CC BY
74
9. Его Святейшество Богдо-гэгэн Халха Джебзун-Дамба Римпоче IX. Драгоценные наставления. Комментарий к Ламряму. Учение, данное перед посвящением в практику Ямантаки Улан-Удэ, 1997. - С. 68.
10. Тулку Ургьен Ринпоче. Нарисованное радугой. М.: Шанг-Шунг, 2000. - С.62.
11. Там же, с. 16.
12. ЛамаЙешей. Введение в тантру // Путь к себе. 1995. -№ 1. - С. 10.
Литература
1. Далай-лама Х1УТензинГьяцо. Гарвардские лекции. М.: Цонкапа: 2003.
2. Его Святейшество Богдо-гэгэн Халха Джебзун-Дамба Римпоче IX. Драгоценные наставления. Комментарий к Ламриму; Учение, данное перед посвящением в практику Ямантаки. Улан-Удэ, 1997.
3 Его Святейшество Далай-Лама. Буддийская практика: Путь к жизни, полной смысла / пер. с англ. А. Ка-панадзе. - М.: София, 2004.
4. Источник мудрецов: Парамита и Мадхьямика: пер. с тиб. - Улан-Удэ, 1968.
5. Карма Агван Иондан Чжамцо. Светоч Уверенности. СПб.: ОРИС ЯНА-ПРИНТ, 1993.
6. Лама Йешей. Введение в тантру // Путь к себе. 1995. - № 1.
7. Туган Лопсан-Чойкьи-Ньима. Хрустальное зерцало философских систем. Глава Сакьяпа /пер. с тиб. Р.Н. Крапивиной. СПб.: Дацан Гунзэчойнэй, 1995.
8. Тулку Ургьен Ринпоче. Нарисованное радугой. М.: Шанг-Шунг, 2000.
9. Эванс-Вентц У.Й. Великий йог Тибета Миларепа: пер. с англ. Самара: Агни, 1998.
Literature
1. The Dalai-Lama XIV. Harvard Lectures. - М.: Tsonkapa, 2003.
2. His Holiness Bogdo-Gcgen Khalha Dzhebzun-Damba Rinpoche IX. The Valuable Instructions. Commentaries of Lamrim: Teachings giveirbefore Yamantaka’s practice dedication. - Ulan-Ude, 1997.
3. His Holiness Dalai Lama. The Buddhist Practice. Hie Path to Life Full of Sense. М.: Sophiya, 2004.
4. The Source of Wiseman. Paramita and Madhyamika. - Ulan-Ude, 1968.
5. Karma Agvan Yondan Chzhamtso. The Light of Firmness. SPb., 1993.
6. Luma Yeshe. Introduction to Tantra // The Parh to Oneself. 1995. - № 1.
7. Tugan Lopsan-Chokya-Nima. Crystal Mirror of Philosophical Systems. SPb.: Datsan Gunzachoynay, 1995.
8. Tulku Urgyen Rinpoche, Rainbow Painting. М.: Shang-Shung, 2000.
9. Evans-Wcntz W. Y. Tibet’s Great Yogi Milarepa. - Samara. Agni, 1998.
Сведения об авторе
Аюшеева Дулма Владимировна - канд. филос. наук, ст. науч. сотр. отдела философии, культуролог ии и религиоведения Института моноголоведения, буддологии и тибетологии СО РАН, г. Улан-Удэ, ул. Сахьяновой,
Data of author
Ayusheeva Dulma Vladimirov na, cand. of philosophy science, senior scientific worker of philosophy department of IMBT SD RAS, Ulan-Ude, Sakhayanova str. 6. dulmaavnsh@vandex. ru
УДК 294.3 Б 172
ББК 86.35 А.А. Базаров
МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ ПРОБЛЕМЫ АРХЕОГРАФИЧЕСКОГО ИЗУЧЕНИЯ БУДДИЙСКОЙ КНИЖНОЙ КУЛЬТУРЫ В БУРЯТИИ
Новое направление традиционной археографии - социальная археография, основанная на системном анализе книжной культуры на трех уровнях. I) уровне ритуальной культуры ординарного человека; 2) уровне идеологии; 3) уроне социальной организации. За два года (2007-2008) археографическая экспедиция ЦВРК изучила традиционную книжную культуру в 29 населенных пунктах Бурятии. В результате проведенных исследований не вызывает сомнений то, что буддийская книжность Бурятии в части монастырской культуры существенно отличается от книжной культуры буддиста-мирянина. Главной отличительной особенностью буддийской литературы ординарного человека является его исключительно ритуальный характер. Поэтому книжный репертуар ординарного человека представлен в основном текстами из буддийского Канона (Ган-жур). Практически повсеместно представлены Суварнапрабхасасоттама-сутра, Панчаракша, Аштасахасри-ка-праджняпарамита, Сундуй, Тарпачвнпо и др.
Ключевые слова: буддизм, археография, книжная культура, методология.
А.А, Bazarov
METHODOLOGICAL PROBLEMS IN ARCHEOGRAPHICAL STUDY OF BUDDHIST BOOK CULTURE IN BURYATIA
Social archeography is based on the system analysis of book cultures in three levels: 1) a level of ritual culture of ordinary person; 2) a level of ideology; 3) a level of the social organization. For two years (2007-2008) archeography expedition has been studied traditional book culture of 29 villages in Buryatia. Researchers of the group have made 300 photos, some video-clips (400 minutes), have taken interview at more than 80 persons, have created the electronic catalogue of rare Buddhist editions (250 items). Undoubtedly the Buddhist hook in Buryatia as a part of local monastic culture had essential differences from book culture of ordinary person. The major characteristic of the Buddhist literature of the ordinary person of Buryatia is ritual. Therefore books of the ordinary person represent basically the Buddhist Canon (Kagyur). Practically in all cases presence Suvamaprabhasasottama-sutra, Pancaraksha, Ashtasahasrika-prajnaparamita, Sundui, Tarpachenpo.
Key words: Buddhism, archeography, book culture, methodology.
Традиционно археография (от архе - древность, и греч. grapho - пишу) рассматривается как специальная историческая дисциплина, разрабатывающая как методику, так и практику поиска, изучения и издания памятников письменной культуры. Археография в виде предмета изучения тесно связана с филологией, источниковедением, палеографией, текстологией, дипломатикой, архивоведением и другими дисциплинами. В западноевропейской исторической науке археография как самостоятельная историческая дисциплина обычно не выделяется, не употребляется и термин «археография»; для зарубежных коллег археография во многом смыкается с палеографией.
Археография имеет объектом своего изучения документ, раритетный источник. В своей практике она занята приведением в порядок, описанием и публикацией рукописных памятников. В своей теории она вырабатывает нормы ведения названных работ над рукописными памятниками. Для исследователя литературы необходимо знакомство главным образом с приемами описания литературной документации и ее видов и правилами издания их. Описания историко-литературных документов и их печатные издания в виде отдельных публикаций или целых собраний документов, т.с. фамильных, семейных, частных архивов, как, например, архивы Волконских, Раевских, Остафьевский архив кн. Вяземских и т.п., необходимы как материал для изучения историко-литературного процесса, социального быта и всей вообще совокупности литературной жизни в известную эпоху. Описания ориентируют в рукописном материале и помогают находить нужные для исследователя документальные источники.
В России эта область исторической науки оформилась в 19-м столетии на фундаменте позитивизма, стремившегося превратить историю в точную науку и поэтому разработавшего собственное понимание науки и научного творчества. Согласно позитивизму, главным предназначением истории как науки является установление фактов объективной реальности на основе выявления максимально возможного набора исторических источников и правильно избранной технологии их изучения. В последние десятилетия при обсуждении предмета и задач археографии обнаруживаются широкое и узкое ее толкования. Если вдуматься в значение слов, из которых состоит название этой научной дисциплины, то можно понять, что оно относится лишь к тому виду археографической деятельности, которую ее сторонники именуют камеральной.
Сегодня методология позитивизма серьезно уступила свои позиции, в частности, уже не оспаривается тот факт, что выводы, сделанные историком, зависимы не только от количества и качества собранного материала, но и от уровня развития гуманитарного знания здесь и сейчас. Кроме того, дошедший исторический источник может вовсе и не отражать искомую объективную реальность (т.е. рассказывать, как и что происходило на самом деле), а представлять всего лишь взгляд монаха, воина, крестьянина определенной эпохи на известный ему осколок действительности. Иными словами, современные представления об относительности исторических истин серьезно потеснили позитивизм, у которого, помимо прочего, оказались очень серьезные и авторитетные критики. Однако было бы опрометчивым отказаться от багажа позитивизма уже потому, что в рамках этой научной традиции сформировалось бережное и корректное отношение к источнику. Эти подходы при изучении письменных памятников прошлого и вобрала в себя археография.
Хотя институциализация российской археографии приходится на первую половину XIX в,, но само собирание документальных памятников в научных целях в России начинается гораздо раньше. Так, уже в 30-е гг. XVIII в. Академией наук были предприняты первые экспедиции для ознакомления с рукописями местных государственных и монастырских хранилищ и переноса наиболее ценных из
них в центральные. К 18-му столетию относится и первый опыт по подготовке публикации текстов -это издание В.Н. Татищевым Русской Правды и Судебника Ивана Грозного, что, в свою очередь, заставило начать разработку научных критериев издания текста впервые сравнительно полно, четко сформулированных Н.И. Новиковым. Из эпизодической в постоянную деятельность по поиску письменных памятников и их изданию превратилась в 1834 г., когда при Министерстве народного просвещения была создана Археографическая комиссия, действующая по сей день, но уже в составе РАН. Современники так оценивали историю и результаты ее открытия - « Н.М. Карамзин пробудил в нашем Отечестве любознательность и усердие к историческим изысканиям, а просвещенное покровительство графа Н.П. Румянцева трудам по отечественному дееписанию повело к открытию и обнародованию огромного количества памятников» (Из исторической записки Л Н. Майкова на 50-летнем юбилее комиссии).
Можно выделить несколько этапов, через которые прошла советская (теперь уже российская) полевая археография.
Первый период - 30-60-е гг. XX в., условно называемый периодом «собирательства». Основоположником советской полевой археографии по праву считается В.И. Малышев, который в 1934 г. выступил как продолжатель дела «путешествующего археографа» П.М, Строева, начав экспедиционное обследование старообрядческих поселений Русского Севера. В.И. Малышев не только собственной экспедиционной практикой продемонстрировал их перспективность, но и сформулировал задачи и особенности работы полевой археографии. Однако вплоть до середины 50-х гг. деятельность
В,И. Малышева и его немногочисленных единомышленников в некоторой степени балансировала между работой под эгидой академической науки и частной инициативой. По сути, официальное становление полевой археографии связано с именем академика М,Н, Тихомирова и его инициативой воссоздания Археографической комиссии.
Археографическая комиссия, восстановленная в апреле 1956 г. как одно из подразделений АН СССР, должна была осуществлять - помимо собственно задач научного издания текстов - организацию и координирование полевых исследований во всесоюзном масштабе. И в самом ближайшем будущем в этом обнаружилась настоятельная потребность.
В 1959 г. по инициативе М.Н. Тихомирова начинается экспедиционное обследование старообрядческих поселений Забайкалья и Дальнего Востока, летом 1965 г. состоялась первая археографическая разведка Западной Сибири, за которой уже последовала полномасштабная работа. Результаты были во многом неожиданными даже для самих исследователей: на востоке страны оказались широко распространены памятники древнерусской письменности и печати, в числе которых оказались и уникальные тексты, например, обнаруженный новосибирскими исследователями Судный список Максима Грека. Поэтому феноменальное количество и качество сибирских находок получило в науке особое название - «археографическое открытие Сибири» (термин Д.С. Лихачева).
Второй период - 70-90-е гг. - становление полевой археографии как научной дисциплины со своими специфическими задачами и методами их решения. Простое собирание памятников древнерусской книжности признано недостаточным, более важным оказалось другое - изучение текста в среде его бытования. В 60-70-е гг. происходит окончательное оформление научных школ с ощутимой разницей в собственных подходах и научных интересах - Санкт-Петербург (ИРЛИ/ Пушкинский Дом), Москва (МГУ), Новосибирск (ИИ СО РАН), Екатеринбург (УрГУ). Такое «веерное» развитие полевой археографии объясняется, во-первых, разной степенью сохранности старообрядческой традиции в конкретном регионе; во-вторых, традициями отдельных научных школ с акцентированием внимания на отдельных сторонах явления.
В этот период одновременно в разных центрах выдвинута концепция комплексного археографического изучения древнерусской книжности. Во многом этот сдвиг определялся деятельностью Археографической комиссии с ее изданием - Археографическим ежегодником, в котором с 1978 г. регулярно начинает представляться сводная информация об итогах полевого сезона в регионах и теоретические статьи, отражающие научные интересы полевых археографов.
В области востоковедения археографические работы связаны в основном с деятельностью Института востоковедения РАН (бывшего Азиатского музея и Восточного кабинета). Восточный кабинет при Академии наук, который впоследствии стал Азиатским музеем и Институтом востоковедения, был создан в 1818 г. Его первым хранителем стал академик Х.Д. Френ. Как писали современники, с первых же месяцев своего существования Азиатский музей приковывает к себе внимание знатоков и любителей Востока, которые чуть ли не ежедневно подносили в дар музею разные предметы, книги и рукописи. Сам хранитель собрал множество редких восточных рукописей. Уже в первый год
существования кабинета были заложены основы трех отделов нынешнего СПбФ ИВ РАН - Рукописного, Библиотеки и Архива востоковедов. На протяжении всей своей истории Азиатский музей использовал все возможности для пополнения своих собраний. Здесь в первую очередь следует назвать экспедиции и поездки востоковедов по Востоку. Например, когда Н.В. Ханыков готовился к Хорасанской экспедиции (1856), Б.А. Дорн, директор АМ, обратился к академии с просьбой выдать ему 1000 рублей на приобретение рукописей. В середине XIX в. коллекции восточных рукописей и книг по востоковедению в АМ, достигшие к этому времени внушительных размеров, дополнялись собраниями Публичной библиотеки, библиотек факультета восточных языков Петербургского университета, Учебного отделения восточных языков при Азиатском департаменте МИДа (впоследствии были переданы в АМ).
После событий 1917 г. работа по сбору редких восточных источников не прекратилась. В одном из отчетов АМ о своей деятельности за 1923 г. утверждается, что в АМ продолжают поступать большие партии заграничных изданий, приобретенных на местах при посредстве и по заказу находившихся в заграничных командировках академиков Ф И Щербатского. В.В.Бартольда и с июля месяца -
С.Ф.Ольденбурга. Что касается археографических работ в области буддийской книжной культуры, то существуют четыре области востоковедения, где достижения российских ученых являются уникальными - тибетология, монголоведение, тангутоведение, санскритология.
Тибетология. Изучение Тибета в России началось с 20-х гг. XVIII в., со времени обнаружения тибетских рукописей в буддийском монастыре Аблайн-хит на Иртыше. Находка тибетских рукописей в монастыре Аблайн-хит поставила русских ученых перед необходимостью сделать эти рукописи достоянием мировой науки, попытаться расшифровать их и интерпретировать Известный историк Г.Ф. Миллер в 1735 г. посетил селенгинских бурят и познакомился с одним из глав бурятского духовенства Агван-пунцогом. Он перевел Миллеру на монгольский язык начало одного из листов тибетской рукописи из монастыря Аблайн-хит и транскрибировал этот текст монгольскими буквами. Миллер не знал монгольского языка, а потому переводчик Иностранной коллегии Петр Смирнов перевел ему монгольский перевод Агван-пунцога и транскрибировал текст русскими буквами. С русского перевода Миллер сделал латинский перевод, который и опубликовал вместе с тибетским оригиналом в 1747 г. В этой работе Миллер описал развалины Аблайн-хита и поместил буддийские изображения, находившиеся в этом монастыре. Труд Миллера - первая страница русской тибетологии, первая попытка интерпретации тибетского текста в России. В 70-х годах XVIII в. у селенгинских бурят побывал акад. П.С. Паллас Большую помощь Палласу в общении с ламами оказал И. Ериг (переводчик АН, умер'в 1795 г.), который настолько хорошо изучил монгольский и тибетский языки, что перевел для Палласа некоторые отрывки из тибетских литературных памятников, Миллер, Паллас и Ериг во время своих путешествий собрали первую коллекцию тибетских и монгольских рукописей и ксилографов, которая была передана в АН. Ериг составил и опубликовал первый список тибетских, монгольских и санскритских рукописей и ксилографов, которые находились в это время в АН
Научное изучение тибетского языка и литературы в России начинается с 1829 г., когда в состав АН был избран Яков Иванович Шмидт. Крупнейший специалист в области тибетского и монгольского языков, Шмидг уделял большое внимание изданию памятников тибетской литературы и письменности; он опубликовал тибетский текст и перевод сборника джатак «Дзан-лун» («Мудрый и глупый»); по его инициативе был литографски отпечатан каталог к нартанскому Ганджуру, поступивший в АМ в составе коллекции П Л. Шиллинга Благодаря стараниям Шмидта значительно пополнилось собрание тибетских рукописей и ксилографов АМ, в частности поступили две крупнейшие коллекции (свыше 3 тыс. экземпляров) тибетских ксилографов П. Л. Шиллинга (в 1835 и 1848 гг.). Совместно с О. Бстлингком Шмидг составил каталог тибетских рукописей и ксилографов АМ.
Особую роль в археографических исследованиях в области тибетологии занимают две российские экспедиции: Г.Ц. Цыбикова в Центральный Тибет (ноябрь 1899 - май 1902 г., привезено 333 тома тибетских ксилографов) и Б.Б Барадийна в Амдо (июнь 1906 - январь 1907 г., привезено 200 томов ксилографов). С целью ввести в науку вновь открытые буддийские тексты АН по инициативе академика С.Ф. Ольденбурга приступила с 1897 г. к изданию серии «Библиотека Буддика», бессменным руководителем и редактором которой был сам Ольденбург. Он сумел привлечь к участию в изданиях серии крупнейших специалистов всего мира; Ф.И. Щербатского, Е Е. Обермиллера, 0.0. Розенберга, В В. Радлова, С.Е. Малова, С. Леви, Г. Керна, Л Валле-Пуссэна, Вогихара, Д. Росса, М. Валлезера и многих других. 14 из 32 томов этой серии посвящены памятникам тибетского буддизма (тибетский текст как основной или тибетский параллельно с санскритским), а также материалам по истории буддизма в Тибете. В 20-30 гг. прошлого столетия в тибетологию приходит новая плеяда талантливей-
ших ученых, которые внесли огромный вклад в расширение источниковедческой базы данной востоковедческой области - это Е Е. Обермиллер, М.И. Тубянский, А.И. Востриков и Б.В. Семичов Трагичные события 1937 г. прервали тибетологические исследования на долгие годы, тем не менее именно в эти годы в хранилище Института востоковедения поступают ксилографы, составляющие 2/3 объема современного тибетского фонда.
Тангутоведение. Крупнейшее научное открытие, связанное с изучением источников на восточных языках, было сделано российскими учеными в области тангутоведения. Во-первых, ими был открыт «мертвый город» государства тангутов - Хара-Хото в 1908 г. (П.К. Козлов, Ц. Бадмажапов), где были найдены уникальные собрания книг на тангутском и китайском языках. Во-вторых, российские востоковеды не только изучили, опубликовали тексты из этого города, но и фактически дешифровали неизвестный до этого язык тангутов (Н.А. Невский). Уже в советское время были выпущены в свет издания сохранившихся фрагментов китайских классических книг в тангутском переводе, тангутские словари «Море письмен» и «Море письмен, смешанные категории» - факсимиле текстов, перевод, вводные статьи и указатели К. Б. Кепинг, В, с. Колоколова, Е. И. Кычанова и А. П. Терентьева-Катанского.
Монголоведение, Со времени создания АН научные интересы в области монголоведения концентрировались главным образом вокруг собирания рукописей и ксилографов. Ученые, совершавшие путешествия по поручению АН, привозили монгольские рукописные материалы. Среди первых собирателей монгольских рукописей известны Д.Г. Мессершмидт (1685-1735), И. Ериг (7-1795), акад. Г. Ф. Миллер (1705-1783), И. Э. Фишер (1697-1771).
В первой половине XIX в. научное изучение Монголии в стенах АН неразрывно связано с именем крупного монголоведа Я.И. Шмидта (1779-1847). Он первым прочитал и перевел дипломатические письма ильханов Персии, монгольскую летопись Саган-Сэцэна (полный текст с немецким переводом и обширными комментариями), пекинскую версию монгольского эпоса «Гэсэр». Следующее поколение российских монголоведов - О.М. Ковалевский, А.В. Попов, К.Ф. Голстунский, А.М. Позд-неев - также внесло вклад в археографические исследования в этой области. Их преемники - В,Л. Котвич, Б.Я. Владимирцов, Ц.Ж. Жамцарано. с. А. Козин, С.Д. Дылыков, А.Ю. Якубовский, Г.Н. Румянцев, Б.И. Панкратов и многие другие - занимались поиском и вводом в научное обращение редчайших монгольских текстов.
Санскритология. Начало изучения санскрита в России относится к первой половине XVIII в. Уже в этот период АН обладает небольшой коллекцией текстов на санскрите. Заметный след в изучении санскрита оставил Р.Х. Ленц (1808-1836). Научная деятельность Ленца проходила в AM, где он занимался описанием хранившихся там восточных рукописей, в результате чего появились работы, среди которых прежде всего следует назвать его докторскую диссертацию, посвященную описанию собрания санскритских рукописей.
Прямым преемником Ленца в изучении санскрита был П.Я. Петров (1814-1875), который проявил особый интерес к санскриту', изучая его под руководством P. X. Ленца. Результатом этих занятий была работа Петрова «Прибавление к каталогу санскритских рукописей, находящихся в Азиатском музеуме С.-Петербургской академии наук». С первой половины XIX в. главным центром в области исследования санскрита становится АН. Этот период связан с именем акад. О Н. Бетлингка (1815-1904). Вся его исключительно плодотворная научная деятельность на протяжении 65 лет отличалась целеустремленностью и была подчинена изучению санскрита, Бетлингк помимо своих работ в области изучения языка занимается издательской деятельностью, он издает различные памятники санскритской письменности: грамматику Панини, грамматику Вопадевы, синонимический словарь Хемачандры с немецким переводом, упанишады, драму «Мриччхакатика» («Глиняная повозка») и др.
Важнейшим направлением в санскритологии является изучение буддийской литературы. Основоположниками российской буддологии были китаист В П. Васильев и индолог И.П. Минаев. Их ученики - академики С.Ф. Ольденбург и Ф.И. Щербатской - внесли огромный вклад в поиск и публикацию редчайших текстов на санскрите. Тексты издавались в рамках знаменитой серии «Библиотека Буддика». Кроме этого, С.Ф. Ольденбург и Ф.И. Щербатской выезжали в многочисленные экспедиции, из которых привозили ценнейший материал (экспедиции С.Ф. Ольденбурга в Турфан и Дуньхуан, Ф.И. Щербатского в Индию, Монголию и Бурятию). В 40-60 гг. исследования в области изучения литературы на санскрите продолжились. Особый вклад в эти работы внесли А.П. Баранников, В.И. Кальянов, О.Ф. Волкова и многие другие. Археографические исследования проводил талантливейший исследователь B.C. Воробьев-Десятовский. Он успешно занимался изучением внутренне-азиатских рукописей, продолжая традицию, начатую С.Ф. Ольденбургом. Он разобрал Индий-
ский фонд и опубликовал о нем работу «Собрание индийских рукописей Института востоковедения Академии наук СССР». Особый интерес Воробьев-Дссятовский проявил к изучению рукописного собрания, состоящего из коллекций Н.Ф. Петровского, ПК. Козлова, С.Ф. Ольденбурга и других и содержащего уникальные рукописные материалы ИХ вв. на санскритском, сакском, кучинском и тибетском языках. Работа над описанием и подготовкой к изданию ряда интересных материалов осталась незаконченной. В дальнейшем работы над уникальными коллекциями продолжили академик Г.М. Бонгард-Левин, М.И. Воробьева-Десятовская, Э.Н. Темкин.
В Бурятии археографическая деятельность началась с 1922 г., с момента образования Бурятского ученого комитета (Буручкома). Данное время характеризуется началом повсеместного уничтожения буддийских монастырей. В ходе антирелигиозной деятельности нового правительства исчезали целые библиотеки раритетной буддийской литературы. Так, «в 1930 г. при Хоринском районном отделении милиции сосредоточилось большое количество книг из Агинского дацана, из библиотеки знаменитого Сандана Цыденова и т.д. Все это по распоряжению начальника отделения сожжено. При закрытии Цолгинского дацана Мухоршибирского аймака в начале 1934 г. со всех томов Ганжура и Данжура были сняты обертки, а сами книги выброшены на улицу и уничтожены. При закрытии трех прионон-ских дацанов Агинского аймака весной 1934 г. вся находившаяся в них литература была сожжена. Не избегает частичного уничтожения даже литература, привозимая в Улан-Удэнские республиканские учреждения. Так, Ганжур Аларского дацана, привезенный в 1930 г. Институтом культуры и переданный на хранение в Краевой музей, уничтожен во время занятия помещения музея другими организациями». Ученые Бурятии делали все возможное, чтобы спасти хотя бы часть книжных богатств. За 1923-1926 гг., период деятельности Буручкома, для научных целей было собрано тибетских книг около 700 единиц. Плановый сбор буддийской литературы был начат Институтом культуры с 1927 г., однако он был бессистемным и велся от случая к случаю, не хватало ни сил, ни средств. К примеру, в 1928 г. из Чесанского дацана был привезен Хоца Намсараевым Ганжур на монгольском языке (110 томов). В 1930 г. Г.Д. Нацовым из Эгитуйского дацана привезено 700 томов различных книг, в 1934 г. из Челутайского дацана им же была доставлена библиотека хамбо-ламы Ирэлтуева (более 1000 томов, из них 100 томов из-за отсутствия транспортировочных средств остались в Ацагатском сельсовете).
В результате многочисленных обращений Агвана Доржиева, А.И. Герасимовой и других образованных людей к руководящим органам страны о необходимости сохранения культурно-исторических памятников в 1939 г. была создана комиссия для обследования дацанов БМАССР «и решения вопроса об использовании сохранившегося культового имущества». В отборе экспонатов (в том числе и книг) от ИВ АН принимал участие Е.М.Залкинд, который в «Отчете об обследовании дацанов БМАССР в 1939 г.» писал: «Руководящие органы Бурят-Монгольской АССР допустили расхищение и уничтожение больших и материальных ценностей и нередко принимали принципиально неправильные решения по отношению к пережиткам ламаизма». В декабре 1939 г. начальник экспедиции А Н Гатов заключил договор с директором Читинского областного музея Тяжеловым о том, что музей передаст им часть культового имущества бывшего Агинского дацана. Таким образом, библиотеке Агинского дацана «повезло» больше, чем другим, основная часть ее была вывезена Институтом востоковедения АН СССР в Лениградское отделение, где и находится поныне.
В настоящее время в Трансбайкалье существует несколько хранений раритетной восточной литературы - это Центр восточных рукописей и ксилографов ИМБТ СО РАН, фонды Музея истории Бурятии, Читинского краеведческого, Кяхтинского краеведческого музеев, библиотеки Иволгинского и Агинского дацанов. Наиболее крупным хранилищем тибето-монгольских текстов является Центр восточных рукописей и ксилографов ИМБТ СО РАН. Коллекция восточной литературы данного центра является прямым наследником библиотеки Буручкома. В конце 50-х гг. фонды центра пополнялись дважды. В 1958 г. специальным постановлением Совета Министров Бур АССР книги на монгольском и тибетском языках Республиканского краеведческого музея (бывшего Антирелигиозного, ныне Музея истории Бурятии им. М.Н. Хангалова) были переданы в рукописный отдел института Бурятского комплексного научно-исследовательского института (БКНИИ СО АН СССР, ныне ИМБТ СО РАН), приблизительно в это же время Иркутский государственный университет передает свою коллекцию восточных сочинений в тот же отдел. В дальнейшем коллекция пополнялась за счет сбора книг сотрудниками института во время различных исследовательских экспедиций по районам республики. В 60-70-е гг., когда борьба «с пережитками ламаизма» успешно продолжалась, многие наследники частных буддийских библиотек сдавали не очень пригодные в хозяйстве, но опасные для хранения книги и культовые предметы либо в уцелевшие два бурятских дацана (Агинский, Иволгин-ский), либо в рукописный фонд института.
В Институте монголоведения, буддологии и тибетологии СО РАН (ранее БКНИИ СО АН СССР, БИОН СО АН СССР) полевые археографические исследования стали проводиться с 60-х гг. прошло-го столетия. Данные исследования проводились в рамках комплексных историко-этнографических экспедиций. Сотрудники центра, известные востоковеды П.Б. Балданжапов, КМ. Герасимова, Б Д. Дандарон, А.Н. Дугар-Нимаев, Р.Е. Пубаев, внесли большой вклад в работу по собиранию и изучению тибето-монголъской литературы на территории Бурятии, Читинской области (Агинский автономный округ) и Монголии. К сожалению, в 80-е. гг. полевые археографические работы проводились редко, затем были фактически прекращены. Причиной этому послужил тот факт, что основной целью этих работ было пополнение фондов Центра. Приобретаемой литературы становилось меньше, а иногда и вообще экспедиции не могли приобрести ничего. И только начиная с 2000 г. данные работы возобновились. Особую роль в возобновлении археографических работ сыграло сотрудничество центра с коллегами из Томского государственного университета и сохранение «живой традиции» буддийской книжности в регионе.
Необходимо учитывать, что бурятский буддизм является единым только на уровне абстракции. Деление на течения началось еще в XIX в. Сегодня различные направления бурятского буддизма являют собой весьма широкий спектр конфессий: от Традиционной буддийской сангхи России, фактического преемника Центрального духовного управления буддистов СССР, до дзогчен-сообществ. Следовательно, адаптационный процесс и корректировка вероучения протекают по-разному в буддийских общинах Бурятии, т.к. каждое из направлений местного буддизма предлагает непохожие пути сохранения «истинного пути» с обусловленными историей традицией, отличными друг от друга способами их аргументации
Системный подход предполагает изучение отдельных направлений бурятского буддизма на основе определения набора культурных кодов, посредством которых сохраняется и передается важная для коллектива социокультурная информация. Очевидно, что каждый тип кодирования связан с коренными формами социального самосознания; ментальными установками, характерными для определенного исторического периода, включая формы самоидентификации личности (например, наличие \ш отсутствие В КуНЬТурйОЙ Традиции идеи ЛИЧНОСТНОЙ автономности), со способами организации коллектива, т.к. люди всегда действуют в социальной системе координат.
На наш взгляд, именно реконструкция культурных кодов каждого из направлений бурятского буддизма позволит представить историю отдельных буддийских сообществ как некоторую культурную систему, проследить возможности и способы ее трансляции во времени и пространстве. Возможности трансляции культуры во времени, безусловно, связаны с таким явлением, как «коммуникация в культуре», т е. со способами межпоколенной передачи и усвоения культурных топов. Изучение механизма культурной коммуникации в бурятском буддизме заставляет предположить, что в ее составе имеется достаточно активное «смысловое информационное ядро». Вероятно, оно представляет собой культурно значимую информацию, которая усваивается человеком и коллективом как целенаправленно (осознанно), так и бессознательно.
Экспедиционная полевая работа, построенная на личном общении, позволяет увидеть представителей различных буддийских конфессий в их повседневной жизни, которая является первичным материалом для дальнейшего анализа. Поэтому первая составляющая этой системы может быть обозначена по терминологии Ф. Броделя - «структуры повседневности» - и будет включать в себя изучение всех возможных форм быта (способы ведения хозяйства, формы досуга и пр,) Повседневность может быть рассмотрена как процесс, в результате которого формируются человек и общество. В большинстве случаев это формирование проходит незаметно для членов коллектива: они просто усваивают необходимый набор поведенческих ролей, зачастую не задумываясь об их правомерности. Совсем иначе обстоит дело в религиозных сообществах, осознающих себя как сообщество верующих в определенные трансцендентные истины. Для них повседневность всегда построена по жестким правилам (или стремится быть таковой). Иными словами, быт всегда обнаруживает глубинные связи с более общими, глобальными идеями, чем это может показаться на первый взгляд. Установление и раскрытие таких связей и станет предметом исследования для научного коллектива, в первую очередь потому, что здесь рациональные связи между областью повседневного и стремлением данного коллектива приблизиться к миру сакральному не просто намечены, но и вербально сформулированы и аргументированы. Это положение еще раз подтверждает тезис о том, что бурятский буддизм может и должен изучаться как целостная система.
Вторая составляющая этой системы носит условное название «идеальный мир» (центральные элементы). Она включает в себя реконструкцию базовых догматических концепций, присущих опре-
деленному направлению бурятского буддизма, формирование собственной идеальной истории, поклонение определенным защитникам веры, специфику индивидуальной тантры.
Преодолеть методологический разрыв между «структурами повседневности» и «идеальным миром», на наш взгляд, возможно с помощью выделения третьей составляющей системы - «способов корректировки форм поведения» (периферийные элементы). Любой коллектив вырабатывает набор правил, которые, по его мнению, увязывают рутинную, каждодневную жизнь с высокими идеями о предназначении человека, Их функцию трудно переоценить, они призваны задать поведенческий контекст членам коллектива и определяют весь набор социальных взаимодействий: обряды и таинства, обучение и воспитание подрастающего поколения, полемические трактаты и диспуты, санкционирование допустимых нарушений, подбор соответствующих тестов и их интерпретации и пр. Именно третий выделенный параметр и может считаться таким элементом в культуре, который в состоянии со временем корректировать традиционную систему ценностей. Поэтому в данной программе особое внимание уделяется ситуации «автопоэзиса», которая предполагает, что культурная система воспроизводит все свои части при помощи действующей сети таких же элементов и благодаря этому отграничивается от внешней среды. Это может происходить в пространстве фактов, в пространстве сознания или в пространстве межпоколенной коммуникации.
В итоге в ходе археографического исследования (и полевого, и камерального) возникает необходимость, во-первых, в обозначении репрезентативной источниковой базы, во-вторых, в применении нетрадиционных методов интерпретации источников.
Буддийская культура Бурятии насчитывает более чем 300-летнюю историю существования. Известно, что более или менее полная картина современного состояния бурятского буддизма складывается из изучения его локальных вариантов. Поэтому необходимо представлять особенности региона, в котором предстоит работать.
Дореволюционное бурятское общество до рубежа Х1Х-ХХ вв. формировалось согласно родовому структурированию, стимулируемому царским правительством вплоть до начала прошлого столетия. Местный буддизм развивался как составляющая часть данной структуры. Буддийские монастыри -культурные, религиозные и образовательные центры местного буддизма - создавались за счет локальных родовых сообществ. В XX в. произошли кардинальные изменения в структуре бурятского общества. Сегодня буддийская монастырская система, бурно восстанавливающаяся за последние годы, является в определенной степени носителем элементов традиционности для бурятского общества, в том числе и родовой структурированности. До недавнего времени в республике сохранялись села-с однородной структурой. Высокая степень сохранности данного реликта объясняется низким уровнем миграции местного населения до 50-60 гг. прошлого столетия. Сегодня картина выглядит менее полной - в одних случаях археографам предстоит работать с полноценными и жизнеспособными лного-поколенными родовыми общинами, в других ~ лишь с отдельными представителями.
Можно выделить основные бурятские родовые сообщества, представленные с разной степенью сохранности традиции в республике.
Западное направлениие - Окинский, Гункинекий, частично Закаменский районы Бурятии. Население в основном представлено родами хонгодоров (выходцев из Западной Монголии), сойотами. Буддийские монастыри стали создаваться здесь позднее, чем в других районах Бурятии, В этих районах широко развит синкретизм буддизма с местным шаманизмом. Наблюдается высокая степень креационизма в создании культов, ртуалов, направлений. Основные направления развития: объединение экологических проблем с буддизмом (создание культа природы) - своеобразный экуменизм, переход ритуальной практики с тибетского на бурятский язык.
Южное направление. Кяхтинский, Джидинский, Бичурский, частично Закаменский районы Бурятии. Включает в себя буддистов (цонголов, ашибагатов, сартаулов и др.), которые считают себя приверженцами традиционности. В этих районах широко распространена литература на старомонгольском языке.
Центральное направление. Селенгинский, Мухоршибирский, Иволгинский, Заиграевский районы Бурятии. Наиболее смешанные в родовом отношении районы (булагаты, эхириты, цонголы, хори, он-хоты и др.). Буддизм здесь характеризуется определенной эклектичностью.
Северное направление. Баргузинский, Курумканский районы. Данный регион представляют эхириты, эвенки. Здесь сильны шаманские традиции, местный буддизм развивает различные тантрические культы. Особенно здесь популярен культ Ямантаки.
Восточное направление. Хоринский, Еравнинский, Кижингинский районы. Бурятское население в основном представлено хоринскими родами.
Центральным звеном изучаемых сообществ, связывающим между собой разные планы, является сакральный/авторитетный текст. Именно он позволяет носителям данных культур создавать и транслировать ценности, задавать жизненный ритм, выстраивать образцы «правильного поведения», решать спорные и сомнительные случаи и пр. Методы и подходы, которые вплоть до сегодняшнего дня использует классическая археография, не утратили своей значимости. Но они нуждаются в серьезных дополнениях, поскольку в настоящее время стоит задача вернуть АНТРОПОЛОГИЧЕСКУЮ ОСНОВУ в процесс изучения исторического источника. Поэтому реконструкция состава общинных и личных библиотек в совокупности со сбором информации о конкретных людях и общинах создает возможность, во-первых, исследования культурных ценностей и смыслов во временной и пространственной перспективе; во-вторых, решения теоретических и практических вопросов, связанных с изучением модификационных процессов в буддизме Восточной Сибири. Именно это позволяет ставить вопрос об изучении функциональных аспектов общинных собраний конфессий в их естественном социокультурном контексте, а также рассматривать эти собрания в целом и каждую книгу в отдельности как носителей синтетической и многоаспектной информации. И в конечном счете обозначить теоретико-методологические принципы систематизации и исследования полевого и камерального археографического материала.
Литература
1. Азиатский музей - ЛО ИВ АН СССР. М., 1972,
2. Бахтина О.Н. Старообрядческая литература и традиции христианского понимания слова. Томск; Идд-во Том. ун-та, 1999.
3. Валк С.Н. Советская археография. М.; Л., 1948.
4. Валк С.Н. Избранные труды по археографии: Научное наследие. СПб., 1991.
5. Добрушкин Е.М. Основы археографии. М., 1998,
6. Каштанов С М. Актовая археография. М., 1998.
7. Козлов В.П. Российская археография конца XVHI-первой половины XIX в. М., 1999.
8. Ламаизм в Бурятии. XVIII - начало XX в. Новосибирск, 1983.
9. Литвак Б. Г. Археография и историческое исследование // Археографический ежегодник за 1992 г. М.,
1994. С. 3-10.
10. Лихачев Д.С. Текстология на материалах русской литературы X-XVII веков. Л., 1983, с. 127-150 (гл. III. Основные понятия истории текста).
11. Поздеева И.В, 30 лет полевой археографии Московского университета // Археографический ежегодник за 1995 год М: Наука, 1997. С. 48-59.
12. Покровский Н.Н. Источниковедение советского периода: документы Политбюро ЦК РКП (б) - ВКП (б) первой половины 1920-х годов//Археографический ежегодник за 1994 г. - М., 1996.
13. Покровский Н.Н. О принципах издания документов XX в.// Вопросы истории. 1999. № 6.
14. Правила издания исторических документов в СССР. М., 1990.
15. Правила издания Сборника грамот Коллегии экономии. Пг., 1922.
16. Сергеев А. А. Методология и техника публикации документов // Архивное дело. М., 1932. Вып. 1-2
17. Шилов А.А. Руководство по публикации документов XIX - начала XX вв. М., 1939.
18. Чирков С.В. К истории разработки правил издания исторических источников в начале XX в. //Археографический ежегодник за 1984 г. М., 1986. С. 64-74.
Literature
1. Asian museum -LD IOS AS USSR. М., 1972.
2. Bakhtina O N. Old belief literature and tradition of Christian understanding word. Tomsk:: Publisher of University of Tomsk, 1999.
3. Valk S.N. Soviet archeograpliy. М.: L., 1948.
4. Valk S.N. Selected works on archeography: scientific heritage. SPb., 1991.
5. Dobrushkin EM. Fundamentals of archeography. М., 1998.
6. Kashtanov S.M. Act archeography. М., 1998.
7. Kozlov S.M. Russian archeography in the end of XVIII- second half of XIX century. М., 1999.
8. Lamaism in Butyatia. XVIII - fisit half of XX century. Novosibirsk, 1983.
9. LitvakB.G. Archeography and historical study // Archeographical year-book, by 1992. М., 1994. P. 3-10.
10. Likhachev D.S. Textual study through materials of Russian literature of X-XVII centuries.
11. Posdeeva I.V. 30 years of field archeography of Moscow University // Archeographical year-book, by 1995. М.: Nauka, 1997. P. 48-59.
12. Pokrovskiy N.N. Source study of Soviet period: documents of Politburo C.C. R.C.P.(B.) - C.P.S.U.(B.) of first half 1920 // Archeographical year-book, by 1994. М., 1996.
13. Pokrovskiy N.N. On principals of document edition of XX century // Problems of History. 1999. № 6.
14. Rules of edition of historical documents in USSR. М., 1990.
15. Rules of edition of Collection of documents in Economical Board. Pg.; 1922.
16.Sergeev A. A, Methodology and techniques of document publications // Archival matter. М., 1932. Issue 1-2
17. Shilov A. A. Manual on document publications of XlX-first half of XX centuries. М., 1939.
18. Chirkhov S. V. On history of elaborating of edition rules of historical sources in the first half XX century // Ar-cheographical year-book, by 1984. М., 1986. P. 64-74.
Сведения об авторе
Базаров Андрей Александрович - доктор философских наук, главный научный сотрудник Института монголоведения, буддологии и тибетологии СО РАН, профессор кафедры истории, археологии и этнографии Бурятского государственного университета, г. Улан-Удэ, ул. Сахьяновой, 6.
Data on author
Bazarov Andrey Aleksandrovich, doct. of philosophy science, main scientific worker of IMBT SD RAS, professor of chair of history, archeology and ethnography of BSU, Ulan-Ude, Sakhayanova str. 6 (IMBT SD RAS), Smolin str. 24a (BSU).
Поддержка данной публикации была осуществлена Российским фондом фундаментальных исследований. Грант №07-06-00418-а «Коллекция тибетской литературы "Сумбум": системный анализ и создание базы данных».
УДК 299.5
ББК 86.34 А.Н. Базарова
КОНФУЦИАНСКИЕ ЦЕННОСТИ И НРАВСТВЕННОЕ ВОСПИТАНИЕ В СИСТЕМЕ ОБРАЗОВАНИЯ КИТАЯ
В статье рассматриваются конфуцианские ценности и особенности нравственного воспитания в системе образования Китая.
Ключевые слова: конфуцианские ценности, нравственное воспитание, система образования Китая.
A.N. Bazarova
THE CONFUCIAN’S VALUES AND MORAL EDUCATION IN THE CHINESE SYSTEM OF EDUCATION
In article the author deals with Confucian ‘s values and moral education in the Chinese system of education.
Key words: Confucian’s values, moral education, the Chinese system of education.
Образование является необходимым условием сохранения и развития материальной и духовной культуры социума. Система образования позволяет обществу не только поддержать в дееспособном состоянии механизм общественных отношений, также она способствует сохранению преемственности с предшествующей культурной традицией. Формирование философских мировоззренческих ценностей, на которых основывалась система образования в Китае, оказалось гармонично вписанным в менталитет китайцев. Философские принципы глубоко влияли на процесс становления системы образования древнего Китая, так как цивилизационное пространство традиционного Китая находилось под воздействием религиозно-этической среды, сформировавшейся под влиянием конфуцианской доктрины.
Как отмечают отечественные исследователи, на всех исторических этапах образование в Китае как один из аспектов духовной культуры служило целям укрепления китайской цивилизации, а консервативная стабильность конфуцианского Китая являлась гарантом неизменности института образования [Машкина О.А., 2002, с. 55]
Как отмечает Н.Е. Боревская, китайская педагогическая мысль, связанная с воспитанием личности, была неразрывной частью древней философии. Педагоги древности принадлежали к различным философским течениям - конфуцианству, моизму, даосизму, легизму, но педагогическая доктрина и практика конфуцианства оказалась наиболее влиятельной, оптимально встроенной в государственную систему и теоретически законченной, поэтому в истории китайского образования она сыграла ведущую роль [Боревская Н.Е., 2004, с. 142].
