CC BY
84
УДК 81
МЕЖЪЯЗЫКОВАЯ АСИММЕТРИЯ ГЛАГОЛЬНЫХ КАТЕГОРИИ
© Р. З. Мурясов
Башкирский государственный университет Россия, Республика Башкортостан, 450074 г. Уфа, ул. Заки Валиди, 32.
Тел.: +7 (347) 273 67 78.
E-mail: murjasovrz@rambler.ru
Глагол в индоевропейских и тюркских языках представляет собой часть речи, характеризующуюся широко разветвленной парадигматикой и обладающую богатым функциональносемантическим потенциалом. Глагол образует центр (ядро) высказывания, в котором концентрированы субъектно-объектные отношения, темпоральная локализация действия (действий) и отношение содержания высказывания к действительности с точки зрения говорящего и т.д. Глагольные категории в генетически родственных и неродственных языках имеют, с одной стороны, определенные сходства, с другой стороны, они обнаруживают значительные расхождения как в плане содержания, так и сточки зрения их языковой репрезентации.
Ключевые слова: типология категорий, межъязыковая асимметрия, концептуализация действительности, темпоральность, модальность, эвиденциальность.
Если номенклатура частей речи как наиболее универсальных лингвокогнитивных категорий в индоевропейских и тюркских языках в основном идентична, то грамматическим категориям в разных (родственных и неродственных) языках присуща неодинаковая степень асимметрии.
Межъязыковая асимметрия пронизывает все аспекты частей речи, начиная с критериев их выделения. На уровне частей речи она проявляется в том, что комплекс критериев их классификации «работает» в разных языках по-разному.
В морфологизованных в соссюровском понимании языках в дифференциации частей речи ведущая роль принадлежит морфологическим характеристикам слова в неконтекстном его проявлении. Так, в немецком языке любое существительное «рождается» с комплексом морфологических признаков - рода, типа склонения и типа образования множественного числа. Иначе обстоит дело в английском языке. А. Т. Кривоносов пишет: «Английский язык, например, способен использовать одну и ту же словарную единицу, т.е. лексему как слово пяти (!) различных частей речи - как существительные (a round of politicians), глагол (to round Cape Horn), наречие (A ball 10 inches round) и предлог (to look round us). В английской лексеме round существительное и глагол распознаются на морфологическом уровне благодаря включению этого слова в парадигму склонения и спряжения... критерием же разграничения прилагательного, наречия и предлога служит только синтаксическая функция, которая определяется сочетаемостью с другими словами и порядком слов» [1, с. 80].
Весьма пессимистично отношение тюркологов к роли синтаксического фактора при дифференциации частей речи. Так, по мнению Э. Севортяна, в тюркских языках «возможность употребления в функции того иного члена предложения имеется почти у всех знаменательных частей речи, синтаксическая полифункциональность нивелирует, а не дифференцирует их и, следовательно, критерий функции члена предложения является часто бессодержательным» [2, с. 16].
Подчеркивая важность учета комплексного характера оснований и особо акцентируя свое внимание на грамматическом факторе, А. Н. Баскаков указывает, что «проблема частей речи может быть решена только при условии точной дифференциации структурных элементов слова и изучения всех лексико-грамматических и функционально-грамматических категорий, возникающих в слове в процессе словообразования и словоизменения [3, с. 22].
Грамматическая репрезентация частей речи количественно и качественно, т.е. содержательно, неодинакова как в рамках одного языка, так и парадигматическая характеристика даже одной и той же части речи в разных языках. Так, глагол и имя существительное резко противопоставлены в и.-е. языках: транзитивный глагол сильного спряжения в немецком языке имеет более 180 грамматических форм, в то время как у существительного не более 16 форм (!). Подобная парадигматическая асимметрия между именем существительным и глаголом характерна также для английского и французского языков. Менее значительны парадигматические расхождения между существительным и глаголом в латинском, русском и башкирском языках, хотя парадигматический объем глагола в последней группе языков также бесспорно доминирует над таковым субстантивной парадигматики.
В когнитивной грамматике Р. Лангакра в центре анализа оказываются концептуальные структуры трех типов - вещи, процессы и свойства [4], т.е. сущности, лежащие в традиционной грамматике в основе существительных, глаголов и прилагательных. Здесь снова встает вопрос о неоднородном характере этих сущностей, т.е. им присуще то, что в исследованиях по функционально-семантической грамматике было названо полевой структурой частей речи. Как известно, семантическое пространство, например, предметности конституируется центром, или ядром, и периферийными зонами. Так, семиологическое ядро предметности составляют существительные, «идеально», т.е. в полном объеме репрезентирующие данную часть речи. Таковыми могут быть только конкретные нарицательные существительные, в которых лексическая и грамма-
тическая предметность совпадают. В некоторых исследованиях их называют прототипическими образцами. Существительные, конституирующие ядро данной части речи, характеризуются полным набором грамматических категорий. Периферию пространства предметности образует лишь грамматическая предметность, которая не подкрепляется лексической предметностью, ср. так называемые имена действия и имена качества.
При описании частей речи необходимо дифференцировать четыре разных, однако, одновременно взаимосвязанных понятия: части речи, грамматические категории, лексико-грамматические категории и структурно-семантические разряды, или грамматико-семантические разряды слов. Части речи определяются как грамматические классы или грамматические категории высшего ранга, в качестве плана выражения которых выступает совокупность парадигм, т.е. макропарадигма, а план содержания образует наиболее обобщенный семантический признак, который представляет собой синтез и «отвлечение от лексических и грамматических слов данного класса» [5, с. 453], например, семантический признак предметности является содержательным основанием существительных, про-цессуальность образует семантическое основание глаголов и т.д.
В рамках части речи без особого труда можно выделить такие классы слов, которые не противопоставлены друг другу по словоизменительным признакам или противопоставлены лишь частично, фрагментарно. М. М. Гухман пишет, что «помимо грамматических категорий слова... существуют обобщенные значения, условно-определяемые нами как лексико-грамматические, которые получают реализацию не в особых присущих им формах, но через особенности парадигматики других категорий» [6, с. 156-157].
Мы считаем необходимым разграничить, прежде всего, два близких термина: лексико-
грамматические категории и грамматикосемантические субклассы, разряды, или структурно-семантические субклассы (разряды). В цитированной выше работе М. М. Гухман к лексикограмматическим категориям глагола относит, например, переходность и непереходность, из чего следует, что автор употребляет термины «лексикограмматические категории» и «грамматико-семан-тические разряды» как синонимы.
Под лексико-грамматическими категориями в данной работе понимаются такие обобщенные семантические категории, которые находят лишь частичную, фрагментарную, т.е. непоследовательную морфологическую репрезентацию, образуя в плане выражения морфологические оппозиции лишь в отдельных звеньях словоизменительных парадигм. Например, категория одушевленности и неодушевленности в русском языке в рамках существительных мужского рода можно считать категорией грамматической, так как налицо оппозиция форм винительного падежа в единственном числе и совпадение форм винительного и родительного падежей у одушевленных существительных мужского и
женского рода во множественном числе, например, вижу стол и вижу слона, вижу столы и вижу слонов и коров. Таким образом, в оппозиции одушевленность и неодушевленность представлен грамматический сектор. В остальных случаях семантическая оппозиция одушевленность - неодушевленность не находит отражения в словоизменительной оппозиции. Такого рода категории носят смешанный уровневый характер. Именно поэтому их следует называть лексико-грамматическими категориями.
Иначе обстоит дело с грамматико-семан-тическими субклассами, или разрядами слов внутри той или иной части речи. В отличие от лексикограмматических категорий структурно-семантические разряды (или грамматико-семантические разряды) не способны образовать, даже частично, собственные морфологические оппозиции, но они выступают в качестве скрытого регулятора причины, почему та или иная грамматическая категория испытывает на себе ограничительное влияние, т.е. противодействие со стороны тех или иных группировок слов. Другими словами, грамматикосемантические разряды и грамматические категории находятся в причинно-следственных отношениях (связях). Так, глаголы не способны образовать форму пассива потому, что они наделены семантическим признаком непереходность, или данная группа существительных не имеет форм множественного числа, потому что они обозначают абстрактные понятия и т.д. и т.п.
Таким образом, оппозиции типа «переходность-непереходность», «перфективность-импер-
фективность» и т.д. относятся к грамматико-семан тическим разрядам (субклассам), а одушевленность и неодушевленность, например в русском языке, должна быть квалифицирована как лексикограмматическая категория.
Один и тот же семантический класс слов в рамках одной и той же части речи в разных языках обладает неодинаковым грамматическим статусом. Так, одушевленность-неодушевленность, являющаяся в русском языке категорией лексикограмматической, относится в немецком языке к разряду грамматико-семантических субклассов (разрядов), т.е. располагается в грамматическом отношении на ступени рангом ниже, хотя в немецком языке представлен «островок» существительных слабого склонения, охватывающий обозначения одушевленных существительных. Однако по этому типу склоняется весьма незначительное число слов.
В плане типологии родственных и в особенно -сти неродственных языков наиболее плодотворной является теория функционально-семантических полей, что обусловлено, прежде всего отсутствием параллелизма, т.е. однозначного соответствия между одноименными коррелятивными категориями или, другими словами, межъязыковой (интерлингвальной) уровневой асимметрией языковых средств. Наименования грамматических категорий отражают не формальные свойства того или иного языка, а концептуальные, содержательные.
А. Вежбицкая особо подчеркивает роль грамматики в концептуализации действительности:
«...грамматика на самом деле составляет концентрированную семантику: она воплощает систему значений, рассматриваемых в данном конкретном языке как особенно важные, действительно сущно-стно необходимые при интерпретации и концептуализации действительности и человеческой жизни в действительности» [7, с. 44].
Особая роль грамматических категорий отмечается многими лингвистами. Так, Дж. Лакофф пишет в связи с этим: «... грамматикализованные концепты рассматриваются как более фундаментальные, чем концепты, выражаемые единицами словаря» [8, с. 399]. В. З. Демьянков особо подчеркивает в этом отношении роль морфологии, так как она «дает параметризацию универсального каркаса». «Этот каркас - универсальная морфология -«оболочка» нашей экспертной системы языковых (в частности, морфологических) знаний» [9].
Таким образом, для типологии категорий на грамматическом или «околограмматическом» уровне необходимо идентифицировать семантическое ядро одноименных грамматических категорий в разных языках, после чего, выражаясь словами А. Вежбицкой, «мы можем «вырезать» из каждого языка ...некий мини-язык, ...который мы можем использовать в качестве метаязыка, чтобы говорить о языках и культурах как бы извне. ... Каждый такой «элементарный язык» будет изоморфен всем остальным и каждый из них будет основан непосредственно на доязыковой концептуальной системе, принятой за врожденную и универсальную» [7, с. 294].
Сопоставление парафраз, т.е. семантических толкований, формируемых на основе «самоочевидного «естественного семантического метаязыка» [7, с. 294], который выкраивается из реальных естественных языков» свидетельствует о том, что при контрастивно-типологическом изучении языков выявляются такие специфические (идиоэтнические) особенности, которые более нигде не встречаются или которые встречаются лишь в определенных языках, но не распространяются на другие. «В том случае, если имеет место полное тождество тех или иных категорий в двух языках, - пишет
Э. А. Макаев, - тогда сопоставительный анализ теряет свой raison d’etre” [10, с. 27].
Особый интерес в типологическом плане в разноструктурных языках представляет глагол, характеризующийся богатой разветвленной парадигматикой и обилием грамматических категорий. Определение В. В. Виноградовым глагола в русском языке как самой сложной и самой емкой грамматической категории [11, с. 422] справедливо по отношению к глаголу многих языков мира, в том числе и, прежде всего, индоевропейских и уралоалтайских.
При сопоставлении глагола и его грамматических категорий различия обнаруживаются уже в количестве и номенклатуре его грамматических категорий. Так, в и.-е. языках общими для глагола являются грамматические категории лица, числа, времени, залога и наклонения. В тюркских языках,
помимо вышеперечисленных категорий, глаголу присуща категория отрицания/утверждения.
Грамматические категории частей речи и соответствующие их обозначения (термины) являются основополагающими концептами и концепто-сферой как для «индивидуального когнитивного пространства», так и «коллективного когнитивного пространства». Концепты и концептосферы, репрезентируемые грамматическими категориями разной степени обобщенности, например, концепты пространства, процессуальности и на уровне частей речи и более частные морфологические (грамматические) интерпретации признаков того или иного суперконцепта в грамматических признаках части речи, а именно в ее грамматических категориях, могут рассматриваться как базовые и наиболее распространенные единицы лингвокогнитологии. Так, описание концепта времени в и.-е. и тюркских языках трудно себе представить без его семантического ядра, выраженного грамматическими средствами.
При контрастивно-типологическом изучении глагольной системы в родственных и неродственных языках выявляются одноименные, т.е. коррелятивные категории. По крайней мере, имеет место этикетное совпадение большинства грамматических категорий. Совпадения названий грамматических категорий, с одной стороны, по словам А. Вежбицкой, «таит в себе определенную опасность, потому что, хотя они и намекают на то, какое значение закодировано в некоторой грамматической категории, они не могут представить это значение точно» [7, с. 45], с другой стороны, в лингвистической науке нет другого основания и критериев сравнительно-типологического исследования различных языков, в особенности генетически неродственных языков.
Таким образом, для типологической характеристики глагола в функциональном плане основополагающими являются категории времени, наклонения и залога. Категория вида, функциональное содержание которой состоит в интерпретации характера протекания действия (завершенности / незавершенности, точечности / длительности, кратности и т.д.), имеет весьма противоречивую уровневую конфигурацию.
Временные формы глагола в тюркских языках подразделяются на очевидные (эвиденциальные) и неочевидные (неэвиденциальные), ср. противопоставление форм алды (очевидное прошедшее) и апган (неочевидное прошедшее), башк. ала торгайны, тат. ала торган иде (давнопрошедшее очевидное) и башк. ала торган булган, тат. ала торган булган (давнопрошедшее очевидное).
Признак эвиденциальности в тюркских языках в настоящем времени выступает в сопряженном виде с признаком аспектуальности. Так, в некоторых тюркских языках в качестве особой временной формы выделается так называемый актуальный презенс, состоящий из основного глагола и вспомогательного глагола ят- «лежать». Например, узбекский йоза йотурман «я пишу в данный момент» [12, с. 170].
В казахском языке настоящее время выражается тремя формами. Различаются переходное настоящее время и собственно настоящее или очевидное настоящее время. Последнее, в свою очередь, имеет две разновидности - простую и сложную формы. Сложная форма очевидного настоящего времени обозначает длительность или повторяющееся действие. Однако не все четыре вспомогательных глагола (отыр, жатыр, тур, жур) достигли равной степени грамматикализации. В отличие от индоевропейских языков, в которых вспомогательные глаголы, участвующие в образовании аналитических форм, полностью десемантизированы в лексическом отношении, так называемые вспомогательные глаголы в тюркских языках частично сохраняют свое лексическое значение. Например, в казахском языке «в зависимости от этого какой из четырех вспомогательных глаголов используется, форма сложного настоящего времени п р и о б -р е т а е т р а з л и ч н ы е с м ы с л о в ы е оттенки (разрядка наша. - Р. М.)» [13, с. 154]: -отыр указывает на действие, выполняемое в данный момент (преимущественно сидя), смысловой глагол в сочетании с - тур выражает действие, которое происходит в момент речи (преимущественно стоя) и т.д.
Максимальной грамматикализацией обладает вспомогательный глагол жатыр (букв. лежать), который «придает действию постоянный характер и указывает на длительность [13, с. 154]: Оля инсти-тутта окып жатыр «Оля учится в институте». Мин бара жатырмын. «Я иду».
Аналогичные конструкции с видовым оттенком имеются также в башкирском и татарском языках. Однако только глагол ят обладает определенной степенью грамматикализации. Ср.: «Эбей,
кайза бара ятаЬыц, нишлэп бер узец йереШец, бабайьщ юкмы ни... (З. Ураксин). «Куда путь держишь, бабушка, где твой старичок». Fэскэр юк, Баймак тарафтарында тик тэуге полктар гына тезелеп ята (Р. Байымов). «Войск у нас нет, лишь поблизости Баймака первые полки находятся на стадии формирования».
Даже в близкородственных языках одноименные грамматические формы могут иметь существенные различия в функционально-семантическом отношении. Так, формы перфекта в английском и немецком языках (англ. present perfect и нем. Prasensperfekt) обнаруживают заметные различия.
Немецкий перфект имеет два основных значения: 1) он выражает действие, имевшее место в прошлом, и 2) в современном немецком языке вытесняет громоздкую в формальном отношении фу-турум II при выражении таксиса предшествования в будущем. Экспансия немецкого перфекта по отношению к футуруму II настолько сильна, что по подсчетам некоторых германистов в 10000 предложений для выражения предшествования в будущем лишь в трех предложениях используется футурум II [14, с. 130]. Аналогичная продуктивность перфектного футурума в английском языке отмечается в работах грамматистов [14-15].
Present perfect в английском языке так же, как и немецкий перфект, употребляется для обозначения действий в прошлом. Однако некоторые германисты отмечают большую ориентированность такого действия в английском на момент речи, на его более тесную связь с настоящим [15, с. 233], ср.: англ. Since when has he lived here? нем. Seit wann wohnt er schon hier? англ. I’ve known him since he came here. нем. Ich kenne ihn (schon), seit er hierhergekom-men ist.
Межъязыковая асимметрия коррелятивных грамматических категорий - явление нередкое как в родственных, так и неродственных языках. Асимметрия в грамматическом строе языков имеет разные формы. Прежде всего, она заключается в том, что одна и та же категория может быть репрезентирована разным количеством словоформ, т.е. они могут характеризоваться неравнообъемными морфологическими парадигмами. Так, семантическая категория времени, присущая многим языкам мира, может быть формально представлена тремя (русск. язык), шестью (лат., нем., англ. и др. языки), одиннадцатью и более (башк., франц. языки и т.д.) грамматическими формами, что a priori исключает наличие полной грамматической симметрии (эквивалентности).
С другой стороны, асимметрия грамматических категорий проявляется в неравнообъемном охвате ими лексического материала. Например, категория залога в индоевропейских и тюркских языках относится к непоследовательно коррелятивным, так как в этих языках только действительный залог охватывает всю глагольную лексику, в то время как противопоставленный ему пассив распространяется только на переходные глаголы. Однако в английском языке пассив обладает большим лексическим диапазоном, чем в других языках. Ср. англ. The bed has not been slept in «В этой постели не спали». В подобных случаях в немецком и русском языках употребление пассивной конструкции исключается. Если они иногда и встречаются (крайне редко), то несут определенный стилистический заряд и квалифицируются как грамматически неотмеченные формы. Ср. например, Einige wollen, aber die meisten werden nur gewollt (Fr. Nietzsche) (Некоторые хотят, но большинство заставляют хотеть). Эта структура напоминает русские предложения с разговорной окраской: Его ушли. Многих умерли.
Залог в тюркских и германских языках обнаруживает многоаспектную асимметрию, что обусловлено, во-первых, разным количеством залоговых форм: в английском - 2 (иногда 3), в немецком -3 [16], в башкирском и татарском языках - 5 [17-18], во-вторых, не все глаголы в тюркских языках способны образовывать все формы залогов. По данным Татарской грамматики лишь около 100 глаголов татарского языка имеют формы всех 5 залогов [18].
Одной из сложных проблем для типологии языков является категория аспектуальности, которая в славянских языках может быть отнесена к непоследовательно коррелятивным грамматическим категориям, в то время как в немецком и
французском она является категорией, не имеющей последовательного грамматического оформления, и речь может идти лишь о временных формах с тенденцией к выражению значений совершенного или несовершенного вида (ср. нем. перфект и имперфект; франц. passe simple/imparfait и passe compose). Своеобразное преломление признака вида представлено в английском языке. С одной стороны, так называемым длительным формам присущи per definitionen видовые значения длительности, и следовательно, несовершенного вида, с другой - простые (недлительные) временные формы (past simple и present perfect simple) в видовом отношении нейтральны и могут иметь значение как совершенного, так и несовершенного вида.
Принципиально иное выражение значения вида обнаруживает темпоральная система тюркских языков. С одной стороны, например в башкирском языке, имеются нейтральные в видовом отношении временные формы, но с тенденцией к выражению законченного действия (прошедшее определенное, прошедшее неопределенное, предпрошедшее, давнопрошедшее) и, с другой - временные формы, однозначно выражающие значение несовершенного вида (ср. прошедшее длительное или прошедшее незаконченное; давнопрошедшее определенное время, выражающее действия, которые неоднократно происходили в давние времена, свидетелем которых говорящий не был и т.д.) [17, с. 278]. Таким образом, категория вида в тюркских языках (башкирском и татарском) может быть представлена как семантически и формально неравнообъемная оппозиция «аспектуально нейтральные временные формы : временные формы со значением несовершенного вида». В первом типе формы могут быть квалифицированы как темпоральные формы, а вторая группа - аспектуально-темпоральные формы. Здесь прослеживается некоторая аналогия с видовременной системой английского глагола. Но эта аналогия лишь частичная, так как в английском языке все простые временные формы (simple tenses) имеют параллельно длительные формы, между тем как ни одна временная форма башкирского глагола с ярко выраженным аспектуальным значением несовершенного вида не имеет параллельной формы общего или несовершенного вида, т.е. нет рядов оппозиций «общий вид: длительный вид», как это имеет место в английском языке: I read - I am reading, I read - I was reading, I have read - I have been reading и т.д. В длительных формах английского глагола и временных формах со значением длительности и кратности семантические признаки аспектуальности и темпоральности выражены в сопряженном виде.
Наиболее сложной структурой обладает функционально-семантическое поле модальности и его грамматическое ядро - категория наклонения. Межъязыковая асимметрия достигает здесь своего апогея. Прежде всего, она заключается в разном количестве наклонений в различных языках: в английском - 6, немецком - З, французском - 4, рус-
ском - 2/3 (?), башкирском - 6, татарском - 5 (+ уступительная модальность и предположительная модальность), в латинском - 3.
Весьма противоречивая картина прослеживается при сопоставлении категории темпоральности и модальности в разных языках. Как правило, в системе конъюнктива наблюдается сокращение временных форм. Ср. во французском языке в индикативе 15 временных форм, а в конъюнктиве 7, в английском subjunctive 1 имеет одну временную форму, subjunctive II - 2, conditional - 2, в русском языке 3-хчленной системе индикатива противопоставлен моночлен сослагательного наклонения (писал / пишу / буду писать (напишу) - писал бы (написал бы)), в башкирском языке система индикатива включает - 10 временных форм, сослагательное наклонение - 3, условное наклонение - 2, наклонение намерения - 3, желательное наклонение - 1. Лишь в немецком языке система конъюнктива представлена большим количеством (8) временных форм, чем индикатив (6).
Императив во всех языках характеризуется ограниченной парадигматикой [19-20].
ЛИТЕРАТУРА
1. Кривоносов А. Т. Система классов слов как отражение структуры языкового сознания. Москва-Нью Йорк, 2001. 845 с.
2. Севортян Э. В. Аффиксы словообразования в азербайджанском языке. М., 1962.
3. Баскаков Н. А. Морфологическая структура слова и части речи в тюркских языках // Тезисы докладов Института языкознания АН СССР. М., 1954.
4. Langacker R. W. Co^ept, image, and symbol // The cognitive basis of grammar. Berlin, 1991.
5. Русская грамматика. ТЛ. М., 1980. 783 с.
6. Гухман М. М. Грамматическая категория и структура парадигм // Исследования по общей теории грамматики. М., 1968. С. 117-174.
7. Вежбицкая А. Семантические универсалии и описание языков. М., 1999. 774 с.
8. Лакофф Дж. Женщины, огонь и опасные вещи: что категории языка говорят нам о мышлении. М., 2011. 515 с.
9. Демьянков В. З. Морфологическая интерпретация текста и ее моделирование. М., 2003. 206 с.
10. Макаев Э. А. Общая теория сравнительного языкознания. М., 1977.
11. Виноградов В. В. Русский язык. М., 1947.
12. Серебренников Б. А., Гаджиева Н. З. Сравнительноисторическая грамматика тюркских языков. Баку, 1979.
13. Бектурова А. Ш., Бектуров Ш. К. Казахский язык. Алматы, 2004., 720 с.
14. Glinz H. Grammatiken im Vergleich. Tubingen, 1994. 962 S.
15. Lamprecht A. Grammatik der englischen Sprache. Berlin, 1972. 361 S.
16. Grammatik der deutschen Sprache. Bd.3. Berlin, 1997. S. 1684-2232.
17. Грамматика современного башкирского литературного языка. М., 1980.
18. Татарская грамматика. Ч.П. Морфология. Казань, 1997. 397 с.
19. Мурясов Р. З. Императив в разноструктурных языках в контрастивно-типологическом плане // Вестник БашГУ. Уфа, 2011. № 2. С. 369-377.
20. Мурясов Р. З. Категория модальности в немецком и башкирском языках в контрастивном плане // Вестник БашГУ. Уфа, 1998. №3.
Поступила в редакцию 08.11.2011 г.
