CC BY
399
МЕТОДОЛОГИЯ КЛАССИЧЕСКОГО РАЦИОНАЛИЗМА И ФРАНЦУЗСКАЯ ИСТОРИЧЕСКАЯ МЫСЛЬ ЭПОХИ ПРОСВЕЩЕНИЯ
» опросы эволюции исторической мысли французского Просвещения, её соотношения с методологией (принципами и способами научного познания) классического рационализма рассматриваются во многих исследованиях как зарубежных, так и отечественных авторов [1]. В советской историографии постоянное внимание к просветителям определялось прежде всего их ролью критиков абсолютизма, идеологов, подготовивших Великую французскую революцию. Но интерес к ним сохраняется и в постсоветской российской историографии, когда начала уходить в прошлое упрощённая, прямолинейная привязка их взглядов к социально-экономической обстановке предреволюционной Франции. В последнее десятилетие вышел ряд новых публикаций текстов на русском языке [2], российскому читателю стала доступна зарубежная литература, ранее не переводившаяся [3].
В литературе по проблеме широкое распространение получила характеристика подходов учёных — просветителей как «антиисторических». Она впервые появляется в трудах представителей консервативного крыла романтической историографии (Э. Бёрка, Ж. де Местра, Р. Шатобриана), возникшего в последнее десятилетие XVIII
— начале XIX веков в борьбе с исторической мыслью Просвещения, как «протест против рационального и только абстрактно направленного мира идей Французской революции» [4]. Эта точка зрения, установившаяся в XIX столетии, перешла в труды многих учёных XX века. «XVIII век — век по преимуществу антиисторический», пишет Е.В. Тарле [5]. С определениями «антиисторическая эпоха», «антиисторический XVIII век» согласен и Б. Кроче [6]. Сторонники такого подхода концентрировали внимание на разрыве, противоположности между просветительским и романтическим направлениями исторической мысли.
Однако постепенно появляется и другая точка зрения. Суть её в том, что вопрос соотношения просветительской и романтической
историографий более сложен, речь может идти не о полном разрыве, а о взаимодействии и преемственности, отрицая (часто в категоричной форме) чисто рационалистические конструкции, историческая мысль романтизма в то же время усвоила многие достижения учёных — просветителей XVIII века. Например, А.Д. Люблинская пишет: «Энциклопедия послужила ...кладезем для историков первой половины XIX века, которые — наученные к тому же опытом Великой французской революции — сделали следующий шаг и открыли классовую борьбу в истории (О. Тьерри, Ф. Гизо)» [7]. Г.М. Фридлендер, соглашаясь с тем, что «в самом общем теоретическом виде такое представление [об антиисторизме просветителей — В.А.] отвечает истинному, реальному положению вещей», в то же время настаивает на том, что «в ряде важных моментов мышление просветителей отнюдь не было антиисторичным» [8].
Ранней хронологической границей исторической просветительской мысли во Франции можно считать последнее десятилетие XVII века. Оно ознаменовано выходом в свет «Исторического и критического словаря» (1695 — 1697) П. Бейля, первого крупного труда с ярко выраженными характерными чертами просветительской историографии. Завершается господство просветительской исторической мысли в годы Великой французской революции. Её последним значительным трудом стал трактат «Эскиз исторической картины прогресса человеческого разума» (1794) Ж.А. Кондорсе. На протяжении «века Разума» во Франции работали такие выдающиеся учёные — просветители, занимавшиеся проблемами исторического процесса, как Ш.Л. Монтескьё, Вольтер, А.Р. Тюрго, Г. Рейналь, Г. Мабли.
В исторической мысли Франции этого столетия провиденциалистская трактовка исторического процесса неуклонно оттесняется на второй план, в церковь и на богословскую кафедру, хотя по-прежнему остаётся официальным объяснением мирового устройства. Богословы Сорбонны, оплота католицизма, опираясь на поддержку светских властей, неоднократно пытаются восстановить утраченные позиции, добиваются временных успехов (например, приостановки издания «Энциклопедии»), но в целом их попытки безуспешны. Преобладающими становятся рационалистические трактовки исторического процесса, теоретические построения классического рационализма, выведенные дедуктивным путём Р. Декартом, Б. Спинозой, Т. Гоббсом, Г.В. Лейбницем. Их гносеология формировалась под
влиянием достижений математики и естествознания. Наоборот, над конкретным историческим материалом эти философы практически не работали, если, конечно, не считать наблюдений над современной действительностью.
Классический рационализм при рассмотрении проблем истории общества исходил из следующих постулатов:
- разум (понимаемый, как ум, способность понимания и осмысления) является высшим началом и сущностью мироздания;
- природа, человек, общество устроены разумно, на основе «естественного» порядка, всеохватывающей системы причинноследственных связей;
- разум является основой поведения людей, все их достижения рождены его всепобеждающей силой;
- общественные отношения, социальные институты строятся людьми разумно, осознанно, по соображениям целесообразности, исходя из заранее принятых решений;
- разум является основой познания, последним и верховным авторитетом, истинное знание достигается только посредством разума;
- разум противостоит религиозной вере, теологии, мистике, средневековой схоластике. Он должен быть освобождён от опеки церкви и феодальных властителей.
Для гносеологии классического рационализма характерна низкая оценка познавательных возможностей истории как отрасли знания, скепсис в отношении возможности верификации сведений содержащихся в исторических сочинениях, возможности установления действительных связей между фактами прошлого. «Копия с копии, как бы она ни была засвидетельствована самыми надёжными свидетелями, никогда не допускается на суде в качестве доказательства», — говорит один из участников диалога в трактате Лейбница «Новые опыты о человеческом разумении», начиная разговор о познавательных возможностях сочинений историков [9]. Философы — рационалисты, разрабатывая общеисторические схемы, с недоверием смотрели на нагромождения фактов, собранных их современниками — «эрудитами», занимавшихся конкретными историческими сюжетами. Близок к такому подходу и Бейль, в статьях своего словаря приводящий множество опровергающих друг друга фактов, пристрастных свидетельств мемуаристов, невежественных ошибок хронистов. В конце концов, скептик и пирронист Бейль убеждается и убеждает читателя в
невозможности освободить историческую истину от искажений, привнесённых современниками событий и последующими поколениями.
Действительно, многие социологические схемы, господствовавшие в «век Просвещения», не имеют ничего общего с историческими реалиями и с представлением о действительности, как развивающейся во времени (т.е. важнейшим принципом историзма).
Для французских историков — просветителей характерна убеждённость в универсальности и неизменности «родовой» («естественной») природы человека. На протяжении всего XVIII столетия не подвергалось сомнению положение естественноправовой теории о том, что при создании человека в его природу был заложен некий естественный закон, вечный и неизменный, независимо от расы и нации, эпохи в которой живёт человек. Индивидуальная и общественная мораль рассматривались ими как неизменные и вечные. Поступки исторических лиц далёкого прошлого оценивались в соответствии с моральными нормами, ценностной шкалой, современной просветителям. Все идеи делились просветителями на «истинные», заложенные при создании мира в родовую природу человека, и «ложные», внедрённые в массовое сознание противниками разума и прогресса. Считалось, что заблуждения народной массы можно развеять путём своеобразной диффузии накопленных духовных богатств в массовое сознание. При этом не ставился вопрос: не являются ли и заблуждения людей так же отражением независимой от них действительности, упускалось объективно обусловленное социальное содержание иллюзорного сознания.
Не имело ничего общего с действительными историческими процессами и безусловно господствовавшее в просветительской исторической мысли, сыгравшее столь большую роль в антиабсолютистской борьбе положение о происхождении государства в результате «первобытного (общественного) договора». Это же можно сказать и о представлениях просветителей по проблеме происхождения религии и церкви, появившихся, по их мнению, в результате сознательной деятельности (обмана) священнослужителей. Из этого логически вытекала мысль о возможности такой же сознательной замены «ложной» религии «естественной», действительно соответствующей человеческой природе («религией разума», «религией чувства»).
Таким образом, присутствие, по крайней мере, элементов антиисторического подхода в трактовке французскими просветителями исторического процесса представляется несомненным. Обусловлено это конкретно-историческими причинами, общим уровнем развития в XVIII веке гуманитарного знания и истории, в частности. Назовём некоторые из этих причин.
В распоряжении французских историков XVIII века находился ограниченный фактический материал. Использование архивной источниковой базы не являлось обязательным для историка. Привлекает историк архивные источники или не привлекает, продолжало оставаться его личным делом. По-прежнему основными источниками исторического сочинения продолжали оставаться нарративные тексты (мемуары, записки путешественников, эпистолярное наследие и другие «свидетельства просвещённых людей прошлого»). Не опирающаяся на источниковую базу теория повисала в воздухе, место действительных связей и фактов занимали спекулятивные построения.
Вспомогательные исторические дисциплины находились на стадии становления. При этом основная работа по их разработке велась «эрудитами» — членами монашеских конгрегаций, придерживавшихся провиденциалистской трактовки исторического процесса, враждебных учёным — просветителям, в политическом плане лояльных абсолютизму. Основным критерием истинности сведений, извлекаемых историком из источников, оставалась их согласованность со «здравым смыслом», то есть совокупностью взглядов, представлений об окружающем мире, выработанных предшествующими поколениями в их повседневной практической деятельности. Критерием истинности, таким образом, являлась логическая (а не опирающаяся на конкретный анализ источника) вероятность исторического факта.
Главная цель трудов французских просветителей находилась вне объективного постижения прошлого, достижения исторической истины. «Истории была дана внешняя цель», — пишет Кроче, — «история рассматривалась лишь как материал для более или менее посторонних целей, отсюда проистекало равнодушие к её достоверности» [10]. На первом месте для просветителей стояла высокая воспитательная цель: «изменить способ мышления нации» (Дидро). Это обстоятельство решительным образом вело к антиисторизму, ибо воспитание читателя (от простолюдина до «просвещённого монарха») выдвигало на первый план не
кропотливую и педантичную работу с источниками, а создание простых и доступных рационалистических конструкций («религия
— результат сознательного обмана», «государство — результат договора» и т.п.).
Исходя из воспитательной, поучающей функции исторического повествования, французские просветители считали возможным подправлять, вольно интерпретировать и даже додумывать (придумывать) исторические факты. Нередко точность изложения приносилась в жертву драматичности, занимательности, пропагандистским и политическим целям. Изложение просветителями истории некоторых стран Востока, прежде всего Китая, может служить примером такого подхода. Они умышленно идеализировали историю Китая, о которой в то время было очень мало известно в Европе, желая создать образцы «просвещённого» управления для монархов Европы. Политическая направленность подобных картин, очень далёких от реальной истории, ясна.
Переосмысляя всю предшествующую историю, подвергая критике (часто гиперкритике) взгляды всех предшествующих историков (от античности до раннего нового времени) французские просветители сосредоточили свои усилия на создании принципиально новых трактовок мирового исторического процесса, в области генерализирующей истории. При этом индивидуализирующая функция исторического познания отходила на второй план.
На исторических трудах французских просветителей лежит отпечаток их создания в век торжества механицизма, объяснения природного и общественного развития законами механики. Гигантские успехи механики, позволившие Ньютону дать универсальное объяснение явлениям природного мира, казалось, позволяли с её помощью дать столь же всеобъемлющее объяснение и процессов в жизни индивидуума и общества. Господствовало убеждение, что немеханическое движение (а следовательно, и развитие) в обществе отсутствует, а значит и науку о нём можно сделать не менее точной, чем математика. Для этого достаточно выявить и преодолеть ошибки сознания. «Социальная физика» рассматривала общество как совокупность человеческих атомов (индивидов), сближающихся и отталкивающихся друг от друга в результате воздействия «страстей». Её адепты были убеждены в возможности точного прогнозирования поведения отдельных личностей, социальных групп, а, следовательно, и развития общества
в целом. Следование принципам механицизма сужало возможности познания историками — просветителями реалий общественных отношений, несравненно более сложных, чем отношения в природе.
Придерживаясь в целом методологии классического рационализма, французская историческая мысль XVIП века, тем не менее, сумела выйти за её рамки. Наиболее талантливые историки французского Просвещения преодолевали антиисторизм естественно-правовой теории.
Прежде всего, это проявлялось в самом их интересе к истории как отрасли знания. Принципиальным отличием многих французских историков — просветителей (Монтескьё, Вольтера, Рейналя, Мабли) от теоретиков классического рационализма стало их внимание к конкретной исторической проблематике.
Для просветителей характерна убеждённость в необходимости изучения истории для познания мира. Негативизм создателей методологии классического рационализма в отношении познавательных возможностей истории был преодолён.
Просветителями провозглашается принцип «философской истории». Впервые термин введён Вольтером, требовавшим писать историю «философски» (еп philosophe). Наиболее точно термин «философия истории» в понимании Вольтера можно интерпретировать как «научная и теоретическая история». «Не будет „.преувеличением утверждать, что идеей научной истории XIX век был обязан философии Просвещения» [11]. «Философская история» рассматривалась как альтернатива ранее господствующему типу исторического сочинения, описательного и фактологического. По мнению историков — просветителей, исследователь не должен слишком увлекаться фактами, перенасыщать свой труд деталями, мешающими читателю различить главные события и тенденции. Его основной задачей является поиск законов развития общества. При этом закон понимался как постоянное отношение между известными явлениями, вытекающее из природы этих явлений. Отсюда столь характерное для просветителей сосредоточение внимания на поиске проявлений общих законов в истории различных стран, а не на их особенностях.
В «Духе законов» Монтескьё ставит целью выявить законы, на основе которых возникают и развиваются социальные институты (государство, обычаи, право и т.п.) Он пишет: «Я установил общие начала и увидел, что частные случаи как бы сами собой подчиняются им» [12]. По мнению историков-просветителей, историческое
событие, на первый взгляд случайное, на самом деле обязательно продиктовано неким законом, хотя, может быть, и непознанным. Ссылка учёного на случайность в качестве объяснения просто указывает на недостаток у него знания об изучаемом предмете. Принятие обязательности существования закона в свою очередь ставит перед историком задачу открыть, проследить причинноследственную цепь, породившую событие. Монтескьё пишет об итогах Северной войны: «Не Полтава погубила Карла, он все равно погиб бы, если бы не в этом, так в другом месте. Случайности фортуны можно легко исправить, но нельзя отразить события, постоянно порождаемые природой вещей» [13].
Среди историков широко обсуждалась проблема критики источников. Исключительно велика в этом роль Бейля, положившего начало во Франции просветительской исторической критике. Сам учёный, как уже говорилось, остался на позициях скептицизма, не вышел за пределы положений классического рационализма в отношении возможностей исторического познания. Но принятый им при работе с конкретным историческим материалом принцип обязательного предварительного сомнения в достоверности любого исторического факта, критического сопоставления всех доступных исследователю свидетельств о событиях и личностях прошлого оказался глубоко плодотворным, был воспринят и использован позднейшими французскими историками-просветителями, отказавшимися от крайностей пирронизма. Проблемам достоверности исторического факта, проверки подлинности источника, сопоставления содержащихся в нём сведений посвящены статьи «Энциклопедии», принадлежащие Д. Дидро («Факт»), Вольтеру («История»), Ж.-Ф. Мармонтелю («Критика (литература)» [14].
Французские историки XVIII века поднимались фактически до многофакторного подхода в объяснении исторического процесса. Наиболее далеко в этом отношении опередил современников Вольтер. Достаточно ознакомиться с его «Опытом о нравах», перепиской с И.И. Шуваловым по поводу сбора материалов для «Истории России при Петре I» [15], чтобы увидеть, что историк убеждён в необходимости изучения общества как системы, охватывающей все стороны его жизни (политики, социальных институтов, техники, культуры, религии и церкви, «духа времени» и т.д.). Впрочем, у Вольтера часто многофакторный подход возникает размыто, сумбурно, непоследовательно. В конкретных исторических
работах Вольтер часто не выполнял намеченную программу рассказа о всех сторонах истории общества, подобно предшественникам сосредотачивал внимание на деятельности отдельных выдающихся личностей.
Глубоко историчен тезис Монтескьё о том, что законы могут появиться и утвердиться только на стадии, когда дух народа подготовлен к ним предшествующим развитием [16]. Если большинство историков XVШ века рассматривали средние века, как «сон Разума», провал в историческом процессе, то среди просветителей были и мыслители, видевшие в средних веках нечто исторически обусловленное, неслучайное, необходимый и неизбежный этап на пути человечества к действительно разумному общественному устройству (Монтескьё). Средние века в последнем случае рассматривались как время духовного несовершеннолетия человечества. Идея развития, выделение в истории человечества трёх стадий (дикости, варварства и цивилизации), закономерно и органически вытекающих одна из другой — ядро работы Тюрго «Последовательные успехи человеческого разума». Идее развития подчинены стадии развития человеческого разума и соответственно общества в труде Кондорсе «Опыт истории человеческого разума».
Подводя итог, следует сказать, что, находясь в целом под воздействием господствующей методологии рационализма, наиболее талантливые французские историки — просветители, работая над конкретным историческим источниковым материалом, сумели преодолеть некоторые положения классического рационализма в трактовке исторического процесса. Э. Трельч писал «Воззрение на мир и на ценности по существу ещё определены рационально и в соответствии с положениями естественного права, но конкретное [подчёркнуто мной — В.А.] представление об историческом прогрессе и о преодолённой неясности озаряет и одновременно оживляет рациональный культурный идеал, наполняет его сознанием ответственности действующего человека, чувством триумфа от победы культуры» [17].
Французские историки — просветители подготовили научную историографическую революцию начала XIX века, заложили основу окончательного утверждения в романтической историографии принципа историзма. Если Бейль ещё находится под влиянием представлений классического рационализма об истории, то Монтескьё и Вольтер выходят за их рамки. Не случайно говорили о влиянии, оказанном на них Вольтером, Монтескьё, Тюрго такие
мыслители первой половины XIX века, как Г. Гегель, А. Сен-Симон, О. Конт. Идея Вольтера об изучении общества как системы и главного предмета исторического познания воспринималась историками начала XIX века как общепринятая и бесспорная. Понимание истории как движения и самопознания разума было развито Гегелем. Начатое Вольтером, энциклопедистами, Тюрго изучение истории промышленности, хозяйственной жизни, техники получит мощное развитие в трудах историков экономического направления XIX века. Идея Монтескьё о создании единой для всех наций типологии форм государственного устройства будет продолжено в трудах основоположников социологии Сен-Симона и Конта.
Впрочем, мыслителям французского Просвещения так и не удастся окончательно устранить разрыв между изучением конкретного исторического материала и рационалистическими теориями развития человеческого общества. Последние (например, культ разума, вера в его неограниченные возможности) по-прежнему будут оказывать значительное влияние на социологические построения поздних просветителей, вплоть до Кондорсе. Окончательно этот разрыв будет устранён историками романтического направления.
Таким образом, представляется возможным говорить о выделении двух периодов господства методологии рационализма во французской исторической мысли: раннем (конец XVII — начало XVIII века) и позднем (середина и вторая половина XVIII века). Второй период можно рассматривать как переходный от классических рационалистических представлений об истории к историзму романтической историографии, где идея развития выступает как ключевая категория исторического познания. В свою очередь романтическая историография не есть разрыв (rupture) по отношению к просветительской, а продолжение (continuite) зародившихся в последней тенденций на новом уровне. На историческую мысль, помня о специфике духовной стороны общественной жизни, можно распространить положение А. Токвиля [18] о континуитете (преемственности) институтов послереволюционной Франции по отношению к «старому (дореволюционному) порядку».
ПРИМЕЧАНИЯ
1. Lefebre G. La naissance de l'historiographie. Р. 1971; ^агЬопеП Ch.-O. L' historiographie. Р., 1981; Рокен Ф. Движение общественной мысли во Франции в XVIII веке. СПб., 1902; Виппер Р.Ю. Общественные учения и исторические теории XVIII — XIX веков (теории прогресса). Иваново-Вознесенск, 1925; Волгин В.П. Социальные и политические идеи во Франции перед революцией (1748 — 1789). М. — Л., 1940; Волгин В.П. Развитие общественной мысли во Франции в XVIII веке. М., 1977; Вайнштейн О.Л. Историография средних веков. М. — Л., 1940; Косминский Е.А. Историография средних веков. V в. — середина XIX в. Лекции. М. 1963; Люблинская А.Д. Историческая мысль в Энциклопедии // История в Энциклопедии Дидро и Д'Аламбера. Л., 1978. С. 233 — 255; Фридлендер Г.М. История и историзм в век Просвещения // XVIII век. Сборник 13. Проблемы историзма в русской литературе. Конец XVIII — начало XIX в. Л., 1981. С. 66 — 81; Барг М.А. Эпохи и идеи: становление историзма. М., 1987.
2. Философия в Энциклопедии Дидро и Даламбера. М., 1994; Вольтер. Избранное. М., 1998; Вольтер. История Карла XII, короля Швеции и Петра Великого, императора России. СПб., 1999; Вольтер и Россия. М., 1999.
3. Арон Р. Этапы развития социологической мысли. М., 1993; Трельч Э. Историзм и его проблемы. М., 1994; Кроче Б. Теория и история историографии. М., 1998.
4. Трельч Э. Указ. соч. С. 238.
5. Тарле Е.В. Национальный архив в Париже // Тарле Е.В. Сочинения. Т. 4. М., 1958. С. 594.
6. Кроче Б. Указ. соч. С.158.
7. Люблинская А.Д. Указ. соч. С. 255.
8. Фридлендер Г.М. Указ. соч. С. 66.
9. Лейбниц Г.В. Сочинения. Т. 2. М., 1983. С. 479.
10. Кроче Б. Указ. соч. С. 151.
11. Барг М.А., Указ. соч. С. 315.
12. Монтескьё Ш.-Л. Избранные произведения. М., 1955. С.159.
13. Там же. С. 283.
14. История в Энциклопедии Дидро и Д'Аламбера. Л., 1978. С. 18 — 19, 7 - 17, 58 - 59.
15. См.: Вольтер. Собрание сочинений. Т. 2. М., 1998. С. 557 — 562.
16. Монтескьё Ш.-Л. Указ. соч. С. 411.
17. Трельч Э. Указ. соч. С. 21.
18. См.: Токвиль А. Старый порядок и революция. СПб., 1906.
