CC BY
124
_________________________________Позиция______________________________________
Камалудин ГАДЖИЕВ
МЕТАМОРФОЗЫ ИДЕОЛОГИИ В УСЛОВИЯХ ГЛОБАЛИЗАЦИИ
Статья посвящена анализу основных тенденций трансформации места и роли идеологии в современном глобализирующемся мире. Главное внимание концентрируется на процессах устаревания господствовавших почти на всем протяжении XXв. идейно-политических течений и их замены новыми течениями, соответствующими современным реалиям.
This article is devoted to the analysis of the major trends of transforming the place and the role of ideology in the present globalizing world. The main attention is focused on the ageing processes of ideological and political trends, dominated for most of the 20th century, and on its replacement by new ones, relevant to modern realities.
Ключевые слова:
политика, идеология, идеологическое течение, либерализм, консерватизм, левые, правые, радикализм, демократия; politics, ideology, ideological trend, liberalism, conservatism, left-wingers, right-wingers, radicalism, democracy.
Мир политического невозможно представить себе без идеологии. С самого своего возникновения формы правления и проводимый властями предержащими политический курс нуждались в обосновании, оправдании, легитимации. Идеология, не важно, как она называлась в разные исторические эпохи, как раз и была призвана выполнять эту задачу. О ее значимости свидетельствует хотя бы тот факт, что ХХ столетие называют веком идеологии, поскольку оно прошло под знаком бескомпромиссной борьбы различных идеологических систем. Казалось бы, с распадом двухполюсного миропорядка, основанного на системном идеологическом конфликте двух военно-политических блоков, такое понимание современного мира стало достоянием истории. В предлагаемой статье предпринята попытка проанализировать один из аспектов данной проблемы, который связан с новыми формами проявления идеологии и идеологического конфликта в условиях нового поли-центрического миропорядка.
***
Триумф идеологии в ХХ в. привел к существенным изменениям в межгосударственных отношениях. Как известно, Вестфальская, а затем Венская международно-политические системы базировались на принципах национального суверенитета и легитимности. Они не предписывали той или иной стране форму правления и внутренней социальной организации. В эти системы на равных правах входили как самодержавная Россия, монархия Габсбургов, так и либеральная Англия, т.е. авторитарные и либеральные режимы. Согласие касалось лишь того, что допустимо и недопустимо во внешнеполитическом поведении государств. Каждый участник международных отношений был вправе установить у себя любой социальный и политический режим, пока он ведет себя на мировой арене в соответствии с общепризнанными правилами поведения. Тем самым в рамках одной и той же системы межгосударственных отношений допускалось сосуществование различных политико-идеологических систем.
Положение вещей радикально изменилось в XX в., когда борьба за умы людей стала важной составной частью международной политики. Особенность холодной войны в данном контексте состояла в том, что здесь сила, военная мощь оказались поставленными на службу навязыванию одними государствами другим собственных образа жизни и системы ценностей, социально-экономичес-
ГАДЖИЕВ Камалудин Серажудинович — д.и.н., профессор; главный научный сотрудник ИМЭМО РАН
k.gajiev@rambler.ru
кой и общественно-политической систем. Возможность идеологического или системного конфликта была заложена в самой парадигмальной инфраструктуре евро- (или западо-) центристской цивилизации. Такая возможность была заложена, в частности, в Аугсбургском принципе cujus regio, ejus religio, согласно которому в стране господствует та вера, которой придерживается ее правитель. Из него можно было сделать вывод, что правитель или правящий режим вправе учредить в подчиненных им странах ту вероисповедную систему, которая, по их мнению, соответствует букве и духу «истинного» учения. В XX в. место вероисповедания заняла идеология.
Идеологизация внешней политики и созданные на ее основе стереотипы, которые после Второй мировой войны неизменно подкреплялись трудными, порой драматическими отношениями между Востоком и Западом, создавали переизбыток взаимной подозрительности, недоверия и даже враждебности, способствовали возведению «железного» или иных занавесов, стен психологического противостояния. В период биполярного миропорядка сами понятия «Восток» и «Запад» приобрели идеологическое измерение и по сути дела, перестав быть чисто географическими, превратились в идеологополитические образования. Именно идеологическое измерение служило одним из стержневых элементов, составляющих ось двухполюсного мира. Именно оно в значительной мере обеспечивало тот стратегический императив, который заставлял большинство стран сгруппироваться вокруг того или другого полюса. По этому признаку расположенная на Дальнем Востоке Япония стала частью Запада.
Причем понятие «холодной войны» подразумевало не просто напряженные отношения между двумя сторонами, не просто соперничество, а чуть ли не священную войну, в которой одна из двух соперничающих систем должна одержать победу, а другая — исчезнуть. Не случайно каждая из двух систем именно себя считала выразительницей и защитницей чаяний и интересов народов и, соответственно, обосновывала неизбежность своей победы и обреченности противной стороны. Разработав идеологическое обоснование своих позиций, США объявили себя защитником свободного мира, а СССР, в
свою очередь, себя — оплотом мира, демократии и социализма.
Такое положение вещей держало в постоянном напряжении весь мир, в котором два противоборствующих полюса разыгрывали своеобразную игру с нулевой суммой, в соответствии с которой весь мир, по сути дела, был разделен на сферы интересов. В этой игре войны и конфликты в любом регионе земного шара рассматривались как составная часть глобальной борьбы двух сторон. В этом контексте каждая из таких войн (или конфликтов) имела значимость не только и не столько с точки зрения решения той или иной конкретной проблемы, сколько с точки зрения выигрыша или проигрыша Востока или Запада. При этом любой выигрыш одной из сторон в каком-либо регионе планеты или отдельно взятой стране рассматривался как проигрыш другой стороны.
Кардинально иная ситуация сложилась после распада Советского Союза и окончания «холодной войны». Разрушение идеологических мифов, диктовавших международно-политическое поведение ведущих стран в течение большей части послевоенного периода, означало эрозию и подрыв идеологической базы того противостояния, которое привело к расколу мира на два противоборствующих лагеря. Развенчание многих радикальных, социалистических и коммунистических утопий нашего времени стало свершившимся фактом. С крахом марксизма-ленинизма и идеологического по своей сути Советского государства развенчалась и коммунистическая утопия, или же, наоборот, с развенчанием утопии обрушилась и империя. Левизна и все без исключения левые идейно-политические течения оказались ввергнутыми в глубочайший кризис. В последние три-четыре десятилетия левые, особенно коммунисты, очутились перед альтернативой: либо, сохранив приверженность единственно верной истине, еще более ужесточить свои идеологические позиции и оказаться на обочине общественно-политической жизни, либо, согласившись с общепринятыми правилами игры, открыться в отношении остальных идеологических и политических течений и тем самым попытаться удержаться на поверхности.
Однако крах левизны в ее традиционной версии отнюдь не служит свидетельством совершенства и безальтерна-
тивности западного либерального пути общественно-исторического развития. Об этом свидетельствует хотя бы тот факт, что в то время, как весь незападный мир как будто принимает принципы рыночной экономики, а некоторые народы — также те или иные институты политической демократии, на самом Западе усиливается интенсивность критики наследия Просвещения и его детищ в лице индивидуализма, прогресса и политической демократии. К тому же Запад не раз давал козырные карты в руки вождей и идеологов обоих вариантов тоталитаризма и различных форм авторитаризма. Проблема состоит также в том, что в целом Запад еще не сумел выдвинуть сколько-нибудь убедительный альтернативный миф или идеологическую систему, соответствующую реальностям современного мира.
Иначе говоря, развалилась идеологополитическая ось двухполюсного мира. Человечество вступило в эпоху неопределенности, безверия, разочарований и потери иллюзий. Старые боги были развенчаны и низвергнуты с пьедесталов, секулярные идейно-политические конструкции и утопии, равно как и великие религиозные учения прошлых эпох, какими мы их знали на протяжении всего ХХ столетия, либо исчерпали себя, либо потерпели банкротство, либо существенно ослабли. Проблема состоит в том, что люди перестают верить как реформаторам, так и революционерам. Великие программы, великие табу и великие отказы более не воодушевляют и не вызывают страха. Но взамен них не разработаны и не предложены какие-либо масштабные положительные идеи, которые могли бы служить в качестве идеалов, объединяющих и мобилизующих людей.
Все это как бы возвестило об окончательной смерти всякой идеологии. В идеологическом спектре образовалась своего рода огромная черная дыра. Это дало повод некоторым псевдопророкам заявить о «конце истории», «конце идеологии» и наступлении новой эры прагматического либерализма. Появились разного рода идеи о пост-экономическом и даже пост-человеческом обществе и т.д. Под вопросом оказалась сама возможность или правомерность каких бы то ни было идеально-программных, политикоидеологических построений в качестве мобилизующих идеалов. При таком поло-
жении вещей возникает множество вопросов: способна ли демократия эффективно ответить на вызовы новых исторических реальностей? может ли либерализм, консерватизм или какой-либо иной «изм» заполнить тот вакуум, который образовался после очевидной несостоятельности традиционных идеологических систем? какие именно факторы и приоритеты определяют основные векторы развития человечества? и т.д.
При поисках ответов на эти и другие вопросы необходимо исходить из признания того, что идеологии отнюдь не станут достоянием истории, они сохранят функции и роль фактора, оказывающего существенное влияние на характер и направления общественно-исторического развития. Каждое поколение, каждое сообщество людей по определению не может не творить собственную историю, не может не создавать собственную модель общественнополитической самоорганизации, свой образ жизни с присущим ему комплексом ценностей, установок, принципов и т.д. Другое дело, что в разных общественноисторических условиях они принимают разные очертания. Идеологии, призванные служить скрепами человеческих сообществ, не могут исчезнуть из общественнополитической жизни. Рано или поздно, но неизбежно появятся новые идеологические конструкции или мифы, которые заполнят образовавшийся вакуум.
Нынешняя ситуация в данной сфере характеризуется преобладанием импровизации и фрагментарности, отсутствием сколько-нибудь цельных и последовательных теорий и идеологий. Мировые процессы приобретают настолько быстрые темпы, что сама реальность становится как бы эфемерной, постоянно ускользающей, неуловимой, теряется ясность очертаний социальных и политических феноменов, их границы становятся аморфными, зыбкими. Возрастает роль вероятностных, событийных начал, динамизма и неустойчивости, необратимости и индетерминизма. В результате усиливается чувство неопределенности, непредсказуемости и случайности мировых процессов. Люди оказываются неспособными эти изменения вовремя осознать и адекватно на них реагировать. Более того, многообразие возможностей, открываемых научно-техническим прогрессом, стирает четкую грань между практически
возможным, вероятным и возможным. В определении реального статуса того или иного государства увеличивается значение полицентричности миропорядка, многофакторности и динамичности происходящих в нем процессов.
В то же время глобального масштаба сдвиги, лишенные идеологических оснований в традиционном смысле слова, порождены сочетанием множества социальных, экономических, культурных, технологических и иных факторов, различные комбинации которых способны вызывать непредсказуемые ситуации. Эти последствия накладываются на целый комплекс факторов, которые в совокупности способны усиливать конфликтный потенциал как внутри отдельных обществ, так и между различными народами, странами, культурами, конфессиями и т.д. Постиндустриальная революция, урбанизация, информатизация, рост грамотности породили специфическую культуру и массы люмпенов физического и умственного труда, оторванных от корней и земли и способных поддерживать любой миф, обещающий все блага мира. В то же время динамика секуляризации породила тип человека, для которого главным мотивом деятельности, главным жизненным кредо стало удовлетворение собственных, прежде всего материальных, потребностей и желаний.
Ослабление, расшатывание инфраструктуры традиционной базовой культуры имеют своим следствием измельчание, атомизацию, эфемерность ценностей, норм и принципов, определяющих моральные устои людей. В результате понятия «родина», «вера», «семья», «нация» теряют свой традиционный смысл. Это приводит, с одной стороны, к усилению терпимости и открытости в отношении чуждых культур и нравов, с другой — к ослаблению чувства приверженности собственным традициям, символам, мифам. Более того, в условиях неуклонной космополитизации и универсализации все более отчетливо прослеживается обострение чувства безродности, отсутствия корней, своего рода вселенского сиротства. Как отмечал М. Хайдеггер, «бездомность становится судьбой [современного] мира».
Результатом всех этих процессов и тенденций становится феномен, суть которого состоит в том, что реальность как бы выходит за пределы возможностей иссле-
дователя «поймать», ощутить и изучить, сколько-нибудь объективно проанализировать ее, без чего невозможно принять решения, соответствующие этим изменениям. В результате сегодня многие традиционные методы анализа и теоретические подходы к мировым реальностям в значительной степени потеряли свои познавательные потенции.
Важно учесть и то, что наше время неблагоприятно для полета гуманитарной мысли. Компьютеризация гуманитарного знания оказывается путем, ведущим к его обеднению, упрощению, потере трагического мирочувствования и насаждению квантитативного, сугубо бухгалтерского отношения к мировым реальностям. Не случайно восхождение и утверждение гегемонии компьютера совпали с прогрессирующим захирением гуманитарного мировидения. Именно благодаря компьютеру в сознании современного человека удивительным образом сочетаются одновременно всезнание и неосведомленность, чувство всемогущества и вопиющей неуверенности. Всевозрастающий эзо-теризм научных знаний ведет к тому, что каждый может ориентироваться только в собственной узкой сфере. Широкое распространение образования парадоксальным образом сочетается с фрагментацией, диверсификацией, расчленением знаний и потерей способности целостного, всеохватывающего мышления. Но это не означает потерю потребности людей в целостности, органичности восприятия мира.
Впервые в истории человечества электронные средства массовой информации, которые функционируют в соответствии с рыночными принципами конкурентоспособности и эффективности, определяют ценности и модели социальных ролей. Те культурные стереотипы, социально-психологические образы действительности, установки и т.д., которые создаются средствами массовой информации, становятся неким аналогом светской религии. Причем они лишены отличительных признаков левизны и правизны в традиционном смысле этих понятий. Главное для появления в эфире — это рейтинг.
При таком положении вещей возникает множество вопросов. Смогут ли люди, общества, сообщества выжить и действовать в долговременной перспективе? Где найти те идеи или идеалы, которые способны служить в качестве духовных скреп
новых инфраструктур? Не поисками ли ответов на эти и другие вопросы вызван всплеск новых религиозных движений, засвидетельствованный во всех индустриально развитых странах? И не противоречит ли этот всплеск процессу секуляризации современного общества? Не оказалась ли перспектива окончательного преодоления религии в процессе модернизации и связанной с ней секуляризации сознания ложной? И действительно, на первый взгляд парадоксально выглядит сам феномен возвращения «священного» и «нового религиозного сознания» в секуляризованное общество. Но парадокс ли это? Не переоценили ли мы степень секуляризации общества и ее необратимости? Не является ли «возвращение священного» оборотной стороной секуляризации?
Несмотря на все попытки демифологизации, развенчания сакрального, секуляризации, в современных условиях мифы, большей частью секулярные, постоянно производятся и воспроизводятся. При распаде мифологии прогресса и эрозии влияния традиционных религиозных и идеологических систем место коллективных идеалов и мобилизующих мифов, образно говоря, недолго остается вакантным. В данном контексте парадокс современного секуляризованного мира состоит в том, что, отвергая традиционные религии и идеологии в качестве руководящих систем ценностей, норм, ориентаций, ожиданий и т.д., он в то же время создает условия для формирования разного рода новых утопий, мифов, идеологий, которые функционально выполняют роль тех же традиционных религий и идеологий. Об этом свидетельствует хотя бы тот факт, что в современных условиях как идеологии национал-социализма и большевизма, правого и левого радикализма, так и более респектабельные конструкции консерватизма и либерализма возрождаются, мимикрируя и приспосабливаясь к новым реальностям.
Создается благоприятная почва для формирования и распространения, с одной стороны, всякого рода органицистских, традиционалистских, фундаменталистских, неототалитарных, неоавторитарных идей, идеалов, устоев, ориентаций, с другой — универсалистских, космополитических, анархистских, либертаристских, антиорганицистских и т.д. идей, установок, не признающих целостности, дисциплины, ответственности. При таком
положении вещей для дезориентированных масс людей национализм, традиционализм, различные формы фундаментализма могут оказаться подходящим, а то и последним прибежищем. Важно отметить также то, что фундаментализм с его усиленным вниманием к идеям возврата к «истокам», разделением мира на «наших» и «чужих» бывает не только исламским, как это нередко изображают, но также протестантским, православным, либеральным, большевистским и т.д.
Поэтому не случайным представляется всплеск так называемых возрожденческих движений в исламском и индуистском мире, национализма и партикуляризма почти во всех регионах земного шара. Их нельзя представлять только через призму истории, как некие давно преодоленные реликты прошлого, несовместимые с настоящим, тем более с будущим. Все они представляют собой своего рода реакцию на тенденции нарастания сложности и секуляризации социального мира. В этом контексте следует рассматривать всякого рода традиционалистские движения. В условиях растущей интернационализации и космополитизации особое звучание приобретает мысль американского поэта Э. Паунда о том, что «традиция — это красота, которую мы оберегаем, а не оковы, которые нас удерживают». Нельзя считать традицию принадлежащей всецело прошлому, ограниченной во времени и пространстве и не имеющей ничего общего с сегодняшним днем. Традиция, воплощая сам дух народа, призвана внести сокровенный смысл в историческое бытие данного народа, в его место и роль в сообществе всех остальных народов.
Каждая эпоха вырабатывает и исповедует собственные «измы», например собственный либерализм, консерватизм, радикализм и т.д., хотя часто и присовокупляют к нему префикс «нео». В действительности же в большинстве случаев мы имеем дело с совершенно новыми явлениями, порожденными именно современными реалиями, хотя к ним и применяются названия, ярлыки и стереотипы, заимствованные из прошлого. Чтобы убедиться в этом, достаточно сравнить между собой консерватизм конца ХХ в. и его прототип прошлого века или классический либерализм XIX в. и современный социальный либерализм, которые во многих основополагающих аспектах радикально отличаются друг от друга.
