CC BY
145
В.А. Игнатьев
МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ ОРИЕНТИРЫ БИОЛОГИЧЕСКОГО ПОЗНАНИЯ
(к критике «платонической» биологии А.А. Любищева)
1-я часть
Введение. Актуальность анализа проблем «платонической» биологии и «феномена А.А. Любищева»
Постоянный интерес общественности к успехам и трудностям биологии определяется не только ее практическим значением для обеспечения здоровья, творческой активности и долголетия человека. Биология как отрасль знания обращена к изучению особенностей органически целостных систем, от простейших проявлений жизни до сложных экосистем, включающих сообщество (или популяции) людей. Успешный анализ многочисленных фактов явлений жизни и построение продуктивных теоретических обобщений во многом определяются используемыми методологическими ориентирами, которые в свою очередь задаются содержанием философских учений (категорий, законов и принципов), принимаемых и разделяемых исследователями. Об эффективности материалистических ориентиров познания жизни свидетельствуют реальные успехи биологии за последние столетия, концентрируемые в дарвинизме, синтетической теории эволюции (СТЭ), генетике, молекулярной биологии, экологии, генной инженерии, клонировании и т.д.
Сложность процессов биологической жизни вынуждала ученых использовать многообразные методы их познания. Нередко появлялось искушение объяснить эффекты органической целостности, остающиеся до настоящего времени во многом неясными и научно нераскрытыми, действием нематериальных факторов. Этот путь противопоставлялся односторонности механистического материализма, явно не способного прийти к объяснению холизма (целостности) органической жизни. Идеалистические ориентиры вели к признанию нематериальных факторов, или сил (витализм), активной, независимой от материи формы (Аристотель и его последователи), таинственного поля (А.Г. Гурвич), или внутренних законов развития (в номогенезе Л.С. Берга). Неясность «механизмов» передачи признаков по наследству вела к многолетнему противостоянию альтернатив преформизма и эпигенеза, признания или отрицания наследуемости прижизненно приобретаемых в онтогенезе новых свойств. Успехи биологии достигались в муках борьбы альтернативных подходов и методологических ориентиров познания. Желание приподнять завесу над нераскрытыми тайнами природы побуждает исследователей, как и раньше, искать наиболее эффективные пути познания явлений органической жизни.
Некоторые исследователи связывают успехи биологии с творческим полетом разума, не стесняемого оковами материалистических детерминистских оснований. Это - путь идеалистической методологии. Ее сторонники видят преимущество перед материалистическими ориентирами в свободном творчестве математической мысли, действии формы, не связанной материей и проявляющейся в законах, общих для разных сфер действительности. Основы такого подхода к явлениям действительности восходят к учениям Пифагора, Сократа и Платона, составляя идеалистическую «линию Платона» 1 в развитии философии и духовной культуры в целом.
В последние годы оживилась тенденция использовать методологические ориентиры идеализма в познании и объяснении явлений жизни. Сторонники этой ориентации полагают, что успехи «линии Платона» подтверждаются развитием культуры, в частности биологии. Они также считают, что идеализм успешно разрешает трудности познания. Такие суждения изложил биолог-теоретик и энтомолог, доктор сельскохозяйственных наук А.А. Любищев (1890-1972) в двух монографиях, изданных в серии под обязывающим названием «Философы России ХХ века» 2 и в ряде других работ.
Действительно ли идеалистические ориентиры «платонической биологии» определили достижения наук об органической жизни и дают импульсы новым успехам биологического познания? Всякое новое толкование фактов, новое широкое обобщение и предложения использовать нетривиальные подходы, ведущие к пересмотру прежних, кажущихся незыблемыми, биологических взглядов («парадигм», по Т. Куну), вправе рассчитывать на внимание теоретиков и практиков. Работы А.А. Любищева, по мнению некоторых ученых (С.В. Мейен, Е.С. Соколов, Ю.А. Шрейдер) 3, представляют собой «уникальное собрание трудных и нежелательных для нынешней биологии фактов», а также вводимых в биологию концептуальных приёмов неклассической науки. Прежде всего - это неограниченная свобода в выборе постулатов, оправдываемых лишь продуктивностью, «доведение дедукций до предела возможного, поиск закономерностей там, где раньше наука видела только случай» 4.
НАУЧНЫЙ ЖУРНАЛ
Предложение авторов статьи о феномене Любищева обстоятельно разобрать его высказывания сопровождается заверением, что «это неизбежно заставит пересмотреть исходные положения, всю логику рассуждений, перетряхнуть привычные и кажущиеся очевидными общие выводы» 5. Смысл последнего утверждения заключается в том, что после знакомства с работами А.А. Любищева «перетряхивать» придется положения классической биологии, включающей идеи селекционизма (отбора) случайных, ненаправленных изменений наследсвенной информации и генетической, преемственной связи органических форм, отображаемых в систематике (классификациях) с учетом принципа историзма.
В суждениях о «феномене» Любищева просматриваются встающие перед биологией непростые вопросы о «достаточности» идеи отбора в объяснении многообразия органических форм жизни, о соотношении необходимости (закономерности) и случайности, уже ставившиеся и обсуждавшиеся в нашей литературе по критике взглядов антидарвинистов, в частности идей «номогенеза» Л. С. Берга 6. Идеалистическую направленность взглядов сторонников номогенеза отметили К.М. Завадский, А.С. Северцов, И.Х. Шарова 7. Высказанные ими оценки мировоззренческой и методологической ориентации работ Л.Л. Любищева, хотя и занимают буквально несколько строчек, заслуживают самого пристального внимания, особенно в связи с тем, что с работами А.А. Любищева уже с 1970-х годов стали связывать движение к новой неклассической биологии.
Позже, в 1990-е годы, появились призывы к популяризации среди общественности идеалистической науки и «платонической биологии» (термин А.А. Любищева), в частности в докладе Л.Н. Воронова «Проблемы «платонической биологии» 8. Заметим, что здесь, на наш взгляд, больше подошел бы вариант - «платоновская» биология. Термин «платоническая» уже стало привычным объединять в единое понятие со словом «любовь». Наиболее доступно суть «платонической биологии» по Л.Н. Воронову можно объяснить положением о том, что форма может быть независима от материи. Задача популяризации платонической биологии решается, по мнению докладчика, с трудом, встречая сопротивление традиционных материалистов-биологов, которых большинство и которые как черт ладана боятся слова идеализм. Л.Н. Воронов похвалил Ю.В. Чайковского за его «блистательные статьи» в журнале «Биология в школе» 9, считая их, видимо, положительным примером популяризации идеализма и «платонической биологии».
О продуктивности «платонической биологии» А.А. Любищев собирался писать отдельные главы или разделы в книге «Линии Демокрита и Платона в развитии культуры», призванной доказать приоритеты и ведущую роль идеализма в прогрессе общества. Это намерение он выполнить не успел, сделав в книге ряд попутных критических замечаний в адрес дарвинизма. Но как биолог-профессионал, увлекавшийся теоретическими проблемами и методологией научного познания, А.А. Любищев оставил за пределами книги о «линиях» достаточно много суждений (текстов, фрагментов, высказываний) об ориентирах развития биологии. Он справедливо считал, что не столько факты, сколько теоретические, философские основания определяют успехи биологии. Успехи развития биологии, соотнесенные с ее математизацией, ученый связывал с «линией Платона». Дарвинизм же он считал, как можно понять из текстов его работ, порождением «линии Демокрита», примитивизм которой будто бы и определяет ее господство в обществе.
Насколько правильны суждения А.А. Любищева о примитивизме материалистических ориентиров дарвинизма? Насколько правомерны его утверждения о продуктивности для развития биологии идеалистической методологии «линии Платона»? Действительно ли после знакомства с работами А.А. Любищева следует пересматривать привычные представления и не медля начинать создание идеалистической «платонической» биологии? Данная работа посвящается обсуждению этих вопросов, непосредственно связанных с проблемой ориентиров научного познания, с выбором исследователями методологических альтернатив идеализма или материализма в их многообразных формах и проявлениях.
1. Правомерны ли суждения А.А. Любищева о роли индуктивизма и эмпиризма в создании дарвинизма?
А.А. Любищев, как биолог-теоретик, верно отмечал господство материалистической линии в биологии, когда писал: «Выражением чисто демокритовской линии является учение Дарвина о ведущей роли естественного отбора в эволюции организмов, и это направление в настоящее время, несомненно, господствует» 10. Заметим, что основные положения эволюционного учения, называемого «дарвинизмом», выдвинули одновременно Ч. Дарвин (1809-1882) и менее известный широкой аудитории английский биолог А. Уоллес (1823-1913). Основные идеи своего учения Ч. Дарвин изложил в 1858 году в «Журнале заседаний Линнеевского общества». В этом же выпуске одновременно была напечатана статья А. Уоллеса «О склонности разновидностей бесконечно удаляться от исходного типа». Ч. Дарвин более обстоятельно разработал и более полно изложил новое эволюционное учение, чем другой его автор - А. Уоллес, высказавший те же принципы независимо от Ч. Дарвина и одновременно с ним. К публикации краткого извлечения из обширных подготовительных работ Ч. Дарвина побудила именно статья А. Уоллеса,
"Вестник Рязанского государственного университета им. С.А. Есенина" • 2006 • № 1
присланная ему для ознакомления п. По отношению к истории и срокам публикации основных положений новое эволюционное учение более точно называть учением Дарвина - Уоллеса. Свой знаменитый труд «Происхождение видов...» Ч. Дарвин издал уже после предварительной публикации эскизов нового эволюционного у чения. Л. Уоллес первым назвал новое у чение дарвинизмом, у читывая основательну ю разработку новых взглядов на эволюцию Ч. Дарвином.
Л.Л. Любищев имел невысокое мнение о дарвинизме. Он отметил, что в формировании дарвинизма ведущую роль играл индуктивизм, связанный с далеким от рационализма эмпиризмом. «...В науках, посвященных реальному миру, эмпиризм прочно внедрился, и там на рационализм поглядывают с опаскою. Демокритовская линия в XIX веке получила завершение в дарвинизме, в учении о естественном отборе как ведущем факторе эволюции. Сам Дарвин не скрывал своей верности принципу индукции Ф. Бэкона. Он даже старался не делать преждевременных выводов, старался собирать побольше фактов...» -писал Любищев 12.
Насколько правильны утверждения Л.Л. Любищева о преобладании индуктивизма, связанного с эмпиризмом, в умозаключениях Ч. Дарвина? Как известно, Ч. Дарвина, действительно, отличала высочайшая добросовестность в отношении публикации материалов, особенно теоретических выводов. В этой части - подчеркивания ответственности, скрупулезности исследователя Дарвина относительно фактов и их обобщений (у Ч. Дарвина были специальные работы по узким разделам биологии) - замечание о роли индуктивизма справедливо. Но что касается учения, получившего название «дарвинизм», то здесь индуктивизм в отношении пути получения основных выводов (или постулатов) непричем. В лучшем случае, на долю индукции выпало подтверждение выводов, полученных дедуктивно, то есть рационалистически. В создании эволюционного учения Ч. Дарвином и Л. Уоллесом новые факты не играли сколько-нибудь заметной роли, ибо все использованные ими для разработки эволюционного учения данные были известны и ранее. Это обстоятельство отмечали и критик дарвинизма, естественник, литератор и философ Н.Н. Страхов 13, и горячий сторонник дарвинизма американский зоолог-эволюционист Э. Майр 14.
Ч. Дарвин с гениальностью простоты (или - с простотой гениальности?) экстраполировал идеи борьбы и выживания особей, лучше приспособившихся к новым условиям, на явления органической жизни из другой, социальной, сферы, непосредственно из учения Т. Мальтуса. Он, как и другой соавтор нового эволюционного учения Л. Уоллес, заимствовал идею борьбы за существование непосредственно из книги английского священника Т. Мальтуса (1766-1834) 15 и применил эту идею в анализе «Монблана фактов». Ч. Дарвин вспоминал об этом в «Лвтобиографии»: «В октябре 1838 года. прочел я, ради развлечения, книгу Мальтуса «О народонаселении». Будучи подготовлен продолжительными наблюдениями над образом жизни растений и животных, я оценил все значение повсеместно совершающейся борьбы за существование и сразу был поражен мыслью, что при таких условиях полезные изменения должны сохраняться, а бесполезные уничтожаться. Результат этого - образование новых видов. Наконец-то я обладал теорией, руководствуясь которой, мог продолжать свой труд» 16.
Ч. Дарвин обоснованно полагал, что растения и животные (а ведь они идут и в пищу!) стремятся к неограниченному размножению в геометрической прогрессии и расселению на возможно большей территории при наиболее разнообразных из возможных условий среды. Тем самым дарвинизм опровергал основные выводы Мальтуса. Но это не отменяет того факта, что идея «борьбы всех против всех», высказанная ранее в учениях Г. Лейбница, Т. Гоббса и Д. Локка, оказалась плодотворной в применении к органической жизни. Она сыграла роль в качестве одного из факторов детерминации формирования нового учения. Ч. Дарвин и Л. Уоллес почерпнули идею борьбы за существование непосредственно из книги Т. Мальтуса, приложив ее затем к накопленным биологией данным о процессах живой природы. Неверная в применении к развитию общества и общественных отношений мысль о борьбе за существование оказалась продуктивным эвристическим принципом в объяснении многих явлений жизни органической.
К представлению о творческой роли отбора как следствия борьбы за существование Ч. Дарвин пришел под влиянием успехов селекции, применив удачную аналогию между осуществляемым человеком искусственным отбором и сохранением лучше приспособленных форм в естественных условиях борьбы за существование. «В начале моих наблюдений, - писал Ч. Дарвин, - мне представлялось вероятным, что тщательное изучение домашних животных и возделываемых растений доставило бы лучшее средство для того, чтобы разобраться в этом тёмном вопросе. И я не ошибся... Могу по этому поводу высказать свое убеждение в особенной ценности подобного изучения, несмотря на то пренебрежение, в котором оно обыкновенно находилось у натуралистов» 17.
При использовании продуктивной аналогии авторы нового эволюционного учения учитывали, что суть естественного отбора, как и искусственного, - в сохранении полезных изменений, какими бы незначительными они ни были. В «Происхождении видов» Ч. Дарвин подчеркивал эвристическую ценность применения понятий естественного отбора: «Я назвал это начало, в силу которого каждое незначительное изменение, если только оно полезно... сохраняется естественным отбором для того, чтобы
НАУЧНЫЙ ЖУРНАЛ
указать этим на его отношение к отбору, применяемому человеком. Но выражение, часто употребляемое Гербертом Спенсером, «переживание наиболее приспособленного», более точно, а иногда и одинаково удобно» 18. Отсюда следует, что сам термин «борьба за существование» оказался несколько расплывчатым, нечетким. В главе третьей «Происхождения видов» Ч. Дарвин специально отметил, что выражение «борьба за существование» применяется им «в широком и метафорическом смысле, включая сюда зависимость одного существа от другого, а также подразумевая (что еще важнее) не только жизнь одной особи, но и успех ее в обеспечении себя потомством» 19.
Борьба за существование выводилась из стремления живых существ к размножению в геометрической прогрессии. «Отсюда, - заключал Ч. Дарвин, - так как производится более особей, чем может выжить, в каждом случае должна происходить борьба или между особями того же вида, или между особями различных видов, или с физическими условиями жизни» 20. Как следует из приведенного высказывания, Ч. Дарвин отчетливо различал разные формы борьбы за существование: внутривидовую, межвидовую, отношения организмов с абиотическими факторами, то есть понимал борьбу за существование как совокупность взаимоотношений организмов и факторов среды. Образность и некоторая неопределенность выражения «борьба за существование» приводила к попыткам уточнения факторов «борьбы» в плане дополнения ее разновидностей, выделенных Ч. Дарвином, а также выяснения их структуры и особенностей действия.
По отношению к миру живых существ термин «борьба» оказался метафорой, образом, тем не менее, конструктивным для рационалистической (чего не заметил Любищев) обработки материала. Не индуктивизм привел к дарвинизму - одной из величайших интеллектуальных революций в истории культуры, а трансляция в сферу биологического познания выводов и обобщений, порождавшихся социальной практикой капиталистических отношений борьбы и конкуренции. Конкурентные отношения капиталистического производства вызвали к жизни идею английского материалиста Т. Гоббса «борьбы всех против всех», этику утилитаризма И. Бентама, и опосредованно, через знакомство с учением Т. Мальтуса, - идеи борьбы и отбора Ч. Дарвина и А. Уоллеса, то есть имела место рационалистическая обработка эмпирического материала и ряда индуктивных обобщений из разных сфер культуры.
Ч. Дарвин и А. Уоллес сформулировали вывод о борьбе за существование как основании (причине) действия естественного отбора логически, умозрительно, не имея экспериментальных подтверждений. Удивительно, что ратующий за рационализм А.А. Любищев не обратил на это обстоятельство внимания, рассуждая вполне в духе биолога-эмпирика об индуктивном пути теоретических построений. Почему же стремление находить и привлекать для доказательства действия естественного отбора новые факты Любищев считал весомым недостатком дарвинизма, выводы которого будто бы изначально следовали из фактов? Маститого ученого подвело недостаточное знакомство с вопросами познания, хотя он и считал себя знатоком эволюционных учений и писал о них содержательные, интересные работы. Односторонность эмпирических суждений о формировании теоретического знания не менее удивительным образом сочетается у Любищева с абсолютизацией математического идеала науки, связываемого им с представлением о продуктивности в познании рационалистической «линии» Пифагора - Платона. Но крайности, как известно, сходятся, развенчивая в данном случае претензии (и не одного только А.А. Любищева) на создание особой, идеалистической биологии, на пересмотр роли методологических ориентиров материализма и идеализма в истории культуры.
2. Насколько был справедлив А.А. Любищев, считая процесс математизации биологии растущей оппозицией дарвинизму?
Математизацию науки А.А. Любищев считал торжеством «линии Платона». В развертывающейся математизации биологии он видел противовес, оппозицию дарвинизму. Приведем высказывание А.А. Любищева: «Но имеется достаточно мощная оппозиция. Наблюдается возрождение многих идей, по мнению дарвинистов, «окончательно опровергнутых», и, самое главное, в истории биологии эти весьма плодотворные идеи имели несомненное отношение к платонизму. Процесс математизации биологии идет рядом путей. Имеет место возникновение математической статистики, слабо связанной с тем или иным философским направлением. Есть демокритовский путь преимущественно в физиологии. Но математика проникает и в морфологию...» 21.
Почему Любищев математизацию науки считал свидетельством торжества методологии идеализма? Ответ он дает в той же «Линии Демократа и Платона в истории культуры» 22. А.А. Любищев видел сущность свободы математического творчества и особой продуктивности математики в ее связи с идеализмом. Суть его доводов сводится к тому, что подлинный идеализм связан с максимальной свободой и строгостью мышления в отличие от материализма, у которого, как он считал, нет ни свободы, ни строгости. В чем сущность неограниченной свободы математического творчества? В допущении вводить такие понятия, которым ничего не соответствует в реальной действительности 23.
"Вестник Рязанского государственного университета им. С.А. Есенина" • 2006 • № 1
Как же тогда представляет Л.Л. Любищев реализацию успехов математики в достижениях культуры? Религиозно-идеалистическая ориентация увлекала переливами, арабесками мыслительных построений, не желая считаться с тяжестью земных, естественных детерминистских отношений. Вот как он пишет об этом: «Идеалистический уклон огромного большинства математиков не является поэтому ни следствием приверженности устарелым воззрениям, ни обязан вообще каким либо вненаучным влияниям. Это есть следствие специфики математики как науки. И занятие математикой не опровергает идеализм, а способствует развитию идеализма...» 24.
Логика суждений Л.Л. Любищева о связи математики с идеализмом кажется достаточно убедительной. Но вот его единомышленник по виталистическим воззрениям в биологии, один из пионеров неовитализма (наряду с Г. Дришем), немецкий ботаник И. Рейнке (I. Reinke, 1849-1931 25) к недостаткам материализма отнес и выражение результатов познания с помощью... математики. Оказывается, и среди неовиталистов существовало разное, и даже противоположное, отношение к математизации знаний. Это косвенно свидетельствует о произвольном связывании математики с «линией» материализма или идеализма, хотя сама математика, действительно, способствует своей относительной свободой полета мысли формированию идеалистических представлений о мире. На рубеже Х1Х-ХХ веков, как отметил В.И. Ленин, «завоевание физики духом математики» 26 было одной из причин кризиса физики. Похоже, что аналогичный процесс имеет место в развитии биологии, которая благодаря своим достижениям стала одним из лидеров естествознания второй половины ХХ века, потеснив физику. Если это так, то преодоление кризиса - не в переходе к «платонической биологии» Л.Л. Любищева, а в диалектико-материалистической проработке новых данных и новых ситуаций с позиций диалектического материализма, то есть при следовании материалистистической «линии Демокрита».
Математизация биологии принимается некоторыми учеными как свидетельство наличия в мире активной формы, не связанной с материальным субстратом, и потому выражающей Закон. На этом мысль и успокаивается, полагая, что подошла к универсальному обоснованию всего существующего, живущего и развивающегося. Возникает иллюзия решения кардинальнейшей загадки жизни через принятие Формы как Закона всякой определенности любого предмета. При этом молчаливо (в компьютерном варианте - по умолчанию) допускается сверхъестественный, нематериальный источник Формы (Закона). Этим представлениям в значительной мере соответствует методология витализма, сторонником которой Л.Л. Любищев считал себя давно, следуя своему идейному предшественнику и в какой-то мере учителю - Л.Г. Гурвичу (1874-1954).
3. Продуктивны ли в биологии методологические ориентиры витализма, неовитализма и «практического витализма»?
Чтобы ответить на этот вопрос, придется коснуться виталистических увлечений Л.Л. Любищева - нигилиста, каким он себя видел, в отношении традиционных авторитетов науки и остановить внимание на вехах эволюции витализма, его конкуренции с механицизмом и в качестве проявления идеализма -противостоянии материализму диалектическому. Витализм привлекал Л.Л. Любищева и его идейного учителя Л.Г. Гурвича идеалистической направленностью, противопоставляемой дарвинизму, как учению, возникшему на основе ориентиров материализма «линии Демокрита». Виталистические воззрения двух известных биологов представлены в материалах сборника «Диалоги о биополе» 27. Идеи витализма высказывались и в ряде специальных работ Л.Л. Любищева по вопросам наследственности и эволюции.
Предыстория механистических и виталистических взглядов восходит к мудрецам Древнего мира. Взгляды Платона о бессмертной переселяющейся душе, вечных идеях-сущностях (эйдосах), как и воззрения Лристотеля на роль формы и энтелехии в преобразовании косной материи, послужили прообразами виталистических трактовок, допускавших особый витальный (лат. vitalis - жизненный) фактор специфичности органической жизни. Лбсолютизация роли соединений и разъединений атомов и молекул в образовании предметов, в том числе и организмов, вела к механистически-материалистическим объяснениям процессов жизни.
Виталистические взгляды появились, когда заходили в тупик попытки объяснить специфичность органических процессов их сведением (редукцией) к физико-химическим процессам, к молекулам и атомам. Импульсы к разработке вариантов виталистических трактовок органической жизни давали философские учения Г. Лейбница (1646-17I6) о бестелесных духовных атомах-монадах, И. Канта (17241804) - о непознаваемых ноуменах и являющихся субъекту феноменах, Л. Шопенгауэра (1788-1860) - о тех же кантовских «вещах в себе» и «явлениях» в облике категорий воли и представления, Э. Гартмана (1842-1906) - о бессознательном духовном начале.
Проведение декартовской линии на сведение организмов к сложным машинам-автоматам предполагало возможность дальнейшей редукции биологического к физико-химическому. Но в этой линии не хватало важнейшего компонента познания целостных систем: дополнения редукции противоположным процессом восхождения от познанных частностей к воссозданию целого. При отсутствии этого этапа в познании биологических явлений оставался в стороне и вопрос об
5
НАУЧНЫЙ ЖУРНАЛ
интегрирующем взаимодействии частей, которое придавало физико-химическим процессам новое качество целостности организма. Интегрирующий эффект системной связи частей в целое и был истолкован виталистами как таинственный нематериальный фактор (архей Парацельса и Ван Гельмонта, ду ша Сталя, низус Блуменбаха, жизненная сила и формообразующий фактор многих приверженцев витализма, энтелехия Дриша, доминанты Рейнке и т.п.).
Традиционный «школьный» витализм (так Г. Дриш (H. Driesch) 28 назвал его предшествовавшие, начальные формы) утратил своё влияние с успехами естествознания XIX века. Вспомним отмеченные Ф. Энгельсом три крупных открытия: клетки и клеточное строение организмов, закон сохранения и превращения энергии, создание дарвинизма. К ним надо добавить периодический закон Д.И. Менделеева, а на границе Х1Х-ХХ веков - явление радиоактивности. В начале ХХ века переоткрытие правил («законов») Г. Менделя положило начало бурному развитию генетики - науки о наследственности и изменчивости, пришедшей на смену умозрительным прежним концепциям о передаче признаков родителей потомкам. Новые технические и научные возможности позволили вплотную заняться вопросами тайн эмбриогенеза, регенерации, соотношения онтогенеза и филогенеза. Интерпретация учеными выводов из эмпирических данных зависела от решения на метатеоретическом уровне проблем соотношения части и целого, внешнего и внутреннего. Разработка естественнонаучных вопросов зависела от той философской базы, на которую опирались ученые.
Обращение к новым проблемам индивидуального развития открывало дорогу для возрождения витализма при «объяснении» эффектов целостности, холистичности процессов жизни, которые не находили объяснения с позиций науки. Красноречивым подтверждением актуальности и сложности проблемы длительного противостояния механицизма и витализма является позитивистское «объяснение» органического сведением его к физико-химическому в середине XX века. Так, видный канадский биолог М. Рьюз, доказывая наличие в биологии подлинных законов (Менделя, Харди - Вайнберга), в то же время выразил надежду, что настанет время, когда биология станет разделом физики 29.
Ненаучность раннего, «школьного» витализма была настолько очевидна, что от него отмежевались неовиталисты И. Рейнке и Г. Дриш. Тем не менее, сохранение термина подчеркивало преемственность старого и нового витализма, признающего невозможным сведение органического к физико-химическому. Старый витализм игнорировал или в лучшем случае признавал роль материальных физико-химических элементов в качестве строительного материала. Новый витализм вырастал на почве успехов точного (математического) естествознания, отрицание которого сами же естественники воспринимали как обскурантизм. Поэтому новый витализм воспринял естественнонаучные данные своего времени, то есть принял основные доводы механицизма, считая их, однако, недостаточными для объяснения специфики органического мира. В этих условиях формировались представления об эвристически конструктивной роли «практического витализма» А.Г. Гурвича и номогенеза («эволюции на основе закономерностей») Л.С.
Берга, которые воспринял и стал разделять А.А. Любищев.
Новый круг вопросов, давших вторую жизнь витализму, привел к снятию прежнего противопоставления его механицизму. Уже Г. Дриш и Л. Берталанфи отмечали, что витализм одной ногой опирается на механицизм, что у них одна общая основа. Аналогичную характеристику витализма (и телеологических учений) как «механизма навыворот» дал французский философ-идеалист А. Бергсон 30. Действительно, односторонность механицизма вела к его перерастанию в свою противоположность - в идеалистически-виталистическую трактовку жизненных явлений. Однако противоположность механистически-материалистического и виталистического истолкования органических явлений сохранялась, поскольку неовитализм добавлял к физико-химическому специфический нематериальный фактор жизни.
Специфику живого неовиталисты связывали с тем «остатком» от механического и физико-химического, который выходил за пределы пространственно-временных координат, но действовал через естественные законы, направляя течение неорганических процессов в организмах. Неовиталисты немало потратили усилий на обоснование несводимости органического к механическому. Логика рассуждений и привлекаемых эмпирических данных (H. Driesch) сводилась к утверждению, что если механическое не покрывает органического и за пределами механического и физико-химического в организме остается еще нечто, то это нечто и есть жизненный специфический фактор. Доказательство ограниченности механицизма, в том числе в опытах Г. Дриша по получению целых организмов из клеток дробящейся яйцеклетки (бластомеров) и других опытах по реституции (восстановлению целого из частей), предполагалось достаточным для признания постулированного неовиталистами специфического фактора жизни (энтелехии, доминант и т.п.).
Однако, как отметил немецкий ученый В. Вайцсеккер 31, Г. Дриш в своих рассуждениях упустил, что доказать полноту дизъюнкции, на которой основан неовитализм, принципиально невозможно. Если явления жизни не объясняются достаточно полно механистически, то это означает не ограниченность природы, а недостаточность ее познания. Согласно В. Вайцсеккеру, витализм с самого начала неправильно
"Вестник Рязанского государственного университета им. С.А. Есенина" • 2006 • № 1
толкует как отношение предметов то, что прежде всего есть лишь отношение понятий. Понятие организма не заключается в понятии механизма и не может быть из него выведено. Поэтому нетрудно показать, что предметы, не являющиеся механизмами, не могут быть и объяснены как механизмы. Нельзя также доказать, что нечто, понимаемое не как механизм, должно поэтому быть организмом, и еще менее - что основанием ему служит энтелехия.
Другой логической ошибкой витализма является его неспособность выйти за пределы логики ме ханизма, выводящей действие сил из внешних источников. Витализм стал объяснять самосохранение организмов существованием внепространственного фактора (энтелехии, доминант). Получалось, что самосохранение не есть самосохранение, а сохранение извне. При такой логике суждений «витализм уничтожает постоянно то понятие организма, из которого исходит, а тем самым разрушает и самые ступени лестницы, которая должна была привести в царство энтелехии» 32.
Теория витализма разошлась с практической работой биологов. Специально-биологические исследования проводились «новыми» (Г. Дриш, И. Рейнке) и «практическими» (Л.Г. Гурвич, Л.Л. Любищев) виталистами, как правило, с позиций стихийного, естественно-исторического материализма, о котором «забывали», когда начинали искать объяснения и строили концептуальные построения. В них-то «витальный» фактор замещал недостающие знания о холизме органической жизни. Л «практическим виталистам» казалось, что некоторые усилия помогут раскрыть природу витального фактора, оставляя что-то за несводимой к материи Формой как возможному присутствию в мире Разума, или же -Божественного начала жизни.
Отмеченные В. Вайцсеккером логические ошибки присущи любому витализму, в том числе и «практическому» как разновидности неовитализма, которую принимали Л.Г. Гурвич и Л.Л. Любищев. Как же ратующий за рационализм «линии Платона» Любищев молчаливо принял ошибочную логику витализма и, отстаивая рационализм, по этой самой логике пришел к механистическому признанию внешнего источника развития форм жизни? Видимо, это неизбежный итог логики идеализма от Платона до наших дней. Но продуктивна ли эта логика, призывающая к исследованию физико-химических оснований жизни и ведущая к отстранению ученых от поиска научных оснований целостности живого, тех системных связей, которые определяют преемственность как выражение специфичности жизни, реализуемой в единстве противоречивых процессов самосохранения и самоизменения? Логика диалектическая, или диалектика, которой хотел (по его словам), но не смог следовать Л.Л. Любищев, ведет к отрицательному ответу на вопрос о продуктивности идеалистической «линии Платона» в биологии.
Высказанные в полемике витализма и механицизма представления о возможности «чистой» биологии, о ее единстве, выводимом из направленности органических процессов на реализацию цели, заслуживают того, чтобы их проработать с диалектико-материалистических позиций и уяснить содержащиеся в них, но неадекватно выраженные зёрна истины. Если кантовское представление о понятии цели как регулятивном принципе биологии вывести из плоскости субъективно-идеалистического толкования, то его эквивалент, опирающийся на материалистическую трактовку объективированных целей органических процессов, действительно окажется конструктивным принципом биологии.
Результаты долгого поиска специфических черт органической жизни в противоборстве витализма и механицизма нашли отражение в представлениях о телеономности биологических процессов, развиваемых в течение последних десятилетий. Телеономичность как процесс, направленный на получение определенного результата (и в этом смысле подчиненный цели - сознательной у человека и бессознательной в природе), осуществляется в органическом мире под действием естественного отбора. Телеономичность процессов онтогенеза, как показано в работе Т.Л. Сутт 33, определяется принципиально иными механизмами, чем телеономичность эволюционного процесса. Перенесение закономерностей онтогенеза на процессы филогенеза приводило к мысли о жесткой детерминации, канализированности и направленности эволюции, принимавшейся многими антидарвинистами. Рациональное содержание представлений о внутренних факторах эволюции, направленности эволюционных изменений выделяется и разрабатывается с позиций научной методологии в современных вариантах эволюционных представлений. Они сохраняют преемственность с основными положениями дарвиновского учения, освобожденного от односторонностей ограниченного понимания обязательной дивергенции признаков, абсолютизации случайности, трудностей объяснения неприспособительных изменений.
4. Насколько продуктивны идеи номогенеза и независимой от материи формы
в биологическом познании?
Дарвинизм как селектогенез (признание естественного отбора ведущим творческим фактором эволюции) и как тихогенез (признание роли случайных постепенных наследственных изменений в видообразовании) критиковался сторонниками противопоставляемых ему концепций ортогенеза и номогенеза. Позицию критиков учения Ч. Дарвина в понимании соотношения закономерности и случайности в эволюции довольно точно выразил Н.Н. Страхов - известный литератор-публицист и философ, имевший естественнонаучное образование: «Вообще, всякая определенность, всякий закон, всякое правило, которое мы откроем в изменениях организмов, в ходе наследственности, в явлениях
"Вестник Рязанского государственного университета им. С.А. Есенина" • 2006 • № 1
скрещивания - упраздняют теорию Дарвина. Ибо непременное условие дарвиновского процесса - полная неопределенность во всех этих областях, полный хаос, из которого потом сам собой родится порядок, под действием единого определенного начала - пользы, то есть спасения от гибели» 34.
Представления об определенных, направленных изменениях как результате действия некоторого внутреннего закона (часто - идеального, разумного или интеллектуального фактора), противопоставление метафизически понятой закономерности случайным изменениям, устраняемым будто бы законом, составляет сущность концепции ортогенеза - направленных закономерных эволюционных изменений органических форм. В учении об ортогенезе, выдвинутом немецким зоологом Т. Эймером (1843-1898) в конце XIX века, определенный направленный характер наследственных изменений подчинялся тем же физикохимическим законам, что и рост кристаллов. Естественный отбор оказывался консервативным фактором, а определенность, направленность изменений эволюирующих форм связывалась с действием внутренних факторов - обстоятельствами, климатом и почвой, изменяющими строение организма. Онтогенез при этом понимался как сокращенный филогенез.
Т. Эймер не принял откровенно идеалистические установки телеогенеза, включавшего (в учениях немецких ботаников XIX века А. Кёлликера и К. Нэгели) признание сверхъестественной силы, действие которой и обусловливало направленность, определенность эволюционных изменений. По пути признания идеальных сверхъестественных факторов пошли русские критики дарвинизма: Н.Я. Данилевский, С.И. Коржинский, Н.Н. Страхов. Противопоставление закономерности случайным изменениям, устраняемым будто бы законом, проводили автор учения о номогенезе Л.С. Берг и следовавший за ним в отстаивании идей номогенеза А.А. Любищев. Л.С. Берг ставил цель: обосновать, что эволюция есть номогенез -«развитие по твердым законам в отличие от эволюции путем случайностей, предполагаемой Дарвином». В учении о номогенезе были повторены многие доводы противников дарвинизма, уже приводившиеся ранее в критических работах, и весьма обстоятельно - в книге Н.Я. Данилевского «Дарвинизм: Критическое исследование» 35. Л.С. Берг отметил, что он познакомился с книгою Н.Я. Данилевского, найденной им превосходною и во многом сходною с его учением, особенно в части возражения дарвинизму, когда уже был подготовлен его «Номогенез».
В «Предисловии» к «Номогенезу» Л.С. Берг писал о второстепенности или даже ненужности для эволюционизма основных положений дарвинизма: «Влияние борьбы за существование и естественного отбора в этом процессе имеет совершенно второстепенное значение, и во всяком случае прогресс в организации ни в малейшей степени не зависит от борьбы за существование» 36. Не принимая действия естественного отбора как ведущего фактора эволюции, Л.С. Берг отвергал и витализм как простую констатацию фактора целостности, не продвигающую науку вперёд. Столь же категорично отвергалась польза учений А. Шопенгауэра о воле, Э. Гартмана - о бессознательном, Г. Дриша - об энтелехии, А. Бергсона - о жизненном порыве.
В качестве важнейшего фактора существования и изменения форм жизни Л.С. Берг предложил принять целесообразность, характеризуя ее как простейшее, далее неразложимое свойство живого, подобное раздражимости, сократимости, способности к питанию, размножению. Истинная способность целесообразности по Л.С. Бергу не ясна, не объяснима наукой и является проблемой метафизической, находящей решение либо в религии, либо в философии. В этих взглядах можно было бы увидеть предвосхищение идеи телеономичности, объективирующей целесообразность, если бы автор в других работах не пояснил, что он понимает под метафизической сущностью целесообразности.
В работе «Наука, ее содержание, смысл и классификация» Л.С. Берг выразил свое полное согласие с Махом, Пирсом, Пуанкаре, Дюгемом в понимании задачи науки, исчерпывающейся «приведением в порядок понятий, или иначе описанием и классификацией» 37. Под влиянием позитивистского понимания ценности Л.С. Берг связывал целесообразность с ценностью. Ценность же Л.С. Берг сводил к идее Абсолютного Добра как первопричине изменений живого: «В определение жизни как целесообразных раздражений входит категория оценки. Живое является ценным. Ценность - в идее добра, которое призвано осуществить все живое» 38. Далее следовали выводы: «Нам не остается ничего иного, как признать, что жизнь в процессах размножения осуществляет некий метафизический принцип Добра... Единственно наличие этических постулатов заставляет нас верить в то, что существует Абсолютное Добро, осуществляющее благо инстинкта, т.е. слепого механизма» 39.
Некоторые из высказываний А.А. Любищева о философских основаниях науки в разных статьях и опубликованных архивных материалах позволяют заключить о связи отрицания им значения естественного отбора в эволюции с идеалистически понимаемой ценностью как некоего Добра. Представление о роли метафизического принципа Добра, заменяющего естественный отбор, откровенно высказали Н.Я. Данилевский, Н.Н. Страхов и Л.С. Берг. Как и они, А.А. Любищев признал выводы селекционизма ужасными. «Дарвинизм я отверг не потому, что он меня не удовлетворял по своим конечным выводам (тогда я об этом не думал), а потому, что противоречил биологическим фактам, но
когда я основательно от него отошел, то убедился, что не печалиться нужно о том, что селекционизм несостоятелен, а радоваться, так как конечные выводы селекционизма ужасны» 40. Что за этой фразой об ужасности конечных выводов дарвинизма? Ответ мы найдем в книге Н.Я. Данилевского, этой своеобразной энциклопедии критических аргументов, воспроизведённых с разной степенью полноты другими противниками дарвиновского уче ния.
Н.Я. Данилевский считал взгляды Ч. Дарвина на природу наименее эстетичными из известных ему, поскольку «подбор - это печать бессмысленности и абсурда, напечатленная на челе мироздания, ибо это - замена разума случайностью» 41. Для характеристики неэстетичности дарвиновского эволюционного учения проводилась параллель с эпизодом из стихотворения Ф. Шиллера «Покрывало Исиды (Изиды)» 42. Оно повествует о юноше, который поднял покрывало, скрывавшее лик истины, и упал полуживым от пережитого страха перед ужасным видом истины. «Если лик истины носил на себе черты этой философии случайности, если несчастный юноша прочел на нем роковые слова: естественный подбор, то он пал, пораженный не ужасом перед грозным ее величием, а должен был умереть от тошноты и омерзения, перевернувших все его внутренности, при виде гнусных и отвратительных черт ее мизерной фигуры. Такова должна быть и судьба человека, если это - истина» 43.
Ориентация критиков дарвинизма на телеологически понятую направленность и закономерность процессов живой природы позволяла им соответствующим образом объяснять факты, в том числе и те, что обычно использовали дарвинисты для обоснования естественного происхождения видов. По такому пути пошел Д.Н. Соболев 44, отделивший, как и Л.Л. Любищев, вопрос о закономерности эволюции от проблемы целесообразности. По сути дела закономерность сводилась ими к направленности, осуществлению некоего плана, кем-то, когда-то и как-то установленного и, следовательно, понимаемого идеалистически. При этом формально Д.Н. Соболев отмежевался от идеализма, а Л.Л. Любищев принял постулат, будто «истинный витализм не отрицает возможности решения проблемы жизни, пользуясь исключительно физико-химическими понятиями» 45.
Идеалистическую направленность работ Л.С. Берга и Д.Н. Соболева о номогенезе, противопоставляемом дарвиновской эволюции, неправильное истолкование ими ряда фактов вскрыли авторы сборника «Номогенез» 46. Критика ими номогенетических концепций в статьях сборника, комментарий К.М. Завадского и Л.В. Георгиевского 47 к переизданным в 1977 году трудам Л.С. Берга по теории эволюции делают излишним обстоятельный разбор вариантов номогенетических учений. Между ними имеются линии преемственности в воспроизведении основных идей и в повторении тех же фактов с добавлением новых. Отмечавшиеся критикой недостатки номогенетических взглядов Л.С. Берга во многом сохраняют свою актуальность для критического освоения идей и приведенных для их подтверждения фактов в работах Л.Л. Любищева. В них хотя и был отделен вопрос о целесообразности от вопроса о закономерности эволюции, но сохранились все основные черты номогенетического толкования эволюции.
Доводы критиков номогенеза Л.Л. Любищев не принимал во внимание, продолжая и в последующие годы отстаивать идею закономерности эволюционного процесса, допуская в неявной форме идеалистическое истолкование определенности и направленности прогрессивных изменений живого, в сочетании с отождествлением действия физико-химических факторов в неживой и живой природе. В последнем случае закономерное протекание органических процессов ставилось в один ряд с появлением морозных узоров на стекле, их формой и расположением.
Противопоставление селекционизму идеалистически понятой закономерности обнаруживается и в работе Л.Л. Любищева «О природе наследственных факторов», в которой прямо говорится о связи разделяемых ее автором номогенетических взглядов с идеалистическими представлениями предшественников о нематериальном гене, потенциальной субстанциональной форме, актуализирующейся при осуществлении процессов развития. «По существу мои воззрения, - писал Л.Л. Любищев в этой книге, - представляют развитие идей Дриша (неразложимость наследственного фактора на элементы), Гурвича (эмбриональное поле) и Шнейдера (потенция)» 48. У названных предшественников Л.Л. Любищев считал нужным взять виталистические идеи, отмечая, что «специальная методика для работы при помощи виталистических понятий потребуется своя, и ее нужно целиком создать. Это, конечно, и объясняет медленный темп «практического» витализма. Здесь мы пока, действительно, кроме Гурвича не видим ни одного биолога, который бы сознательно пользовался виталистическими понятиями как орудием исследования.» 49.
Принятые в духе предшественников понятия «субстанциональная форма», «имманентные законы морфы» отвечали взглядам Л.Л. Любищева на развитие науки, допускавшим неограниченную свободу в выборе постулатов. В качестве допустимости понятий признавалась не их представимость, то есть не их содержание, а исключительно их плодотворность и отсутствие внутренних противоречий. Положение о
"Вестник Рязанского государственного университета им. С.А. Есенина" • 2006 • № 1
свободе выбора постулатов авторы статьи о «феномене Любищева» поставили ему в заслугу, не учитывая, по-видимому, что принимаемые критерии могут означать независимость понятий от их объективного содержания, от истинности и открывают дорогу к дополнению научных положений мистическими представлениями и постулатами идеализма. Так и получилось, когда А.А. Любищев попытался соединить идеи витализма с научными данными, утверждая, что «мы должны признать ген как нематериальную субстанцию, подобную эмбриональному полю Гурвича, но потенциальную» 50. Будучи добросовестным ученым, А.А. Любищев назвал и предшественника в понимании гена как нематериальной субстанции: «Из известных мне виталистов только К.К. Шнейдер (К С.—Schneider,—1911) совершенно определенно рассматривает ген как нематериальную потенцию, независимую от материальной сомы; с точки зрения К.К. Шнейдера нет никакой материальной наследственной субстанции» 51. Попытка считать ген нематериальным фактором, связанным, однако, с локусом как физической единицей в хромосоме, и разрабатывать на этой основе «практический» витализм в генетике несет явственно выраженную идеалистическую направленность. К тому же взаимоотношения признаков (проявлений) наследственности и хромосом уподоблялись соотношению материи и памяти по Бергсону. Стоит ли после таких высказываний, сравнений, аналогий считать, будто идея потенциальных биологических форм получила у А.А. Любищева научное выражение и может использоваться в качестве принципа «неклассической» (но научно ориентированной) биологии?
Предпринятая А.А. Любищевым попытка использовать виталистические понятия в научном анализе могла привести к выработке непротиворечивых и продуктивных объяснений в направлении, задаваемом идеалистическим подходом. Однако считать такие понятия (например, ген как субстанциональную, или потенциальную форму) по той простой причине, что вводимые Л. С. Бергом и А.А. Любищевым постулаты номогенеза, вопреки желаниям их авторов, не давали выхода из «многих тупиков», нельзя. Более того, они оказались, по образному выражению одного из критиков номогенеза А.М. Никольского 52. Понятиями кандидовой философии, которые опирались на телеологические представления. Понятия, постулаты телеологических концепций сами нуждаются в объяснении заключенных в них представлений о направленности, целесообразности, планомерности, неразложимости и других, приписываемых им признаков. Понятия же «кандидовой философии», как и телеологические представления, ориентируя на принятие сверхъестественного фактора, не могут выполнять функции методологических ориентиров научного познания, нацеленного на получение истинного знания.
Мировоззренческая непоследовательность, противоречивость в оценках научных данных характерна и для другой статьи А.А. Любищева 53. В ней сделана попытка выявить суть кризиса эволюционизма через сопоставление парных категорий, отражающих противоречивость объективных процессов развития в органическом мире. Такими являются понятия: эволюция (трансформация) и постоянство, эволюция (преформация) и эпигенез, эволюция и революция, эволюция и эманация (происхождение низшего из высшего, творческого, божественного начала). Менделизм, по мнению А.А. Любищева, показал кризис трансформизма, выдвинув понятие гена и приняв статистические элементы в учении о наследственной изменчивости. Отсюда делался вывод о противоположности динамичного подхода, будто бы только и признаваемого дарвинизмом, и статистического подхода, которым желательно дополнить дарвинизм.
В понимании кризиса эволюционизма как трансформизма и роли в этом динамических и статистических подходов, особенно в их противопоставлении, А.А. Любищев допустил произвольное толкование терминов и неоправданно приписал дарвинизму использование только динамического подхода. А ведь именно дарвинизм, исходя из представления о роли случайных изменений, явился одним из первых научных направлений, проложившим дорогу статистическому (вероятностному) подходу, учитывающему роль объективно случайных процессов как формы проявления необходимости и затронувшему все области научного знания. Весьма спорным был (и остается!) сделанный А.А. Любищевым вывод, что систематика не есть историческая наука. Вместе с тем в ряде замечаний, особенно о недостатке систематики на основе только историзма, односторонности принятого дарвинизмом униформистского принципа медленных постепенных изменений, А.А. Любищев осветил слабые стороны учения Ч. Дарвина, а именно: признание монофилетического происхождения животных и растений (или происхождение от немногих «родительских» форм) и преимущественного (или даже обязательного) дивергентного пути эволюции.
Приведенные сопоставления взглядов А.А. Любищева и представителей русских критиков дарвинизма убеждают в их несомненной связи и одинаковости принципиальных положений по отрицанию ведущей роли естественного отбора, случайного характера наследственных уклонений, противопоставляемых эволюции на основе действия некоторых внутренних факторов. Не является оригинальным элементом «феномена Любищева» сомнение в примате функции над формой. Такое сомнение задолго до описания явлений преадаптации высказывал Ж.Б. Ламарк. В статье о Ламарке В.Л.
Комаров 54 привёл высказывание Р. Веттштейна, одного из исследователей творчества Ламарка, о том, что отличие эволюционных учений Ж.Б. Ламарка и Ч. Дарвина заключается в решении вопроса: «происходит ли сначала изменение органа, и функция является следствием этого изменения, или функция сама приобретает соответствующий орган?». Конечно, как и каждый критик дарвинизма, Л.Л. Любищев привёл новые факты, рассуждения, но не высказал принципиально новых взглядов, которые не были бы сформулированы до него противниками дарвиновского учения об эволюции. Не являются принципиально новыми и идеи о развитии научного знания, такие, как требование четкости понятий, научности (достоверности) фактов в системе правильных общих концепций, включении методологических идей (принципов) в ткань научных знаний. Эти положения разрабатываются в марксистской философии в связи с критикой разновидностей позитивизма и идеалистических «шатаний» ученых-естествоиспытателей.
Данные положения свидетельствуют об отсутствии «феномена Любищева». Уместно поставить вопрос: дает ли современная наука (или предлагает ли) объяснения «трудным и нежелательным для био логии фактам», приведенным в работах Л.Л. Любищева, да и других сторонников ортогенеза и номогенеза? Многочисленные факты параллелизмов, конвергенции, полифелитических связей органических форм, приведённые критиками дарвиновского учения об эволюции, требуют определения их роли, места в эволюционных процессах. Требуется выяснить их связи с дивергенцией, базирующейся на случайных наследственных изменениях. Предпринимаются попытки анализа соотношения принципов селектогенеза и направленности, закономерности процессов эволюционных изменений, выявленных критиками дарвинизма. Так, Л.С. Северцов 55 отметил, что распространение параллельных и конвергентных изменений, отсутствие заметных переходов между таксонами высокого ранга служили основанием для выводов об эволюции путем ортогенеза без дивергенции признаков. При этом упускалось из виду, что ортогенез признаков не подразумевает и не предполагает (в качестве обязательного соответствия) ортогенеза таксонов, обладающих этими признаками.
В концепциях ортогенеза и номогенеза признание изначальной и сверхъестественной способности к определенным изменениям форм жизни заключало и рациональное зерно - мысль о направленности эволюционных процессов и вопрос о факторах, вызывающих эту направленность. Уже во второй половине XX века академик М.С. Гиляров, как и Л.Л. Любищев, обосновывая положение о наличии направленности и конвергентных изменений в эволюции биосистем, показал, в частности, что активное передвижение животных связано с выработкой двусторонней симметрии. Эта универсальная приспособительная форма изменчивости проявилась и в том, что «отдел тела, именуемый головой, придатки, именуемые ногами, настолько функционально и проморфологически сходны, например, у млекопитающих и насекомых, что правомерность их сравнения не вызывает сомнений» 56.
Параллельное и конвергентное сходство приспособительных признаков организации биосистем было подмечено давно и находило выражение в учении о сходстве типов. Сходство «типов строения» и параллельно идущих изменений в различных систематических группах определяется возможностью адаптации к одинаковым условиям, накладывающим ограничения на число возможных вариантов приспособительных изменений. С.В. Мейен 57 показал, что существуют структурные внутренние ограничения в выработке адаптации. Из этих фактов он сделал выводы о господстве законов морфологии над процессами адаптации. В подобных попытках соединить дарвинизм с номогенезом сохраняется противопоставление необходимости и случайности, направленность отождествляется с закономерностью. По С.В. Мейену номогенез и селектогенез диалектически соотносятся между собой как необходимость и случайность. Тем самым селектогенез оказывается на вторых ролях в качестве дополнения к номогенезу.
Вопросы направленности эволюционных изменений достаточно сложны и недостаточно исследованы. Данные биологии не дают оснований противопоставлять необходимость случайности, сводить направленность к закономерности и противопоставлять их ненаправленным, случайным наследственным изменениям организмов. Приводимые сторонниками номогенеза факты говорят лишь об ограничении возможных путей эволюционных изменений биосистем. Теоретически возможно множество путей приспособительных изменений. Выбор определенного направления или нескольких линий изменения зависит от уже сложившейся организации, воплотившей в своих структурах предшествовавший «опыт» развития и канализирующей возможные приспособительные изменения по определённым, ограниченным в числе направлениям. Прошлое предопределяет возможности настоящих и будущих изменений.
Наличие направленности на каких-то отрезках линий эволюции получает рациональное объяснение с позиций диалектико-материалистического понимания развития как «само» развития, а его движущих сил - как противоречивых взаимоотношений сторон сущности предмета. Поставленная в концепциях ортогенеза проблема определенной направленной изменчивости не могла быть решена при допущении сверхъестественных факторов, придающих направление «извне» или «изнутри» системы,
"Вестник Рязанского государственного университета им. С.А. Есенина" • 2006 • № 1
равно как и при механистическом отождествлении законов эволюции с действием законов неорганической природы. В уподоблении результатов органических изменений появлению рисунка морозных узоров на стекле фиксируются общие моменты закономерности природных процессов, но не учитывается ни «механизм» достижения результата, ни «смысл» объективных целевых отношений, подчиненных в органическом мире задаче самосохранения живого.
Диалектико-материалистические представления о развитии как саморазвитии и борьбе противоположностей как причине изменения целостных систем позволяют подойти к рациональному объяснению моментов параллельного и конвергентного сходства приспособительных изменений организмов различных систематических групп, на что обращали внимание Л.С. Берг и А.А. Любищев. Наличие моментов направленности эволюционных изменений отмечали не только «номогенетики», но и биологи, отстаивавшие взгляд о творческой роли естественного отбора и разрабатывающие основы синтетической теории эволюции, как, например, И.И. Шмальгаузен 58. Возможно, в споре о правомерности номогенетических взглядов в будущей науке о жизни - теоретической, или «неклассической» биологии -не будет победителя. Такая мысль высказывалась при обсуждении проблемы соотношения селекционизма и номогенеза 59.
Автогенетические—и—экзогенетические—концепции—биологических—процессов—неизбежно—ведут—к идеалистическим трактовкам явлений жизни, не дающим рационального объяснения моментов направленности в эволюции форм жизни.
Обсуждение проблемы направленности эволюционных процессов выявляет ограниченность доводов каждой из спорящих сторон, противопоставляющих селекционизм номогенезу. Дальнейшее движение биологии возможно по пути синтеза, а не простого объединения положительного содержания принципов селекционизма и номогенеза, которые в сочетании с учетом системного характера организации и процессов развития биосистем позволят выработать новую парадигму науки об органической жизни. Новая парадигма биологии формируется с созданием и развитием синтетической теории эволюции (СТЭ), включающей идею естественного отбора в сочетании с представлениями о генетико-автомати-ческих процессах и направленности эволюционных изменений на отдельных отрезках, линиях исторического развития видов.
В формирующейся новой модели развития органической жизни могут найти место моменты истины, высказанные в ламаркизме, дарвинизме, номогенезе, сальтационистских учениях, вариантах «недарвиновской» эволюции, объединяемые ведущими идеями с новыми фактами и их обобщениями. Среди положений, образующих теоретические основания нового учения, подобающее место должна занять идея адаптации, выражающая сущностную характеристику процессов органической жизни. Фактически реализация общих принципов образования систем («твердых законов», принимаемых в номогенезе) оказывается стохастическим процессом адаптации, или приспособления, к соответствующей их организации среде обитания. Выявление стохастичности процессов, обеспечивающих жизнеспособность новых форм по «твердым законам» номогенеза, как и ограничения спектра случайных наследственных изменений в СТЭ сложившейся организацией и условиями среды, сближает позиции альтернативных моделей в решении вопроса об адаптивности и направленности эволюции. Сторонники альтернативных моделей, выделяя разные источники и механизмы наследственной изменчивости, приходят к признанию того, что функции организма должны сообразовываться с условиями среды, особенно в процессах исторического развития, то есть они приходят к признанию адаптивного характера эволюции, допуская появление отдельных признаков, неадаптивных в данных условиях среды. Преодолевается и прежняя конфронтация популяционистского и организмоцентристского стилей мышления, когда дело касается объяснения реальных процессов, новых фактов, требующих изменения ранее выработанных схем и стереотипов.
Представления об адаптивном характере процессов развития живого прошли через века исканий истины. Правомерно ли считать, как полагал С.В. Мейен, что «именно адаптационная доктрина привела к упадку эволюционную морфологию, сделала бесплодными дискуссии по общим проблемам эволюции» 60? Имеющийся в распоряжении ученых материал позволяет не согласиться с таким предположением, подтверждая, думается, нечто другое, а именно: присущее живому свойство активного приспособления к меняющимся условиям. Оно во многом обеспечивает эффект телеономности, веками принимавшийся рядом исследователей за телеологичность, соотносимую с холизмом (целостностью) всего живого.
То завидное постоянство, с каким в течение веков воспроизводятся идеи адаптации и отбора в живой природе, подтверждает наличие в них моментов истины - верного отображения объективных процессов органического мира или их существенных сторон. Адаптация присуща всем уровням органической жизни: от согласования в пространстве и времени молекулярных взаимодействий до стохастических процессов, в которых устанавливается соответствие организации биосистем изменившимся условиям среды. Заслуживают также внимания предложения о сохранении рационального
содержания селектогенеза, орто- и номогенеза в концепции ортоселекции, идею которой высказал еще в начале века Л. Плате 61. В свете современных данных идея разработки ортоселекции получает новое значение. В учении об ортоселекции учитывается роль как внешних, так и внутренних факторов, а также их взаимодействие в процессах естественного отбора. Эволюция не является ни «чистым» эктогенезом, ни «чистым» эндогенезом. Она не управляется, а направляется по многим путям, в том числе и по путям прогресса, ароморфного развития 62.
Новые данные и вызываемые ими вопросы требуют дальнейших преобразований СТЭ и других концепций биологического развития. Возможно, что со временем названия «дарвинизм, СТЭ, номогенез, недарвиновская эволюция» будут означать лишь вехи истории и логики формирования биологического эволюционизма как компонента единой теории органической жизни. Сегодняшние трудности, в частности повторяющееся воспроизведение альтернативных идей, говорят не об их несостоятельности, а скорее наоборот свидетельствуют о выделении противоречивых сторон органической жизни как закономерности познания, а также показывают невозможность преодоления выявляемых противоречий самой биологией. Группировка фактов, обоснование выводов предопределяются метотодологическими ориентирами, которые определяются метатеоретическими конструкциями используемой картины мира, ее идей и образов. История альтернативных концепций убеждает, что преодоление их конфронтации удается наметить лишь с позиций материалистической диалектики 63.
"Вестник Рязанского государственного университета им. С.А. Есенина" • 2006 • № 1 ВЫВОДЫ. О материалистической диалектике как методологии биологического познания и о ненужности «платонической биологии»
Сопоставляя высказанные Л.Л. Любищевым взгляды с положениями его предшественников по отрицанию ведущей роли естественного отбора и случайного характера наследственных изменений, мы подходим к выводу, что «уникальное собрание трудных и нежелательных для нынешней биологии фактов» довольно произвольно связывается с именем Л.Л. Любищева. Основные возражения против дарвиновского эволюционного учения были высказаны в фундаментальной сводке Н.Я. Данилевского. Теоретические положения Л.Л. Любищева оказались продолжением учения академика Л.С. Берга о номогенезе - закономерной эволюции, противопоставляемой случайным дарвиновским и ненаправленным изменениям. Изгнанный через отмежевание от идеи целесообразности идеализм вновь возвращался в построения Л.Л. Любищева уже в неявной форме «практического витализма» и некоей внутренней закономерности наследственных изменений, не нуждающихся в естественной селекции.
Лпелляция к доводу об ужасе селекционизма, раскрытому ранее Н.Я. Данилевским, показывает, что Л.Л. Любищев отвергал ведущую роль отбора еще и потому, что дарвинизм обходился без признания сверхъестественной разумности в природе и объяснял рациональный смысл прежних телеологических воззрений. Принятие идей направленной, закономерной эволюции, соотносимой с действием активной, нематериальной формы разошлось с магистральным направлением научного познания, пришедшего к идеям синергетики. Новейшие исследования на ведущих направлениях научного поиска показывают принципиально случайный, ненаправленный характер изначально хаотичных состояний элементов и компонентов, а также способность спонтанного появления «порядка из хаоса» без действия сверхъестественных сил. Ни Л.Л. Любищеву, ни ревнителям «феномена Любищева» в 1970-е годы, как и нынешним сторонникам «платонической биологии», не удается обосновать преимущества идеалистической «линии Платона» в развитии культуры, и биологии в частности. Вопреки идеалистической устремленности к теоретическим построениям, сами маститые ученые, включая Л.Л. Любищева, его сторонников и последователей, добивались ощутимых успехов, используя ориентиры материализма и диалектики. Порою эти ориентиры обнаруживаются за громоздкими идеалистическими конструкциями в причудливых формах установок стихийной диалектики и естественно-исторического материализма.
Выделение рационального содержания критики дарвинизма, поиск новых путей развития знаний о живом - важнейшие задачи биологического познания. В их решении может оказаться полезной постановка вопроса о неклассической биологии. Работы Л.Л. Любищева, как и других противников дарвиновского эволюционного учения, по-своему стимулируют разработку различных аспектов идеи развития в биологии, вызывая новые гипотезы, полезные для развития науки дискуссии. «Феномен» же Любищева ведет в вопросах мировоззрения, объяснения эволюционных изменений на неконструктивные позиции «биологического» идеализма. Поэтому нет оснований связывать перспективы развития биологического познания с «феноменом» Любищева, который если и имел место, то заключался в более чем 40-летнем отрицании значения идеи естественной селекции в процессах эволюции.
Сегодня мы не можем со всей определенностью начертать контуры будущей «неклассической» биологии. Но с уверенностью можно сказать, что движение к этой новой биологии будет идти не через постулаты «феномена» Любищева и не через создание «платонической биологии», как бы к этому не стремились и не призывали крупнейшие научные авторитеты. Новая «неклассическая» биология не откажется от ставшего классическим принципа естественной селекции, но, что более вероятно, ограничит масштаб действия и его значение в эволюции. С уверенностью можно сказать, что методологической основой естествознания будут ориентиры материалистической диалектики, обновляемой в процессе развития и преодолевающей временные кризисы. Материалистическая диалектика является методологической основой, адекватной современному состоянию и задачам развития биологии, ставшей одним из лидеров естествознания. Отход же ряда исследователей от динамично развивающихся ориентиров материалистической диалектики, их стремление создать «платоническую биологию» и показать значимость «линии Платона» в истории культуры порождаются сложностью анализа и осмысления кризисных процессов, вызываемых «трудностями роста» науки. Развитие науки идет через преодоление кризисов. С надеждой и оптимизмом будем, по мере возможности, содействовать преодолению кризиса как временного, преходящего состояния современной науки и одного из ее лидеров - биологии!
ПРИМЕЧЛНИЯ
1 Ленин, В.И. Материализм и эмпириокритицизм // Полн. собр. соч. - Т. 18. - С. 131, 358.
2 В серии под рубрикой «Философы России ХХ века» опубликованы две монографии Л.Л. Любищева:
«Наука и религия» (СПб., 2000) и «Линии Демокрита и Платона в истории культуры» (СПб., 2001).
3 См.: Мейен, С.В. Неклассическая биология. Феномен Любищева / С.В. Мейен, Е.С. Соколов, Ю.А.
Шрейдер // Вестник АН СССР. - 1977. - № 10.
-4-Мейн, С.В. Неклассическая биология. Феномен Любищева—/ С.В. Мейен, Е.С. Соколов, Ю.А.
Шрейдер // Химия и жизнь. - 1978. - № 6. - С. 32.
5 Там же. - С. 32.
6 См.: Берг, Л.С. Номогенез или Эволюция на основе закономерностей. - Пг., 1922.
7 См.: Завадский, К.М. Развитие эволюционной теории после Дарвина (1859-1920-е годы . - Л., 1973); Северцов, А.С. Введение в теорию эволюции . - М., 1981; Шарова, И.Х. Проблемы теории эволюции . - М., 1981. - (Серия «Биология»; № 6) ; Номогенез. Теория номогенеза. Новая фаза в развитии российского антидарвинизма : сб. критических статей / под ред. Б.М. Козо-Полянского. - М., 1928.
8 См.: Воронов, Л.Н. Проблемы «платонической биологии» // ХП Любищевские чтения. - Ульяновск, 2000. - С. 107-109.
9 В частности, имелась в виду статья: Чайковский, Ю.В. Макросистема и эволюция // Биология в школе. - 1999. - № 4.
См. также: Чайковский, Ю.В. Эволюция. С чем входим в новый век? // Биология в школе. - 2001. - № 1.
10 Любищев, А.А. Линии Демокрита и Платона в истории культуры. - СПб., 2001. - С. 32.
11 Эскизы эволюционных учений Ч. Дарвина и А. Уоллеса на русском языке приводятся: Дарвин, Ч. Соч.- M. ; Л., 1939. - Т. 3. — С. 238-252. См. также: Дарвин, Ч. Происхождение видов. - М. ; Л., 1937. - С. 571.
12 Любищев, А.А. Указ. соч. - С. 98.
13 См.: Страхов, Н.Н. Дарвин // Борьба с Западом в нашей литературе. - Киев, 1897. - С. 255-256.
14 См.: Майр, Э. Смена представлений, вызванных дарвиновой революцией // Из истории биологии. -М., 1975. - С. 5, 21-22.
15 См.: Мальтус, Т. Опыт закона о народонаселении (Опыт о законе народонаселения). - СПб., 1868. -Т. 1-2 ; То же. - М., 1895.
16 Дарвин, Ч. Автобиография // Происхождение видов. - М. ; Л., 1937. - С. 75.
17 Дарвин, Ч. Происхождение видов. - С. 107.
18 Там же. - С. 156.
19 Там же. - С. 157.
20 Там же. - С. 157-158.
21 Любищев, А.А. Указ. соч. - С. 32.
22 См. там же. - С. 83-99 и др.
23 См. там же. - С. 85.
24 Там же. - С. 83.
25 См.: Reinke, I. Einleitung in die teoretische Biologie. - Berlin, 1901.
26 Ленин, В.И. Материализм и эмпириокритицизм // Полн. собр. соч. - Гл. 5.
27 Любищев, А.А. - Гурвич А.Г. «Диалоги о биополе». - Ульяновск, 1998.
28 Driesch, H. Die «Seele» als elementarer Naturfaktor. - Leipzig, 1903; Driesch, H. Der Vitalismus als Geschichte und als Lehre. - Leipzig, 1905. (На рус. яз.: Дриш, Г. Витализм, его история и система. - М.,1915); Idem. Philosophie des Organischen. - Leipzig, 1909.
29 См.: Bertalanffy, L. von. Eine mnemonische Lebenstheorie als Mittelweg zwischen Mechanismus und Vitalismus // Biol. Gener. - 1927. - Vol. 3, 4; Idem. Kritische Theorie der Formbildung (Abhandlungen zur theoretischen Biologie herausgegeben I. Schaxel). -Berlin, 1928. - Heft 27; Idem. Theoretisdie Biologie. - Berlin, 1932-1942. - Bd. 1-2.
30 См.: Бергсон, А. Творческая эволюция // Собр. соч.- СПб., 1914. - Т. 1.
31 См.: Вайцсеккер, В. Неовитализм // Логос: Международный ежегодник по философии культуры. Русское издание.- М., 1912-1913. - Кн. 1-2.
32 См. там же. - С. 238.
33 См.: Сутт, Т.Я. Проблема направленности органической эволюции - Таллинн, 1977.
34 Страхов, Н.Н. Борьба с Западом в нашей литературе. Исторические и критические очерки . - Киев, 1897. - Кн. 2. - С. 464.
35 См.: Данилевский, Н.Я. Дарвинизм: критическое исследование. - СПб., 1885. - Т. 1-2.
36 Берг, Л.С. Номогенез или Эволюция на основе закономерностей. - С. 3.
37 Берг, Л.С. Наука, ее содержание, смысл и классификация. - Пг., 1921. - С. 10.
38 Там же. - С. 60.
39 Там же. - С. 63-64.
40 Архив. Письмо А.А. Любищева Н.Г. Холодному // Химия и жизнь. - 1978. - № 6. - С. 38.
41 Данилевский, Н.Я. Указ. соч. - С. 529.
42 Это стихотворение в другом издании переведено под названием «Саисское изваяние под покровом» (Шиллер, Ф. // Избр. произв. : в 2 т. - М., 1958. - Т. 1. - С. 119-120).
43 Данилевский, Н.Я. Указ. соч. - С. 529-530.
44 Соболев, Д.Н. Начало исторической биогенетики. - Харьков, 1924.
45 Любищев, А.А. О природе наследственных факторов (Критическое исследование) // Известия Биол. науч.-исслед. инта. при Перм. гос. ун-те. - Пермь, 1925. - Т. 4. - С. 116.
46 См.: Номогенез. Теория номогенеза. Новая фаза в развитии российского антидарвинизма...
"Вестник Рязанского государственного университета им. С.А. Есенина" • 2006 • № 1
47 См.: Завадский, К.М. Введение. К оценке эволюционных взглядов Л.С. Берга / К.М. Завадский, А.В. Георгиевский // Труды по теории эволюции. - Л., 1997. См. также: Завадский, К.М. К критике неономогенеза / К.М. Завадский, М.Т. Ермоленко // Философские проблемы современной биологии. - М. ; Л., 1966.
48 Любищев, А.А. О природе наследственных факторов. - С. 198.
49 Там же. - С. 113.
50 Там же. - С. 119.
51 Там же. - С. 96.
52 См.: Никольский, А.М. Номогенез // Номогенез : сб. критических статей. - M., I928. - С. 27.
53 См.: Любищев, А.А. Понятие эволюции и кризис эволюционизма // Известия Биол. науч.-исслед. инта при Перм. гос.
ун-те. - Пермь, 1925. - Т. 4. - Вып. 4.
54 См.: Комаров, В.Л. Ламарк. - М. ; Л., 1925. - С. 118.
55 См.: Северцов, А.С. Указ. соч.
56 Гиляров, М.С. Некоторые методологические проблемы теории эволюции в биологии // Философские науки. - 1981. - № 1. - С. 117.
-5-См.: Мейен, С.В. Проблема направленности в эволюции // Итоги науки и техники. Зоология
позвоночных / ВИНИТИ.- М., 1975. - Т. 7.
58 См.: Шмальгаузен, И.И. Пути и закономерности эволюционного процесса. - М.,1939; он же: Факторы эволюции (теория стабилизирующего отбора). - М. ; Л., 1946.
59 См.: Мейен, С.В. О соотношении номогенетического и тихогенетического аспектов эволюции // Журнал общей биологии. - 1974. - Т. 35. - № 3; он же. Может ли быть победитель в дискуссии о номогенезе? // Природа. - 1979. - № 9.
60 Мейен, С.В. Логико-методологические и теоретические стереотипы в биологии // О специфике биологического знания :
тез. конф. - М., 1987. - С. 36.
61 См.: Plate, L. Selectionsprincip und Probleme der Artbildung. Ein Handbuch des Darwinismus. Vierte... -Leipzig ; Berlin, 1913. - Aufl. 4.
62 См., напр.: Кремянский, В.И. О понятиях эктогенеза и саморазвития в теории эволюции // Философские проблемы эволюционной теории : материалы симпозиума. - М., 1971. - Ч. 2.
63 Подробно и обстоятельно эти доводы обосновываются в монографии: Игнатьев, В.А. «Линии» Платона и Демокрита
в развитии культуры (ориентиры творчества А.А. Любищева). - М., 2004.
