу поняла, что в промокшей меховой одежде она может оказаться непосильным грузом, поэтому смогла достать свой нож и срезать остатки, вернее, жалкие обрывки своего одеяния. Согденгдон, словно бы удовлетворенный такой жертвой, видимо, решил на этот раз ограничиться малым, а человека отпустить» [6, с. 14]. Именно эта встреча и спасение становятся началом примирения двух могущественных орочонских родов, эпизод приобретает, таким образом, символическое звучание, словно сама природа благословляет людей прекратить вражду.
В пейзажных картинах романа вводится внутренняя точка зрения: «Между тем, пока соседи рядились, наступила вторая луна летнего года - благословенный духами воды шонькон. Все реки начали стремительно вскрываться и толкать со всех падей посеревшие ноздреватые льдины в низовья, к морю, все еще скованному ледяным панцирем. В тех местах, где течение смогло проесть отверстия и проталины в ледяной шубе старика Байкала, началось оживленное движение - это рыба почуяла свежую воду, падающую с гольцов и мохнатых склонов сопок, и ринулась туда, все выше и выше против течения рек» [6, с. 16]. Опора на народное миросозерцание прослеживается и в персонификации Байкала, и в том, что он называется здесь морем, как принято и в национальной традиции бурят. С самого начала романа одним из способов включения в глубины народной жизни становится изображение природы, в котором можно усмотреть авторскую реконструкцию восприятия эвенков.
Семиотическая функция мифообразов в структуре романа
Сложность авторской позиции определяется совмещением различных точек зрения на судьбу эвенкийского народа, он показывается как со стороны наблюдателей, так и с внутренней точки зрения с помощью героев, открывающих для себя обычаи родовой жизни. Стремление к объективному показу жизни эвенков, этнографизм, почти научное описание и выявление специфики традиционного образа жизни определяет некоторую долю публицистичности.
Героем - сторонним наблюдателем и «аналитиком» в первых трех главах становится купец Амос Иванович, чей рассказ об эвенках предваряет знакомство русского студента-этнографа Никиты Петрова с этим народом. В повествовании купца раскрываются история заселения Сибири и судьба одного из коренных народов. Среди эвенков выделяются орочоны - «оленные люди», ведущие традиционный образ жизни и занимающиеся оленеводством и охотой, и тунгусы, которые живут на золотоискательских приисках, оторванные от родовой жизни. В призме авторского внимания родовая жизнь эвенков, традиционный образ их жизни и мировоззрение. Постепенное погружение в жизнь эвенков продолжается затем за счет введения в их круг героев со стороны - студента Никиты и китайцев-золотоискателей, среди которых выделяется метис Ван. В романе, таким образом, определяются две линии повествования: один эвенкийский род -шемагирский род Сигундара - показан с точки зрения русского студента, ведущего этнографические записи, другой - чильчагирский род Шолеула - с точки зрения пришлых золотоискателей. В архитектонике романа главы с первой по третью («Ночная беседа», «Усть-Баргузин», «Сосновка») и с девятой по семнадцатую («Хюркассан», «Конец вражды», «В горах», «Черная смерть», «Проводы в Хэргу Бугу», «Изгнание», «Женитьба», «Наптарагды», «Одноглазый черт») соотносятся с образом Никиты Петрова,
главы с четвертой по восьмую («Самолга», «Стойбище», «На суглан», «Баунт», «Клятва») и заключительная, восемнадцатая («Одиночество») - с образом Вана. Уже в названиях глав обращает на себя внимание включение эвенкийских слов, что становится знаком и сигналом для перевода и обращения читательского восприятия к внутренней точке зрения. Так, в главе «Наптарагды» не просто повествуется об охоте на медведя, но воспроизводится ритуально-обрядовый пласт, воспроизводящий тотемистические воззрения эвенков: и уважительное отношение к объекту охоты, и разговор с ним раскрывают саму модель гармоничного сосуществования с другими живыми существами природного мира. Глава «Самолга» вводит в круг символической системы эвенкийского народа, вписанной в окружающий мир, слово «самолга» обозначает не только веточку, вставленную в затес на коре сосны у тропы, это знак, отсылающий к невербальной коммуникации эвенков, способ передачи информации о направлении движения, характере пути и т. д. Глава «На суглан» позволяет погрузиться в родовую жизнь, в которой общее собрание народа имеет исключительно важную роль, и функционирование самого слова «суглан» как в эвенкийском, так и в бурятском языках говорит об общности культурных кодов. Выявление семиотического характера отдельных элементов языковой картины ведет к расширению гносеологического плана и определению особой роли мифосознания в жизни сибирских народов.
Реконструкция мифосознания прослеживается в организации пространства и времени, координаты художественного мира воплощены в традиции эвенков, так, ход времени прослеживается по названиям лун с сохранением анимистических представлений: «Умерла луна илькун и родилась луна ирин» [6, с. 21]. Обращение к традиционному календарю позволяет автору изменить точку зрения, переводя повествование в объективный, более отстраненный план, ближе ко времени вечности, увеличивая дистанцию и масштаб: «Круглая и полная, сияющая сытостью и здоровьем луна миро, находящаяся в самом рассвете своей недолгой жизни, уже поднялась над горами Бабанты и хорошо освещала все доступное взору таежников пространство. Большая поляна с десятками небольших чумов и кострами бродячих тунгусов по краям в отблесках пламени большого костра в ее середине казалась ожившей. По ее серебристому низу, по заиндевелым ветвям окружающих деревьев плясали, кружась, то вырастая в высоту, то падая вниз, причудливые тени чумов и снующих людей: орочон, собравшихся на камлание, русских торговцев и служащих, никогда не пропускавших это ежегодное зрелище, и просто людей, пришедших из любопытства» [6, с. 4].
Изображение луны всегда соотносится с изображаемыми событиями: «.Луна шонькон после ставшего известным на всем подлеморье и за баргузинскими гольцами сватовства и большого пира двух сильных орочонских семей стала толстой, как лицо довольной жизнью орочонской женщины, потом пошла на убыль и угасла. За ней также прожила свою небесную жизнь луна дукун, затем - луны иляга, илькун, ирин и, наконец, на ясном небе после заката солнца стала хорошо видна молодая, недавно народившаяся луна иркин - первая луна зимнего орочонского года, луна, в середине которой орочоны Томпуды должны были поехать за невестами для Илана и Хюркассана» [6, с. 19].
Пространство измеряется по количеству дней в пути, тоже в рамках традиции: «нулги - это однодневная кочевка орочон, примерно десять километров» [4, с. 22]. Пространство самой тайги также разделено по названиям распадков, верховий и низин рек, по принадлежности тем или иным родам. Подобный прием характерен в целом для творчества В. Гармаева, который обращался к национальной традиции исчисления времени и пути в своих романах об истории бурятского народа, из-за обилия терминов и понятий на родном языке произведения писателя нуждаются в обширных текстологических комментариях.
Одним из сквозных образов-мифологем романа «В низовьях родовой реки» является образ тропы, который имеет предметно-вещественное значение проложенного ранее в
тайге пути. Эвенкийскими тропами пользуются золотоискатели и все другие охотники. Именно на тропах оставляются знаки и предупреждения об опасностях, так отношения между двумя родами выясняются «строго по старинному таежному правилу эвенков, то есть через сигналы, которые для знающего человека были красноречивее всяких слов. То сломанная веточка сосны, то перевернутый знак стоянки, то брошенная поперек тропы палка и многое другое были «языком» ругани и ссоры этих больших эвенков» [6, с. 14]. Как известно, «символ является не просто функцией (или отражением) вещи, но функция эта разложима в бесконечный ряд, так что обладая символом вещи, мы, в сущности говоря, обладаем бесконечным числом разных отражений..., могущих выразить эту вещь с любой точностью и с любым приближением к данной функции вещи» [7, с. 12]. Образ тропы в контексте романа приобретает символическое значение, осмысление тропы как жизненного пути человека звучит в речи шамана: «Это брошенный в реку камень не возвращается, а человек волен решать свою судьбу сам, сам выбирать себе тропу и может на нее, если заблудился, возвратиться опять». [6, с. 7]. Символический смысл имеет и образ «тропы предков», который обозначает мир традиций, сложившихся на протяжении жизни многих поколений. «Тропа предков» для эвенков - это сохранение неразрывной связи с природным миром, закрепившейся на всех уровнях жизненного уклада и культуры. Подобно мифообразу реки, который по представлениям эвенков протекает в трех мирах, «тропа» не ограничивается пространством реального мира, что позволяет рассматривать ее в контексте мифомышления.
Функция мифо-ритуального комплекса в романе
В романе В. Гармаева обряды и обычаи эвенкийского народа являются важной составной частью повествования, писатель делает попытку воспроизведения национальной жизни с аксиологической позиции. Переход от объективной исследовательской позиции наблюдателя к внутренней точке зрения героя-эвенка - носителя традиционной философии позволяет автору раскрыть мифосознание во всей его целостности. Как известно, «... сакральное время может быть воссоздано ритуалом (праздничным действом), т.е. путем соучастия в событии и во время его свершения, но не передано в законченном виде дистанциирующимся от него повествователем. Однако, как показали исследования англо-американской «новой критики», эпическое произведение, включает в себя помимо «сообщающего рассказа» и «сценическое изображение» [8, с. 125].
«Этнографические» эпизоды, изображение обычаев эвенков приобретают особую мотивировку, обряды и ритуалы становятся опорными точками композиции романа, начиная с шаманского обряда при возвращении в род «блудного сына» Малгаола, продолжая свадебными обрядами сватовства, сговора между родами, заканчивая похоронным обрядом проводов душ, умерших от черной оспы. Изображение семьи и жизни нескольких разных родов определяет движение по кругу одних и тех же событий.
Так, клятва «блудного сына» Малгаола предваряется сценами шаманского камлания и коллективного транса и подкрепляется ритуалом поглощения живой крови животного, это становится своеобразным моментом инициации героя.
В изображении шаманского обряда автор включает несколько точек зрения, сочетая восприятие орочонов с позицией стороннего наблюдателя, вовлекаемого в коллективное действо: «Наконец темп ударов бубна, звон подвесок, ужимки, прыжки и пляска шамана, а вместе с ними и его древняя, со многими забытыми всеми словами, кроме рефрена-припева, песня, стала замедляться, затихать, словно успокаивался только что завывавший, круживший снег, жухлую листву и золото лиственничной хвои в неистовой пляске таинственный, неземной вихрь» [6, с. 6]. Как известно, «миф не есть ни схема, ни аллегория, но символ; и уже будучи символом он может содержать в себе схематические, аллегорические и жизненно-символические слои» [7, с. 73]. Символическая сторона ритуала раскрывается писателем в момент, когда шаман определяет эффективность
проведенного обряда при помощи своей колотушки: «Перед многими она трижды упала вогнутой стороной вверх, непостижимым образом удерживая равновесие» [6, с. 6]. Конвенциональный характер данного знака очевиден, носителями традиции он воспринимается как предзнаменование удачи. Сложность авторской позиции определяется сочетанием рационального, нейтрального отношения к мифу с моментами некритического его восприятия, что обусловлено, на наш взгляд, традицией, в таком контексте раскрывается образ огня в завершении обряда: «Омнидше остановился, остановил Малгаола, три раза повернул его посолонь и повел обратно вокруг костра, теперь уже по ходу солнца. В этот момент священный огонь без чьего бы то ни было вмешательства заискрил сильнее и полыхнул в черное звездное небо ровным и сильным пламенем» [6, с. 7]. Герои романа считывают в природном мире множество символических знаков, ощущение слитности с окружающим миром сформировано у них мифосознанием. Так, в начале главы «Черная смерть» орочоны делятся своими представлениями о мире и легендой о священной скале, и герою-наблюдателю Никите удается увидеть вспышку священного гольца в лучах заходящего солнца, что, по мнению носителя традиции, является добрым знаком долгой жизни. В сюжете романа этот знак реализуется в том, что персонажа не касается губительное воздействие черной оспы.
Элементы промыслового культа эвенков, обряды и обычаи, связанные с охотой, подробности бытовой жизни ведут к раскрытию мировоззрения, нравственно-этических основ, выработанных у народа на протяжении многих поколений.
На основе изучения традиционной культуры эвенков писатель В. Гармаев активизирует из всего мифологического свода этого коренного народа Сибири логику эсхатологического мифа, что отражено как в заглавии, так и в сюжете: кульминационным моментом произведения становятся картины гибели одного из эвенкийских родов от эпидемии черной оспы. Низовья родовой реки, по поверьям эвенков, это место перехода душ умерших в нижний мир, то есть в самом названии дается символический образ пограничного места. Катастрофическим осмысливается автором процесс наступления цивилизации на природу, изменение природных ландшафтов, не оставляющее возможности сохранить устоявшийся уклад жизни, что и определяет включение в повествование трагических сцен.
В субъективированном повествовании воссоздается точка зрения героя Хюркассана в момент погребения умерших от черной оспы родственников: «.не сделать отчаянную попытку отправить души умерших через низовья родовой реки в мир мертвых он не мог - слишком большой была опасность того, что они останутся среди живых и будут постоянно вредить, особенно стараться сделать несчастной жизнь его, Хюркассана, жизнь Гудеи, Илана и даже русского человека Никиты» [6, с. 35]. Сцена погребения с соблюдением традиционной обрядовости расскрывает символическую сущность ритуальных действий, так, сооружаемые Хюркассаном ворота из палок - обозначение символической границы между миром живых и мертвых. Особый статус границы обозначается предметно, с помощью протянутых вдоль палок кишок оленя. Как известно, «символ - знак, наделенный всей органичностью и неисчерпаемой многозначностью образа. Предметный образ и глубинный смысл выступают в структуре символа как два полюса, немыслимые один без другого, но и разведенные между собой и порождающие символ» [9, с. 975.]. Внутренности животного - вещественный образ обнажения плоти -наглядно демонстрирует грань между жизнью и смертью. Трагизм гибели целого рода воссоздается в мифопоэтическом контексте. Уговоры душ мертвых предстают в монологе-заклинании Хюркассана: «Вот она ваша дорога, она прямо приведет вас к низовьям родовой реки, а оттуда на оморочках вы уплывете в Хэргу Бугу и обретете там покой и отдохновение. Идите в низовья родовой реки и не возвращайтесь в наш средний мир, мир тяжких трудов, мир летнего зноя, где таежный гнус может выпить всю кровь людей, мир зимней стужи, когда мороз может убить все живое. Идите и
не возвращайтесь!» [6, с. 35]. Воспроизведение ритуалов эвенкийского народа в авторской интерпретации - важная часть структуры романа «Копачи. В низовьях родовой реки».
Заключение
Таким образом, в романе бурятского писателя В. Гармаева «Копачи. В низовьях родовой реки» именно мифологический пласт становится объединяющим моментом, когда автор связывает национальную проблематику с экологической, ставя вопрос о конфликте цивилизации и природы, о его возможных катастрофических последствиях. Как известно, у коренных народов Сибири сохранились архаические формы мифосознания вплоть до XX века, чем и определяется специфика мифопоэтической модели литературных произведений. Своеобразие мифологической модели в литературах народов Сибири заключается, на наш взгляд, как в сохранении пластов ранней мифологии, так и в опоре на сохраняющийся у народов, ведущих традиционный образ жизни, компонент веры. В романе В. Гармаева широко употребляется прием, сформировавшийся на протяжении всего его творчества: это введение в повествование лексики родного языка, таким образом, понятия, выраженные на национальном языке, становятся своеобразным мифологическим кодом, раскрывающим систему ориентации человека в природном мире и социуме. При переводе некоторые из этих понятий приобретают дополнительный метафорический смысл, по своей сути же это символические образы-мифологемы «родовой реки» и «тропы предков». Изображение родовой жизни эвенков активизирует не только внешние этнографические описания обычаев и обрядов, но и обуславливает воспроизведение мировоззренческого уровня. При этом бурятский писатель опирается на общие моменты, сходные в бурятской и эвенкийской мифологии, прежде всего это сохраняющийся у сибирских народов культ природы и ее духов.
Такая интерпретация закономерно возникает в общем русле «сибирского текста», в котором, следуя традициям русской литературы, экологические вопросы ставятся в неразрывной связи с нравственными. Специфика современного «сибирского текста» может усматриваться также и в диалоге различных национальных традиций, в их сложном синтезе, который базируется на мифопоэтической модели мира.
Л и т е р а т у р а
1. Балданов С. Ж. Народно-поэтические истоки национальных литератур Сибири (Бурятии, Тувы, Якутии). - Автореферат дисс. ... доктора филол. наук. - Улан-Удэ: Изд-во БГПИ, 1995. - 29 с.
2. Малзурова С. Д.-Н. Мифо-фольклорные истоки прозы народов Сибири и Севера 60-80-х гг. XX века. - Автореферат дисс. ... канд. филол. наук. - Улан-Удэ: Изд-во БГУ, 2015. - 26 с.
3. Хализев В. Е. Мифология XX-XXI веков и литература // Вестник МГУ. Серия 9. Филология.
- № 3, - 2002. - С. 7-20.
4. Гармаев В. Копачи. В низовьях родовой реки // Байкал. - 2015. - № 1. - С. 3-39.
5. Гачев Г. Д. Национальные образы мира. Евразия - космос кочевника, земледельца и горца.
- М.: Институт ДИ-ДИК, 1999. - 368 с.
6. Гармаев В. Копачи. В низовьях родовой реки // Байкал. - 2015. - № 2, - С. 3-39.
7. Лосев А. Ф. Проблема символа и реалистическое искусство. - М.: Искусство, 1976. - 367 с.
8. Поэтика: Словарь актуальных терминов и понятий / Гл. науч. ред. Н. Д. Тамарченко. - М.: Издательство Кулагиной; Inrada, 2008. - 358 с.
9. Литературная энциклопедия терминов и понятий. - М.: НПК «Интелвак», 2001. - 1596 с.
R e f e r e n c e s
1. Baldanov S. Zh. Narodno-poehticheskie istoki nacional'nyh literatur Sibiri (Buryatii, Tuvy, Yakutii). -Avtoreferat diss. ... doktora filol. nauk. - Ulan-Udeh: Izd-vo BGPI, 1995. - 29 s.
2. Malzurova S. D.-N. Mifo-fol'klornye istoki prozy narodov Sibiri i Severa 60-80-h gg. HKH veka. -Avtoreferat diss. ... kand. filol. nauk. - Ulan-Udeh: Izd-vo BGU, 2015. - 26 s.
3. Halizev V. E. Mifologiya XX-XXI vekov i literatura // Vestnik MGU. Seriya 9. Filologiya. - № 3, -2002. - S. 7-20.
4. Garmaev V. Kopachi. V nizov'yah rodovoj reki // Bajkal. - 2015. - № 1. - S. 3-39.
5. Gachev G. D. Nacional'nye obrazy mira. Evraziya - kosmos kochevnika, zemledel'ca i gorca. - M.: Institut DI-DIK, 1999. - 368 s.
6. Garmaev V. Kopachi. V nizov'yah rodovoj reki // Bajkal. - 2015. - № 2, - S. 3-39.
7. Losev A. F. Problema simvola i realisticheskoe iskusstvo. - M.: Iskusstvo, 1976. - 367 s.
8. Poehtika: Slovar' aktual'nyh terminov i ponyatij / Gl. nauch. red. N. D. Tamarchenko. - M.: Izdatel'stvo Kulaginoj; Inrada, 2008. - 358 s.
9. Literaturnaya ehnciklopediya terminov i ponyatij. - M.: NPK «Intelvak», 2001. - 1596 s.
МИП СВФУ ООО «АМТЭК+»
Оказывает услуги по внедрению энергоэффективных технологий и решений:
- энергоаудит и обследование;
- проектирование и ТЭО;
- IT-разработка;
- монтаж;
- энергосервис. Телефон: +7 (9142) 747-733. E-mail: [email protected]. Сайт: http://www.amtechplus.ru/.
