CC BY
188
А. М. Ялов
МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ АСПЕКТЫ ПСИХОЛОГИЧЕСКОЙ ПОМОЩИ В КРИЗИСНЫХ И ЭКСТРЕМАЛЬНЫХ СИТУАЦИЯХ
Традиционно в клинической психологии оперируют понятиями психотерапии и психологического консультирования. В данной статье эти понятия будут использоваться как синонимичные. Строго разграничить их возможно лишь в организационно-правовой сфере. Попытки различать их по задачам и процессу всегда будут оставлять простор для дискуссии. И, что несомненно, фундаментальные факторы, посредством которых один человек вообще может способствовать психологическому благополучию другого человека, являются едиными, вне зависимости от формы взаимодействия этих людей [7]. Такой же точки зрения придерживается половина авторов из огромного числа пишущих и практикующих в этих областях [3]. Косвенным аргументом в пользу этой позиции является распространение термина «психотерапевтическое консультирование».
Выражение «психологическая помощь» в значительной степени ассоциируется с теми стандартными ситуациями, которые в массовом порядке обозначаются как кризисные и экстремальные. Это болезни с витальной угрозой, насилие, последствия природных и техногенных катастроф и др. Такой феноменологический подход к дефиниции и классификации кризисных и экстремальных ситуаций является упрощенным, имеющим больше минусов, чем плюсов, которые потенциально должны создаваться посредством классификаций. В данной статье отражено стремление соотнести понятия психотерапии и психологической помощи, поставить вопрос о степени специфичности психологической помощи, а также предпринята попытка раскрытия методологических и практических следствий такой специфичности (неспецифичности).
Возможно, словосочетание «психологическая помощь» получило широчайшее распространение в силу организационных причин. С одной стороны — объяснимо стремление уйти от психиатрических ассоциаций в слове «психотерапия», пугающих население. «Психологическое консультирование» также ассоциативно намекает на взаимные обязательства, психологическую контрактность отношений, тогда как «помощь» оставляет место ассоциациям с односторонностью, однонаправленностью, когда страдающий человек временно освобождается от обязательств. С другой стороны, подготовка пси-холога-консультанта— такая же сложная задача, как и подготовка психотерапевта. Эта задача выполняется, как правило, после получения диплома специалиста. Структурные подразделения соответствующих министерств в России, бурно развивавшиеся в силу необходимости реагировать на реалии времени, быстро комплектовались дипломированными психологами, не прошедшими специальную подготовку по консультированию, перед которыми была поставлена практическая задача взаимодействовать с людьми, оказавшимися в чрезвычайных ситуациях.
Представляется, что вышеназванные дефиниции уже не станут однозначно понимаемыми профессионалами (или, по крайней мере, это произойдет очень не скоро). Поэтому, созданию столь необходимой научной определенности, однозначности могут служить не описание и классификация самих ситуаций и задач, стоящих перед профес-
© А. М. Ялов, 2010
сионалами, а выделение психологических задач, стоящих перед человеком в различных ситуациях. Также правомочно и смещение фокуса исследовательских программ в сторону выявления (описания уровней) психологических задач, классификации и описания закономерностей их решения, а также следствия данных решений.
Необходимо определить, что психологическая задача личности — это задача по созданию, поддержанию и восстановлению эмоциональных и мотивационных предпосылок для успешного социального и психосоматического функционирования. Очевидно, что успешное решение психологических задач, ведущее к наиболее полному социальному и психосоматическому функционированию — есть самая лучшая психопрофилактика, а в случае клинических нарушений — обязательный компонент психотерапии. В то же время разговор об успешности подразумевает, что существует другой исход. Следствием неуспешности в решении психологических задач личности является патологическая адаптация. Крайне необходимо обратить внимание на то, что психологическую задачу нельзя рассматривать как задачу просто по адаптации, которая, как известно, может быть и патологической. Психические и соматические расстройства, девиантное поведение в общем биологическом смысле — варианты адаптации индивида. Люди «выбирают» такой вариант адаптации потому, что им не удается решить стоящую перед ними психологическую задачу. Предпосылкой такого выбора оказываются личные диспозиции, например ранняя травма, дефицитарность и многое другое. Традиционно огромное число исследований центрировано на этих личностных диспозициях, но связывает их с различными нарушениями безотносительно психологической задачи.
Непатологическая адаптация должна диалектически рассматриваться как социальная адаптация в контексте ресоциализации, интеграции полученного опыта [4].
Итак, существует ли специфичность использования категории «психологическая помощь» применительно к кризисным и экстремальным ситуациям? Если такую специфичность обнаружить не удастся, то следствием этого будет тождественность данного понятия понятию «психотерапия». А если это психотерапия, то все, что характеризует психотерапию, все теоретико-методологические аспекты в полном объеме должны распространяться как на практику оказания собственно помощи, так и профессиональной подготовки, на требования к специалистам.
Что может служить основанием для вывода о специфичности понятия «психологическая помощь» в кризисных и экстремальных ситуациях?
1. Внешние условия: принципиальное допущение некабинетных условий, возможности различных ситуационных помех, непредусмотренное вмешательство, неожиданное включение в контакт других лиц и т. д.
2. Контракт психотерапии (в широком смысле)—психологический и(или) медицинский контракт. Это договоренности, заключенные между конкретными людьми. А в случае психологической помощи условия контракта могут быть намного шире. Так, без проговаривания взаимно принимаются условия, опосредованные социальным контекстом. Психолог может выполнять некоторые функции спасателя и быть агентом социальной помощи. Он может информировать и организовывать взаимодействие с социальными службами.
Сошлемся на цитируемые российскими авторами «Правила первой психологической помощи для психологов» [1]. Психологу предписывается решить, какая помощь, помимо психологической, требуется пострадавшим, узнать имена пострадавших, сказать им, что помощь скоро прибудет, и он (психолог) об этом позаботится. Также психолог помогает, беря за руку или похлопывая по плечу, выслушивая, давая поручения, инфор-
мируя, привлекая людей из ближайшего окружения, ограждая от излишнего внимания и расспросов, давая задания любопытным и др.
Для сравнения выборочно приведем «Правила для сотрудников спасательных служб»:
а) «Дайте знать пострадавшему, что вы уже рядом и что уже принимаются меры по спасению... ».
б) «Постарайтесь избавить пострадавшего от посторонних взглядов».
в) «Осторожно устанавливайте телесный контакт... Возьмите пострадавшего за руку или похлопайте по плечу».
г) «Говорите и выслушивайте... ».
Надо заметить, что факт смешения роли психотерапевта с другими ролями в психотерапии в целом не приветствуется, хотя последовательными противниками такого смешения социальных ролей являются преимущественно психотерапевты психодинамической ориентации.
3. Момент и время контакта. Возможны специфичные случаи, связанные с ранним моментом контакта, когда наиболее актуально восстановление витальной безопасности, а индивидуальные стратегии психологического совладания еще не включены (или включены не в полной мере).
Практики, оперирующие понятием «экстренной психологической помощи» и опирающиеся на эмпирический опыт, в большинстве своем сходятся в примерном временном интервале — до двух суток. Что происходит с человеком в этот период? Первичным является нейроэндокринное реагирование индивида на опасность. Так, когда из-за поворота выскакивает автомобиль и мчится на человека, происходит оценка кинетической массы автомобиля. Симпато-адреналиновая подсистема активируется даже в случаях отсутствия индивидуального опыта попадания под машину. Психическая переработка включается только тогда, когда биологическая опасность оценивается как устраненная (или контролируемая). И здесь велико значение процессов, реализуемых во время различных фаз сна сразу вслед за запускающей ситуацией, вследствие чего срок в двое суток является логичным. Известно, что напряжение и тревога по времени предшествуют стратегиям решения.
Возникает вопрос, не оставить ли понятие «психологическая помощь» только в составе устойчивого словосочетания «экстренная психологическая помощь» и не рассматривать как отдельную категорию? Ответ однозначно отрицательный: контакт со спасателем, как любой контакт двух людей, когда они оба способны к психическому отражению, по определению включает психологическое влияние. Поэтому использование такого термина лишь указывает на момент и факт такого влияния и не имеет дополнительного профессионального психологического содержания.
4. Инициатива и мотивация на получение помощи. Мотивации клиентов, вступающих в контакт с психотерапевтом, классифицируются следующим образом:
а) «покупатель» — клиент, стремящийся получить услугу по изменению в психологической/медико-психологической сфере;
б) «жалобщик» — клиент указывает на других людей как источник своего дискомфорта и хочет, чтобы психотерапевт повлиял на них, а свою роль ограничивает предоставлением информации;
в) «визитер»—человек в силу социального или семейного давления (прямого или косвенного) не может избежать контакта с психотерапевтом и наносит ему визит, желая быстрее сделать «отметку о посещении» и прекратить ненужный, с его точки зрения, контакт;
г) «клиент зеркальных витрин» — человек в силу своей психической организации ищет не изменения, а постоянного интереса к себе, подтверждения собственной идентичности. В своем обычном окружении эти люди не могут получить такое интенсивное и одновременно безопасное внимание к себе. Как только психотерапевт начинает проводить идею изменения, такой клиент ищет нового психотерапевта, другую «зеркальную витрину».
Заметим, что не все психотерапевтические школы прогнозируют достижение положительного результата со всеми описанными типами клиентов.
Продолжим сравнение с психологической помощью в кризисных и экстремальных ситуациях по переменной инициативы и мотивации. Психолог может сам проявить инициативу в контакте и в некоторый момент счесть возможным предложить помощь (в уместных формулировках). А что, собственно, он предлагает? Учитывает ли он мотивацию клиента, предлагая, языком психотерапии, контракт? Или психолог не предлагает и не заключает контракт, а сразу действует, заведомо исходя из своих представлений о пользе для «объекта» помощи, предполагая, что боль или культурно-образовательный уровень собеседника не позволит ему адекватно думать о контракте? Тогда равновесным является и то, что «объект» может контактировать, исходя из своих ассоциаций, неизвестных психологу.
Психологическая помощь предлагается социумом. Социум (государство) символически сообщает: «У нас есть психолог, контакт с ним будет Вам полезен. Вам надо поговорить с психологом». В некоторых случаях негласно подразумевается, что психологическая помощь включена в «пакет спасательных услуг». И мотивом спасенного может быть желание отблагодарить за спасение (страх проявить неблагодарность). Другой возможный мотив связан с представлением о том, что последующая социальная помощь (включая объем бесплатного лечения, финансовые компенсации и т. п.) зависит от дисциплинированности, согласия принять весь пакет помощи, предлагаемый государством.
5. Основные принципы —принципы обезболивания и первичности облегчения. Является ли ведущей задачей психолога облегчение или «облегчение с последующей помощью»?
Боль, страдание, отрицательные эмоции — все это разные языковые описания для феномена, возникшего в ходе эволюции биологической материи. И этот феномен имеет сигнальное значение — боль является информацией для индивида о необходимости принятия решения и действия.
Это положение является очевидным при бесстрастном рассмотрении всего живого, но для человека, в силу его способности к осознанию себя, способности к отражению, есть дополнительная специфика. При обращении к сфере человеческих страданий можно видеть, что избавление от боли (в широком значении — негативного сигнала) зачастую становится самостоятельной и доминирующей задачей. Избавление от боли рассматривается как достаточная (самодостаточная) предпосылка для восстановления удовлетворительного функционирования человека. Однако данный тезис не так уж и однозначен и очевиден — восстановление прежнего функционирования без внесения изменения в собственную жизнь, без личностного отражения не учитывает угрозы, о которой сигнализирует боль.
Для психотерапии огромное значение имеет понимание как общебиологической сущности страдания, так и различий между страдающим человеком и психотерапевтом.
Это означает, что исходные задачи двух человек не совпадают. Страдающий человек хочет избавления от боли, психотерапевт справедливо видит свою задачу в том, чтобы помочь человеку внести изменения в его жизнь и личность.
В контексте вышесказанного необходимо подчеркнуть два аспекта в отношениях между непрофессионалом и профессионалом, которые присутствуют в любых без исключения профессиях. Это связанные между собой переменные «доверие — недоверие» и «требовательность — потакание». Чем выше уровень доверия между психотерапевтом и клиентом, тем более результативной может быть требовательность психотерапевта.
Требовательность в данном случае не следует понимать как императив «Ты должен действовать и жить так». В контексте вышесказанного важно понимание требовательности как принципиального побуждения страдающего человека к активности, к изменению. Со стороны профессионала это несогласие, непринятие вполне понятных, но нереалистичных надежд клиента на чудо без его собственного участия. Профессионал с пониманием относится к различиям в темпе, скорости изменений у клиента, но не к его отказу от управления собственной жизнью. В ходе психотерапии такая требовательность может проявляться в настойчивости. Психотерапевт настаивает на том, чтобы клиент участвовал в предлагаемых ему взаимодействиях. А что если эти взаимодействия (вопросы, задания и т.п.) неприятны, болезненны, просто трудны и поэтому ведут к усилению напряжения у клиента?
И вот здесь-то пролегает четкая граница: будет ли профессионал останавливать себя: «Как же можно напрягать человека, которому плохо, как же можно способствовать возникновению дополнительных негативных переживаний?» (особенно если собеседник затрагивает темы, актуализируемые кризисными и экстремальными ситуациями — связанные с инвалидизацией, смертью, утратой близких и т. п.). Но ответить на этот вопрос просто. Да, можно вызывать, усиливать напряжение у страдающего человека, так как в психотерапии помощь не рассматривается как снятие напряжения. В утрированном, концентрированном виде можно сказать так: клиент изначально рассматривает психотерапевта как «таблетку» для снятия боли, тогда как профессионал-эксперт осознает себя и предлагает себя как «таблетку» активизирующую, более того — дисциплинирующую. При понимании того, что любая «таблетка», любая помощь — мера временная, она обеспечивает человеку процесс перехода.
6. Цель психологической помощи. Здесь возникает много вопросов. Можно предположить, что главная цель — профилактика, предупреждение риска развития патологических реакций. А как определяется, кому, собственно, из участников конкретных событий нужна такая профилактика, называемая психологической помощью? Предлагается ли она автоматически для всех участников или существуют поведенческие признаки, на основании которых принимается решение об оказании такой помощи? Тогда кто будет отмечать и оценивать эти признаки? А существуют ли сегодня надежные критерии для диагностики риска? Человек плачет десять минут — риск есть, а плачет пять минут — риска нет, он не нуждается в помощи?
Поскольку таких высоконадежных прогностических критериев нет, то контакт с психологом и есть профилактика наугад. Тогда верным является подход, при котором «психологическая помощь — есть профилактика для 100%». Но осуществление этой цели в реальности, на практике невозможно без описания специфических требований к контакту, обеспечивающему такую своевременную массовую профилактику.
Для участника событий это опыт безопасного (социально и психологически безопасного) взаимодействия с другим человеком. Также это возможность использования внешней речи для более быстрой реконструкции картины мира.
Безусловно, в случае такой психопрофилактической цели преждевременна постановка задач, характерных для психодинамической, реконструктивной психотерапии, ориентированных на конфронтацию целей, мотивов человека и используемых им стра-
тегий для их достижения. В психотерапии решение диагностической задачи подразумевает дальнейшую коррекцию. А в психологической помощи может предлагаться массовая профилактика, с игнорированием того факта, что у большинства людей, не получавших специальной помощи, никаких нарушений в последующем не отмечается.
Таким образом, можно сделать вывод о существовании ряда отличий, характеризующих взаимодействие психолога с людьми, находившимися (находящимися) в кризисных и экстремальных ситуациях. Однако, как и в случае с психологическим консультированием, эти отличия заключаются в цели, ролевой многозначности и организации процесса взаимодействия, но не затрагивают сущности процесса, факторов, посредством которых помощь реализуется. Психологическая помощь в кризисных и экстремальных ситуациях, включая и так называемую экстренную, является психотерапевтической помощью, по сути — психотерапией. Специфические особенности, описанные выше, лишь добавляют требования к теоретической, методической и личностной подготовленности специалистов.
Концентрация профессионала на собственной цели и необходимость оказания помощи большому числу людей в ограниченное время затрудняют психологу возможность сосредоточиться на помощи в разрешении психологических личностных задач.
Но очевидно, что задачи, которые ставит перед собой профессионал, вторичны по отношению к его пониманию того, какие задачи стоят перед клиентом [2].
Попробуем описать задачи клиентов в общем виде как альтернативу феноменологическому описанию.
Дисфункция в широком смысле — это зафиксировавшаяся патологическая реакция (т. е. организм научился, а затем привык так реагировать на субъективно длящийся стимул — угрозу нападения на улице, землетрясения, потери контроля). Тогда можно поставить задачу переобучения другим способам реагирования или, если это возможно, задачу переоценки субъективно длящегося стимула. В общем виде такая переоценка и обучение возможны только после восстановления функционирования во времени, когда прошлое не вытесняется, а будущее не отрицается. В то же время необходимо, чтобы к человеку вернулось субъективное ощущение управления ходом собственной жизни, чтобы величина неопределенности и, соответственно, тревоги стала управляемой. Отнюдь не парадоксально, что у многих людей, оказавшихся в «свежей» кризисной или экстремальной ситуации, были и остаются кризисы в той или иной сфере. И тогда необходимо создание иерархии решения кризисов, дающей возможность распределения ресурсов.
Насколько эти задачи учитываются сегодня специалистами, оказывающими психологическую помощь официально, в рамках существующих министерств? Практики, имеющие статус успешных (что следует понимать как удовлетворенность их работой клиентов и руководства), свободно ориентируются в методах оказания помощи. Но они оказываются застигнутыми врасплох вопросами о том, для решения какой задачи они используют свои методы и для чего собственно они делают то, что делают. Допустим, что задача уже заложена создателями метода, и психологу-практику уже не надо о ней думать, а лишь следует тщательно выполнять инструкции, полученные от авторов метода.
Такая возможность быть всего лишь добросовестным транслятором и при этом быть успешным, мягко говоря, сомнительна. Слишком много переменных необходимо учитывать в реальных ситуациях, которые не мог полностью предвидеть автор-разработчик метода.
Но что же тогда означает удовлетворенность клиентов этой помощью? Обоюдную
социальную игру, когда в действительности заявленные процессы не происходят, но все участники, движимые обоюдной психологической выгодой, делают вид и говорят так, словно эти процессы происходили? Вероятно, и это тоже. Но вряд ли социальные игры могут быть основой для стабильной успешности. Успешные практики — это люди, способные создавать удовлетворяющий клиента контакт! Парадокс (кажущийся) заключается в том, что и сами практики, и люди, отвечающие за их работу, очень ценят наличие высоко инструментальных, «физиологически» ориентированных методов (техник).
Объективно техники ассоциируются с экономичностью и прозрачностью. И руководству, и людям, к которым эти техники применяются, не надо дополнительно вникать в ситуацию разделенной ответственности профессионала и клиента, достаточно аналогии с медицинскими манипуляциями, производимыми врачами. Но для самого психолога привлекательность «физиологически» адресованных инструментов помощи заключается еще и в том, что они элиминируют или, по крайней мере, редуцируют вопрос о требованиях к личности помогающего человека, существующих в психотерапии, но не в соматической медицине. Да, теоретически в медицине в целом значение личностного взаимодействия с больным не отрицается. С древних времен указывается, что личность и эмоции связаны с лечением: «Раны победителей заживают быстрее, чем раны побежденных». И что важно не только установить диагноз и назначить лечение, а необходимо понимание схемы лечения пациентом и его сотрудничество в лечении. Будет ли он вообще лечиться, будет ли активен в лечении и восстановлении? Для реализации такой позиции развивается, например, Балинтовское движение.
Но пройдет еще немало времени, когда этот ясный и эмпирически обоснованный взгляд станет повседневностью. На практике все модели воздействия, влияющие на психическую сферу через апелляцию к физиологическим механизмам, отводят центральное место физиологическому, а не личностному уровню.
Чтобы пояснить, почему слово физиологические выше в тексте взято в кавычки, пояснить квазифизиологичность используемых техник необходима конкретизация. Можно назвать методы десенсибилизации и переработки движений глаз, ослабления травматического инцидента, визуально-кинестетической диссоциации [5].
В качестве примера рассмотрим один из методов — десенсибилизации и переработки движений глаз (ДПДГ) [6]. Использование в процедуре ДПДГ серии движений глаз, по мнению автора, включает нейронные сети мозга, ответственные за травматический опыт, в общую работу мозга, активирует и ускоряет переработку травматического опыта по аналогии с той, что в норме происходит на стадии сна с быстрыми движениями глазных яблок. При этом задача специалиста — «вызвать у клиента движения глаз от одного края его визуального поля до другого», для чего специалист использует указательный и средний пальцы; в подготовке специалиста по ДПДГ важно обучить его оптимальному подбору расстояния до пальцев, скорости движения, высоты руки и т. п.
Вроде бы все просто и ясно. Но в качестве обязательного условия действенности метода специалист должен оценить готовность человека к этим процедурам, оказать поддержку, создать атмосферу безопасности и доверия, обучить приемам саморегуляции, разъяснить смысл метода ДПДГ, возвращать в эмоциональное равновесие, предлагать задания между сеансами. А когда воспоминания клиента сопровождаются сильным эмоциональным отреагированием, то специалист отнюдь не остается отрешенным. Также во время встречи, помимо серий движений глаз, реализуется много запланированных вербальных коммуникаций. А сколько внимания уделяется незапланированным и невербальным коммуникациям?
И при этом постулируется абсолютная нейтральность специалиста. Так и хочется воскликнуть: «Истинно не ведают, что творят!» Отнюдь не в шутку можно предположить, что если сохранить вышеописанное общение двух людей, а движение глаз заменить на движение ушей, асаны или дыхательные упражнения, то желаемые эффекты также будут возникать (давно описанный в психотерапии факт опосредования и потен-циирования). Однако не хотелось бы создать впечатление, что использование движений глаз как-либо порицается или под сомнение ставится правомочность обращения к ним. Вместо этого обратим внимание на то, что доля физиологичности в механизмах лечебного действия в данном методе существенно меньше, чем декларируется. Так и успешные практики не всегда понимают то, что основой успешности является не метод, а их способность быть в контакте с клиентом. И не просто в контакте, а в психотерапевтическом контакте. Несмотря на кажущуюся понятность слов «психотерапевтический контакт», это очень сложная категория, на которой следует остановиться подробней.
Отправной точкой этого рассмотрения является то, что любую психологическую функцию человека — и в случае нормы, и в случае патологии — надо понимать как проявление констелляции эмоциональных, когнитивных и поведенческих характеристик. И эта констелляция крайне подвижна и непрерывно меняется.
Однако степень этой динамичности зачастую недооценивается. Для удобства тот или иной текущий «срез» в жизни человека рассматривается как статичный, поддающийся описанию как нечто существующее сейчас объективно, как некая «вещь».
Такая позиция вполне уместна в научном исследовании. Но в психотерапевтической ситуации она довольно рискованна с точки зрения желаемого результата.
Процесс оказания помощи является процессом непрерывной коммуникации. Возьмем две крайние модели. Первая — клиент А принес с собой предмет (проблема Х). Психолог стремится к тому, чтобы А к концу встречи (условно — через час) ушел, расставшись с этим предметом. Исследовательскую позицию профессионала для этой первой модели можно символически выразить нередко задаваемым вопросом: «Какая у клиента проблема?»
Вторая модель. Клиент А принес с собой понимание своей ситуации в виде проблемы Х. Через 5 минут коммуникации эта констелляция Х превратилась в Х1. Еще через 5 минут коммуникации в результате непрерывной (интенсифицированной самой коммуникацией) эмоционально-когнитивной переработки Х1 трансформируется в Х2. Может показаться, что пять минут — очень небольшое время для изменения. В данном описании 5 — это условная цифра, в действительности же изменения клиента в ходе коммуникации с профессионалом, со значимым лицом имеют еще более динамичный характер. Неужели психотерапевты, рассчитывая на изменение клиента, одновременно подразумевают, что изменений много быть не может — либо одно итоговое, либо по одному за встречу? Тогда, что же понимается под изменением? Неужели, например, только такие категории, как инсайт или отреагирование? Но разве они могут иметь место без предшествующих, не столь заметных для наблюдения изменений?
Сделаем следующий шаг. Если за 1 час коммуникации А трансформировал свои эмоционально-когнитивные констелляции от Х1 до Х12, то это означает, что этот человек А 12 раз «превращался» —в Б, в В и т. д. Символически для такой коммуникативной модели вместо вопроса диагностического «Какая проблема?» следует ставить вопросы «Как клиент сейчас видит свою ситуацию?» и «А как еще можно ее понимать?»
В чем преимущества этой второй, коммуникативной, модели оказания помощи другим людям? Модели, в которой мы не оцениваем изменения в двоичной системе «есть изменение — нет изменения», а рассматриваем изменение как перманентный процесс?
Такой взгляд позволяет профессионалу быть более чувствительным к этим изменениям клиента, происходящим во время контакта, и замечать их для себя, и отмечать (подкреплять) их для клиента. Такое изменение фокуса восприятия у консультанта приводит к быстрому включению эффекта ожидания («эффект Пигмалиона»). Это позволяет еще более интенсифицировать процесс психологического изменения у клиента, что является одним из условий краткосрочности психотерапии.
Можно утверждать, что в действительности успешные результативные практики работают именно в такой коммуникативной модели.
Практическим следствием вышесказанного может стать включение в профессиональную подготовку специалистов по оказанию психологической помощи многих аспектов, присущих подготовке психотерапевтов. Специалист по оказанию психологической помощи должен уметь концентрироваться на понимании решаемой в данный момент психологической задачи клиента, четко формулировать положительный психологический исход, ставить перед собой вопросы: «Какая личностная психологическая задача стоит перед моим собеседником?»; «Что хорошо для него именно в психологической сфере и именно сейчас?»; «Какие изменения полезны ему сейчас?» — и отвечать на них. И научиться слово сейчас в данном контексте понимать буквально, развивая чувствительность к микроизменениям и, соответственно, реагируя на них.
Литература
1. Lasogga F., Gasch B. Psychisghe erste Hilfe bei Unfdllen. Wien, 1997.
2. Бурмистрова Е. В. Ситуации личностного развития как предметная деятельность психолога экстренной психологической помощи // Московский психотерапевтический журнал. 2006. №4. С. 26-40.
3. Кочюнас Р. Основы психологического консультирования. М., 1999. 240 с.
4. Розум С. И. Психология социализации и социальной адаптации человека. СПб., 2007. 365 с.
5. Ромек В. Г., Конторович В. А., Крукович Е. И. Психологическая помощь в кризисных ситуациях. СПб., 2004. 256 с.
6. Шапиро Ф. Психотерапия эмоциональных травм с помощью движений глаз. М., 1998. 406 с.
7. Ялом И. Экзистенциальная психотерапия. М., 1999. 576 с.
Статья поступила в редакцию 17 сентября 2009 г.
