CC BY
1326
Каразия Наталья Александровна, к.ф.н., доцент кафедры английского языка, Камчатский государственный университет МЕТОДИКА ПРАГМАЛИНГВИСТИЧЕСКОГО ИССЛЕДОВАНИЯ: ОСНОВНЫЕ ПОДХОДЫ И КАТЕГОРИИ
Natalia A. Karaziya, Associate professor of the English Language Chair,
Kamchatka State University Methodology of Pragmalinguistic Research:
Basic Approaches and Categories Abstract
Nowadays it is generally accepted that a shift from the paradigm of structural studies of language to the paradigm of the language user can be observed in modern linguistics. It turned out that extralinguistic factors played a major role in what was called ‘rules of the language’. It is these factors that determine the choice of language items in the process of speech interaction. The paradigm shift caused researchers’ interest in pragmatics, that is ‘the study of the relation of signs to interpreters’ according to Ch. Morris’s definition. This branch of linguistics expanded very fast and became a popular trend of linguistic research. However, a lot of questions concerning pragmatic problems should be considered: what is the most appropriate definition of pragmatics? What is the proper domain of this area of linguistics? How to delimit pragmatics vs. other linguistic branches (such as, for instance, syntax, semantics etc.)? The present study explores different approaches to pragmatics in order to show the development of its methodology. It will also touch upon the problems of the basic unit of pragmalinguistic analysis and the category of indirectness.
В настоящее время изучение проблем речевого общения находится в центре внимания лингвистической науки и целого ряда смежных наук, таких, как психолингвистика, социолингвистика, нейролингвистика, теория коммуникации и другие. Одной из перспективных областей исследования речи выступает лингвистическая прагматика, которая изучает речевую деятельность с позиций выявления взаимозависимостей между использованием языковых единиц и целеустановками говорящих.
Прагматика, как особое направление в исследовании языка, с самого начала своего существования заявила о себе как очень обширная и весьма неопределенная научная дисциплина [2, С.5]. Каждая работа по прагматике начиналась с того, что заново очерчивался предмет исследования, и в соответствии с этим определялось авторское понимание прагматического в языке. По мнению Н. Д. Арутюновой [2, С.5], в научной среде постепенно утверждалось понимание прагматики как направления, связанного с решением самых разнообразных проблем описания функционирования языка: а) его коммуникативного употребления в целом; б) коммуникативного воздействия языка на аудиторию в определенных целях; в) способов и условий достижения этих целей; г) понимания и интерпретации высказывания; д) исследования имплицитного в языке (скрытых семантических признаков, подтекста); е) контекстуальности языка как особого явления и так далее.
Предтечей и основателем прагматики считается Чарльз Пирс. Пирс конкретизировал определение значения как воздействия знака на интерпретатора. В дальнейшем он разработал классификацию, которая соответствовала трем последовательным результатам воздействия знаков и подразделялась на «чистую грамматику», «собственно логику» и «чистую риторику». Задачей последней части было «установление законов, по которым во всяком научном интеллекте один знак порождает другой и, особенно, одна мысль вызывает другую» [Ch. Peirce, цит. по: 16, C.5]. Это и явилось первым определением прагматики. В дальнейшем эти части семиотики с несколько
другими определениями стали известны под названиями «синтактики», «семантики» и «прагматики».
Термин «прагматика» был введен в научный обиход наиболее известным последователем Пирса в области семиотики - общей теории знаков - Ч. Моррисом. Следуя идеям Ч. Пирса, Моррис разделил семиотику на синтактику, изучающую отношения между знаками, семантику, в сфере компетенции которой находится отношение знаков к тому, что они обозначают, и прагматику, которая рассматривает отношение знаков к их интерпретаторам или пользователям. Таким образом, Моррис определяет прагматику как раздел семиотики, изучающий происхождение, употребление и воздействие знаков на поведение интерпретаторов знаков [СИ. Могпб, цит. по: 16, С.5].
Делая обзор разнообразных трактовок и интерпретаций понятия «прагматика», Н.И.Серкова отмечает, что этот термин может использоваться в более широком и более узком смыслах [10, С.4]. К этому понятию обращаются исследователи психопатологии коммуникации или эволюции систем символов, акцентируя внимание на связи прагматики с психологическими, биологическими и социологическими явлениями, имеющими место при функционировании языка. С другой стороны, термин «прагматика» закрепился за разделом лингвистической семиотики, то есть в отношении естественных языков. Однако и в этом аспекте понятие прагматики трактуется по-разному в зависимости от целей и методов конкретного направления.
Развивая идеи Ч. Морриса и Л. Витгенштейна, представители школы лингвистической философии Дж. Остин и Дж. Р. Серль разрабатывали теорию прагматических функций. Исходной предпосылкой их исследований явилось понимание языка как действия, что привело к появлению теории речевых актов. Дж. Серль пытался выработать систему условий, которые были бы достаточны для реализации речевых актов разной направленности и могли бы быть сформулированы в виде правил [21; 14; 8].
Развивая подход Дж. Серля, Т.А. ван Дейк предлагает рассматривать прагматику как компонент лингвистической теории, статус которого
сопоставим со статусом синтаксиса и семантики [23, С.266-267]. Прагматический компонент языка должен, по его убеждению, быть включенным в грамматическую теорию, которая таким образом становится системой правил, характеризующих языковую форму, значение и деятельность. В сферу исследования прагматики, в соответствии с трактовкой Т. А. ван Дейка, входит выявление системных свойств использования высказываний в качестве особого вида социальных действий, то есть речевых, или иллокутивных, актов. Прагматическую интерпретацию, то есть спецификацию в отношении иллокутивных функций, получают те высказывания, которые являются синтаксически правильными, семантически приемлемыми и отвечающими условиям истинности. Прагматические интерпретации предопределяются прагматическим контекстом, то есть совокупностью когнитивных и социальных факторов, релевантных для использования данного высказывания. Основной задачей прагматики, по мнению Т. А. ван Дейка, является спецификация так называемых «условий пригодности», то есть тех условий, при которых конкретное высказывание функционирует (или рассматривается) как пригодный (для некоторого контекста) речевой акт. К эмпирическим задачам прагматики относится разработка когнитивной модели производства и понимания речевых актов, а также модели коммуникативного взаимодействия и использования языка в конкретных социокультурных ситуациях.
Критики подхода Серля (в частности, Дж. Томас, Д. Франк и др.) считают, что система формальных правил не может распространяться на все реальное разнообразие речевых актов. Критерии, которыми в реальной жизни руководствуются участники коммуникации в восприятии и понимании речи, имеют и функциональный, и психологический, и эмоциональный, и культурноспецифический характер, они связаны и с целями, и с причинами, и с условиями коммуникации и т.д. Поэтому прагматика не может рассматриваться в терминах правил.
В дальнейшем под прагматикой стали понимать изучение значения в контексте, или значения языковых единиц, возникающего в процессе их
употребления (meaning in context, meaning in use). Такой подход к определению прагматики прослеживается в работах Джефри Лича и Стивена Левинсона [26; 27]. С. Левинсон называл прагматикой изучение языкового употребления (''the study of language usage") в противопоставление семантике как изучению языкового значения ("the study of meaning"). К основным областям прагматического исследования Левинсон относит дейксис, импликатуры, пресуппозицию, речевые акты и структуру дискурса. Дж. Лич трактовал прагматику как изучение значения в его отношении к речевым ситуациям, т.е. значение высказывания ("the study of meaning in relation to speech situations"), в противовес семантике, которая изучает значение в языке. Дж. Лич подчёркивал, что прагматическое значение выражает намерение говорящего.
Теория прагматического значения получила свое развитие в работах Г.П. Грайса. Именно Грайс привлек внимание к анализу небуквальных значений выражений [5, С.217-237) и установил, что адресат, обладающий языковой компетенцией, способен понять, что интенция говорящего отличается от значения высказывания. Коммуникативные постулаты позволяют выводить из высказывания компоненты, которые не входят собственно в смысл высказывания, но воспринимаются слушающим непосредственно в акте коммуникации.
Таким образом, Грайс выдвинул термин “значение говорящего” (speaker meaning), связав категорию значения с намерением говорящего, занятого сознательной целенаправленной речевой деятельностью, основная цель которой - произвести некоторое воздействие на адресата, заставив его при этом узнать свое намерение [5, С.217-237] Смысловые выводы из произнесенного высказывания Грайс назвал импликатурами.
Работы Г.П. Грайса способствовали появлению многочисленных исследований, в которых понятие значения говорящего интерпретируется с различных точек зрения, связываясь, в первую очередь, с прагматическим значением высказывания, под которым подразумевается контекстуально
обусловленные и косвенные смыслы высказывания, намеки, обиняки, иносказания и т.п.
Дж. Томас [32] считает, что определение прагматики как «значения в контексте» не позволяет провести достаточно четкую границу между разными аспектами изучения языка, в частности, отделить сферу компетенции прагматики от семантики. Анализируя различные направления, развивающие теорию прагматического значения, она отмечает два основных подхода, каждый из которых, по ее мнению, несовершенен. В рамках первого подхода исследователи, которые связывают прагматику со значением-намерением, рассматривают проблему прежде всего в социальном плане и ставят в центр внимания говорящего, упуская из виду, что процесс интерпретации услышанного состоит в анализе различных уровней значения. Приверженцы второго, когнитивного, подхода, наоборот, заостряют внимание на слушающем, игнорируя социальные факторы, определяющие конструирование высказывания. В своей трактовке прагматики как «значения в интеракции» Дж. Томас стремится максимально учесть разнообразные факторы, которые имеют место при речепроизводстве и речевосприятии.
Она предлагает проследить, как возникает личностный смысл высказывания, путем сопоставления различных «уровней значения». Согласно Дж. Томас, значение существует на нескольких уровнях: словарное
("абстрактное", теоретически существующее), контекстуальное ("значение высказывания") и значение, выражающее намерение говорящего ("сила высказывания", термин Остина "force"). Контекстуальное значение определяется как приписывание слову, фразе, предложению того смысла, которое имел в виду автор в данном контексте, и как соотнесение их с теми означаемыми, которые имелись в виду автором. Таким образом, подчеркивается важность изучения дейксиса лица, места, времени, дискурса как части прагматики.
Некоторые лингвисты полагают, что прагматика как бы занимает место над лингвистикой [33]. Язык существует как система, а прагматика изучает то,
как эта система используется. Значения при этом рассматривают с точки зрения определенной речевой ситуации и обязательно учитывают фактор коммуникантов - участников процесса интеракции [1, С.4]. Конкретный носитель языка пользуется преимущественно социально закрепленными, общепринятыми значениями слов, что обеспечивает взаимопонимание участников коммуникации и саму возможность общения. Однако наблюдения за реальными ситуациями общения позволяют предположить, что для говорящего как слово, так и высказывание имеет также индивидуальное, субъективное значение, возникающее под влиянием различных факторов.
Прагматика объясняет как «микропроцессы языковой адаптации», имеющие место в рутинном межличностном общении, так и «макропроцессы», такие как диглоссия, билингвизм, межкультурное общение и др., и в синхронном, и в диахронном измерениях [11, С.8-9].
В указанном выше смысле можно говорить о прагматике как о функциональном подходе к языку. Прагматический функционализм состоит в рассмотрении языковых явлений с точки зрения их естественной адаптируемости к нуждам коммуникации, а соответствующие лингвистические описания должны выдерживаться в терминах адаптационных явлений и процессов.
Опираясь на подход Дж. Фершуерена, Дж. Мей [28] видит главную задачу прагматики в изучении ситуативно обусловленного использования языка в процессе коммуникации. Язык является основным средством человеческого общения. Однако пользователи языка обладают определенным социальным опытом его использования. Именно социум диктует нам требования к оперированию языковыми средствами в процессе коммуникации. Прагматика как изучение путей использования языка членами социума, анализирует социальные предпосылки языкового узуса и определяет механизмы их действия и их роль в оптимизации речевого взаимодействия. Вслед за Й. Остманом Дж. Мей определяет прагматику как компонент лингвистической теории, понимаемый как совокупность прагматических функций и как прагматическую
перспективу, т.е. механизм действия этих функций [28, С.9]. Согласно Мею, прагматические функции языкового использования следует изучать в естественном повседневном общении. Он предлагает два возможных подхода к анализу. Первый заключается в наблюдении за фактическим материалом и в описании всех вариантов выбора коммуникантами языкового оформления их высказываний, что позволяет сделать общение максимально эффективным. Этот подход применяется для анализа диалога.
Второй подход выходит за рамки диалога, устанавливая минимальные условия для успешной интеракции как на лингвистическом уровне, так и на социокультурном. Такой подход демонстрирует лингвистическое отражение социальной интеракции [28, С.10].
Дж. Мей выделяет два уровня прагматики - микропрагматику и макропрагматику. На уровне микропрагматики он предлагает изучать реализацию речевых актов в диалоге. На макроуровне вводится понятие прагматического акта и прагмемы. Прагматический акт - более широкое понятие, чем речевой акт. Данный термин обозначает серию стратегий, объединенных общей целевой ориентацией. Прагматический акт предполагает обязательную соотнесенность с ситуацией. Прагмемой Дж. Мей называет обобщенную модель прагматического акта, закрепленную за определенной ситуацией. Такой подход к выделению единиц прагматического исследования и методике их изучения позволяет по-новому взглянуть на возможность решения многих общетеоретических проблем. Основу прагматической теории Джейкоба Мея, как мы видим, составляет синтез функционального и традиционного подходов к прагматике.
Принципиальное значение для развития методики прагматического исследования речевого общения имеет проводимое Джефри Личем различие между социопрагматикой и прагмалингвистикой. Под социопрагматикой понимают изучение влияния различных социокультурных характеристик участников интеракции (таких как возраст, пол, класс и др.) на использование в речи определенных языковых форм [22, С.309]. Таким образом,
социопрагматика изучает интерактивную речевую деятельность в рамках разных социальных контекстов и ситуаций, а также с точки зрения участия в ней представителей различных социальных групп и сообществ. Предмет социопрагматики составляют социокультурные тенденции, влияющие на употребление языка и обеспечивающие приемлемость высказывания и его адекватность ситуации [10, С.8].
Исследования, проводимые в прагмалингвистическом аспекте,
концентрируются на структурных ресурсах языка. Таким образом, под прагмалингвистикой понимается изучение выбора говорящими различных языковых форм с точки зрения возможностей структурных единиц языка выразить интенцию адресанта [22, С.309]. В компетенцию прагмалингвистики входят прагматические функции коммуникативного акта, феномен вежливости и вопросы построения речевого акта.
В качестве единицы прагматического анализа на протяжении долгого времени выступал речевой акт. К речевым актам обращались исследователи, анализирующие речь в контексте жизни и жизнедеятельности человека, а также исследователи обиходной речи и других форм речевого общения и поведения [3, 1998, С.412]. Хотя проблематика речеведения находит свое отражение во многих лингвистических концепциях - В. Гумбольдта, Ш. Балли, К. Л. Бюлера,
Э. Бенвениста, М.М. Бахтина, О.С.Ахмановой, С.Г.Тер-Минасовой, Л.В.Минаевой и других, целостная и развитая теория речевых актов сложилась в рамках лингвистической философии под влиянием идей Л. Витгенштейна о множественности назначений языка и их неотделимости от форм жизни.
Объектом исследования в теории речевых актов является акт речи, то есть высказывание говорящего, адресованное слушателю в определенной ситуации общения, целенаправленное речевое действие, совершаемое в соответствии с принципами и правилами речевого поведения, принятыми в данном обществе.
Дж. Остин, как известно, представил речевой акт как трехуровневое образование, которое включает в себя локутивный акт, или акт произнесения, иллокутивный акт (манифестация цели говорения) и перлокутивный акт
(воздействующий, посткоммуникативный эффект речи) [21, С. 22-129].
Несколько иное представление о структуре речевого акта встречаем у Дж. Серля. Он выделяет в речевом акте акт произнесения, акт пропозиции, осуществляющий референцию и предикацию, и иллокутивный акт, реализующий целеустановку говорящего [14, С.210].
Традиционным вопросом прагматики является вопрос об исчислении речевых актов и о возможности их классификации, то есть выделении групп высказываний, закрепленных традицией за выражением той или иной интенции говорящего (просьба, обещание, угроза и т.п.). Широко известны классификации Дж. Остина [21, С.22-129] и Дж. Серля [14, С.229-253], основанные на группировке иллокутивных функций высказываний. Дж. Лич дает классификацию речевых актов с позиций Принципа Вежливости. В качестве критерия он выделяет степень вежливости речевого акта [26, С.104].
Однако теория речевых актов не уделяла достаточного внимания вопросам понимания и интерпретации высказывания адресатом. Поскольку коммуникативное намерение представляет собой невербальный компонент высказывания, правильность интерпретации его слушателем зависит от условий истинности высказывания, языковой компетенции слушателя и его личностных характеристик [19, С.102].
Критикуя теорию речевых актов, многие исследователи отмечают поэтому “приблизительность” этой теории [17]: каждый речевой акт рассматривается изолированно и в перспективе, задаваемой постфактум, в то время как речевые акты как единицы общения должны интерпретироваться в процессе их конструирования и восприятия слушателем. Многие ученые подвергали критике существующие классификации речевых актов из-за абстрактности их схем, оторванности от реальных социальных условий, из-за игнорирования многих параметров их функционирования. Теорию речевых актов не интересуют обстоятельства совершения речевого акта, они не рассматриваются в реальных ситуациях общения, поэтому квалификация высказываний затруднена и исчисление их невозможно.
В статье «Семь грехов прагматики» Д. Франк [17] выдвигает ряд аргументов, показывая, почему теория речевых актов недостаточна в качестве базисного концептуального аппарата для построения прагматической теории вербального общения. Среди спорных вопросов этой теории она называет проблему сегментации потока речи на единицы, соответствующие речевым актам; ограниченность «инвентаря ярлыков» теории речевых актов; неучтенность возможности различных интерпретаций; недостаточное внимание к контексту и т. д.
Тем не менее, автор не отрицает того факта, что теория речевых актов или ее части могут принести пользу в лингвистическом анализе. Признавая правомерность выделения в качестве представителей основных вербальных актов именно таких понятий как «утверждение», «вопрос», «просьба», «обещание», «наречение» и т.д., Д. Франк отмечает, что грамматические категории, соответствующие, согласно нашей интуиции, некоторым типам речевых актов («императив», «вопросительность», «повествовательное предложение» и т. д.) нередко реализуются в естественно-языковых пересказах прошлых эпизодов общения. Очевидно, что названные понятия собирают в пучки те признаки коммуникативных событий, которые очень часто ощущаются носителями языка как наиболее существенные. Таким образом, осознанно или неосознанно эти понятия могут также играть роль в процессе интерпретации, осуществляемой лингвистом или специалистом по анализу речевого общения, поскольку они пользуются в целом тем же материалом, что и говорящие. Однако традиции употребления языка позволяют правильно истолковывать высказывания, которые имеют небуквальное значение и тесно связаны с определенным типом поведения или выполнением этических предписаний: эти высказывания имеют устойчивое закрепление за
коммуникативными ситуациями.
Переосмысливая методологический уровень модели речевого общения, данный теорией речевых актов, современные исследователи осуществляют многоаспектный подход к анализу речевой деятельности в русле
антропоцентрической парадигмы, что представляет собой перспективное направление развития теории речевых актов. Синтез прагматического, коммуникативного, грамматического и деятельностного подходов в изучении речевых актов позволяет выработать методику изучения речевого взаимодействия в условиях непосредственной коммуникации.
Тем не менее, выделение речевого акта в качестве единицы анализа чревато проблемами. О многочисленных ограничениях стандартной теории речевых актов, препятствующих использованию данной теории для адекватного описания и объяснения реальных процессов языковой коммуникации, говорят И. А. Безменова и В.И. Герасимов в статье «Некоторые проблемы теории речевых актов» [4, С.146-222]. В частности, отмечается, что с помощью существующей теории речевых актов можно успешно моделировать лишь отдельные фрагменты языковой интеракции, например ритуализированные формы приветствия. Одной из основных причин этого многие исследователи считают стремление сторонников теории речевых актов сократить изучаемый фрагмент языковой деятельности до размеров одного предложения и одного изолированного речевого акта.
Т.А.ван Дейк отмечал, что лингвистическая теория не должна ограничиваться рассмотрением отдельных изолированных предложений, в поле ее зрения должны находиться также последовательности предложений, имеющие текстуальную структуру и характеризующиеся, в частности, как глобальной так и локальной связностью. Прагматика, таким образом, должна заниматься изучением последовательности речевых актов, а также и более усложненными (в том числе и диалогическими) комплексами речевых актов [23, С.266-267]. Т. А. ван Дейк одним из первых предпринял попытку описания связности речевых актов, используя для этой цели понятие «глобального речевого акта», то есть речевого акта, выделенного на уровне макроструктуры текста, которому подчинены отдельные речевые акты на микроуровне. Таким образом, некоторая последовательность речевых актов может интерпретироваться как «просьба» или «приглашение». Связность речевых
актов признается необходимым условием для осуществления успешной коммуникации, результаты предшествующих речевых действий должны создавать необходимые условия для последующих [4, С.185].
Ориентированность на проблему осуществления речевых актов говорящим и игнорирование фактора слушающего приводят к тому, что классическая теория речевых актов упускает из виду саму сущность коммуникативной интеракции. Адресант и адресат вступают в акт коммуникации для того, чтобы достичь определенных коммуникативных целей. При этом следует помнить, что эти цели редко могут быть достигнуты с помощью одного речевого хода. Достаточно искусственная форма “минимальной интеракции”, в которой каждый иллокутивный акт приводит к запланированному эффекту (каждый приказ немедленно выполняется, предложения принимаются и т.д.), представляет собой модель идеализированной коммуникации.
С. Хундснуршер считает очевидным тот фактом, что коммуникативная интеракция обычно не прекращается сразу же после достижения коммуникативных целей говорящим, не прекращается она и в случае, если превая попытка достижения коммуникативной цели говорящим встречается с противодействием со стороны адресата. Прагматически ориентированная теория речевых актов, претендующая на адекватность рассмотрения реальной речевой деятельности, не может игнорировать того, что происходит после (и помимо) успешного выполнения иллокутивного акта [цит. по: 4, С.186].
Таким образом, отмечая значительное количество трудностей, которые возникают при попытках применения теории речевых актов к анализу процессов речевой интеракции, многие исследователи подчеркивают, что данная теория нуждается не просто в модификации, но и в фундаментальной перестройке (Т.А. ван Дейк, Дж. Лич, С.Левинсон, Дж.Мей, И.А.Безменова,
В.И.Герасимов и др.)
Дж. Мей считает, что классическая теория речевых актов, акцентирующая внимание на выделении основных видов, а также установлении «правил
совершения» и «условий успешности» каких-либо речевых актов, рассматривает их в отрыве от реальных условий общения [28, С.126].
Подход Дж. Серля к решению некоторых вопросов, связанных с идентификацией речевого акта, выделением условий его функционирования, определением количества речевых актов и их классификацией, а также изучением изолированного речевого акта как единицы коммуникации, представляется Дж. Мею спорным.
В трудах Дж. Серля отнесение высказывания к какому-либо виду речевого акта происходит благодаря тому, что иллокутивные функции высказываний сигнализируются определенными признаками их морфо-синтаксической и семантической структуры. В речевых актах присутствуют «индикаторы иллокутивной силы», в качестве которых выступают компоненты значения иллокутивного глагола (например, структура речевого акта обещания должна содержать отнесенность к будущему времени). Однако Дж. Мей считает, что структура речевого акта в большинстве случаев демонстрирует крайне слабую связь со значением иллокутивного глагола, поскольку неконвенциональное использование языка представляет собой естественное и распространенное явление в реальном рутинном общении [28, С. 109]. Подход Серля ставит во главу угла семантический компонент речевого акта и не уделяет достаточного внимания собственно прагматическому описанию его функционирования.
В соответствии с классической теорией речевых актов именно выполнение «условий успешности» обеспечивает верное распознавание коммуникативного намерения и, как следствие, - эффективность коммуникации (например, для успешности некоторых речевых актов необходима определенная социальная ситуация: для осуществления речевого акта приказа говорящий должен быть наделен определенными полномочиями и т.д.). Однако, по мнению Дж. Мея, в естественном общении многие условия, выделенные Остином и Серлем, не выполняются, и, тем не менее, слушающий правильно интерпретирует речевой акт и адекватно реагирует на него.
Критикуя понятие “речевой акт”, Дж. Мей отмечает некий формализм в трактовках данного явления. По его мнению, понятие «речевой акт» относится лишь к устойчивым «формулам» общения, закрепленным в речевом этикете. Но не все акты речи поддаются стереотипизации. Реальное многообразие речевых ситуаций не может быть сведено к спискам и реестрам речевых актов. В динамике межличностных интеракций существуют коммуникативные цели, для реализации которых невозможно найти специфический речевой акт в известных классификациях [28, С.212]. Это касается таких целей как, например, «провокация комплимента» (“fishing for compliments”), «стремление получить приглашение», (“soliciting an invitation”) (ср. “напроситься в гости”, “напроситься на комплимент”). Эти цели обусловливают неконвенциональное использование языка. В качестве примера Дж. Мей рассматривает следующую речевую ситуацию:
Стремление получить приглашение в гости (soliciting an invitation):
(Телефонный разговор женщины (Fran) с мужем подруги (Scott)).
Fran: How’s the baby?
Scott: Oh, he’s fine. He’s starting to crawl now
Fran: Оh really?
Scott: Well, not really crawling. He just sorta inches along.
Fran: Wow! I haven’t even seen him yet.
Scott: Yeah, he’s down in Granite City right now.
Fran: Oh, with Sally’s folks.
Scott: With the grandparents.
(3 second pause)
Scott: Jus’ a second Fran, I’ve gota get my hot dogs off the stove.
Fran: Okay. [28, С.213]
В разговоре ничего не сказано о желании прийти в гости, слово “приглашение” даже не упомянуто. Тем не менее, смысл разговора ясен: Фрэн пытается вынудить Скотта пригласить ее взглянуть на ребенка; Скотт не собирается ее приглашать и не желает признать, что понял ее намерение.
Аналогичный пример - провоцирование комплимента (“fishing for compliments”) - находим у С. Левинсона [27, C.279]:
Interviewer to candidate for job: Would you like to tell us, Mr Khan, why you’ve applied to Middleton College in particular?
Здесь интенция спрашивающего ясна: он желает дать адресату
возможность сказать что-либо хорошее о Мидлтон Колледж. Собеседник знает «правила игры» - разумеется, он не вправе сказать, что это просто единственное место, куда бы его приняли, или что это было единственное предложение работы, которое он нашел. Он прекрасно знает, чего от него ожидает говорящий - каких-либо похвал учреждению, в которое он поступает на работу. От принятия им «игры стратегий» зависит возможность дальнейшего сотрудничества с говорящим.
Таким образом, Дж. Мей считает, что классическая теория речевых актов не достаточна в качестве категориального аппарата для анализа того многообразия речевых ситуаций, которые встречаются в реальном общении.
Понимая речевой акт как минимальный отрезок речи, сторонники классической теории речевых актов ограничивали его размерами одного предложения. Однако достаточно часто реализация коммуникативного намерения осуществляется посредством более крупного речевого образования, охватывающего последовательность предложений, объединенных общей темой и целью, то есть с помощью макростратегии (ср. «глобальный речевой акт» Т.А. ван Дейка). Дж. Мей подчеркивает, что «вся речь ситуативно обусловлена; речевой акт должен рассматриваться не просто как «акт речи», а в контексте ситуации, деятельности, частью которой он является, и поэтому это всегда прагматический акт» [28, C.94, перевод наш].
Дж. Мей отмечает, что понятие прагматического акта сближается с понятием речевого события, то есть такого отрезка речи, рамки которого позволяют соотнести форму и содержание высказывания с социальными факторами и условиями, в которых оно осуществляется, такими как: ситуация,
участники, цель, ход действия, манера передачи сообщения, каналы и формы речи, нормы интеракции и нормы интерпретации, жанры.
Таким образом, введение понятия прагматического акта помогает преодолеть формализм в изучении изолированных актов речи, перемещая их из сферы абстрактного описания в область анализа естественных условий общения.
Общетеоретической проблемой для прагмалингвистики является выявление прагматических различий в способах реализации коммуникативного намерения. Наибольшую известность эта проблема получила в формулировке Дж. Серля как проблема “прямых” и “косвенных” речевых актов [30].
Вообще говоря, существуют разные подходы к «косвенности». Существует более узкая трактовка этого явления, согласно которой к косвенным речевым актам относятся либо только конвенциональные косвенные речевые акты (типизированные образования, закрепленные в речевом этикете, при восприятии которых, по меткому замечанию Дж. Серля, надо быть очень изобретательным, чтобы интерпретировать их как выражающие какое-либо другое интенциональное значение [30]), либо только те высказывания, которые не имеют закрепленного за ними значения определенного речевого акта и употребляются в качестве такого акта лишь в определенном контексте (утверждения типа «It’s late», используемые для побуждения к действию).
Так, теория речевых актов Дж. Остина и Дж. Р.Серля дает существенные стимулы к исследованию косвенных высказываний. С помощью понятия “иллокутивная сила” им удалось показать, что тип предложения и тип речевого акта отнюдь не являются одинаковыми сущностями, и один и тот же речевой акт может быть реализован посредством нескольких различных типов предложений. В работах Дж. Серля рассматриваются косвенные речевые акты, которые, по существу, выполняют две иллокутивные функции. Например, речевой акт «Can you pass me the salt?» имеет две иллокутивные функции -вопроса и побуждения [30, C.59-82].
В современной прагмалингвистике, однако, получает распространение не трактовка Серля, а подход, согласно которому лексико-синтаксическая структура высказывания рассматривается как инструмент для реализации определенного коммуникативного намерения говорящего. Таким образом, высказывание «Can you pass me the salt?» рассматривается как побуждение, выраженное в форме вопроса. Исходя из этого представления, сам речевой акт не может быть косвенным. Косвенным может быть только способ его реализации [6, С.53].
Есть также более широкая трактовка, (И.В. Арнольд, Н.Д. Арутюнова, В.К. Гак, Дж. Юл), согласно которой в косвенных актах происходит сдвиг коммуникативного намерения относительно его формальной грамматической структуры [30, C.59-82], то есть в самом общем виде косвенные высказывания характеризуются расхождением формы (синтаксического, лексического и отчасти просодического оформления) и коммуникативной направленности [9, С.141]. При этом понятие косвенности охватывает все случаи расхождения между формой и функцией, включая конвенциональные и неконвенциональные косвенные речевые акты.
Примером широкого понимания косвенности является теория импликатур Г.П. Грайса. Правила коммуникации, закрепленные в максимах Принципа Кооперации, не могут однозначно задавать смысл высказывания. Несоблюдение максим свидетельствует о том, что произнесенное высказывание содержит импликацию, т.е. дополнительный скрытый смысл. Такие импликации, вытекающие из высказываний, для которых характерно отступление от максим, Г.П. Грайс назвал импликатурами [5]. Те речевые акты, смысл или иллокутивная сила которых выводится адресатом по правилам импликатур, называются косвенными.
По мнению Грайса, имплицитная форма высказывания используется для выражения того, что по каким-то причинам не может быть выражено эксплицитно. Высказывания с имплицитным содержанием являются в какой-то
мере неполными и усложненными для восприятия, поскольку имплицитный компонент должен быть выявлен слушающим самостоятельно.
Выделяя импликатуры, Г.П.Грайс подразделяет их на конвенциональные импликатуры (conventional implicatures) и импликатуры дискурса (conversational implicatures). Конвенциональные импликатуры - это речевые формулы, которые, не являясь эксплицитным выражением той или иной интенции, представляют ее в речи столь часто, что потеряли возможность интерпретироваться каким-либо другим образом [5]. Импликатуры дискурса же свободны и окказиональны. Их «расшифровка» требует коммуникативной компетенции.
Говорящий, выражая свои мысли имплицитно, предоставляет слушающему возможность диалога с самим собой. Иногда только в результате такого диалога слушающий может до конца понять, что же имел в виду говорящий [18]. В поисках имплицитного содержания высказывания каждый слушающий может производить этот внутренний диалог каким-то своим, отличным от других способом, но всегда с учетом эксплицитного содержания, контекста и коммуникативной ситуации. Имплицитно выраженное смысловое содержание может соответствовать требованиям различных категорий слушателей и различным обстоятельствам произнесения данного высказывания.
Наличие имплицитного компонента в высказываниях обусловлено тем, что в результате мыслительной деятельности неизвестное может стать известным. В высказываниях известное не является однородным по своему характеру. Существует известное, которое выражено непосредственно и составляет содержание эксплицитного компонента, но, кроме того, существует известное, которое прямо не высказано и не нуждается в выражении: это пресуппозиции высказывания, наличие которых есть проявление закона экономии в языке. Пресуппозиции не имеют статуса сообщения информации и поэтому не могут быть приравнены к имплицитному содержанию высказывания. Основу пресуппозиций составляют дотекстовые знания языка, мира, контекста и особенностей коммуникативных ситуаций. В конкретной речевой деятельности
часть этих знаний актуализируется и становится пресуппозицией высказывания.
Дж. Мей понимает категорию косвенности в самом широком плане. Рассматривая классический пример проявления прагматической категории явности / косвенности в вариантах просьбы передать соль (Pass the salt / Can you pass me the salt?), Мей отмечает возможность использования в качестве такой просьбы высказываний «I’d like some salt» и «Isn’t the soup rather bland?» [28,
C.55].
Последние высказывания также могут рассматриваться как попытки заставить кого-то передать соль, но ни одно из них не соответствует формальной просьбе. Скорее, это высказывания, предваряющие просьбу, в которых содержится намек на предполагаемый эффект действия собеседника. Такие высказывания могут обеспечить результат и без экспликации реквестивной интенции.
Интерпретация такого высказывания основывается на осознании коммуникантами интеракциональных целей. Таким образом, намеки и подсказки (hints and prompts) интерпретируются не как информативные высказывания (A: ‘I’d like some salt’; B: ‘Thank you for sharing this with me’), а как высказывания, предваряющие просьбу, которая обычно не требует традиционной формулировки для успешности интеракции [28, C.55].
Таким образом, теория Мея демонстрирует широкое понимание косвенности, включая в категорию косвенных актов не только конвенциональные случаи, описанные его предшественниками, но и любые высказывания, используемые для реализации коммуникативного намерения говорящего.
Относительно проблемы извлечения косвенного смысла Мей придерживается мнения У. Ф. Хэнкса: “значение скорее выводится из взаимодействия между языком и ситуацией, нежели заложено в самом языке” [28, C.55]. Он полагает, что слушающий не испытывает трудностей с определением косвенного акта, так как имеет представление о его
закрепленности за определенной ситуацией, то есть как о ситуативно обусловленном прагматическом акте. Чтобы квалифицировать какой-либо прагматический акт, исследователь должен представить, какой эффект будет иметь это речевое событие в реальном общении.
В качестве примеров прагматических актов Дж. Мей приводит рекламные лозунги. Чем выше степень косвенности высказывания, тем эффективнее воздействие. Техника убеждения в рекламе основана главным образом «не на том, что сказано, а на том, что не сказано» [28, C.55]. Например, реклама бара “Sweet Alice” «I brought some sushi home and cooked it; it wasn’t bad» представляет собой прагматический акт приглашения, хотя и не содержит классический речевой акт приглашения ни в явной, ни в косвенной форме. Более того, с точки зрения семантики такое предложение лишено смысла -суши не готовят. Тем не менее, для привлечения внимания потенциальных посетителей владелец выбрал именно такой способ выражения своей интенции. Его задача - представить свой бар как место, где можно приятно провести время, куда обязательно стоит прийти. Но вместо прямого заявления «Приходите в мой бар» в рекламном лозунге используется шутка, смысл которой заключается в намеке на то приятное и легкомысленное состояние, которое наступает после первой пары бокалов. Таким образом, это высказывание является приглашением присоединиться к веселой компании в “Sweet Alice”.
Как уже отмечалось выше, деление речевых актов на прямые и косвенные представляет собой проблему, которая до сих пор не нашла полного и окончательного решения. Проблема косвенных речевых актов имеет большое теоретическое значение для анализа соотношения формы и функции: одной и той же форме приписывается более одной функции. Для этого говорящему приходится задействовать качественно различные типы знания, как языковые, так и неязыковые (интерактивные, энциклопедические, фоновые), а также способности к разумным рассуждениям [13, С.197].
Произнося какое-то предложение, говорящий далеко не всегда имеет в виду ровно столько и буквально то, что он говорит. Смысловая простота и однозначность присуща отнюдь не всем высказываниям: часто буквальное значение предложения и смысл, подразумеваемый определенным индивидом в конкретной ситуации общения, расходятся. Важный класс подобных расхождений составляют случаи, когда говорящий подразумевает одновременно и прямое значение высказывания, и нечто большее, а само высказывание имеет две иллокутивные функции [13, С.195].
Таким образом, высказывания, кроме своего собственного значения (первичной, или базисной иллокуции), вытекающего из содержания самого высказывания, приобретают некий дополнительный смысл (вторичную, или действительную иллокуцию). При широком понимании косвенности обе иллокутивные функции рассматриваются как сосуществующие. При узкой трактовке данного феномена считается, что базисная иллокуция «подавляется» действительной, и речевой акт получает способность производить эффект, не вытекающий непосредственно из семантики высказывания.
Исследователи, занимающиеся речевыми актами, обычно развивают теорию о широкой трактовке косвенности. К категории прямых речевых актов относят высказывания, в которых языковая структура совпадает с коммуникативным назначением, т.е. речевые акты, иллокутивная цель которых выражена эксплицитно и не требует интерпретативных усилий со стороны слушающего. В группу косвенных речевых актов попадают все высказывания, в которых наблюдается несовпадение формы и функции.
Большинство исследователей считают, что прямой, или явный, способ выражения интенции характеризуется выбором определенной синтаксической формы, которая соответствует иллокутивной функции речевого акта, либо использованием перформативного глагола (ср. повелительное наклонение для приказа, констатации типа «Я советую ...», «Я обещаю ...» для совета, обещания и т.п.).
Однако следует заметить, что подавляющее большинство этих работ касается речевых актов с позитивной либо нейтральной коммуникативной направленностью. Встает вопрос: как применить широкую трактовку феномена косвенности для анализа речевых актов, несущих угрозу позитивному аспекту лица слушающего?
Широкое понимание косвенности сосредоточено главным образом на описании того, что происходит в языковой системе, то есть описании потенциальных возможностей языка. С этой точки зрения, высказывание «Can you pass me the sait?» является косвенной просьбой, так как не может считаться неразложимой идиомой, семантически эквивалентной обычной побудительной форме. Однако при анализе речевых актов следует учитывать качественное многообразие конвенциональности. По этому поводу М. Л. Макаров приводит рассуждения Дж. Моргана о различии между конвенциями языка (conventions of language) и конвенциями употребления (conventions of usage). Высказывание «Can you pass me the sait?» не может рассматриваться как идиома в собственно грамматическом смысле (конвенция языка), однако, его использование для косвенного выражения просьбы безусловно конвенционально, то есть опривычено и обычно для употребления в повседневной речи [7, С.169-170]. Таким образом, в группе косвенных речевых актов можно выделить конвенциональные и неконвенциональные косвенные речевые акты.
Если высказывание обладает более чем одной иллокутивной силой, и при этом в качестве базисной иллокуции выступает интенция другого речевого акта, а интенция упрека является действительной, следует относить его к категории косвенных речевых актов. В случае сосуществования в одном речевом акте двух иллокутивных сил, из которых одна «подавляет» другую, можно говорить о конвенциональных косвенных речевых актах. Если же полного подавления не наблюдается, и интерпретация речевого акта оставляет возможность двоякого истолкования, такие речевые акты можно отнести к категории нековенциональных косвенных.
Безусловно, представленный в данной статье обзор проблем, связанных с прагматическим подходом к исследованию речи, не является исчерпывающим. Однако, изучение теоретической литературы, посвященной становлению прагматики как науки, позволяет сделать вывод о развитии и совершенствовании методологии прагматического анализа. Прагматика, которая возникла во второй половине ХХ-го века под влиянием логикофилософских теорий и долгое время представляла собой несколько аморфную и весьма неопределенную научную дисциплину (pragmatic “waste-basket”), в начале века XXI-го демонстрирует более четко очерченный предмет исследования и разработанный категориальный аппарат. На смену гипотетическим рассуждениям о природе речевых закономерностей приходит понимание необходимости изучения реальной речи с учетом контекста ситуации общения, в свете многообразия сложных связей и взаимозависимостей между лингвистическими формами и прагматическими факторами.
Библиография
1. Александрова О.В. Единство прагматики и лингвопоэтики в изучении текста художественной литературы / О.В. Александрова // Проблемы семантики и прагматики: Сб. науч. тр. - Калининград, 1996. - C. 3-7.
2. Арутюнова Н.Д. Истоки, проблемы и категории прагматики. / Н.Д. Арутюнова, Е.В. Падучева // Новое в зарубежной лингвистике. - М., 1985. - Вып.16: Лингвистическая прагматика. - C.5-30.
3. Арутюнова Н.Д. Речевой акт / Н.Д. Арутюнова // Большой Энциклопедический Словарь «Языкознание». Под ред. В.Н. Ярцевой. - М., 1998. - C. 412-413.
4. Безменова И.А. Некоторые проблемы теории речевых актов / И.А. Безменова, В.И. Герасимов // Языковая деятельность в аспекте лингвистической прагматики: Сб. обзоров. Сер. Теория и история языкознания / Отв. ред. В.И. Герасимов. - М., 1984. - С. 146-222.
5. Грайс Г.П. Логика и речевое общение / Г.П. Грайс // Новое в зарубежной лингвистике. - М., 1985. - Вып. 16: Лингвистическая прагматика. - С. 217- 237.
6. Егорова М. А. Контрастивно-прагматический анализ способов реализации просьбы (британская, американская, русская традиции): Дис. ... канд. филол. наук / М.А.Егорова. - Воронеж, 1995. - 181 с.
7. Макаров М. Л. Основы теории дискурса / М. Л. Макаров. - М.: ИТДГК «Гнозис» 2003. - 280 с.
8. Остин Дж..Р. Слово как действие / Дж..Р. Остин // Новое в зарубежной лингвистике. - М., 1986. - Вып. 17: Теория речевых актов. - С. 20-129.
9. Поспелова А.Г. Косвенные высказывания / А.Г. Поспелова // Спорные вопросы английской грамматики. - Л., 1988. - С. 141-153.
10. Серкова Н.И. К истории понятия “прагматика” / Н.И. Серкова // Методы лингвистических исследований: Межвузовский сборник научных трудов. -Хабаровск, 2000. - Ч.2. - С. 4-12.
11. Серкова Н.И. Социолингвистика и языковой узус / Н.И. Серкова // Методы лингвистических исследований: Межвузовский сборник научных трудов. -Хабаровск, 1997. - Ч.1. - С. 3-12.
12. Серль Дж. Р. Классификация иллокутивных актов / Дж. Р. Серль //
Зарубежная лингвистика: Пер. с англ. / Общ. ред. В.А.Звегинцева,
Б.А.Успенского, Б.Ю.Городицкого. - М., 1999. - Вып.2. - С.229-253.
13. Серль Дж. Р. Косвенные речевые акты / Дж. Р. Серль // Новое в зарубежной лингвистике. - М., 1986. - Вып. 17: Теория речевых актов. - С. 195222.
14. Серль Дж. Р. Что такое речевой акт? / Дж. Р. Серль // Зарубежная лингвистика: Пер. с англ. / Общ. ред. В.А.Звегинцева, Б.А.Успенского, Б.Ю.Городицкого. - М., 1999. - Вып.2. - С.210-228.
15. Фомина Л.М. Реализация модальности необходимости в тексте (на материале английского языка): Автореф. дис. ... канд. филол. наук / Л. М. Фомина. - М., 1985. - 20 с.
16. Фомиченко Л.Г. Прагмалингвистика в условиях интерференции / Л.Г. Фомиченко. - Волгоград: Изд-во ВГУ, 1995. - 55 с.
17. Франк Д. Семь грехов прагматики: тезисы о теории речевых актов, анализе речевого общения, лингвистике и риторике / Д. Франк // Зарубежная лингвистика: Пер. с англ. / Общ. ред. В.А.Звегинцева, Б.А.Успенского, Б.Ю.Городицкого. - М., 1999. - Вып.2. - С.254-264.
18. Фэ Х. Семантика высказывания / Х. Фэ // Новое в зарубежной лингвистике. - М., 1985. - Вып. 16. Лингвистическая прагматика. - С. 399-405.
19. Шамне Н.Л. Актуальные проблемы межкультурной коммуникации / Н.Л. Шамне. - Волгоград: Изд-во ВГУ, 1999. - 208 с.
20. Шишкина Т.А. Косвенные высказывания в теории речевой деятельности / Т.А. Шишкина // Прагматика и структура текста. - М., 1983. - С. 83-92.
21. Austin J.L. How to do things with words / Austin J.L. - Oxford Un. Press, 1962. - 169 p.
22. Crystal D. An Encyclopaedic Dictionary of Language and Languages / Crystal D. -Penguin Books, 1992. - 422 p.
23. Dijk T.A. van. Studies in the pragmatics of discourse / Dijk T.A. van. - The Hague etc.: Mouton, 1981. - XII, 331p.
24. Grice H.P. Logic and conversation / Grice H.P. // Cole P., Morgan J.L. (Ed). Speech Acts, Syntax and Semantics. - Vol. 12. - New York, 1975. - P. 41-58.
25. Grice H.P. Utterer’s meaning and intentions / Grice H.P. // Philosophical Review, 1969. - Vol.78. - P. 54 - 70.
26. Leech G.H. Principles of Pragmatics / Leech G.H. - NY, London: Longman, 1983. - 250 p.
27. Levinson S. Pragmatics / Levinson S. - Cambridge etc.: CUP, 1983. - XVI, 420 p.
28. Mey J.L. Pragmatics. An Introduction / Mey J.L. - USA, UK: Blackwell Publishers, 2001, 2 nd ed. -500 p.
29. Searle J. Expression and Meaning. Studies in the Theory of Speech Acts / Searle J. - CUP., 1979.
30. Searle J. ‘Indirect Speech Acts’ / Searle J. // Cole P., Morgan G. (eds). Syntax and Semantics. Vol. 3: Speech acts. - New York: Academic Press, 1975. - P. 59-82.
31. Searle J. Speech Acts. An Essay in the Philosophy of Language / Searle J. -CUP, 1969. - 203 p.
32. Thomas J. Meaning in Interaction. An Introduction to Pragmatics / Thomas J. -Longman, 1995. - 430 p.
33. Verschueren J. Linguistic pragmatics and semiotics / Verschueren J. // Semiotica. Journal of the International Association for Semiotic Studies, Vol. 104 - ^, 1995.
