CC BY
70
УДК 330.106:1
А.Н. Сорочайкин*
МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ АСПЕКТЫ «HOMO ECONOMICUS»
КАК АНТРОПОЛОГИЧЕСКОЙ МОДЕЛИ:
ИДЕАЛИЗАЦИЯ, КОНСТРУКТИВНОСТЬ, СИМВОЛИЧНОСТЬ
Статья посвящена осмыслению методологических аспектов философии экономики. В центре рассмотрения находятся неявные антропологические предпосылки экономических теорий, а также эпистемологические допущения о характере и природе человеческой рациональности, лежащие в их основании.
Ключевые слова: «Homo economicus», антропологическая модель, философия экономики, методологический аспект, экономический человек.
Сразу подчеркнем, что «экономический человек» — это теоретическая модель человека, из которого элиминированы все психологические и духовные мотивации и качества, не относящиеся к экономической деятельности. Под рубрикой «человек экономический» перед нами предстает результат сведения (в методических целях) его поведения к рациональной целесообразной деятельности, условий и обстоятельств этого поведения — к наличию ограниченных экономических ресурсов, а его мотивов — к нацеленности на извлечение возможного максимума полезности из данных условий. При этом стоит специально оговориться, что речь не идет о каком-либо обеднении феномена человека — в данном случае сам такой способ рассуждения вообще едва ли применим. Не стоит также, на наш взгляд, и слишком буквально в этом контексте воспринимать метафору об экономике как о «мрачной науке» (Веблен) [1, с. 165].
Необходимо учитывать, что каждая наука по необходимости имеет определенные теоретические границы, задаваемые особенностями ее предмета. Поэтому рассмотрение феномена человека во всем многообразии его духовных, этических и психологических свойств попросту не относится к экономической науке, так понятый целостный человек не составляет ее специфического предмета. Другими словами, «человек экономический» [1, с. 165—166] — это в известном смысле идеализация, то есть моделирование человеческого поведения в ситуации с сослагательной модальностью «als ob» («как если бы»): как если бы в своем повседневном существовании человек действовал исключительно под влиянием экономического принципа, преследуя только экономический интерес и не считаясь со всеми прочими своими и чужими мотивами и интересами. Соответствующая этой антропологической модели концепция эффектив-
ной рациональности развертывает все предельные логические следствия такого поведения. При этом представители экономической науки вполне отдают себе отчет в условности своих теоретических положений, в том, что все они носят преимущественно методологический характер и не претендуют на буквальное описание реальности.
Согласно взглядам Л. Фон Мизеса, абсолютно рациональное человеческое поведение было бы возможно только в условиях совершенного рынка, и если соответствующая антропологическая модель в отдельных случаях не работает, то это может означать только несовершенство самого рынка, искажающее влияние на него определенных внешних факторов [2, с. 33—42]. Иначе говоря, «экономический человек» требует для себя в качестве своего условия столь же совершенного и рационально прозрачного рыночного механизма. Идеальный, рационально устроенный рынок и «экономический человек» — взаимокоррелирую-щие понятия, и оба они оказываются по одну сторону оппозиции «теория — действительность», а именно на стороне теоретических конструкций и идеализаций. Поскольку идеальный рынок во всей своей чистоте в принципе недостижим, то и от модели «экономического человека» было бы неверным ожидать описания индивидуальных эмпирических процессов выбора и принятия решений. Идеальное рыночное устройство оказывается невозможным в силу целого ряда привходящих факторов, среди которых: исторические особенности экономических процессов, влияние иррациональных человеческих страстей на экономическую деятельность, особенности ментальности, национальные особенности экономики того или иного государства, специфика экономической культуры, понятой как «социальное тело» «экономического человека», и т. д. «Экономический человек», таким образом, — это обобщенное изобра-
* © Сорочайкин А.Н., 2012
Сорочайкин Андрей Никонович (san_27@inbox.ru), кафедра экономики города и муниципального управления Самарского государственного университета, 443011, Российская Федерация, г. Самара, ул. Акад. Павлова, 1.
жение идеального экономического поведения в ситуации «als ob».
Аналогичным образом вопрос рассматривается в концепции «расчета согласия» Дж. Бьюкенена и Г. Таллока [3]. Базовый тезис, лежащий в основе этой концепции, заключается в том, что значимость и применимость экономической теории не зависят от существования чисто экономического человека. Авторы концепции подчеркивают исторический (т. е. временный) и методологический (т. е. условный) характер данной модели. Фигура «Homo есопотюш», настаивают Бьюкенен и Таллок, намеренно введена в экономический анализ с целью прояснения механизмов организованной человеческой деятельности, и ценность этого методологического шага никоим образом не меняет того факта, что реальный потребитель, наемный рабочий, продавец продукции или покупатель услуг в своих мотивах и предпочтениях подчас бывает совсем не похож на моделирующее его поведение понятие. Теория рышков постулирует только то, что отношения между людьми являются экономическими, интересы же партнеров по обмену в качестве психологических субъектов намеренно не учитываются.
Данное положение удачно проиллюстрировано знаменитыш принципом Викстеда (так называемый принцип «не-Тьюизма») [1, с. 167—168]: пока некто Пол не принимает в расчет интересы тех, для кого он ремонтирует палатки, с помощью общепринятой теории рынков можно объяснить его поведение и сделать определенные содержательные прогнозы о его действиях. При этом самому Полу ничто не мешает работать из любви к Богу, местной церкви, друзьям или хотя бы просто к самому себе — все это никак не отразится на состоятельности теории рышков. «Необходимо подчеркнуть, что экономисты не пытаются объяснить весь спектр человеческого поведения и даже всю ту его часть, которая может быть названа “экономической” в обычном смысле этого термина. В лучшем случае они объясняют только одну важную составную часть человеческой деятельности в сфере экономики. В экономической теории анализируются только отношения между “изолированными” индивидами. Насколько нам известно, ни один экономист никогда не отрицал существования таких обменов, которые не являются “экономическими”. Некоторые покупатели умышлено платят продавцам цену, большую той, которая достаточна для получения приобретаемого товара или услуги, а некоторые продавцы намеренно соглашаются с ценами ниже тех, которые готовы заплатить покупатели. Теория будет полезной, если экономические отношения распространены в достаточной степени, чтобы возможно было прогнозировать и толковать человеческое поведение. Более того, экономическая теория может быть при-
менима к реальному миру только в том случае, если экономическая мотивация преобладает в поведении всех участников рыночной деятельности» [3, с. 52].
Вообще же идеализация как одна из важнейших составляющих любого научного инструментария имеет в виду прежде всего логические и онтологические основания того или иного феномена, а не собственно описание его фактического состояния. Так, к примеру, Дж. Ролз [4] вполне в кантовском духе описывает предельные основания и необходимые условия, при соблюдении которых возможна экономическая справедливость. При этом Ролз в известной мере вынужден абстрагироваться от наличного политического и исторического контекста экономических процессов, поскольку они в данном случае относятся к привходящим обстоятельствам, которые способны исказить теорию. Ученыш всего лишь выстраивает своеобразные фундаментальные матрицы экономической деятельности, что же касается конкретного их содержательного заполнения, то оно значительно сложнее и многообразнее, нежели любые теоретические построения. И данное обстоятельство вовсе не говорит о какой-то ущербности научного исследования, а всего лишь обозначает его необходимые границы.
В контексте наших рассуждений необходимо сказать о ближайшем методологическом «родственнике» интересующей нас здесь антропологической модели. Речь идет о базовых предпосылках, лежащих в основании другой науки о человеческой деятельности — социологии [1; 5; 6].
Одна из важнейших моделей человека, которую породили современные социальные науки, образует собой комплекс философско-экономических и антропологических представлений, объеди-ненныгх под именем «Homo sociologicus». Как представляется, существует прямая «генетическая» связь этого понятия с марксистской концепцией классов — подобие на структурном уровне налицо: в обоих случаях агент экономического действия находится под влиянием не сугубо экономических факторов. Если в первом случае это быиа логика классовых и производственных отношений, то теперь, в рамках концепции «Homo sociologicus», речь идет о социальных институтах. Общее же в обоих случаях сводится к тому, что экономическое поведение здесь управляется закономерностями и процессами, которые ни волей, ни сознанием самих агентов экономического действия (именно в качестве таковыгх) не контролируются. Субъекты фактически никак не могут влиять на фундаментальные и анонимные принципы, но должны с ними просто считаться (в лучшем случае — исследовать). Получается, что экономическая деятельность при этом подчинена (относительно) внешним детерминантам, она оказы-
вается как бы лишена своих собственных первичных целей, своей имманентной логики и в обоих этих случаях признается только функцией социальных процессов, вторичным следствием, принимающим тот или иной вид в зависимости от сочетания и распределения социальных факторов.
Впрочем, вернемся теперь к модели экономического человека. Тот факт, что экономическая (как, собственно, и любая другая) наука в поисках своих истин не должна протоколировать и бесконечно описывать бесчисленное количество разнообразных агентов экономической деятельности, представляется самоочевидным. Мотивы, нормы и ценности, которыми они руководствуются в хозяйственных взаимодействиях, во всем их эмпирическом разнообразии также не составляют ее предмета. Поэтому здесь уместными оказываются обобщающие методы и процедуры: идеализация, конструирование и абстракция [1, с. 170]. Именно посредством этих методов ученый редуцирует все это многообразие к общезначимым понятиям и сущностям, которые, будучи инвариантными формами реальности, остаются независимыми от фактических случайных отклонений.
Частным случаем таких понятий может быть предельный тип той или иной совокупности явлений, некое смысловое «ядро», которое не существует в реальности, но вокруг которого, как вокруг своей орбиты, вращаются реальные явления, приближаясь к нему в той или иной степени. Такие понятийные конструкции экономической теории, как «совершенный рынок» или «чисто плановое хозяйство», могут служить хорошими примерами предельных типов. Эти понятия обозначают чисто логическую оппозицию, некие тенденции развития, к которым тяготеют экономические реалии.
Своеобразным подтверждением методологической необходимости выделения абстрактных типов может служить высказывание уже цитированного в предыдущей главе представителя нео-австрийской школы М. Ротбарда, автора исследования «Власть и рынок» [7]. Выводя все многообразие экономических ситуаций из противостояния двух политических систем (рыночной и государственно-деспотической), автор задается вопросом: «...каким образом можно сводить политикоэкономические системы к столь простой схеме? Разве это не искажает до неузнаваемости сложность политических систем? Напротив, эта дихотомия критически важна. Никто не оспаривает того факта, что в исторической перспективе разница между политическими системами была разницей в степени — на свете никогда не существовало чистого образца совершенного рынка или абсолютной деспотии. Но чтобы анализировать реальные «смешанные» образцы, нужно разделить их на полярно противоположные составляющие» [7, с. 399—400].
Отметим, что излишне буквальное, натуралистическое истолкование таких предельных понятий чревато серьезными заблуждениями. Так, например, если рассматривать «совершенный рынок» и «абсолютную деспотию» как эмпирические понятия, описывающие наличные реалии экономической жизни, то придется ограничиться ситуацией товарных отношений двух человек на необитаемом острове, к которой единственно такие понятия и будут приложимы, то есть опять же искусственно смоделированной ситуацией. «На острове, где обитают Робинзон Крузо и Пятница, существуют два основных типа межличностных отношений или обменов: добровольный и принудительный (или деспотический). Нет других чистых типов социальных отношений. Всякий раз, как происходит акт добровольного обмена, проявляется действие рыночного принципа; всякий раз, как обмен осуществляется по принуждению, проявляется действие деспотического принципа. Все переходные формы образуются смешением этих двух элементов [7, с. 400].
В рамках нашего рассмотрения важно отметить, что все эмпирически наблюдаемые формы экономической жизни ученый помещает в пространстве между предельными понятиями. Эти последние, со своей стороны, выполняют объяснительную функцию по отношению к любой наличной экономической ситуации.
Вообще же, принимая во внимание такую характеристику модели «Homo economicus», как идеализация, представляется вполне возможным обозначить ее методологический статус как «идеальный тип». Это широко используемое в современных социальных науках понятие, как нам представляется, обладает большой эвристической ценностью. Его автор, М. Вебер, под «идеальным типом» понимает определенную логическую конструкцию, обладающую внутренними смысловыми связями: «Он создается посредством одностороннего усиления одной или нескольких точек зрения и соединения диффузно и дискретно существующих единичных явлений, которые соответствуют тем односторонне выделенным точкам зрения и складываются в единый мысленный образ. В реальной действительности такой мысленный образ в его понятийной чистоте нигде эмпирически не обнаруживается; это — утопия» [8, с. 389—390]. Что же касается специфического статуса научного исследования, которое по необходимости будет оперировать именно «идеальными типами», то Вебер видит его задачу в том, «...чтобы установить в каждом отдельном случае, насколько действительность близка такому мысленному образу или далека от него.» [8, с. 390], то есть в какой степени реальные, эмпирически наблюдаемые экономические и социальные процес-
сы соответствуют сконструированному ученым общему понятию.
Можно обратить внимание, что в этом своем рассуждении немецкий социолог выделяет как бы две стороны, которые формируют базовые идеализации, конструкты и абстракции социальных наук. Во-первых, это концептуальная составляющая любой теории, в которой в соответствии с заданными целями исследования произвольно сгущаются и преувеличиваются отдельные аспекты рассматриваемого явления («одностороннее усиление одной или нескольких точек зрения»). В результате эти аспекты предстают перед нами в гиперболизированном, а соответственно, в наиболее рельефном, логически предельном виде. Разумеется, в таком виде они не существуют в действительности, и, кроме того, ряд других аспектов того же явления, которые при данной исследовательской задаче не составляют предмета интереса исследователя, по необходимости отойдет на второй план. Во-вторых, на стороне уже самих реальных явлений исследователь также осуществляет некоторую селекцию. Те явления, которые соответствуют выделенным в понятии аспектам, перегруппируются и объединяются на этой новой основе («складываются в единый мысленный образ»). Такая перегруппировка необходима, поскольку в реальном феномене интересующие нас явления либо могут казаться никак не связанными друг с другом («дискретно существующие»), либо могут быть смешаны и переплетены до неразличимости («диффузно существующие») [1, с. 173].
Несколько обобщая, можно сказать, что такая селекция понятийных аспектов и реальных сторон изучаемого предмета — необходимое условие концептуального изучения любого эмпирического явления. Только тогда теория получает объясняющую силу для реальных явлений, в противном случае исследователь был бы обречен просто пассивно регистрировать и протоколировать факты, нигде не имея возможности перейти на качественно иной уровень понимания — уровень обобщения и концептуализации [1, с. 174].
Классик социальной теории М. Вебер [8] приводит свои примеры идеальных типов, с которыми оперирует социология: «социальное действие», «капиталистический предприниматель», «бюрократическое управление», «харизматическая власть».
Демонстрируя особый статус такого идеального типа, как Homo economicus, В.С. Автономов отмечает: «С нашей точки зрения, они отражают лишь искусственно изолированные аспекты человеческой личности. Поведение человека в области экономики как особой подсистемы общества имеет определенную специфику. Но модель человека в экономической науке <...> есть изолирующая абстракция этого поведения, заостряющая его специфические черты. Можно говорить о том, насколько хорошо та или иная модель описывает и
предсказывает реальное человеческое поведение, но отождествлять ее с конкретныш поведением, на наш взгляд, неправомерно» [9, с. 47]. Иными словами, в основание современной экономической теории оказытается положен принцип инструментализма, в соответствии с которыш от теоретической модели не требуется буквально копировать действительность. Вместо этого ее задача — стать удобныш и понятныш инструментом для объяснения определенных феноменов.
В современной литературе прослеживаются две тенденции в исследовании проблематики Homo economicus. Речь идет о двух разных понятиях Homo economicus, которые зачастую смешиваются и не всегда различаются. Первое понятие предполагает Homo economicus в рассматриваемом нами здесь смысле, то есть как чисто теоретическую модель, сумму антропологических предпосышок и допущений, взятых в их предельном виде. Другими словами, речь идет о Homo economicus как о научной идеализации. Во втором же случае рассуждают о Homo economicus как о неком типе личности, с соответствующим типом поведения, способностями, склонностями и ценностными предпочтениями. Не случайны обязательные ссыи-ки у сторонников такого варианта модели «Homo economicus» на исследования в области психологи личности [1, с. 175].
Это второе понятие мы можем назвать «психологизированным» вариантом исходной модели, с тем лишь уточнением, что в данном случае речь идет о психологических аспектах сугубо экономического поведения. В целом эти два понятия можно различить как экономическую модель человека и образ человека в экономической теории [1; 5; 6]. Они относятся друг к другу как концептуальное понятие к его эмпирической реализации, и именно поэтому различны будут сами их логический и онтологический статусы. Homo economicus как тип личности — это результат описания наблюдаемой реальности, в качестве же теоретического конструкта он является уже результатом логического обобщения и научного абстрагирования от наблюдаемой реальности. Смешение этих двух понятий может привести к существен-ныш исследовательским трудностям и противоречиям. То, как в действительности работает и функционирует рациональность «Homo economicus», может относительно расходиться с теми концептуальными условиями и теоретическими предписаниями ее работы, которые сформулированы в рамках соответствующей концепции. Нельзя не упомянуть о том, что смешение этих двух аспектов порождает массу критических выпадов против современного экономического человека как такового, когда символической конструкции — каковой исходно и является рассматриваемая нами модель — приписытаются по существу психологические качества людей в их повседневной жизни.
Библиографический список
1. Сорочайкин А.Н. Homo economicus: антропологические предпосылки и эпистемологические допущения экономических теорий: монография. Самара: Офорт, 2009. 352 с.
2. Мизес Л. Человеческая деятельность: трактат по экономической теории. Челябинск: Социум, 2005. 877 с.
3. Бьюкенен Дж., Таллок Г. Расчет согласия. Логические основания конституционной демократии // Бьюкенен Дж., Таллок Г. Соч. Т. 1. М.: Таурус — Альфа, 1997. 560 с.
4. Ролз Дж. Теория справедливости. Новосибирск: Изд-во Новосибирского ун-та, 1995. 535 с.
5. Сорочайкин А.Н. Человек в системе социальноэкономических отношений: взаимодействие социаль-
но-антропологического и экономического подходов в изучении социальной реальности: автореф. ... д-ра философ. наук. Чебоксары: Изд-во Чувашского унта, 2007. 36 с.
6. Сорочайкин А.Н. Человек в системе социальноэкономических отношений: монография. Самара: Самар. отд-ние Литфонда, 2007. 198 с.
7. Ротбард М. Власть и рынок. Государство и экономика. Челябинск: Социум, 2003. 415 с.
8. Вебер М. «Объективность» социально-научного и социально-политического познания // Вебер М. Избранные произведения. М.: Прогресс, 1990. С. 345— 415.
9. Автономов В.С. Модель человека в экономической науке и других социальных науках // Истоки. Вопросы истории народного хозяйства и экономической мысли. / редкол.: Я.И. Кузьминов, В.С. Автономов [и др.]. Вып. 3. М.: ГУ ВШЭ, 1998. С. 24-71.
A.N. Sorochaikin*
METHODOLOGICAL ASPECTS OF «HOMO ECONOMICUS» AS ANTHROPOLOGICAL MODEL: IDEALIZATION, POSITIVENESS, SYMBOLICALNESS
The work is devoted to the comprehension of methodological aspects of philosophy of economy. In the centre of comprehension are implicit anthropological premises of economic theories, and also epistemological conventions about the character and nature of person’s rationality lying in their foundation.
Key words. «Homo Economicus», anthropological model, philosophy of economy, methodological aspect, homo economicus.
*Sorochaikin Andrey Nikonovich (san_27@mail.ru), the Dept. of Economy of the City and Municipal Management, Samara State University, Samara, 443011, Russian Federation.
