CC BY
136
_МЕЖДУНАРОДНЫЙ НАУЧНЫЙ ЖУРНАЛ «СИМВОЛ НАУКИ» № 09/2017 ISSN 2410-700Х_
ФИЛОЛОГИЧЕСКИЕ НАУКИ
УДК: 8
Виктория Сергеевна Ковалева,
магистрант 2 курса РГПУ им. А.И.Герцена, СПб
vikusia-@mail. ru
МИФОЛОГИЧЕСКИЙ ИНТЕРТЕКСТ В НОВЕЛЛАХ ДЖ. БАРНСА «THE STOWAWAY», «THE
VISITORS», «THE WARS OF RELIGION»
Аннотация
В статье рассматриваются интертекстуальные элементы мифологического предтекста, составляющие повествовательную основу некоторых глав романа Дж. Барнса «A History of the World in 10/2 chapters». Помимо библейских сюжетов и образов рассматриваются также древнегреческие, сказочные и др. Интертекстуальные элементы рассматриваются с точки зрения теории Н.А.Фатеевой, изучающей не только формы интертекстуальности, но и паратекстуальность, метатекстуальность, гипертекстуальность и архитекстуальность.
Ключевые слова
Интертекст, интертекстуальность, мифологизация, постмодернизм, пародия, гипертекстуальность.
В современных литературоведении и лингвистике изучение теории интертекстуальности является одним из наиболее востребованных направлений. Этот факт обусловлен тем, что любой текст является своего рода «повторением» того или иного текста-предшественника, любое литературное произведение включает интертекстуальные элементы. Согласно И.П. Смирнову, «интертекстуальность - это слагаемое широкого видового понятия, имеющего в виду, что смысл художественного произведения полностью ли частично формируется посредством ссылки на иной текст, который отыскивается или в творчестве того же автора, или в смежном искусстве, или в предшествующей литературе» [3]. Данное определение как нельзя лучше соответствует характеру анализа произведения Дж. Барнса, поскольку в романе «A History of the World in 10/2 chapters» автор создает языковую и смысловую игру не только с мифологическим претекстом, но и с отдельными частями собственного текста.
Рассматриваемый роман Дж. Барнса относится к эпохе постмодернизма в литературе, одним из ключевых инструментов которой является создание произведений на основе интертекстуальных связей. Основным мотивом данного произведения является изложение библейской истории с новой точки зрения, недаром первая глава открывает новый взгляд на миф о потопе. Характерная черта постмодернизма -подвергание сомнению общекультурных ценностей и объективности истории мироздания, из которого следуют многочисленные попытки переписывания истории, создания альтернативных версий. В соответствии этой тенденции, иной смысл вкладывается в наиболее известные мифы, с другой стороны открывается сущность исторических личностей.
Для анализа романа в статье будет использован понятийный аппарат, предложенный Н.А. Фатеевой, поскольку он позволяет наиболее детально описать интертекстуальные элементы и систематизировать их. Так, выделяются следующие типы текстовых связей: собственно интертекстуальность, понимаемая как «соприсутствие» в одном тексте двух или более текстов (цитата, аллюзия, плагиат и т. д.); паратекстуальность как отношение текста к своему заглавию, послесловию, эпиграфу; метатекстуальность как комментирующая и часто критическая ссылка на свой предтекст; гипертекстуальность как осмеяние или пародирование одним текстом другого; архитекстуальность, понимаемая как жанровая связь текстов. [4]
«A History of the World in 10/2 chapters» - роман, написанный британским автором Дж. Барнсом в 1989 году. Как говорит сам автор, "History isn't what happened, history is just what historians tell us." [5] Можно сказать, что автор в своем скептическом повествовании «открывает глаза» читателя на темную сторону известных историй. Он разбивает догматические религиозные основы, выводя на первый план то, что ранее
_МЕЖДУНАРОДНЫЙ НАУЧНЫЙ ЖУРНАЛ «СИМВОЛ НАУКИ» № 09/2017 ISSN 2410-700Х_
оставалось в тени. Несмотря на жанровую принадлежность, роман представляет собой десять (с половиной) отдельных новелл, объединенных общими лейтмотивами - всемирной катастрофы, воды, образа корабля/ковчега. Кроме того, картина мира, созданная писателем во всех главах, характеризуется особой «апокалиптичностью».
В качестве основного мифологического претекста, так или иначе фигурирующего практически во всех частях романа, выступает миф о Великом потопе и Ноевом ковчеге. В полной мере этот сюжет излагается в самой первой главе, «The Stowaway», представляющей собой пародийный пересказ. Здесь описываются те же события - бог, разгневанный на все живое на земле, посылает кару - всемирный потоп, - и только один благочестивый Ной и его семья заслуживают спасения. Они строят ковчег, на который берут «каждой твари по паре» и пережидают бедствие. Однако Барнс полностью меняет представление читателя о мифе.
Основным типом интертекстуальности, послужившим основой для создания новеллы, является метатекстуальность, трактуемая как пересказ с комментирующими ссылками на претекст. В «...Stowaway» повествование ведется не от 3 лица, как в самом мифе, а от 1 - от лица червя-древоточца - что уже создает комический, гротескный эффект. Читателю представляется иронический пересказ очевидца событий. «But I am not constrained in that way. I was never chosen. I was a stowaway.. .I feel no sense of obligation; gratitude puts no smear of Vaseline on the lens. My account you can trust. » [5] Автор представляет каждого пассажира ковчега как отдельного героя со своей собственной историей - в отличие от привычной версии. Более того, сравнивая образ Ноя, в представлении Дж. Барнса и в претексте, а именно в главах Genesis 6-9 Библии, можно заметить, что в изучаемой новелле он предстает как «антигерой». Создание образа Ноя строится на взаимодействии с библейским текстом - если собрать представление о главном герое воедино, то можно проследить лейтмотив семи смертных грехов, аллюзивно проходящий через весь текст. Так, например, рассказчик с самого начала описывает проблемы Ноя с алкоголем, начавшиеся еще до потопа «You've always been led to believe that Noah was sage, righteous and God-fearing, and I've already described him as a hysterical rogue with a drink problem» [5]), для создания образа используются яркие эпитеты и антитеза. Функционируя вместе, они создают иронический, гротескный образ Ноя, идущий вразрез с традиционной трактовкой мифа. Образы библейского героя и червя-повествователя (выступающего также в роли «всезнающего автора») становятся контекстуально-противоположными, в связи с чем низкое положение Ноя становится еще более очевидным для читателя. Продолжая исследоватеь мотив смертных грехов, нужно упомянуть «ужины» Ноя и его семьи во время плавания: «After a few weeks there were complaints about getting behemoth for dinner every night, and so - merely for a change of diet -some other species was sacrificed» [5]). Здесь иронически изобличается грех чревоугодия, свойственный человеку. Обособленная конструкция «- merely for a change of diet-» подчеркивает бездумное, расточительное отношение к представителям мира животных, а также капризность и прихотливость людей. Также Ною присуща гордыня - «Noah was even more pleased with himself than before - he'd saved the human race, he'd ensured the success of his dynasty, he'd been given a formal covenant by God -and he decided to take things easy.dreaming up new decorations and honours for himself.» [5] Параллельные конструкции, содержащиеся в примере, имитируют ход мысли самого Ноя, иллюстрируя его «самолюбование».
Не обошел стороной Ноя и гнев: «He cursed the son who had found him and decreed that all Ham's children should become servants to the family of the two brothers.». [5] Не по собственному желанию, но волей случая, Хам стал свидетелем того, как отец, (как это и бывало обычно, если верить словам древоточца), будучи не совсем трезвым, лежит на полу. Благородное желание поднять и привести в порядок лежащего вызвало поток проклятий - типичное поведение скандалиста и пьяницы, каким, по факту, и описан Ной.
Надо заметить, что в тексте новеллы встречаются и прямые аллюзии-отсылки к семи грехам. Так, рассказчик древоточец говорит: «I put it down to your quaint obsession with multiples of seven» [5]. Надо заметить, что число 7 является довольно символичным в библейском контексте. Оно является знаменателем не только смертных грехов, но и семи таинств, семи даров святого духа, семи звезд в венце, семи кругов ада и т.д. - то есть, многого того, что является заветными непреложными истинами религиозного человека. Автор же резко снижает значимость всех перечисленных понятий, называя реликвии «навязчивой идеей» (quaint obsession).
_МЕЖДУНАРОДНЫЙ НАУЧНЫЙ ЖУРНАЛ «СИМВОЛ НАУКИ» № 09/2017 ISSN 2410-700Х_
На фоне низкого, греховного человека, царство животных выглядит особенно благородным.
«Among us there had always been, from the beginning, a sense of equality. The fact that one animal was capable of killing another did not make the first animal superior to the second.» Тот факт, что человек, пользуясь своим могуществом, распределяет животных на «clean» и «unclean», вводит в пародийную по своей сути новеллу исторический подтекст, тем самым, создавая интердискурсивность повествования, совмещая литературный и социо-культурный типы дискурса. Можно установить связь Ноева ковчега с другим кораблем, сыгравшим важную роль в истории Великобритании, поделившим людей на «черных» и «белых» - с Empire Windrush (1948), положившим начало миграциям жителей стран Карибского бассейна и Африки в Великобританию, что, впоследствии, привело к распространению фобий о несовместимости культур и наций.
Рассматривая новеллу «The Stowaway», следует заметить, что здесь существуют и более простые для интерпретации формы интертекстуальности. Так, например, встречаются образцы аллюзий с атрибуцией -«you don't really believe that story about the serpent, do you? [5] - it was just Adam's black propaganda». Аллюзия снова восходит к библейскому сюжету, на этот раз - истории изгнания Богом Адама и Евы. Высказывание звучит весьма иронично - этот тон задается благодаря использованию разделительного вопроса, задающего разговорный, фамильярный тон повествованию, снижающего значимость библейских событий.
На первый взгляд, вторая глава романа характеризуется меньшей степенью мифологизации. Здесь в центре повествования оказывается захват арабскими террористами туристического корабля, на борту которого находятся в основном пожилые туристы. Однако, очевиден ключевой образ - корабль, с его многочисленными пассажирами, судьба которых неизвестна. Аллюзия (без атрибуции), восходящая к Библии и объединяющая современный туристический лайнер с Ковчегом, встречается уже в самом начале главы - автор детально описывает все разнообразие «видов», отправляющихся в плавание: «Americans were the easiest...The British were the next easiest, the men in Old World tweed jackets... There were two Canadian couples... a rangy Swedish family. some confusable French and Italians. and six Japanese; they came up the gangway in obedient couples.» [5] Такое разнообразие национальностей путешественников напрямую восходит к разнообразию видов животных, представленных на ковчеге. И практически сразу после такой характеристики автор подтверждает эту догадку, приводя прямую цитату - 'The animals came in two by two'. [5]. Фраза звучит из уст главного героя новеллы и придает повествованию саркастический оттенок - по сути, люди приравниваются к животным (в чем заключается отсылка к первой главе, где также приводится сравнение царства животных с человеком, в лице Ноя и его семьи). В целом, данная глава характеризуется не только «собственно интертекстуальностью», но и автоинтертекстуальностью, поскольку автор намекает на историческое повторение сюжета, рассказанного в первой главе, но только уже в наши дни. В роли бога -карателя здесь выступают террористы, захватившее судно с невинными туристами, а в роли Ноя, или своего рода «медиатора» между «богом» и «божьими тварями» - главный герой, гид и историк, руководящий туристической поездкой. Метатекстуальность, заключенная в этой главе романа, создает связь не только с мифологическим претекстом, но и с предыдущей главой: комментирующая ссылка на претекст вводится в тот момент, когда террористы начинают распределять пассажиров в группы, согласно национальной принадлежности, чтобы выстроить последовательность, в которой им необходимо будет убивать заложников: «As the couple passed Franklin's table on their way to the American quarter, Zimmermann muttered lightly, 'Separating the clean from the unclean.'»
Говоря о третьей главе, необходимо в первую очередь снова отметить автоинтертекстуальность нарратива - в центре внимания снова находится главный герой-повествователь первой главы, червь-древоточец. Для главы «The Wars of Religion» первостепенно свойственна архитекстуальность, поскольку с точки зрения жанра и композиции, она выстроена в виде судебного репортажа, с полным изложением речи судьи, сторон защиты и обвинения. В «судебном заседании» рассматривается «дело» древесных червей, сточивших ножку кресла епископа, что привело к его падению, и обвиняемых в нанесении ущерба зданию церкви. Абсурдность подобного суда создает иронический тон нарратива, усиленного пародийностью новеллы - для создания которой автор оперирует реальными юридическими терминами: Plaidoyer des insectes, felonious acts etc). Мифологический же подтекст вводится в данной части непосредственно в
_МЕЖДУНАРОДНЫЙ НАУЧНЫЙ ЖУРНАЛ «СИМВОЛ НАУКИ» № 09/2017 ISSN 2410-700Х_
названии - «The Wars of Religion», что намекает на повторение библейских религиозных сюжетов в главе. Воюющие стороны представлены образами адвоката и обвинителя, которые в своих речах приводят аргументы, основанные на разнице в восприятии и трактовке Библии. Так, адвокат, настаивая на том, что человек не в праве решать судьбу никого из «божьих тварей», заявляет: «Who created them? None other than Almighty God who created us all, the highest and the lowest. And do we not read in the first chapter of the sacred book of Genesis that God made the beast of the earth after his kind, the cattle after their kind, and every living thing that creepeth upon the earth after his kind, and God saw that it was good?» [5]. В данной цитате также прослеживается намек на разделение живых существ на «чистых и нечистых», на the highest and the lowest, однако, в этом упоминании прослеживается противопоставление смыслу предыдущих глав - это раскрывается в прямой аттрибутивной цитате библейского текста, согласно которой все существа равны перед Богом-создателем, то есть человек и червь выступают на равных правах. Это новый взгляд, противоречащий первой главе, в которой представитель животных стоит выше человека. Противоположной позиции придерживается «прокурор». Он заявляет, что черви-древоточцы вовсе не являются созданиями божьими, основным аргументом в пользу чего свидетельствует их отсутствие на Ковчеге Ноя. «Therefore the question which I lay before the court as the essential question in this case is the following: was the woodworm ever upon Noah's Ark? Holy writ makes no mention of the woodworm embarking upon or dis embarking from the mighty vessel of Noah.» [5]. Из чего следует, что червь является порождением дьявола. Обосновывая две полярные точки зрения, автор подводит читателя к сопоставлению данной главы с главой «The Stowaway», заставляя задуматься над вопросом: что же все-таки заключается в образе червя-древоточца? Символизирует ли он освобождение человеческого сознания от навязываемых столетиями религиозных норм (что соответствует метафорическому образу разрушаемой церкви), или же, напротив, является воплощением ереси, вредоносной для человека (этому доводу соответствует инцидент падения епископа с трона, в результате чего тот потерял рассудок). В ходе судебного заседания этот опрос остается открытым.
Проанализировав данные главы романа Дж.Барнса, можно сделать вывод о том, что с точки зрения интертекстуальности, автор использует различные виды этого приема с целью создания всесторонней картины мира как минувших времен, так и современности. Различные виды интертекстуальности и жанровой принадлежности частей одного романа создают полифоническое звучание, раскрывают различные, зачастую противоположные, точки зрения и взгляды на историю мира и религию. Так, например, как было упомянуто, сильно разнится представление образа человека и его взаимодействие с окружающим миром. В трех главах представлены совершенно полярные «портреты»: человек-самодур, считающий себя выше всего живого, однако, по факту, стоящий ниже любого самого ничтожного насекомого, выглядящего философом на его фоне; человек - беспомощная жертва в руках бога и во власти обстоятельств; человек - полноправный и справедливый член общества, не нарушающий права других существ; и, наконец, человек - бог, способный распоряжаться судьбами божьих тварей.
Вместе с тем, целостное понимание и интерпретация произведения основываются на широком использовании автоинтертекстуальности, поскольку, только взаимодействуя друг с другом, представленные в разных частях романа образы складываются в единую мозаику, открывая полную, многоплановую картину мира автора и произведения.
Список использованной литературы:
1. Бахтин, М.М. Вопросы литературы и эстетики / М.М. Бахтин. - М.: Художественная литература, 1975. -502с.
2. Женетт, Ж. Введение а архитекст / Ж. Женетт // Фигуры. - М.: Изд-во им. Сабашниковых, 1998. - Т. 2. - С. 282-341.
3. Смирнов И.П. Порождение интертекста. Элементы интертекстуального анализа с примерами из творчества Б.Л. Пастернака. 2-е изд., исправленное и дополненное автором. — СПб. : СПБГУ, 1995. — 193 с.
4. Фатеева, Н.А. Интертекст в мире текстов: Контрапункт интертекстуальности / Н.А. Фатеева. - 2-е изд., испр. — М.: Комкнига, 2006. - 280 с.
5. J. Barnes, A History of the World in 10 Chapters. The Stowaway. The Visitors. The Wars of Religion, 1989.
© Ковалева В.С., 2017
