CC BY-NC-ND
56
Международные отношения: история, теория, социокультурная практика
О.В. Павленко
Миф о панславизме в западной историографии периода холодной войны
В статье рассмотрены ключевые работы западных авторов о панславизме, опубликованные в период холодной войны. Проанализировано влияние идеологического фактора на исследовательские концепции. Геополитические реалии холодной войны упрочили историографический миф о панславизме, созданный еще в межвоенный период, и способствовали тому, что он вошел в исследования по истории международных отношений и внешней политике России XIX и XX вв. без критического анализа и научного осмысления. Тем не менее наряду с литературой, построенной на идеологических штампах, в США и Западной Европе развивалось научное направление, изучающее славянской фактор во всей его сложности, на основе сопоставления разных источников.
Ключевые слова: панславизм, холодная война, россика, советология, славянский вопрос.
Пик интереса к славянскому фактору в истории международных отношений пришелся на 1950-1960-е гг. Идеология противостояния в эпоху холодной войны придавала изучению славянской темы острый политический привкус. Во главу угла ставилась категория «политического противостояния», на основе которой создавалась шкала контрастных оценок. Если в межвоенный период оценки «прогрессивный/реакционный» были скорее казусом в западной историографии, то в 1940-1960-е гг. эта нормативная предвзятость утвердилась в исторических исследованиях на Западе и Востоке. Собственно, сама установка представлять
© Павленко О.В., 2017
Статья подготовлена в рамках гранта Российского научного фонда № 15-18-30087 «Россия - Европа: вехи совместной истории в коллективной памяти. XIX-XX вв.».
прошлое в категориях современного мира и проводить прямые политические аналогии была особенно усилена идеологическими условиями холодной войны. Она была характерна как для западной, так и для советской историографии, особенно в середине XX в. Резко менялась тональность исторических исследований, где становилось нормой придавать изучению прошлого актуальные политические смыслы. Тенденции, заложенные еще в межвоенный период, дали импульс новым историографическим направлениям в эпоху холодной войны.
Неудивительно, что в фокусе пристального внимания оказалась тема панславизма. Восточный блок, созданный СССР после Второй мировой войны, в интерпретациях западной историографии казался воплощением русского панславизма конца XIX в. Соблазн подобных аналогий был настолько велик, что исследователей не смущала ограниченность базы источников и заданная предвзятость подобного подхода. Сочинение Альфреда Фишеля уже воспринималось как достоверный источник, не требующий критического анализа. Из одной работы в другую перетекали одни и те же ссылки на сочинения славянофилов и панславистов. Различие состояло лишь в ригоризме выводов авторов. Это время совпало со становлением россиеведения и советологии в американских университетах, когда резко возрос спрос на изучение «русской политики» в США. Неудивительно, что тон в славянских исследованиях задавали американские ученые, большинство из которых были эмигрантами из Восточной Европы в первом или втором поколении.
Благодаря стараниям американского историка Ганса Кона, выходца из Богемии, был реанимирован миф о панславизме. Именно этот ученый придал ему статус историографической концепции, не подлежащей сомнению. К тезису о панславизме, который изнутри взорвал благополучную жизнь Дунайской монархии, Ганс Кон добавил современные политические аналогии. В 1953 г. он издал книгу «Панславизм. Его история и идеология» на основе курса лекций, прочитанного в Университете Нотр-Дам. Он пытался проанализировать развитие славянской идеологии «от Гердера до Сталина». Будучи убежденным русофобом, Г. Кон расценивал панславизм как движение «с ультранационалистическими элементами», «проявление политической слабости» и «реакции славянских народов на германизацию и мадьяризацию»1.
В книге «Сознание современной России» (1955) Кон ставил вопрос: «В чем истоки экспансионистского способа мышления русских?» Историческую дихотомию «Россия - Запад», сложившуюся в русской интеллектуальной традиции, он описывал через
категорию «русский национальный характер». Не утруждая себя анализом источников, Кон повторял вывод, сделанный западными либералами еще в середине XIX в.: русским свойственен социальный утопизм, склонность к мифологическому мышлению, романтические рефлексии2. В этом он видел причину неприятия России в европейской среде: «Глубокий антагонизм, который, по мнению некоторых русских интеллектуалов, отделяет Россию от Запада, наряду с возрастающей силой и агрессивностью русского государства, создал действительно фантом страха перед Россией в Европе в XIX в.»3. Кон шел дальше, утверждая, что коммунистическая идеология СССР генетически связана с имперским панславизмом: «Со времени Погодина до последних лет Сталина, в течение целого столетия, панславизм играл доминирующую роль в русском сознании. Русские не только провозглашали свою роль защитника и лидера всех славян, но также подчеркивали единство славян до такой степени, что для многих русских стали синонимами слова "русский" и "славянин"»4.
Несмотря на подобные утверждения, более соответствовавшие политической публицистике, Г. Кон пользовался репутацией признанного специалиста по панславизму и российской политике. В авторитетной энциклопедии «Британика» (1968) именно ему была доверена статья о панславизме5. Не будет преувеличением констатировать, что он заложил основу в изучение панславизма и российской внешней политики в западной историографии, которая продержалась не одно десятилетие. Российские дипломатические источники были зарубежным ученым недоступны, многие из «специалистов по России» не знали толком русского языка, трудов советской историографии по сопредельным темам и документальных публикаций. Большинство зарубежных работ вращалось вокруг определенного корпуса источников, которые цитировали их предшественники еще в конце XIX - начале XX в. Главным было довести до массового сознания мысль о том, что просоветская Восточная Европа является воплощением «великодержавного панславизма».
Исключением из общего потока стали несколько исследований, авторы которых пытались шире взглянуть на славянскую проблематику и выйти из замкнутого круга расхожих идеологических клише. В книге американского ученого Михала Боро Петровича «Возникновение русского панславизма в 1856-1870 гг.» (1956), ставшей частью крупного проекта Русского института при Колумбийском университете, теоретические положения и фактические материалы были сходны с известной книгой А.Н. Пыпина «Панславизм в про-
шлом и настоящем» (1908). Автор неоднократно на нее ссылался и многое заимствовал. Понятие «панславизм» он широко трактовал как «различные проявления славянской культурной солидарности, более-менее выраженные политические программы, идеи региональных межславянских союзов»6. Отчетливо были выделены две модели - «русский панславизм» и «славянский панславизм», причем последний трактовался исключительно как «культурное явление», не связанное с политикой. Такая позиция хоть и выглядела наивной, но повторяла утверждения славянских интеллектуалов XIX в., которые пытались доказать своим немецким оппонентам, что требование языкового и культурного равноправия славян с немцами не имеет никакой политической подоплеки7. «Русский панславизм», по мнению Петровича, превратился в политическую доктрину после поражения России в Крымской войне и стал неотъемлемой частью «государственного национализма»8.
В исследовании другого американского слависта, ученика Б. Самнера Н. Риасановского «Россия и Запад в учении славянофилов» (1952) был проанализирован консервативный тип мышления у русских. Автор доказывал, что русский консервативный национализм - совершенно особое явление, которое включает следующие установки: 1) фундаментальные противоречия между Россией и Западом обусловлены историческим развитием и потому неизменны; 2) Россия обладает выраженными преимуществами перед западным обществом; 3) традиционные ценности России истинны и вечны, поэтому в будущем она будет доминировать в мире. «Панславизм» в трактовке Н. Риасановского - это «консервативное националистическое течение», которое «разрушило целостность славянофильского учения» и использовало отдельные его постулаты для обоснования «наиболее экстремальной формы монархизма и консерватизма»9. Таким образом, оценка российского консерватизма соответствовала той полемической тональности, в которой его критиковали либеральные мыслители в России на рубеже XIX-XX вв.
В этом же ключе была выдержана книга Ф. Фаднера «Семьдесят лет панславизма в России. От Карамзина к Данилевскому» (1962). «Великодержавный панславизм» исследователь рассматривал как консервативную рефлексию, которую поддерживало царское правительство в условиях «спада международного влияния России после Крымской войны»10. В то же время Ф. Фаднер подчеркивал, что славянская идея в России имела не только имперскую трактовку. В противовес «государственному национализму» существовало радикально-демократическое направление. В публицистике А. Гер-
цена и М. Бакунина содержался призыв к славянской «демократической солидарности» против тронов Габсбургов и Романовых.
Стоит отметить, что во всех вышеперечисленных трудах ощущается влияние концепции А.Н. Пыпина. Эти работы составили отдельную группу в американских славистических исследованиях, существенно отличавшуюся от упрощенных идеологических схем в духе Г. Кона.
Исследование славянского фактора было продолжено в работах Д.Ф. Брэдли, специалиста по дипломатической истории. Особое внимание он уделил чешскому национализму, который рассматривал как «типичное проявление чувства национального самосохранения у «малого» народа, поставленного перед угрозой ассимиляции»11. Панславизм, по его мнению, использовался чехами как средство политического давления на Вену и не являлся целью национальной политики. Более того, ссылаясь на донесения французских дипломатов, имевших конфиденциальные источники информации среди чешских политиков, Брэдли отмечал, что Россия также не стремилась к перекройке государственных границ Австро-Венгрии накануне Первой мировой войны. Чехи лавировали между Петербургом и Парижем, пытаясь выработать свою внешнеполитическую стратегию. При знакомстве с дипломатическими документами профессиональные историки понимали, что историографический миф о «панславистской угрозе» России не выдерживает критики.
По-новому смог осмыслить тему панславизма профессор Илли-нойского университета Стэнли Б. Кимбалл в монографиях «Чешский национализм. Исследование национального театрального движения. 1845-1883 гг.» (1964) и «Австро-славянское возрождение» (1973). Он обратил внимание на компенсаторную функцию национализмов малых народов. «Это была в определенной степени манифестация, стремление возродить средневековые утраченные традиции и достоинство»12. Ему удалось провести успешное сравнительное изучение всех славянских матриц, существовавших на территории монархии Габсбургов. На основе широкого массива источников С. Кимбалл пришел к выводу, что панславизм представлял собой широкое движение среди патриотической интеллигенции, направленное на расширение культурных взаимосвязей и укрепление политической солидарности австрийских славян13.
Так постепенно идеологическая предвзятость в отношении понятия «панславизм» в западной историографии преодолевалась, несмотря на заданную политизацию русской темы. Если в многотомной энциклопедии «Американа» (1986) еще продолжали сохраняться упрощенные формулировки14, то во французской энци-
клопедии «Ла русс», напротив, отмечалось, что панславизм потерял свое влияние в России еще в царствование Александра II, а к концу XIX в. эти взгляды были свойственны лишь представителям крайне правой оппозиции. В самом движении за общеславянское объединение выделялись различные политические течения - консервативное, либеральное и радикально-демократическое15. В немецком энциклопедическом издании «Бертельсманн» (1977) понятие «панславизм» трактовалось широко как движение с целью культурного и политического объединения всех славянских народов. К нему были отнесены: австрославизм, иллиризм, польский мессианизм. Особо подчеркивалось, что в России под влиянием «деспотического государственного устройства» мессианские идеи превратились в панрусизм, ставший «мощным инструментом проникновения России на Балканы». Однако осторожно добавлялось, что «понятие панславизм было отвергнуто советским правительством, стремившимся возродить идею славянской взаимности во время Второй мировой войны»16.
Таким образом, геополитические реалии холодной войны упрочили историографический миф о панславизме, созданный еще в межвоенный период. На волне роста интереса к россике и советологии в западной историографии он легко вошел в многочисленные исследования по истории международных отношений и внешней политике России не только XIX, но и XX столетия, без должного критического анализа и научного осмысления. Тем не менее наряду с литературой, построенной на идеологических штампах, свойственных мышлению холодной войны, в США и Западной Европе развивалось научное направление, изучающее славянской фактор во всей его сложности, каждый раз применительно к конкретной исторической ситуации на основе сопоставления разных источников.
Примечания
1 Kohn H. Pan-Slavism. Its History and Ideology. Univ. of Notre Dame Press, 1953. P. i-7; 251-252.
2 Kohn H. The Mind of Modern Russia. Historical and Political Thought of Russia's Great Age. New Jersey; New Brunswick, 1955. P. 9-ii.
3 Ibid. P. 22.
4 Ibid. P. 69.
5 Kohn H. Pan-Slavism // Encyclopaedia Britannica. Chicago, 1968. Vol. 17.
6 Petrovich M.B. The Emergence of Russian Panslavism, 1856-187G. Studies of the Russian Institute of Columbia University. N. Y., 1956. P. X.
7 Ibid. P. 17-31.
8 Ibid. P. 51-53.
9 Riasanovsky N.V. Russia and the West in the Teaching of the Slavophiles. A Study of Romantic Ideology. Cambridge, 1952. P. 202-210 (Впоследствии эти же идеи были изложены ученым в книге: Riasanovsky N.V. A History of Russia. N. Y., 1963).
10 Fadner F. Seventy Years of Pan-Slavism in Russia: From Karamzin to Danilevsky. 1800-1870. Washington, 1962. P. 404.
11 Bradley J.F.N. Czech Nationalism in the Light of French Diplomatic Reports. 18671914 // The Slavonic and East European Review. 1963. Dec. Vol. 42. № 98. P. 38-53; Idem. Czech Pan-Slavism before the First World War // Ibid. 1961. Dec. Vol. 40. № 94. P. 184-205.
12 Kimball S.B. Czech Nationalism. A Study of the National Theatre Movement. 18451886. Illinois, 1964. P. 110.
13 Kimball S.B. The Austro-Slav Revival. A Study of Nineteenth-Century Literary Foundations. Philadelphia, 1973.
14 Панславизм трактовался как «движение XIX века, корни которого уходят в более ранний период, обосновавшее идею унификации всех славян на географической, языковой, этнической и религиозной основе. Движение, которое возродилось в результате усилий советского правительства во время Второй мировой войны» (Czap P. Pan-Slavism // Encyclopedia Americana. N. Y., 1986. Vol. 21. P. 248).
15 Panslawism // Grand Dictionnaire Encyclopédique Larousse. P., 1985. Vol. 8.
16 Panslawismus // Das Bertelsmann Lexikothek. Munich, 1977. Bd. 7.
