CC BY
64
Копытов О.Н.
МЕТОД ЛИНГВИСТИЧЕСКОГО АВТОПОРТРЕТА (НА ПРИМЕРЕ ИССЛЕДОВАНИЯ МОДУСА ТЕКСТА)
Анализ лингвистом грамматических основ собственной речи, наверное, вещь обычная до обыденности: современная лингвистика так хорошо, для некоторых языков, например, для современного русского - уже почти досконально, -не изучила бы грамматический строй языка, если бы лингвисты не видели грамматические закономерности, прежде всего, в собственном сознании. А вот анализ лингвистом собственных текстов до сего дня лежит на далекой периферии научного мейнстрима. Одна из причин на поверхности. Не каждый лингвист способен писать тексты иных, кроме научного, жанров. И если, допустим, лингвист исследует лингвистические особенности художественной прозы, то вовсе не затем, чтобы самому писать совершенные тексты художественной прозы, как удачно отметил как-то, кажется, Виктор Шкловский: физиолог не затем препарирует лягушку, чтобы самому научиться квакать.
Однако по мере того, как основным объектом лингвистики становится текст (разумеется, содержащий лексемы-слова и высказывания-предложения), а не отдельное слово, словосочетание и предложение, надо полагать, всё более актуальным будет анализ лингвистом собственных текстов, и такие примеры уже есть, пожалуй, не хватает широкого и серьезного разговора о методике лингвистического автопортрета.
На вопрос: «Для чего может потребоваться описание именно собственного текста лингвистом, а не текстов иных авторов?» есть, как минимум, два ответа. Первый: метод лингвистического автопортрета сильно потребуется лингвисту и лингвистике, если последняя всё же решится создать собственную теорию познания. Правда, для этого лингвисту еще и нужно иметь навыки занятий гносеологией и когнитивистикой. Второй: метод лингвистического автопортрета потребуется лингвисту уже более насущно, актуально и широко, если он вознамерится провести свое исследование текста определенного жанра - скажем, разговорного, публицистического (журналистского) или художественного без помех в исследовании мотивов и приемов. Но если бытовой повседневной речью пользуются все, и лингвисты и далеко не лингвисты, то для исследования собствен-
ного журналистского или художественного текста лингвисту нужно быть универсалом, писать и научные тексты, и профессионально писать публицистику и художественную прозу, кроме того, быть принятым сообществом, скажем так -быть в дискурсе. Зато, если вышеуказанное условие выполнено, перспективы такого анализа трудно переоценить уже хотя бы потому, что лингвисту не придется гадать о мотивах и способах жанрового (сферного) текстостроительства, коль речь идет о сферах публицистической и художественной. Лингвист сам будет знать, причем в деталях, о мотивах и приемах. А уж с языковой техникой воплощения этих мотивов и приемов, он, как лингвист, без труда разберется. При этом верифицируемость выводов подтверждает уже «дополнительная дистрибуция» подобного исследования на тексты других авторов, то есть проверенная обычным способом.
Что касается первого - строительства лингвистикой собственной теории познания, разговор об этом ведется как минимум с конца прошлого столетия.
Отдельный, правда, небольшой раздел, посвященный самоанализу в лингвистике, содержится в статье Г. А. Мартинович «К проблеме гносеологии лингвистики» [7]. Согласимся с автором в том, что лингвистика до сих пор не обладает собственной теорией познания [7, с. 42], однако не станем соглашаться с тем, что метод самоанализа не является новым в лингвистике [7, с. 44]. Правда, автор оговаривается, что «В семантических исследованиях он долгое время просто не декларировался, так как никто не видел в этом никакой необходимости. Однако на уровне "здравого смысла”, ”чутья языка”, интуиции и т. п. он используется ровно столько, сколько существуют сами семантические (лексикосемантические) исследования» [7, с. 44]. При этом Г.А. Мартинович ссылается на А.Н. Мостовую, которая, в свою очередь, ссылается на Анну Вежбицку, которая «... многократно подчеркивает, что ее концептуальный анализ основан на интроспекции, углубленном и целенаправленном анализе собственной языковой интуиции» [8, с. 52].
Достоин цитирования и тезис Г.А. Мартинович, подчеркивающий значимость так называемой «тренированной интроспекции», то есть развитого, умелого, профессионального вглядывания, вслушивания в собственное языковое знание и чутье лингвистом-профессионалом: «Одним из первых на существенную роль, правомерность и необходимость корректно осуществляемого экспериментирования и самонаблюдения ("интроспекции”) открыто (”эксплицитно”) указал еще в 1931 г. Л. В. Щерба: "Для меня давно уже стало совершенно оче-
видно, что путем непосредственного самонаблюдения нельзя констатировать, например, "значений ” условной формы глагола в русском языке. Однако, экспериментируя, т. е. создавая разные примеры, ставя исследуемую форму в самые разнообразные условия и наблюдая полученные при этом "смыслы”, можно сделать несомненные выводы об этих ”значениях” и даже об их относительной яркости” (цит. по «Истории языкознания» В.А. Звегинцева [5, с. 369]. - О.К.). А это как раз и есть не что иное, как метод ''тренированной интроспекции”, применяемый лингвистом-профессионалом» [7, с. 45]. Однако в статье Г.А. Мартинович нет примеров описания собственных текстов как материала лингвистического исследования. Но такие исследования в современной отечественной лингвистике тоже есть.
В сборнике научных трудов «Я и Другой в пространстве текста» опубликована статья В.А. Салимовского «Речевое воплощение личности (мотивационный аспект)», где автор исследует проблематику особенностей мотивации языковой личности на примере собственных мотивов повседневной речи [11]. Экспериментальную часть своей работы автор описывает так: «В последней декаде 2007 г. в течение недели я записывал свою речь на скрытый диктофон, выключая его лишь в ночные часы. Фиксировались, кроме того, разговоры по домашнему и мобильному телефонам. Поскольку при такой методике записи субъект речи забывает о наличии диктофона, последний не влияет на его речевое поведение. Полученный обширный материал требует разностороннего изучения» [11, с. 355]. Автор приходит к интересным результатам самонаблюдений, но особый интерес представляют прежде всего как особые возможности, так и особые трудности, которые возникли / могли возникнуть при применении подобного метода. В.А. Салимовский, ссылаясь на психолога Е.П. Ильина [6, с. 335], говорит об этом так: «...Органичное свойство речевого общения - возможность скрывать свои мысли, чувства, интенции <... > Прояснить содержание речевого поступка, может, очевидно, сам говорящий: «деятель знает об “истории ” действия больше, чем наблюдатель, он также знает свои желания, мотивы, ожидания от этого действия, а у наблюдателя такой информации нет» [6, с. 335]. Эти особые возможности возникают и у исследователя приемов создания текста, желающего прояснить точно, когда текстостроительная функция приема возникает у автора при написании текста определенного жанра, в определенной сфере речи непроизвольно, а когда - строится как просчитанный, сознательный прием. Анализируя свой собственный текст, отдельно - научный, отдельно - журнали-
стский, отдельно - художественный, лингвист придет не к гипотетическим, а реальным ответам на этот вопрос. Однако: «Метод самооценки причин и целей совершенного действия обычно считается уязвимым в следующих отношениях: «во-первых, человек может не до конца разобраться в основном факторе, побудившем его совершить тот или иной поступок... Во-вторых, побудительная причина может быть преднамеренно искажена человеком для того, чтобы не выглядеть в глазах других или в своих собственных безнравственным, неволевым и т.д. [6, с. 38]». По поводу последнего наш контраргумент полностью совпадает с контраргументом В.А. Салимовского: «Относительно возможной неискренности субъекта речи, раскрывающего мотивы своих поступков, отметим, что этот недостаток рассматриваемой методики полностью устраняется, если информантом является исследователь, заинтересованный в надежности полученных им результатов [11, с. 357] (подчеркнуто автором. - О.К.). Получается, хотя, конечно, немного преувеличим, что в лингвистике просто нет пока презумпции честности исследователя! Отчасти и от того метод исследования собственного текста пока так мало в филологии распространен.
Настала пора продемонстрировать в общих чертах конкретный метод лингвистического автопортрета. Он потребовался автору данной статьи в исследовании текстостроительной роли модуса в свете сферных различий, а именно сфер научной, публицистической и художественной прозы. На основе метода «обычного» теоретизирования и отдельного рассмотрения как классики, так и современных текстов указанных сфер были сделаны определенные выводы, в том числе общие, например, о том, что - да, как говорил М.М. Бахтин, любой жанр, развиваясь, помнит свое прошлое [1, с.178-179], но и двуголосая сущность языка -модус и диктум, взятые в разъединенных ипостасях, с одной стороны, жанрово развиваются в формах своих показателей, но они же в формах своих показателей тоже помнят свое прошлое. При этом существуют, скорее, сферные (научный текст, публицистический, художественный), нежели жанровые (допустим, отдельные для диссертации, трактата, статьи, репортажа, а тем более романа или новеллы) показатели модуса, подразумевая под показателями не только лексические и синтаксические формы строительства смысла текста, но и регулярные приемы выражения смысла произведения. Чтобы продвигаться вглубь, к идио-стилю автора и более тонким общеязыковым и частным способам текстострои-тельства, а тем более к способам преодоления конкретным автором жанровых границ, потребовалось найти авторов-универсалов, одновременно принятых и
цехом академических исследователей, как минимум кандидатов наук, и принятых цехом авторов СМИ, и цехом писателей, соответственно пишущих в рамках установившегося дискурса и научные тексты, и публицистику, и художественные тексты. Среди таких авторов /С.М. Казначеев (г. Москва) и Ю.Н. Кабанков (г. Владивосток)/ оказался и автор данной статьи, как автор не только научных трудов, но и сотен статей в газетах и журналах, и художественной прозы - рассказов, повестей и романов, опубликованных в «толстых» журналах.
Оказалось, что метод лингвистического автопортрета в своих техниках -точно такой же, как метод лингвистического портрета другого. Так как исследование полностью еще не закончено, поэтому ниже остановимся именно на методике, а не на полученных результатах.
Автору данной статьи наиболее близок такой подход к пониманию сложного и противоречивого явления автора, который найдем для художественного текста в трудах Е.В. Падучевой: «автор - аналог говорящего в художественном тексте» [9]; для этого и других типов текстов - у М.М. Бахтина: «говорящий субъект» [2]. Поэтому будем искать в художественном тексте формы эксплицированного модуса в художественном тексте, аналогично тому, как будем смотреть на формы модуса и в других типах текстов - научном и публицистическом. Но каждый раз станем пропускать интерпретацию этих форм модуса через обнаруженные нами сферные и жанровые различия в части модусной организации текста, а также выявлять те данные, которые можно обнаружить только экспериментальным лингвистическим путем.
В частности постараемся выяснить, участвует ли модус в построении некоего инварианта поэтического мира (в духе А.К. Жолковского [4]) исследуемого нами автора, в том числе - самого себя. Или насколько он продуктивен в оформлении идиостиля. Одна из главных задач - посмотреть, как автор, используя инструмент модуса, подчиняется требованием жанра, а как прорывается сквозь его стены (следует еще раз отметить, что полностью еще не доказаны, но уже сейчас скажем: да, модус - один из самых активных участников строительства идиостиля автора, один из самых эффективных инструментов прорыва автора сквозь стены жанра).
В публицистическом (журналистском) тексте портретируем автора, в том числе самого себя, обреченного писать некий вторичный текст (помним высказывание Ю.В. Рождественского о том, что любой журналистский текст - вторичен [10], и при этом смотрим, что же он очень существенного помещает над и
под этим первичным текстом, и как указывает на это, подчеркивает это модус-ными средствами. В научном тексте смотрим, прежде всего, на подлинную актуальность и новизну, опять-таки подчеркнутую или нет средствами модуса, а также на все моменты вторичности, опять-таки подчеркнутую или нет эксплицированным модусом. Для решения этих и других задач, связанных с выяснением текстостроительной роли модуса в конкретных текстах конкретных авторов выстраиваем пошаговую схему действий лингвиста, одинаковую как для текстов других, так и для собственных текстов. В общем виде она будет выглядеть так.
Занимаемся поиском модуса:
- помогающего строить вообще текст, независимо от жанра;
- помогающего строить текст определенного жанра определенной сферы, например, диссертации на звание кандидата наук, научной статьи в сборник научных статей; публицистической газетной статьи, публицистической журнальной статьи; романа или повести; рассказа;
- помогающего сохранить идиостиль автора именно в этом жанре этой речевой сферы;
- который позволяет автору прорваться сквозь стены жанра (жанровые условия и условности) к некоей его сокровенной мысли.
И, наконец, выясняем существо сокровенной мысли (инварианта поэтического мира в терминах А.К. Жолковского в художественном тексте; авторской концепции в научной сфере; «послания» или хотя бы «решения проблемы» в тексте публицистическом). Смотрим, помогает ли модус эту сокровенную мысль четче сформулировать, приписать именно автору текста, назвать актуальной и значимой (истинной), оценить как «хорошую» или «сверх-хорошую».
Интерес, прежде всего, представляет синтагматическая, а не аналитическая проза, где авторский узор выступает эксплицированным и разнообразным (однако, можем, для контраста взять и некоторые тексты аналитической прозы) [3, с. 2].
Модус интересен и со стороны автора - как он строит приемы выражения своих смыслов, и со стороны адресата - как он способен реагировать на эти приемы, то есть какие эффекты вызывает в его восприятии модус разного типа в разных жанрах разных сфер. Для лингвистического автопортрета имеем одну особенность. Здесь лингвисту придется научиться специально подвергнуть себя «раздвоению личности», так как при анализе собственного текста со стороны приема, он должен на время перестать быть субъектом своей речи (здесь - тек-
ста), а при анализе со стороны эффекта он должен на время стать субъектом анализа себя самого как объекта.
При этом следует воспользоваться дистанциями воздействия модуса, равными четырем радиусам Я-1, Я-2, Я-3 и Я-4: фрагмент высказывания-предложения; высказывание-предложение; фрагмент текста; целиком текст.
Подводя итог, отметим, что текст - это прямо явленная и наиболее стабильная модель сознания автора. Как в конкретном, так и в обобщенном значении слова «автор». Поэтому, исследуя текст, важно проанализировать как смысл произведения, так и сознание какого-то конкретного автора, так и обобщенномыслимое сознание автора (авторов). При исследовании собственного сознания, разумеется, если делать это честно, данный процесс происходит наиболее эффективно и чисто, поскольку нам не мешает шум, помехи, гадания, предположения.
* * *
1. Бахтин М.М. Проблемы поэтики Достоевского. М.: Художественная литература, 1972. 472 с.
2. Бахтин М.М. Вопросы литературы и эстетики. М.: Худож. лит-ра, 1975. 407 с.
3. Жирмунский И.М. Задачи поэтики // Теория литературы. Поэтика. Стилистика. Л. 1977. 407 с.
4. Жолковский А.К. Инварианты Пушкина // Труды по знаковым системам: уч. записки Тартусского гос. ун-та. Тарту, 1979. Вып. 467. С. 3-25.
5. Звегинцев В.А. История языкознания Х1Х-ХХ веков в очерках и извлечениях: в 2 ч. М.: Просвещение, 1965. Ч. 2. 496 с.
6. Ильин Е.П. Мотивация и мотивы. СПб.: Питер, 2002. 512 с.
7. Мартинович Г.А. К проблеме гносеологии лингвистики // Вестник СпбГУ. 1999. Сер 2. Вып. 2. Ч. I. С. 41-46.
8. Мостовая А.Н. Лексическое значение и языковая интуиция // Язык и когнитивная деятельность: сб. статей / отв. ред. Р.М. Фрумкина; АН СССР, Институт языкознания. М.: Наука, 1989. С. 52-58.
9. Падучева Е.В. Семантические исследования (Семантика времени и вида в русском языке; Семантика нарратива). М., 1996. 464 с.
10. РождественскийЮ.В. Введение в общую филологию. М.: Высш. шк., 1979. 224 с.
11. Салимовский В.А. Речевое воплощение личности (мотивационный аспект) // Я и другой в пространстве текста: межвузовский сб. научных трудов. Пермь: Пермский гос. ун-т, 2009. Вып. 2. С. 347-364.
